Текст книги "Дурак, шут, вор и чёрт. Исторические корни бытовой сказки"

Глава 4
Сказки о разрешении трудных задач и мудрых отгадчиках [218]218
  Материал ранее опубликован в статье: Юдин Ю. И. Историко-художественная проблематика русских народных бытовых сказок о разрешении трудных задач и о мудрых отгадчиках // Проблемы историзма в художественной литературе / Отв. ред. И. М. Тойбин. Курск, 1973. С. 3–24. (Науч. труды Курского гос. пед. ин-та. Т. 24 (117)). – Прим. В. Ш.


[Закрыть]

Основанием для выделения сказок о разрешении трудных задач и мудрых отгадчиках служит тематическое единство сюжетов или однотипность центрального сказочного героя. В интересующих нас сказках речь идет о каком-то остроумном разгадывании основанных на иносказании загадок или разрешении сложных задач, поставленных перед героем не в прямой, а в иносказательной форме, так что самое разрешение их должно быть также своеобразным угадыванием завуалированного в условии задачи смысла. Более сложный случай представляют собой сказки, в которых трудноразрешимые вопросы задаются в прямой форме. На эти вопросы даются неожиданные шутливые (СУС 922: «Беспечальный монастырь») или находчивые и мудрые (СУС 921 Е*: «Горшеня») ответы.

Героем этих сказок выступает мудрец, загадывающий другому действующему лицу загадки, кажущиеся неразрешимыми. Сам же он легко справляется с теми вопросами и замысловатыми задачами, которые предстоит решить ему самому. Анализ этой группы сказок показывает их глубокое генетическое и смысловое родство.

В работе И. М. Колесницкой «Загадки в сказке» достаточно подробно выясняется общий историко-этнографический источник наших сюжетов и их древнейший исконный смысл и характер [219]219
  Колесницкая И. М. Загадка в сказке. И. М. Колесницкая исключает из своего рассмотрения сюжеты СУС 922 («Беспечальный монастырь») и 921 Е* («Горшеня»), т. е. именно бытовые сюжеты, останавливаясь на изучении преимущественно новеллистических. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Исследование показывает, что испытание сказочного героя (или героини) загадками в фольклоре различных народов первоначально совершается перед вступлением его в брак, «за которым следует второй момент – получение царской власти». Иногда герой в ходе испытания должен доказать свое превосходство в состязании с соперниками. «Поражение при состязании ведет во всех рассмотренных случаях к потере царства и гибели испытуемого» [220]220
  Колесницкая И. М. Загадка в сказке. С. 109.


[Закрыть]. Сопоставление с этнографическими данными приводит далее к выводу о том, что сказка в данном случае вполне точно отражает некоторые черты «исторической действительности доклассового и раннеклассового общества» [221]221
  Там же. С. 112.


[Закрыть], а именно «факт испытания будущего члена рода – жениха, или вождя, – получающего власть в связи с браком» [222]222
  Там же. С. 132.


[Закрыть], «состязания царей из-за власти, приводящие к гибели побежденного» [223]223
  Там же. С. 112.


[Закрыть]. С исчезновением социальной почвы, на которой произрастают древнейшие сказочные мотивы, теряется и их первоначальный смысл. Если в доисторическую эпоху предложение загадок преследовало цель «испытания владения условным языком, а не испытания “остроумия” и “сообразительности”» [224]224
  Там же. С. 141.


[Закрыть], то следующий этап развития сказочных сюжетов о мудрых отгадчиках обнаруживает изменение мотивировок загадывания загадок. Оно является теперь поводом для демонстрации героем или героиней своего ума, мудрости и находчивости, умения мгновенно отыскивать выход из, казалось бы, безнадежных положений. Как отмечает И. М. Колесницкая, «рассмотренные сюжеты приобретают в классовом феодальном обществе особенную заостренность: героями сказки становятся “крестьянский сын”, “мужицкий сын”, “солдат”, “девка-семилетка”, в западноевропейской традиции сюжеты связываются с образами хитрых остроумных народных героев: Морольфа, Эйленшпигеля и других, которые одерживают на состязаниях верх над царем, побеждая его своим умом. Здесь звучат, таким образом, уже социальные мотивы феодализма. Самый факт сватовства царя в позднем, современном народному сказителю значении этого слова, за мудрую деву низкого происхождения воспринимается как явление невероятное, и на этой почве разрабатывается мотив, встречающийся в ряде сказок о “семилетке” и в созданной на основе народной сказки повести XVI в. “О Петре и Февронии”, где придворные царя, бояре недовольны неравным браком царя, и царь вынужден изгнать жену. <…> В сказках примитивных народов этот мотив отсутствует» [225]225
  Колесницкая И. М. Загадка в сказке. С. 140.


