Текст книги "Из пережитого"

То, что нам нужно переходить к экономической системе, основанной на частной собственности и рыночной экономике, сомнений не вызывает. Весь вопрос в том, как это сделать. И вот здесь мне хотелось бы вызвать из небытия некоторые мысли Ленина о нэпе. Можно по-разному относиться к этой далеко не однозначной политической фигуре, но то, что он был изворотлив, как угорь, не подлежит сомнению. Достаточно вспомнить о похабном Брестском мире и о том, что нужно найти то звено, ухватившись за которое, можно вытащить всю цепь. Таким основным звеном в нынешних условиях, несомненно, являются земельная реформа и сельское хозяйство. Пока мы повсеместно не сумеем провести столыпинскую реформу, создать крепкие товарные хозяйства фермерского типа, нечего и помышлять о переходе к рыночной экономике. Кто-то из журналистов правильно сказал, что переход к рыночной экономике немыслим без увеличения емкости потребительского рынка. Мы же хотим перейти к рыночной экономике путем гипертрофированного вздутия цен, то есть сужения емкости рынка. Налицо противоречие, которое всю экономическую реформу заводит в тупик. Вначале нужно народ мало-мальски накормить, насытить рынок, обеспечить здоровую конкуренцию, а затем уже переносить реформу на другие отрасли народного хозяйства, в которых кругооборот капитала занимает куда больший временной цикл. Сейчас же реформа осуществляется самыми грабительскими средствами. У людей, главным образом пенсионного и предпенсионного возраста, выкачивают последние сбережения, оседающие у дельцов теневой экономики, которые, в свою очередь, получают возможность по дешевке (если исходить из курса доллара по отношению к рублю) скупать предприятия, здания, сооружения, средства транспорта, природные ресурсы, в результате чего и происходит образование нового класса и ограбление всего общества мафиозными группами вкупе с коррумпированным чиновничеством, которого отнюдь не поубавилось.

Дабы избежать социального взрыва, необходимо немедленно заморозить цены на продукты, отпускаемые по карточкам (в пределах норм), на уровне, существовавшем до либерализации цен (словечко-то какое придумали – и здесь не обошлось без псевдодемократической фразеологии; нет, чтобы сказать прямо о повышении цен!). Все остальные продукты продавать по коммерческим ценам через государственные магазины, с тем чтобы вырученные суммы расходовались на выполнение социальных программ помощи малоимущим, инвалидам, многодетным и т. д. При этом продажу через коммерческие магазины товаров, отпускаемых по карточкам, осуществлять лишь при условии полного обеспечения отпуска соответствующих товаров по карточкам. Следует немедленно заморозить и рост заработной платы, поскольку при нынешней крайне низкой производительности труда многие не зарабатывают даже тех денег, которые получают.

Таким образом, мои предложения в этой области смыкаются с тем, что говорил вице-президент РСФСР А. В. Руцкой в интервью, опубликованном в «Независимой газете» под характерным названием «Ни демократии, ни власти». Из этого интервью недвусмысленно вытекает наличие в российском руководстве коренных разногласий по вопросам, относящимся к средствам и темпам проведения реформ.

Что же касается политических реформ, то поскольку СНГ оказалось чисто эфемерным образованием, нужно пойти на восстановление общесоюзных структур – воссоздать пост Президента СССР, созвать Съезд народных депутатов, произвести ротацию Верховного Совета СССР, немедленно восстановить разрушенные хозяйственные связи.

Президентам же независимых государств хотелось бы рекомендовать почаще задумываться над судьбой Президента Грузии Гамсахурдиа, которому отдали свои голоса 87 процентов избирателей и который тем не менее очень скоро оказался на обочине истории. Думаю, что ни один из Президентов или Председателей Верховных Советов 15 республик, входивших некогда в Союз, не заинтересован в том, чтобы повторить судьбу Гамсахурдиа. А для этого нужно перестать играть судьбами народов во имя удовлетворения непомерных амбиций и честолюбия, помнить, что терпение народов небезгранично и за все рано или поздно придется держать ответ.

