Текст книги "Люди и боги"

 
Переплелись пути добра и зла:
Святой продаст святейшего под мукой.
Пастух – и тот вонючего козла
С пахучим агнцем спутает под мухой…

Над Иудеей – огненный клубок,
Вокруг пески, шипящие, как щелочь…
И черт-те знает, кто там – полубог,
А кто, простите, – завтрашняя сволочь!..
 

 
Есть версия о том, что у Пилата
Была ума казенная палата.

Пилату доложили: «Ученик
Учителя запродал». Тот сказал:
«Ученика повесить как собаку! —
И, уходя, добавил: – Я – солдат».

И много лет протяжно пахнет псиной
То дерево, что мы зовем осиной.
 

 
Вот еврей еврея продал,
В кошелек награду ссыпал,
Летний дождь на землю выпал,
А казненный – душу отдал.

Но пока еще казненный
Испускал глухие вздохи,
Этот самый награжденный
Мыслил так: «Дела неплохи,

Даже очень. И покуда
Живо кесарево слово,
Будет жить еврей Иуда —
Страж спокойствия земного».

И с чего нам бить тревогу? —
Невредимо, слава Богу,
Наше собственное тело…
А безбожный – душу отдал!..

И кому какое дело,
Что еврей еврея продал?!
 

 
Иуда взял бездарно – серебром.
Сбил цену на предательство людское.
И праведный над ним разверзся гром!
А взял бы золотом – хоть помер бы в покое.
 

 
Все скрестилось. И Спаситель поднял голову,
Желчным оком разжигая произвол.
Как секирой по расплавленному олову,
По глазам первосвященников провел.

«Разве истина в кровавой человечности?!
Ха! – явились на позор, как на парад!..»
И таилось в предвечерней лунной млечности
Ухо Богово – округлый аппарат…

Покатилась иудейская история
Каплей крови по Господнему ребру…
И, похожие на пепел крематория,
Пейсы старцев трепыхались на ветру.
 

Иномирцу тесно во Христе, —

Еле уместился на кресте.

 
Над Иудеей, прокаженной и святой,
Над человечьей срамотой и суетой,
Провисло корабля мерцающее дно,
И тучей грозовой окуталось оно.
И псевдобога тяжеленная рука
В миг расставанья по-отечески легка.
И псевдочеловек, прекрасный и нагой,
На огненный песок ступил босой ногой…
И хлынул ливень…
 

 
– Я – сын Господен! – что тебе во мне?!
– Нет, погоди. Однажды на войне
(Когда еще у кесаря в опале
Я не был) мы в шатре походном спали.
И я спросил: как долог римский век?
Ответил кесарь: «Мир стоит на страхе!
Но помни: розы не растут на прахе!..»
Мне жаль его… Он слабый человек…
А я живуч, коварен и силен.
Мой череп слишком густо заселен
Идеями, угодными судьбе.
Моя удача – кроется в тебе!
Смирись, мой сероглазый пьедестал!..
– Прости, Пилат! – я так от вас устал!..
– О, мудрый плут! Я верю в наш венец!
Легенда есть, но надобен конец! —
Эй, стража!..
 

 
Что видел Ирод? – только молнию в пыли…
Что слышал Понтий? – только бабий стон земли…
Взглянул с креста Христос на космолетный след,
И сам закрыл глаза. На много тысяч лет.
 

Книга третья
«Едет Спаситель на драном осле…»

 
Странные слухи о странном после:
Хохот и гогот в народе посеяв,
Едет Спаситель на драном осле,
Едет Спаситель спасать фарисеев…

Пьяным народом гоним и храним,
Ногу поставил в тряпичное стремя…
Бог на осле! И, как крылья, над ним
Пагубно свищут Пространство и Время!..
 

 
Из песков – жара утробья
Смертной тяготой томит.
И ледовые надгробья
Чужемирных пирамид.

Над загадочным Египтом
Солнца сплющенный вопрос.
И божественный постскриптум:
Ослик, Дева и Христос.
 