[Закрыть]. Наконец, исследовательница упоминает материалы М. А. Дикарева, свидетельствующие о том, что древний мотив загадывания загадок в XIX в. наполняется актуальным социальным содержанием, связанным с мечтами крестьян о земле и воле [226]226
  Там же. С. 140.


[Закрыть].

Указанием на эту перспективу в развитии сказочных сюжетов, в основу которых положено отгадывание загадок, И. М. Колесницкая заканчивает свое исследование. Наша задача будет состоять в том, чтобы продолжить изучение проблематики бытовых сказок о разрешении трудных задач и мудрых отгадчиках на исторической почве, в эпоху становления классовой формации и последующего феодализма. Мы по необходимости будем вынуждены ограничиться рамками лишь одной национальной русской традиции. Предметом рассмотрения в настоящей статье будут следующие сюжеты (по СУС): 921 А («Куда тратятся деньги»), 921 Е* («Горшеня»), 921 F* («Гуси с Руси»), 922 («Беспечальный монастырь»), а также примыкающие к ним типы: –921 А*; –921 А**; –921 А*** и т. п.

В этих сюжетах, как мы увидим, ставятся острые социальные вопросы, волнующие крестьянина на протяжении нескольких столетий. Они оказываются исторически созвучными настроениям самих рассказчиков вплоть до XIX в. В то же время многие доисторические сказочные черты продолжают сохраняться в них в виде живой, хотя и очень древней традиции. Исконные сказочные формы, глубоко архаические по своей природе, приспосабливаются для выражения нового социального содержания. В этом дают себя знать некоторые особенности художественного мышления, запечатленного в сказке. Злободневные вопросы ставятся ею в связь с элементами традиционных представлений, доставшихся от предшествующих эпох. В таком сопряжении прошлого и настоящего обнаруживается своеобразный историзм бытовой сказки, характер которого нам предстоит выяснить. Для группы бытовых сказок о разрешении трудных задач и мудрых отгадчиках вопрос о своеобразии сказочного историзма тем более интересен, что сказки эти часто героями своими избирают конкретные исторические личности, такие, как Иван IV, Петр I и другие.

Рассмотрение сюжетов следует начинать с характеристики их состава и строения. Варианты сказочного типа «Беспечальный монастырь» (СУС 922) образуют обособленную сюжетную группу. Мотивы сказок о беспечальном монастыре не входят в состав вариантов других сказочных типов, рассматриваемых здесь, за одним лишь исключением: в некоторых сказочных вариантах, не относящихся к типу СУС 922, мы находим вопросы, заимствованные из сказок о беспечальном монастыре. Эти вопросы задает солдату царь [227]227
  Сказы и сказки Беломорья и Пинежья / Зап., вступ. ст., коммент. Н. И. Рождественской. Архангельск, 1941. № 61; Дикарев М. А. О царских загадках // Этнографическое обозрение. 1896. Кн. XXXI. № 4; Сказки и предания Самарского края. № 25; Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 115. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. С другой стороны, мотивы из числа тех, что составляют сюжеты иных сказочных чипов, не встречаются в сказках типа «Беспечальный монастырь». В такой обособленности нет ничего удивительного: сказки о беспечальном монастыре имеют нерусское происхождение [228]228
  Андерсон В. Император и аббат: История одного народного анекдота. T. I. Казань, 1916.


[Закрыть] и, несмотря на приданный им русский колорит, сохраняют сюжетную автономию в составе исконных восточнославянских сказок о разрешении трудных задач и мудрых отгадчиках. Иное дело сюжеты (по СУС) типа 921 А, 921 Е* и 921 F* и др. В их вариантах мы находим сюжетные мотивы, органически присущие сказкам любого из этих сюжетных типов. По отношению к таким мотивам не может идти речи об их перенесении из сюжета в сюжет, но можно говорить о равноправии разнотипных сюжетов в усвоении и использовании мотивов из общего им всем сказочного фонда. Было бы поэтому правильнее говорить здесь не о разных сказочных типах, но о разных вариантах одного сюжета.

Отдельные мотивы этого подвижного в своем составе по разнообразным вариантам сюжета не выглядят неизменными и даже устойчивыми. Так, например, разнообразными бывают содержание загадок; герои, которые их загадывают; те, кому эти загадки предназначаются. В сказке, записанной в Самарской губернии, пастух так говорит царю о своих ежедневных расходах: «По три копейки плачу долгу, три копейки в долг даю, три копейки в царскую подать вношу, а три копейки себе на пропитание беру» [229]229
  Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 261.


