Текст книги "A.D. 999"

Кеннаг улыбнулась.

– Я целительница и всего лишь следовала своему призванию. Но если ты был счастлив там… – Она не договорила и нерешительно взглянула на него.

– Продолжай.

– Твоя рука, – выпалила она.

Элвин почувствовал, как полыхнуло лицо, и снова порадовался наступившей темноте.

– Ты скрываешь ее, извиняешься за нее и, как мне кажется, даже ненавидишь себя за нее. Но разве монахи не сказали, что ты нормальный человек, вполне здоровый…

– Слова… Ничего больше. Иногда слов бывает не достаточно. Иногда мне приходится наказывать себя за неудачи. Я знаю, что я неполноценный мужчина, что не гожусь ни на что, кроме как жить в монастыре. Не то, что ты. Ты всегда была своей в этом мире.

– Но это не значит, что я была счастлива. Порой я бы с удовольствием ушла из него. Мне не хватало тишины и покоя. А несколько месяцев назад моя жизнь была разбита.

Она посмотрела на звездное небо. Лунный свет ложился на ее лицо, превращая его в прекрасную серебряную маску. Прекрасную и выразительную.

– Будучи юной, я вышла замуж за человека намного старше. У нас было немало общего, у Ниалла и у меня. Когда однажды океан забрал моего мужа, я оплакивала его всем сердцем. Но даже в горе я оставалась собой и продолжала заниматься исцелением людей. У меня была цель. Прошел год, и мое сердце открылось другому человеку. Его звали Бран. Он был сыном кузнеца и хорошо понимал огонь. Мы… – Она помолчала, вздохнула и продолжила рассказ. – Мы дали друг другу обет любви. Знаю, Элвин, тебе неприятны наши обычаи, но не стану за них извиняться. Такими они были за много сотен лет до того, как в нашу землю пришли священники церкви Христа. Я знала, что в ту ночь зачну ребенка, и это случилось. Но Бран был ни при чем. На нашу деревню напали викинги. Они увели Брана на свой корабль. Из него получился бы сильный и умелый раб. Меня изнасиловали и тоже забрали бы, но я сбежала. Пока они опустошали и разоряли Гленнсид, я пряталась в деревенском колодце. Викинги сожгли наши дома, обесчестили наших женщин, забрали все, что хотели.

Слова Кеннаг не стали потрясением для Элвина. Ему лишь стало неприятно оттого, что эта прекрасная, сильная женщина подверглась насилию. Сколько же выпало на ее долю!

– Поняв, что у меня будет ребенок, я решила избавиться от него. Это было нетрудно, потому что я знала, какие травы помогают в таких случаях. – Лицо ее стало совсем белым, но голос даже не дрогнул. – Моя мать родила ребенка от неизвестного насильника. А я не смогла.

Она повернулась к нему, и он заметил блеск непролитых слез в ее черных глазах.

– Он родился на два месяца раньше срока и не должен был выжить. Я ненавидела его. За его здоровье. За его характер, за то, что он жив, а Бран пропал. Я ненавидела его за то, что моя мать его любила. Ненавидела как живое напоминание о той страшной ночи. Нельзя ненавидеть того, кто только начал жить. Он мой брат, и я должна любить его независимо от того, кто дал ему жизнь.

Моими друзьями стали ненависть и злость. Они утешали меня бессонными ночами. И когда меня призвали, когда я пришла к эльфам в ту самую ночь, они пристыдили меня за ненависть.

– Кеннаг…

Она прижала руку к его губам.

– Я возмутилась, потому что знала – они правы. Я отправилась в это путешествие не для того, чтобы спасти мир. Просто в Гленнсиде мне не хватало воздуха. Без Брана там все стало чужим, ненавистным. Да еще этот ребенок. Я ненавидела христиан, потому что врагов привлекли богатства их церкви. Я ненавидела тебя, называла тебя монашком-калекой. Ты казался мне таким слабым и телом и духом, что я не считала тебя достойным спутником.

Ее рука соскользнула с его губ на гладкий юношеский подбородок.

– Извини, Элвин. Я во многом ошибалась. И, похоже, теперь уже ничего не поправишь. Я не смогу попросить прощения у матери и обнять брата. Бран… помнишь, я отказалась рассказать тебе о том видении?