7–8 декабря 1991 г., Санкт-Петербург

P. S. Уже после завершения заметок я прослушал телеинтервью Собчака, в котором он вспомнил об интересах России, обрушился на Кравчука, выступил против дележа Черноморского флота, за сохранение единой энергосистемы и т. д. Для многих эти нотки прозвучали неожиданно. К сожалению, нынешние лидеры ни слова не говорят о том, что сами они в свое время вольно или невольно способствовали нарастанию центробежных тенденций.

Позиция Собчака, на мой взгляд, продиктована тем, что он уже начал примериваться к президентскому креслу. Ясно, что если хочешь стать Президентом России, то нужно в глазах россиян прослыть русофилом. Оправдан ли мой прогноз – покажет будущее.

11 декабря 1991 г.

Исповедь на незаданную тему

Автор книги – ученый-юрист рассказывает об истории своей семьи и собственной жизни на фоне событий, которые в ХХ веке потрясли мир.

Первая мировая война и Октябрьская революция, убийство Кирова и ежовщина, Вторая мировая война и послевоенные годы, перестройка и нынешние реформы – такова лишь часть событий, о которых подробно сказано. Перед читателем проходит галерея государственных и общественных деятелей, ученых и студентов, людей, жизненный путь которых трагически оборвался, и тех, кто дожил до глубокой старости.

Дана нелицеприятная оценка не только минувших дней, но и переживаемого нами сложного и противоречивого этапа отечественной истории. Предпринята попытка ответить на вопрос, куда мы идем и что нас ждет.

Книга рассчитана на тех, кому небезразличны судьбы нашего Отечества, кто хочет найти свое место в жизни.

Много раз мысленно принимался писать эту книгу, но каждый раз меня останавливал какой-то психологический барьер. То казалось, что, как только останусь один на один с листом бумаги, меня охватит немота и сказать будет нечего. А иногда наоборот: воспоминания надвигались друг на друга такой тесной чередой, что хотелось рассказать обо всем взахлеб. Столь бессвязное изложение едва ли могло бы представить интерес для читающей публики. Было немало и других причин, которые удерживали от написания книги. Назову из них только две, во многом соприкасающиеся.

Рассказывая о своей жизни, человек, кто бы он ни был, не может полностью отвлечься от той среды, в которой он рос, формировался как личность и дожил до седых волос. Дать же оценку этой среды, оценку, которая сложилась в течение десятилетий и соответствует твоему мироощущению, до самого последнего времени было нельзя. Точнее, оценку дать было можно, но вот изложить ее на листе бумаги страшно. К тому же я и сейчас до конца не разобрался в обществе, в котором живу.

С этим связана и другая причина. Книга не зря названа «Исповедь». В ней я постарался быть взыскательным прежде всего по отношению к самому себе. А решиться на это смог лишь тогда, когда понял, что выхожу на финишную прямую и терять, собственно, ничего. Расценивайте это как слабость, но, поверьте, выносить себя на людской суд со всеми своими потрохами и тайниками далеко не просто. Наконец, в книге очень часто говорится о людях, которых уже нет в живых и которых я знал с их достоинствами и человеческими слабостями. Как рассказать об этих людях, ничего не утаивая и в то же время не тревожа их прах, соблюдая тот такт, который необходим в отношении усопших? Впрочем, я слишком увлекся и если не поставлю точку на изложении причин, мешавших написанию книги, то так ничего и не напишу[32]32
  Преддверием «Исповеди» послужила книжка «Страницы жизни», опубликованная в 1992 году. То, что подробно освещено в этой книжке, соответственно, опущено в «Исповеди».


[Закрыть].

I. Корни

О родных отца мне известно немногое. Прадед со стороны отца, Василий Александрович Введенский, окончил Институт путей сообщения в Петербурге. Учился на медные гроши и подрабатывал репетиторством. Это не помешало ему успешно окончить институт. Женился на немке Юлии Карловне. От брака было трое детей – две дочери, Юлия и Зинаида (моя бабушка), и сын Александр. Долгое время Василий Александрович жил в Воронеже, где дослужился до начальника Управления Юго-Восточных железных дорог (по нынешним меркам – начальника управления дороги). Бабушка с золотой медалью окончила в Воронеже гимназию и вышла замуж за графа Николая Алексеевича Толстого, моего деда. От брака с ним имела троих детей – двух дочерей, Татьяну и Анастасию, и сына Кирилла, моего отца. Дед вел довольно беспутный образ жизни, увлекался охотой, цыганами, карточной игрой, любил выпить и поволочиться за женщинами. Бабушке его бесконечные измены надоели и в конце концов она с ним разошлась. Вступила в гражданский брак с Николаем Федоровичем Басовым, который в ту пору, насколько известно, был мировым судьей. Впоследствии это обстоятельство тщательно скрывалось. Узаконить их отношения удалось лишь после революции, бабушка из графини Толстой превратилась в гражданку Басову.

