Текст книги "Экософия духовной жизни будущего"

Эта экофобность Г.с. проявляется еще и в том отношении, что Г. сводит живой ландшафт, или био-экосистему к (безжизненной) территории: «территориальная общественная система (ТОС) – это сложная, субординированная, вероятностная, развивающаяся, открытого типа система, в которой главнейшую роль играет вопрос управления ее поведением и развитием» [511, c. 135]. Но тем самым Г.с. есть в действительности география социетальная. Впрочем, ведь и социология, и культурология созданы для обращения с обществом скорее как с социетальной, чем просто социальной системой.

Социетальный умысел Г.с. выдает и ее методология: «Сущность географического подхода отражена в четырех принципах: геоториальность (территориальность), комплексность, локальность и глобальность» [511, с. 135]. Жизнь Природы-человека-общества с его культурой, или экологический подход (=живая логика) не входит в этот перечень. Правда, буквально следом Б. С. Хорев отмечает, что «особенность экологического подхода состоит в анализе взаимодействия общества и природы с позиций динамич. равновесия между человеком и природой» [511, с. 135]. Однако анализ расчленяет живую цельность. Более того, включение экоподхода в географические и социокультурологичические методы делает эко-равновесие частным моментом.

Короче: необходима фундаментальная экологизация и этой сферы географии, и социологии, и культурологии также. На наш взгляд, география, социология, культурология, этнология и социальная экология станут формой живого знания, приближением к которой может стать экология социальная…, если будут переосмыслены с позиций Экософии=экологии культуры.

Геракл – полумифический, «легендарный герой» древних греков-эллинов. Почитается также во всем «цивилизованном» мире. Однако его «подвиги» – экологически, мягко говоря, неоднозначны. Конечно, они показывают силу, отвагу, мужество, смелость, находчивость, ум и др. позитивные качества мужчины, но также и хитрость, склонность к насилию над другими народами и Природой, неразборчивость в средствах, коварство и т. п. А. Г. Егурнов в своей работе «Этруски писали по-русски» [154] утверждает, что Геракл был «палачом русского народа» – этрусков [154, с. 7, 18, 20–24, 35, 47], подвергшим геноциду братский народ (он стоял во главе греческого войска, которое – параллельно с римлянами – с двух сторон вели 50-летнюю и 220-летнюю войну с этрусками и уничтожили их).

Изменение нашего отношения к Гераклу с позиций экологии культуры должно послужить одним из симптомов-сигналов нашего общего изменения отношения к цивилизациям эллинов-римлян-Запада в целом.

Герменевтика (от гр. hermeneutikos – касающийся объяснения) может сыграть в культурологии и социологии…, возможно, решающую роль в переходе их с уровня науки (скорее позитивистского толка) на уровень социологии будущего, социологии творчества, экосоциологии, Экософии=экологии культуры. Эпиграфом к пониманию Г. мог бы послужить следующий вывод Ф. Шлейермахера: «Суметь, исходя из собственных умонастроений проникнуть в умонастроения автора, которого собираешься понять… понять автора лучше, чем он сам себя понимал» [цит. по: 184, с. 259]. Так понятая Г. есть форма Живого знания, а значит – сотворчества, есть по сути социология творчества, или экосоциология, т. е. социо-логия, переосмысленная с позиций экологии культуры. В этой связи, думается, что Г. наиболее близка к социологии искусства. «В нем социальный факт рассматривался в качестве некой очевидной неразложимой единицы социальной жизни» [184, с. 259]. Этим Г. качественно превосходит науку: целостность жизни остается за ее пределами. А ведь ее необходимо отныне воспроизводить в основном Человеку, хотя и в соавторстве с Природой, но уже при его ведущей роли. Г. может вывести науку в целом и, в частности, социологию-культурологию… на уровень Творчества Жизни=Культуры Человеком. Ведь в Г. автор нового текста выступает как реальный соавтор герменевтически интерпретируемого текста; а это логический аналог сотворчества-с-Жизнью. В этом смысле Г. может выступить как некий существенный «тренинг», «школа» творчества нового уровня.

