Текст книги "Второй шанс. Америка и мир (сборник)"

5
Катастрофа лидерства
(и политика страха)

Этот крестовый поход, эта война против терроризма потребует времени.

16 сентября 2001 г.

Кто не с нами – тот против нас.

Неоднократно после 11 сентября 2001 г.

В жизни каждой страны бывают спокойные времена, когда от ее руководителей многого не ожидают. Сейчас другие времена. Это время, когда необходимы – нам необходимы – твердая решимость, ясное ви́дение и глубокая вера в ценности, которые делают нас великой нацией.

День труда. 4 сентября 2004 г.

Немезида карает за гордыню. Три приведенные цитаты, принадлежащие президенту Джорджу У. Бушу, характеризуют его взгляд на самого себя как на третьего глобального лидера и его намерения осуществлять это лидерство. Он видит себя обладающим «твердой решимостью, ясным ви́дением и глубокой верой» в новой общемировой конфронтации между добром и злом, способным даже призвать к крестовому походу без союзников. Нельзя представить себе более резкого контраста с двумя его предшественниками: по его мнению, ни тактический реализм первого глобального лидера, ни самоуверенный оптимизм второго не могли бы спасти Америку от разрушения ее смертельными врагами.

События 11 сентября стали для Буша прозрением. После одного дня уединения новый президент преобразился. С этого момента он будет решительным лидером страны, ведущей войну против прямой и смертельной угрозы, главнокомандующим единственной в мире сверхдержавы. Америка сама будет принимать решения независимо от мнений ее союзников. Находясь в состоянии шока от совершенного преступления и заботясь о своей безопасности, американская общественность сплотилась вокруг президента.

Родившаяся стратегия представляла собой смесь подчеркнуто имперских формулировок из проекта документа о национальной безопасности 1991 года, подготовленного чиновниками Министерства обороны во время администрации Буша I (многие из которых стали советниками Буша II), и воинственных заявлений сторонников неоконсервативной политики со свойственной ей особой пристрастностью к Ближнему Востоку. В стратегическом плане «война с террором» отражала, таким образом, великодержавные заботы о сохранении контроля над ресурсами Персидского залива и желание представителей неоконсервативного направления укрепить безопасность Израиля путем устранения угрозы со стороны Ирака.

Первые результаты такой комбинации, конечно, вели к гордыне. Руководство движения «Талибан» в Афганистане, предоставившее убежище для «Аль-Каиды», было быстро ниспровергнуто военной интервенцией США, а менее чем 18 месяцев спустя режим Саддама Хусейна в Ираке был уничтожен в ходе американского наземного наступления в течение всего лишь трех недель. Настроение в Белом доме было триумфальное. Воодушевленный президент Буш иронически спрашивал губернатора оккупированного Ирака: «Хотите то же самое сделать в Иране?»

Высокомерие, охватившее при Буше Белый дом, достаточно точно отражено в материале Рона Саскинда, опубликованном в октябре 2004 года в «Нью-Йорк таймс мэгэзин», в котором один из старших помощников Буша едко урезонивал критиков, выступавших от той части общественности, которую он называл «сообществом реалистов». Этот чиновник сказал: «Мир больше так не живет… Мы теперь империя, и когда мы что-то делаем, мы создаем нашу собственную реальность. И пока вы будете изучать эту реальность, как всегда глубокомысленно, – мы снова будем действовать, создавая новые реальности, которые вы также можете изучать, и вот так и будет все это продолжаться. Мы – действующие лица истории… а вы, все вы, будете изучать то, что мы делаем». Можно представить себе фантазии, порождавшие такого рода декларации: сначала Ирак, потом Сирия, потом Иран, а потом и Саудовская Аравия…

Неудивительно, что расплаты не пришлось долго ждать. Всего через несколько месяцев внешняя политика первой глобальной державы мира диктовалась выматывающими последствиями войны в отдаленной стране, которую Соединенные Штаты сами начали, но никак не могли закончить. При этом война против террора все более приобретала зловещую окраску столкновения со всем миром ислама. Корабль внешней политики США снялся с якоря после полувековой стоянки в Атлантическом сообществе. В скором времени эта политика стала объектом осуждения общественным мнением всего мира. Смесь неоконсервативного манихейства и обретенной Бушем склонности к катастрофическим решениям привела к тому, что всеобщая солидарность с Америкой, возникшая после 11 сентября, с высоты исторического зенита упала до самого низкого уровня.