Дед, выпускник юридического факультета Московского университета, служил в Министерстве уделов. Был лесничим в одной из центральных губерний, кажется, Курской. После того как они с бабушкой расстались, он не изменил своим привычкам. В лесные угодья, которые находились в его ведении, нередко съезжались такие же кутилы, как и он, многие принадлежали к великосветскому обществу и были носителями известных в то время фамилий. Приезжали поохотиться и поразвлечься.

В один из таких наездов вся честна́я компания, отдав после охоты дань Бахусу, улеглась спать. Неожиданно охотничий домик, в котором они размещались, загорелся. День был погожий, и дом оказался мгновенно охваченным огнем. Спьяну постояльцы деда не сразу разобрались, что к чему, а когда пришли в себя, было уже поздно. Вдобавок в доме оказались бутыли с бензином, которым перед охотой натирали собак. Словом, весь дом был объят пламенем. Дед, который находился на втором этаже, все же пришел в себя и нашел силы выбросить в окно свою любовницу княгиню Шиловскую, которая при этом сломала ногу. Выскочил из дома и он сам, но тут же вновь бросился в огонь. Трудно сказать, что им в этот момент руководило: то ли он хотел кого-то спасти, то ли вынести казенные бумаги, которые хранились в доме. Мы никогда этого не узнаем… В тот момент, когда он бросился в огонь, кровля рухнула, и все, кто не успел выскочить из дома, в том числе и дед, сгорели. Так его жизненный путь и закончился[33]33
  Воспоминания о трагической гибели моего деда Н. А. Толстого оставил шеф жандармского управления, генерал-лейтенант В. Ф. Джунковский. Дед бросился в охваченный огнем дом, надеясь спасти хранившиеся в железном сундуке 10 000 рублей казенных денег. В этот момент крыша дома рухнула и погребла всех под собой. При раскопках нашли обуглившиеся трупы и железный сундук – бумаги и бумажные деньги истлели, монеты оказались в целости.


[Закрыть]. Княгиня Шиловская была автором известных романсов, которые исполнялись на театральных подмостках. Памяти деда она посвятила романс, который одно время пользовался популярностью. Ее жизненный путь тоже закончился трагически – во время революции она была расстреляна в своем имении.

Размышляя о судьбе деда, задаюсь вопросом: что могло свести таких разных людей, как дед и бабушка? Скорее всего, состояние (прадед Введенский к моменту вступления дочери в брак был состоятельным человеком) обменяли на графский титул. В то время это было не в диковинку.

Бабушка, оставив троих детей на попечение Василия Александровича и Юлии Карловны, прислуги и гувернанток, уехала завершать образование в Швейцарию. Незадолго до Первой мировой войны она оказалась в Германии, где жила в пансионате, который в то время был наводнен немецкими генералами и офицерами. Они наперебой за ней ухаживали. Вскоре многие из них оказались на русско-германском фронте во главе соединений, которые вели войну против русской армии.

К этому времени семья Введенских переехала в Петербург и обзавелась собственным домом на Большой Пушкарской. Прадед служил в Министерстве путей сообщения, где занимал довольно высокий пост. Воспитанием детей – Татьяны, Анастасии и Кирилла – занималась Елизавета Александровна Глинкова, которая впоследствии заменила мне мать и память о которой для меня священна. Елизавета Александровна была сиротой. Воспитанница Смольного института, она вначале жила в семье тверских помещиков Лошаковых, где было четверо детей – Варвара, Ольга, Николай и Нил Федоровичи, а затем перешла в семью Введенских-Толстых, где на ее попечении оказались мой отец и две мои тетки. О Елизавете Александровне (Татля, как я ее называл), по мере того как повествование будет развертываться, я еще не раз скажу.

