Текст книги "Орлиный мост"

Глава 7

Мюрьель настолько разволновалась, пока рассказывала Жерому об эксперименте, что он, желая ее успокоить, повел ее обедать в ресторан, хорошо известный в городе и расположенный неподалеку от церкви.

Как только Мюрьель села, она почувствовала себя лучше, расслабилась и сразу смогла оценить строгую и одновременно гостеприимную атмосферу этого заведения. На белых оштукатуренных стенах висели старинные картины и зеркала, безупречно гармонировавшие с интерьером. В углах стояли два буфета в деревенском стиле, в хорошем состоянии и, очевидно, очень дорогие. Они использовались как сервировочные столики и подставки для растений, что создавало домашнюю атмосферу. Расцветка и сельские мотивы набивных тканей, из которых были сшиты шторы, отлично сочетались с салфетками и каймой тарелок. Словом, это было место, где посетители могли быстро забыть о делах и наслаждаться уютной атмосферой и комфортом.

Мюрьель заказала виски, что делала только в крайних случаях.

– Я думал, ты сильнее, – посмеиваясь, сказал Жером. – Обычно тебе не нужен алкоголь…

– Что ты хочешь! Этот голос был одновременно такой реальный и такой замогильный, что мне теперь необходимо прийти в себя…

– Знаешь, – заметил Жером шутливо, – человеческий разум способен на невероятные вещи для выражения страдания.

Она посмотрела на него с удивлением:

– Ты хочешь сказать, что все относишь на счет психического расстройства?

– Я лишь оцениваю результаты наблюдения в клинике. Мне доводилось сталкиваться с необъяснимыми патологиями, которые приписывались потусторонним силам, и я стал недоверчив…

– Согласна, но считаю человеческую психику настолько сложной, что ее проявления могут быть истолкованы самым различным образом. Например, коллективным гипнозом.

– Вот это да!

– Юнг занимался этим всю жизнь, но его тем не менее никто не считал ясновидящим.

– Это так, но я не хочу углубляться в теорию, я практик и должен лечить.

– Кстати, ты мне так и не сказал, что за диагноз у Вероники.

Жером прислонился к спинке стула.

– Девушка страдает серьезным психическим расстройством, что вынуждает ее уходить от реальности и воплощаться в другом образе. В данном случае – в образе Тома. Она говорит его голосом и рассказывает о фактах из его жизни. Вероятно, Вероника вошла в этот образ, чтобы убежать от повседневности, которая ей неприятна. Для меня в этом нет ничего удивительного, разве что порождает абсолютное перевоплощение одного человека в другого. Моя обязанность определить, почему и как она избрала такой путь…

– О'кей! Но ты забываешь, что Тома действительно существовал, умер пятнадцать лет назад и девушка не могла его знать.

– Это так, но анализировать подобное не в моей компетенции. В мои обязанности не входит вести расследования подобного типа. Я должен поставить диагноз, выписать лекарства, позволяющие облегчить страдания пациентов, и создать условия для их возвращения к нормальной жизни.

Мюрьель тронула Жерома за руку.

– Ты так и не сказал, почему попросил меня приехать.

– Именно потому, что считаю возможным по-разному интерпретировать различные проявления человеческого разума.

– И это все?

– Все.

Их разговор на время прервался из-за появления официантки. Они сделали заказ и продолжили беседу.

– Во всяком случае, нельзя сомневаться в том, что этот мужской голос звучал на самом деле. Я его слышала и даже записала на магнитофон. Не говоря уже о том, что я сняла Веронику на камеру…

Жером удивленно приподнял брови:

– Ты оставила кассеты в клинике?

– Нет, я взяла их с собой. Я хочу отвезти их в Лазаль и посмотреть вместе с Мишелем. Это должен быть сеанс в соответствующей surrounding55
  Обстановка (англ.).


[Закрыть], вечером у тебя дома!

Он кивнул, и какое-то время они ели молча, потом он поинтересовался:

– Что ты делаешь сегодня после обеда?

Мюрьель приняла загадочный вид.

– У меня есть идея, но я не хочу тебе об этом говорить. Ты все узнаешь сегодня вечером одновременно с Мишелем.

– Погоди! – возразил он. – Все-таки я имею право на другое обхождение. В память о…

– Ой-ой-ой! – прервала его Мюрьель. – Сбавь обороты! Если тебе когда-то удалось меня соблазнить, то это не дает тебе никаких прав сегодня.

– О'кей! Но могу я хотя бы сказать, что счастлив тебя видеть и это вызывает у меня приятные воспоминания?

Она насмешливо покачала головой:

– В качестве обольстителя ты уже не подходишь! Раньше ты был убедительнее.

– Что поделаешь, нет тренировки!

Они замолчали и посмотрели друг другу в глаза.

– Ты кого-нибудь встретил после Натали?.. – спросила она.

– Нет. У меня было несколько романтических приключений, но ничего серьезного. Я смирился с одиночеством, а потом… А потом ничего!

Чувствуя, что Жером больше ничего не скажет, Мюрьель не стала задавать лишних вопросов.

Вскоре он отошел в туалетную комнату, и она закурила сигарету, размышляя. Жером не очень-то изменился. Когда он страдал, из него клещами надо было вырывать признания. Даже в то время, когда они были вместе, она потратила немало сил, чтобы заставить его понять разницу между понятиями «сказать» и «говорить». Все оказалось бесполезно. Жером был из тех людей, что не выставляют напоказ ни радости, ни страдания – с этим они справляются сами. Вероятно, это была одна из причин, по которой Мюрьель с ним рассталась. Чтобы быть счастливой, ей требовался собеседник.

Раздавив в пепельнице сигарету, Мюрьель подумала, что сегодня, когда стала более зрелой и сильной женщиной, чем во времена их первой встречи, она смогла бы, пожалуй, сломить сопротивление Жерома. И она решила попробовать. В глубине души, быть может, он тоже желал этого.

За кофе они вспомнили о прошлом, потом покинули ресторан, обнявшись, как пара влюбленных, которыми больше не были…

Они расстались на церковной площади. Жером должен был провести с персоналом собрание, в ходе которого надеялся получить информацию о состоянии Антонена. Что до Мюрьель, она спешила на свое таинственное свидание. Они договорились встретиться в шесть часов вечера в клинике и вернуться в Лазаль вместе.

Наспех позавтракав, Мишель направился в Сен-Марсиаль. Он ехал с опущенными стеклами, включив радио на полную громкость. Можно сказать, он находился в приподнятом состоянии духа. Мимо проносились живописные сады, в воздухе приятно пахло свежестью, но самое главное – его расследование продвигалось.

По прибытии в Сен-Марсиаль он по указателям доехал до магазина, вход которого прикрывал старинный навес. Мишель заметил посыпанную гравием дорожку, которая вела к некоему подобию хорошо укрепленного деревенского дома, стоявшему в низине. Строение выглядело настолько красиво и впечатляюще, что он остановился полюбоваться им.

Из-за забавной игры светотени постройка, хотя и внушительная, казалась очень компактной. Создавалось впечатление, что в ней можно было укрыться как от врагов, так и от жары и яркого света. Узкие окна здания располагались в глубине толстых стен.

Самым удивительным в этом доме было ощущение исходившей от него силы. Мишелю даже представились охровые стены и черепичная крыша, способные поглощать солнечные лучи…

Инспектор медленно подъехал к зданию, размышляя о том, что младший сын Дювалей был совсем не бедным.

Мишель оставил машину на стоянке для посетителей и направился ко входу в выставочный зал антиквариата. Это оказалась небольшая дубовая дверь, открывающаяся на довольно крутую каменную лестницу. Она вела к обширному подвалу со сводчатым потолком и колоннадой в романском стиле. Помещение приятно освещалось дневным светом, который проникал через подвальные окна и шел от галогенных ламп, расположенных так, чтобы выгодно подчеркнуть все прелести архитектуры. Мебель, витражи и другие старинные вещи были расставлены вокруг колонн. Можно было сесть на старинные кресла и как следует осмотреть выставку. Чтобы усилить впечатление уюта, на плиточном полу было расстелено несколько персидских ковров. Это выглядело восхитительно.

Некоторое время Мишель ходил по залу, отмечая хорошее качество мебели и антикварных вещей, и тут одна витрина привлекла его внимание. Если судить по некоторым фигуркам, амулетам, колдовским книгам и свиткам из пергамента, она была посвящена исключительно сатане и его культу. Особенно Мишель заинтересовался гравюрой, где изображался круг, внутри которого были нарисованы две свечи и треугольник, под которым стояла надпись JHS.

К инспектору неслышно подошел какой-то человек. Мишель сразу понял, что это Пьер. Несмотря на усталость, явно проступавшую на его лице, и некоторую вялость, он удивительно походил на Тома.

– Здравствуйте, могу ли я вам чем-нибудь помочь? – спросил Пьер с любезной улыбкой продавца, которая покоробила Мишеля.

– Да, эти предметы обращают на себя внимание.

– Меня это не удивляет. Сатана всегда привлекает.

– Это продается?

– Ну что вы! Это частная коллекция. А я интересуюсь совсем другой верой. Но, может быть, вы ищете нечто особенное?

– Точно! Мне нужен Пьер Дюваль.

– Это я.

Мишель представился. Лицо его собеседника тотчас омрачилось.

– Мать говорила о вас, но мне нечего сказать. Прошу вас уйти.

Мишель не двинулся с места.

– Неужели вам не интересно, о чем я хочу вас спросить?

– Мне все равно. Уходите! Вы не имеете права допрашивать меня.

Мишель собирался уходить, как вдруг неизвестно откуда появилась женщина. Он окинул ее быстрым взглядом и замер от восхищения: лет сорока, высокая, в костюме с короткой юбкой, открывающей длинные стройные ноги, она производила неизгладимое впечатление. Ее лицо с едва заметными морщинками обрамлялось роскошными темными вьющимися волосами, спадавшими на плечи. «Вот это красотка!» – подумал инспектор.

– Матильда, – панически пробормотал Пьер, – это полицейский, о котором нам говорила мама!

Матильда оглядела Мишеля с головы до ног и, послав ему очаровательную улыбку, повернулась к мужу.

– Ну и что? – спросила она хорошо поставленным голосом. – Не думаю, что он пришел тебя арестовать.

– Но ты знаешь, как я к этому отношусь…

– Конечно, дорогой. Но чем меньше говоришь с полицейским, тем вероятнее, что он подумает: ты что-то скрываешь. Это все знают. А вас зовут…

– Инспектор Фабр.

– Я права, инспектор? – Не обращая больше никакого внимания на мужа, она взяла Мишеля под руку и повела к старинному креслу девятнадцатого века. – Присядем, здесь нам будет удобнее разговаривать.

Пьер удалился, а они сели рядом. Мишель был начеку: эта женщина явно не только красива, но еще и чрезвычайно умна.

– Я Матильда Дюваль, жена Пьера, – начала она чуть насмешливым тоном. – Что я могу вам рассказать, чего вы еще не знаете?

Понимая, что лавировать бесполезно, Мишель сразу заговорил о Тома, о своих подозрениях, о вселении духа в сознание Вероники и о недавнем визите к мадам Дюваль.

– Понимаю, – кивнула Матильда. – Но что-то важное от меня ускользает. Поскольку вы высказываете серьезные опасения насчет обстоятельств смерти Тома, почему не начнете официальное расследование?

– Пока рано…

– Быть может, у вас нет достаточных доказательств, чтобы это сделать?

– Это правда.

– В таком случае почему вы не оставите это дело?

– Интуиция, желание разобраться и еще кое-что…

– Конечно, но, не имея полномочий, вы никого не можете заставить заговорить…

– Верно… Теперь моя очередь удивляться. Если все так просто в деле о смерти вашего деверя, почему мне отвечают молчанием или откровенно лгут, когда я задаю вопросы на эту тему?

Матильда поудобнее устроилась в кресле и скрестила ноги, еще больше обнажив их. Мишель сделал над собой усилие, чтобы отвести взгляд, и посмотрел прямо в глаза собеседнице.

– А чему тут удивляться, инспектор! – пожала плечами она. – В один прекрасный день без предупреждения вы приезжаете и начинаете ворошить давно забытое прошлое, ища в нем невесть что. И вы хотите, чтобы люди вам охотно отвечали? Ну же, инспектор, поставьте себя на их место! Никто этого не любит…

– Пожалуй… – согласился он.

– Но вам повезло, – продолжала Матильда с некоторой иронией. – Перед вами один из основных свидетелей по этому делу – в то время я встречалась с Пьером и знала Тома. И я готова рассказать вам все, что знаю. Признайтесь, вы на это не надеялись?

– Верно, – ответил Мишель. – И я буду искренне рад, если кто-то расскажет мне о том времени без утайки.

Однако он не строил иллюзий. Эта слишком спонтанная открытость больше походила на контрнаступление, чем на что-либо другое.

Делая вид, что мучительно пытается о чем-то вспомнить, Матильда начала:

– В то время когда я встречалась с Пьером, он был очень дружен с Тома, и я поняла, что, полюбив одного брата, я должна принять и другого. Впрочем, я не видела в этом ничего особенного. Тома казался умным, немного странным и скромным. Вскоре мы стали не разлей вода. Это произошло быстро, потому что в наших отношениях не было никакой двусмысленности, никакой ревности и всего, что ее сопровождает…

– Чем вы занимались, когда виделись?

– Как и все, мы ходили в ночной клуб, в кафе, слушали музыку и пытались переделать мир… Короче, нам было хорошо… – Она замолчала и через минуту-другую продолжила: – Все шло хорошо, пока не пришло время сдавать экзамен на степень бакалавра в мае или июне восемьдесят второго года…

Ее фраза повисла в воздухе. Мишель терпеливо ждал продолжения, не желая перебивать собеседницу.

– Что же произошло? – все-таки не удержался он от вопроса.

– Не знаю. С какого-то момента Тома словно подменили, причем никто не понимал причины этой разительной перемены. Он стал более замкнут, раздражителен, часто приходил в отчаяние. Конечно, его брат, родители и я пытались поговорить с ним, но напрасно. Он уходил в себя, пропадал на несколько дней и ничего о себе не сообщал. Тома видели в день экзамена, который он, кстати, прекрасно сдал, а потом он снова исчез.

– Вы пробовали обсудить с ним его поведение наедине?

– Да, я вспоминаю… Однажды мне удалось вытянуть из него несколько слов, когда мы сидели в кафе. Я выпытывала у него, признаюсь, это было глупо, не испытывал ли он ко мне каких-либо чувств.

– Почему? Разве на это были причины?

– Нет, думаю, во мне говорило тщеславие. В то время мне было трудно представить, что какой-нибудь мужчина мог остаться ко мне равнодушным! Ну… в общем, я ошибалась. Тома сознался, что встречается с другой девушкой…

– Он вам сказал, кто она?

– Нет, он никогда не называл ее имени.

– А у вас были какие-нибудь догадки?

– Нет. Тома рассказал мне, что любит ее, а она не обращает на него внимания… Короче, сами видите! Такое часто бывает, когда влюбляешься в первый раз…

– И вам не хотелось узнать правду?

– Хотелось. Но с другой стороны, я не воспринимала этого всерьез. И я была не права… – Матильда печально посмотрела вдаль, потом продолжила: – Если бы я оказалась повнимательнее, этого бы не случилось, он бы не наложил на себя руки.

– Вы знаете, как это произошло?

– Никто не знает. Его тело обнаружили люди, которые гуляли в тех местах…

– Версия о его самоубийстве показалась вам правдоподобной?

– Почему же нет? Тома не первый, кто решил свести счеты с жизнью из-за несчастной любви.

– Любопытно, – сказал Мишель, доставая фотографию Тома. – Этот снимок был сделан за несколько недель до его смерти, в июле восемьдесят третьего… Судя по улыбке, парнишка чувствовал себя превосходно.

Матильда посмотрела на фотографию.

– Верно, – согласилась она. – Но вы знаете жизнь не хуже меня, может, даже лучше. Настроение меняется и у счастливых людей. Достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы все перевернулось…

– Я разделяю ваше мнение, – проговорил Мишель вставая. – Спасибо за помощь. Думаю, теперь смогу лучше понять, что произошло.

– Иногда все оказывается проще, чем мы склонны думать, не правда ли, инспектор? Со своей стороны, благодарю вас за интерес, который вы проявили к судьбе Тома. Он был замечательный парень. Я жалею лишь о том, что не выслушала его более внимательно. – Матильда тоже поднялась и пожала руку инспектору. – Я вас провожу, если позволите.

Иногда Мишель останавливался перед каким-либо предметом мебели или сувениром и обращался к Матильде за разъяснениями. Цены были высокие, но вещи того стоили.

Они покинули выставку и направились к машине.

– У вас прекрасный дом, – отметил Мишель, – и процветающий бизнес.

– Вы правы. Но должна сказать, нам во многом помогла мать Пьера. Правда, теперь мы работаем сами.

Мишель открыл дверцу машины.

– Кстати, вы в курсе, что произошло с Вероникой Майар? Она будто бы заговорила голосом Тома.

Матильда рассмеялась:

– Да, Элен нам рассказывала… Надеюсь, вы не принимаете этого всерьез?

– Нет, конечно… – Он сел в машину и опустил стекла. – В следующий раз я приеду уже как клиент.

– Мы будем рады, – любезно проговорила Матильда, по-дружески помахав ему рукой.

Он включил зажигание.

– Очень красивая, – пробормотал он, – но такая лгунья!

Мишель ехал медленно и поглядывал на дом. На втором этаже он увидел Пьера – тот наблюдал за ним, стоя у окна.

По возвращении в Лазаль инспектор расположился в шезлонге около бассейна. Пасмурное небо было затянуто облаками, которые наливались грозной свинцовой тяжестью. Поднялся ветер. Если так пойдет дальше, ночью обязательно разразится гроза.

Мишелю это даже нравилось. Он с детства обожал грозы и до сих пор помнил о первой грозе, которую застал в Бургундии на летних каникулах. Ночью его разбудили раскаты грома, сопровождавшиеся оглушительным треском. Молнии следовали одна за другой, освещая комнату синеватым светом. Эти яркие вспышки, тени и ужасный шум в конце концов его напугали, и он побежал к бабушке, которая спала в другом крыле дома. Она его не стала ругать, только крепко прижала к себе и рассказала сказку о трех поросятах и большом страшном волке. Сказка настолько соответствовала обстановке, что Мишель вскоре забыл про грозу и стал размышлять о трех маленьких героях…

Некоторое время Мишель предавался воспоминаниям, перенесшим его в счастливое детство, а потом вновь вернулся мыслями к разговору с Матильдой. Казалось, она все взяла в свои руки, властно и разумно. Вместо того чтобы избрать тактику отступления и молчания, как сделали другие члены семьи, она предпочла говорить, придав фактам одновременно ясный, правдоподобный и трогательный характер.

Слишком хороша, однако… Нет, не все было идеально в отношениях между братьями и этой женщиной.

Да и объяснение причины самоубийства Тома, жертвы несчастной любви к женщине, имени которой Матильда якобы не знала, казалось довольно сомнительным.

Тем не менее, повинуясь профессиональной интуиции, Мишель решил отделить отрицательные впечатления от реальных фактов. Он будет держать в голове все высказывания Матильды и сопоставлять их с новыми фактами всякий раз, когда это покажется необходимым.

По правде сказать, его не очень заинтересовали ранее не известные сведения о жизни Тома, однако показания Матильды открывали новые перспективы и давали пищу для размышлений.

Он начинал лучше понимать действующих лиц этой истории, их взаимоотношения. Перед ним вырисовывался определенный тип семьи, очень сплоченной, имевшей свои тайны, скрытной.

С другой стороны, хотя в поведении Ноэми и Элен улавливалось некоторое сходство, он обнаружил, что в целом у этих женщин мало общего. Одна представляла крупную буржуазию и исповедовала протестантскую веру, другая принадлежала к интеллектуальной буржуазии. Однако, и он был в этом уверен, существовали некие тайные связи между этими семьями, и слова Вероники, как бы безумно они ни звучали, неоспоримо свидетельствовали об этом.

Мишель также подумал об Антонене, который, вероятно, мог поведать о секретах причастных к этому делу лиц, потом об Эмиле, знающем немало о местных жителях…

Так начинала составляться, по его собственному выражению, картина расследования. Для Мишеля это было больше, чем метод, скорее необходимость, заставлявшая его продвигаться вперед.

Он поразмышлял о том, насколько небрежно проводилось полицейское расследование тогда. Почему оно не велось по всем правилам, тем более что самоубийство Тома не удалось доказать?

Еще одной проблемой являлись приверженцы сатаны, желающие во что бы то ни стало отвратить его и Мюрьель от расследования… Конечно, это не давало никакой зацепки. Однако, если рассматривать дело всесторонне, можно было установить некоторые закономерности: заинтересовавшись смертью Тома, он нарушил установленный порядок вещей – какой? – и спровоцировал недовольство противников – каких? – защищающих свои интересы – какие?.. Короче, несмотря на то что рамки расследования представлялись ему еще довольно расплывчатыми, появилось ощущение, что некоторые вопросы приобрели ясность, и это его радовало.

Инспектор решил сделать небольшую паузу, разделся и нырнул в бассейн.

Мюрьель и Жером, которые вернулись довольно рано, застали его уже в шезлонге.

– Хорошо быть полицейским! – воскликнул Жером. – Во всяком случае, ты не рискуешь умереть от инфаркта.

– Как говорил Пуаро, я заставляю работать свое серое вещество.

Мюрьель, быстро переодевшись в купальный костюм, сделала несколько заплывов и вышла из бассейна. Мишель предупредительно протянул ей полотенце.

– Ну что? Есть новые успехи?

– И еще какие!

– Черт возьми! Необходимо провести брифинг! – предложил Жером, угощая друзей фруктами и соком.

– И с показом кинофильма! – добавила Мюрьель, уходя, чтобы переодеться.

Жером подошел к Мишелю.

– Ну как, расследование продвигается?

– Нет. Зато сомнений стало меньше.

– Но, может быть, появились новые факты?

– Знаешь, расследование – это не что иное, как устранение сомнений. Немного похоже на твою работу с больными, не так ли?

– Ты прав. Я тоже ищу виновных…

Они помолчали, потом Мишель встал.

– У тебя действительно шикарный дом. Мне даже хочется последовать твоему примеру и уехать из Парижа.

– Места здесь красивые, это правда, и жить тут хорошо, но к этому быстро привыкаешь. А потом нужно чем-то заниматься…

– Но это тебя не остановило, когда ты решил обосноваться здесь?

– После моей работы в интернате у меня не было другого выбора, как перебраться на юг страны.

– Но почему Алее, а не Марсель или Монпелье?

– Натали возражала против этого. Когда в тысяча девятьсот восемьдесят втором году мы решили пожениться, она предпочла поселиться в маленьком городке в глухой провинции. Ей это было необходимо, чтобы писать. Меня же сей факт нисколько не смущал, в свое время я вдоволь поразвлекался в Париже…

Мишель взял сачок и стал вылавливать листья, упавшие в бассейн.

– Жаль, что у вас не было детей… В них ты видел бы ее.

– Да, но мне кажется, она не очень этого хотела.

– А ты?

– Вероятно, больше, чем она.

– В конце концов, Натали присутствует в своих книгах. Хотел бы прочитать ее последний роман. У меня до сих пор не хватало на это времени.

– Воспользуйся случаем. Все ее книги стоят в шкафу у входа в библиотеку.

Вернулась Мюрьель, одетая в черное облегающее платье. Ее волосы были собраны в пучок, что придавало ей юный и одновременно строгий вид. Жером пошутил:

– Нечто среднее между учительницей и wonder woman66
  Удивительная женщина (англ.).


[Закрыть]!

– Нет, это всего лишь я собственной персоной! – заявила Мюрьель.

Достав кассету, она вставила ее в видеомагнитофон.

Жером и Мишель последовали за ней и сели рядом на диван у телеэкрана.

Камера сняла искаженное гримасой лицо Вероники во время приступа. Казалось, девушка испытывала ужасные страдания. Мюрьель и Мишель были потрясены.

– Успокойтесь! – сказал Жером. – Если ее лицо выражает страдание, это еще не означает, что она действительно его переживает. Все происходит как бы вне сознания Вероники. Так проявляется ее уход от реальности, при этом она забывает о себе. Вы видите не ее, а проекцию другой личности.

Мишель зажег сигарету.

– Хотелось бы тебе верить, но если бы не было страдания, она могла бы смеяться.

– Во всяком случае, – вмешалась Мюрьель, – это необыкновенный документ. Думаю, что вселение духа Тома в Веронику является неоспоримым фактом. Необходимо продолжать наблюдение. Я планирую связаться с лабораторией и проанализировать подобные случаи, имевшие когда-либо место. – Повернувшись к Мишелю, она добавила: – Я также изучу некоторые секреты колдовства, которые могут нас заинтересовать.

После окончания фильма Мюрьель и Мишель удобно устроились на диване. Им надо было прийти в себя после такого потрясения. Жером, как ни странно казался совершенно спокойным.

– Невероятно! – удивилась Мюрьель. – Неужели это не производит на тебя никакого впечатления?

– К счастью, нет, иначе я бы не занимался медициной. Мне приходилось видеть и более страшные вещи во время практики в психиатрических клиниках! Для меня Вероника – пациентка с расстроенной психикой.

– Меня поражает, – сказал Мишель, – что Вероника удивительно похожа на свою мать. И в то же время она напоминает мне кого-то другого, но не могу сказать, кого именно.

– Я этого не заметил, – проговорил Жером, – но как врач я нахожу нечто общее между ней и Антоненом…

– А именно? – спросила Мюрьель.

– Его сегодня осматривали, и он создает нам столько же проблем, сколько и девушка. В физиологическом плане у него нет никаких признаков болезни, кроме возрастных изменений. Но при этом он находится в состоянии полной атонии. Нет напряжения в мышцах, отсутствует речь… Ничего! Это не живой человек, а растение…

– Что могло послужить причиной? – взволнованно спросил Мишель.

– Не знаю…

– И что вы собираетесь делать?

– Продолжать обследования и подключить систему искусственного жизнеобеспечения.

– Уверена, на него навели порчу! – заявила Мюрьель.

– С вашей позиции это логично, – согласился Мишель, – но мне это кажется несколько сомнительным.

– У вас есть другое объяснение?

– Нет. Я полагаюсь на медицину.

– Думайте что хотите, но вы не сможете меня убедить, будто это всего лишь странное совпадение, тем более что все произошло именно в то время, когда вы начали интересоваться делом Тома…

– Насколько я знаю, – вмешался Жером с ироничной улыбкой, – для колдовства нужен как минимум колдун, не так ли? А какие мотивы…

– Смейтесь! – перебила его Мюрьель. – А я точно знаю: все, что с нами случилось на мосту и позже, взаимосвязано.

Мишель не мог хоть отчасти не согласиться с ней:

– Я не знаю, кто из вас двоих прав, но совпадения удивительные. Более того…– Он вкратце пересказал свой разговор с Матильдой и заключил: – Смотрите, я приехал поговорить с Пьером, однако вместо него со мной беседовала его жена и дала мне очень хорошо продуманное объяснение…

– Действительно! – кивнул Жером. – И куда тебя может это завести?

– Пока никуда. Но мне все больше хочется распутать это дело.

– И вы правы! – воскликнула Мюрьель. – В качестве доказательства хочу показать вам, что я сегодня нашла в местной газете…

– Это то, о чем ты не хотела мне говорить? – догадался Жером.

– Да, я просмотрела газеты за третье и четвертое августа. О смерти Тома в газете было написано лишь несколько строчек, а фотография вообще отсутствовала. Но самое интересное – это разговор, который состоялся у меня с главным редактором Грапелли…

– Я хорошо его знаю, – сказал Жером. – Натали когда-то приглашала его к нам, чтобы поблагодарить за то, что он писал о ее книгах в газете.

– Он спросил меня, почему я интересуюсь Тома. Я ответила, что изучаю случаи самоубийства. Мало-помалу разговор перешел на семью Дюваль. Грапелли считает, что это самые богатые люди в округе. Основной капитал принадлежал отцу. В то время он почти полностью контролировал газету и выделял немалые средства местным компаниям и ассоциациям провинции. Поговаривали, будто он раздавал деньги, чтобы расширить свое влияние.

– С какой целью? – удивился Мишель.

– Я спросила об этом Грапелли, но он ничего не ответил. Однако благотворительности пришел конец на следующий день после смерти Тома. Говорят, после трагедии отец исчез, и никто не видел его вплоть до смерти.

– Любопытно! – произнес Мишель, поворачиваясь к Жерому. – Ты можешь это объяснить?

– Нет. Знаешь, я посещал их очень редко, – пробормотал он вставая. – Ладно, хватит разговоров, время идет, и нужно подумать об ужине. Сегодня вечером у меня встреча, и я не хотел бы ее пропустить.

Мюрьель тоже встала:

– О'кей! Поторопимся. Но сегодня ужином занимаюсь я.

– Очень мило! И что мы будем есть? – спросил Мишель.

– Никаких деликатесов, инспектор. Я приготовлю только замороженные продукты, которые обнаружила в холодильнике…