Почти не было причин ожидать сильных исторических сдвигов от нового президента. В его предвыборной кампании не уделялось серьезного внимания проблемам внешней политики. Некоторые публичные заявления, резко контрастируя с его предшественниками, свидетельствовали о незнании элементарных вещей в международных вопросах. Первые два месяца президентства Буша не были отмечены какими-либо знаками, определяющими направление его внешней политики. Но его критика итогов политики Клинтона была выдержана вовсе не по образцам неоконсерватизма. В избирательной кампании Буша делался упор на сострадание, национальные интересы и необходимость приниженной внешней политики, напоминающей столб с указателями, оставляющими неясным вопрос, куда же, собственно, следует ехать дальше.

Его выбор ведущих фигур предполагал продолжение реализма, свойственного внешней политике Буша I. Своим вице-президентом он выбрал Ричарда Чейни, бывшего при его отце министром обороны. Его госсекретарь Колин Пауэлл занимал в администрации Клинтона важный официальный пост председателя Объединенного комитета начальников штабов и также рассматривался как потенциальный кандидат Республиканской партии на пост президента. Министр обороны Дональд Рамсфелд занимал этот пост и при президенте Форде и в свое время тешил себя надеждой участвовать в президентских выборах.

Это была закаленная команда, значительно превосходившая президента в профессионализме и опыте – во всяком случае до тех пор, пока он не завоевал доверие, не приобрел уверенности и не проникся сознанием своей миссии. Сначала новая команда сосредоточилась на незавершенных делах Буша I: противоракетной обороне, преобразованиях в военной сфере и отношениях с ведущими странами. Ни проблема распространения ядерного оружия, ни терроризм не котировались высоко, и советник по национальной безопасности Кондолиза Райс даже отклонила первое предупреждение разведки о возможных ударах террористов, расценив его главным образом как исследование, «имеющее значение для истории».

После 11 сентября второй эшелон президентской команды, более молодой и с более жесткими неоконсервативными убеждениями, вышел вперед, став интеллектуальным источником творческого вдохновения и самоопределения. Ключевую роль играли три фигуры: К. Райс, И. Льюис Либби, руководивший аппаратом вице-президента, и заместитель министра обороны Пол Вулфовиц. Райс представляла в Белом доме новое поколение. В прошлом член Совета национальной безопасности при Буше I и признанная как ученый, она во время избирательной кампании обучала нового президента внешней политике, и установившийся между ними личный контакт компенсировал ее младший статус в отношениях с другими главными членами президентской команды. Хотя Райс и не считается автором какой-либо принципиальной политической линии, ей свойственны четкое понимание сложных международных проблем, близкая новому президенту склонность к моралистской дихотомии в их оценке и подкрепление (а также обоснование) предрасположенности президента к упрощающей риторике о добре и зле.

В качестве советника по национальной безопасности она играла менее эффективную роль в системе принятия решений, потому что и государственный секретарь, и министр обороны были старше ее и не были склонны считаться с ее мнением. Более того, вице-президент создал свой собственный маленький эквивалент Совета национальной безопасности, позволявший Либби, пользуясь наличием тесных отношений между президентом и вице-президентом, иметь формальное влияние, ограничивая полномочия Райс. Но хотя это и снижало формальную эффективность, ни одна из этих мер не помешала президенту все более полагаться на Райс и тем самым сильнее и увереннее проявлять собственные способности.

