Текст книги "Охота за Чашей Грааля"

Глава 10

Вернер, узнав о гибели соперников, подумал и решил, посчитав, что те избрали более подходящее место для поиска, перебросить своих людей на их место. Человеку, которого он ранее посылал следить за соперниками, поэтому знавшему хорошо дорогу, приказал вернуться и посмотреть место, где можно будет разбить лагерь.

Каково же было удивление Вернера, когда тот неожиданно быстро вернулся и рассказал ему, что те оказались живыми и продолжают поиск. По мере его рассказа Вернер сильно раздражался. Здесь, во Франции, ему сильно не везет с первых шагов. Откуда взялся этот капитан? «Кстати, где же мой Эренфрид? Если и он будет неудачником, то просто беги отсюда. Этот Вольф взял бы замок… все было бы по-другому. И эти, не кстати, ожили. Надо им помочь вернуться в тот, внезапно ими покинутый, мир. Но прежде всего, требуется узнать, что им удалось за это время накопать. Если их не напугало временное заточение, значит, что-то заставило их остаться. Скорее всего, они почувствовали, что подбираются к находке. Надо осторожно за ними следить. Не дай господь их спугнуть. Подберу людей понадежнее. С двумя труда не будет расправиться. Ладно, хорошо, – думал он, – если удасться завладеть этой чашей, как же мне поступить с графиней? Можно отвести ее в мой замок. И это сделает Руссинген. Ей же подсыпать сонного порошка, когда она окажется в замке и узнает, что ее мужа нет в живых. Я думаю, она не сильно будет упираться и требовать своего возвращения. А я тем временем, сдав чашу, получу свою долю награды и, ссылаясь на ухудшение здоровья, сниму с себя рыцарские обязанности. Почетные проводы и конец жизни будут самыми счастливыми. Обладать такой женщиной – это высшее счастье на земле». И он немедля послал назад своего соглядатая, а сам стал потихоньку готовиться к исполнению задуманного. Для этого приказал вернуть Руссингена, а Вольфу – готовить людей, которые по первому приказу привезли бы ему драгоценную чашу. После такого продуманного, как казалось ему, намерения, помешать выполнению ничего не может.

Первым шагом его неудачи было возвращение Эренфрида. Он был усталым и злым, поэтому рассказывал о своих похождениях нервно, порой резко. Вернер тоже злился, покусывая губы. Мимо ушей пролетали его слова, как он караулил графа у замка Буа, куда тот не явился. Узнав, что капитан по приказу Карла направился в Париж, он ринулся за ним. Пока его там отыскал, тот снова, выполняя указание регента, умчался на юг. Но куда? Никто не знал.

– Напрасно я вновь ждал его у Буа. Он там так и не появился. Где он сейчас, никто не знает, – сказав это, он посмотрел на Вернера.

Лицо того было бледным. Глаза грозно сверкали.

– Я сильно ошибся в тебе, – сквозь зубы проговорил он, – ты не рыцарь, ты… тряпка!

От этих слов кровь ударила в голову Эренфрида. Рука легла на эфес шпаги.

– Я, – тяжело дыша, сказал он, – никому не позволю унижать мое достоинство. Я – рыцарь, а не отравитель. Если угодно вашей милости, я готов принять от вас вызов.

Вернер понял, что перегнул палку. Здесь, на чужой земле, далеко от ордена устраивать ристалище… себе погибель. Прощай его сладкие мысли.

– Успокойся, смелый и отважный. Эренфрид, мы оба погорячились. Наши неудачи не должны нас разъединять. Мы должны собраться и… победить. Я приношу извинения за свою горячность. Негоже так вести предводителю. Вот моя рука, – и он протянул ее.

Эренфрид неохотно пожал.

– Отдохни с дороги. Скоро тебе и Вольфу предстоит ответственная работа. Если мы ее выполним, наш орден будет спасен.

Роман, простившись с монахом, легко прошел через лес. Вот и оставленный им конь. Целехонек. Почуяв своего седока, встретил его радостным ржанием. Без особого труда он выбрался на дорогу. Жак говорил, что надо ехать к горе. Лошадь заставил пробежаться. Не заметил, как оказался у подножья горы. Задумался, куда ехать: вправо или влево. «А, поеду вправо», – решил он. Проехав какое-то расстояние, почувствовал запах дымка и понял, что выбрал правильную дорогу. Хотел было их напугать и соскочил с лошади. В этот момент ему показалось, что в ближайших кустах промелькнул человеческий силуэт. «Кто это? – подумал Роман. – Наверное, Камбила» – и крикнул:

– Эй, Кобылья, выходи!