Началась революция. Прадеда, как и положено, забрали в Чека. В Петрограде свирепствовали голод, холод, и к тому же над каждой «буржуйской» семьей был занесен карающий меч пролетариата, который держал в своих руках Железный Феликс. В один из зимних дней 18-го или 19-го года бабушка возвращалась с Гороховой, где была размещена Петроградская Чека. Ходила в это не очень привлекательное учреждение, чтобы передать своему отцу какие-то пожитки и узнать о его судьбе. Возвращалась сумрачная, озабоченная, вся погруженная в невеселые мысли, озябшая и голодная, и вдруг совершенно неожиданно ей чуть ли не в объятья бросается благоухающая, прекрасно одетая женщина, от которой так и веет сытостью и благополучием: «Зинаида Васильевна, здравствуйте, вы меня не узнаете?» Бабушка действительно не узнала, кто стоит перед ней. «Я Сверчкова». Фамилия эта тоже бабушке мало о чем говорила. Оказалось, это жена мелкого служащего Сверчкова, который за политическую неблагонадежность был выслан в Воронеж и которого прадед устроил на своей дороге. Надо сказать, что Василий Александрович был человеком демократических убеждений и «трудоустраивал» у себя на дороге многих политических. Сверчкова забросала бабушку расспросами, и в первую очередь – как Василий Александрович? «Он в Чека», – ответила бабушка. «Не может быть, – верещала Сверчкова, – ведь это такой человек! Пойдемте к мужу, он близок к Троцкому, Василий Александрович будет немедленно освобожден». Прадеда действительно освободили и предложили вновь работать в железнодорожном ведомстве. Но он сказал, что хочет уехать за границу. Сверчков предложил ему свой вагон. Прадед уехал, причем взял с собой одну из своих внучек – Анастасию. За границей прадед участвовал в строительстве железных дорог. Скончался 18 июня 1927 года. Похоронен в Берлине на православном кладбище Тегель рядом с могилой В. Д. Набокова (отца знаменитого писателя), который погиб от рук террористов, заслонив собой П. Н. Милюкова. Кладбище осталось в неприкосновенности при всех режимах, которые с тех пор довелось пережить Германии. Сохранились и все могилы. Прабабушка Юлия Карловна Введенская (урожденная Егер) скончалась 17 января 1918 года в Воронеже, где и похоронена.

Эта история имеет свое продолжение. Судьба Сверчкова заинтересовала моего двоюродного брата, который, как и я, – правнук Василия Александровича Введенского. И вот какие сведения ему удалось почерпнуть в Интернете. Дмитрий Федорович Сверчков (1882–1938) – из дворян, внук адмирала Невельско́го, известного исследователя Дальнего Востока[34]34
  О жизненном пути адмирала Геннадия Ивановича Невельского и его вкладе в укрепление могущества России см.: Иванова Е. Сахалин-остров. Санкт-Петербургские Ведомости. 2013. 19 сентября. С. 6.


[Закрыть]. Учился в Санкт-Петербургском и Лозаннском университетах. С юных лет участвовал в революционном движении, неоднократно арестовывался и высылался. В 1905 году с Львом Троцким входил в состав исполкома Петроградского Совета. Затем примкнул к меньшевикам. В 1907–1910 годах жил в эмиграции, где познакомился с В. И. Лениным. В 1910 году вернулся в Россию, но вскоре в результате провокации Малиновского был арестован и сослан на каторгу сроком на три года. По ходатайству родных и близких и вследствие болезни каторга была заменена ему поселением внутри России (так в Интернете). 3 марта 1917 года амнистирован Временным правительством, после чего вновь стал участвовать в политической жизни России. В 1920 году принят в РКП(б). Работал в Наркомате путей сообщения (в 1922 году – заместитель комиссара Петроградского округа путей сообщения) и Верховном Суде СССР. Публиковался в периодической печати. Автор нескольких книг, изданных в 20-е годы. По-видимому, годы службы в железнодорожном ведомстве под началом нашего прадеда В. А. Введенского не прошли для него бесследно. Этим можно объяснить, почему при Советской власти он занимал ответственный пост в Наркомате путей сообщения, а публиковался зачастую под псевдонимом Введенский.