Вулфовиц и Либби способствовали росту влияния Райс на президента. Оба они в 1991 году принимали участие в разработке стратегического документа, формулирующего значение реального военного превосходства Америки, и оба занимали решительную позицию по Ближнему Востоку, особенно по Ираку и Израилю. Как и некоторые из их подчиненных, приведенных ими на ключевые посты в Белом доме и Министерстве обороны, они были в числе тех, кто в конце 1990-х годов подписал письма, адресованные президенту Клинтону и премьер-министру Израиля Нетаньяху, призывая к более жесткой силовой конфронтации с затянувшимся режимом Саддама Хусейна в Ираке. Эта группа людей, поддерживаемая активными сторонниками, не входившими в состав администрации, создала стратегический стимул для тех инициатив, которые были развернуты после 11 сентября и полтора года спустя завершились военным вторжением в Ирак. Хотя полная картина внутренних обсуждений не будет ясна еще длительное время и после окончания президентства Буша, известное уже сейчас из сопоставления противоречивых воспоминаний и рассекреченных официальных документов дает возможность сделать выводы о том, как возникла и сформировалась реакция Буша на 11 сентября. Кроме самого президента, в формировании этой реакции принимали участие его основные эксперты по внутренней политике, его мыслящие имперскими категориями старшие советники и их наиболее близкие сотрудники. Все они и были теоретиками радикального изменения представлений о роли Америки в мире.

Главным советникам Буша по внутренней политике события 11 сентября давали возможность претендовать на высокое политическое положение. Возвысив преступление до уровня аллегорического объявления войны, они наделили президента статусом главнокомандующего военного времени, облеченного расширенными полномочиями исполнительной власти. Распространяя страх и паранойю и апеллируя к неистовому патриотизму общественности, они рассчитывали получить политические выгоды, и результаты выборов 2004 года подтвердили это. Бесконечная война с террором стала, таким образом, и инструментом внутренней политики и собственно внешней политикой.

Мнения членов внешнеполитической команды, естественно, склонялись в пользу жесткого силового ответа. Было достигнуто единодушное согласие о необходимости – и праве на это Америки – уничтожить режим талибов в Афганистане, которые предоставили убежище главным преступникам, совершившим чудовищный акт 11 сентября. Это предложение встретило и почти всеобщую международную поддержку. Возникли, однако, разногласия относительно дальнейших действий. Через несколько дней после 11 сентября в откровенном и весьма мотивированном выступлении Вулфовиц решился публично поразмышлять о необходимости довести до конца операцию против Ирака, но государственный секретарь Пауэлл, имея в виду непредсказуемые риски большой войны, выступил резко против, заявив, что заместитель министра обороны выразил лишь свое мнение. Не высказывавший до тех пор своей точки зрения президент отвел в сторону того, чьи слова, казалось, вызвали обиду, и тихо сказал ему: «Продолжайте, продолжайте!», выразив таким образом свое предрасположение.

Роль Пауэлла оставалась двусмысленной. Публично он был одним из наиболее активных политиков, кто выступал за войну в Ираке и доказывал, что ее необходимость диктуется возрастающей стратегической угрозой – имеющимся, как предполагалось, у Ирака оружием массового поражения. Поскольку он считался человеком умеренных взглядов, его аргументы имели больший вес, чем поджигательские, иногда апокалипсические выступления вице-президента, советника по национальной безопасности и министра обороны. Однако в Совете национальной безопасности он, скорее всего, настаивал на сдержанности и целесообразности международных санкций. И в неофициальных, не для публикации, беседах, включая встречи по вечерам с известным в стране журналистом, он высказывал глубокие сомнения относительно предпосылок и последствий курса, которым, судя по всему, решил следовать президент. Можно лишь догадываться о том, что могло бы произойти, если бы вместо того, чтобы делиться своими опасениями с человеком, задумавшим писать книгу, он публично заявил бы о своей позиции по такому важному для национальных интересов вопросу.

Позже в различных заявлениях Буш подтвердил, что для него 11 сентября стало призывом принять на себя особую миссию, личным прозрением, близким к божественному предназначению. Убежденность в этом придала ему уверенность, граничащую с самонадеянностью и вселявшую наивный манихейский догматизм. Его спичрайтеры, некоторые с сильными неоконсервативными пристрастиями, воспользовались этой его склонностью, включая в публичные заявления президента хвастливые обороты вроде «сметем их с лица земли», размашистые характеристики вроде «оси зла», а время от времени даже исламофобскую демагогию. Это дает основания предполагать, что традиционная для СНБ скрупулезная подготовка проектов президентских речей утратила свое значение.

Трудно также не сделать вывода, что в какой-то момент в 2002 году СНБ перестал выполнять присущую ему функцию тщательного отсева и оценки потока разведывательной информации, поступающей к президенту. Альтернативные и скептические оценки информации, поступающей от других источников, либо вообще игнорировались, либо не передавались. Советник по национальной безопасности Райс сама стала воодушевляющим общественным лидером, утверждавшим, что Ирак несомненно имеет оружие массового поражения. СНБ, таким образом, стал ретранслятором взглядов, о которых политически сговорчивый директор Центрального разведывательного управления лично информировал президента. Вице-президент Чейни и шеф его кабинета также оказывали давление на аналитиков ЦРУ, задавая им соответствующие вопросы или же (особенно это свойственно Чейни) публично навязывая якобы не подлежащие сомнению факты и заключения, в лучшем случае являющиеся гипотетическими или продуктом экстраполяции. И наконец, последнее, но вовсе не по важности, – Министерство обороны обзавелось своей собственной разведывательной организацией для работы по Ираку. Руководимая одним из наиболее осведомленных неоконсервативных чиновников министерства, эта организация, как и следовало ожидать, подкрепляла заключения и выводы, которые публично излагали президент и вице-президент.

Поскольку президент был явным сторонником военной акции, вице-президент высказывал самые мрачные гипотезы насчет угрозы со стороны Ирака и его якобы существующих связей с «Аль-Каидой», а деятели второго эшелона настойчиво проводили свою стратегическую линию, общий консенсус в пользу военной акции де-факто возник уже в начале 2002 года. К июню в обращении к ветеранам войн, в которых участвовали США, вице-президент уже объяснял стране выгоды, которые даст насильственное устранение Саддама Хусейна: «Во всем регионе люди, придерживающиеся умеренных взглядов, будут воодушевлены, а наши шансы ускорить процесс мирного израильско-палестинского урегулирования увеличатся». Даже добиваясь в конце 2002-го и начале 2003 года одобрения войны Конгрессом и Организацией Объединенных Наций, Буш в ходе конфиденциальных переговоров с премьер-министром Тони Блэром, по свидетельству советника по вопросам внешней политики Блэра, подбрасывал идею устройства намеренной военной провокации, для того чтобы иметь казус белли – повод к войне. Сама постановка такого вопроса для президента все равно что ходьба по тонкому льду.

В течение следующих трех или четырех лет в высшем эшелоне власти одержимость проблемой Ирака затмила все другие внешнеполитические вопросы, с которыми столкнулась Америка. И последствия решительного лидерства Буша оказались далеко не тривиальными.

Международная хронология с января 2001-го по 2006 год

2001 год. Во время первой встречи в Любляне Буш «почувствовал душу» Путина. Американо-китайский инцидент с самолетом-шпионом усиливает напряженность. Киотский протокол не представлен на ратификацию в Конгресс США. Террористами-смертниками разрушен Всемирный торговый центр в Нью-Йорке и повреждено здание Пентагона в Вашингтоне. Объявлена война террору. НАТО выступает в поддержку США и принимает обязательства по коллективной обороне. Соединенные Штаты осуществляют военную операцию в Афганистане, направленную на свержение режима движения «Талибан». В Дохе начинается раунд торговых переговоров. Китай вступает в ВТО. Пакистан и Индия на грани войны.

2002 год. Вспышка конфликта в Дарфуре. Буш вешает на Северную Корею, Иран и Ирак ярлык «ось зла». США отзывают свою подпись под договором об учреждении Международного уголовного суда. Премьер-министр Израиля Ариэль Шарон с одобрения США разрушает резиденцию палестинского правительства и изолирует Ясира Арафата. Затем Буш призывает к созданию палестинского государства. США выходят из Договора об ограничении систем противоракетной обороны. Вводится в обращение евровалюта. Буш получает одобрение Конгресса и ООН на использование силы в Ираке. Северная Корея отвергает обращение МАГАТЭ и заявляет, что проблема ее ядерных возможностей – дело исключительно между Северной Koреей и США. Россия приступает к строительству в Иране первого ядерного реактора в Бушере.

2003 год. Израиль начинает сооружать стену, защищающую от проникновения террористов, несколько выходя за линию прекращения огня, установленную в 1967 году. Турция не разрешает размещение на своей территории войск США для войны в Ираке. США подвергают быстрому разгрому иракские вооруженные силы и оккупируют Ирак в ходе войны, против которой открыто выступают Франция, Германия и Россия. Оружие массового поражения в Ираке не найдено. Северная Корея заявляет о выходе из Договора о нераспространении ядерного оружия. США призывают к коллективной реакции со стороны стран региона, но Россия и Китай блокируют резолюцию ООН, осуждающую Северную Корею. НАТО принимает командование международными силами по обеспечению безопасности в Афганистане. На переговорах шести стран достигнуто соглашение по ядерной программе Кореи. Иран обещает приостановить обогащение урана. Ливия отказывается от своей ядерной программы.

2004 год. Начало шестисторонних переговоров. Террористические взрывы в Мадриде. Иран пересматривает свое обязательство не обогащать уран. Скандал в Абу-Грейбе. В Ираке растет сопротивление американской оккупации и углубляется конфликт между суннитами и шиитами. В НАТО вступают еще семь стран, а число членов Евросоюза возрастает на десять. Иран согласен прекратить обогащение урана, рассматривая этот шаг как временную договоренность с Евросоюзом. «Оранжевая революция» на Украине одерживает победу. Цунами вызывает опустошительные разрушения на побережье Юго-Восточной Азии, и США предоставляют крупную помощь для компенсации ущерба.

2005 год. Вступает в силу Киотский протокол без участия в нем США. Госсекретарь США называет Северную Корею и Иран «аванпостами тирании». Махмуд Аббас избирается президентом Палестинской автономии, заканчивается вторая интифада, Израиль уходит из сектора Газа. Ахмадинежад избирается президентом Ирана. Террористы устраивают взрывы в Лондоне. Северная Корея заявляет о наличии у нее ядерного оружия, а конференция шести стран возобновляет переговоры. Французы и голландцы на референдумах отказываются признать Конституцию Евросоюза. Иран возобновляет обогащение урана. На конференции ВТО на уровне министров не удается достигнуть соглашения по итогам «раунда Дохи». Суннитско-шиитский конфликт в Ираке усиливается.

2006 год. Буш признает Индию членом ядерного клуба. Представители Америки и Европы ставят Иран перед выбором: компромиссное урегулирование или санкции. Эскалация насилия в Ираке и Палестине, возмущения в Ливане и выступления в Афганистане.

«Центральный фронт» как кладбище мечты неоконсерваторов

Война в Ираке несравнимо с любой другой войной в американской истории породила обширнейшую библиографию информативных и раскрывающих суть происходящего книг. Подробно, с приведением бессчетного числа деталей описываются история вопроса, принятие политических решений, намеренное манипулирование общественными тревогами, стратегия и проведение военной кампании, последующий хаос и массовые выступления, а также нарастающая борьба религиозных сект. Право общественности знать факты было реализовано, оставив мало места для извинений за неосведомленность тех или иных лиц по ключевым вопросам войны. Каждый может составить собственное мнение о последствиях этого исторически противоречивого предприятия для положения Америки в мире. (Личные предпочтения я отдаю книгам Уильяма Полка Understanding Iraq, Джорджа Пакера The Assassins’ Gate, Майкла Гордона и Бернарда Трейнора Cobra II и Imperial Hubris анонимного автора[7]7
  Впоследствии авторство было раскрыто; автор этой книги Михаил Шойер, в то время бывший офицером разведки ЦРУ. – Примеч. пер.


[Закрыть].)

К 2006 году было ясно, что цена, уже заплаченная за войну, намного превышает ее единственный позитивный результат: отстранение Саддама Хусейна, который все равно уже превратился в бессильную фигуру. Подсчитать понесенные издержки не составляет большого труда, поскольку они говорят сами за себя и в основном известны.

Во-первых, эта война оказалась пагубной для положения Америки как глобальной державы. Престиж Америки был поколеблен. До 2003 года мир привык верить слову президента Соединенных Штатов. Когда он говорил о чем-то как о факте, предполагалось, что он знает эти факты и то, что он говорит, правда. А два месяца спустя после падения Багдада Буш продолжал решительно уверять (в одном из интервью, предназначенном для европейской аудитории), что «мы нашли оружие массового поражения». В результате способность Америки получить доверие и поддержку по таким вызывающим споры международным проблемам, как ядерная программа Ирана и Северной Кореи, сильно пострадала.

Недоверие подорвало также международную легитимность Америки – важный источник «мягкой», а не силовой политики страны. Раньше мощь Америки считалась легитимной, потому что ее так или иначе связывали с основными интересами человечества. Сила, которую считают незаконной, по сути слабее, потому что ее применение требует бо́льших ресурсов для достижения желаемого результата. Таким образом, когда «мягкая» политика слабеет, слабее становится и «жесткая», силовая политика.

Моральная позиция Америки в мире, важная составляющая ее легитимности, была скомпрометирована тюрьмами в Абу-Грейбе и Гуантанамо, а также все новыми и новыми свидетельствами того, что деморализация, присущая психологической жесткости мер, применяемых против враждебного гражданского населения, начинает заражать оккупационные войска. Зверства, задокументированные в Абу-Грейбе и Гуантанамо, затрагивают репутацию министра обороны и его заместителя из-за разрешения, а возможно, даже из-за создания такой атмосферы, которая привела к подобным злоупотреблениям. Отсутствие ответственности за это на высоком уровне превращает нарушение законности отдельными солдатами в акты государственного значения, становясь пятном на моральной репутации Америки.

И самое главное – эта война дискредитировала глобальное лидерство Америки. Эта страна оказалась не способной ни сплотить мир для поставленной задачи, ни одержать решительную победу силой оружия. Ее действия разделили ее союзников, сплотили врагов и создали дополнительные возможности для ее соперников и недоброжелателей. Исламский мир был взбудоражен и приведен в состояние ярой ненависти. Уважение к американскому государственному руководству резко упало, и способности Америки лидировать был нанесен тяжелый урон.

Во-вторых, война в Ираке стала геополитическим бедствием. Она отвлекла ресурсы и внимание от террористической угрозы, и в результате за первым успехом в Афганистане последовало возрождение режима «Талибан», создавшего потенциальные убежища для «Аль-Каиды». Подобная тенденция имеет место и в Сомали. Политическая стабильность сомнительна, и экстремистские элементы в этой стране эксплуатируют тесные связи ее режима с Соединенными Штатами.

Физические потери в войне постоянно растут. В то время как число убитых американцев приблизилось к 3 тысячам, а число искалеченных и получивших увечья составляет более 20 тысяч и эти потери тщательно регистрируются, число убитых иракцев намеренно не подсчитывается. Ясно, что речь идет о многих десятках тысяч человек, не говоря уже о раненых, и родственники погибших возлагают вину за свои страдания на Америку.

Прямые финансовые расходы могут быть подсчитаны с достаточной точностью и, согласно оценкам Конгресса, уже превышают 300 миллиардов долларов. А косвенные затраты в несколько раз больше. Совершенно очевидно, что эти вмешательства в военные конфликты наносят вред и военной мощи, и экономическому здоровью Америки.

Вопреки предсказаниям вице-президента антиамериканские настроения стали распространяться по всем ближневосточным странам. Политически радикальные и религиозные фундаменталистские силы находили широкую поддержку и осложняли положение режимов, дружественных Соединенным Штатам. Разгром Ирака устранил из региональной политической игры единственное арабское государство, которое было способно противостоять Ирану, тем самым облагодетельствовав самого свирепого противника Америки в регионе. С геополитической точки зрения война стала поражением, нанесенным Америкой себе самой, и прямой выгодой для Ирана.

В-третьих, из-за нападения на Ирак возросла террористическая угроза Соединенным Штатам. Когда первое упоение победой прошло («миссия завершена!») и стало ясно, что главный аргумент демагогического свойства в пользу войны был ложным: оружия массового уничтожения в Ираке не оказалось, – продолжающийся конфликт был переименован, причем не кем иным, как самим президентом, в «центральный фронт войны с терроризмом». Другими словами, упорно сражающиеся иракцы, выступая против американской оккупации, теперь определяют характер войны, туманно названной войной с террором – понятием, означающим убийство, но вряд ли способным определить врага. И если бы Америка вознамерилась прекратить эту войну то, как предостерег президент, иракцы каким-то образом пересекли бы Атлантический океан и развернули бы кампанию террора на американской земле.

Война с террором без ясного определения врага, но с явно подразумевающимся антиисламским содержанием объединила сторонников ислама в их растущей враждебности к Америке, тем самым создав плодотворную почву для рекрутирования новых участников террористических действий против Америки или Израиля. Она усилила стремление к экстремизму, распространяя политическую враждебность по отношению к иностранцам и обостряя религиозный антагонизм по отношению к «неверным». В свою очередь все это затруднило для умеренной части мусульманской элиты, ставшей также объектом угрозы со стороны растущего исламского экстремизма, ведение борьбы с террористическими ячейками путем объединения своего народа против экстремистских политических и религиозных настроений.

(Осенью 2003 года в ходе опроса общественного мнения в мусульманских странах респондентам задавался вопрос, не сожалеют ли они о том, что с самого начала военное сопротивление Ирака было малоэффективным, – фактически их спрашивали, сожалеют ли они о том, что не было убито больше американцев. Число сожалевших в Марокко составило 93 процента опрошенных, в Иордании – 91, в Ливане – 82, в Турции – 82, в Индонезии – 82, Палестине – 81 и в Пакистане – 74 процента.)

Мировое общественное мнение в подавляющем большинстве с самого начала отвергло наименование, присвоенное обеим войнам – и войне с террором в целом, и войне в Ираке в частности. К концу второго года войны большинство американцев также пришло к этой негативной оценке. Явная абсурдность названных причин войны была налицо: даже твердолобые консерваторы в администрации не могли не заметить, что авторитет Америки в мире катастрофически упал, а участие в сражениях на так называемом центральном фронте войны с террором превратилось в основном в одиночное американское предприятие.

Три убеждения, глубоко укоренившиеся в сознании администрации, источником которых главным образом служит неоконсервативная точка зрения, служат основой политических решений, которые превратили первоначальный военный успех США в Афганистане в катастрофу в Ираке. Первое из них состоит в том, что акты террора, зародившиеся на Ближнем Востоке, отражают глубоко укоренившийся нигилистический гнев на Америку, не имеющий связи с конкретными политическими конфликтами или новейшей историей. Второе: политическая культура региона, особенно арабов, больше всего уважает силу, делая применение чисто американской силы (или силы, уполномоченной США) самым важным компонентом надежного решения проблем региона. И третье, немного запоздалое: выборная демократия может быть привнесена извне. Арабов-де можно принудить оставить ненависть к свободе и перейти к любви к ней, даже если пока придется силой проводить такое умиротворение в культурном и религиозном отношениях.

Но вопреки частым утверждениям самого Буша широко распространенная неприязнь к Америке имеет место не потому, что мусульмане «ненавидят свободу», а потому, что историческая память вызывает у них чувство возмущения, поскольку власть Америки в регионе они все теснее связывают с британским колониальным прошлым или нынешней политикой Израиля. Британское прошлое в Ираке 1920–1930-х годов поразительно напоминает действия американцев начиная с 2003 года: отчет за отчетом, восхваляющие успехи в навязывании дикарям просвещенной демократии, с последующими запоздалыми признаниями провалов, интервалы между которыми заполнялись карательными рейдами королевских ВВС. (Уинстон Черчилль, британский министр колоний в начале 1920-х годов, даже настаивал, чтобы королевские ВВС применили против восставших иракцев бомбы с отравляющим газом.)

Но нынешняя американская интервенция разворачивается в более трудное время. В начале XX века страны Ближнего Востока только что освободились от оттоманского господства, но все еще оставались в колониальной эпохе. Социальное возмущение иностранным правлением не было всеобщим. Идеи национального освобождения ограничивались узким кругом элит, а религиозные страсти против иностранных пришельцев еще не воспламенились. Теперь дело обстоит иначе. Американская политическая опека не только не приветствуется большинством, но у многих даже вызывает резкое возмущение. Назначенный губернатором Ирака Пол Бремер, которого уж никак нельзя назвать успешным правителем, пришел в своих мемуарах к заключению, что американская оккупация стала «неэффективной», но американская политика по-прежнему не видит, почему это произошло.