Но никто не отозвался. «Померещилось, что ли?» Но, чтобы проверить, свернул в кусты. Там никого не было, только следы. В другое время он бы тщательно их обследовал, но, думая, что здесь они одни, не стал этого делать, а поехал дальше, придерживаясь запаха костра.

Он привел его в лощинку, где увидел две времянки, посреди которых горел костер, а над ним висел котел, от которого исходил довольно вкусный запах.

– Эй! Принимай гостя! – зычно крикнул Роман.

На его возглас из одной времянки выглянул Жак. Даже ему обрадовался Роман.

– Жак, дорогой, а где они?

Тот махнул рукой на гору: мол, там где-то.

– Ты их не видел? – спросил он, соскакивая с коня.

Жак выразительно, но скорбно покачал головой.

– Так что, их нет?

– Да откуда им взяться? – был ответ.

Роман по очереди заглянул во времянки. Пусты. Если в большой времянке воздух был затхлый и живым не пахло, то в малой ощущалась какая-то живинка. И тут он вспомнил слова старого монаха.

– Ничего, скоро придут, – убедительно сказал Роман, опускаясь у костра.

Стало смеркаться. Послышались чьи-то голоса.

– Тсс, – произнес Роман, а сам поднялся и спрятался за времянку.

Вскоре показались двое.

– Костер? – удивленно произнес один из них.

Это был голос Пожарэна.

– Жак? Ты?

Жак не знал, что и делать. Не то бежать: мертвецы ожили, не то выдавать поток радости. Победило второе. Он соскочил и бросился обнимать их, твердя одно слово:

– Живы! Живы!

– А ты как здесь оказался? – после объятий спросил Кобылье.

– Да… – Он вспомнил предупреждение Романа и ответил: – Да вот решил проверить, че, как.

Пожарэн черпаком зачерпнул варево, понюхал, попробовал:

– Вкусно, давно такого не ел.

Опустив черпак, на четвереньках присел напротив Жака:

– Так че вы удрали.

– Мы… не удирали. Ждали, полезли туды, а тама нет прохода. Ну подумали… Тово. Еще пождали и… поехали.

– Так бросили, значит, нас здесь. Спасибо, что хоть еды оставили.

– Да, еды тута… зашел, а здеся коза пасется. Щас варится, – заулыбался он.

– Так корми, – сказал подошедший Кобылье.

Жак соскочил и побежал в большую времянку.

Вернулся с горой посуды. Снял варево, стал разливать по мискам.

– А это для кого? – подозрительно глядя на Жака, спросил Кобылье, показывая на четвертую миску.

– Ой, обжегся, – промолвил Жак.

– Это мне! – выходя из-за угла строения, объявил Роман.

Друзья онемели.

– Роман?! – неуверенно, медленно поднимаясь, произнес Кобылье.

– Он! Он! – смеется парень.

– Роман? – вскочил и Пожарэн.

После горячих объятий, посыпались расспросы: как ты здесь оказался? Что случилось? Как Буа?

– С Буа все в порядке. Были какие-то людишки. Напали было, да аббат людей собрал и послал на помощь. А оказался я здесь… – Он посмотрел на Жака.

– Да откуда я знал, че они живы. Мы тут сколь сидели, ждали, туды лазили. Тама все засыпано. Ну, думали… все, – оправдывался Жак.

– Не ругай его, – заступился Кобылье, – он не виноват. Мы действительно долго выбирались. Думали, уж и белый свет не увидим. Да вот он, – Кобылье кивнул на Пожарэна, – одну хитрость придумал, она и помогла отыскать правильную дорогу. А вы как добрались? – Кобылье смотрит то на Жака, то на Романа.

– Да ни че, – ответил Жак, – только вот он, – и кивнул на Романа, – с одним дохлым монахом…

– Нельзя так о нем, – перебил его Роман.

– Че случилось? – почти враз Пожарэн и Кобылье задали вопрос.

Пришлось все рассказать, за исключением о найденной чаше. Роман хорошо помнил наставление монаха и считал Жака чужим. Это молчание сберегло чашу. Ибо их подслушивал посланец Вернера. На непонятный мешок, который оставил Роман около времянки, тот почти не обратил внимания. Правда, он заглянул в него. Увидел, как ему показалось, какой-то ржавый сосуд и брезгливо оттолкнул его в сторону.