 
Такая жуть, такая дичь в пустыне,
Что дьяволом почувствует себя
Не только дух, но даже раб земной…
«Эй, – кто живой?! Ни ворона, ни крысы…
Гадюка проблеснула по бархану,
Как жалкий отголосок Божьей мысли…
Кто прячется во мгле?!»
«Я – тень твоя!..
Твоя судьба по имени Иуда!..»
«А-а… Это ты… Меня предупредили,
Что ты живуч… Ты сделаешь свое…»
«Бессмертен дух! – и тень его бессмертна!..
Но тень имеет свойство отделяться…
Да и судьба, как зеркало времен,
Живет своей неуловимой тайной…»
«Ты знаешь больше, чем дано рабу.
Чтоб не прослыть в легендах слабовольным,
Бог как бы отвергает всю палитру
Полутонов…
Ты понял, иудей?..»
Так повстречались Небо и Земля.
Добро и Зло соприкоснули крылья.
Два мира параллельных в одночасье
Пересеклись крестом…
 

 
Сохнут простиранных тучек простыни…
Божий безумец уходит в пустыни…
А по следам боголепного сына
Вяло хромает приблудная псина.
Ищет безумец блаженное место,
Месит ногами песчаное тесто.
Псина натертую лапу замоет,
В спину Мессии по-бабьи завоет.
Ветры взывают: «Ах, дети вы, дети!
Дети вы, дети! – куда же вас дети?!
Все мы срамны в этом мире убогом,
Все мы равны перед Господом Богом…»
Ветры по-бесьи пески подвевают…
Да в занебесье свищи подвывают…
Так и бредут – обреченные, в паре,
Две сироты… Две безумные твари…
 

 
Рыжий апостол, замызган и бос,
Задал Учителю робко
Самый существенный полувопрос,
Глупый, как пробка:

«Если разверзнутся хляби и Суд
Всех безымянных разбудит?!»
«А-а, ерунда! – усмехнулся Исус, —
Хуже не будет.

Видишь? – и месяц прощально поник,
Но от него не убудет…»
«Благослови! – прошептал ученик. —
Хуже не будет…»
 

 
На драном лужке в Гефсиманском саду
Сбивались в бараний кружок,
А солнечный спрут в этом райском аду
По-черному жег.

Бесполые юноши вякнули тост
Во здравие рек и хлебов.
«Была бы любовь! – отозвался Христос. —
Была бы любовь!»

Лягушечья желчь исторгалась из уст,
Дымилась испарина лбов…
«Была бы любовь! – отмахнулся Исус. —
Была бы любовь!..»

Вселенская ржа не имеет границ!
И только любви – не распять!..»
А странное облако, падая ниц,
Взмывало опять…
 

 
Говорил Назарянин блуднице:
«Замоли перед Богом грехи,
Припади к сероглазой божнице —
К неземному зерцалу реки…

Та река непомерно глубока,
Меж пустынных течет берегов,
В ней глаза несравненного Бога
Потемнели от ваших грехов…»

И склонилась нагая блудница
К роковому зерцалу реки…
И темнела, чернела божница
От простертой греховной руки…
 

 
Он ей сказал: «Не бойся, ты – жена,
Достоинства мужского половина».
И обвила блудницу тишина,
И эта тишина была невинна.

Он пояснил: «Господние уста
Общаются с объектом бестелесно.
Ты – мотылек, взлетающий с куста,
Твоя любовь мгновенна и безвестна…»

Сказала дева: «Гефсиманский сад —
Всевышнее томительное поле!..
Ты дал мне жизнь… Возьми ее назад…
Я мотылек, я – бабочка, не боле…»

Стоял июль на солнечных часах,
Еще вовсю пускала соки плаха,
И тихий ангел плакал в небесах,
Как тайная невидимая птаха…
 

 
Внимал Иуда чуждому Христу —
«… познавший грязь – познает чистоту…»
Мрачнел Иуда: ха! – нагая ложь!.. —
«… познав суму, богатство обретешь…
…в клубке смертей – бессмертной жизни свет…»
…Клубок сетей на целый белый свет!..
 

 
«Будь счастлив!» – пожелал Христос Иуде.
Тот усмехнулся: «Вот так мышь на блюде!..
Был слеп осел в своем ослином счастье,
А что в итоге, кроме волчьей пасти?..
Остались от счастливца – хвост да грива…»
«Пожалуй, так», – сказал Христос игриво.
 

 
Христос врубил вопрос ребром,
Спружинил, как змея:
«Предашь – заплатят серебром,
А у тебя – семья!..

Пусть для землян ты будешь тать,
Пусть пострадает плоть…
Но я молю тебя предать! —
Так повелел Господь!..»

Иуда взмок… Рванулся вон —
В слепое пекло дня…
Его ловил тоскливый стон:
«О брат! – предай меня!..»
 

 
Прогнозировал всеми фибрами
Утопическую идею,
Зашифрованными верлибрами
Зачаровывал Иудею.

Но – кишело людское логово.
Но – дороги легли крестово.
Стало ясно, что Богу – Богово,
А бродяге Христу – Христово.
 