[Закрыть]. В сказке М. М. Коргуева мужик предлагает попу и цыгану разгадать смысл следующего иносказания: «деньги делю на три части: свиней кормлю, в воду мечу, в долг даю и старой долг плачу» [230]230
  Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева / Зап., вступ. ст., коммент. А. Н. Нечаева. Петрозаводск, 1939. Т. I. Кн. 1–2. № 58.


[Закрыть]. В варианте из Архангельской губернии происходит следующий разговор между стариком-крестьянином и барином: «Едет барин и говорит старику: – “Что, старина, сам орешь?” – “Оттого, что поздно встал”. – “Ты бы раньше встал”. – “Я и рано встал, да споткнулся”. – “Ты бы вдругорядь встал”. – “Я и вдругорядь встал, да споткнулся”. – “Я и в третий раз встал, встал поздно, маленькие мошки подъедают ножки”» [231]231
  Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 19.


[Закрыть]. Другой пример. В пермском варианте из сборника А. М. Смирнова мужик нарушил приказ воеводы никому не говорить отгадку. Чтобы отвести от себя угрозу казни, он рассказывает о том, как продал отгадку боярам, прибегая к иносказанию: «Были у меня трое. Первый дал перышко, другой – два, а третий целых три». Воевода не может проникнуть в смысл иносказания и признает свое поражение [232]232
  Там же. № 288.


[Закрыть]. В иных вариантах герой хитроумно обходит запрет оглашать отгадку. Царь накануне дал ему задачу ощипать гусей, которые прилетят с Руси. Герой выполняет царский приказ, за большие деньги открывая его приближенным смысл своей загадки [233]233
  Например: Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева. № 57; Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 261. – Прим. В. Ш.


[Закрыть].

Постоянные элементы сюжета, следовательно, могут быть облечены в плоть мотивов, но сами мотивами не являются. Напротив, в составе мотивов мы замечаем прихотливое разнообразие и возможность постоянных изменений, характер которых определяется творческими возможностями и намерениями сказителя. За видимой пестротой содержания и состава мотивов по разным вариантам различаются устойчивые моменты сюжетной композиции. К ним относится загадывание и отгадывание загадок, в котором участвуют герои, представляющие два сословия: высшее и низшее (особое место в их ряду принадлежит царю); посрамление героем-простолюдином знатного богача или его слуги и, наконец, награда герою и наказание недогадливых отгадчиков. Общим сюжетным композиционным стержнем всех сказочных вариантов выступают, таким образом, наиболее существенные события, меняющие всякий раз ситуации, цепочка которых составляет ступени, этапы развивающегося сказочного конфликта. Если для постоянных элементов сюжета важен смысл наиболее существенных сказочных событий по отношению к развивающемуся конфликту, то мотивы, из которых складываются отдельные варианты, отмечают, кто, каким образом и в какой обстановке в этих событиях участвует. Это переменные, изменяющиеся элементы сюжета. Таковы мотивировки (т. е. причины событий и цели поступков действующих лиц) узнавания (например, приближенные царя могут по-разному узнавать, кто сообщил царю загадку, которую он предлагает им отгадать); место героя на сословно-служебной иерархической лестнице; угрозы царя его приближенным, если они не найдут разгадки, и автору загадок, если он проговорится, или, наоборот, обещание награды; то, как совершается наказание или награда при развязке сюжета и проч.

При сохранении композиционного стержня сюжета неизменным сказитель может увеличивать количество разнообразных мотивов, усложняя тем самым тот или иной сюжетный вариант [234]234
  Сюжет фольклорного повествовательного произведения А. Н. Веселовский определяет как комбинацию, последовательную совокупность мотивов (Веселовский А. Н. Поэтика сюжетов // Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Л., 1940. С. 500; 515 и др.). – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Наиболее простой случай представляют собой сказки, в которых между героями из разных сословий происходит спор относительно того, отгадают ли загадку простолюдина его собеседники. Победителя в споре ожидает награда [235]235
  Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева. № 58; Ончуков H. Е. Северные сказки. № 7. В варианте Коргуева цыган – герой анекдотический. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Сложнее сюжет тех сказок, в которых царь предлагает решить загадку простолюдина своим приближенным. При этом самому автору он запрещает сообщать без него ответ кому бы то ни было. Этот запрет герой превращает в своеобразную трудную задачу: как продать отгадку приближенным царя, не нарушив его приказа. С этой задачей он хитроумно справляется [236]236
  Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 323; Сказки Магая. № 23, 23-а. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Следующая ступень усложнения сюжета – в присоединении нового мотива: царь (барин) предлагает автору загадки в иносказательной форме (т. е. опять-таки в форме загадки) извлечь выгоду из своего знания, что тот и делает («Гуси с Руси») [237]237
  Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 19, 115, 261; Сказки и предания Северного края / Зап., вступ. ст., коммент. И. В. Карнауховой; предисл. Ю. М. Соколова. М.; Л., 1934. № 154; Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева. № 57. – Прим. В. Ш.