Утром, когда Пожарэн и Кобылье стали готовиться к очередному спуску, Роман вдруг объявил, что и он пойдет с ними, а Жак немедленно должен уехать в Буа, так как там Бланка осталась одна.

– Как одна, почему одна, а разве не вернулись Изабелла и Роберт.

Ответ ошарашил и Кобылье, и Пожарэна.

– Изабелла до сих пор не вернулась, а Роберта не было совсем. Так че же нам делать? – Пожарэн посмотрел на Кобылье

Тот только пожал плечами. Вмешался Роман.

– Пущай Жак мчится туда. Все узнает. Если ф что, мы немедля вернемся.

Друзья опять переглянулись.

– А че, это верно! – сказал Кобылье. – Мы за это время окончим осмотр. Если придется ехать в Буа, то после него будем начинать с другого места. Это предложение приняли и Пожарэн, и Кобылье.

Жак быстро оседлал лошадь и ускакал. Когда они остались одни, Роман со смешком спросил:

– А меня возьмете?

– Возьмем! – серьезно ответили они. – Давай собирайся.

– Щас! – и направился к выходу.

Вернулся с мешком в руке.

– Че ето? – брезгливо спросил Пожарэн.

Ибо мешок имел неприглядный вид. Рукой Роман сдвинул на столе миски и поставил на их место мешок.

– Роман, убери это, – жалобным баском попросил Пожарэн.

– Щас! Щас! – смеется тот и торжественно вытащил из мешка чашу, победоносно глядя на друзей, поставил ее на стол.

Взгляды их непонимающие, потому что вид чаши ничего необычного не представлял. Широкая круглая опора переходила в ножку, удобную для руки. И емкость, венчающая ее. Стенки неопределенного цвета: ни желтые, ни зеленые, ни голубые… По всей округленности какие-то загадочные знаки. Видно, что чаша древняя.

– Ну? – спросил Роман.

Это его «ну» ничего им не говорило.

– На рынке, – заметил Пожарэн, – любитель древности может и даст золотой. Мне и за ломаный грош не надо.

Отвернулся от чаши и Кобылье.

– Собирайся! – позвал Романа Пожарэн, выбирая факел.

Подошел за ним и Кобылье.

– Стойте! Друзья! – воскликнул Роман. – Да это то, что вы ищете!

– Это? – с какой-то опаской Пожарэн подошел к ней.

Небо вдруг потемнело, невесь откуда набежала туча, а чаша вспыхнула непонятным огнем и тотчас погасла. Друзья, словно по команде, упали на колени и давай славить Бога и креститься. Туча пробежала, и чаша опять выглядела как прежде.

– Она! Ей-богу, она! – воскликнул Пожарэн. – А мы-то… вот грешные!

– Прости нас, Господи! – подключился к нему Кобылье.

– Это дело так оставить нельзя, надо идти к монаху и отблагодарить его, – предложил Пожарэн.

– Дорогу-то помнишь? – Кобылье повернулся к Роману.

– Вроде помню, – ответил он, – но монах сказал, чтобы я не возвращался. А если, мол, вернусь, все равно дороги не найду.

– Ерунда! – отрезал Пожарэн. – Собирайся и пошли.

И они втроем двинулись к дороге.

– Ой! – воскликнул Кобылье. – А чашу-то оставили! – И он бегом вернулся за ней.

– Да кто тут ее возьмет, – сказал Пожарэн.

– А знаете, когда я подходил к вам, мне показалось, что мелькнул в кустах какой-то человек, – сообщил Роман.

– Показалось, – уверенно решил Пожарэн, – сколько уж мы здесь, и никто не встречался.

Больше никто ничего не сказал и какое-то время шли молча. Дорога сильно обросла с боков кустами, и Пожарэн через некоторое время, обращаясь к Роману, сказал:

– Ты посматривай, чтоб не пройти.

– Смотрю, смотрю, – ответил тот, тщательно вглядываясь в окружающую местность. – Стоп! – крикнул он. – Вот в этой луже я и увидел старца. Вот и наши следы.

Да, место здесь было истоптано, это хорошо было видно.

– Отсюда я повез его в лес.