Жизненный путь Д. Ф. Сверчкова-Введенского, как и большинства тех, кто в молодости был воодушевлен идеями революционного преобразования России, закончился трагически – в 1938 году он был необоснованно репрессирован, а реабилитирован спустя много лет посмертно.

Оставим теперь на время семью Введенских-Толстых и перенесемся в Закавказье, где в тогдашнем Тифлисе жил Израил Иванович Санджанов, 1835 года рождения, мой прадед, генерал-артиллерист русской армии. Из послужного списка прадеда (он значится как Санджанов Исраэл Агапарунович) можно почерпнуть, что он в возрасте 18 лет окончил в 1853 году кадетский корпус. Дальнейшая его служба проходила на Кавказе. Участник четырех кампаний на Кавказе в 50–60-х годах XIX века. Участник русско-турецкой войны 1877–1878 годов. В 1888 году произведен в генерал-майоры, в 1899 году уволен в отставку с производством в генерал-лейтенанты. Награжден восемью орденами (Св. Анны – четырежды; Св. Станислава – трижды; Св. Владимира). В 1878 году награжден Золотой саблей с надписью «За храбрость». В 1896 году Золотой звездой I степени (Бухара). Умер в 1920 г. оду в Тифлисе.

Бабушка рассказывала мне, что во время русско-турецкой войны походная палатка прадеда была неподалеку от той, в которой расположился принимавший участие в походе композитор Ипполитов-Иванов. Прадед напевал полюбившийся ему мотив. Композитор его услышал и положил в основу одного из своих произведений, которое посвятил моему прадеду. Израил Иванович жил в Тифлисе и был близок к наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу. Женат Израил Иванович был на француженке, урожденной Бенуа. От брака с нею у него было несколько дочерей и один сын Михаил, с которым мне довелось познакомиться уже после войны. Как звали всех дочерей и сколько их было, не знаю. В их числе были Аделаида, моя бабушка, и Наталья, тетя Наташа, о которой речь впереди[35]35
  Здесь я должен внести уточнения. Израил Иванович Санджанов был женат на Елизавете Александровне Барановой. Ее бабушкой была Жаннет Бенуа, старшая из всех детей Леонтия Николаевича Бенуа и Екатерины Андреевны Бенуа (урожденной Гропп), родоначальников семьи Бенуа в России. Брак был смешанный: Леонтий Бенуа – француз, Екатерина Гропп – немка. Жаннет Бенуа, по мужу Робер, была учительницей французского языка в школе Св. Анны в Санкт-Петербурге. Ее дочь Екатерина Августовна Робер (по первому мужу Баранова) имела дочь Елизавету Александровну, которая и состояла в браке с И. И. Санджановым. В браке родились шесть дочерей – Евгения, Наталья, Екатерина, Софья, Мария, Аделаида (моя бабушка) и двое сыновей – Александр и Михаил. Этими сведениями я обязан неутомимому исследователю истории рода Бенуа в России – Анне Вольдемаровне Бергер, за что приношу ей искреннюю благодарность (см. также: 200 лет семье Бенуа в России: юбилейный сборник. СПб., 1994).


[Закрыть]. В семейном альбоме сохранилась фотография сестер Санджановых. Почти все они, кроме, пожалуй, моей бабушки, – ярко выраженные армянки, и, надо сказать, очень красивые. Бабушка тоже была миловидной, но в ней черты национальности, к которой принадлежал прадед, так отчетливо не проступали. Бабушка вышла замуж за Леонида Викторовича Глушкова, военного инженера, выпускника Военно-инженерной академии в Петербурге. По национальности дед – украинец, родом с Харьковщины, происходил из обедневшей дворянской семьи. Учился в Петербурге, очень нуждался и пробавлялся репетиторством. От брака родились две дочери – Наталья, моя мать, Ирина и сын Виктор, которого называли на французский манер Викто́р. Забегая вперед, скажу, что его я никогда не видел и называл, когда о нем заходила речь, дядя Викто́р. Мать моя родилась в крепости Карс, которая в то время принадлежала России. Там дед проходил службу.

