Текст книги "Тропа обреченных"

– Прекратите, арестованный! Я же вам не говорю, на кого вы смахиваете. Вы, может быть, больше мне несимпатичный, а я ничем не выдал своего отношения.

– Еще успеете, вы много хотите выцедить из меня.

– Почему вы не дослушали, я просил вас пояснить что-то.

– Сбили вы у меня охоту…

– Не капризничайте, Шпигарь.

– Ну ладно, пусть и у вас аппетит не пропадет… Я оказался случайно под рукой, попутно послал меня Угар. Я из другой епархии. Говорю, в бункер еще надо было… Цените. Раз сказал, значит, рассчитываю рядиться с вами. А теперь пожрать дайте. Сил нет, есть хочу.

…Когда Шпигаря увели, Проскура живо поднялся, беспокойно заговорил:

– Машину скорей надо, можно успеть. Как это я сразу не сообразил, на сегодняшний вечер Шпигарь оставил Куле для передачи «грипс». Ну конечно же, сегодня с темнотой надо ждать связного!

– Придет ли? – засомневался Чурин. – После такой операции в Рушниковке с солдатами, да к тому же Угар ушел.

– Гадать нечего, отправляйтесь, Прок, и возвращайтесь по необходимости. Опасности для вас пока нет, – сказал Киричук.

Чурин спросил:

– Павел Гаврилович, но вот придет связной, возьмет «грипс», вероятно, оставит свой. А дальше что?

– Смотря по обстоятельствам. Брать, наверное, надо, как Шпигаря.

– Так мы троих, ну, пятерых, связных возьмем – и крышка тебе за однообразие. Связных новых пустят, явки изменят.

– Ну и что? – не принял предостережения Проскура. – Мы не только возьмем бандитов с поличным, но и нащупаем каналы связи. Потом, как было уже подмечено, функционеров новых пустить, явки изменить – дело вовсе не простое, промахов станет больше. По-моему, вариант нормальный.

Киричук поддержал Проскуру и добавил:

– Но если поймете, что есть смысл и польза отпустить связного до следующей встречи, не задерживайте. Женщину эту, Кулю, продолжайте понемногу приручать, боже упаси вашу расшифровку, пока в игре надобность преогромная.

– Какой разговор!.. – тряхнул головой Проскура.

– А вы с ней потихоньку беседуйте, завтра на день останьтесь, если надо, не спешите. Донесение для нас заложите в тайник… Мне хочется сказать еще вот что. Не обольщайтесь первоначальной удачей.

– Рыбку надо еще вытащить из пруда, – успел вставить Чурин.

– Правильно… – поддержал Киричук. – Сама судьба предоставила нам, считаю, удачный вариант в игре с Угаром. Над этим мы сейчас с майором Весником работаем. О Сове Проскура уже подсунул им ложную информацию, клюнуть должны. Интуиция подсказывает мне – в точку мы целим. А это – знаете ли!.. Но я вовсе не хочу сказать, что мы должны упускать бандитов в надежде на лучшие варианты. Понятно, думаю?.. Удачи вам, Проскура! – И сразу к Чурину: – Вернемся ради одной детали к Шпигарю: о бункере. Тут надо подумать. Не стал я задерживать Проскуру этим разговором.

– У нас с вами уже выработалась одинаковая реакция, – заметил Чурин. – Когда вторично Шпигарь упомянул бункер, я понял, что он это делает не зря.

– Вот-вот, первый раз он тонко намекнул об этом, мы не среагировали на приманку. А второй-то, второй раз как выпукло преподнес: «Говорю, в бункер еще надо было…» Дескать, что вы, глухие, я вам такое говорю!

– И правильно сделали, что не обратили внимание. Он еще раз напомнит, – решил Чурин.

– Не напомнит, сами спросим. Уж не надеется ли он сбежать, когда поедет показывать укрытие? Пожалуй, рассчитывает.

– Пусть мечтает, так легче жить. Нет жизнелюбия без мечты. И в этом для нас есть польза.

– Есть! – согласно кивнул Киричук, придвинув к себе чистый лист бумаги. – Так с чего же начнем наше послание Угару?

Глава 18

Давно уж Зубр перестал бахвалиться тем, что он лишен чувства страха и в этом его сила, живучесть, потому как с испугу человек чаще творит глупости. Он достиг желаемого, о нем стали говорить так, как ему нравилось. Но смелости у него от этого не прибавилось, даже наоборот, с каждым днем он все острее чувствовал, как страх подтачивает его силы. И то, что его обыскали самоуверенные подручные Рыси, пуще прежнего разожгло в нем подозрительную мнительность, боязнь. Зубру даже показалось, что его арестовали и не связали только потому, что он своим ходом доберется до явки быстрее и без лишних хлопот.