[Закрыть], из своей мудрости [238]238
  Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 325.


[Закрыть]. Сюжет может также присоединять мотив предварительного испытания царем мудрости героя [239]239
  Ончуков H. Е. Северные сказки. № 18; Сказки и предания Северного края. № 154; Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 325. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Сказки типа «Горшеня» (СУС 921 Е*) добавляют новый мотив: герой на деле доказывает, что нет ничего хуже худого разума (едет к царскому дворцу верхом на боярине и т. п.) [240]240
  Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 324; 325; Сказки И. Ф. Ковалева / Сост. Э. В. Гофман, С. И. Минц // Летописи Государственного литературного музея. М., 1941. Кн. II. № 43; Ончуков H. Е. Северные сказки. № 7. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Наконец, в сказках мы иногда встречаем попытку сенаторов (придворных) опорочить героя в глазах царя. Затруднительное положение, в котором оказывается герой, в этом случае – своеобразная трудная задача, которой нужно найти разрешение. Герой предлагает заговорщикам загадку в виде иносказания и ответ их оборачивает против них же, разрушая враждебные замыслы [241]241
  Сказки и предания Северного края. № 54; Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 199. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Возможны и иные индивидуальные сюжетные ходы [242]242
  Например: Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 115; 288. – Прим. В. Ш


[Закрыть].

Даже это краткое выяснение состава и композиционного строения бытовых сказок о разрешении трудных задач и мудрых отгадчиках вплотную подводит нас к пониманию их социальной проблематики. Основная составляющая сюжетной композиции сказок – отгадывание загадок – представляет собой испытание мудрости, житейских познаний, опытности, быстроты ума и его гибкости. Чаще всего это подразумевается, но иногда прямо декларируется. В сказке из Пермской губернии (СУС 921 А) воевода говорит мужику: «Я хотел разузнать, как отгадают мои бояре эту загадку, могут ли они моим воеводством управлять. А ты мне все дело испортил. Знаешь, бояре должны быть всех умнее, всех догадливее?» [243]243
  Там же. № 288.


[Закрыть] «Царь усих гыныралив устыдыв и выстрамыв, шо ны могли отгадать такой загадки, только жалованьня лупять из царя, а дело не знають», – рассказывается в сказке, приведенной М. А. Дикаревым [244]244
  Дикарев М. А. О царских загадках. С. 1–64.


[Закрыть]. «Вот, господа сенаторы, этот мужик задал мне такую загадку, что я не мог решить. Прошу вас в трехдневный срок решить», – обращается Петр I к своим сенаторам в севернорусской сказке [245]245
  Сказки и предания Северного края. № 54.


[Закрыть]. Тот же смысл носят и вопросы царя в сказках типа «Беспечальный монастырь». О герое-отгадчике, открывшемся царю, в одном из вариантов говорится так: «Царь очень удивился и стал его расспрашивать и потом стал с ним беседовать; дьякон оказался умным человеком; государь принял его некоторые советы к сведению и щедро его наградил и отпустил. Потом произвел его в священники, дал место при дворе. Когда бывает царю скучно, то он зовет к себе беседовать отца Лаврентия» [246]246
  Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 71.


[Закрыть].

В состязании на более умного и находчивого герой-простолюдин выступает противником представителей богатства и власти (бояре, сенаторы, генералы, царские или бариновы слуги, игумен монастыря с братией и проч.). В ходе борьбы герой неизменно берет верх над ними и часто в довершение дела зло их высмеивает (на языке сказки это часто называется «ощипать гусей», «отеребить рябчиков», «выдернуть из хвоста у соколов по перышку» и т. п.). Так или иначе становится ясно превосходство простолюдина над его противниками, которые оказываются недостойными ни пользоваться своим богатством, ни занимать столь высокое положение на служебно-сословной лестнице.

Поэтому высшая награда для героя – решительное изменение в его пользу столь «несправедливого» распределения тех ролей, которые играют в жизни действующие в сказке лица. Сказочник творит беспристрастный суд над своими персонажами, и награждая одних и наказывая других, он лишь восстанавливает ту меру справедливости, необходимость которой обнаружилась в ходе совершившегося испытания. В сказке герой часто под конец становится сенатором, боярином, игуменом, генералом, оставляя свое ремесло, одежду и сословное звание развенчанному и опозоренному противнику. Солдат Сироткин в смоленской сказке назначается «старшим» сенатором [247]247
  Там же. № 199.