Впоследствии семья Глушковых переехала в Финляндию, куда перевели деда. В то время Финляндия входила в состав России, хотя и имела особый статус Великого княжества Финляндского. Семья Глушковых жила в Гельсингфорсе (так называли тогда Хельсинки). Дед, как военный инженер, руководил фортификационными работами и, помимо этого, по заказам частных фирм проектировал сооружение ряда объектов жилищно-гражданского строительства (если выражаться современным языком). В частности, по его проектам было возведено здание Учительской семинарии в Выборге. Фотография этого здания до войны у нас хранилась. 18 августа 1992 года моя жена и сын побывали в Выборге и это здание разыскали. Оно расположено неподалеку от сквера с аляповатым памятником Калинину. Так что здание уцелело.

В Гельсингфорсе Глушковы жили на широкую ногу. У них была квартира из двенадцати комнат и довольно большая обслуга, в том числе няня и гувернантка-француженка для детей. Вместе с ними жила бабушкина сестра, тетя Наташа, которая после вступления в брак с племянником генерала Брусилова получила фамилию Брусилова. У тети Наташи были две дочери, Людмила и Ксения, и сын Юрий, гвардейский офицер, в честь которого я был назван Юрием (при крещении – Георгием). О его судьбе расскажу позже. С мужем своим тетя Наташа, кажется, разошлась и жила с Глушковыми одной семьей, уделяя много внимания воспитанию детей. Глушковы были вхожи в высшие слои тогдашнего русско-финляндского общества, многих принимали у себя, да и сами, по-видимому, любили выезжать в свет, или, как говорят теперь, быть на́ людях. В частности, бабушка не раз упоминала фамилию финляндского генерал-губернатора фон Зеена, с женой которого была дружна. После революции фон Зеена в числе других посадили на баржу и утопили, а его вдова, кажется, жила в Ленинграде до убийства Кирова, после чего следы ее затерялись. По-видимому, она была выслана. Впрочем, я забежал вперед.

Бабушка рассказывала мне, что финны были на редкость честными и порядочными людьми, умевшими за добро сторицей платить добром. Никакого антагонизма между русскими и финнами (по крайней мере, в тех слоях, в которых вращалась семья Глушковых) в то время не чувствовалось.

К периоду пребывания в Финляндии относится драматический эпизод в жизни Глушковых. Произошел он во время Первой русской революции, которая захватила и Финляндию. Бабушка с тремя малолетними детьми и своим отцом, который приехал к дочери на побывку (никак не могу отрешиться от современной терминологии!), была во время этих событий в крепости Свеаборг, где вспыхнуло восстание. Дед, кажется, находился в отлучке. Семья оказалась в осаде и под огнем в буквальном смысле слова. Прадед не потерял присутствия духа. Воспользовавшись короткой передышкой между обстрелами, он в полной генеральской форме вышел к солдатам, которые вели огонь, угостил их папиросами из своего портсигара и договорился с ними, что они на время прекратят стрелять и дадут возможность молодой матери с малолетними детьми перейти в безопасное место. Жизнь семьи была спасена. Уже этот эпизод говорит о том, что прадед был не робкого десятка. Ведь его самого запросто могли пустить в расход как его превосходительство.

У деда не все клеилось по службе. Причиной разлада с начальством послужило то, что дед настаивал на укреплении Аландских островов, с тем чтобы подводные лодки и корабли возможного противника не могли беспрепятственно шастать по Финскому заливу. Однако военно-инженерное управление в Петербурге этот проект не поддерживало. Не берусь судить, почему. То ли потому, что не было средств, то ли потому, что в военных и придворных кругах были сильны пацифистские иллюзии, которые особенно усилились после встречи Николая II с императором Вильгельмом, то ли вследствие влияния при дворе немецкой партии. Но как бы там ни было, проект деда не получил поддержки. Кажется, дед обращался по этому поводу с прошением на Высочайшее имя, но и там потерпел фиаско. А это задержало его представление к очередным воинским званиям. На Первую мировую войну дед отправился полковником и был произведен в генералы лишь во время войны незадолго до Февральской революции. Впрочем, нет худа без добра. Может быть, это обстоятельство впоследствии и спасло семью от расправы. События Первой мировой войны показали, что по существу дед, по-видимому, был прав. Отсутствие оборонительных сооружений привело к тому, что немецкие подлодки получили возможность шнырять по всему Финскому заливу. Если я не ошибаюсь, до войны проекты деда где-то у нас хранились, хотя это и было небезопасно. Какая судьба их в дальнейшем постигла – судить не берусь.