Он шел лесом в сопровождении двоих здоровенных детин, тревожно соображая, за что к нему проявлена этакая обидная бесцеремонность. А стоило ему вспомнить свой пистолет, отобранный доверенными людьми краевого эсбиста, как у него сразу начинали трястись поджилки и ему становилось душно.

Зубр скоро измотался от быстрой ходьбы и переживаний – что за каверзный подвох такой! – благо на рассвете вышли к лесной сторожке, где расположились передневать. Так подумал Зубр, развалясь на стылой поутру земле. Но он не успел поблаженствовать в чистейшей лесной свежести и покое, как увидел в подходящем к нему человеке Рысь. Зубр сразу узнал его по холеной роже и жгуче-черным, будто намасленным, волосам. А еще по выглядывающей из-под пиджака расписной украинской рубахе, оказавшейся, как всегда, на удивление свежей. Было видно, связная Рыси аккуратнейшая чистюля.

– Здорово, друже! Обижают ваши люди.

– Чем обижают? Кто посмел?

– Пистолет отобрали, доверия лишили. Как под конвоем ведут.

Рысь заулыбался во всю свою гладкую физиономию.

– Оскорбительный стал людям почет… «Эскорт» он называется, жизнь твою берегут, – пояснил он. – А пистолет попросили на сохранность опять же для общего спокойствия, чтобы на каждом шагу тебе не объяснять, где можно стрелять, где нет. Как это говорится, со своим уставом в чужую епархию не ходят.

– Так епархия-то у нас одна, какая еще чужая? – искренне удивился Зубр.

– Одна, кто говорит, что не одна? Это я просто поговорку привел… И ты не обижайся, что таких гарных хлопцев тебе в охрану личности выделил, у них и оружия в достатке, зачем им твой гнусавый пистолетик.

– Я жаловаться буду Хмурому.

– Ты мне пожалься, больше пользы выгадаешь.

– Друже Рысь, в чем дело? Мне будто не доверяют. Куда мы идем?

– А вот это тебе бы и по рангу не поспешить бы спрашивать. Что-то ты наперед забегаешь, подмечаем. Куда торопишься? Кто тебя подгоняет? Вот что сомнительно.

– Во мне сомнение? Тут какая-то ошибка, друже Рысь. Не терзай, ты же мне друг?

– Какой я тебе друг, Зубр? Только и всего-то на одних нарах пару недель провалялись. Друг, когда все без вдруг… По-разному мы с тобой поем, – согнал тот с лица всякий наигрыш.

А на лице Зубра застыло глупейшее растерянное выражение. Он ничего не мог понять, вспоминая слова «по-разному мы поем».

– Друже, ты когда последний раз видел Угара? – не отставал Рысь.

Зубр задумался: сообрази тут попробуй, когда это было!

– В ноябре, после праздника, числа десятого.

– Какого праздника, Зубр?

– Так этого, ну, ихней революции, – не понял тот сразу причину вопроса.

– А ты голосом выдаешь, будто о Рождестве Христовом речь ведешь. Чтишь, что ль, советский праздник-то?

Зубр ответил не сразу. Как ни трусил он перед вышестоящим эсбистом, все же сообразил, что, если у того есть веские основания, пусть и доносные, притянутые, чтобы ему не доверять, зря он будет и доказывать, и возмущаться – все равно не миновать удавки на шею и обвинения: «С кем из чекистов связан, когда продался?» Других слов он перед смертью не услышит. Так зачем же смиренно откликаться на истязающие подходы Рыси, конца им все равно не будет, тот не отстанет, и не лучше ли прервать неизвестность, самому заговорить «на басах»?

– Ты что к слову чепляешься? Не подходи ко мне больше, ни звука не произнесу! Веди куда надо… меня… переиспытанного!.. Да я сам удавлю любого вот этими… – затряс он крупными волосатыми ручищами.

– Добре, Зубр, такая возможность у нас завсегда под руками. Уважу тебе, только не ори, хотя и в лесу находишься. Но прежде скажи: ты зачем с Совой на хату к Сморчку залез, главный запасник высветил? Почему не выполнил запрет Хмурого?