 
Над Иудеей – ночная дрожь.
Мерзлая площадь. Бугры халуп.
Пасынок молит: «Прикончим ложь!»
Отчим смеется: «Ты слаб и глуп!»

Северный ветер. Не повезло.
Месяц от стужи не рыж, а рус…
Пасынок молит: «Прикончим зло!»
Отчим смеется: «Землянин! Трус!»

Настежь раскрыты глаза планет.
Пасынок вскрикнул: «Старик и жмот!»
Замерло Небо. Ответа нет.
Замерло Время. Стоит и ждет.
 

Книга четвёртая
Крест

 
Листва в Иудее опала…
Бездомье пришло и опала…
Вся крыша судьбы протекла…

Он молвил: «Послушай, Иуда! —
Теперь мне действительно худо, —
Рискни, приюти до тепла…

Мне худо, ты слышишь, Иуда?
Что далее – голод, простуда,
И, может быть, даже – арест!..»

Иуда взмолился: «Учитель!
Ты – мученик наш и мучитель!
Спасенье для гения – крест!..»

Без лишних упреков и прений
Ушел успокоенный гений,
Убрел от людского тепла…

А зимней природы опала
Дождями и снегом опала…
Вся крыша Земли протекла!..
 

Иисусе на плахе

От пылающих глаз Сатаны

Глаза отвел…

 
Возник земной искус
В зеленой сини:
Глазастый Иисус —
Господен Сыне.
Духовностью влеком,
С мечтой о благе,
Ступает босиком
По теплой влаге.
Светлейший луч сквозной —
Его молитва,
Что ангельской слезой
В пути полита.
С восхода отдан весь
Цветам и гнездам,
Несет земную весть
Господним звездам.
Кто воет позади?! —
Шакал ли, бес ли?
Казни, но пощади,
Отец Небесный!
Удушья тяжкий слой.
Тяжелый воздых.
И дьявольской хулой
Оплеван воздух.
 

 
Иуда темнолиц,
Как ствол осины.
Огневолосый лис
С глазами псины.
Он любит звон ключей
И куш случайный.
Иуда – казначей,
Общинник тайный.
На вечное житье
Судьбой опознан.
Он ученик ее,
Ее апостол.
Не клонится к вину,
Не знает гнева.
Но любит он одну…
О Божья Дева!..
Он свят, как благодать,
Он гибче йога.
Что может он отдать?
Лишь только Бога.
Шепнул полночный дух
Обняв Иуду:
«Ты есть один из двух! —
Я с вами буду».
 

 
Ах, стыдно неземной,
Летучей птахе
Почувствовать спиной
Всю тяжесть плахи!
А плоти жалкий стон?
А слезы злые?
Небесной жизни сон
И сны земные.
В забвенье пал гонец.
Душа молчала.
Вот миг, когда конец
Явил начало.
Ты выпал из гнезда,
Птенец Вселенной,
Твоя душа – звезда
Во тьме нетленной.
Под млечностью кадил
Завис над бездной.
Казнил, но пощадил
Отец Небесный.
Постиг земную суть —
Пылают кости.
В глазницах – Млечный Путь.
В запястьях – гвозди.
 

 
Как лунное кольцо,
Как лик божницы,
Надвинулось лицо
Былой блудницы.
От Млечного Креста
Неотдалимы
Молящие уста,
Сны Магдалины.
Ни дева, ни жена,
О Божьем Сыне
Печалится она,
Дитя пустыни.
Меж чахнущих хлебов,
В захлестах смога,
Зовет свою любовь —
Живого Бога.
Зовет душа – не плоть, —
Так зычут гуси:
«Сойди ко мне, Господь!
О, Иисусе!»
А вечности шуга
Воняет тиной.
И адская дуга
Над Палестиной.
 

 
Cочатся медовые луны,
Иудово племя хмеля,
Полны виноградные чаши,
Пусты виноградные лозы…

И чудится голос Адама:
«Помилуй, зверину, меня,
Исусе сладчайший и горький,
Что зимние слезы».

Взошли под луной
Отдаленных дождей зеленя…
И всхлип соловья
Повторяет сердчишко мимозы…

Сухой, как земля,
Тугой, как змея,
Иуда безумен
В изломе священного транса,
Он тайной гортанной клеймен,

И ходит по кругу
Сладчайшая чаша
Пространства,
Горчайшая чаша
Времен.
 

