Текст книги "Царское прошлое чеченцев. Власть и общество"

По истории школы и народного просвещения в разное время были защищены диссертации (о научно – просветительской и педагогической деятельности) П.К. Услара (Т.А. Бекоева), Я.М. Неверова (И.Е. Хатаев), К.М. Атажукина (А.Г. Кудзаева), однако в этих диссертациях предметом исследования является научно – педагогическая работа этих личностей в крае, мы же подробно рассматриваем условия и факторы становления и развития просветительского и общественно – педагогического движения на Северном Кавказе и конкретно на территории Чечни. Частично затронуты проблемы нашего исследования в статьях В.Д. Магометовой «Роль передовой русской интеллигенции в просвещении и развитии культуры среди горцев Северного Кавказа во второй половине XIX века», Г.М. Мамбетова, Г.Ш. Каймаразова «Просвещение народов Северного Кавказа в конце XIX – начале XX века»³³⁷. Однако в вышеперечисленных изданиях, главным образом, рассматриваются лишь общественные или просветительские воззрения писателей и культурных деятелей Северного Кавказа второй половины XIX – нач. XX в., что в настоящее время уже не достаточно для полного и всеобъемлющего рассмотрения темы³³⁸.

Интересная и актуальная работа Е.С. Арляповой «Этнополитические процессы в Чечне: 1917–2000 гг…», не лишена некоторых недостатков. Так автор сделал заключение о заметной приверженности чеченцев к архаичным формам ведения сельского хозяйства и трудности адаптации к его более прогрессивным формам. Хотя тут же автор акцентирует внимание на традиционном культе земледелия, широком распространении кустарных промыслов, что, по мнению диссертанта, указывает на «несостоятельность в научном плане сентенции о природной (генетической) предрасположенности этноса к войне в виду неприспособленности к ведению мирной созидательной хозяйственной деятельности»³³⁹. По мнению диссертанта М.И. Алхазурова чеченское общество сумело успешно адаптироваться в новых условиях послевоенной экономики, хотя традиционный образ жизни, общественное устройство, внутриэтнические взаимоотношения подверглись значительным социально – политическим трансформациям. В Чечне сложилась новая политическая ситуация, возникшая на основе аграрной, судебной и административных реформ 60-70-х гг. XIX столетия. Цель этих преобразований, по мнению Алхазурова, состояла в том, чтобы найти механизмы устойчивой интеграции чеченского общества в социально – политическую модель Российской империи. Межнациональные, экономические, политические и культурные связи с соседними народами способствовали этническому обогащению и культурному развитию чеченцев³⁴⁰. Большой обзор работ, освещающих историю национальных проблем России в Internet представил в своей докторской диссертации Д.С. Ткаченко. Диссертант особо указал на то, что при работе с Internet, как источником непроверенных данных, исследование должно строиться, прежде всего, на материалах официальных порталов и сайтов³⁴¹.

Как известно, родной язык, устное народное творчество, мифология, символика, искусство, семейные традиции, обычаи, обряды, народные игры и другие средства являются могучим пластом для развития духовной культуры народа. Национальные духовно-нравственные ценности формируют качества патриота и гражданина, что прослеживается на тысячелетней истории чеченцев – народа древнейшей культуры. К сожалению, духовное наследие чеченцев слабо изучено и ещё менее используется в формировании мировоззрения, обогащении духовно-нравственной жизни населения республики³⁴². С легкой руки представителей средств массовой информации за этнической группой чеченцев довольно прочно закрепилось определение «малый народ». Оперируют им как в масштабе России, так и в масштабе Северокавказского региона. Это неверно – немногие из населяющих Российскую Федерацию народов могут сравниться численностью с чеченской группой. Еще более неоправданна характеристика «малый народ» применительно к чеченцам в масштабе Северного Кавказа. Чеченская этническая группа – традиционно одна из самых многочисленных в этом регионе. Она была бы еще больше, если бы не массовое выселение чеченцев в Османскую империю и Среднюю Азию, когда нация лишилась значительной части своих соплеменников³⁴³.

Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин назвал Кавказскую войну «мужественной борьбой народов Кавказа не только за выживание на своей родной земле, но и за сохранение самобытной культуры, лучших черт национального характера…». В Майкопе в 1993 году впервые после изгнания горцев с Кавказа в результате Кавказской войны зарубежные черкесы, коих насчитывается по некоторым данным, около 3,5 млн., посетили землю своих предков. В Карачаево – Черкессии в 1994 году 21 мая объявлено ежегодным нерабочим Днем памяти жертв Кавказской войны. Стремясь восстановить историческую справедливость, черкесы считают необходимым признать на законодательном уровне, что адыги, ногайцы, чеченцы, ингуши и другие народы подверглись геноциду со стороны российского самодержавия³⁴⁴.

В последние годы издана целая серия работ иностранных авторов северокавказского происхождения: «Черкесская интеллигенция в эмиграции» Иззета Айдемира (1991 г.) и две книги Сефера Берзега «Писатели в кавказской диаспоре» (Самсун,1995 г.) и «Выдающиеся деятели кавказской эмиграции» (Стамбул,1996 г.); рассказывающие о сложном и неоднозначном процессе мухаджирства кавказских горцев. К сожалению, многие из них носят библиографический характер и мало дают исторических фактов³⁴⁵. Благодаря исследованиям Ф. Бадерхана, С. – Э.С. Бадаева историография мухаджирства обогатилась характеристикой трудов арабских и турецких учёных, переведённых на арабский язык³⁴⁶. Ф. Бадерхан считает, что «нельзя считать познанной историю народов Северного Кавказа без изучения той её части, которая развивалась на чужбине», отсюда он выводит актуальность данной исследовательской темы³⁴⁷.

Работы историков северокавказского происхождения, проживающих в Турции, Иордании и Сирии – Иззета Айдемира, Нихада Берзаджа, К.Т. Хайралла, Шевкета Хавжока, Хагандога, Тарик Гестепе и других не очень глубоки по уровню исследования темы, их нужно использовать критически³⁴⁸. Все они внесли определённую лепту в исследование данной тематики. Однако нельзя преувеличивать их значение, прежде всего в силу их эклектичности и субъективизма, нежелания или неумения акцентировать внимание на выяснении основных причинно-следственных связей широкомасштабных переселений северокавказских горцев.

Некоторые зарубежные авторы косвенно касаются, в частности, жизни «черкесов» на чужбине. Сириец А.В. Закария в книгах «Племена Шама» (1984) и «Путешествие» (Дамаск,1986) отводит этой теме много места, затрагивают её и другие исследователи, пишущие о современных странах Ближнего Востока. В работах авторов кавказского происхождения проблеме жизни диаспоры посвящаются монографии, уделяется много внимания истории Кавказа. В этом ряду можно указать на книгу Иззет – паши Джунатока «История Кавказа» (1912), Берзеджа Нихади «Выселение черкесов» (1987), Р. Трахо «Черкесы», публициста М. Ечеруха «Роль кавказских горцев в политической и общественной жизни Турции» и другие работы³⁴⁹. Шавхат Ал – Муфти Хабажока в своей книге «Императоры и герои в истории Кавказа», в частности, писал: «Только глупое правительство поощряет переселение с такого столь важного стратегического района, как Северный Кавказ»³⁵⁰. Исследование израильского профессора М. Гаммера, посвящённое Кавказской войне и выполненное с привлечением российских и зарубежных архивов, помогло определить главную причину территориальных реформ на Восточном Кавказе во втор. пол. XIX в. Автор в своей работе опирается на малоизвестные и неизвестные в нашей историографии документы, хранящиеся в архивах Англии, Турции, Австрии, Германии, Франции, Финляндии и других стран. Это дало возможность ему увидеть движение Шамиля в контексте сложных противостояний и борьбы геополитических интересов Турции, Ирана, России, Англии, Франции, столкнувшихся на Кавказе в XIX веке³⁵¹.