В то же время Г. возвращает нас к самым глубинным корням самого изначального сотворчества-с-Жизнью, когда она начала творить ее – в становящемся сотворчестве-с-нею. Этот уровень творчества зафиксирован искусством малочисленных народов Крайнего Севера и мира в целом (Китая, Индии, Африки, Австралии, Америки). Именно этот тип теснейшей, неразрывной эко-связи возрождают феноменология и Г. понятием «жизненного мира», в котором нет объекта, но есть изначальное и вечное субъект-субъектное общение. Человек как субъект сотворчества «всегда «преднаходит» себя в определенной ситуации» [184, с. 260]. Он включает себя в уже имеющуюся жизнь и текст в качестве их реального соавтора, дающего им новую жизнь.

Следующие «основные положения» Г. характеризуют также и наше сотворчество-с-Жизнью. «1. Принципиальная открытость интерпретации, которая никогда не может быть завершена. 2. Неотделимость понимания текста от самопонимания интерпретатора. 3. Выявляя внутренний смысл конкретных явлений духовной жизни, Г. стремилась связать их с логикой развития и историческим контекстом культуры» [184, с. 260].

Поставим вместо «текста» – жизнь, «интерпретатора» – человека=творца, и тогда получим даже нечто большее: Г. есть форма творчества будущего, человека=общества с его культурой=Жизни в их внутреннем тождестве. И это уже – Живая логика творчества.

«Х.-Г. Гадамер (ученик М. Хайдеггера) сделал герменевтическую проблематику универсальной в хайдеггеровском духе: понимание неотделимо от человеческого общения» (цит. по: [184, с. 261]) и экообщения в целом. Жизнь=Культура и ее Творчество Человеком становится тождественной Г.

«Интерпретация есть постижение внутреннего смысла произведения, логики его развития, раскрытие заключенного в нем социокультурного смысла» (цит. по: [184, с. 261]) и его «продление» в будущее, придание самой жизни нового, экологического уровня, когда естественное становится соединением его с искусственным и оно, последнее становится решающим направлением их сотворчества. Жизнь=Культура=Творчество=Истина становятся, как минимум, двумерными, а в пределе – и многомерными, многосторонними. Это многомерность-реальность языка как формы Жизни=Культуры и ее творчества Человеком-обществом. Современное рефлекторно=понятийно=научное «освоение»=подчинение Жизни= Культуры рацио-человеком (в качестве антитезиса) опосредствует интуитивно=образное эко-общение (язычество, Восток)=тезис и их синтез евразийски-русской социокультурой. Мощноe препятствие в переходе от антитезиса=Запада к гармоничному синтезу представляет формальная логика, в т. ч. и как методология позитивистской социологии, но не логика искусства, и в определенном смысле – не логика социологии искусства. Живая логика творчества – логика понимающего осмысления Г., она разрешает противоречие между методом позитивизма и истиной Г.

Г. дает некую модель для понимания не только творчества вообще, но и для одной из его основных форм – социального Творчества, осуществляемого социологией. Для Г. текст существует только как знаковое образование, как «потенциальный смысл, нуждающийся в актуализации, но не художественная ценность» [184, с. 262]. Только в сотворчестве с интерпретатором реализуется эта потенция: текст, культура, социально значимая информация обретает свое второе… n-рождение для новых этапов социальной жизни людей и Природы. Художественно-социальный – есть тем самым – итог сотворчества прежних авторов текста и любого иного, социально значимого произведения с творческими индивидуальностями последующих поколений. Предмет искусства, в т. ч. и предметное знание, включая культурологию-социологию, становятся-осмысливаются как всего лишь предметные носители сотворческих усилий многих прежних поколений со следующими. Эта некая «эстафетная палочка», обретающая все новый и новый социально значимый смысл. «Произведение мыслится как «открытая система», а его смысл и ценность – как исторически подвижные и изменчивые. Поэтому никакое суждение о произведении не может считаться абсолютным, окончательно исчерпанным… художественный смысл перестает рассматриваться исклю-чительно как характеристика текста, как нечто, жестко с ним связанное» [184, с. 262], – но как момент уже не только и даже не столько истории, но и прогноза=будущего. Именно в этом контексте переосмысливается роль и функции культурологии-социологии будущего: каждый социокультуролог по-новому=по-своему переосмысливает свое, социокультурологическое прошлое, свое профессиональное знание: оно тем самым становится живым, развиваемым им на основе своего, личностно=творческого саморазвития. «Безличностность»-«объективность» – внеценностность=вненравственность социокультуролога становится анахронизмом. Он начинает ощущать свою резко возросшую нравственную ответственность за будущее своего общества и мира Жизни в целом.

«Каждый новый герменевтик» и каждое новое поколение «создает совершенно… новое содержание истолковываемого им историко-культурного текста (первоисточника)» и всего вообще социокультурного наследия. «Дело герменевтики» и культурологии-социологии, как и науки в целом – «это не репродукция прежних смыслов, которые вкладывали в текст его авторы», включая Природу или даже начиная с нее, «а производство всевозможных новых смыслов». «Факты текстов при таком подходе понимаются бесконечно пластичными и податливыми, материалом, в котором скрывается неисчерпаемый кладезь самых разных интерпретационных возможностей. Этот «податливый» материал как сгусток переживаний в закапсулированном виде – «вторая природа», сформулированная человеком в прошлом» [184, с. 262]. Здесь почти явная, но очень характерная как бы и не опечатка: сформированная, но также и сформулированная. Но ведь тогда эта, «вторая» природа есть в определенном смысле переформированная, пересформулированная первая, живая Природа, пересотворенная человеком и пересотворяемая всеми последующими поколениями. Но пересотворяемая так, чтобы она, Жизнь, не потеряла бы в этом бесконечном процессе переформулирования своего изначального смысла, своей изначальной способности самовоспроизводства-самосовершенствования.

Все последующие переосмысления=пересотворения должны сохранять Природу живой – со всеми ее тайнами, глубинными неисчерпаемыми смыслами; и не только для того, чтобы она оставалась живой, но и для того, чтобы последующим поколениям было от чего «танцевать», было на чем строить уже свою, неведомую нам Жизнь, вкладывать в нее все новые и новые, свои смыслы, естественно, отличные от прежних и наших.

«Соответственно, социология в своем развитии является историей различных социологических текстов и их разных толкований, каждое из которых может считаться истинным» [184, с. 263], а потому – достойным своей реализации в практике социального (социокультурного) творчества, или творчества социальных структур, а через них и посредством них – творчества и Человека=Творца и Жизни в целом. Более того, культурология-социология должна быть понята с позиций экологии культуры еще и как «банк идей» социальных проектов, ждущих своей «очереди» в деле их реализации в процессе созидания нового социума – социума творчества Жизни=Культуры. Такая культурология-социология нового уровня и есть искомая социология творчества Жизни=Культуры, или экосоциология, – будущее всей системы социально-гуманитарных, в т. ч. и культурологических-социологических наук. Словом, Г. – это тайна=«зародыш» будущей, Живой социологии и, конечно же, Экософии=экологии культуры.

Но ведь примерно так, герменевтически понималась история социокультуры на Вос-токе. Вся она есть реализация все новых и новых интерпретаций первых мудрецов (кит. «совершенномудрых»): творцов Вед, Будды, Лао-цзы, Чжуан-цзы, Конфуция, Христа, Мухаммада… Но здесь же таится и фундаментальные его социо-самоограничения, преодоленные Западом. Эллины сменили общую социокультурную парадигму творчества, Восток – нет. Эллины-Запад переинтерпретировали свою социо-историю вплоть до смены знака: хорошее стало плохим, и наоборот. Это и ускорило общие темпы развития, но придало им одномерно=однобоко=ущербный внешне=предметно=деятельный умысл. Самому Западу «выпрыгнуть» из этой «колеи» почти невозможно. Но и Восток слишком доверчиво= некритично принимает опыт Запада. Остается лишь евразийско=российский опыт относительно органичного соединения двух начал, доныне не совмещаемых между собой напря-мую, непосредственно.

Г. дает дополнительный инструментарий для такой, синтезирующей интерпретации Востока и Запада. Более конкретно это означает как бы возврат к восточной ориентации на совершенствование творцов (=интерпретаторов), – что является более фундаментальным процессом, нежели просто все новое и новое раскрытие своих творческих способностей в интерпретациях «текстов» социокультуры. И в этом смысле тоже Г. – «ключ» к тайнам социокультуры – Живой социологии будущего и, кончено же, Экософии=экологии культуры.

Гиренка концепция как предпосылка экогармонизации философии. Фундаментальный прорыв в философии совершил Ф. И. Гиренок, особенно своей монографией «Пато-логия русского ума (картография дословности)» (М., 1998, 416 с. [122]). Он сближает с Востоком образ-понятие дословного, которое у него почти равно дорационализированному, т. е. восточному, а значит, и искусству, и поэтическому слову. На этой реальной основе Ф. И. Гиренок и строит свою философию дословности, а точнее: русскую экософию, глубинно родственную восточной мудрости [457, c. 88, 108–111]. Их синтез ведет к экософии Востока [478; 480 и др.], включая восточные варианты живой логики творчества, – которые гораздо более адекватны, чем философия, логика, наука, с нашей точки зрения, для решения проблем выявления и эффективно-гармоничного использования способов реализации оснований, истоков, сути, перспектив культур Востока, включая его филологию, – но делая особый акцент на дальнейшее движение в деле создания экологии культуры.

Гиренок Федор Иванович.

Перед Россией и миром стоит одна, общая для всех нас проблема, по-настоящему еще не понятая, а потому – и не решаемая: изменения себя, своего мировоззрения, своей культуры (включая науку-технику-экономику…). Эту проблему решить можно, опираясь на самые древние, дословные традиции, т. е. будучи, для начала архео-мудрецом, соединяя живую, дословную мудрость с последним словом философии-социологии-культурологии, что и означает: быть архео-авангардистом [122, с. 407 и др.], выходя за пределы и цивилизации, и философии-социологии-культурологии-логики-науки… на следующий, пост– и метауровень.

Движение в этом направлении и его Программа должны состоять, по-видимому, из двух основных этапов: 1) осмысление истоков нашего, специфически русского (славянски-евразийского-третьего) пути и 2) непосредственно построение нормативного прогноза. Гиренок в принципе осуществил первый этап. Следующая задача – разработка прогноза, для построения которого необходимо доосмысление и переосмысление с позиций Экософии=экологии культуры того, что сделал Гиренок.

В Гиренке много обаяния и большое продвижение мысли. Он вообще раскован и во многом освободился от догм, языка философии (хотя все же не во всем). Он в определенной мере свободен даже от самого себя и, уж тем более, от духовных тенет западной идеологии. Именно здесь выявляется одно из двух основных достижений Гиренка: демонстрация реальной альтернативы капитализму – это, во вторую очередь. Основное же – осмысление мировоззрения дословного Детства. И в этом смысле Гиренок – экософ, экосоциолог, психолог, репрезентирующий (представляющий) дословное Детство по преимуществу, почти игнорирующий специфику остальных половозрастных групп населения: женщин-мужчин-старших. Более того, Гиренок смотрит на них с некоторой долей подозрения и сомнения, хотя в то же время несколько некритично воспринимая язык их понятийного мышления.

Эко-социологичность творчества Гиренка именно в этом и видится: он хорошо, отчасти даже некритично, выражает общую систему настроений-мнений детей. И в этом – уникальность его творчества (в чем он сам, возможно, не отдает себе отчета). И поэтому он – не совсем философ и даже не в полной мере социофилософ. В этом смысле мы пытаемся продолжить ту линию отношений Гиренка со своим соавтором и женой: «Она меня сразу поняла. Разгадала. Когда я сам еще ничего не понимал. Ведь я работаю в режиме немой речи, а она настоящая русская интеллигентка» [122, с. 404] и настоящий философ (и даже в некоторой мере – экософ). Хочется надеяться, что социоэкософия Гиренка будет им понята хотя бы в будущем. Для него это – подвиг, ибо будет означать его «повзросление», «возмужание», и он сможет стать рефлексивнее, что необходимо фило-экософу, но «вредно» ученым, которыми манипулирует правящая элита посредством философии-логики…

Конечно, Гиренок – не «чистый» социолог, но еще и фило-(эко)соф, что и соответствует традиции русской культуры, в частности, принципу цельности, а он – альтернативен по отношению к принципу предметной расчлененности – основному принципу организации техно=цивилизации Запада.

Но Живая цельность имеет два основных уровня: 1) изначальной нерасчлененности и 2) синтезированного состояния, полученного путем гармонизации, или возрождения цельности из предметно=расчлененной техно=цивилизационной системы. России свойственны они обе. В прошлом акцент делался на первом из вариантов, ныне он должен сдвигаться на второй. И одно из основных направлений такого перехода – социология целостной жизни общества: русского и российского. И в этом смысле русская социология (и культура в целом) потен-циально-актуально прогностична, есть русская социология будущего, в полной мере опирающаяся на Экософию=экологию культуры, т. е. – экосоциология.

Рассматривая человека, как и мироздание (Природу)=общество (русское и российское)=государство и исторически (как прошедший этап его эволюции), и социологически: с позиции анализа его настоящего (а тем более прогностически – гл. обр., экософски) как живую цельность, понимаем: он – не только дитя. Хотя, прежде всего, конечно же, дитя. Дитя Природы. Человек – это еще и взрослый: женщина + мужчина и престарелый мудрец. И это – качественно разные типы творческой личности, развивающие, а не отрицающие изначально «живую мудрость» Детей, включая Гиренка.

Их различение – при их общем противопоставлении западной техно=агрессивно= потребительской цивилизации – комплекс проблем логически следующего уровня. Их решение существенно облегчается фактом наличия «Пато-логии русского ума» Гиренка.

И эта цивилизация, и выражающая ее суть западная философия (а вся философия – рацио-западная) – патологичны (в социо-психиатрическом, не в гиренковском смысле). Для решения проблем следующего уровня необходимо более четкое 1) противопоставление пато-логии (русской философии) и патологии Запада, а также 2) различение – без противопоставления – дословности и трех (и даже четырех) типов живого слова при осмысленном сдвиге акцента на Слове (без принижения бессловестности и дословности), в т. ч. и на тех глубинах живого слова, которые опираются на глубокое основание дословного.

И тогда возникает возможность дать систему культур в динамике, что, в свою очередь, есть непосредственное условие и приближение к прогнозу. Конечно, вся концепция (социа-льной) «пато-логии русского ума» меняется, но зато обретает новую жизнь в рамках нового, Живого целого (в отличие от «полуживого»=патологично-полупатологичного целого у Гиренка.

Общая установка в нашем стремлении развития концепции Гиренка – более последовательно=системное различение двух смыслов большинства его понятий: философии чувства, мысли, логики.

В целом концепция Ф. И. Гиренка представляет: 1) осмысление дословного детства русского народа, в т. ч. и посредством категориального аппарата русской эко-философии и западной философии; 2) рассмотрение с этих позиций этих последних.

Первая из них исключительно важна, ибо дает подлинно фундаментальное основание для построения прогноза русской культуры и культуры России=мира будущего. Сложность, успешно им преодоленная, – в выработке специфично-детского угла зрения и последовательном проведении им этой позиции во всем своем творчестве.

Сопоставление творчества Гиренка с мировой культурой показывает его глубинную близость со всеми изначальными культурами мира, Японии, Индии, в особенности с культурами Африки, доколумбовой Америки, Азии, Австралии и Европы. В частности, этот тип культур в особо нетронутом, как бы «замороженном» виде сохранился народами Крайнего Севера России [101; 483 и др.] и малочисленными народами Алтая, Кавказа, а также Китая, вообще синоцентричного мира.

Логико-теоретическая трудность здесь в том, что нужно мысленно, логически выделить специфику Детства и последовательно, системно отличить ее от общеконтекстуального содержания современной культуры, философии-социологии-культурологии. Но это различение есть «позитивная поляризация» (по мысли Питирима Сорокина), следующая интуитивной, живой логике, но отнюдь не формальной логике и не диалектике.

И живая логика – это прежде всего Логика Детства. Ей и следует Гиренок, хотя не вполне осознает это. Но живая логика имеет еще и другие уровни, однотипные с животворной логикой Лао-Чжуан-цзы, индуизма, но не сводимые к ней (в отличие от Гиренка, который запредельно универсализирует мироощущение детей, их наивность, их логику…).

Это различение можно начать с установления в понятии субъекта более фундаментального смысла, нежели используя понятие объекта социальной предметной деятельности. Здесь голос Гиренка обретает прямо-таки прокурорские интонации: «Проблема субъекта – это проблема вменяемости. Поиск виноватого. Вот капитал. Это – субстанция-субъект. Самовозрастающая стоимость. А это – люди наемного труда. Нищие. Я – капиталист, но я не отвечаю за людей наемного труда, за их нищету. Я персонифицированный капитал. Субъективная пришлепка к капиталу, который как стихия, как дождь. Вне субъективности. Я – символ. И поэтому я невменяем. Символизм ХХ в. закодировал абсолютную невменяемость людей. Бессубъектную безответственность тех, кто мыслит дуально [122, с. 231], философски, социологически-культурологически, научно, формально-логически…

Глобализация (Г.) – процесс установления общепланетарных связей, принципов, норм общения. Ныне Г. – гл. обр. американского происхождения (осуществляемая в интересах правящей страты США). Хотя в принципе Г. имеет потенциально большой общечеловечески=биосферный смысл. Этот смысл заключается в позитивном решении глобальных эко-проблем, – а не в их обострении, как это по существу получается в контексте вестернизации. Ныне этот вестернизаторский «плавильный котел» распространяется на весь мир. А он смертельно опасен своей унификацией, что лишает саму Жизнь и ее творчество Человеком абсолютно необходимого многообразия. Это последнее и есть реальный смысл разрабатываемого нами варианта Г., – как и глобальной культуры будущего, – основание-контекст-цель-смысл которой – регулируемое творчество Жизни Богочеловеком.

Лишь при этом варианте Г. решаются проблемы глобальных экологических изменений и человечество выходит в своем развитии на качественно новый уровень.

Ю. А. Агешин

Глобальные экологические изменения – необратимые изменения в биосфере Земли (потепление климата, сокращение озонового слоя, глобальное загрязнение и снижение биологического разнообразия), оказывающие существенное влияние на глобальные, региональные и местные экономические и социальные системы и требующие поэтому пересмотра экономической политики, а также мер по институциональной адаптации к происходящим пере-менам.

Эту ситуацию можно и следует назвать начавшейся экокатастрофой. Но такая квалификация реального состояния дел требует не просто констатации фактов, но и активных действий, адекватных по своей фундаментальности этим фактам.

Это значит: 1) взятие человеком на себя нравственной ответственности за дальнейшее воспроизведение жизни на Земле уже нами, человечеством; для чего необходимо 2) приступить к повышению духовно-творческого уровня человека с целью его развития в Богочеловека=Сотворца Жизни. Для этого требуется пересмотр далеко не только экономической, но и всей вообще эко-общекультурной политики. Более того, требуется нечто гораздо большее, чем «институциональная адаптация к происходящим переменам», а именно: повышение нашего общего творческого потенциала до уровня, когда мы сможем решать эти эко-проблемы беспрецедентной фундаментальности. В принципе эта проблема решабельна на основе эко-гармоничного синтеза культур именно с целью креативизации совр. человека в Богочеловека=творца Жизни.

Ю. А. Агешин

Гностицизм (от гр. гносис – познание, знание;) – «первый этап широкого религиозно-философского течения поздней античности и средневековья, т. н. «гностичных религий», включающих Г., манихейство, дуалистичность средневековой ереси (павликане, богомилы, катары и т. д.)… Стремился дать обобщающий синтез различных восточных верований (иудаизма, зороастризма, вавилонских и египетских религий), христианства, греч. философии и мистериальных культов…» [425, c. 118].

«В целом для Г. характерна концепция единого (живого. – К. Ш.) начала, развертывающегося в серии эманаций, и иерархического строения умопостигаемого мира, наряду с этим иногда предполагается существование мрака-материи, или хаоса (офиты, гностики у Плотина)… Специфичным для Г. является антикосмический дуализм: мир предельно удален от бога и есть его антипод. В противоположность иудейско-христианской традиции, гностики помещают между богом и миром серию ипостасей…, функция которых заключается не в том, чтобы соединить идеальное и материальное (как в неоплатонизме), а, наоборот, разделить их.

Центральное место в учении Г. занимает человек как средоточие мирового процесса. Он, хотя и является тварью темных сил мира, по своей субстанции не принадлежит ему. Эта его божественная субстанция часто принимает форму первочеловека, или антропоса. Душа иноприродна и по сущности своей принадлежит надкосмической сфере (Василид). Наряду с дуализмом души и тела в Г. существует и трихотомическое разделение человека на «духовное», «душевное» и «телесное» [425, c. 118].

Г. позволяет видеть-осмысливать мир как многомерно=живой, что требует, чтобы и знание, и его логика тоже стали бы живыми, сохраняющими=творящими Жизнь.

Концепция знания, гносиса, – ядро Г. В известной формуле гностика Феодота суть гносиса заключается в ответе на следующие вопросы: «Кто мы? Кем стали? Где мы? Куда заброшены? Куда стремимся? Как освобождаемся? Что такое рождение и возрождение?». Познание человечеством своего внутреннего «Я» делает возможным и познание мира, того, «что есть, что было и что будет?». Такое всеобъемлющее знание… дарует человеку спасение. В гносисе человек преодолевает свою двойственность и разорванность, через человека происходит преодоление бытием своей расщепленности и восстановление распавшейся гармонии… Г. выступает как своеобразная метафизическая утопия, провозглашающая братство, равенство и единство людей (соч. Епифания «О справедливости» и др.).

В целом Г. предстает… как попытка найти новый мировоззренческий синтез и сыграть значительную роль в генезисе и развитии средневековой культуры как на Западе, так и на Востоке» [425, c. 119].

Так понятое знание – живое. Ему соответствует, естественно, тоже живая логика особого типа, преобразующая животворную логику Востока в Человечную логику гуманистичного (в т. ч. и западного) типа (напр., Гете).

«Гордиев узел» – рассказ или притча об Александре Македонском, ученике Аристо-теля. В Малой Азии в период похода Александра ему предложили развязать узел, который не мог развязать никто из восточных мудрецов. Александр рассек этот узел мечом, и тем «решил» проблему. Эта притча трактуется обычно как аналогия при решении целого класса сверхсложных, запутанных задач. В принципе эта история может быть понята как своеобразный эпиграф ко всей последующей антично-западной цивилизации, которую можно вести от Аристотеля-Александра.

Античность, действительно, разорвала всю систему своих сложнейших взаимосвязей с Природой. «Мечом», рассекшим «пуповину», связывавшую человека с Природой, была формальная логика (=гносеология=философия=наука), созданная Аристотелем, но также и вся философия=наука в целом, включающая социетальную социологию. Можно даже сказать, что эту родовую связь «рассек» скорее Аристотель руками Александра, чем сам Александр (и его армия). Ведь имеются данные о том, что Аристотель был и основным (если не единственным) военным советником великого полководца.

Точнее говоря, решительное «отсекание»=выделение человека из Природы начали еще до Аристотеля Сократ-Платон, атомисты-софисты… Аристотель же по-новому соединил «разрубленные» прежде живые части доантичной (=восточной=экофильной) культуры. И тем создал качественно новое, техно-квазиживое целое – цивилизацию=философию=логику=науку, социетальную социологию-культурологию, введя «меч»=предмет=вещь (потребления) в ту структуру, которая прежде была всецело живой, а совместными усилиями античных философов была превращена в нечто, очень активное и похожее на живое целое, но закодированное на самоаннигиляцию=экокатастрофу.

Продолжая названый образ, ныне мы должны решить гораздо более сложную проблему как бы «обратного» оживления раковоподобной цивилизации в живое «тело» культуры, но уже иного уровня, осознанно творимого Бого=Человеком, продолжающим дело=творчество самой Жизни, а социетальной системы – в Социум творчества Жизни=Культуры. А это возможно только в контексте Экософии=экологии культуры.