 
Запричитал Иуда:
«Только я
любил тебя!
Так мудрая змея
Младенца человеческого любит,
И кольцами теснейшими голубит.
Чтоб не был ты
наивен и смешон
На ложе нашей пагубной подружки

Я! —
воровато поднял капюшон,
Пошел и предал тайные пирушки!
Чтоб не томился ты, как Божий перст,
Земное горе не хлебал горстями
Я! —
проводил тебя на Божий крест,
Прибил к покою Божьими гвоздями!

Учитель! —
Что же делать мне теперь? —
Стонать и выть, как проклятому зверю?..»
И он завыл, тихохонько, как зверь…
И я поэт, ему, как зверю, верю.
 

 
На Голгофском холме закачалась крепленая Кресть.
Скрежетали во мгле растревоженных высей кресала.
Принял казнь на земле, дабы райскую силу обресть.
Отмирали глаза, но душа в сей же миг воскресала.

Вспыхнул голос небес и в дурманных долинах потух:
«Трепещите, стада! – Был я пастырем грозным —
и буду!..»
И шепнул палачу Иисус, испускающий дух:
«Отойди… не мешай… я спешу… я молюсь за Иуду…»
 

 
Да рухнет груз веков на черепушку плотника,
Который обтесал корявый этот крест!
Ни среза под спиной, ни ямки подлокотника,
Видать, всему виной чумной небесный трест.

В мертвецкие пески – по облачному ро́спаду —
Уносит Херувим хрустальный стон в горсти:
«Иудушка, прости! Ты верой служишь Господу!..
За дьявольский искус, Иудушка, прости!..»

Прохрупали грома преломленными сучьями,
Уже распята мысль и лопается сердь!
И праведный палач познал глазами сучьими
Смещение времен, где имя Жизни – Смерть!
 

 
Покуда шли суды да пересуды,
Пока писалось тридцать три листа,
Христос признал земную суть Иуды,
А тот признал небесного Христа.

И на кресте воскрикнул обреченный:
«Ты весь во мне, как ласточка в огне!..»
И повторил предатель обличенный:
«Ты – весь во мне!..»

Братались кровью Рай и Преисподня,
Прощаясь и прощая болево:
Простил Господь предателя Господня, —
Постиг предатель Бога своего.
 

 
Пышных сионских мужей телеса.
Стаи летучего гнуса.
Слышат ли в гибельный час небеса
Боль Иисуса?..

Каплет на голову птичий помет.
Ужас клубится под кожей.
Жалостный Ангел над ухом поет:
«День-то – погожий!»

Если бы смог Ты, без Ангела, сам,
В день этот синий влюбиться!
Но вознеслось и ушло к небесам:
«Сыноубийца!..»

Бьется на плахе безумный истец! —
Выгнул костлявую спину!..
Сполохом молний ответил Отец
Блудному сыну!
 

 
Сквозь предсердье прямо в сердь,
В сердце, вскормленное кровью,
Как змея, проникла смерть,
Нареченная любовью.

Из пробитых смертью рук,
В том забвении глубоком,
Уходила, как недуг,
Жизнь, дарованная Богом…

Сгустки сдавленных зубов…
Боль посмертного оскала…
Так отцовская любовь
Сына Божьего ласкала.
 

 
Говорит Иисус Христу:
«Ты предал мою плоть кресту
В этом сдавленном адском круге!

Там, где Бога увидел ты,
Вижу я Сатаны черты,
Осязаю на горле руки…»

Отвечает ему Христос:
«Я лопатками в бездну врос! —
Тесно мне в человечьей шкуре…

И тебя я предал кресту,
Потому что дано Христу
Смерчем быть во вселенской буре!..»

И вздохнуло нутро раба:
«Да, своя у богов судьба…»
 

 
И кровь, и пот…
Святые мухи…
И над, и под —
Сквозные муки…

А гогот рыл
Страданья множит…
Христос – бескрыл! —
Взлететь не может!..

Уже прелюд, —
Вершина боли!..
Ах, глупый люд, —
Ослепли б, что ли!..

Но туч клубок
Назад вернулся —
Как видно, Бог
Уже очнулся:

«Ты, что – бескрыл?! —
Побойся Бога!..
Ну? – воспарил?!
Еще немного!..»
 

 
Кровяные плащаницы облаков.
Млечный Путь – как чужемирный амулет.
И похрустывает ржавчина оков
На живых мощах – на щиколотках лет.

Бог смеется: «Видишь, сыне? – мир таков…»
Дьявол хнычет: «Настрадались мы уже!..» —
И похрустывает ржавчина веков
На Христовой – обезглавленной – душе.
 

 
Все небо духи перегладили
Каленым адским утюгом.
А Бог завис на перекладине,
В астрале смрадном и тугом.