А вот с рабочим людом, в том числе и с финскими рабочими, дед ладил отлично. Он нанимал их в большом количестве для осуществления своих проектов – как военных, так и гражданских. При расчетах не мелочился, не придирался по пустякам, словом, был строг, но справедлив. Видимо, не забыл свои молодые годы в Петербурге в период обучения в Академии. Его подчиненные это помнили, и когда в Финляндии во время войны стала ощущаться нехватка продовольствия, а дед находился на фронте (был он на Южном фронте), систематически снабжали семью деда продуктами, говоря при этом: «Мы не можем допустить, чтобы семья нашего инженера голодала». Спустя несколько десятилетий бабушка со слезами об этом рассказывала.

Дед и бабушка систематически наезжали в Петербург, иногда брали с собой и детей. Бабушка с детьми навещала Николая Леонтьевича Бенуа, который приходился братом бабушкиной матери. Николай Леонтьевич был человеком состоятельным и делал детям очень богатые подарки. Насколько я мог установить, моя бабушка приходилась двоюродной сестрой Александру Николаевичу Бенуа, который в возрасте 90 лет умер в Париже. Следовательно, его сын Николай Александрович Бенуа, главный художник знаменитого миланского Ла Скала, – троюродный брат детей Глушковых, в том числе и моей матери[36]36
  См. предыдущую сноску.


[Закрыть].

Впоследствии бабушка не раз рассказывала о посещении вместе с дедом Петербурга. Располагались они в гостинице при Офицерском собрании (ныне там находится Дом офицеров, пребывающий в крайне запущенном состоянии). Бывали они и в петербургских домах. Из рассказов бабушки мне врезался в память такой забавный эпизод. На одном из приемов, как в то время было принято, объявлялось, кто из господ изволил прибыть. В числе других прибыли отец и сын по фамилии Сукины́. Лакей или кто-то другой объявляет: «Сукин-отец, Сукин-сын». Но, разумеется, при этом все приглашенные сохраняли невозмутимость. И прислуга, и гости были вышколены.

Началась Первая мировая война (или, как говорили представители старшего поколения, Первая германская война). Дед, как я уже сказал, попал на Южный фронт. После Февральской революции он вернулся в Финляндию, где в то время брали верх антирусские настроения. Несмотря на это, депутацией именитых финских граждан деду было предложено место главного архитектора Гельсингфорса. Дед от этого во всех отношениях заманчивого предложения отказался, заявив, что его место в России. Бабушка была против того, чтобы покинуть насиженное место в Гельсингфорсе, но дед настоял на своем. В довершение ко всему дед все деньги, которые хранились у него в банке и предназначались для того, чтобы дать детям образование за границей, обратил в керенки.

Бабушка перед отъездом со слезами раскрыла своим товаркам один семейный секрет. Как я уже писал, Глушковы любили принимать у себя гостей. Особым успехом среди угощений, которыми потчевали гостей, пользовались пирожки с грибами. Бабушкины подруги умоляли ее раскрыть секрет приготовления пирожков, но она его не выдавала. Секрет оказался очень простым. В кондитерской Фацера (эта фирма существует в Финляндии и сейчас) закупали в большом количестве полые пирожки без начинки, после чего их набивали грибами, приготовленными на домашней кухне кухаркой. Не знаю, перешел ли к кому-то этот секрет. В Гельсингфорсе Глушковых провожала тетя Наташа с дочерьми и любимец семьи – шотландская овчарка Чарли. В Финляндии дед решил ехать на Украину – то ли потому, что добраться в Петроград прямым путем было нельзя, то ли потому, что его потянуло на Родину. А надо сказать, что, по словам бабушки, он был большим националистом. Любимой его песней была «Дивлюсь я на небо…». Так что доживи он до сегодняшних дней, вполне возможно, оказался бы или в рядах Руха, или в команде Кравчука. По прибытии на Украину семья осела в Виннице. Дед поступил на службу в Красную Армию и был начальником инженерных частей Подольской губернии. Но, видимо, он с ужасом воспринимал все происходящее, постоянный переход власти из одних рук в другие. Бабушке он не раз говорил, что за один год жизни в Финляндии он отдал бы всю свою оставшуюся жизнь, и просил у нее прощения за то, что подверг семью таким испытаниям. Жить ему оставалось совсем немного. В одной из командировок он заразился сыпным тифом. Едва переступив порог дома, сказал, чтобы к нему никто не подходил, а одежду его нужно сжечь. Вскоре он умер. Произошло это в Виннице в 1919 году, там он и был похоронен.