Он кивнул. Ее ладонь была такой мягкой. Ему хотелось дотронуться до нее, но Элвин не мог позволить себе этого.

– Я видела тело Брана. Я надеялась, что ему удалось выжить, что он где-то в рабстве, но Второе Зрение не лжет. Он умер на том же берегу… – Она напряглась и убрала руку. – Иона. Так называется тот островок, где перебили всех монахов. Иона. Что-то знакомое.

Последние уголья желания умерли, словно костер, залитый холодной водой. Элвин резко поднялся. Ночь была теплой, но его вдруг начало трясти.

– Иона… Иона, лампада веры. Одно из самых святых мест в Британии. – Он закрыл лицо руками. – Михаил все знал. Еще тогда.

– Элвин, говори так, чтобы мне было понятно. – Кеннаг тоже поднялась. – В чем дело?

Он повернулся к ней. Таким несчастным Кеннаг его еще не видела.

– В ту ночь, когда явился Михаил, он сказал мне: «Не дай угаснуть лампаде веры!» Он попытался предупредить меня. Знал, как остановить Сатану. Господи, какой же я глупец!

Элвин покачал головой и в отчаянии опустил руки. Кеннаг показалось, что он как-то съежился.

Неудачник. Неудачник. Ему дали ключ, а у него не хватило ума понять его значение. Михаил ошибся, доверившись ему. Все это время он думал…

– Элвин! Что с тобой? – Кеннаг схватила его за плечи и потрясла. – О чем ты говоришь? Как мы могли остановить Сатану?

Ему было так стыдно, что и объяснять что-то не хотелось. Он рассказал ей о самом сокровенном, о вещах, которые хранил от всех, о том, в чем не признавался даже на исповеди. И Кеннаг тоже открылась ему, показала темные уголки сердца. Как он мог промолчать? Может быть, она разозлится? Ему показалось, что это помогло бы.

Элвин попытался вздохнуть, но боль все еще сжимала грудь.

– Иона. Этот остров называли лампадой веры. – Его голос звучал почти спокойно. – Михаил сказал мне: «Не дай угаснуть лампаде веры». Другими словами, если бы мы сразу отправились туда, а не болтались бы здесь, на Юге, то могли бы предотвратить резню. Лампада веры не погасла бы.

Некоторое время Кеннаг молчала. Потом усмехнулась – Боже, как ему нравился ее смех – и сказала:

– И как, по-твоему, язычница, монах, белка, кошка, призрак и осел остановили бы несколько сотен воинов? Как бы мы защитили от них монастырь с безоружными монахами?

Элвин вздохнул:

– Что? А… Понимаю. Но…

– Я тоже понимаю тебя. Да, если бы мы поняли, что он имеет в виду, то могли бы предупредить кого-то и… – Она пожала плечами. – Может быть, Михаил хотел сказать что-то другое.

– Не понимаю.

– Насколько я знаю – и в этом моя и твоя религии сходятся, – вера – это нечто большее, чем просто святой дом и люди, которые в нем молятся.

Юноша кивнул, начиная понимать, к чему она клонит.

– Верно. Вера – это нечто большее.

– А если так, то можно ли потушить лампаду веры, убив монахов и предав огню здание?

Он медленно кивнул:

– Нельзя. Вера выстоит. Ее невозможно уничтожить так просто. Для веры страшно другое. Забвение…

Элвин почувствовал, как руки покрылись «гусиной кожей».

– Скот, – прошептала Кеннаг.

– Что?

– Скот. В моем видении они убили монахов. Сожгли постройки, но не тронули животных. Ты же сам сказал…

– В этом есть какой-то смысл. Если бы мы знали!

– Иона моего сердца! Иона моей любви! – Голос прозвучал ниоткуда. Они оглянулись. – Голоса монахов заменит мычание животных. Но прежде чем наступит конец света, Иона станет тем, чем был. Мне сказал об этом Дунстан. Похоже, теперь я все вспомнил.

Перед ними повисло бесформенное бледное пятно, медленно принимавшее очертания фигуры Недди.

– Кеннаг, Элвин. Извините, что меня долго не было.

– Недди, я беспокоилась. С тобой все в порядке?

Он улыбнулся. Элвин заметил, что призрак изменился, стал увереннее, спокойнее, а на лице лежала печать умиротворенности.

– У тебя доброе сердце, Кеннаг, если ты волнуешься из-за призрака. Со мной все в порядке. И… зовите меня по-прежнему, Недди. Хотя теперь я знаю свое настоящее имя. Я – Эдуард. Точнее, я был Эдуардом.

– В этом есть смысл, – заметил Элвин. Странно, но он тоже обрадовался появлению мальчишки-призрака. – Недди – это уменьшительное от Эдуарда.

Призрак повернулся к нему. Улыбка тронула уголок рта и растаяла.

– Король Эдуард, прозванный Мучеником. Но кланяться не нужно, Элвин. Ты же мой друг.

Элвин открыл и закрыл рот. Невероятно. Призрак, возомнивший себя королем.

Но стражник в замке короля Этельреда узнал его. И возраст вполне подходящий.

– Меня убил слуга моей мачехи, Анджело. Он ударил меня сюда… – Недди протянул руку к тому месту, куда вонзился кинжал. Его губы задрожали. – Мне поднесли чашу. Меня предали. – Он резко рассмеялся. – Ладно, я ее припугнул! Вот где я был. Но как видите, вернулся. Подумал, что, может быть, пригожусь вам.

Элвин начал понемногу приходить в себя после шока, вызванного новостями. Недди – король Эдуард! Анджело – убийца! Ему вспомнились странные слова, произнесенные Недди при материализации.

– Вы сказали, что Дунстан…

Недди кивнул.

– Да. Он сказал, что это пророчество, произнесенное святым Колумбой на смертном ложе. Мы изучали монастыри и… – Он покачал головой. – Теперь, когда я знаю, кто я, мне, кажется, вспомнилось все, до последнего слова.

– Он сказал тебе, что это значит? – спросила Кеннаг.

– Нет. Помню, мне показалось забавным, что по священному острову будет разгуливать только мычащий скот.

Элвин заметил, что призрак и говорить стал иначе, как подобает королю.

– Можешь повторить?

Недди повторил.

– Воинам было приказано не убивать скот, так как Сатана хотел, чтобы пророчество исполнилось, – задумчиво произнесла Кеннаг. – Элвин… Иона должен молчать. Только мычащий скот… Чем был прежде… – Кеннаг вскинула голову. – Если хотя бы один монах на острове восславит Бога…

– …то пророчество исполнится, – закончил за нее Элвин, с трудом сдерживая волнение. – Конца света не будет! Недди! Вы спасли нас всех!

Призрак застенчиво улыбнулся. Не обращая внимания на Недди, Элвин обнял Кеннаг правой рукой и прижал к себе. Она смеялась, ее дыхание касалось его уха, ее щека вжималась в его щеку. Он чувствовал ее груди, ее тело… Все было так, как совсем недавно, в пещере, но в то же время по-другому. Теперь их объединяло нечто несравненно более важное.

Другие дороги, другие судьбы. Он любил ее, и она, возможно, любила его, но они сделали свой выбор. Теперь Элвин знал свое предназначение.

Словно прочитав его мысли, она отстранилась.

– Ты готов?

– Свидетелям суждено умереть, ты же знаешь, – напомнил он.

– Я, можно сказать, уже умерла сегодня, когда потеряла надежду. И ты тоже. Хуже этого ничего уже не будет.

Улыбка тронула его губы. Боже, какая женщина! Ей все по плечу!

Лицо Кеннаг сияло в лунном свете.

– Чего мы ждем? – спросила она тем твердым, уверенным голосом, который так нравился Элвину. – Нам надо спасать мир!

ЧАСТЬ III
ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.

Откровение, 16:16

ГЛАВА 20

Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал убить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его.

Матфей, 2:16

Замок короля Этельреда, Кингстон, 28 декабря 999 года

Анджело вместе с другими преклонил колени и получил причастие, как всегда, немного удивленный творящимся богохульством. Господь забыл об этом мире и его созданиях, от человека и животного до вина и хлеба, предоставив Анджело вести собственную игру. Несомненно, если бы отец Кенульф знал, кто такой на самом деле Анджело, он бы подумал, что советник короля – единственный советник после роспуска Витана – должен сгореть заживо от одного лишь прикосновения «священника».

Простота и твердость веры смертных трогала чуть ли не до слез. Время от времени Анджело даже проникался к ним жалостью и симпатией. Но никакие проблески добрых чувств никогда не мешали ему использовать смертных для достижения собственных целей.

Сегодня эти цели сойдутся в одну. Он думал, что Этельред станет противиться последнему решению. Но король лишь посмотрел на него затуманенными глазами и пробормотал: «Если ты считаешь, что так лучше». Похоже, роспуск Витана отобрал у юноши все его силы.

Странно, но Анджело было жаль, что борьбы не получилось. Этельред проявлял порой завидное упорство, и поколебать его было нелегко, но Анджело умело находил убедительные аргументы, получая удовольствие от победы.

После службы Этельред и его люди, магистры, таны, представители всей страны, потянулись в обеденный зал. Король сел на тяжелый, украшенный резьбой деревянный стул. Ни малейшего проявления чувств на угрюмом лице. Все замерли, напряженно ожидая, что он скажет.

Этельред набрал в грудь воздуху и начал речь, подготовленную Анджело накануне:

– Нас постигли тяжелые времена. Многие говорят, что Судный День близок, и я боюсь, что это так. Земля уже дрожит в страхе или предчувствии прихода Христа.

Анджело улыбнулся. Король неплохо управлялся со словами.

– Солнце печет в декабре, но лик его скрыт темными клубами дыма. Слухи о чудовищах, вступивших в битву с силами добра, достигли наших ушей. Те из нас, кто знает Библию, как и полагается всем благочестивым людям, ясно видят развертывающиеся пред нами Знамения. Есть и другие знаки, первым из которых является наступление воинственных племен. Мы уже встречались с ними на суше и на море и знаем их.

Голос короля звучал монотонно, но сила слов сама по себе пробивала дорогу к слушающим. Анджело хорошо подобрал этих новых «советников». Все они жаждали войны, в их глазах пылал огонь зависти и жадности, руки чесались от желания сжать рукоятки мечей. Им не терпелось поскорее покинуть зал и устремиться навстречу врагу.

– Каждый, кто против Господа Нашего – Антихрист. Враг – это тысячи Антихристов. А их вождь – тот самый Дракон, о котором говорится в Книге Откровения. По полученным мной сообщениям, под его властью некий чудовищный змий и зверь, отмеченный числом 666. Даны жили среди нас годами, притаясь, подобно змее в траве, подобно Сатане в Эдеме.

Анджело без большой радости написал эту строчку, но на что не пойдешь ради пущего эффекта.

– Соблазном они склонили нас к пассивности, к уплате дани, когда нам следовало драться с ними, как подобает всем благочестивым людям. Больше этого не будет. Последняя битва началась, и все, кто не спасется, погибнут. Давайте же возьмемся за оружие, как Божие, так и человеческое.

Анджело вздохнул – речи короля так не хватало страсти! Он бы произнес те же слова совсем иначе. Ну да ладно. Судя по тому, как зашевелились слушатели, выступление Этельреда все же произвело должное впечатление.

– Сегодня мы торжественно отмечаем Праздник невинных, воздавая почести и чтя память безвинно убиенных Иродом детей. Что может быть лучшей памятью им, чем уничтожение виновных? А посему я повелеваю, чтобы все даны, появившиеся на этом острове, как плевелы среди злаков, подверглись справедливому истреблению.

Таны ревом выразили свое одобрение. Их страх и ненависть получили наконец выход, Этельред санкционировал бойню, точнее, провозгласил ее богоугодным делом.

Анджело улыбнулся.

Оксфорд, Англия, 28 декабря 999 года

Гунгильда была потрясающей женщиной, выделявшейся даже среди своих соотечественников, а здесь, на земле ангелов, она казалась богиней с льняными волосами. Высокая и статная, с волосами, едва тронутыми сединой, она являла собой образец женщины-воина. Легко подверженная как смеху, так и гневу при малейшей несправедливости, Гунгильда так же легко откликалась на беды несчастных и находила доброе слово для нуждающихся. Вот уже четырнадцать лет, как Оксфорд стал ее домом. Время от времени они с мужем, Свейном, скучали по родной Дании, но в общем были довольны жизнью здесь.

Однако последние две недели Гунгильду, сестру Торкелла, все чаще посещал страх. Он глубоко засел в ее животе, тяжелый, холодный клубок, походивший, как ей казалось, на скрюченных злобных карликов, обитавших в Нидавеллире. Впервые страх пришел, когда у Свейна, умевшего работать с железом, стало меньше заказов. Прежде ему приходилось даже отказывать клиентам. Теперь, когда остров все чаще осаждали викинги, которых здесь называли северными разбойниками, он с трудом продавал свои изделия, и их дети часто отправлялись спать с пустыми желудками. На них все чаще посматривали исподлобья, им вслед шептали злые слова, и страх шевелился в Гунгильде, как беспокойный ребенок-карлик.

Гунгильда уже давно не считала себя чужой. Она была англичанкой, как и ее соседи. Посещала церковь и прошла обряд крещения, как и Свейн и все их шестеро детей. Говорила на местном языке почти без акцента, и тревоги жителей Оксфорда были ее тревогами.

Глядя в окно, Гунгильда невольно сжала крестик, висевший у нее на шее. Его сделал и подарил ей в день крещения Свейн, и с тех пор крест был на ней всегда, как языческий талисман-оберег. Последние два дня они с мужем не отваживались уходить далеко от дома. Свейн злился, но, как обычно, хорошо это скрывал. Вот и сейчас он сидел за столом, чиня браслет. Рядом лежала целая груда брошей, ожерелий и перстней.

– Не водился бы Торкелл с этим Драконом Одинссоном, – глядя в окно, пробормотала Гунгильда. – Тогда, может быть, наши друзья и не злились бы на нас.

– Дело не только в нас. Перед грозой я разговаривал с Олафом, и он сказал, что никто больше не покупает у него хлеб. Они боятся не твоего брата, а нашей крови.

– Но это же глупо! – воскликнула Гунгильда и, не удержавшись, всхлипнула. – Как будто мы сбежим, чтобы драться за этих разбойников только потому, что родились там же, где и они!

Теперь он поднял голову, и страх, поселившийся у нее в животе, снова забил ножками.

– Они боятся. И я тоже. Эти странные Знамения… Люди боятся конца света, и, возможно, они правы.

– Но… мы видели грозу и ощущали, как дрожит земля. Эти рассказы о чудовищах и Смерти верхом на коне… это же небылицы!

Никто никогда не называл точного места, где их видели. Всегда говорили «где-то рядом, совсем близко». Такие рассказы, передававшиеся шепотом, раздражали любившую точность Гунгильду. Чудовища с человеческими лицами и зубами льва не бродят по земле, уничтожая людей. Ничего такого просто не бывает. Свейн прав. Жители напуганы, а страх распаляет воображение.

Она фыркнула.

– Если бы наша Герда стала рассказывать такие сказки, я бы ее просто отшлепала! А тут взрослые люди…

В дверь постучали. Гунгильда вскрикнула от неожиданности и тут же закрыла рот ладонью. Стараясь не паниковать, она открыла дверь.

Это был Олаф. Толстый, неповоротливый, он стоял на крыльце, тяжело дыша и утирая пот с раскрасневшегося лица.

– Уходите… быстро! – прохрипел он. – Приказано убивать всех данов… мы укроемся в церкви.

Гунгильда, уже справившаяся со страхом, положила руку на плечо булочника.

– Говори медленнее, Олаф. И успокойся.

Он сглотнул, вздохнул и кивнул.

– Король Этельред издал указ. Все даны, проживающие в Англии, должны быть убиты.

Гунгильда облегченно покачала головой.

– Чепуха. Не стоит бояться слухов.

– Это не чепуха! Я сам слышал, как его зачитывали. Мы все идем в церковь искать убежища. Поспешите, а то будет поздно!

Олаф схватил ее за руку, словно собирался потащить за собой.

– Мама? – Их старшая дочь Валда подошла ближе. В тринадцать лет девочка уже пленяла красотой каждого, кто видел ее. Большие, спокойные голубые глаза обратились сначала к старому другу семьи, потом к матери. – В чем дело?

– Ни в чем… – начала Гунгильда, поглаживая дочь по голове. – Просто Олаф…

– Он прав, – вмешался Свейн. – Послушай, послушай хорошенько.

Гунгильда прислушалась. Сначала она ничего не услышала. Потом до нее донеслись приближающиеся голоса, напоминающие далекое гудение встревоженных пчел. Ее ноздри встрепенулись, почуяв едкий запах дыма. Гунгильда перекрестилась. Перепуганные жители Оксфорда поднялись, воспламененные словами своего короля.

Они шли убивать.

Страх на мгновение парализовал ее, но она затолкала его поглубже.

– Собери детей, – бросила Гунгильда Валде. – Мы идем в церковь.

Старшая дочь поняла все без объяснений.

– Герда! Эрик! – закричала она. – Сюда! Мы идем в гости к отцу Годвину.

В церковь они прибыли в числе последних. Гунгильда еще хотела захватить кое-какие ценности, но Свейн только покачал головой.

– Украшения нам ни к чему. Если они ворвутся в дом, то лучше пусть довольствуются серебром и бронзой.

Держа одной рукой двухлетнюю Герду, а другой маленького Эрика, Гунгильда выбежала на улицу. Солнце палило почти по-летнему, но света было мало – его заслонило непонятное черное облако, неизвестно откуда появившееся на чистом небе. Свейн быстро шел впереди вместе с двумя старшими сыновьями. Боже, они стали дичью, преследуемой разъяренными охотниками.

Пожалуйста, Господи, отведи от нас гнев этих англичан. Мы же друзья. Успокой их сердца и мысли. Пусть они помнят это.

Такой бледной и испуганной настоятельницу Ательгиву Гунгильда еще не видела. Стоявший рядом с ней отец Годвин, все еще облаченный по случаю священного ритуала в пурпурные и белые одежды, возбужденно махал рукой.

– Скорее! – кричал он. – Ради Господа, поспешите!

Теперь уже и Гунгильда явственно слышала рев обезумевшей толпы, двигавшейся по направлению к церкви. Запах дыма и гари стал сильнее, до нее донесся треск огня. Сколько уже домов успели поджечь эти охваченные страхом и ненавистью люди? Скольких уже убили? Она побежала, таща за собой Эрика, чьи коротенькие ножки не успевали за ней. Валда с малышом Торфи на руках метнулась к распахнутой двери.

Едва Гунгильда вбежала в церковь, как тяжелая дверь с треском захлопнулась у нее за спиной. Женщина зацепилась за подол длинного платья и упала бы, если бы ее не подхватили руки знакомых. Она выпрямилась и огляделась.

Маленькая деревянная церковь была заполнена теми, кто искал в ней убежища. Десятки, а может быть, и сотни оксфордских данов поспешили сюда в надежде спастись от слепой ярости тех, кто вдруг увидел в них чужаков, врагов. Бледные, испуганные лица, светлые волосы, голубые глаза… Эрик расплакался, но у матери не нашлось сил успокоить его. Передав Герду Валде, Гунгильда припала к мужу и расплакалась. Страх все же сломил ее.

Снаружи донесся голос отца Годвина.

– Послушайте меня! – кричал он. Шум голосов стих – очевидно, толпа замерла, внимая священнику. – Здесь в церкви ваши друзья!

Его слова утонули в реве собравшихся, и Гунгильда вздрогнула, услышав оскорбления, полетевшие в его адрес. Теперь заговорила настоятельница Ательгива.

– Да, верно, наступают страшные времена. Суд Божий близок. Наверное, вам лучше посмотреть на свои прегрешения, чем искать их у других. Некоторые из этих семей живут здесь уже сотню лет. Пожалуйста, подумайте об этом и…

Ее голос тоже поглотил рев толпы. Настоятельница вскрикнула, словно от боли, и умолкла.

В дверь постучали. Собравшиеся внутри даны замерли. Те, кто пытался защитить их, погибли, и теперь темная сила требовала впустить ее. Они отхлынули от двери, но та каким-то чудом выдержала. Злобные крики снаружи стали сильнее.

Гунгильда вскрикнула, услышав громкий треск. Толпа сломала маленькие окна церкви, и внутрь полетели горящие факелы. Свейн бросился к одному из них и стал сбивать пламя голыми руками. Увидев его почерневшие, обожженные пальцы, Гунгильда поняла, что муж уже никогда не вернется к прежней работе с тонкими, изящными украшениями, никогда не приласкает ее так, как прежде.

Факелы продолжали лететь в окна. Люди в церкви пытались их тушить, но безуспешно. На ком-то уже горела одежда, на других вспыхнули волосы. Помещение наполнилось паническими криками. Гунгильда, посмотрела на усыпальницу. В ней лежало тело святого Фритесвиде. Гнев вытеснил безумный ужас, и она закричала:

– Защити нас! Защити нас!

Но чуда не случилось. Вопя от ярости, Гунгильда схватила крест и рванула изо всей силы. Тонкая цепочка лопнула. Швырнув распятие, она призвала на помощь Фрея, Тора и Одина. Ей было все равно, кто спасет ее детей, пусть даже бог-обманщик Локи. Лишь бы они остались живы.

Дым щипал глаза и обжигал легкие. Рядом кашляли Эрик и Герда, а отважная Валда пыталась хоть как-то успокоить младших.

Гунгильда уже не могла дышать. Дым задушил ее, огонь подбирался все ближе, жадно цепляясь за подол платья.

Последнее, что она успела почувствовать, были крепкие объятия Свейна, плачущего от собственного бессилия.

В поле, где-то в Англии, 30 декабря 999 года

Локи чувствовал себя в своей стихии. Бездна изрыгнула тех, кто переполнял ее, и теперь отважные викинги сражались бок о бок с тварями из кошмаров. Поначалу люди держались опасливо и настороженно, но чудовища, похоже, разделяли их жажду крови, и они в конце концов смирились с жуткими союзниками.

Маленькая деревушка, название которой Локи даже не потрудился узнать, сгорела дотла, как будто ее и не было. Только кровь и сожженные дома напоминали о том, что когда-то здесь жили люди. Чудовища с человеческими лицами, ухмыляясь и смеясь, бродили по пепелищу, доедая то, что еще не обуглилось, то, что осталось от женщин, мужчин и детей.

Они шли от одной деревни к другой, как всепоглощающее море. Анджело приказал не трогать крупные города. Пока. Он хотел, чтобы сначала сделали свое дело слухи, разносившие во все стороны ужасные, панические вести. Викинги поворчали – деревушки были бедны добычей, – но подчинились.

Тварям из тьмы было безразлично, кого убивать.

Палило солнце. К его неестественному для этого времени года теплу добавлялся жар костров. Локи, хотя и был богом огня, страдал в человеческом теле так же, как и его воины. Проведя рукавом по потному, со следами сажи лбу, он огляделся. Рыжий конь пылал под ним, раздувая ноздри, чуявшие запах крови и обгоревшей плоти.

Хорошо. Здесь все закончено.

Вой наполнил воздух – это Фенрир пел от радости. Локи нащупал привязанный к седлу мех и, поднеся к губам, сделал несколько глубоких глотков теплой жидкости. Итак, что же делать завтра? Воздух уже дышал прохладой, извещая о приближении ночи. Черные облака, заволокшие небо, не давали другой возможности различить время суток.

Их жутковатые, необычные союзники, явившиеся из мрака бездны, напав на первую деревню, сожгли не только крестьян, но и все припасы и животных. Конечно, чудовищам и Фенриру хватило и человеческого мяса, но воины Локи хотели поживиться и более ценной добычей. На этот раз они не повторили свою ошибку, захватив коней, быков и продовольствие. До ушей Локи долетало кудахтанье домашней птицы, которую ловили воины.

Островок не задержит их надолго. Еще пара дней, и все будет кончено. Наступит 1 января 1000 года. Триумф Анджело. Мир, этот мир, встретит свой конец.

И тогда за дело возьмется Локи.

Он сделал еще глоток воды. Несколько месяцев назад, лежа глубоко под землей, где единственным звуком был звук капавшего ему на лоб яда, Локи думал, что жажда мести никогда не ослабнет. Он будет убивать, убивать и убивать и никогда не утолит этот голод, подобный бездонной пропасти. Даже когда убил Хеймдаля и, приняв от него удар в живот, умер сам, он знал, что все еще впереди: и кровь, и битва.

Но вот теперь этот голод начал ослабевать.

Локи нахмурился, обеспокоенный этим открытием. Рагнарёк еще не наступил, час его триумфа и поражения. Судьба. Он знал это с момента рождения, и неизбежность грядущего утешала его в длившемся столетия заключении. Локи уже убил сотни людей, но радость от кровавой работы ослабла. Ему вдруг захотелось вернуться в тихую ночь на воде под открытым небом.

Но все, что ему осталось, это мясорубка, кровь и дым и, как кульминация, собственная смерть. Фенрир тут же подбежал, стряхивая с себя капли крови.

– Нам повезло, отец! – отдуваясь, сообщил волк. – Сюда скачет всадник!

Локи нахмурился.

– Сюда? Ему бы следовало бежать отсюда. Странно.

Он кликнул своего посыльного, легкий ветерок, и отдал приказ:

– Никому не трогать всадника, пока я не поговорю с ним! Схватить и привести его ко мне!

Взмахнув рукой, он отослал ветер, зная, что тот донесет его слова до всех, людей и чудовищ.

– Веди, – бросил Локи сыну, и волк, повернувшись, затрусил в сторону невысоких холмов.

Бог огня легонько сдавил ногами бока своего жеребца, и тот последовал за Фенриром.

И действительно, к разоренной деревне приближался одинокий всадник. Лошадь, чуя кровь, огонь и опасность, шла явно нехотя, но человек безжалостно гнал ее вперед.

– Безумец? – пробормотал себе под нос Локи. – Скорее какой-то глупец.

Склон холма показался слишком опасным для коня, поэтому Локи спешился, зная, что жеребец явится по его зову, и вместе с сыном сбежал вниз. Всадник уже ждал их, успев сползти с лошади, которая, едва почувствовав свободу, дико заржала и унеслась прочь. Торкелл и его люди приступили к допросу незнакомца, чередуя слова с ударами.

– Прекратите! – приказал Локи. – Он не сможет ничего сказать, если захлебнется собственной кровью. Кто ты?

Незнакомец попытался выпрямиться, но люди Торкелла крепко держали его за руки.

– Зачем ты приехал сюда? Ты же видел наши стяги? Отвечай.

Мужчина поднял голову и посмотрел на Локи, потом облизал воспаленные губы.

– Ты Дракон Одинссон? – хрипло спросил он. Локи расправил плечи.

– Да. Зачем ты искал меня? Хочешь умереть?

– Он убивает нас! У меня в сумке… послание…

Локи кивком приказал обыскать сумасшедшего. Из сумки извлекли смятый и запачканный кровью пергамент, молча передали Локи. Мало кто из людей Торкелла умел читать, а английского не знал никто.

Человеческое сердце дрогнуло, едва он развернул листок.

– Нет… не может быть. Анджело бы никогда не допустил…

Локи поднял руку и, не замахиваясь, ударил пленника по лицу.

– Это ложь! Подделка! Я убью тебя голыми руками…

– Нет, великий Дракон! – взмолился незнакомец, падая на колени. – Нет! Взгляни на печать!

Локи опустил взгляд и увидел, что человек прав. На указе стояла печать короля.

А почерк, несомненно, принадлежал Анджело. Даже монахи в монастыре не умели так выписывать буквы.

– Великий Дракон, что это? – спросил Торкелл, восседавший на великолепном белом коне, который вовсе и не был конем.

Локи показалось, что тварь ухмыляется. Что сказать Торкеллу? Он не верил написанному. Не мог поверить! Но указ… Неужели предательство?

Грудь сдавило, но Локи все же начал читать.

– «Я, Этельред, правящий монарх всего Альбиона, повелеваю, чтобы все мужчины, женщины и дети датской крови были уничтожены. Мы должны прополоть поле для чистых всходов».

Гнев затуманил его взор, поднявшись густой красной волной. Кровь стучала в висках, пальцы стиснули ненавистный документ. Анджело уверял его, что король не более чем пешка. Значит, идея уничтожения всех, в ком течет датская кровь, принадлежит ему. Истребить всех, от воинов на поле битвы до младенцев в колыбели.

Анджело намеренно убивает его народ. В этом нет никакого смысла. Чем может угрожать Анджело или Этельреду старик, работающий в поле, или его малютка-внучка? Нет, здесь дело в другом. Подвигнуть на такое могла только ненависть. Ненависть и страх. И еще решимость убрать любого, кто может подняться против него в конце этой битвы.