Текст книги "Княгиня Менжинская"

Глава XI. Примирение

Утром следующего дня, водрузив специально сооруженную клетку с волком на телегу, Федор отправился в Вердомичи. На этот раз молодой человек был уверен, что пан Толочко встретит его более миролюбиво. Так и случилось. Федора пропустили без задержки, словно он был своим. Прибывший распорядился поставить клетку перед дворцовым крыльцом. Сити залилась лаем на весь парк. Пан Юзеф трижды обошел клетку и наконец спросил:

– Точно ли тот самый? Панна Юлия поспешила развеять его сомнения:

– Он, тятенька, точно он! Я узнала его!

Не отрывая взгляда от серого разбойника, пан Юзеф не без удивления заметил:

– Как изуродована его морда! Федор объяснил:

– Мои мужики уверены, что это след пули. Зверь был подранен. Удивительно еще, что остался жив. Вероятно, это и явилось причиной того, что он начал мстить.

– Не думаю, – отозвался пан Толочко. – Я склонен придерживаться другой версии. Мой сын был уверен, что этот чертяка – оборотень. Это не рана, а следы кожи человека. Известно, что первобытные жители здешних мест были чародеями и по крайней мере раз в год на некоторое время превращались в волков.

Федор с недоверием отнесся к уже знакомому предположению. Ему даже подумалось, что пан Толочко шутит. Невольно улыбнувшись, он сказал:

– Вероятно, сия фантазия родилась потому, что люди в ту пору носили шубы шерстью вверх. Пан Юзеф сердито возразил:

– Это не фантазия! Мой сын не мог ошибаться! То, во что верил юный Фердинанд, теперь, после его гибели, стало святым для несчастного отца. Во всех поступках и выражениях сына старику виделся свет истины. Он наконец-то признал, что Фери был не чудаком, а романтиком и фантазером. Разговор прервался. Пан Юзеф насупился, словно его обидели, а через минуту и вовсе удалился в дом. Нет, неожиданный уход был вызван вовсе не обидой и даже не обострением горького чувства. Просто хозяин Вердомичей ощутил в себе какой-то перелом. Упрямец, человек сложившихся убеждений, он не мог быстро помириться с молодым Коллупайло. Чтобы сделать это, ему надлежало ответить на многие вопросы. Бедняга уже понял, что причиной интереса молодого человека к его дому является дочь. В этом не было ничего страшного. Да и лично к Федору он не питал антипатий. Тем не менее старик испытывал необъяснимую внутреннюю неудовлетворенность. Ему хотелось понять, что с ним происходит. Неожиданно оставшись один на один, панна Юлия и Федор поспешили устремить свои взгляды себе под ноги. Стоило пану Толочке удалиться, как оба позабыли и про волка, и про то, что двор полон слуг, бросающих в их сторону любопытные взгляды. Обоим чудилось, будто они кружат где-то в легком танце, невесомые и быстрые, как птицы. Этикет предписывал вести беседу, однако только пробуждавшееся, но уже хмелившее головы чувст во не позволяло им сказать ни слова.

По распоряжению хозяина клетку со зверем поставили ближе к въездным воротам – чтобы людоеда могли увидеть деревенские. Скоро у ворот собралась толпа. Люди были наслышаны о мазуровском оборотне. Одни, глядя на зверя, в страхе крестились, другие осыпали его проклятиями. И те, и другие благодарили молодого герутевского пана за его милосердное деяние.

Пан Юзеф недолго позволял дочери оставаться наедине с гостем. Вскоре он вернулся и, ободренный какой-то мыслью, сказал Федору:

– Ну вот что, пан смелый. Твой поступок заслуживает до стойной награды. Проси, что хочешь. Гость не смутился. Он давно знал ответ.

– Ничего так не желаю, пан Юзеф, как иметь разрешение на то, чтоб бывать у вас. Хотя бы изредка. Сделав вид, будто удивлен, старик тут же поинтересовался:

– А позволь, отец мой, узнать о причине этого желания? Как не похож был он в эту минуту на того спесивца, который еще несколько дней тому назад размахивал на мосту саблей и грозил искрошить Федора в капусту! Сегодня старик позволял себе даже улыбаться, обнажая при этом свои серые, будто выточенные из булыжника, зубы. Но чувствовалось, что за его доброжелательностью кроется подвох. Казалось, хозяин вот-вот взорвется.