А вскоре семью постигло новое испытание. Однажды к дому, где жила осиротевшая семья, подъехали вооруженные бандиты, которые подчистую ее ограбили. Бабушку и детей (старшей среди них была моя мать, которой исполнилось 17 лет) заперли. От бабушки потребовали ключи от помещений, где хранились вещи. Поначалу она отказалась это сделать. Тогда предводитель банды поднес к ее виску револьвер и сказал, что если она не отдаст ключи, то ее дочери на глазах матери тут же будут изнасилованы. После этого бабушка сразу отдала все ключи. Много лет спустя она говорила мне, что до сих пор чувствует прикосновение холодного металла револьвера к своему виску. Когда бандиты уехали, семья оказалась нищей. Все мало-мальски ценное было вывезено. Через несколько дней бабушку вызвали для опознания одного из задержанных бандитов. Но она сказала, что его в числе тех, кто их ограбил, не было. Негодяй вздохнул с облегчением.

После смерти мужа и ограбления бабушка решила пробираться с детьми в Петроград. У нее была охранная грамота, которая свидетельствовала о том, что дедушка умер, находясь на службе в Красной Армии, а посему его семье надлежит оказывать всяческое содействие. Но в то время она мало что значила. Втайне бабушка надеялась из Петрограда выехать в Финляндию и воссоединиться с сестрой. Выезду в Петроград помог случай. В Виннице был расквартирован корпус Примакова. Моей матерью увлекся то ли сам Примаков, то ли его помощник, который помог выправить подорожную и достать билеты на поезд до Москвы. В пути бабушка познакомилась с женой какого-то высокопоставленного советского чиновника, которая прониклась к ней сочувствием. Благодаря ее протекции удалось получить билеты в Петроград. Итак, семья оказалась в Петрограде без всяких средств к существованию. На руках у бабушки, не имевшей никакой специальности, было трое детей. К тому же на нее, несмотря на охранную грамоту, смотрели как на классово чуждый элемент. Попытка вырваться в Финляндию не увенчалась успехом. Человеку, который обещал устроить нелегальный переход через границу, отдали последнюю семейную драгоценность. Своего обещания он не выполнил, а драгоценность преспокойно присвоил. Капкан захлопнулся. Нужно сказать, что в то время многие выбирались за границу через Финляндию. Именно так сумел вырваться композитор Зилоти. Бабушке с семьей и здесь не повезло.

Соблюдая хронологическую последовательность, должен сказать несколько слов о судьбе Юрика Брусилова, двоюродного брата моей матери. Во время войны он стал георгиевским кавалером. Жизнь его оборвалась трагически: в городе Глухове, в одной из центральных губерний, он был расстрелян матросами. Подчиненные ему солдаты, спасая свою шкуру, не защитили своего командира. У нас дома хранится несколько фотографий красавца офицера с Георгиевским крестом, одна из них – с дарственной надписью дяде Лене, моему деду. Незадолго до своей гибели он был помолвлен. Невеста его оказалась за границей, где у нее от другого человека родился сын, которого она назвала Юрием. В честь и память Юрика Брусилова Юрием (Георгием) нарекли и меня, чем горжусь. Когда я вспоминаю о судьбе пленных офицеров в «Оптимистической трагедии», расстрелянных по приказу Вожака, мысленно воссоздаю в памяти образ моего дяди.