Текст книги "Девчонки и прогулки допоздна"

Жаклин Уилсон
Девчонки и прогулки допоздна

Хорошо иметь подругу. А еще лучше – сразу двух. И чтоб обе – самые близкие. Элли, Магда и Надин учатся в девятом классе. Эту великолепную троицу я придумала всего за полчаса! Я гостила у своей дочери Эммы, и она терпеливо обучала меня пользоваться ее компьютером. У меня нелады с техникой, и я очень медленно усваиваю новые вещи. Из-за непривычного расположения букв на клавиатуре я без конца делала ляпы, и это изрядно расстраивало и даже раздражало.

В конце концов я решила немного развеяться и сочинить какую-нибудь историю про подростков. Я напечатала заголовок – «Три девчонки». Пусть первую девочку зовут Элли, подумала я и напечатала «Элли». Она будет рассказчицей. Элли – веселая, с богатой фантазией и способностями к рисованию. Она совсем не красавица с умопомрачительной фигурой, а самый заурядный подросток и слегка обеспокоена своей полнотой. Я наградила свою героиню маленькими круглыми очками, копной непослушных кудрявых волос – и осталась очень довольна собой.

У Элли, конечно же, должна быть подруга – странноватая девочка-гот. Пальцы словно сами настучали имя «Надин». Пусть она увлекается альтернативной музыкой и одевается во все черное. Надин более отчаянная, чем Элли. Она из тех девчонок, которые могут целый день жевать шоколадные батончики и при этом оставаться тонкой, как тростинка.

Третью девочку – блондинку и хохотушку – я назвала Магдой. Магда помешана на мальчишках, слегка избалованна, но при всем при этом верная подруга.

Вот так. К тому времени как я закончила первую страницу, у меня уже были три героини, я освоила новую клавиатуру и была готова начать повествование.

Об Элли, Магде и Надин я написала четыре книги. «Девчонки и прогулки допоздна» – это третья книга из этой серии. Девочки обманывают родителей и все вместе отправляются на концерт, однако события складываются таким образом, что они задерживаются допоздна.

Жаклин Уилсон

Глава 1
Девчачье время

Сегодня вечером у нас с Надин и Магдой выход в город. Нет-нет, не подумайте, это не какое-то там торжественное мероприятие. И естественно, мы не будем загуливать допоздна. Просто после школы прошвырнемся по магазинам. Ничего особенного. Мы встретимся в половине седьмого возле торгового центра «Флауэрфилдс» – сегодня его магазинчики работают до позднего вечера. Перекусим в «Макдоналдсе», а потом как пай-девочки к девяти вернемся домой.

Я не собираюсь наряжаться. Скидываю школьную форму и залезаю в черные мешковатые брюки. Их стирали так много раз, что они потеряли свой изначальный цвет и стали грязно-серыми. Но это единственные брюки на свете, в которых я не выгляжу слонихой. Даже почти создается иллюзия, что попа у меня маленькая, а ноги длинные и стройные.

Я примеряю новый топик в розовую полоску и сразу вижу – это не мое. Он явно мне не идет, слишком яркий. Щеки кажутся пунцовыми, как пионы. Мне бы хотелось быть мертвенно-бледной и неземной, как моя лучшая подруга Надин, а не румяной и с ямочками на щеках.

Я роюсь в сушильном шкафу в поисках чего-нибудь темного и однотонного и в итоге решаю позаимствовать у моего младшего брата Цыпы его серый джемпер с V-образным вырезом. Правда, он мне немного тесноват. Я оглядываю себя в зеркале с головы до ног. Меня беспокоит грудь – она слишком выпирает, как ни сутулься. Не то что у моей лучшей подруги Магды. Магда специально подтягивает бретельки лифчика так, что грудь у нее почти упирается в подбородок. Мой лифчик ничего не скрывает. Я подкладываю в него салфетку, чтобы как-то сгладить свои формы.

Потом беру щетку и деру волосы – стараюсь их усмирить и привести в порядок. Похоже, все мое тело вышло из-под контроля. Но самая непокорная часть – это шевелюра. Волосы у меня довольно длинные и сильно вьются и из-за этого торчат во все стороны – вверх, вниз и куда-то вбок. Надин везет. Волосы у нее длинные, черные, как лакрица, и красиво струятся по плечам. У Магды волосы тоже потрясающие – огненно-красные (крашеные), короткие, стильно подстриженные. Ей стрижка очень к лицу, а вот если бы я себя так обкорнала, то стала бы похожа на блин. И потом, надо быть совсем полоумной, чтобы с моими румяными щеками краситься в такой цвет. К тому же моя мачеха Анна никогда этого не допустит. Она поднимает шум даже тогда, когда я мою голову шампунем с хной.

Анна смотрит, как я с громким топотом вкатываюсь на кухню – попросить немного денег. Цыпа сидит за столом и играет с моим старым будильником. Он крутит стрелки и бормочет себе под нос:

– Четыре часа, пора смотреть мультики. Пять часов, опять мультики. Шесть часов, пора пить чай, ням-ням.

– Это ведь мой будильник, – возмущаюсь я.

– Элли, он сломан целую вечность. Я подумала, что так твой брат быстрее выучится определять время. Поверни-ка большую стрелку, Цыпа, – просит Анна.

Честно говоря, иметь такого братца – сущее наказание. Он сам и сломал будильник: вертел его – и довертелся.

– Двенадцать часов, полночь, старшая сестра превращается в тыкву! – Цыпа заливается громким смехом.

– Ты куда-то идешь, Элли?

– По магазинам… С Надин и Магдой.

– Семь часов, пора купаться, плюх-плюх. Восемь часов, пора спать, фу-фу.

– Ты сделала уроки?