И они вошли в него. Какое-то время были видны конские следы. Потом они куда-то затерялись. И сколько друзья не бродили, могучего дерева так и не нашли. Попадались подобные, но не оно. Так проискали до сумерек. Пришлось возвращаться назад.

То, что рассказал Роман, встревожило все же его друзей.

– А вдруг кто-то действительно все это время следит за нами и ждет, чтобы потом воспользоваться найденным, – забеспокоился Кобылье.

Пришли они к себе, когда стемнело, и смотреть следы чужака было уже поздно. Оставили это до утра. Теперь вдруг встал вопрос: в таком случае, куда девать чашу? И решили по очереди ее караулить. Бросили жребий. Первым выпало дежурить Кобылье. Он сел в угол. Мешок положил на колени и прикрыл полами шубейки. Посидел так, посидел и начал ворочаться.

– Ты че спать не даешь, – проворчал Пожарэн.

– Те хорошо! А я тут с этой ношей… куды ее деть?

– К ноге привяжи, – тихонько шепнул тот.

Подсказка понравилась. Кобылье нашел кусок веревки, привязал ее к ноге за угол мешка.

Ночь брала свое. Тем более в усталом теле. Как не старался Кобылье уберечься от сна, он его все равно подкараулил. Разбудил его резкий рывок за ногу. Быстрее молнии в его голове мелькнула догадка: хотят украсть чашу, и он с ревом: «Ааа!» – бросился вперед, подминая под себя мешок. Прямо перед самым носом мелькнула чья-то фигура. Выскочив из времянки, она шмыгнула в кусты. Бежать с «гирей» на ноге было бесполезно. Но его крик поднял друзей. Расспросы, что да как, только затянули время. Но они наглядно убедились в том, о чем только днем догадывались: за ними следили. И теперь они, кто они – неизвестно, знают, что чаша у них. Надо срочно уходить. Но тут же появилась дюжина вопросов. Прежде всего: куда идти. В Буа? Но там из защитников одна герцогиня. А вдруг у неизвестного противника хватит сил, чтобы их там осадить и захватить? Еще вопросы: знают те или нет вообще про Буа? Какой дорогой, если надумают идти туда, воспользоваться? А где Роберт и Изабелла? Вопросы, вопросы…

Они проговорили до утра. Когда рассвело, вооружившись, решили осмотреть окружающую местность. То, что они увидели, поразило их. Оказывается, к их стоянке была протоптана целая тропа! Как же они не заметили ее. Вернулись к стоянке, так и ни к чему не придя.

– Надо сообразить еду, – сказал Роман, – тогда легче будет думать.

Он взял лук, стрелы и пошел поохотиться. Идя по дороге, вдруг увидел, как на обочине коза с двумя малюсенькими козлятами щипала траву. Роман поднял было лук и тотчас опустил.

– Ну убью я мать, с кем останутся козлята?!

И хлопнул в ладоши. Козу и козлят только и видел. Он даже рассмеялся, видя, как ловко козлята сиганули за матерью. Пустым не вернулся, принеся не зайца, а зайчину и годовалого олененка. Романа ждали, и все давно было наготове. Зайца – на вертел, козла – в котел.

Когда поели, Пожарэн сказал:

– Друзеки, а уходить надоть. Думаю, все же сыскать надобно монаха. Отблагодарить надоть старца.

– Да не отыщем его, – ответил Роман, – вчера столь лазили, и что?

– Но быть того не может, не волшебник же он, – не согласился Пожарэн.

Его поддержал и Кобылье.

Вернерский слухач, который едва не добыл долгожданную чашу, после своей неудачи, гнал коня день и ночь. Оказавшись в замке, еле волоча ноги от усталости, он просто ввалился в кабинет Вернера, у которого собрались его ближайшие помощники, среди которых был и вернувшийся Руссинген, со словами:

– Они нашли ее. – Слухач упал на пол.

Весь его вид доказывал правоту сказанных слов. Как они его не трясли, чтобы узнать подробности, слухач только мычал в ответ. Но главное было ясно: чаша существует! Стоя над ним, Вернер произнес:

– Очнется он только завтра. Столько времени мы терять не можем. Я думаю, они будут возвращаться, скорее всего, в Буа. Но могут пойти прямо на Париж. Как ты думаешь, Руссинген? – неожиданно спросил у него Вернер.