Важная черта в современной историографии в нашем отечестве состоит в том, что попытка самоанализа связана и со стремлением взглянуть на себя со стороны. Об этом свидетельствует возросший интерес к зарубежной историографии, прежде всего западноевропейской и американской. Очевидно, что обогащение нашего знания об истории России тесно связано с полнотой, кругозором видения, т. е. изучением ее истории специалистами разных стран, историографических школ, философских воззрений, политических убеждений. Вместе с тем взаимодействие отечественной и зарубежной историографии открывают простор для компаративного (сравнительного) изучения исторических судеб России и Запада. Сегодня эта вечная проблема наполняется особым смыслом «выбора пути». Только полное знание о полифонии мировой историографии (отечественной и зарубежной) позволяет увидеть истинный путь движения исторической науки – путь сложный, противоречивый, неоднозначный, но, хочется думать, прогрессивный³⁵².

Западные ученые в своих исследованиях пришли к необходимости разработки принципиально новой, пластичной методологии изучения Кавказской войны, способной вобрать и переплавить все ее на первый взгляд «невероятное», в том числе контрастное, многообразие. Они предложили выйти из круга традиционных объектов интереса историков, связанных с описанием необъятной фактографической картины войны в терминах «завоевательный» – «свободный»; «справедливый»

– «несправедливый»; «прогрессивный» – «реакционный»; «отсталый»

– «просвещенный»; «верный» – «ложный» и т. д. В отдельных американских исследованиях последних лет Кавказская война рассматривается не как поле классического вооруженного столкновения, а как процесс сложного и во многом плодотворного взаимодействия людей, представляющих разные культуры, идеи, традиции. Данная парадигма отражает сравнительно новое веяние западной гуманитарной мысли, получившее название «ориентализм».

Ориентализм воспитывает глубоко диалектический взгляд на межкультурные границы, не как на непроходимые барьеры, а как на стыковые зоны непростого, но все более интенсивного и благотворного общения, которое постепенно изменяет изначальный тип взаимонеприязненного восприятия, закладывая предпосылки для взаимопроницаемости, взаимообогащения и компромиссного сосуществования в рамках сверхструктур. Диалектика внутренней жизни этих сверхструктур выражается в сложном взаимодействии центробежных и центростремительных сил, образующих парадоксальное единство: чем больше разноименных элементов, заряженных энергией взаимоотталкивания, тем выше потребность в смягчении и примирении их с помощью емкой государственной оболочки, выполняющей функции третейской инстанции и плавильного котла. Этот подход открывает новые возможности постижения цивилизационной природы и особенностей эволюции Российской империи, включая ее высокую жизнеспособность³⁵³.

Из работ западноевропейских и американских исследователей интересны статьи и монографии следующих авторов: Нормана Льюиса, де-Пру, Г. Шумахера, Г. Бела, В. Кюине, Анны Коле, Катру и других. В целом они носят описательный характер и не отражают роли северокавказских общин в социально-экономической жизни стран их проживания³⁵⁴. Английский историк А. Рибер в книге, посвящённой деятельности А.И. Барятинского на Кавказе, высказывал мнение, что русское управление Кавказом гораздо больше, чем британское владычество в Индии, строилось на учёте особенностей общественно-экономического уклада жизни других народов³⁵⁵. В 2002 г. вышла в свет статья Станислава Гизильского «Rosja – Czeczenia: powstanie Szamila», в которой автор подробно останавливается на сложных вопросах русско – чеченских отношений, начиная с XVI века и до завершения Кавказской войны. Существенным недостатком данной работы является полное отсутствие архивных источников, автор опирается на работы своих предшественников – кавказоведов. В 2006 году была издана книга известного ученого Моше Гаммера. Эта монография имеет хорошо фундированную основу, что в основном не свойственно для зарубежных исследователей. М. Гаммер привлек широкий круг первоисточников, работы российских исследователей. Книга оформлена поэтическими предисловиями и высказываниями известных деятелей. В конце монографии представлены документы, характеризующие изучаемую эпоху. На работы Моше Гаммера ссылаются не только почти все западные кавказоведы, но и российские исследователи³⁵⁶.

В 1877 году на английском языке вышла книга Ж. Брамса «Закавказье и Арарат»³⁵⁷. Автор приехал в Закавказье через Россию и его сведения взяты в основном из официальных источников, что нашло своё отражение в оценке отдельных положений. По мнению автора, у племён Северного Кавказа нет оснований быть недовольными управлением царизма, хотя иногда он и замечает недостатки русских чиновников, как, например, взяточничество³⁵⁸. В 1915 году также в Лондоне была издана книга, которая называлась «Скиталец на Кавказе». В ней автор рассказывает читателям о своём путешествии по Тереку и Закавказью³⁵⁹. В 1987 году в Лейпциге вышла книга, в которой подробно рассмотрены пребывания многих европейских деятелей на Кавказе³⁶⁰. А. Герберт, работавший некоторое время в Российской империи, считал, что развитие ресурсов Кавказа тормозилось установившейся системой правления.

Тем не менее, в интересах власти он представлял эти действия оправданными, т. к. таким образом, опасность создания imperium in imperio, которая при определённых обстоятельствах могла бы взять курс на отделение и которая во все времена могла бы проводить собственную местную политику, не укладывающуюся в схему имперского правительства и не учитывающую международные осложнения, которые подобная политика может за собой повлечь, исключалась³⁶¹.

Стремления царизма не ограничивались присоединением Кавказа, они шли дальше, т. к. борьба России за мировые рынки, расширение своих владений вынуждала её создавать новый плацдарм для воздействия на Европу и добиваться повышения своих «акций» в Азии. Таким плацдармом, по словам немецкого историка О. Риттера, являлся Кавказ³⁶². Россия обрела твёрдую почву в естественных укреплениях Кавказа и, в случае столкновения с другими державами, могла за ними укрыться, усилиться и вновь перейти в наступление. По утверждению Риттера, Кавказ настолько упрочил положение России, что нападение противника с южной стороны должно было неминуемо завершиться его поражением, благодаря наличию на Кавказе естественных и природных укреплений. О. Риттер, затрагивая впоследствии вопрос о взаимоотношениях России с народами Кавказа, объясняет поддержку России последними их слабостью. По его мнению, Россия, не встречая большого сопротивления со стороны противников, без всякого страха проводила агрессию на юге. Очевидно, Риттер просто «упустил» из виду, что именно за усмирение Кавказа Россия вела полувековую борьбу³⁶³.

Именно на Западе широко распространена геополитическая традиция, в основе которой лежит вера в изначально присущее России стремление расширяться и «порабощать» присоединённые территории. Среди ключевых понятий этого направления – русская колониальная «экспансия», «наступление» на Азию и противостоящий этому северокавказский «щит» или «барьер»³⁶⁴. Особенность данных работ – игнорирование российских архивных источников. Классическим трудом этого направления считается вышедшая ещё в начале века работа Дж. Бэддли «Завоевание Россией Кавказа». Из современных работ самой яркой можно считать «Большую игру» Питера Хопкирса, в которой автор включает Кавказ в гигантское «поле битвы» великих держав за влияние в Центральной Азии³⁶⁵. В 1990-2000-х годах особенно много вышло монографий, посвященных истории Кавказа³⁶⁶

Известный специалист в области российской истории профессор Геттингенского университета (ФРГ) Дитрих Гайер в своих работах предполагает, что российская завоевательная политика являлась своеобразным компенсаторным механизмом экономической слабости России. Д. Гайер считает, что экспансия в так называемые внутренние колонии способствовала интеграции периферии в российскую экономику, расширяла возможности источников сырья и рынков сбыта. В Российской империи методами раскола или интеграции общества, по мнению ученого, выступали война и экспансия. Признавая необходимость некоторой корректировки тезиса немецкой историографии о «традиционной тяге Российской империи к гегемонии, а российского народа – к объединению славян и ортодоксальных христиан», Д. Гайер тем не менее весьма определенно указывает на связь политики верховной власти с националистическими интересами, рассматривая российскую завоевательную политику либо как «следствие заявления идеологии национализма», либо как «стремление политической элиты к международному престижу»³⁶⁷.

Безусловно, прав был профессор И.А. Ильин, писавший в статье «Мировая политика русских государей», что в «Европе не нужна правда о России, ей нужна удобная для нее неправда. Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы «цивилизовать ее по – своему»; угрожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить; реакционная, чтобы для нее можно было сделать революцию и требовать для нее республики; религиозно – разлагающаяся, чтобы «вломиться» в нее с пропагандой реформации или католицизма; хозяйственно – несостоятельной, чтобы претендовать на ее сырье или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии»³⁶⁸. Западная пропагандистская машина действовала, отлажено по всем направлениям. Так, в Лондоне вышла серия карт, на которых Россия изображена в форме гигантского спрута, протянувшего свои щупальцы по всей Европе³⁶⁹.

Концептуальной основой западной публицистики, посвященной России, служила идея о русском варварстве. Английский дипломат Спринг – Райс настойчиво писал о «варварской душе» России. Русских он считал азиатами, только несколько изменившими свой облик, «слегка облагороженными». В этом с ним соглашался и Теодор Рузвельт. Рузвельт разделял мнение некоторых немецких ученых о славянах как «неисторическом племени». Многие западные мыслители придерживались мнения, что русские – отсталый народ, и им еще предстоит немало пройти, чтобы избавиться от «последствий» татаро – монгольского ига. Особенно, по их мнению, варварство проявляется у русских по отношению к подчиненным народам – кавказцам, евреям, немцам. Представление об изначальной неполноценности русских было настолько глубоко укоренено в мысли Запада, что в тоне авторов, с похвалой отзывавшихся об успехах экономического развития России на рубеже XIX–XX вв., чувствуется удивление способностью русских двигаться по пути прогресса³⁷⁰. Пауль Рорбах в своей работе, изданной в Лейпциге в 1904 году указывает на русское ведущее положение в международной политике в Средней и Восточной Азии. Он описывает природу и этнографию Кавказа, рассказывает о взаимоотношениях России с Турцией³⁷¹.

В 1953 году вышел труд американского историка В. Аллена «Кавказский театр войны»³⁷². Книга сугубо военного характера. В ней описаны события на Кавказском театре в ходе войн 1828–1829, 1853–1856 и 1877–1878 годов. В исследовании К. Акара представлено описание Кавказа и горцев в российских военных и общественно – политических источниках в период Русско – турецкой войны 1877 – 1878 гг.³⁷³. В своей работе, вышедшей в свет в 1975 году, Г. Райнлендер политику России на Кавказе определяет как «регионализм». Историк М. Эткин обращает внимание на постепенность мер в организации управления на Кавказе, считая это особенностью политики России³⁷⁴.

В 1988-89 гг. вышел на Западе ряд изданий, в которых подробно рассматривается история империй и противостоящих государственных интересов и прав определенных групп населения³⁷⁵.Авторы книги «Северный Кавказ: народы на перепутье» сознательно не встают на позиции ни одной из сторон в политической игре. Их задачей было подчеркнуть важность прав человека, прав этнических меньшинств в государстве ³⁷⁶. Традиции консолидации и сепаратизма в социальных иститутах и исторической памяти народов проанализированы в исследовании В.Снирелмана³⁷⁷. Подробно рассмотрена история фронтира, ислама на Кавказе, начиная с IV в. до 1917 г., в монографии М. Фироузи, увидевшей свет в 2006 году³⁷⁸. Интересным и редким изданием является книга, посвященная жизни и деятельности министра народного просвещения России П.Н. Игнатьева (1870–1926), вышедшая за границей в 1987 году ³⁷⁹. Теме Кавказа в русской литературе XIX века были посвящены некоторые издания, вышедшие в Кембридже и других интеллектуальных центрах Европы³⁸⁰

Среди зарубежных работ следует также отметить издание в 1996 году в России перевода книги швейцарского специалиста по национальным проблемам А. Каппелера. Его труды по истории России и Украины, по проблемам национального самосознания и национальных движений народов, входивших в состав Российской империи, на протяжении последних двух десятилетий формирует концептуальные основы интерпретации российской истории в европейской исторической науке. Эта книга представляет исключительно важную по значению, научной новизне и актуальности попытку показать процесс формирования многонациональной Российской империей, выявить специфику российского колониализма и исследовать эволюцию российской имперской национальной политики на протяжении нескольких столетий. А. Каппелер считает, что с методологическими и теоретическими проблемами тесно взаимосвязаны и вопросы терминологии. Поскольку развивающаяся в Западной Европе модель колониализма не может быть просто перенесена в Россию, постольку и такие понятия, как «колония», «колониальная зависимость» и т. д. не могут использоваться без детального и точного анализа соответствующей ситуации. Характерное, прежде всего для американских исследований, сплошное и огульное перенесение понятий «колониализм» и «империализм» на Россию и на Советский Союз более запутывают, чем разъясняют суть дела³⁸¹. Однако и у данного фундаментального исследования есть свои недостатки. А. Каппелер, как и многие его предшественники, полагает, что с конца 1917 года якобы усилились центробежные тенденции в мусульманских регионах, и в результате была провозглашена независимость в Туркестане, в Казахстане, в Башкирии, в Закавказье и на Северном Кавказе. Данная точка зрения стала тиражироваться многими постсоветскими авторами, игнорирующими общеизвестный факт, что до разгона Учредительного собрания, а в отдельных случаях даже после этого события, никакого отделения от России мусульманские республики не декларировали³⁸².

Изучение истории Российской империи за границей имеет достаточно давние традиции и значительные достижения. Однако, в настоящее время вырос научный уровень зарубежных работ, и связано это, прежде всего, с более широким, чем прежде, использованием архивных материалов не только центральных, но и местных архивов, и новыми методологическими подходами исследователей³⁸³. Определяющая роль в разработке методов изучения национального опыта на российском материале принадлежит Ричарду Уортману и Марку фон Хагену. Ими был разработан новый курс по истории империи и нации в России и Советском Союзе («Empire аnd Nation in Russian and Soviet History»), включенный с 1999 года в учебную программу Колумбийского университета. Следует согласиться с М. Фон Хагеном и Р. Уортманом в том, что и российские, и американские историки – слависты оказались мало подготовленными предшествующим развитием историографии и господствовавшей в науках парадигмой модернизации к столкновению с проблемой империй, национализма и многонациональности России³⁸⁴.

Проблемы, поднятые в книге А.Э. Каррера, входят в число наиболее актуальных для геополитики ближайших десятилетий. Автор начинает свою работу с теоретической части, выясняя, что значит слово «империя» и какова его история. Автор справедливо замечает, что Российская империя – одна из самых обширных и долговечных в истории, поэтому изучение ее длительного исторического пути и успеха «стойкости» – наиболее интересны для исследователя. Интерес к истории Российской империи выявляется и на государственном уровне, так издание монографии А.Э. Каррера было осуществлено при поддержке Национального центра книги Министерства культуры Франции³⁸⁵. Книга Доминика Ливена, лектора Лондонской школы экономики и потомка русских офицеров, позволяет прочесть российскую историю в общем контексте судьбы империй. Особый интерес представляет предпринятая Ливеном попытка проследить распад империи и его эффекты в длительной перспективе. Сравнительно – исторический подход автора к сложной теме империй, сплав научной дистанцированности и эмоциональной привязанности автора к стране своих предков придает книге особую привлекательность. В своем исследовании Д. Ливен опирается на обширный исторический материал и им освоено множество источников. Основная цель этой книги – уложить историю России в международный контекст. По мнению Доминика Ливена русские, в отличие от многих других народов, не стали безропотным объектом приложения западноевропейской и американской мощи. С безграничной храбростью, упорством и самопожертвованием они сражались за свою особую, независимую нишу в современном мире³⁸⁶. Д. Ливен, осознавая неоднозначность своего труда, сделал следующее примечание для своего читателя: «Страшно подумать, – пишет он, – у скольких людей эта книга вызовет раздражение. При таком объеме в ней неминуемо отыщутся фактические ошибки, которыми не преминут воспользоваться рьяные критики. В панораме такого масштаба легко упустить какие – то нюансы и тонкости. Еще проще будет обвинить автора в том, что он оставил без внимания или неполно осветил какие – то важные аспекты этой необъятной темы. Временами книга задевает больные места в истории…. Что тоже не добавит ей друзей. Ученые не всегда терпимы к мнениям своих коллег: если речь заходит о чужих методиках, они могут превратиться в «настоящих тигров»³⁸⁷.

Зарубежные авторы часто прибегают к сравнительно – историческому методу изложения материала и часть в этом ключе рассматривают процессы колонизации в российской истории и аналогичные процессы в американской истории. Практически всегда сравнение завершается выводом о большей терпимости, толерантности и готовности к диалогу русских людей и других народов³⁸⁸. В очерке «Покорение Кавказа» в фундаментальной американской энциклопедии российской истории содержится утверждение, что присоединение региона в чем-то сравнимо с борьбой «белых людей» с индейцами при освоении западных районов американского континента. Американский историк Роберт Хьюсен в энциклопедической статье подчеркивал исключительно уважительное отношение русских к лидеру движения сопротивления на Северном Кавказе – имаму Шамилю³⁸⁹. Американский историк Марк фон Хаген анализирует в своих работах разнообразные причины, вызвавшие в последнее десятилетие рост интереса к проблематике имперской истории вообще и к Российской империи в частности. Ученый пишет о необходимости компаративистского подхода и подчеркивает, что наряду с необходимостью сравнивать Российскую империю с другими империями едва ли не более важно уметь сопоставлять взаимоотношения империи с разнообразными подвластными ей сообществами, выделенными по религиозному, сословному или же этнолингвистическому принципу. Эти идеи нашли в последние годы широкий отклик среди историков и в России и за рубежом³⁹⁰.

Во многом, вследствие взаимодействия с российскими историками, работающими в направлении понятия «контактных зон», появилась работа американского историка Томаса Баррета о терских казаках. В ней автор выступил против восприятия границ России и Северного Кавказа как постоянной и исключительной линии фронта, по разным сторонам которой историки разводят горцев и казаков. Томас Баррет считает необходимым видеть движение народов, появление селений и общин, преобразование ландшафта, а главное – взаимодействие соседних народов в повседневной жизни³⁹¹. Очень большой интерес западных издателей вызывает история казачества, сыгравшего выдающуюся роль в формировании и защите Российской империи, сословия, принявшего на себя, по словам историка Корнилова, роль «живой изгороди» государства. Этимология слова «казак» в западных работах по версии зарубежных изданий, означает, «свободные люди», «авантюристы», «любители приключений», «участники бандитских отрядов», «грабители» (free men, adventure, freebooters, vagrants). Среди образных оценок этого сословия и этносоциальной группы самые популярные в западных изданиях – «русские сорви – головы», «русские янычары», «шакалы» и т. д.³⁹².

Историей российской колонизацией на Кавказе и в Средней Азии занимался Калпан Сани. Он много внимания уделял в своих работах имперской политики России³⁹³. В монографии Роберта Джераси исследуется одна из наиболее актуальных для американской историографии проблем истории России XIX – начала XX в.: осознание современниками этнического многообразия Российской империи и предпринимавшиеся в этот период меры по ассимиляции нерусских народов³⁹⁴.