– Никакого запрета не было, до меня не доходило, – сразу вспомнилась Артистка, понял, откуда ветер дует, – коварная бабенка уже донесла, а он расщедрился, серьги ей золотые подвалил. – Ну а с Совы сами спросите. Мне лично Хмурый на крайность дозволил укрыться у Сморчка. Перед ним я и в ответе. Ерунда какая-то. Только и делов, значит?..

– А сколько Сову до последней встречи не видел? – не отставал Рысь.

– С Рождества Христова, друже эсбэ, с января, значит, – напевно, с ударением на каждом слове, ответил Зубр.

– Ну и как он?

– Что «как он»?.. А-а, пить начал, я его дважды предупредил, сказал, не хочу, чтобы моего эсбиста потрошила Чека. С угрозой предупредил.

– С угрозой, говоришь… – мгновенно о чем-то вспомнил Рысь. Он быстро прервал разговор и вскоре удалился.

Зубр не знал, что ему предполагать. Эсбист что-то нащупывал, не имея, по всей видимости, доказательств против него. Упоминал лишь Угара и Сову, Сморчок тут не в счет. На чем-то он подцепил Сову. Но тогда зачем же его оставили в схроне на полянке?

Отмахнулся Зубр от возникающих вопросов, даже сплюнул, ощутив, что прямой опасности лично ему нет. Однако тревога осталась, никакой ясности-то еще не проглянуло. Да тут к тому же подпустили страху явившиеся двое здоровенных мужиков, с которыми он чуть ли не бок о бок ночью пришел сюда. Они без лишних слов, как на расправу, пригласили: «Пошли!» И таинственно-молча повели от сторожки в глубь леса.

Вот когда все напряглось в нем. Зубр хорошо знал легких на расправу эсбистов, карающих даже при малом сомнении в верности.

Зубра скоро привели к стогу на полянке, возле которого он оторопело увидел лежащего со скрученными назад руками Сову. Его разбитое в кровь лицо трудно было узнать. Эсбист пытался что-то сказать, узнав своего главаря. Наверное, хотел просить пощады, не иначе, но его рассеченные, опухшие губы лишь нервно вздрагивали.

И посуровело лицо Зубра. Для него сейчас неважно было, виновен тот или нет. У него самого установилось правило: нанес удар, бей дважды. И он готов был, даже хотел тупорылым сапожищем добавить боли Сове.

– Узнаешь помощничка? – вкрадчиво спросил Рысь. – Так вот, он признался, что с зимы работает на НКВД, продал Угара, того чуть трижды не схватили чекисты. А вот как тебя он не заложил – башкой мотает, ничего сказать не может. Ты давай его сам спроси… давай, а я посмотрю на ваш контакт.

Наступал опаснейший момент. Сова не может говорить. Как же его допрашивать? Он будет дополнять свое мычание отчаянными жестами, и кто его знает, как их поймет Рысь. Тут легко и самому стать виноватым.

– О чем мне его спрашивать? – всем своим внешним видом выразил готовность приступить к делу Зубр.

– Спрашивай: он один работал на НКВД или с кем еще?

Зубр понял: Рысь будет стремиться привязать его к обреченному. Подсел на корточки к Сове, слово в слово повторил вопрос.

Сова вяло поднял на него глаза, отрицательно повел головой и отчетливо тихо произнес:

– Чист… я…

И тут в самое ухо ему Рысь гаркнул:

– Зубр продался чекистам?!

И все поразились отчетливому ответу:

– Чист он…

Рысь распрямился и рукой показал Зубру, чтобы тот поднялся с корточек, ровным, обычным тоном сказал ему:

– Где твой кривой вострый ножичек с костяной ручкой? Достань-ка, покажь… А теперь кончай его, ночную птицу! Давай!

Зубр сразу понял, что от него хочет эсбист, расстегнул ворот рубахи, засучил рукава – он всегда соблюдал этот начальный ритуал палача, шматка сала только недоставало, которым он всегда наслаждался после убийства жертвы. Он был готов и обернулся к Рыси. Тот согласно кивнул – начинай! – и крикнул:

– Волоки его сюда, на середину!

Сова не держался на ногах, его опустили на колени, подхватив под руки. Зубр неспешно подошел к нему, резко, будто изловив муху, ухватил его за волосы, запрокинул голову и подержал его так напоказ. Никто не заметил, как он коротким ударом ножа по шее Совы безошибочно вскрыл сонную артерию.

Сову бросили на землю. Он упал, неловко подвернув под себя руку и прижав шейную рану к земле, дернулся несколько раз, будто зарыдал, но потом притих, лежал спокойно, и не было до него больше никому дела.

И еще без малого ночь пробиралась группа Рыси с Зубром в придачу до лесного хуторка Веселка в Иваническом районе – далеко проникли, аж под Заболотцы, что рядом с Львовской областью. Беспокойства Зубр не чувствовал, шел все больше рядом с эсбистом. Но пистолет ему, его безотказный парабеллум, не вернули.

На хутор пришли в темноте. Зубру отвели каморку и велели спать. Сказали: надо будет, позовут. В другом случае, если бы не пережитое за сутки, он наверняка бы оскорбился таким приниженным обращением. Ведь, бывало, Хмурый желал его видеть немедленно, в любой час. И почет ему оказывался, с бесконечными «пожалуйста». А тут будто ординарец чей-нибудь…

«И этот, чего доброго, косо встретит, лохму бровей удивленно вскинет и тоже небось губы скривит, как Рысь, скажет с издевкой: какой я тебе, мол, друг?» – распалял себя Зубр, размышляя о Хмуром, которому дважды спас жизнь во время войны. Первый раз – при карательной операции против партизан в Березовском лесу на Львовщине. Тогда тот с небольшой группой бандеровцев оказался в отрыве от основных сил карательного отряда и был окружен партизанами. Тут-то и подоспел командовавший заслоном Зубр. С сотней Угара он прорвался к своему главарю, выручил Хмурого. Второй случай произошел при отступлении под натиском Красной армии из-под Ровно на Волынь. Тогда Зубр вместе со своим связным Кушаком вынес раненного, попавшего в засаду Хмурого и доставил в Боголюбы. Кушак укрыл его у своего брата Шульги. От него Хмурый ушел уже краевым проводником.

Нет, не мог Хмурый забыть этих услуг, думал Зубр, надеясь, что тот не даст его в обиду. Как-никак он знал и уважал его отца, главу лесного благочиния – церковного лесного округа, который призывал соотечественников к беспощадной борьбе против Советов. В последнее он больше вкладывал личную утрату – благословленные им на борьбу против своего народа четверо его сыновей погибли. И лишь пятый, старший, уцелел, как он говорил, под его тайной молитвой. Сам же духовный пастырь, без устали подымая дух разваливающегося бандитского сброда, бесславно погиб от руки своего служки, всадившего в него нож с целью грабежа.

Зубр ездил с Хмурым на похороны, скорбел вместе с ним, и этот факт показался ему сейчас очень значимым.

Напрасно Зубр взбудоражил себя мнительным подозрением, зря посетовал на невнимание к себе: не успел он уснуть, как его подняли и со всей учтивостью проводили в соседний дом. Хмурый встретил его в прихожей, не выказав ни малой доли неприязни или какого-то недовольства. Обритый наголо, без бороды и усов, с моложаво-гладким лицом, он показался Зубру каким-то чужим, подмененным. Издалека, видать, шел, коли начисто изменил внешность. Правда, остались неизменными постоянно шевелящиеся лохматые брови. Они принадлежали ему, Хмурому.

После обычного приветствия они даже обнялись. Но как раз это-то обстоятельство и подсказало Зубру держать ухо востро. Не обнимались прежде. Нет ли тут подвоха? Ох уж эта его мнительность…

Быстро перешли к делу. Зубр дал информацию о наличных силах, среди которых Хмурый похвально выделил банду Кушака.

– Численность ты мне зря преувеличиваешь, фактуру твою я по прошлому году знаю, – не дослушал отчет Хмурый. – Вяло на «черную тропу» вышел, один Кушак у тебя действует, он хозяин своего тэрена, да замухрышка еще проявил себя, Гном… Но это всё детали. Скажи, Зубр, как твое мнение насчет того, что противу нас враг стал активнее вести борьбу: чекисты на пятки наступают, «ястребки» в каждом селе готовы огнем встретить…

– Ожесточают борьбу с нами. Ничего хорошего не сулят новости. Мы же не можем на удар ощутимым ударом…

– Должны! И для этого я тебя позвал. Но убеждаюсь по твоему сомнению, нет в тебе решимости драться за троих.

– Напрасно, друже Хмурый, у меня злости хватит на десятерых, она покрепче всякой решимости. Вы только скажите, участить террористические акты или как?

– Слушай внимательно, Зубр. Наш противник стал опаснее. У него и активность проявилась больше, мы это уже чувствуем. Но они ведут пока что вроде разведку без боя. Угара, к примеру, загоняли, луцкую агентуру колупнули, до врачей – нашего медицинского нерва – добрались. Они к лету разойдутся так, что и укрыться негде станет. Нам надо четче отработать связь и вовремя отходить от ударов. Прежде всего займись этим. И подразделением противника под Луцком. Поручи его Артистке, она всюду проникнуть сможет. Только, чур, предупреди ее самолично, чтобы выкрутасы базарные прекратила, строго предупреди от моего имени, что она может завалить себя, прежде всего себя, и других.

Зубр живо достал последнее донесение Марии, передал краевому проводнику. Хмурый сразу прочитал его, погладил мясистый подбородок, восхищенно говоря:

– Ну что за баба, прелесть! Жалко будет потерять… А потеряем, ей-богу, горячая больно для такого участка. Вот что давай сделаем. Освобождай Артистку от прежних дел и всяких поручений, сократи круг связей – затаскали мы ее всякой всячиной. Пусть она занимается войсковыми делами и управлением безпеки, прежде всего этим Стройным – он, подполковник, верховодит всем против нас, – на рожон лезть запрети, на рынке чтоб избегала болтаться, пусть забудет его.

– У нас с вами одинаковые мысли насчет рынка, я ей говорил то же самое, – подметил Зубр.

– Надо не говорить, а требовать.

– Мои люди знают: чем вежливее я прошу что-либо сделать, тем строже потребую за исполнение.

– Ни к чему нам разнообразие деликатности, она длинна и расплывчата. Нам сподручнее жесткая краткость. И ты, по-моему, ею всегда пользовался.

– Точно так, – согласно кивнул Зубр.

– Что же ты речами зря время отнимаешь, от Сморчка научился?.. Не одобрил я твое жительство у него с Совой, чуть было тебя там мои не подцепили с ним.

Зубр поспешил окольно выразить свою непричастность к «преступлению» Совы, сказал:

– В схроне у Бибы я его чуть не пришиб за язык, не пришлось бы мне пырять его вчера на поляне.

– Ловко ты управляешься с этим, говорят, чик – и готов, – с оживлением похвалил Хмурый, умевший с невообразимой процедурой лишать жертву жизни. Что там Зубр перед ним! Он мог руками разорвать грудь обреченного и достать бьющееся сердце или казнить «облегченно», сдавливая руками шею и ломая позвонки.

Хмурый спросил:

– За какой «за язык», о чем ты не договорил?

– Да стоит ли, Сова болтал, его уже нет.

– Не тяни, время дорого, – закурил Хмурый папиросу.

– Повторять неловко, ну… что вы приблизили Артистку, покровительствуете ей и так далее.

Глаза Хмурого повеселели. А ответ и вовсе ошарашил Зубра:

– Опасно наблюдательный был твой Сова. И эсбист, видать, толковый. Может быть, зря его кокнули. Я бы с ним хорошо погутарил, откуда ему известно о том, о чем я ни с кем не говорил. Глядишь, он бы мне и о тебе, Зубр, и о Рыси, и об Угаре – о всех, понимаешь, тайну раскрыл. Рысь у меня не обладает такими данными. А доложи он мне то, что ты сказал… Ну да ладно, с Артисткой поработай сам, научи и потребуй от моего имени, если своего авторитета недостает, чтобы осторожней была. Я ее потом продвину, – улыбнулся он, – чтоб под рукой была.

Нет, ревнивый червячок больше не глодал Зубра.

– Надо в Луцк вертаться, с Артисткой надо в самом деле строже поработать, а то она, шальная, живо башку сломит на таких сложных поручениях. А выполнить их надежнее некому.

– Так и сделай… – поднялся из-за стола Хмурый, вышел в горницу и не враз вернулся обратно, держа в руке зеленую коробочку. Передавая ее Зубру, на мгновение раскрыл, показал золотое колечко и сказал с важным видом: – Вручи Артистке от меня лично.

– Будет исполнено, друже Хмурый! Вручу и дословно передам поздравление, – с подъемом ответил Зубр, успев подумать о том, как ловко вышло с подарком: на днях обещал Артистке походатайствовать за нее, а сегодня поощрение – вот оно, в его руках.

– А тебе возвращаю твой парабеллум… в знак обретенного вновь доверия. – Хмурый протянул оружие Зубру.

Тот не взял, а схватил свой громобой, прижал к губам.

Хмурый упрекнул:

– Ты бы прежде мне поклонился, спасибо сказал. Чуть не прихлопнули тебя из этого парабеллума. Я разобрался – тебя не наказывать, поощрить надо. Поощрил бы, если бы лучше работал. Знаю, все знаю: болел, зима, теперь самый разворот… Насчет средств побольше заботы прояви, займись финансами, фактурой, ценностями, поступления регулярно чтоб шли, мне перед верхами ответ держать, помни.

Вошла связная, поставила на стол закуску, бутылку мутноватой самогонки, весело скосила глаза на Зубра: мол, живой, привет тебе, мы тоже в здравии.

Выпили. Закусывая, Зубр начал деловито:

– С низов у меня санкцию просили на ответную меру после ареста троих наших, смертельную акцию совершить над чекистом на выбор. Я усомнился в целесообразности.

– Убрать можно, когда нужно, с большой пользой, чтобы не подставить под удар других. Наметь дни недели для действий и связи. Связь отработайте по часам и минутам во всем разнообразии: личной, тайниками, письменной где можно.

– Связь требует внимания, – согласился Зубр.

– Особо усиль работу по пропаганде в летний период, всех неустойчивых для острастки в расход. Взять на учет призывников и начать заниматься ими, чтобы они сами шли к нам. Но полагаться на добровольность, сам понимаешь, мы не можем, значит, надо уводить в лес. Нам нужны люди, что перед тобой скрывать, потери большие.

От второй рюмки Зубр отказался. Хмурый выпил, долго жевал молча.

– А раз потери, – вдруг продолжил он, – значит, медикаменты, медперсонал… Не подыскать нам кандидатуры вроде Артистки, но пошукайте, задарите, чего бы ни стоило, отыщите женщину, которая возьмет в руки медобеспечение.

– Это я, друже, беру на себя, – пообещал Зубр, вспомнив Муху, – она присоветует, подскажет, его будущая помощница. Ему вдруг стало скучно с Хмурым, ничего-то особо нового он не преподнес ему, потому что, наверное, и сам еще плутал в догадках, как действовать. А на догадки он тоже не дурак, чекисты поправят, куда обернуться. Успеть бы только, не зевнуть.

И тут краевой проводник подивил Зубра грустным размышлением вслух, будто намекнув, что разговор с ним далеко не закончен.

– Не пойму… а понять можно, постараться надо, – с трудом он подбирал слова для выражения своей мысли, – почему ни один, с кем после снегов встречался, словом не упомянул о вольной самостийности нашей. Ну ни звука! Попытал тебя, друже Зубр, неверно ты меня понял об осторожности. Нам надо действовать постоянно, всюду, только изобретательнее, умнее. И ждать своего часа! – Голос у него сорвался, а сам он закашлялся, ухватился за грудь.

– Я же так и понял, друже Хмурый… Дай Бог удачи, – перекрестился Зубр.

Хмурый отмахнулся:

– Не крестись, когда твоего Бога нету… Тем более что ты ничего не понял. Думаешь, наверное, выдохлись. Крах почуял и мрак напереди без перспектив, выжить бы до зимы.

– Обижаешь, друже Хмурый, – привстал Зубр с расстроенным видом.

– Тогда слушай, тебе по рангу прежде всего положено быть в курсе новости: в ближайшее обозримое время возможна война американцев с Советами. Для нас заготовлены инструкции на случай войны и даже на вариант поражения.

Зубр качнул головой – смотри-ка! – в знак одобрения.

– Мы должны быть готовы к этой войне. Тут и весь ориентир. К нам с признанием и пониманием относятся на Западе. Американцы, как мне известно, оказывают нам постоянную поддержку и впредь обещают достаточную помощь.

– Это дело!.. Неужели правда?! – облегченно вырвалось у Зубра.

– Мы должны исполнительски старательно сотрудничать. Это реальная правда. Ты рад или сомневаешься?

– Как же не рад, друже… Очень обрадован. Все положение нынешнее меняет.

– Надежно меняет, друже Зубр, потому тебя прежде всего и хотел видеть. – Хмурый, морща узкий лоб, уставился на собеседника, будто что-то припоминая, и перешел к другому: – Литературу получи, размножь у себя, всем раздай. Напоминать надо, твердить, а кому и вдалбливать цель нашу… Она требует жертв и крови. Ежедневно! Каждый день, Зубр! Каждый, без исключения. Иначе погибнем и ничья помощь не выручит.

Зубр промолчал.

– Карта с собой?.. Помечай пункты для связи, явок с моими людьми без промежуточных точек. До июля по два донесения в месяц по прежней форме, запиши: пятого и двадцатого. А указаний-инструкций с верхов я целиком еще не получил. Жду.