[Закрыть]; под начало мужику, поставленному «главным» над ними, отдает своих сенаторов Петр I в одном из севернорусских вариантов [248]248
  Сказки и предания Северного края. № 54.


[Закрыть]. В сказке о Горшене из афанасьевского сборника царь приказывает героям обменяться платьями, что должно означать взаимный обмен сословными правами и богатством. «Ну, братец, снимай, слышь, все с себя, – говорит он герою, – и надевай на барина, а ты (барину-то сказал) складывай свое платье и отдай ему: он теперь будет барином на твоем месте в вотчине, а ты будь заместо его Горшенею» [249]249
  Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 324.


[Закрыть]. В другом варианте Иван IV, заставив Горшеню обменяться одеждой с боярином, говорит о герое: «Немного послужил, да много услужил». «А ты не умел владеть боярством», – обращается он к боярину [250]250
  Там же. № 325.


[Закрыть]. Можно догадываться, что в вятской сказке солдат, забравший за отгадку царских задач у двух генералов мундир, шпагу и кошель денег, сам становится генералом. Последний эпизод в сказке достаточно красноречив: «Солдат явился в мундире со шпагою и кошелем денег, а генералы нагие. – “Угадал, сказал царь; точно ты отеребил этих рябчиков и съел”» [251]251
  Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 115.


[Закрыть]. В сказках типа «Беспечальный монастырь» превращение отгадчика-простолюдина в игумена, взаимное переодевание героев – эпизод обязательный, так что его пропуск означает или отсутствие конца, или начавшееся перерождение сюжета. Правда, только в этих сказках переодевание относится к постоянным элементам сюжетной основы. В других сказочных типах это переменный, непостоянный элемент. Но перераспределение богатств и знатности по уму и личным достоинствам в них хотя и не обязательный, но социально самый острый, самый эффектный мотив. От рассказчика зависит, воспользоваться им или смягчить концовку. Иногда сказочники советского времени опускают этот мотив, по-видимому, сознавая его несозвучность новой эпохе. Так, например, один из вариантов Магая (Г. И. Сороковикова) заканчивается словами: «Так оправдался мужик. Обещанные награды получил и уехал обратно пахать землю» [252]252
  Сказки Магая. № 23.


[Закрыть]. Герой Магая, доказав свое превосходство над вельможами, не оставляет крестьянского звания и не расстается с крестьянским трудом.

Верховным судьей, воздающим своим подданным по заслугам, выступает в сказках царь. Он не противостоит герою-простолюдину, как его приближенные, напротив, между ними устанавливается доверие и взаимопонимание после того, как герой, загадывая загадки и разрешая царские задачи, демонстрирует свой ум и мудрость. Иногда он покоряет царя своим житейским опытом и рассудительностью (отвечает на вопрос, какое бывает на свете худо и какое худо хуже всех и т. п.) [253]253
  Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 324; 325; Сказки И. Ф. Ковалева. № 43; Ончуков H. Е. Северные сказки. № 7. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]; иногда поражает его мастерским владением иносказательной речью [254]254
  Сказки и предания Северного края. № 154; Ончуков H. Е. Северные сказки. № 18. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Но их отношения, хотя и не выливаются во взаимную борьбу, тем не менее не лишены соперничества. Своими загадками герой испытывает не только приближенных, но и самого царя. Как правило, царь оказывается не в состоянии проникнуть в смысл загадочного иносказания, и герой по его просьбе сам говорит отгадку [255]255
  Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. № 323; Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева. № 57; Сказки Магая. № 23; 23-а; Русские сказки в Карелии: Старые записи / Подгот., ст., коммент. М. К. Азадовского. Петрозаводск, 1947. № 2; Сказки и предания Северного края. № 54; 154; Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 199, 261. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Испытание загадками царя здесь смягчено, но тем более характерно, что в вариантах, где на месте царя выступают барин, воевода, поп, герой не говорит им отгадку, и их отношения могут принимать конфликтный характер [256]256
  Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева. № 58; Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 19, 288. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. Заметим, что и сюжет «Беспечального монастыря» строится на том, что герой не сообщает ответов на царские вопросы игумену, но требует, чтобы его самого, переодетого игуменом, представили царю. Далее, когда герой нарушает приказ царя не говорить отгадку, не видя его лица, и продает ответ его приближенным, он оправдывается тем, что сделал это, глядя на царское лицо, отчеканенное на монетах, которыми ему заплатили (или на царский портрет). Иногда же герой оправдывается тем, что он разгадал скрытый смысл и точно исполнил царскую задачу – ощипать гусей с Руси. Таким образом, если сказочный царь оказывается недостаточно проницателен, чтобы разгадать задачу героя, то сам герой, напротив, достаточно умен, чтобы проникнуть в загадочный смысл царского предложения или хитроумно обойти приказ царя.

Тем не менее именно царь выступает в сказке в роли защитника высшей справедливости. Он неизменно награждает героя и наказывает своих приближенных (наиболее ярко выражено это в насильственном обмене сословным положением; в предельно смягченной трактовке царь прощает героя за то, что он ослушался его приказа, и отпускает его домой).

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что в рассматриваемых сказках воплотилась наивная мечта народа о «справедливом» перераспределении богатств и сословных привилегий по уму и личным достоинствам. Отголоски сходных настроений мы можем встретить не только в сказке, но и в других фольклорных жанрах. Это тем более показательно, что мотивы восстановленной справедливости не только носят общефольклорный характер, но и прямо связаны с упованиями крестьян на возможные изменения в жизни, когда ее развенчанные властители окажутся «внизу», а угнетенные займут их место.

Мечта о подобном перераспределении связана с типично крестьянскими патриархальными надеждами на верховную власть. Наибольшую остроту и бунтарскую непримиримость народные устремления обнаруживали в пору открытых восстаний и крестьянских войн, в конечные цели которых нередко входило, в частности, и возведение на престол «доброго» царя.

В сказке вера в справедливого царя уживается с резкой сатирой на его приближенных и высшее сословие вообще. Корни отразившихся в сказке идеологических представлений уходят в русское средневековье. Но форма, в которой они предстают перед нами в излагаемых сюжетах, не была рождена исключительно условиями жизни и социальными отношениями феодальной эпохи. В характерных ее особенностях сказалась предшествующая традиция образов, представлений и поэзии догосударственной родовой эпохи.

Само загадывание загадок как способ отбора претендента на место царя (точнее, по-видимому, вождя, старейшины рода) и на руку его дочери относится, как показала И. М. Колесницкая, к обрядовой практике доисторических народов [257]257
  Колесницкая И. М. Загадка в сказке.


[Закрыть]. В наших сюжетах загадка продолжает оставаться средством определения наиболее достойного и мудрого. В прошлое уходят исконные цели и смысл соревнования через загадывание загадок, но умение разгадать загадку в полном согласии с традицией по-прежнему служит целям победы над противниками. В эпоху Средневековья борьба в сказке начинает носить характер не внутриродовой борьбы за власть, но острого социального конфликта мужика, простолюдина с представителями высших сословий. Традиционные представления наложили отчасти свою печать и на конечный исход борьбы. Если исконно она велась за власть в роде, то в сказке она ведется за утверждение права умного, мудрого и достойного, хотя и незнатного и небогатого, претендовать на богатство и более почетное место в сословно-служебном ряду и за замену неумного и недостойного богача и представителя знати его более удачливым противником-простолюдином.

Ожесточенные формы, которые принимает конфликт героя с царским окружением, тоже некоторыми своими особенностями обращены к традиции. «Неразрешение загадки, поражение в состязании ведет во всех рассмотренных случаях к потере царства и к гибели испытуемого», – пишет И. М. Колесницкая о ранних сказочных сюжетах об испытании загадками [258]258
  Колесницкая И. М. Загадка в сказке. С. 109.


[Закрыть]. «Те же отношения, которые намечались в сказочных сюжетах, – заключает ниже исследователь, – встречаем мы и в исторической действительности доклассового и раннеклассового общества» [259]259
  Там же. С. 112.


[Закрыть]. В соответствии с этой, из глубины веков идущей традицией, сказка эпохи развитой классовой феодальной формации нередко обставляет загадывание загадок угрозами казни, заточения и прочих наказаний. Эти угрозы в сказке обращены царем к противникам героя: боярам, вельможам, сенаторам, генералам и т. п. Обещание казни или судебной расправы, царской немилости – наиболее жестокая форма будущих кар за неразгаданные загадки. «Если не разгадаете, то всех под суд отдам и строго накажу вас, а кто отгадает, того молодцом назову, и он получит большую награду», – обращается царь к своим вельможам в сибирском варианте [260]260
  Сказки Магая. № 23.


[Закрыть]. «Ну, быть вам живым, если вы три загадки отгадаете. А не отгадаете, так голова с плеч», – говорит Иван IV своим боярам [261]261
  Сказки и предания Северного края. № 154.


[Закрыть]. «Монастырь этот надо разогнать. Вот если три загадки отгадаете, тогда оставлю», – угрожает Петр I игумену [262]262
  Сказки и песни Вологодской области / Сост. С. И. Минц, Н. И. Савушкина. Вологда, 1955. № 18.


[Закрыть]. Постепенное смягчение угроз по вариантам выражается в том, что царь иногда называет точный срок, к которому загадки должны быть разгаданы (три часа, три дня, неделя и т. д.); просто приказывает их отгадать и, наконец, обещает щедро наградить тех, кто пожелает их отгадать, если они добьются успеха (например: «Хто отганет эту загадку, котору я знаю, и тот награжден будет всеми цярьскими наградами» [263]263
  Сказки Карельского Беломорья: Сказки М. М. Коргуева. № 57.


[Закрыть]). В этом последнем случае наши сказки очень резко расходятся с традицией, которая в исконных сюжетах не допускает обещания наград, но сопровождает загадывание загадок угрозами. По поводу отличия индийской сказки от русской это подчеркивается, например, М. А. Дикаревым: «В индийских сказках царь не назначает народу никакой награды за отгадывание загадок, но везде они сопровождаются угрозой» [264]264
  Дикарев М. А. О царских загадках. С. 8.


[Закрыть]. Угроза должна подчеркивать серьезность и драматический характер предстоящего состязания, что не противоречит содержанию поздней русской сказки.

Таким образом, мы находим в наших сказках явление своеобразного фольклорного историзма. С одной стороны, сказка запечатлела реальные процессы развития представлений крестьян об отношениях их с представителями правящих сословий, антагонизм по отношению к ним и царскому окружению, мечту о «справедливом» перераспределении богатств и привилегий в соответствии с человеческими заслугами и иллюзорную мечту о добром царе. С другой стороны, сказка выражает крестьянские взгляды и настроения, опираясь на традиционные доисторические формы поэтического мышления, вносит в них изменения, но не отвергает их целиком. Тем самым народная сказка своеобразно отражает исторический процесс, соотнося его с явлениями, с выработанными многовековой традицией представлениями. Несозвучное новой эпохе отметается, но остаются характерные приемы и навыки мысли в оценке положения народа. История отражается в сказке не в оценке сиюминутного, но в исторической ретроспективе.

Вместе с тем есть в рассматриваемых сказках и чисто внешние исторические приметы. В качестве действующих лиц в них часто называются Иван IV и Петр I. Наивно было бы искать в этих сказочных образах портретное сходство с реальными «прототипами». Современник Ивана IV и очевидец некоторых событий его царствования английский врач С. Коллинз, как известно, считал записанные им сказки об Иване Грозном действительными историческими рассказами [265]265
  Collins S. The present state of Russia in a letter to a friend at London. London, 1667 (1671 – 3-е изд.). (2-е изд.: Collins S. An historical account of Russia in a letter to a friend at London. London, 1668); рус. пер.: Коллинс С. Состояние России, описанное англичанином, который девять лет прожил при Дворе царя русского (1679 года) / Пер. Н.П. <Н. Полевой> // Русский вестник. 1841. № 8–9. (То же: Русский вестник. СПб., 1841. Т. 3. С. 161–183, 567–596); Он же. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне / Пер. П. В. Киреевского // Чтения в Имп. Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1846. № 1. С. 1–47. – Прим. В. Ш.


[Закрыть]. На самом деле даже те из них, что напоминают более или менее достоверные факты, на поверку оказываются русским вариантом европейского анекдота, приуроченного к имени Ивана IV [266]266
  Алексеев М. П. К анекдотам об Иване Грозном у С. Коллинза // Советский фольклор: Сб. статей и материалов. № 2–3. М.; Л., 1936. С. 325–330.


[Закрыть]. Но, как показал А. Н. Веселовский, имя Ивана Грозного проникает лишь в те «издавна знакомые сказки и анекдоты, которые действительно отвечали народному пониманию исторического лица» [267]267
  Веселовский А. Н. Сказки об Иване Грозном. С. 149.


[Закрыть]. По мысли исследователя, в отборе сказок, составивших цикл сюжетов, прикрепленных к Ивану IV и его царствованию, сказался «известный такт, руководивший их выбором. <…> Этот такт подсказан был народу его общим взглядом на деятельность царя Ивана» [268]268
  Там же. С. 164.


[Закрыть]. С. Коллинз объяснил в 10 главе своей книги любовь народа к Ивану IV главным образом тем, что царь вел непримиримую борьбу с боярами, ненавистными народу [269]269
  См. об этом также: Алексеев М. П. К анекдотам об Иване Грозном у С. Коллинза. С. 325.


[Закрыть].

Не случайно попадает в наши сказки и имя Петра I. В народной памяти он прежде всего – царь-труженик. Особенно теплое отношение к нему обнаруживается в сказках и песнях, бытовавших в солдатской среде. Имя Петра наиболее полносоответствует характеру образа царя в сюжетном типе «Беспечальный монастырь». Противопоставление энергичного и деятельного царя монахам-тунеядцам во главе с игуменом вполне в духе той оценки, которую народ вынес в своем поэтическом творчестве Петру I. Нелишне вспомнить и известную сдержанность и даже нелюбовь исторического Петра к монашеству и монастырям. Сочувственное отношение сказочного царя к пашущему крестьянину также поддерживается общей оценкой его деятельности в народной поэзии. Сказочники иногда подчеркивают трудолюбие Петра и его близость к солдатской массе. «Петр Великий простую одежду носил всегда, не имел никакой отлички – все одно, что простой солдат» [270]270
  Сказы и сказки Беломорья и Пинежья. № 61.


[Закрыть]. «У нас Петр I быў преобразователь, и то работаў» [271]271
  Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. № 199.


[Закрыть].

Испытания загадками – традиционная сказочная черта (ее истоки – в доисторической социальной практике). Но начиная со Средних веков и вплоть до XIX в. она сохраняется не только в сказке, но и как живая форма социальной крестьянской психологии, в самой жизни. Если это так, то мы не можем утверждать, что сказочные загадки – это всего лишь поэтический прием, не имеющий реального соотношения с действительностью, сказочный вымысел, оторвавшийся от породившей его исторической почвы. Свидетельства этнографов, отмечавших роль загадки в оформлении тех или иных сторон народного крестьянского мировоззрения, чрезвычайно скудны, но тем более интересны. Материал столь специфический и не предназначенный для сообщения человеку постороннему, можно думать, лишь по счастливому стечению обстоятельств мог быть зафиксирован в дореволюционных научных публикациях. Прибавим к этому и его резкую антипомещичью направленность. М. А. Дикарев, придававший большое значение слухам и разного рода толкам, имевшим хождение среди крестьян, собрал несколько очень ценных сведений по интересующей нас теме. Через своих корреспондентов он получил записи характерных загадок, распространявшихся среди жителей казачьего Юга России. Вот одна из них: «Царь и царица загадали: панам три обеда, казакам три бешмета, мужикам три свадьбы. Кто отгадает, тот получит 30 руб.» [272]272
  Дикарев М. А. О царских загадках. С. 4.


[Закрыть].

Смысл подобных загадок расшифровал собирателю один из крестьян: «Царица казала так. – “На карнування буде так: 1) панам обид; 2) казакам хлиб, а 3) мужикам свыта з башлыком”.

Примечание: 1) под словом обед нужно подразумевать сильную обиду для панов; 2) казакам хлеб – понимаются сухари на дорогу во время перегона их на границу, а 3) последнее понимается так, свыта и башлык — это значит полная защита от всяких притеснений со стороны панов. А общий вывод из всего этого – то, что мужики более чем уверены, что во время коронации земля перейдет к ним от всех помещиков» [273]273
  Там же. С. 3.


[Закрыть]. «Народные толки, – справедливо отмечает В. Г. Базанов, – важны для понимания крестьянского мировоззрения, <…> они могут составить прекрасный идеологический комментарий к классическому художественному фольклору» [274]274
  Базанов В. Г. Русские революционные демократы и народознание. Л., 1974. С. 149.


[Закрыть].

В приведенных выше загадках налицо те самые элементы крестьянской идеологии, которые запечатлены в сказке: уверенность в перераспределении богатств (земли) и прав; надежда на справедливого и доброго, сочувствующего крестьянину царя. Здесь необходимо выяснить смысл самого загадывания загадок, к которому якобы прибегают царь или царица. Речь уже не идет о проверке мудрости, в сказке это элемент переработанной поэтической традиции, восходящей к более ранним сюжетам. В распространяемых среди крестьян слухах есть иносказание о предстоящих в будущем переменах. Понятно, почему эти слухи принимают столь необычную форму, связанную с очень древней традицией. Разгадывание загадок в средневековой сказке – привилегия простолюдина, крестьянина в частности. Поэтому в его представлении царь прибегает к понятному для него иносказательному языку, чтобы скрыть свои намерения от помещиков и богатых казаков. Сказка, подобно слухам, в реальность которых верили, тоже может содержать ту же мотивировку иносказательной манеры разговора простолюдина с царем. Так, например, в варианте из сборника Н. Е. Ончукова между царем и стариком-крестьянином, на которого случайно наехал царь с боярами, происходит загадочный разговор. Царь на прощание предлагает старику потеребить гусей с Руси, которые прилетят к нему. Старик понимает, что речь идет о боярах, и отвечает царю: «сколько могу, потереблю». «Не жалей», – говорит ему царь. Приехав домой, он спрашивает бояр, о чем он говорил со стариком, и те не могут ответить [275]275
  Ончуков H. Е. Северные сказки. № 18.


[Закрыть].