Слепой слезой Земля отплавала…
Ликуй, Галактика! – труби! —
Убит Господь руками Дьявола,
Во имя Веры и Любви.
 

Книга пятая
«В пустынном песке забвенья…»

 
Сцепили земные звенья,
Глумясь, подвели итоги.
В пустынном песке забвенья
Христос омывает ноги…

Грядущих веков затменья…
Грядущих миров разрухи…
В пустынном песке забвенья
Христос умывает руки.
 

Преткновенья камень,

 
Ты – сродни горбу.
Камень – в стенах камер,
Камень – на гробу.

Все под грузом канем,
И – душа чиста.
Самый тяжкий камень
На спине Христа.
 

 
Простим тому всеславному индусу,
Что процедил, стирая пот со лба:
«Лишь тень Исуса верила Исусу
И шла за ним до смертного столба…»
Он ошибался, тот восточный гений,
Не ощутил связующую нить,
Ведь жизнь Исуса не имела тени,
И смерть Исуса не имела тени,
Чтоб тенью этот мир не осквернить.
 

 
Это кличет в проводах сирый ветер,
Это жалобно зовут, зычут гуси…
Это сказка для детей: «Мир наш светел!..»
Это сказка для людей: «Иисусе…»

Оземлился на мистическом блюде,
И века застопорились, провисли…
Ты кочуешь на облезлом верблюде
По барханам человеческой мысли…

Где оазисы Любви?! – поищи-ка…
Не порхает ли вдали Божья манна?..
И песчинку пожирает песчинка
Под стопами Твоего каравана.
 

 
Утро – солнечным венчиком —
В дождевом парике.
Дева с младенчиком
Идет по реке.

По задумке художника —
Сквозь радугу лет —
Золоченого дождика
Серебряный след.

Словно трепет бубенчика
Под Господней рукой,
Лепет младенчика
Парит над рекой.
 

 
Исусов было семеро —
В глазах стояла стынь.
Пришли Исусы с Севера,
Из северных пустынь.
Сошли в пустыни южные
Вселенной лепестки…
За ними плыли вьюжные
Смиренные пески.
Исусы были жалкими
Среди земной среды.

Исусов били палками,
Лизали их следы.
Счастливыми слезинами
Светились их глаза,
Свистела над низинами
Вселенская гроза.
И лето жгло безводное,
И был дикарь живуч,
И тело инородное
Следило из-за туч.
Пришли Исусы с Севера,
Где ни снегов, ни льдин.
Исусов было семеро,
А облик-то – един!
И в том едином облике,
Зерцале бытия,
Как в нелюдимом облаке,
Таится боль моя…
Таится жизнь моя…
Таится смерть моя…
 

Послекнижие
Поэт и Бог

 
Поэт и Бог скитаются по свету,
Без денег, без повозок, без поклаж.
Сума и посох – как судьба Поэту,
А Богу – блажь.

«Омойтесь, гости! Отдохните с нами!..»
Забулькает в котле ягнячий бок.
Закусывают молча с чабанами
Поэт и Бог.

Высотные луга. Снега и льдины.
Седые волкодавы давят блох.
И чудится, что в помыслах едины,
Поэт и Бог.
 

 
Под выдохи Ильи-Громовика
Журчала речь – небесная водица:
«Ты должен умереть, чтоб возродиться,
И жить – века!..

Ищи, Поэт, свой крест или осину! —
Из мук произрастают имена!..»
Так пасынку… то бишь земному сыну,
Бог нашептал в былые времена…

Под выдохи Ильи-Громовика
Журчала речь – небесная водица…
Взгрустнул Поэт… Ах, дернул черт родиться!..
Прожить бы день… На что ему века?!
 

 
Набухли вселенские дрожжи,
Все месится тесто.
Покинь крестовину, о Боже! —
Отдай мое место!..

Я тоже гвоздями изранен,
И отступа – нету.
Будь щедрым, Исус Назарянин! —
Дай место Поэту!
 

 
Облачные ро́спади.
Лик луны – белес.
Засвети, нам Господи,
Троицу берез!

Вечная дороженька.
В небе – ни души…
Озари нас, Боженька!
Страхи приглуши…

То ли ветер мается
Во поле пустом?
То ли Божья Мамица
Стонет под крестом?

Облачные ро́спади.
Млечный Путь – белес…
Плачу, сын твой, Господи,
Кровью вместо слез!
 

 
Все больше морщинок на старой Луне,
Эпохи спешат, семеня…
Подайте, подайте беспутному мне! —
Во имя святого меня!..