– Не смею и не собираюсь ничего утаивать, – ответил Федор. – И, наверно, не удивлю вас, если скажу, что причиной тому является панна Юлия. Кто знает, может быть, моя компания будет ей приятна.

– Об этом надо спросить ее саму, – резонно заметил пан Толочко и повернулся к дочери. – Юлия, решение за тобой.

Бедняжка покраснела, словно ее уличили в каком-то греховном проступке. Собрав все свое мужество, она наконец ответила:

– Пусть пан Федор приезжает. Я верю ему.

Хозяин усадьбы громко прочистил горло. Ответ дочери не понравился бедняге.

– Ну что ж, добро, – тем не менее вынужден был согласиться он. – Пусть, – потом криво улыбнулся и едко заметил, обращаясь к Федору: – Только вот что, отец мой, желаю, чтобы впредь ты ходил в ворота! У меня на этот счет строго!

Молодые улыбнулись – угадали шутку в словах старика. Суровое лицо пана Юзефа тоже тронула улыбка. Возможно, впервые за долгие годы в отношениях Коллупайлов и Толочек случилось примирение. Любовь вносила в отношения этих семей что-то новое – ростки жизни. Эти ростки пока только заявляли о себе, требовалось время, чтобы они прижились, набрали силу.

Глава XII. Первое объяснение

Волк, которому не давали ни пищи, ни воды, околел на пятый день. Его смерть стала как бы знаком к окончательному примирению пана Толочки и молодого Коллупайло. Хозяин Вердомичей уже не кривил лицо, когда ему докладывали о визите герутевского пана. Более того, он чувствовал, что начинает уважать Федора. Ему нравилась его настойчивость. Жизненный опыт говорил старику, что, имея такой характер, Федор далеко пойдет. Он разрешил ему бывать в усадьбе когда угодно даже без его ведома.

Между тем панна Юлия серьезно увлеклась. Из всех ухажеров Федор виделся ей самым интересным. Его скромность, порядочность, настойчивость нравились ей. Но главным образом девушку волновало необъяснимое обаяние, которое проявлялось не то в поведении Федора, не то в его словах. Как солнце, стоит ему появиться на горизонте, начинает греть землю, так и новый поклонник панны Юлии: стоило ему в очередной раз приехать в усадьбу, как все для белокурой красавицы представало в ином свете. Откуда пробуждалось в ней столько эмоций? Отчего так быстро начинало биться сердце? А главное, откуда появлялось в ней это необъяснимое удовлетворение от мысли, что она живет?

Даже Сити, готовая во всех и в каждом признавать врагов, скоро стала относиться к гостю совсем дружески.

Федор и панночка могли гулять в парке часами. Гостя эти прогулки очаровывали еще и потому, что прежде он не видел такого замечательного парка. Воспитанный в деревне, в небогатой семье, никуда дальше Волковыска и Роси не выезжавший, он находил для себя в этих прогулках то, что не просто удивляло, но и образовывало его. В Вердомичском парке было действительно много необыкновенного. На довольно значительной площади в пойме небольшой речушки располагалось множество каналов и прудов. Вода в них задерживалась с помощью каскада дамб. Кое-где прямо через пруды были насыпаны высокие дорожки, по которым можно было пройти или к причудливому каменному павильону, или к группе деревьев, или к вольеру, где содержались дикие звери, среди которых особое внимание привлекал могучий зубр. На одном из прудов был устроен островок, куда вел навесной мостик. Деревья затеняли и прятали стены строений. Это придавало парку загадочность. Можно было десять раз обойти его вдоль и поперек, но так и не насытить любопытство. Ну а в самом центре парка, дважды или трижды опоясанный каналами, стоял венец человеческого гения – красный дворец. Предок пана Юзефа неспроста выбрал это место для родового гнезда. В те далекие времена, когда это случилось, была мода на уединение. Анахорет добился того, чего желал. Дом-крепость напоминал средневековый замок.

На парковых прудах хозяйничали дикие утки и лебеди. Наблюдение за ними развлекало панну Юлию и Федора. Они часами просиживали на берегу.

– Вы не сердитесь на моего тятеньку? – как-то спросила гостя его юная пассия. – До некоторого времени он был так строг с вами.

– Я сам виноват, – ответил Федор, – и должен просить прощения. Другое дело, – добавил он, – что я никоим образом, даже в мыслях, не думал обижать его.