Этот вопрос застал того врасплох. Да и за время своего длительного отсутствия он как-то отошел от этого дела. Но и показать себя пустоголовым, тоже не хотелось. И он ответил:

– Думаю… они… думаю…

Вернер, не мигая, терпеливо ждет ответа.

– …думаю… вернутся в Буа в надежде встретиться с капитаном. Под его шпагой им будет безопаснее.

– Если там будет десятка два-три его мушкетеров, – съязвил Вернер, – но ты, наверное… прав. Поэтому поступим так, – и ткнул пальцем в грудь Вольфа, – я даю тебе двенадцать рыцарей, ты следуешь в Буа. Придя на место, все разузнай. Если их нет и они не были, терпеливо жди. Кто появится, тихонько хватай.

– А капитана?

– Тем более! Узнаешь, что были, но уехали, узнай – куда. Если не узнаешь, езжай назад. Ты, – Конрад повернулся, к Эренфриду, – поведешь десяток рыцарей на Париж. Если их догонишь, сразу в драку не лезь. Оцени силы. Если не осилишь всех, выслеживай по одному. Ты, – он указал пальцем на Руссингена, – вновь займешься графиней. Она по тебе скучает, – язвит Вернер, – и готовь ее к отъезду.

– В Буа? – вырвалось у того.

– В Буа, ни в Буа, здесь вечно жить не будет, – загадочно ответил Вернер. – С богом!

Охота началась.

Глава 11

Весна в этом году запаздывала, радуя этим московского купчину Игнатия Елферьева. Прошлогодняя, такая неожиданная поездка в далекую Францию принесла ему немыслимый доход. Правда, он скромно помалкивал, а когда кто из его братий пытал, Игнатий морщил свое мясистое лицо, делал скорбными глазки и говорил упавшим голосом, что почти ничего не заработал. Дорого, мол, нанимать лодии стало. Да и там добра всякого завались. Еле свое сбыл. Ох, хитрил молодой купчина. Хитрил. Не хотел с кем-то делиться. Раз возьмешь одного, на другой – хоть не езжай. С десяток объявятся. Тогда какая там торговлишка будет.

Собирался тихо, исподтишка. Скажи одному, и понесется… До моря не доедешь, обдерут как липку. Зимой еще, когда завывало да снег горстями в лицо летел, умудрился съездить к морю. Нашел прошлогоднего капитана. Узнал он Игнатия сразу. Да кто такую фигуру забудет. Спрашивал и о тех мужиках, которые с ним плыли. Что о них Игнатий знает. Да ничего. Так и ответил. А на предложение Игнатия: вновь сплавать во Францию, охотно согласился. Договорился Игнатий и со складом. И потихоньку начал гнать туда свой товар.

Вот подошел и день отъезда. На улице в нескольких шагах ничего не видать. А ему это и надо. Пора в путь. Присели, по обычаю, на дорожку. Игнатий шевелит губами. Знать, какую-то молитву на дорогу читал. Закончив, поднялся.

– Ну, с богом! – сказал, глядя на образа, Игнатий, осеняя себя крестом.

Молодая жена взвыла.

– Цыц! Ты! – Игнатий грозно прикрикнул на нее. – Че орешь! Не помер! – и, не оглядываясь, вышел, хлопнув дверью.

Но это не остановило ее. Накинув на плечи, что попало под руку, она кинулась за ним. А он уже нырнул в возок. Кучер хлестнул кнутом. Застоявшиеся кони понеслись по заснеженной улице. Жена увидела только темное пятно возка, который выезжал за ворота. Она плюнула на крылец и погрозила ему вслед пальцем:

– Ну смотри!

О чем, интересно, она подумала? Для всех осталось тайной.

Проезжая мимо кремля, ворота которого широко были раскрыты, Игнатий увидел в не успевшие еще застыть окошки светящееся окно княжеских хором.

– Ишь, – машинально отметил про себя купец, – князь, а так рано подымается.

Перед этим днем, когда Игнатий, как тать какая, крался по заснеженным московским улицам, в Суздале к Андрею Константиновичу приехал его младший брат Дмитрий. Хоть и родные они были по крови, но сильно отличались как внешне, так и нравом. Андрей был холенным, полнеющим мужчиной, у которого заметно было брюшко, да и второй подбородок, прятавшийся в гуще рыжеватой бороды. Взгляд серо-зеленых глаз спокойный, неторопливый. Дмитрий был его противоположностью. Суховатый, чуть сгорбленный, взгляд темных глаз быстр, но какой-то воровской. Худое лицо скрашивала чернокудрая, коротко стриженная борода.

Предлогом для приезда был щенок, которого тот привез старшему брату. Ощенившаяся сучка была той породы собак, которая без страха шла на волка и одолевала его. Андрей, небольшой любитель охоты, почему-то очень захотел иметь у себя такого пса. Вот младший брат и решил ему угодить. Тем более что у него давно зрело одно желание. Но без Андрея исполнять его он не решался.

Дмитрий нашел брата в светлице, который, сидя в кресле-качалке у чувала, не то дремал, не то читал. Раскрытая книга лежала поверх шерстяного платка грубой вязки, наброшенного на ноги. Желая произвести нежданное впечатление, от дверей он прошел на цыпочках и опустил щенка на пол у ног Андрея.

Щенок был крупным, с толстыми ногами, с широкой мордой, с черными злыми глазками. Все говорило о том, что он пойдет в свою породу. Он первым делом напрудил лужицу. Потом, подойдя к креслу, обнюхал ноги хозяина. Ему что-то не понравилось, и он громко тявкнул, чем до слез рассмешил Дмитрия и пробудил Андрея.

Увидел щенка, который, поворачивая головенку, с интересом рассматривал хозяина.

– Какая крошка! – вскочил на ноги Андрей, роняя книгу на пол.

Она хлопнулась в лужицу. Разлетевшиеся брызги заставили хозяина ее поднять. Посмотрев на ее мокрую обложку, Андрей не нашел ничего лучшего, как обтереть ее утиральником, висевшим на спинке кресла. Затем, швырнув его в угол, а книгу на стол, подхватил щенка. Тот зарычал и попытался укусить Андрея за палец. Это рассмешило обеих и наполнило комнату какой-то ребячьей радостью.

Наигравшись с подарком, он колоколцем вызвал дворского и вручил ему подарок, наказав следить за ним денно и нощно. Потом хозяин, обняв брата за плечи, предложил ему спуститься в поварню и там чем-нибудь перекусить. Дмитрий знал, что Андрей еще с детства, как говорила мать, почему-то полюбил это место. Перешагнув порог, они очутились в удивительном мире. Здесь вкусно и аппетитно пахло, было тепло, и какая-то истома навалилась на Дмитрия.

Поварня была большой и светлой. В углу стоял княжеский стол с ослонами. Повариха, плотная, широкоплечая баба, пекла блины. Андрей не удержался и схватил его прямо из рук кухарки, которая сняла со сковороды, чтобы положить в стопку.

– О! – воскликнула она. – У нас гость. Митя, – запросто обратилась она к Константиновичу, – а ты блин хошь?

Тот кивнул. Вскоре и он получил свою порцию.

– Милантьевна, покорми нас чем-нибудь. Да и… – князь улыбнулся, – не забудь.

– Щас. Я мигом!

Несмотря на свои габариты, она была быстра и подвижна.

Вскоре на княжеском столе появились стопка блинов, мед, топленное масло, жареное, в крапивном отваре, мясо. В больших чарках прохладная медовуха.

– Ну… будем! – Андрей поднял чарку и стал пить.

Не допив, выдохнул, обтер рукавом усы и бороду и принялся за блины. Дмитрий – за мясо. Насытившись, он засобирался домой.

– Я тя провожу, – сказал брат.

Одевшись, они вышли на крылец. Было пасмурно, хлопьями шел снег и после теплой, уютной поварни здесь показалось как-то все серым, неприглядным.

Подойдя к первой ступеньке, Дмитрий, взявшись за витой столб, повернулся к брату.

– Ты знаешь, что Иван-то московский тово… может вот-вот душу богу отдать.

Андрей насторожился. О том, что великий князь побаливает, знали все. Но каким тоном тот сообщил это, Андрей понял, что за этим-то и приехал его брат. И что-то хочет ему предложить. Андрею это не понравилось. В душе он ценил московских князей, начиная с Калиты, которые не гнались за величием, а берегли деньгу, народ свой не морили и войнами не мучили. Умели дружить и с Ордой, да и с соседями тоже. Но кто наступал на мозоли, гнули в бараний рог. «Что ты задумал, братишка?» – глядя на него, подумал Андрей.

– Уж не на великого ли метишь? – Это он сказал в шутку.

Но она обернулась… правдой.

– А что? – Дмитрий ухарски сдвинул шапку на макушку. – Хватит нам, Константиновичам, в холуях ходить!

Андрей усмехнулся:

– Мы, в холуях? Неет, брат, ты плохо знаешь, что такое холуй. Да, дань с нас берет московский. Но для кого?

Дмитрий недовольно посмотрел на брата, поняв, куда тот клонит.

– А я думаю, – с вызовом произнес он, – приходит наша пора. Не уж ты, опытный…

Андрей не дал ему договорить:

– Ты мня оставь. Ссориться с Московией я не буду.

Дмитрий от одного столба перешел к другому.

– Я ссориться с ней не собираюсь. Но быть великому пацану… все дело губить!

– Послушай, брат, – Андрей подошел к нему и спустился на одну ступеньку, – то, о чем ты думаешь: не по отчине и не по дедине.

– Ну и что? – И он тоже опустился на ступеньку, став вровень с братом. – Вспомни-ка, Андрей, московский князь Юрий Данилович разве не нарушил этот обычай? И что это ему дало?

– Не о том говоришь, брат! – Андрей застегнул шубу. Разгоряченный на кухонном сиденье, он начал остывать. – Поверь мне, доискаться ярлыка – это трата денег впустую. Вырастит законный наследник Дмитрий московский, ты че, воевать будешь с ним? А не боишься ли ты, что этим нарушишь клятву, данную нашим отцом Ивану?

Дмитрий ничего не сказал. Быстро сбежал по ступеням и, не прощаясь, оседлал коня и стрелой вылетел со двора. С укором посмотрев ему вслед, Андрей поднял ворот, ветер усиливался, и вернулся в хоромы.

Через несколько дней после этого разговора суздальских князей погода сильно поменялась. Тучи рассеялись, выглянуло солнышко. Хоть холод и не прошел, но, глядя на светило, всем казалось, что на улице стало гораздо теплее. В один из таких дней в опочивальню великому московскому князю Иоанну вбежал его старший сынок Дмитрий. Одет он был по-зимнему: в нагольной овечьей шубке. Расстегнутая на груди, она выдавала вязаную шерстяную поддевку. На голове – мохнатая шапка с поднятыми ушами. На ногах мягкие, оленьи сапоги. Шубка на поясе была опоясана ремнем, на котором болтались нож и колчан со стрелами, в руках – лук.

– Никак охотиться собрался, сынок? – встретил вопросом князь появление Дмитрия.

Князь Иоанн сидел в кресле у стола, перебирая какие-то бумаги.

– Я, князь, за тобой. Ты обещал мне съездить со мной на охоту. Обещал? – Дмитрий подступил к отцу, заглядывая ему в глаза.

– Обещал, – усмехнулся тот.

– Тогда… поехали! – Глазки Дмитрия загорелись.

Отец посмотрел на счастливое лицо сына и ему просто было жаль его обижать.

– Поехали! – Он поднялся. – Вели одежонку подать.

Энергия в Дмитрии била ключом. Он рвался вперед. Отец любовался, как уверенно сидел сын в седле, правил конем. «Воин!» – думал он, и на его лице появилась жалостливая улыбка. Вот и любимый лес, где княжич частенько охотился. В глубину леса ехать было без надобности. Глухари, видать, тоже соскучились по солнцу, сидели на ветках гроздьями.

– Князь, – Дмитрий подъехал к отцу, – выбирай!

Тот вновь посмотрел на сына. Глазенки Дмитрия так и горели, а сам, казалось, вот-вот выпрыгнет из шубейки. Иоанн прицелился, спустил тетеву.

– Мимо! – почему-то радостно воскликнул сынок.

– А ну ты пробуй! – Отец продолжал улыбаться.

Сын тщательно прицелился. Стрела запела, и одна из птиц кубарем полетела вниз.

– Есть! Есть! – прыгал в седле Дмитрий.

Видно, как глухари склонили головы: интересно, что их собрат там, внизу, делает.

Князь достает вторую стрелу. И опять мимо. Стреляет Дмитрий в цель. Князь загорается. Чувствует неудобство перед сыном. Видно, как старается изо всех сил. Старание приводит к дрожанию рук. И стрела впивается в ствол выше птицы. Дмитрий, захваченный такими победоносными выстрелами, не замечает, как неудобно чувствует себя отец, и в третий раз поражает цель.

– Ну хватит, – говорит отец, – что-то морозить стало.