Гнилую картошку пекут на золе
Бродячие ангел и бес…
Подайте, подайте беспутной земле
Во имя святейших небес!..
 

 
Умолк вечерний птичий гам,
Вечерний птичий гам…
А Бог проходит по лугам,
Проходит по лугам…

Луга в туманной синеве,
В туманной синеве…
А Бог скрывается в траве,
Скрывается в траве…
 

 
– Отче!..
Хочу оторвать от земли преклоненные очи!..
– Сыне!
Ты можешь ослепнуть от праведной солнечной сини!..

– Отче!..
Дозволь заглянуть в непроглядные пропасти ночи!..
– Сыне!
Душа охладится от лунной губительной стыни!..

– Отче!..
Какая дорога к тебе, по-земному, короче?..
– Сыне!
Последуй за тем, кто блуждает в житейской пустыне!..

– Мне стыдно, Отец мой…
Я глаз от земли не подъемлю…

– Люби свою землю!
…Люби свою землю!..
 

 
Сгусток Солнца гениальный,
И времен тугая нить…
План Природы генеральный
Никому не изменить.

От Природы – страсть и роды,
Вечный труд и забытье…
Даже Бог – дитя Природы,
Щедрый вымысел ее.
 

Людмила Осокина
О книге Юрия Влодова «Люди и боги»

«Люди и боги» – главная книга Юрия Влодова, наиболее полно отражающая мироощущение поэта и масштаб его дарования. Он начал писать стихи для нее где-то в середине семидесятых и продолжал всю жизнь. Получилось – ни много ни мало – тридцать три года (заметим, ровно столько, сколько Христос жил среди людей). Писал Влодов и на другие темы, но последние десять лет все внимание поэта, в основном, было приковано к книге «Люди и боги», так как все прочее его перестало интересовать.

Написано для этой книги очень много, но пока трудно назвать точное количество произведений, потому что большая часть архива поэта, к сожалению, еще не разобрана. Можно только предполагать…

Конечно, свою ценность имеет все, что есть в рукописях, но даже по той части, которую удалось представить в настоящем издании, можно судить об уникальности созданного Юрием Влодовым. И речь идет не только о талантливых стихах, но также и о грандиозности замысла поэта, значимости темы и проблем, имеющих общечеловеческое значение.

О чем эта книга? – О Боге и Дьяволе, о Христе и Иуде, о Марии Магдалине, о Деве Марии и Иосифе-плотнике, о Понтии Пилате, о взаимоотношениях Бога и человека, человека и Дьявола. Но, несмотря на то что в основу книги заложены библейско-евангельские сюжеты, это отнюдь не религиозные стихи.

Влодов свободен от всяких религиозных догм в написании своих поэтических картин. Он, конечно, придерживается библейской истории в целом, следует ей, но не повторяет точь-в-точь. Он переосмысливает все происшедшее, смотрит на некоторые события с различных, порой даже противоположных точек зрения. Его мало интересует вера, он занят поиском истины. Поэтому «Люди и боги» – это книга философская, которую пишет поэт-мыслитель, пытающийся понять и разгадать великие тайны Бытия.

Влодов далек от религии на протяжении всей работы над книгой. Напомним, что в середине семидесятых годов прошлого века в нашей стране религия была под запретом, повсеместно царил атеизм, а в церковь ходили только старушки, сохранившие несмотря ни на что веру в Бога. Прочие если и заходили в церковь, то только из любопытства. Ведь тогда даже слово «Бог» в печати старались избегать, а там, где это было в каких-то случаях совершенно необходимо, писали с маленькой буквы.

И Влодов в этом плане ничем от основной массы не отличался, так же не верил в Бога, как не верили в него многие, и даже не задумывался – почему. Просто так было положено, так было принято, так было всегда, во всяком случае, на его веку.

Странно как раз другое: почему он начал в те атеистические годы писать на библейскую тему? Что его подтолкнуло? Ведь он был абсолютно светским человеком и никогда никаким богоискательством не занимался.

Возможно, он в своем творчестве подошел именно к этой теме как раз потому, что все, связанное с религией, было под запретом, а ему хотелось нарушать всяческие запреты.

Но тем не менее, начав работать в русле этой запретной тематики, он к персонажам своих произведений относился не как к божественным, священным, а скорее как к героям древних мифов и легенд, героям вымышленным, созданным воображением народа.

А поскольку герои были вымышленными, он как художник считал, что имеет право делать с ними все, что пожелает. И эту свою позицию Влодов практически не поменяет до конца своих дней.

Когда Юрий Влодов обратился к библейской тематике, он, скорее всего, понимал, что написанное им в этом ключе вряд ли когда будет опубликовано. Не мог же он в те годы предполагать, что советская власть скоро рухнет и религия займет в жизни общества свое место. Но продолжал писать. Для него запретная тема, возможно, была даже более привычна, чем какая-то другая, так как его имя в любом случае было под запретом.

Началась перестройка, все переменилось, казалось бы, самое время ему и объявиться со своими «божественными» стихами. Но не тут-то было! Теперь те же самые люди, которые раньше осуждали Влодова за увлечение библейской тематикой, объявили его произведения излишне смелыми, острыми и даже кощунственными.

Но в том-то и дело, что именно стихи Влодова никак нельзя назвать кощунственными, потому что поэт работал над этой темой с атеистических позиций и относился к своим героям как к мифическим персонажам. И лучший ответ на все эти нелепые обвинения – влодовская строка «А разве можно вымысел предать?».

А если говорить о самом Влодове, он никогда не предавал выбранного пути в творчестве, своего поэтического предназначения ради каких-либо других, возможно, более нужных и престижных дел.

Он остался поэтом до конца, несмотря ни на какие коллизии, происходящие с его страной и с народом. Он не понимал, как можно, будучи поэтом, всерьез заниматься политикой или бизнесом или просто усердно трудиться где-то и кем-то, зарабатывая себе на хлеб насущный. Все это отнимает силы, забивает голову различными проблемами, крадет у творчества драгоценное время. Да и не сможет истинный поэт заниматься какими-то иными делами. Это ведь настолько чуждо поэтической натуре…

Также он не представлял, как люди творческих профессий могут всерьез верить в Бога. Влодов считал, перефразируя классика, что творчество и религия две вещи несовместные. Религия – это смирение, а для настоящего творчества нужна внутренняя свобода.

Поэтому всех этих перелицевавшихся безбожников, в одно мгновение ставших святошами, он просто презирал, смеялся над ними и, естественно, не верил в их чудесное преображение. Сам же всегда оставался тем, кем и был изначально, – поэтом, для которого творчество превыше всего остального. Он не собирался в угоду вдруг резко изменившемуся отношению к религии в нашей стране отказываться от решения своих творческих задач. И эта его позиция достойна уважения.

Собственно, религия, основанная на запретах и смирении, никак не могла бы стать путеводной звездой в жизни Влодова, даже если бы он не был поэтом. Он никаких запретов, никакого насилия над собой не выносил. И, в любом случае, был человеком нерелигиозным, несмотря на то что писал на библейскую тему. Об этом надо помнить, читая книгу «Люди и боги».

А по поводу самой книги хотелось бы сказать следующее. Как дети порой сильно отличаются от своих родителей, иногда даже являя собой их полную противоположность, так и стихи в книге «Люди и боги», несмотря на то что поэт сам был неверующим, являются истинно божественными стихами, продиктованными Гласом Божьим, и имеют не только литературно-художественное значение, но и философское и даже пророческое звучание. Эти стихи недостаточно просто читать, получая чисто эстетическое удовольствие, их следует расшифровывать, уметь правильно понять заложенный в них скрытый смысл, тайну, предвидение. Порой представляется, что это и не стихи вовсе в классическом понимании, а некие пророческие тексты, изложенные в стихотворной форме. Поэтому можно сказать, что «Люди и боги» – не просто поэтическая книга, а все-таки нечто большее. Ведь и Библию можно рассматривать одновременно и как литературное произведение, как сборник мифов и легенд. Ее изучают и с этой позиции тоже.

Итак, «Люди и боги»… Собрание божественных, но не религиозных стихов. Порой представляется, что они Влодову продиктованы напрямую оттуда, из Высших сфер, а поэт прекрасно слышал Глас Божий. Бог, по-видимому, предпочел обратиться к людям простым и надежным способом – через Поэзию. Ведь, как известно, Бог – это Слово, а Слово – это Бог, а все, что сверх того, то от лукавого…

Бог проникает в душу каждого человека, и, по большому счету, нужны ли Ему какие-то посредники (включая и церковь?). Ведь сказано же: молитесь в себе. Пожалуй, единственным посредником для передачи людям Воли Божьей может стать только Поэт, слышащий и записывающий Его Глас. Думаю, что Юрий Влодов и был как раз из таких поэтов. И именно в его поэзии Слово Божье звучит во всей своей первозданной прелести и чистоте.