– Рада это слышать. Поймите, у него не самая счастливая судьба. Рано умерла мама. Но он не пожелал привести в дом другую женщину. Потом смерть Фери…

– Порой, когда я встречаю вашего отца, у меня такое чувство, будто он не замечает меня.

– Вы должны простить ему это. Он сильно страдает.

Федор не ответил, только подумал: «Все, что в моих силах, голубка, сделаю. Ради тебя». Ему опять вспомнилось: «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?..»

Его задумчивость приятно возбуждала панну Юлию. В такие минуты любезную начинало беспокоить любопытство: «О чем он думает?» Вот и на этот раз, стоило Федору не ответить, как панночка, поддаваясь неведомой силе, вся насторожилась, точно косуля, встревоженно глядя на собеседника.

– Позвольте, пан Федор, задать вам один вопрос, – попросила она. И тут же, словно собираясь выдать что-то сокровенное, раскраснелась, как маков цвет.

Федор кивнул:

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Отчего так полюбилась вам наша усадьба? Что вас влечет сюда?

Плутовка, она знала ответ. Просто хотела потешить самолюбие. Одновременно желала испытать гостя: надеялась узнать, насколько он искренен и предан ей.

Удивленный, Федор добрую минуту молчал. Потом уверенно ответил:

– Не скажу ничего удивительного: ну конечно, вы, панна Юлия!

– Что вы во мне нашли? Ведь я не красавица, – заметила кокетка.

– Вы так считаете?.. А я того мнения, что вы – самая красивая на свете, – при этом в голосе Федора прозвучала сама искренность.

Этот короткий, несколько смутивший обоих диалог стал для Федора и панны Юлии их первым объяснением. Выслушав признание, панночка почувствовала, как сердце встрепенулось и словно сжалось от чего-то сладкого и одновременно мучительного. Впервые ощутила она требовательное влечение к мужчине, желание быть обласканной. Лаконичность ответов Федора, его взгляд, спокойный, твердый, привязывали панну Юлию к герутевскому хозяину невидимыми, но крепкими нитями. Ей захотелось, чтобы пан Федор бывал у них как можно чаще.

Дни проходили за днями. Панна Юлия и Федор продолжали встречаться. Панночка заметила, как поменялись ее привычки. Прежде она предпочитала гулять где-нибудь в глуши парка, теперь же большей частью прохаживалась у ворот. Бедняжка стала жить ожиданием встречи со своим возлюбленным. Когда за каменной оградой на дороге слышался стук копыт, ее охватывало волнение. Всем своим видом панна Юлия старалась показать, что с ней ничего не происходит, а ноги сами вели ее к воротам. Она зорко всматривалась – не пан ли Федор едет? И если это действительно был он, от радости у нее начинала кружиться голова. Тогда панночке хотелось скакать и смеяться, совсем как ребенку, которому после долгих дней запрета наконец-то позволили выйти на улицу…

Глава XIII. Столкновение

Чаще других у Толочек бывал пан Хлебович. Он предпочитал компанию хозяина. Пан Юзеф встречал владельца Полонки радушно, визиты беспечного соседа помогали ему забывать о горе. Большую часть времени оба проводили на конюшем дворе – довольно обширной полукруглой площадке, обнесенной каменной оградой. Там они пили пиво и с удовольствие наблюдали, как слуги объезжают молодых лошадей.

В усадьбе ни для кого не являлось секретом, чего ради приезжал полонский хозяин. Гость и сам не прочь был напомнить об этом. Порой в разговоре с паном Юзефом он так прямо и говорил, что было бы неплохо слить воедино полонские и вердомичские земли, имевшие общую границу.

Старик встречал это предложение с выражением комического изумления, делая вид, будто страшно рад. Однако первый разговора на эту тему не заводил, как бы давая волю все решать самому выдумщику.

Тем не менее гость не мог не чувствовать его молчаливого согласия. Пан Хлебович был уверен, что не встретит препятствий, когда всерьез возьмется за осуществление своей задумки. Памятуя, что панна Юлия – единственная наследница, он заранее видел себя хозяином всех толочских земель.

Дружбы с самой панночкой у него не получалось. Всякий раз после короткого приветствия он и она расходились в разные стороны.

Однажды, будучи у Толочек, хозяин Полонки увидел на одной из парковых аллей панну Юлию и молодого Коллупайло. Интимность места и счастливый вид парочки вызвали в душе себялюбца негодование. А тут еще панночка, желая пошутить, вдруг показала старому холостяку язык. При других обстоятельствах полонский пан встретил бы этот жест снисходительным смехом – мол, чего еще можно ждать от ребенка. В данном же случае, когда под руку с панночкой шел этот ненавистный ему долговязый, ревнивец обиделся. Он так круто развернулся, что с его головы слетел цилиндр, и спешно зашагал в сторону конюшего двора. Как псы зверя, его вдруг начали терзать горькие чувства: ревность и ненависть. Разыскав пана Юзефа, он вскричал:

– Под окнами вашего дома совершается, можно сказать, покушение на честь вашей фамилии, а вы сидите и преспокойно любуетесь лошадьми! Зачем вы позволяете бывать у вас этому прохвосту?

– Что случилось, отец мой? – удивился хозяин усадьбы. Он внимательно посмотрел на гостя. – Боже, да на вас лица нет! Кто осмелился оскорбить вас?

– До этого, благодарение Богу, дело не дошло. Но может статься! Не вы ли утверждали, что Коллупайлы – злейшие ваши враги! И что я вижу! Один из них прогуливается в затененных уголках парка под руку с вашей дочерью!

– В этом нет ничего ужасного, – спокойно ответил пан Юзеф и отвернулся. – Моя дочь вольна в своих поступках. И коль сегодня ей нравится Коллупайло, то пусть себе, – он опять посмотрел на гостя, усмехнулся. – Или вы ревнуете? А?.. Не стройте из себя Отелло, отец мой, – ласково посоветовал он. – Это вам не идет. Да и рано вам беситься. Сначала завоюйте ее, а потом ревнуйте. Я благодарен этому, как вы выразились, «прохво сту» уже только за то, что он сумел отвлечь Юленьку от горьких мыслей. Она опять защебетала, как прежде, когда был жив Фери.

– И вас не беспокоят последствия этого увлечения? Сегодня дружеская беседа, а завтра…

– Но-но, отец мой, только не переходите границ приличия. Мы не можем знать, что случится завтра… Что будет, то будет. Не мне и уж тем более не вам предугадывать, что может статься с моей дочерью. Уверен: девочка сама разберется в своих проблемах. Она хоть и молода, но голову имеет. Жаль, что вы до сих пор этого не знали.

– До сегодняшнего дня я как раз был уверен в этом.

– Вы любите ее?

Этот простой вопрос поставил гостя в тупик. Пан Хлебович растерялся. Наконец опомнившись, бедняга с негодованием ответил:

– Что за вопрос! Мне казалось, что для вас это ясно как божий день!.. Да, люблю!

– Вот и прекрасно, – спокойно отозвался пан Юзеф. – Значит, сумеете побороться за нее. А что! Вызовите-ка этого «прохвоста» на дуэль!

Глаза хозяина Полонки округлились. Он не понял, шутит собеседник или говорит серьезно.

– Когда-то, – уже с улыбкой продолжал пан Юзеф, – в мои годы, дуэль являлась чуть ли не единственным средством разрешения споров. Дела любовные, месть, какие-либо раздоры разрешали простым и естественным способом – поединком. Я сам дрался три раза. Мне предлагали решать спор на пистолетах, на шпагах, даже на ножах, как это делают янычары, но я всегда предпочитал саблю и поединок до первой крови. И могу похвастать, что ни разу не оказался побежденным. Я умел пользоваться этим оружием!

Гостя смутило предложение пана Толочки. Гнев его как рукой сняло. Он захихикал, давая понять, что воспринял предложение как шутку.

Меду тем пан Юзеф не шутил. Он не был бы самим собой, если бы не желал отвадить от дочери молодого Коллупайло. Ради этого он был готов на все. В тот день, после отъезда гостей, он всерьез задумался над тем, как это осуществить. Предчувствуя, что пан Хлебович не осмелится бросить вызов, он решил, что предложение о поединке должно исходить от Федора. Молодого было проще спровоцировать на ссору. «А дальше… дальше вступят в разговор пистолеты, – рассудил старый интриган. – Оружие уравняет и силы, и возраст. Кто знает, может быть, дураку повезет больше. А уж его-то я всегда сумею спровадить».

Не откладывая задуманное, пан Юзеф уже при следующей встрече с Федором сообщил ему, что пан Хлебович будто бы просит руки его дочери и, дескать, только он, Федор Коллупайло, может дать понять «наглому распутнику», что панна Юлия ему не пара. Легко проглотив эту наживку, Федор начал искать встречи с полонским паном.

Они сошлись в беседке на островке. Увитая виноградом белая красавица-беседка надежно укрывала от посторонних глаз. Панна Юлия, заранее предупрежденная отцом не вмешиваться в разговор мужчин, вынуждена была волноваться на берегу. Как ни пыталась она вслушиваться, за добрые полчаса беседы не уловила с острова ни полслова. Казалось, что гости задушили один другого.

Первым из беседки вышел пан Хлебович. Его бледность, запавшие глаза, подергивание плеч и головы подсказали бедняжке, что разговор получился крутым и, кажется, перешел границы, которых обычно придерживался хозяин Полонки. Первый раз за все то время, как его знали, он не попрощался с хозяевами. Влез в экипаж и тотчас уехал. Его странное поведение заставило панну Юлию поспешить в сторону беседки.

Панночка и Федор сошлись на узком навесном мостике. Обоих вдруг закачало, словно в утлой лодчонке на волнах. Молодые уставились друг на друга. Панна Юлия пыталась прочесть в глазах Федора ответы на мучившие вопросы. Последний же смотрел на нее с надрывающей сердце печалью.

– Почему так долго? – взволнованно спросила панночка. – Надеюсь, разговор закончился мирно?

Не желая расстраивать возлюбленную, Федор ответил деланно весело:

– Не тревожьтесь, панна Юлия. Мы договорились уладить наши разногласия. Все разрешится честно и на абсолютно равных условиях. Никто не будет иметь преимущества.

– Что вы хотите сказать? – слова Федора встревожили бедняжку. – Пожалуйста, не говорите загадками.

Панночка помолчала. Наконец догадавшись, что намечена дуэль, добавила с обидой:

– И почему мужчины такие эгоисты? Почему не решают свои споры разумно и благородно? Если причиной их разногласий является кто-то третий, то почему бы им не обратиться к нему?.. Уверена, что тема вашего разговора касалась меня. И предчувствую, что вы не придумали ничего более умного, как стреляться!

Разумность ее речи отвлекла Федора от печальных мыслей. Молодой устремил на собеседницу взгляд, полный обожания. Ему захотелось узнать, каков ее ответ. Неожиданно, сам удивляясь своей смелости, он спросил:

– Скажите, панна Юлия, вы согласились бы стать моей женой?

– Вы делаете мне предложение? – тут же поинтересовалась панночка. Федор не ответил. И потому она продолжила: – Дать согласие на то, чтобы стать женой, – это все равно что поклясться в верности. Думается, не следует давать клятвы, надо просто доказывать эту верность. Нам надо чаще бывать вместе, пан Федор. Приходите завтра пораньше. Я буду ждать.

Кажется, гость испытывал желание в чем-то признаться. Тем не менее он не сказал больше ни слова, только поклонился в пояс, давая понять, что намерен уйти.

– Итак, до завтра, – повторила панна Юлия.

В тот же день вечером пан Юзеф поведал дочери, что утром, на восходе солнца, между паном Федором и паном Хлебовичем должна состояться дуэль. О ее месте он сообщить отказался.

В ту ночь панна Юлия не находила себе места. Она то вставала, чтобы посмотреть в окно, не близится ли восход, то, чувствуя жажду, пила воду, то вдруг забывалась тревожным сном, от которого с криком просыпалась. Служанка несколько раз спрашивала: не послать ли за доктором?..

Следующий день принес неожиданное известие. Выяснилось, что дуэль не состоялась по причине неявки пана Хлебовича. Пан Юзеф незамедлительно выслал соседу письмо. Оно было коротким, может быть, самым коротким в истории писем. На большом гербовом бланке размашистым почерком было написано всего одно слово – «Трус». После него стоял жирный и высокий, на пол-листа, восклицательный знак.

С этого дня пан Хлебович не появлялся в усадьбе Толочек. Его больше не видели и в своем имении. Говорили, что он переселился в свой дом в Варшаве. Наверное, так оно и было. По крайней мере, именно туда впоследствии его приказчик стал переводить доходы с имения.