Княжич одним взмахом соскакивает с лошади и, проваливаясь по пояс в снег, подбирается к своим трофеям. Двоих достал быстро, а третий упал куда-то за ельничек. Раздвигая сучья, он лезет туда и вдруг отчаянный крик:

– Князь, князь!

Отец встревожился:

– Что случилось?

– Иди сюда, князь! – зовет сын.

Князь неохотно слазит с коня. Ему трудно идти по такому снегу, но не хочется обижать сына. Наконец он добрался. О Господи! У ствола, пригвозденный стрелой, человеческий скелет! Если что-то и осталось из его одежды, то все под снегом.

– Пошли, Дмитрий! – Отец взял сына за руку.

– А… глухарь? – спросил Дмитрий.

– Пошли! – настойчиво произнес отец.

Когда подошли к лошадям, князь, повернувшись к дожидающей его охране, сказал:

– Там… тово… скелет. Велите по-человечески его похоронить.

Вечером, когда кухарка приготовила глухариное мясо, ни отец, ни сын есть его не стали. Идя из едальни по проходу, князь остановился у дверей своей опочивальни и, положив руку на плечо Дмитрия, сказал:

– Тверда твоя рука, сын. Вижу, в надежные руки передам я княжество!

После вчерашней поездки с сыном он вдруг почувствовал прилив сил, а главное, появился аппетит. Увидев вошедшего в поварню князя, что было крайне редко, повариха так растерялась, что не знала, что ей делать. Князя эта растерянность немного развеселила.

– Да не хлопочи ты… Пироги-то с осердием имеются?

– Имеются! Имеются! – обрадовалась стряпуха. – Щас я те, батюшка князь, их разогрею. Те, батюшка князь, с чем подать: с маслом, сметаной, топленкой аль варенцом?

– Варенец так выпью, пироги дашь со сметаной. А запить – медоушкой прохладненькой, – ответил князь, глядя, где можно присесть.

– Батюшка князь, ты тута есть будешь? – полюбопытствовала стряпуха.

– Тута, – ответил князь, отодвигая в сторону разные склянки, банки.

Давно так аппетитно князь не едывал. Пирожки были с хрустинкой от горловины, рубленной вместе с печенью, легким. Видя, как князь с аппетитом убирает пироги, стряпуха предложила ему отведать еще гусятину, тушенную с капустой. Князь тоже любил это кушанье.

– А, давай! – махнул он рукой.

Из кухни он вышел в хорошем настроении. Но, проходя мимо двери княжича, вспомнил вчерашний случай со скелетом и велел вызвать к себе посадника Василия. Тот ехал к князю с какой-то тревогой на душе. «Че ето с ним, – думал он, – никак кто нажаловался?» Хорошо помня, как Симеон выставил его за дверь, по сути, нищим, замашки перечить князю в нем вмиг исчезли. Когда Василий, тихо шагая по проходу к светлице, где был князь, разбирая накопившуюся писанину, он перекрестился и осторожно постучал в дверь.

– Входи! – услышал он голос князя.

И как показалось Василию, был он крепким, здоровым. «А говорят болен», – подумал он и осторожно приоткрыл дверь.

– Входи! Входи! – бодро пригласил он Василия.

Тот вошел осторожно, озираясь по сторонам. Не думал ли он, что у стен стоят воины, которые должны были его схватить. Но в светлице, кроме князя, никого не было.

– Садись! – и указал на ослон, стоявший у стола.

Василий сел осторожно, на краешек. Князь из-под лба посмотрел на него. Усмехнувшись, сказал:

– Ты че, как нашкодивший кот…

Василий чуть привстал и пододвинулся к спинке.

– Хотя, – продолжил князь, – вот писулька. Купцы жалуются на тя. Непомерную плату берешь с них, – и поднял грамотку.

Василий поднялся и протянул руку, думая, что князь хочет дать ему почитать.

– Нее, – произнес Иоанн, откладывая письмо в небольшую стопку, – пущай им займется Нестерко.

Василий хорошо знал этого дотошного дьяка. Все зависело от князя. Взяток дьяк не брал и этим был страшен. Василий заерзал на ослоне. Глаза князя чуть сощурились.

– Я тя, посадник…

«Он не назвал мня ни по имени, ни по отчеству, это – плохая примета», – подумал Василий и согнулся в три погибели, готовый упасть на колени и вымаливать себе пощаду. А князь продолжал: