Текст книги "Выбор. Стратегический взгляд (сборник)"

Китайцы прекрасно знают не только то, что для осуществления всех этих замыслов нужен мир на Дальнем Востоке. Они также понимают, что в обстановке согласия у Китая есть шанс стать в буквальном смысле всемирной фабрикой – главным центром производственных инвестиций и экспорта готовой промышленной продукции. По его вине уже разоряются некоторые традиционные секторы промышленности высокоразвитых стран, включая Америку, и даже экономически быстро развивающихся конкурентов Китая, наподобие Индии. Кроме того, китайские фирмы начинают скупать обанкротившиеся японские компании в Юго-Восточной Азии. Китайцы чувствуют, что приблизительно через два десятка лет благодаря совокупному эффекту этих тенденций Китай может превратиться в доминирующую торговую державу и политического лидера Азии.

В любом случае период безусловно осмотрительного поведения Китая во внешних делах продлится не менее чем до 2008 года. Олимпийские игры 2008 года, которые предстоит принимать у себя Пекину, слишком значимы для самоутверждения Китая и слишком важны с точки зрения его социально-экономического преуспевания, чтобы он мог допустить их срыв в результате спровоцированного им самим международного кризиса. Это в равной степени касается Тайваньского пролива и Северной Кореи.

Кроме того, китайская элита ощущает, что внутри страны возрастает политическая и социальная напряженность, создающая потенциальную угрозу стабильности системы в целом. Среди многочисленных обстоятельств, способных привести к политическим и социальным беспорядкам, особое место занимают два фактора: возросшая доступность Интернета для молодого поколения и все более очевидные признаки социального неравенства. Первый фактор подрывает давнюю монополию Коммунистической партии на информацию. Около 35 миллионов китайцев пользуются Интернетом, и, как показывают исследования, это по большей части молодые, относительно состоятельные, образованные и, следовательно, полные социальных и политических стремлений мужчины. Склонные доверять «всемирной паутине» как основному источнику информации, они предпочитают искать нужные им сведения не в отечественных базах данных. Любопытно следующее сравнение: в то время как только 4 % японских пользователей Интернета посещали неяпонские сайты, в Китае число пользователей, посещающих некитайские сайты, составило 40 %[41]41
  Согласно газетным сообщениям. См.: South China Morning Post. – 2001. – 27 July; 2002. – 8 July. Конечно, не исключено, что эти цифры отражают лишь недостаток в Китае национальных сайтов либо недостаток сайтов определенного рода, наподобие новостных лент, по сравнению с Японией и другими странами.


[Закрыть].

Второй фактор – растущее социальное неравенство – по-видимому, будет вызывать все более трудноразрешимые дилеммы с точки зрения формально эгалитарной доктрины режима. Даже официальный печатный орган Коммунистической партии открыто признал, что «разрыв между богатыми и бедными начал и продолжает увеличиваться, а дисбалансы в распределении будут становиться все очевиднее… Противоречия и конфликты приобретают все более антагонистический характер»[42]42
  См. подробнее сообщение: Политический вопрос, заслуживающий серьезного изучения (на кит. яз.) // «Жэньминь жибао». – 2001. – 31 мая.


[Закрыть]. В других китайских исследованиях отмечается, что социальное неравенство уже достигло «опасного уровня»[43]43
  См. обзор исследований китайских специалистов: South China Morning Post. – 2001. – 20 June; 2002. – 7 Jan. Если использовать коэффициент Джини – международно признанный показатель неравенства доходов, – то опасный уровень составляет 0,4; к 2002 году неравенство между городскими и сельскими жителями достигло в Китае 0,59, то есть уровня, представляющего угрозу социальной стабильности. Изменению этого индикатора в последние два десятилетия в обществе с эгалитарной идеологией вполне может сопутствовать недовольство людей внезапным появлением богатства у немногочисленной группы, особенно если известно о широкой распространенности коррупции.


[Закрыть].

В общем, в ближайшее десятилетие, а может, и дольше Китай вряд ли окажется готовым бросить серьезный политический вызов существующей на международной сцене иерархии. Благодаря этому у Америки остается время, чтобы не дать Восточной Азии повторить катастрофический европейский опыт 1914 года и последующих лет, а повести ее в том направлении, где азиатским странам предстоит по-своему воспроизвести успех, выпавший на долю Европы после 1950 года.

В распоряжении Соединенных Штатов есть приблизительно десять лет, чтобы преобразовать складывающееся между ними, Японией и Китаем неформальное политическое равновесие в более структурированные отношения в сфере безопасности, способные выдержать всевозможные трения и соперничество, свойственные уже восставшей от политического сна, но институционально неразвитой Восточной Азии. Однако необходимые структуры и партнерские договоренности не появятся сами собой. Только Соединенным Штатам по плечу дать импульс их появлению и побудить присоединиться к ним другие страны, включая динамично развивающуюся Южную Корею.

Возможно, это выглядит парадоксальным, но для того, чтобы такое трехстороннее равновесие было устойчивым, Японии следует расширить свои политические обязательства. Постепенно Японии придется взять на себя полномасштабную ответственность в сфере международной безопасности, а это подразумевает более обширный спектр военных возможностей. Японский пацифизм не должен принимать форму бесконечного одностороннего отречения от истинных атрибутов региональной державы. В долгосрочной перспективе для сохранения мира на Дальнем Востоке нужна такая Япония, которая, не угрожая Китаю, при этом не будет чувствовать себя ни уязвимой перед китайской мощью, ни униженной своей зависимостью от Америки. Если Япония будет полноценным в военном отношении партнером Америки в Тихоокеанском регионе, а не американским протекторатом в плане безопасности, это повысит заинтересованность Китая в мирной Восточной Азии и при этом уменьшит его шансы, используя паназиатские настроения, направить японский национализм в антиамериканское русло.

Соответственно, Соединенным Штатам следует поощрять осторожное, но непрерывное укрепление японского военного потенциала, которое должно координироваться в том, что касается использования высоких технологий, с оборонными ведомствами США, и осуществляться с упором на военно-воздушные и военно-морские силы, а не на создание крупной сухопутной армии, предназначенной для действий на материке. Необходимо также убедить Японию развивать элитные ударные силы, приспособленные для проведения специальных операций, и участвовать с их помощью в непосредственных акциях за пределами страны в целях содействия миру на планете. Деятельность в интересах всеобщего мира должна считаться совместимой с конституционными полномочиями Японии, ограничивающими ее военную роль самообороной.

Помимо активизации эпизодического, вполне скромного и по большей части неформального трехстороннего диалога между США, Японией и Китаем в сфере безопасности этим трем странам следует организовать официальный процесс регулярных трехсторонних консультаций по военным вопросам. Если каждая сторона получит возможность свободно делиться своими опасениями и расспрашивать остальных об их стратегических замыслах, то такие обсуждения положат начало зарождению хотя бы крупиц взаимного доверия. В соответствующее время рамки процесса можно будет раздвинуть, вовлекая в него другие азиатские государства и затрагивая более обширный круг вопросов региональной безопасности.

Например, вопросы безопасности на Корейском полуострове могут стать поводом для включения в круг участников консультаций военных из Южной и Северной Кореи. Постепенно и другие азиатские страны получили бы возможность присоединиться к расширяющемуся и получившему более официальный статус диалогу. Проблему ядерного вызова, так дерзко брошенного Северной Кореей, можно разрешить мирным путем только на основе многостороннего сотрудничества, в котором предстоит принять участие всем примыкающим к обеим Кореям государствам. А если не заниматься поисками такого ответа в духе регионального сотрудничества, то остается два почти одинаково непривлекательных варианта развития событий: закрывая глаза на претензии Северной Кореи, США усилят намерения японцев полагаться на собственные силы в области безопасности, а в случае единоличной военной реакции со стороны Америки, которая уже последовала бы, не будь США заняты Ираком, весь регион может оказаться втянутым в военные действия.

Не стоит недооценивать такой осложняющий положение фактор, как поднимающий голову корейский национализм, десятилетиями сдерживавшийся расчленением Кореи между двумя конкурировавшими блоками. В Южной Корее национализм естественным образом нашел свое выражение в проамериканской ориентации, не утратив при этом резких антияпонских акцентов. Но с окончанием «холодной войны» и появлением нового поколения корейцев, воспринимающего войну 1950 года между Севером и Югом как событие далекого прошлого, стало формироваться более ярко выраженное сознание отдельной корейской общности. В глазах многих Америка выглядит не столько защитницей, сколько державой, заинтересованной в сохранении раздела страны. Хотя пока эти настроения не характерны для большинства населения, само их наличие свидетельствует, что военное присутствие США в Южной Корее все в большей степени под вопросом.

При этом ядерный вызов со стороны Северной Кореи стал лакмусовой бумагой для проверки возможной эффективности регионального сотрудничества в Северо-Восточной Азии. Если Соединенные Штаты не сумеют добиться реального прогресса в таком сотрудничестве, региону не избежать постепенного роста напряженности, не говоря уже о дальнейшем распространении ядерного оружия. Очевидно, что на карту поставлено многое. Неспособность справиться с этой проблемой может нанести непоправимый ущерб позициям Америки в Северо-Восточной Азии, в то время как, обеспечив единый подход Китая, Японии и России к сложившейся ситуации, США создадут прецедент для более масштабного сотрудничества в области безопасности и на более обширных евразийских пространствах.

При расширении регионального сотрудничества в Северо-Восточной Азии существующая Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) может быть преобразована в структуру, охватывающую всю Евразию. Несмотря на ограниченность своих полномочий, ОБСЕ в ее нынешнем виде сыграла полезную роль в наблюдении за осуществлением ряда миротворческих инициатив, предпринятых ввиду этнических конфликтов, вспыхнувших в Европе после окончания «холодной войны». Расширение географических рамок этой организации приведет к появлению общеевразийского форума по вопросам безопасности, в задачу которого входило бы отражение таких новых вызовов, как транснациональный терроризм и распространение оружия массового поражения.

В гораздо более отдаленном будущем этот процесс может привести к становлению трансконтинентальной евразийской системы безопасности. С расширением НАТО, особенно если к ней в какой-то форме будет приобщена Россия, могут сложиться условия для создания трансъевразийской структуры коллективной безопасности, охватывающей также Китай и Японию. Хотя подобному форуму будет недоставать сплоченности НАТО, он может превратиться в центральный институт по обеспечению мира в Евразии. Круг его ведущих участников, расширяясь, может постепенно включить и другие государства, например Индию. Имеющие стабилизирующий эффект долговременные союзы Америки с Японией и Южной Кореей еще долгое время будут оставаться необходимыми, но это реальность, которую все больше признают как Китай, так и Россия.

Между тем в интересах предстоящего начинания стоит также придать ежегодным саммитам «большой восьмерки» характер политико-экономического консультативного процесса, что будет более точно соответствовать новым мировым реалиям. Первоначально встречи в верхах «большой семерки» задумывались для того, чтобы предоставить возможность консультироваться между собой руководителям ведущих и экономически самых мощных демократических государств. Включение России (и, следовательно, переход к «большой восьмерке») мотивировалось политическим стремлением дать переживающей трудные времена постсоветской России – хотя она и не подлинная демократия, и не одна из главных экономических держав – ощущение достойного статуса и причастности. Принимая во внимание этот прецедент, бессмысленно продолжать отстранять от участия в этих встречах Китай и Индию, с включением которых образовавшаяся «большая десятка» превратится в значимый механизм экономических и политических консультаций в масштабах Евразии.

При таком поэтапном расширении сотрудничества, опирающегося на крепнущий институциональный фундамент, вполне возможно, улучшатся перспективы конструктивного урегулирования как тайваньского, так и корейского вопросов. Только действительно распростившийся с коммунистическим прошлым Китай (если не формально, то хотя бы де-факто порвавший со своими прежними доктринами) способен сделать воссоединение привлекательной идеей для Тайваня. Но благодаря быстрому развитию экономических связей между островом и материком, внутренним переменам в Китае и его постепенному вовлечению в широкую трансконтинентальную систему безопасности вероятность воссоединения в каком-либо варианте на основе некой новой формулы будет расти. Точно так же Корея сможет объединиться лишь тогда, когда ее воссоединение сочтет выгодным для себя Китай и когда он перестанет видеть в Соединенных Штатах и Японии источники потенциальной угрозы.

Таким образом, Соединенным Штатам следует реализовывать на Дальнем Востоке описанную повестку дня, что требует последовательности и долговременной стратегической ответственности. Но неуклонная интеграция Дальнего Востока в более широкие евразийские структуры безопасности со временем улучшит шансы на эффективное устранение как привычных, так и новых угроз, подстерегающих Восточную Азию.

Этот обнадеживающий сценарий исходит из того, что трансатлантическая и транстихоокеанская стратегии Америки будут и впредь строиться на основе здравого подхода как к стилистике, так и к сущности глобального лидерства Америки. Если ситуация изменится, то не исключена опасность того, что Америка столкнется с широким недовольством стран континента ее мировым первенством и в итоге утратит свое стратегическое верховенство в Евразии.

За последние 60 лет Америка играла настолько значительную роль на международной сцене, что в настоящее время как европейские, так и азиатские государства едва ли могут задумывать какие-либо международные договоренности, не подразумевающие каким-либо образом политическое участие Америки. Для Европы это положение дел было освящено Организацией Североатлантического договора и в ближайшие годы, по-видимому, дополнительно закрепится установлением связи между ответственностью НАТО и неспешно создаваемыми военными возможностями Евросоюза. На Дальнем Востоке военные связи, соединяющие Америку с Японией, Южной Кореей и неофициально с Тайванем, сделали безопасность этих трех государств неотделимой от безопасности Америки. Даже сам Китай, десятилетиями критиковавший военное присутствие Америки в Азии, в последние годы сменил позицию, признав, что (по выражению ответственного чиновника КНР) «цели политики Китая и Соединенных Штатов, относящиеся к поддержанию стабильности в Азии, в основном совпадают»[44]44
  Эти слова принадлежат Фу Ин (директору департамента по делам Азии Министерства иностранных дел) (см.: Китай и Азия в новый период (на кит. яз.) // «Дагун бао». – 2003. – 11 янв.). Он также отметил, что «присутствие США в этом регионе есть объективная, исторически сложившаяся реальность».


[Закрыть].

Эта роль может измениться, если Европа и Азия попадут под власть популистского антиамериканского движения, которое именует себя панъевропеизмом на Западе и паназиатским течением – на Востоке. У каждого из этих движений есть предшественники, впрочем, ни то, ни другое по сию пору не преуспело в битве за сердца и умы большинства европейцев или жителей Азии. Оба – зарождающиеся формы надгосударственного регионализма. В Европе панъевропейское движение громко заявило о себе после ужасных бедствий Первой мировой войны, но оказалось бессильно преодолеть националистический сепаратизм европейских народов. В годы Второй мировой войны Гитлер, особенно в ходе нападения на Советский Союз, пытался заручиться поддержкой профашистски настроенных французов, бельгийцев, голландцев и норвежцев, апеллируя к защите «общей Европы» от большевистских орд. Его старания увенчались лишь минимальным успехом. На Дальнем Востоке японские милитаристы вынашивали идею «великой восточноазиатской сферы общего процветания» и, эксплуатируя паназиатские лозунги, пробовали взывать к антиколониальным чувствам китайцев, тайцев, яванцев, бирманцев и индийцев. Но и здесь эти потуги оказались напрасными, пусть даже и внесли свою незначительную лепту во взлет антиколониальных настроений.

Нельзя полностью отметать вероятность, какой бы она ни была в данный момент незначительной, антиамериканской реакции, рядящейся в европейские и азиатские одежды. Она может стать реальностью, если панъевропейское и паназиатское движения соберут под свои знамена всех, кто видит в Америке общую угрозу. В этом случае антиамериканизм будет осознанно выражать себя в форме регионального национализма, а объединяющей платформой послужат старания сократить американское присутствие или даже полностью вытеснить Америку с западной и восточной окраин Евразии.

В Европе образцовым воплощением панъевропеизма, черпающего политическое вдохновение в недовольстве американской гегемонией в целом и ее последствиями на Ближнем Востоке в частности, может стать франко-германский альянс – своего рода возрожденная империя Карла Великого. Раздражение, досада, недовольство, вызываемые политическим, стратегическим и культурным главенством Америки, сольются тогда в едином русле борьбы за дело самостоятельной пан-Европы. Первое представление о характере настолько экстремального курса дают вопли протеста, которыми европейцы встретили предпринятую Соединенными Штатами в 2003 году войну против Ирака[45]45
  «Уже несколько недель европейская общественность громко изливает свои чувства… Однако эта общественность говорит не на одном языке. Она говорит по-испански, по-французски, по-итальянски, по-английски, по-немецки или по-польски… Значительное большинство приходит к одному и тому же выводу: иракская война, которую ведут и возглавляют Соединенные Штаты, незаконна и опасна… И возможно, через 10 или 20 лет люди вспомнят, что именно весной 2003 года на улицах и площадях Европы была написана преамбула к Европейской конституции». (См. редакционную статью: So students, come rally // Süddeutsche Zeitung. – 2003. – 26 Mar.)


[Закрыть].

На Дальнем Востоке, где идеология сдает свои позиции и набирает силу национализм, заново начинает определять свое место Китай, на этот раз не в качестве «революционной державы», а как предполагаемый лидер Азии. Он уже главный торговый партнер большинства государств Юго-Восточной Азии, и его экономическое и политическое присутствие становится все более ощутимым в прежде подконтрольной России Центральной Азии. Китайские официальные лица говорят о растущей роли Азии и связывают будущее этой части мира с будущим Китая. Избранный в марте 2003 года новый председатель КНР Ху Цзинтао, пребывая в мае 2002 года с визитом в Малайзии (в качестве вице-председателя), заявил, что «Азия не может достичь процветания без Китая». «История уже доказала и будет доказывать и впредь, что Китай – активная движущая сила развития азиатских стран», – отметил китайский лидер. Упоминания о миссии Китая в Азии, подчеркивающие его особую роль, все чаще присутствуют и во внешнеполитических декларациях китайского руководства.

Азиатская политическая ориентация уже заметно проявляется в растущей институциализации собственно азиатского регионального сотрудничества. Китай, Япония и Южная Корея ежегодно проводят сепаратные трехсторонние встречи на высшем уровне; существует тенденция формирования азиатского экономического блока; обсуждаются перспективы сотрудничества в области безопасности на азиатской региональной основе. Некоторые азиатские лидеры не делают секрета из того, что все это направлено на высвобождение из-под верховенства Соединенных Штатов. Китайцы вполне открыто выражают свой замысел. «…Создание организации по сотрудничеству в Восточноазиатском регионе стало одной из долгосрочных стратегических целей Китая… Китай уже понял, что интеграция региона означает не только социальную и экономическую интеграцию, но и политическую, а также интеграцию в области безопасности. При этом он понял и другое: чтобы завоевать доверие стран, находящихся на периферии региона, и играть ту роль, которую должна выполнять в регионе крупная держава, необходимо во всех отношениях смешаться и слиться с обществом, преобладающим в регионе, определить вместе с другими странами единый план игры и следовать ему»[46]46
  Еще один крупный шаг китайской дипломатии // «Жэньминь жибао». – 2003. – 9 окт.


[Закрыть].

Все это не осталось незамеченным японскими наблюдателями, некоторые из которых многозначительно объясняют китайские действия намерением создать «экономическую сферу великого Китая». «Существует опасность возникновения в Азии зоны великого Китая, – предостерегают японские комментаторы, – а это, в свою очередь, может привести к политике регионализма, исключающей присутствие внешних держав»[47]47
  См. редакционную статью: «АСЕАН плюс три; необходимо остерегаться лидирующей роли Китая» (на яп. яз.) // «Санкэй симбун». – 2002. – 2 нояб. Далее в статье следовал призыв к Японии «сотрудничать со странами, находящимися за пределами региона… чтобы не допустить усиления азиатского регионализма, главный идеолог которого Китай». См. также редакционную статью: «Год, когда предстоит сделать важный выбор – распрощаться со склонностью к бездействию» (на яп. яз.) // «Санкэй симбун». – 2003. – 1 янв.


[Закрыть]. Кроме того, из обсуждения внешнеполитических проблем в японском обществе очевидно, что японцев все больше беспокоит, как бы действующие на Дальнем Востоке договоренности в области безопасности не были поколеблены и Япония не оказалась перед необходимостью принципиального выбора. Как уже отмечалось, наиболее вероятной реакцией Японии на серьезную дестабилизирующую встряску метастабильной системы отношений в Восточной Азии – например на неспособность Америки успешно и не выходя из контекста регионального подхода справиться с вызовом, брошенным Северной Кореей, – будет резкий и ни с кем не согласованный поворот к ремилитаризации. А это уже склонит Китай открыто выступить во главе континентально-азиатского движения, направленного на вытеснение из региона внешних сил.

Переменчивый характер японского и корейского национализма вносит опасный элемент неопределенности. Обе страны были сперва усмирены, а затем возвышены – и все это произошло в результате сложившейся после Второй мировой войны зависимости от Америки. Зависимость этих стран от США получила свое рациональное обоснование, поскольку признана исторической, а также стратегической необходимостью. Но стоит этому признанию уступить место недовольству, и радикальный национализм в обеих странах может приобрести антиамериканскую направленность, стимулируя подъем регионального азиатского самосознания, которое будет выражать себя через стремление к независимости от американской гегемонии. Потенциал для подобного развития событий есть в обеих странах, и некий неожиданный, но травмирующий сдвиг может запустить эти процессы[48]48
  Хотя это явление не коснулось пока большинства населения, в обеих странах наблюдаются усилившееся чувство близости к другим азиатским народам и некоторая обеспокоенность нынешним статусом. В Южной Корее эти нарождающиеся настроения проявляются в более откровенном и настойчивом признании принадлежности всех корейцев к единой нации, а в японском обществе – в рассуждениях о том, что Японии следует тверже стоять на собственных ногах и играть более активную роль в Азии. Как показали опросы общественного мнения в Японии, проведенные в 2001 году правительством и в начале 2002 года – газетой «Асахи симбун», явное большинство японцев предпочитают, чтобы Япония оказывала экономическую помощь главным образом другим азиатским странам. Второй опрос выявил также высокую степень интереса японцев, жителей Южной Кореи и китайцев к более тесному региональному сотрудничеству. По данным помещенного в Интернете обзора, посвященного 56 «новым азиатским лидерам» (как они были названы на Мировом экономическом форуме), более половины из них считают желательным дальнейшее развитие экономического сотрудничества в Азии и около двух третей находят наиболее предпочтительной моделью интеграции формулу «АСЕАН+3» (Китай, Япония, Корея) или «АСЕАН+4» (Китай, Япония, Корея, Индия). См.: Sеo Jee-yeon. Korea to Become Research Base for Asia // The Korea Times. – 2003. – 20 June.


[Закрыть].

Возникновение антиамериканских панъевропейских и паназиатских тенденций, особенно если США будут разжигать страсти, осуществляя политику единоличных решений, помешает формированию требуемой структуры глобальной безопасности. Даже если эти движения не приобретут доминирующего влияния, они могут повернуть вспять процесс глобального строительства, поступательно развивавшийся в последние несколько десятилетий. А возобладав, они могут вытеснить Америку из Евразии. Понимание этой опасности должно побудить США приложить еще больше усилий к углублению и расширению стратегических связей Америки с жизненно важными западными и восточными регионами Евразии.