Несколько слов о названии книги. Почему Юрий Влодов назвал свой главный труд «Люди и боги»? Точно сказать не могу. Когда Влодов начал писать для этой книги, мы еще не были знакомы. Но нельзя не заметить, что в то время такое название звучало очень современно. И о Боге тогда никто вот так не писал. Это сейчас многие о Боге пишут, а в 70-е годы прошлого века стихи на библейские сюжеты просто завораживали своей смелостью, необычностью, новизной.

Кстати, иногда я с удивлением замечаю, что в некоторых случаях, когда публикуют подборки стихов из этой книги, то берутся править название: не «Люди и боги», как решил автор, а «Боги и люди». Почему так делают, трудно сказать. Может, из из раболепия перед богами? Наверное, считают, что поскольку боги более могущественные, чем люди, значит, и в названии должны стоять на первом месте. Это недопустимо – менять авторское название, глубоко продуманное.

Возможно, возникает вопрос: все-таки почему Влодов слово «люди» в названии поставил на первое место, а «боги» на второе?

Ну, во-первых, это его личное дело: как захотел – так и поставил. А во-вторых, это, по-видимому, говорит о принципиальной позиции по отношению к героям этой книги. «Люди» в его книге – это главное, это реальные существа, а «боги» – лишь плод их людского воображения.

Теперь хотелось бы сказать о составе книги.

Как я уже говорила, стихов для нее написано довольно много, поэтому говорить о книге в целом пока что сложновато, так как не собраны вкупе все ее тексты. Но это не имеет такого уж большого значения, потому что, все, что ему положено было сказать этой книгой, он уже сказал.

Главное уместилось в нескольких десятках творений, а остальное можно без особого ущерба оставить и за кадром. Возможно, потом, по мере их появления из рукописей, они будут как-то разнообразить и дополнять ключевые тексты. Но, в принципе, остальные стихи из этой книги можно считать лишь вариациями, перепевами, того, что уже сказано.

Итак, пока что я составила небольшой сборник примерно из восьмидесяти стихотворений, которые собраны в семь разделов, названных книгами. Но, по сути, это небольшие циклы по двенадцать-пятнадцать стихотворений. В некоторых случаях – больше, где-то – меньше. Возможно, впоследствии, я добавлю в этот маленький сборник некоторое количество стихотворений: от двадцати до пятидесяти, а может, и нет. Скорее всего, будет два варианта этой книги: краткий, который представлен настоящим изданием, и более основательный – стихотворений на двести-триста.

Думается, и тот и другой варианты имеют право на отдельное и даже на независимое существование, так как каждый выполняет свои определенные задачи. Краткий вариант – это, скорее всего, Глас Божий, то, что хотели сказать Высшие Силы в рамках этого, так сказать, проекта «Люди и боги».

Эта главная книга Влодова выросла из его философских раздумий. Поэтому философские стихи я собрала в первый раздел, назвав его «Предкнижьем». В разделе практически нет стихов на библейско-евангельскую тему, но именно в них Влодов брал разбег на что-то большее, так сказать, нащупывал тропу к главной теме.

Вообще, тема «Люди и боги» довольно широкая, в сборник с таким названием можно включать стихи не только о Боге, но и из других его книг.

Разделы неслучайно названы «книгами», а не циклами, и продиктовано это в первую очередь тем, что саму книгу «Люди и боги» Влодов позднее, когда в ней собралось довольно много стихов, стал называть «многокнижием». Соответственно разделы в ней должны называться книгами. И это правильно. Ведь стихи, там собранные, настолько насыщены особой, астральной энергией, настолько многогранны, многоплановы, что даже сравнительно небольшие подборки создают впечатление полноценной многостраничной книги.

Составление и разделов, и книги в целом – дело непростое. Но это надо было сделать. Чем я руководствовалась при составлении? Конечно, логикой событий, происходящих в этих стихах и описывающих в первую очередь историю Христа. А она, как и любая другая история, имеет начало, развитие и завершение. Поэтому основу этой книги от раздела «Я думаю, Иисус писал стихи…» до раздела «Крест» удалось выстроить довольно легко. И эти три раздела, включающие стихи с описанием евангельской истории, можно было бы издать отдельной книгой, либо объединить в один цикл, да и вообще обойтись без двух первых и двух последних разделов. Но, думаю, эти четыре дополнительных раздела придали книге необходимую целостность и завершенность.

Потому что, если даже говорить о земной жизни Христа, то, конечно, с одной стороны, она завершается вместе с его смертью на кресте, и вполне логично выглядят последние строки из последнего стихотворения раздела «Крест» «Все небо духи перегладили…»: