Текст книги "Рок. Шаги в вечность. Книга 4. Том 1. Аркан Иберии"

Глава 12

Теоптолем быстро шёл по залу. Стража, узнав своего военачальника, приветствовала его стуком копий о щиты. Теоптолем, кивая, быстро проходил мимо, не останавливаясь, даже когда видел, что в некоторых местах, номархи хотят что-то ему сказать… Он лишь делал им знак рукой означающий жест «потом»…

– Потом! – Отмахнулся он от последнего поста стражи и поспешил войти к Протектору, видимо неся какие-то важные безотлагательные новости.

Он вошёл в ставку Протектора и увидел Гамилькара, который что-то разъяснял новым номархам, кои были совсем недавно выдвинуты им из числа «старых», опытных, проверенных воинов, так как при увеличении численности армии, опытных номархов всегда не хватает. А армия, кою начали увеличивать, должна иметь опытных командиров и, поэтому, номархов готовили заранее.

– …нет, Магарбал, – говорил он одному из номархов конницы, прибывшей из Карфагена, – конницу надо придерживать от чрезмерного отрыва при преследовании врага! Делать это надо, до тех пор, пока сражение не окончено. Побежал один из флангов врага или начал отступать, надо всегда ориентироваться по тому, что происходит на другом фланге и центре. Это аксиома сражения… Если, враг отдалился от вас на приличное расстояние, надо повернуть туллы и ударить во фланг центру с выходом и в тыл другого фланга неприятеля. А никак не преследовать, отступающий перед вами, фланг врага. Обрушив же его центр, становится ясным и финал сражения, так как враг потеряет опору всего своего порядка. И только, после того, как пехота врага смята, расстроила ряды и в беспорядке отступает, тогда можно подумать о преследовании! Ну, об этом я расскажу потом. Расскажу признаки основной победы в сражениях. Они бывают, едва заметными и могут не проявиться вовсе, если не проявить свою активность, при появлении таковых…

Гамилькар, как понял Теоптолем, проводил запланированные сборы новых номархов, кои заняли новые должности при армии, до их выступления в поход. При входе Теоптолема, Гамилькар обернулся к нему и по виду того, понял, сделал вывод для себя, что тот принёс важные вести, произнёс всем стоящим вокруг него:

– Ну, на сегодня всё! Идите в лагерь – завтра продолжим. Сегодня повторяйте в своей голове услышанное и мысленно переносите их в обстановку действий. Это важно. Запомните это! Это нетрудно, но очень важно!

– А что в лагере, Протектор?! Лучше пусти нас в рейд вдоль наших границ! Там мы быстрее наберёмся опыта! – Предложил один из молодых номархов, переглянувшись со своими товарищами.

Гамилькар обернулся к нему.

– В бою надо дорожить каждой жизнью своего товарища, Креол. А тем более своего подчинённого! Ты, встаёшь на смену моему старому другу, Зарзе. Его раны уже не могут дать возможность вновь упереться со мной плечом, против общего врага. Он дома. На островах. Но его болеары со мной. И их число только увеличилось против прежнего. И мне надо, чтобы каждая жизнь болеара была под прикрытием. Каждого, Креол. И, не менее, важны для меня твои критяне, Митрас! – посмотрел он на другого, и снова взглянул на болеара. – Ты конечно, усвоил от моего друга Зарзы многое, Креол! Но не знаешь, не чувствуешь ещё пульса армии. Вы все его пока не знаете, не чувствуете. А он не сразу постигается. Этому нужно время. И желательно его почувствовать не в сражении, а до него. Постичь, чтобы понять вероятность исхода того или иного столкновения. И избежать его, если чувствуешь сомнение в его исходе. Оружие болеара – праща. Но он и мечник. Но меч его второе оружие по значимости. Усвой это, Креол. Сколько славных побед одержано болеарами! Но все они совершены, извлечены из огромного опыта, прежних войн. У тебя этого пока нет и думать, что он появиться после одного, двух столкновений – глупость. Тоже самое касается конницы! Конница – это далеко не скоростной, сметающий удар, а потом, вследствие его, победа. Нет. Конница и успех – детали не всегда соседствующие. Опыт, опыт, опыт. И только потом успех. Эх, жаль здесь нет, Ферона! Он мог бы вам рассказать, сколько раз я его снимал и понижал в должности, за его вот такие необдуманные слова, а потом действия. Были и обиды. И разочарования… с обеих сторон. Но, в результате, сейчас, мы имеем опытного, отважного, пекущегося о каждом воине, Стратега. Да-да! Стратега. Ибо он, уже вырос до этого звания. Вот так. Идите. И запомните мои слова.

Когда все покинули Ставку Протектора, Гамилькар повернулся к Теоптолему.

– Они уже в Сагунте, Протектор! Гонцы прибыли только что. – Сразу же доложил Теоптолем.

Гамилькар задумался.

– Значит, они узнали. – Проронил он. – Как мы не скрывали подготовку.

– Конечно, – спокойно отреагировал Теоптолем, – у нас есть свои лазутчики, у них свои. Чем больше армия, тем легче их внедрить!

– Да. И этот поход переправленных мавров, способ усиления наших врагов, только для одного – ослабить нас на время. – Подкинул догадку Гамилькар.

– Не уверен в этом. – Снова, заметил Теоптолем. – Мавры дело другое. Здесь, скорее игра Каст Пирамид, а Рим только заинтересованное побочно лицо. Но, а теперь, самое главное. Магистр Ордена Арканитов, прибывший в Иберию, объявил на тебя охоту. В Сагунте, создана база арканитов. Это уже серьёзно, Гамилькар. Они имеют приказ уничтожить всех Баркидов. Всех! Карталон был прав, когда говорил нам об этом.

Гамилькар посмотрел Теоптолему в глаза.

– Ну и что?! Это уже было. Нам не впервой сражаться с арканитами. Дочерей со мной нет. Они уплыли с братом. Оттия в Картахене, под прикрытием Ариссия. Со мной только сыновья. Вызов принят.

Теоптолем, покачав головой, произнёс:

– Я бы понимал твою уверенность, если бы не было примера Клариссы и Магона. Как бы мы не готовились к схватке – они имеют преимущество. Их удар может быть нанесён в любом месте, а наш только упреждающим, в одном. И это «одно» надо ещё найти, вычислить. – Теоптолем сморщил лоб в недолгом раздумье.

Гамилькар молчал, думая о своём.

– Я выработаю контрмеры. Попробую создать «мешок» для охотников. Но я всё же боюсь другого…

– Чего? – поднял голову Гамилькар.

– Подкупа. Орден стал действовать не только руками своих убийц. Так было на Сицилии, во времена прежнего магистра. А сейчас, всё по-другому. Орден перенял тактику торгашей, кои порой из «тени» устраняют конкурентов, подкупив близкого к нему человека и дав ему яда. Это невозможно предотвратить и предугадать. Времена изменились и рассыпали новый яд нечестивого разложения в слоях сообществ людей.

– Да… – Гамилькар согласился с ним, – в этом ты прав. И наш Карфаген – этому яркий пример.

– Карфаген стал такой… – Согласился Теоптолем. – Но сейчас и здесь, будет что-то подобное.

– О чём ты, Теоптолем?

– В Сагунт прибыл один из учеников нашего прошлого врага Скрофы. Это Мамерк Альба. Он, сейчас, избранный магистр Ордена. И его прибытие сюда означает…

– Почти что объявление войны нам. – Закончил за него Гамилькар. – Тогда всё ясно.

– Я думаю он прибыл поохотиться за тобой и твоими детьми. Я уже предпринял некоторые шаги. Но, тебе, Протектор, с сегодняшнего дня, нужно быть особенно осторожным. Не пить вина ни в каких селениях, ни с какими иберами во имя мира и… подобного. Этот ученик Скрофы способен на любое действие.

– И что? Ты мне запретишь выезд из Кастулона?! – Гамилькар с улыбкой посмотрел на Теоптолема, – или моим детям не снимать доспехов ни днём, ни ночью?!

– Я не предлагаю этого! – Теоптолем остался серьёзен. – Просто, пока я не совершу ряд своих мер – воздержись от этого.

Гамилькар замахал головой, не соглашаясь с этим.

– Нет, Теоптолем. Вечно никто не живёт. Если «споткнусь» здесь в Иберии, то встречу смерть грудью, а не выпью питьё с ядом! Это я тебе обещаю – пить подносимые чаши и есть угощения не буду! А мою мечту ты знаешь – принять смерть в бою!

Тут Теоптолем не выдержал и высказал все свои мысли:

– Умереть? Мечтаешь умереть? Но где?! До этого мы говорили о близком походе к Массалии! Разве не так?! Умереть проще всего. Да ты сделал многое. Пожалуй, по более некоторых, кои уже ославили себя в веках. Но, хватит играть со смертью будто это надоевшая игрушка! Есть определённые правила безопасности и их надо выполнять! Иначе, зачем, только что, ты обучал, при мне новых номархов, чтобы они берегли жизни?! Зачем, если сам, в преддверии похода решил бесшабашно разгуливать по приграничным селениям?!

Гамилькар, понял смысловую наполненность, истинность высказываний Теоптолема и решив замирить их разногласия, попытался улыбнуться:

– Ты прав, мой друг! Разобьём кельтов и двинемся к Пиренеям. Надо форсировать Эбро и закрепиться на другом берегу.

– Вот, поэтому, я и прошу тебя, потерпеть какое-то время! А я «прощупаю» всё наше близкое окружение. Особенно, из вновь прибывших из Карфагена.

– Прощупывай, – отреагировал Гамилькар, – я займусь делом. Не могу я сидеть без такового, Теоптолем.

– Вот и занимайся подготовкой новых номархов. Кто тебе запрещает это?! Займись сыном, Магоном!

Гамилькар, почему-то, вдруг стал задумчивым.

– Магоном говоришь… Да… Ты прав. У меня осталось мало времени… а он ждёт от меня внимания. У него ведь нет никого, кроме отца.

– Вот-вот! А ты «умереть, вперёд грудью». Он рядом с тобой. Ганнибал в походе. Гасдрубал в Картахене, при деле, кое любит всем сердцем. А Магон, здесь, с тобой!

Гамилькар поднял взгляд, в котором исчезли все сомнения.

– Ты прав. Я не буду выезжать из Кастулона. Мы с Магоном найдём занятие. Но ты, Теоптолем, делай своё дело быстрее!

– Вот и хорошо. – Теоптолем облегчённо вздохнул, – Я потороплюсь.

Они переглянулись, уже давно понимая друг друга с полуслова.

В этот момент в зал вошёл юноша. Он имел худощавое лицо, но с красивыми чертами. Особенно выразительным был его взгляд. Большие глаза были широко раскрыты и занимали главенствующее положении в его выражении лица.

– Отец! Почему так давно нет Ганнибала? Он должен был вернуться позавчера?! – обратился он к Гамилькару, поприветствовав Теоптолема кивком головы.

– Я сам не знаю, сынок. – Гамилькар обнял его по-отечески за плечи, – но он скоро вернётся! Гонцы уже прибывали. Ты знаешь, время неспокойное – война.

– А почему ты, не пустил меня с ним?! Я же просился! – Глаза юноши выражали досаду и разочарование.

– Почему? Ну, это легко объяснимо, Магон. Я не могу отправлять к границе сразу двух своих сыновей. К тому же, Ганнибалу семнадцать, а тебе только четырнадцать. У тебя есть ещё время к подготовке.

– Не готов к походам? Но я в движениях мечом уже опережаю тех, кого ты поставил обучать меня?! Скачу я на лошади не хуже братьев! А стреляю из лука, даже лучше их! И к тому же, Ганнибал, старше меня только на три года…

– Перестань, Магон! – Прервал его Гамилькар и заглянул ему в глаза, – я тебе обещаю, что с сегодняшнего дня, мы с тобой, начнём новое обучение. Я и ты! Теперь, я стану твоим соперников в упражнениях с мечом, копьём и щитом. В это же время, я начинал заниматься и с твоими братьями…

– Нет. С Ганнибалом ты не занимался. Ты был здесь! – теперь, перебил его Магон.

Гамилькар осёкся, поняв правильность замечания сына. Но через мгновение нашёлся с ответом:

– Правильно. Я был здесь. Но отправлял дядю Карталона и дядю Кассия. Разве не так? А они, такие же, как я. А может и посильнее меня.

Магон улыбнулся и обнял отца, из его глаз выкатилась слеза:

– Нет. Не сильнее. Ты самый сильный!

Гамилькар почувствовав её влагу на своей щеке, тоже часто заморгал глазами, прижав сына к себе:

– Спасибо, сынок… Но самым сильным быть не главное… Главное не сдаваться силе, коя пытается пересилить твою… оторвав её от корней рода… Теперь, я буду с тобой… Но не везде, конечно. Человеку же требуется, иногда… уединение… Иногда…

Магон, вытерев своё лицо и стерев слезу и с отцовского, просиял:

– Соперник говоришь? Тогда защищайся!

Магон обнажил меч. Гамилькар улыбнулся – в его улыбке искрилось счастье.

– Ну что же, придётся преподать урок этому Зазнайке! Сейчас, посмотрим твои успехи с Леонтием…

Теоптолем развернулся к выходу из зала. Он улыбался. Дойдя до дверей, он оглянулся, осмотрев приготовления обоих «соперников» и вышел от Протектора.

Теоптолем остановился у двери и сделал едва уловимый знак рукой.

Тут же, из-за одной из занавесок, появился стражник.

– Следить за окнами, в оба глаза! В саду усильте дозоры вдвое. Входящих к Протектору проверять на каждом посту! Абсолютно всех! Я ещё раз повторяю – всех! Даже, меня! У дверей Протектора поставь самых опытных.

Номарх стражи, в знак понимания, опустил голову…

Глава 13

На холме и у его окрестностей раскинулся город. Он невдалеке от моря, но не на побережье. Это наводит на мысль, что тот народ, который строил город, не раз подвергался внезапным приливным разрушениям и от этого, отодвинул город на холм, в целях своей безопасности, дабы избавиться от разрушительной энергии стихии моря в этом месте. Но, всё же, на побережье, построена гавань, коя находится, примерно, в двадцати стадиях от города. От гавани проложена прямая дорога к виднеющемуся на холме городу, окружённому тройной крепостной стеной и башней, на самой высокой его точке. Этим самым, он похож на Карфаген, в котором цитадель построена на холме Бирсы, но далее, схожесть этих городов заканчивается и, в общей картине сравнения, проступают только различия между этими городами. Этот город, с крепостью на обрывистом крутояре холма, с одной из своих сторон и заросшим лесом с другой, не является и союзником Карфагена. Скорее наоборот, он является недругом города Торговли, хотя и в этом городе половина жителей – переселенцы, в различных, своих поколениях, в большинстве своём греки – хиллины. Но это не удивительно, так как сама культура греков на протяжении веков, показала их непримиримость к единичности друг от друга, возникающей на основе алчности желаний власти, и её же продажности. Этим, этот город, тоже отличается от Карфагена, ибо там, этносы народов жили в сравнительной тесноте и сообществе до упадка этой древней культуры, коя имела основы, провозглашённые царицей Дидоной – здесь преобладающий этнос не является родным самой Иберии. Имя же, описанного нами, города – Сагунт.

К построенным пристаням, медленно, огибая более мелкие торговые плавсредства и корабли, пробирается длинная, хищная римская квинтирема. Идёт она на вёсельном ходу и её злобный нос тарана, время от времени показывается из-под воды, пугая, проплывающие мимо лодки рыбаков. Квинтирема, обложенная по бортам римскими щитами «скутумами», демонстрирует мощь и силу Республики, сердце которой находится на далёком Тибре и в городе на семи холмах. Находящиеся вокруг корабли и лодки, в основном принадлежат окрестным с Сагунтом городам в Лигурийском море. Но большинство из них, всё же принадлежит Массалие, с коей Сагунт в Союзе и в соперничестве – одновременно… А Массалия является старинным врагом Карфагена, оспаривающая с ним, своё влияние в Лигурийском море. Она даже пыталась вести несколько войн с Карфагеном в Иберии, но всегда была бита и отступала к своим границам. После этого, она заключила союз с Римской Республикой, как бы защищая себя от мести более сильного врага. И теперь, Рим, объявил эти города союзниками и своими жизненными интересами… Вот такие политические «вилки» древности, пережили во времени оба города и кои, поныне, существуют в нашем с вами современном политическом раскладе мира. Как видите мало, что изменилось с тех времён, разве что мир стал ещё более разобщённым… и развращённым.

Сагунт был основан, как говорят древние источники, греками-переселенцами с острова Закинф. После этого, в него переселялись уже греки из разных полисов и город рос, избрав основной своей линией развития торговлю рабами и серебром. Плодородие почвы и удобство расположения тоже благоприятно отразилось на его развитии. Сагунтские греки были надменны и кичливы. Очень скоро они почувствовали усиление партии Баркидов, как тревожный знак для себя, так как с тех территорий, кои им поставляли «живой» товар на их рынок работорговли, прекратился приток «сырья», кое и перекупали греки, а потом везли его по всем морям тогдашнего мира. Рабы, в основном поступали после набегов кельтов и вследствие того, как Гамилькар закрыл границы и образовал Иберийский Союз, это совсем расстроило их торговлю. Тут торговое объединение хиллинов Сагунта стало делать всё, что способствовало бы свержению власти Баркидов в Иберии или хотя бы их ослаблению в ней. Для этого, они открыли свои порты для Римских кораблей, как бы стравливая, временно замирившихся, противников…

И, похоже, одна из таких военных галер Рима, пристала к его пристани, находящейся в двадцати стадиях от города.

– … Место весьма живописное! – Говорит военный, завёрнутый в непромокаемый плащ и стоящий у борта галеры.

Произнёсшему эти слова, на вид лет сорок, может чуть больше… Он уже имеет пролысины на голове. Фигура его сухощава. Рост высокий. Теперь он сбрасывает грубый плащ, обнажая под ним другой. Тот, внутренний плащ, плотно накинут на его фигуру и имеет красновато-бурый оттенок цвета, который слегка колышется от дуновений утреннего ветерка. Теперь, становится ясно, что прибывший не простой военный, а имеет статус куда выше… Он переходит от одного борта к другому, осматривая проплывающие мимо посудины.

– Квинтилий, говорят в Иберии очень красивые женщины! Тут смешалось столько рас и народов, что женщины рождаются на этой земле необычайной красоты. Недаром, кельтские Вожди имеют по десятку жён.

Тот, кого назвали Квинтилием морщится:

– Не напоминайте мне об этих животных. Они хоть мыться научились? А то в бытность меня в Африке, их загоняли в Баграду силком, чтобы они отмыли от себя то, что уже отваливалось и сыпалось с них! Видимо, они не хотели смывать с себя «счастье»…

– Не говори так, Квинтилий! Тебе придётся иметь, теперь, с ними дело. Но кельты немного окультурились. Иберы и другие народности научили их этому. Тем более иберийские кельты. Это тебе не толпа варваров Брена! Они уже век здесь. С тех самых пор, как форсировали пролив Столпов.

– Да… знаю, Геркулес не успел прорубить пролив пошире, чтобы этот народ, появившийся из Африки, не смог появиться в пенной Европе. Но… – Квинтилий развёл руками, – здесь… чей-то промысел!

– Ну ладно, вернёмся к женщинам, Квинтилий! – К нему подходит один из центурионов галеры. – Так вот, они так стройны и страстны, что наши римлянки совсем не стоят с ними даже рядом, по разнообразию того букета чувств, который скрыт в них…

Квинтилий смотрит ему в глаза и ухмыляется.

– Ты меня заинтриговал, Луций. Если, ты сказал правду, я прям с нетерпением ожидаю увидеть их!

– Да?! Я рад что хоть как-то оторвал тебя от твоих бесчисленных размышлений, коим ты предавался всё плавание! Альба, забудь, что ты Магистр самого тайного Ордена. Вспомни, наше детство! Тогда, мы с тобой и не думали ни о какой политике, будь она не ладна.

Альба бросает на него острый взгляд и замечает:

– Видишь, Светлоокие тебя даже в речах не оставляют в покое, Луций. Ты опять, уже два раза, помянул их Ладу. Для этого и создан Орден, чтобы стереть эту память.

– Да? как же вы её сотрёте, если наш язык вытянут из их письменности и словесности. Но он, как бы мы не старались, мёртв, ибо утратил Образы. Они исковерканы. В том числе и такими адептами, как ты Альба.

Альба не обижается на слова оппонента и улыбается:

– Что ты понимаешь, Луций?! – Он подходит к нему и вполголоса говорит. – Будь со мной на связи. Я должен знать всё, что происходит в Риме и Сенате. – И уже громче говорит, – Республика основана на руинах прежнего склада жизни. Этруски бежали, оставив её нам. Нам было необходимо создать свою самобытность.

Луций, едва, заметно, кивает и говорит, так же громко:

– Самобытность?! В чём она заключается? В Риме даже Храм Весты на прежнем месте. Только дали ему исковерканный смысл содержания.

– Погоди. Избавимся и от него. Храмы все – это излишество.

Вместо Богов создадим Святых и провозгласим их учения, за коими поведём народы. – Отвечает Альба.

– А если они не пойдут?! – спрашивает Луций. – Что тогда? Марш легионов?

Альба пожимает плечами.

– Поведём на верёвке. Люди – это прежде всего стадо. А чтобы убавить свою жалость, надо наделить их своими языками, кои нам станут чужими. Тогда, уже совсем просто управлять ими и наказывать, за непослушание… Но вернёмся к женщинам, Луций! Что ты говорил о них? Среди них есть смуглолицые?

– Нет, просто, хорошо загоревшие. Так как они не заворачиваются в платки, как наши холодные римские матроны.

– Правда? – Альба, снова поворачивается к центуриону галеры, – Это интересно! Я, как ты знаешь, люблю женщин. Это как раз те две глупости, кои я позволяю себе в жизни. И я поверю тебе на слово, Луций. Но, обещаю, я проверю твои слова, так ли это?

– Ха-ха-ха! – Луций смеётся. – Только, не ищи себе «проверку» в Сагунте! Здесь, все гречанки испорчены и развратны. После того, как Лада, у них стала называться Палладой, то есть потеряла половину тех добродетелей и женских достоинств и стыд, их народ «провис» в разврате… Кстати, это грозит и нам.

Альба морщится.

– Ты опять за своё, Луций!

Луций широко улыбается и подходит вплотную к Альбе.

– Я совсем не сомневаюсь в этом. В нашем городе наслоение народов. А Сенат сборище жадных торговцев. Нам нужна хорошая война, чтобы часть этих растолстевших патрициев, изрезали на полях сражений. Новая кровь только положительно скажется на этом. Разве не так?

Альба смотрит ему в глаза.

– И это ты говоришь мне? Арканиту? Пускающего эту кровь время от времени в Городе на семи холмах и за его пределами? Ты в своём уме, Луций?! – отвечает Альба и уже тише, вполголоса, роняет. – Ты хорошо их разыгрываешь. Продолжай.

Луций, словно, получив долгожданное одобрение, замечает:

– Я лишь говорю, что думаю. Я всегда говорю правду. К сожалению, в Риме это уже становится не модным. Теперь, говорят только то, что полезно для его карьеры и получения каких-то привилегий. Только война выравнивает нас…

– Бред. – Перебивает его Квинтилий, – чтобы вытащить сословие патрициев на поле сражение, надо чтобы враг вошёл в сам Латиум. Только тогда, возможно выгнать их со скамеек Сената. А так, там будет гибнуть только плебс и союзники.

– В этом ты прав. – Соглашается Луций. – Но вернёмся к красавицам, Мамерк. Я помню из Иллирии, ты вывез трёх красавиц. Скажу, что они были ничего.

Альба снова морщится.

– Я не знаю о каких красавицах ты говоришь? О тех трёх, коих я привёз с Балкона Богов? По мне они все прекрасны. Были. – Это внезапное откровение, заставляет некоторых свидетелей этой словесной перепалки, происходящей у них на глазах и находящихся совсем недалеко от громко беседующих, вопросительно посмотреть на Альбу.

Тоже самое делает и Луций.

Альба, обложенный со всех сторон, взглядами непонимания, вынужденно поясняет:

– Что, вы все так на меня уставились? Это не я создал плоть… Боги… Ко всему привыкаешь… Ко всему… и всё приедается… Разве не так? Если вас каждодневно кормить чесноком, вы на него смотреть не сможете. Через месяц! А между тем – это кладезь нужных для человека веществ. Так и здесь… Ну наедаешься ты этим… не переедать же! Они мне перестали нравиться… перестали одаривать той радостью… восторгом… букетом чувств… кои были раньше. И я раздарил их своим… – Альба замешкался с ответом, что-то решая в голове, – в общем, нет их теперь со мной!

На этом Альба закончил объяснение и улыбнулся.

К Луцию, в этот момент, вышел ещё один центурион галеры и тоже улыбнулся. Его широкая мускулистая фигура, стоящая рядом с Альбой, очень контрастно разнилась и цветом загара на коже, и одеянием.

– А я слышал немного другое?! – Громко произнёс он, – говорят, что одна из них заразила тебя той болезнью, коя вызывается чрезмерностью в любви?! Это правда?! По крайней мере, так говорят.

Альба побагровел. Его лицо налилось кровью. Глаза расширились, черты лица исказились.

– Да, как ты смеешь, центурион?! Смеешь передавать непроверенные слухи во всеуслышание?! Передавать эту ложь прямо в мои уши?! Уши магистра! Ты думаешь, что имя сенатора, кое ты носишь, позволяет тебе трогать потомка Ромула своим грязным языком?! – В мгновение меч блеснул в руке Альбы и центурион едва сумел отразить выпад Альбы, который тот совершил в его улыбающееся лицо.

Палуба наполнилась звоном мечей… Альба теснил своего противника, несмотря на преимущество того и в росте, и в мощи. Все, до этого, просто наблюдавшие за внезапно возникшей ссорой, не ожидали такое стремительное её развитие. Они бросились на сражающихся и облепив обоих… растащили их в стороны…

– Успокойся, успокойся. Квинтилий! Закрой свою пасть Марк Пульзон! – кричал Луций, вися на Альбе. – Ты, совсем, не знаешь о чём говоришь… болтун.

– …Ты пожалеешь об этом, Пульзон! Пожалеешь! – Глаза Альбы почти вылезли из орбит, от завладевшего его естеством бешенства.

Эта угроза, Альбы была явно непустой и все, кто её слышал, знали об этом, но тот, кто обвинил Альбу, явно не думал об этом.

– Га-га-га! – напал на Пульзона смех, – значит, говорят правду! Вон как исказилось твоё лицо! И не грози мне! Мой дед один из Авгуров Храма! И..ты им подчиняешься! Магистр. Помнится, Бриан, в Сенате, тоже, обвинил тебя в том, что ты влез в дела иного государства! Ты тоже показывал пену у рта и тоже обнажил меч! Жаль, он не проткнул тебя там… Не дали, как и здесь… Но всё же он дотянулся до тебя своим кулаком и выбил тебе твоё мерзкое сознание на некоторое время… Иди сюда… Я сделаю тоже!..

Пульзон, едва сдерживаем своими сослуживцами, сверлил Альбу яростью глаз.

– Я знаю… его дом сгорел не просто так… – продолжал он, – Это твоих грязных рук дело, больной развратник! – Марк Пульзон явно испытывал наслаждение от вида, воющего от бессилия Квинтилия и смеялся ему в лицо. – Га-га-га! Конечно, я представляю, сколько «чудес» ты увидел, оправившись путешествовать, после удара «тверди» кулака Бриана! А кулак Бриана был тяжёл! И не грози мне, Альба! А то, я отправлю тебя за борт галеры ловить сардин! Отомщу за Бриана…

– Марк! Квинтилий! Да прекратите же вы! – кричали со всех сторон, растаскивая в стороны их фигуры. – Хватит уже!

В этот момент, те кто держал Марка Пульзона, заметили, что со всех сторон окружены людьми в чёрных плащах.

– Эй, Луций! Ты что? не видишь ничего? – закричали они.

– Альба, отзови своих! Ты что надумал?! Отзови, я тебе говорю! А не то я сейчас свистну в свой свисток и палуба наполнится нашими принципами! – Закричал Луций, уже понимавший, что уговаривать обоих бессмысленно и поможет только сила убеждения, скреплённая силой железных мечей.

Альба, немного отдышавшись, сделал едва заметный знак и… арканиты отошли за его спину.

– Я услышал твои слова Пульзон! И не забуду их! Помни об этом! – бросил он сопернику, тяжело дыша и вкладывая меч в ножны. – Скоро сочтёмся…

Это последнее, что прошипел Альба, коего со всех сторон обступили люди в чёрных плащах.

– Скорей бы уж, – пробасил Марк, – я понимаю для чего ты привёз сюда свою свору – убить кого-то намерились?! Уж не тирана ли Сагунта Феаркона? Или кого посильнее?!

– Нам с тобой не положено знать планов Ордена. Да и не надо нам этого. – Тихо проговорил один из стоящих рядом с Пульзоном сослуживцев, – Быстрее бы их высадить!

К ним подошёл Луций.

– Ну всё. – Произнёс он, – ты в списках, Марк. Зачем, тебе это было нужно?! Что не живётся спокойно?! В этой войне тебе не победить. Проси проведение, чтобы заставило забыть это… или изменить его нутро.

– А ты, что с ним затянул песню о красотах Иберии? Я ещё не разобрался со смертью моего дяди Селинатора! Сыном триумфатора! Передай ему, что я советую ему быть подальше от моего дома. Если я, хоть раз, замечу вот этих, – Марк кивнул в спины плащей, – я выжгу их храм дотла!

Марк пошёл в сторону кормы. За ним пошли и все остальные. Луций остался один, но не подходил пока ни к той стороне возникшей на палубе ссоры, ни к этой. Он услышал, как один из арканитов произнёс, обращаясь к Альбе:

– Мы можем убрать его в порту. Там сутолока и спишут на убийство ради ограбления или на убийцу из Карфагена. Это даже лучше. Нам же, как раз, нужно что-то похожее?!

– Нет. Слишком будет заметно после такой размолвки. Тогда придётся с ним убивать ещё, как минимум троих. – Альба покосился на принципов, кои вышли на палубу. – Я знаю, что его завело. Род Селинаторов лишился сына триумфатора. Он знает, что это дело Ордена. Но не понимает, что Орден разделён на две части… и я не имею отношения к той… Ладно… Переживём.

Альба окончательно овладел собой. Тут, к нему подошёл Луций.

– Не обижайся на него, Квинтилий. Может со временем, вы станете союзниками. – Улыбнулся он. – А он такой же сумасшедший, как и ты. Ты ведь тоже плетёшь заговор против Понтифика.

Альба пронзил взглядом центуриона галеры.

– Нет. Мне такие союзники не нужны. Отложим сведения счётов… отложим на время… Я забыл, что он был с тобой, на той галере. Что возила нас в Иллирию и обратно несколько раз… Я не знал, что он влюбился в одну из тех прелестниц. Сказал бы мне сразу, я бы отдал ему её… Дурак.

Луций снова улыбнулся, услышав это.

– А всё-таки. Что стало с ними? – Спросил он.

– И ты туда же! – Альба измерил его своим взглядом. – Да раздал я их всех замуж. Не убил. Не выпил кровь… Все пристроены. И мужья у них просто счастливы этим и все благопристойные патриции, между прочим… Вот так.

Луций хитро прищурился.

– Вот значит, как. Ну тогда понятно. Ну я знаю, одну ты оттуда увозил силой. То есть похищением. Разве не так?!

Квинтилий забегал глазами.

– Ты и это знаешь. Ладно. Та сбежала от нас. Сбежала у Неаполя. Это так же верно, как и то, что я нахожусь сейчас в Иберии. Сбежала в порту не самого Неаполя, в него мы не входили, а в городке неподалёку от него.

Луций удовлетворился этим ответом.

– Ладно. Что мне скажешь напоследок?

Альба посмотрел нет ли кого рядом с ними, включая и своих адептов.

– Пусть твои люди следят за настроениями Сената. Если будут какие-то кардинальные изменения в политике, дай мне знать…

В этот момент, галера стукнулась о пирс и все на палубе закачались, пытаясь поймать канаты. Принципы, кои были более привычны к таким происшествиям, заулыбались, видя, как арканиты повисли на канатах.

– Что щеритесь?! – крикнул один из арканитов. – Спускайте трап!..

Сбросили сходни и с галеры сошли на пристань те, кто прибыл сюда с миссией тайной и непонятной, для тех же принципов галеры.

В гавани стояла городская делегация, видимо, ожидающая выхода к ней той части римлян, коя прибыли в город. Квинтилий увидев это сборище, сдвинул брови.

– Мы должны были прибыть в тайне! А эти устроили встречу! Вот рабский народец! Ну надо же!.. Надо как-то выйти из положения. Секунд, иди скажи Луцию Скавру, пусть уведёт эту публику в сторону!