– Да, когда пришла из школы.

– Нет, не сделала.

– Честно, сделала.

– Ты смотрела телевизор.

– Я все сделала, пока смотрела телевизор.

Обычно я не смотрю детские программы, но новая передача об искусстве меня зацепила. Там высказываются очень классные мысли. Когда я вырасту, то стану художницей. Только ни за что не пойду в художественное училище, где преподает папа. Я точно не гожусь в обожающие студентки, их и без меня прорва. Странно подумать, что когда-то Анна была одной из них. И мама тоже. Она умерла, когда я была маленькой, но мне по-прежнему ее очень не хватает. Цыпа мой родной брат только наполовину.

– Воровка! – вдруг вопит Цыпа и тычет в меня пальцем. – Это мой джемпер, немедленно снимай!

– Мне только на один вечер.

Ведь он ненавидит этот джемпер. Каждое утро Анна тратит кучу времени на уговоры, чтобы он его надел. Цыпе нравятся дурацкие свитера всех цветов радуги, которые ему вяжет Анна. Когда он увлекался «Телепузиками», у него было четыре свитера – фиолетовый, зеленый, желтый и красный, так что он мог по настроению быть Тинки-Винки, Дипси, Ляля или По. Сегодня на Цыпе пурпурный свитер с динозавриком Барни. В глубине души я радуюсь, что уже выросла из того возраста, когда Анна могла бы наряжать меня в свои свитера.

– Ты его испачкаешь, – не унимается Цыпа.

– Я? Испачкаю?

Цыпа ест причмокивая и вечно проносит ложку мимо рта, поэтому одежда у него постоянно заляпана оранжевым (печеная фасоль), желтым (яичный желток) и фиолетовым (черносмородиновый напиток «Райбина»). Прежде чем влезть в его джемпер, я внимательно осмотрела тот на предмет пятен.

– От него будет вонять как от тебя.

– Что ты мелешь! От меня не воняет.

– Нет, воняет, воняет. Правда, мамочка?

– Нет, не воняет, – говорю я и тут же начинаю дергаться.

Вдруг от меня и впрямь пахнет? Неужели дезодорант перестал действовать? Неужели люди отшатываются от меня и брезгливо морщат нос, а я этого просто не замечаю?

– От Элли ничем не пахнет, – вмешивается Анна.

– Нет, пахнет – гадкими сладкими духами. Я не хочу, чтобы от меня несло как от девчонки. – Цыпа тянет джемпер на себя.

Я шлепаю его по рукам:

– Уйми его, Анна, он порвет вещь!

– Прекрати, Цыпа. Хотя все-таки это его джемпер. И, если честно, Элли… Несколько лет подряд ты носила отцовские футболки, которые были тебе ниже колена. Теперь ты добралась до вещей Цыпы. Ты вообще собираешься носить одежду своего размера?

Я никогда не беру поносить одежду Анны. У нас слишком разные стили, хотя она старше меня всего-навсего на четырнадцать лет. И фигуры у нас разные. Она кожа да кости, а я нет. В какой-то момент я решила перестать расстраиваться из-за лишнего веса и села на строгую диету. Но это в прошлом, теперь у меня все в норме.

Поэтому я спокойно уплетаю вместе с Анной и Цыпой сэндвичи с сыром, хотя впереди меня ожидает «Макдоналдс».

– Я скажу папе, чтобы он тебя забрал. В котором часу ему подъехать? – спрашивает Анна.

– Не надо меня забирать. Я нормально доеду на автобусе.

– Ты уверена? Мне не нравится, что ты будешь возвращаться одна в темноте.

– Я буду не одна, а с Надин. Мы с ней вместе едем до Парк-Хилл-роуд.

– Тогда сделаем так. Ты зайдешь к Надин и от нее позвонишь, и папа за тобой заедет. Ладно?

– Ладно, ладно.

Вот мы и пришли к компромиссу. Я улыбаюсь Анне – она улыбается мне в ответ. Странное дело. Прежде мы с ней не ладили, а теперь почти как подруги.

– Нет, не ладно. Мама, скажи ей, пусть отдаст мой джемпер! – вопит Цыпа и лягает меня изо всех сил.

Вот с Цыпой мы никогда не подружимся. На нем школьные ботинки на шнуровке, которыми он больно ударяет меня по голени. Даже будь на мне армейские штаны, они бы не защитили меня от таких боевых приемов.

– Не выводи меня из себя, Цыпа. А то я разгорячусь и мне придется брызгаться духами, чтобы остыть, – говорю я. – И еще, не дай бог, попаду на твой дурацкий джемпер.

– Нет-нет, не смей!

– Хватит его дразнить, Элли, – вздыхает Анна. Она роется в сумочке. – У тебя остались карманные деньги?

– Ни пенни. К тому же я еще задолжала Марте – в прошлое воскресенье мы были в бассейне и она за меня заплатила.

– Мне ты тоже должна за колготки из «Суок шоп».

– О боже. Караул, меня посадят в долговую тюрьму!

– Не могла бы ты быть поэкономнее? – Анна расстегивает кошелек.

– Я стараюсь, но папа такой вредный. Магде дают в два раза больше карманных денег, чем мне.

– Не начинай, Элли.

– Но это несправедливо.

– Жизнь вообще штука несправедливая.

Это точно. Как только мне стукнет четырнадцать, я в ту же секунду найду работу – хоть какую-нибудь – и буду наравне с Магдой и Надин. Ну не совсем наравне, но все-таки.

– Держи. – Анна протягивает мне пятерку.

Я чувствую себя неловко. Ведь у Анны тоже нет работы. С тех пор как Цыпа пошел в школу, она ищет место, но пока безрезультатно. Ей тоже приходится клянчить деньги у папы. Брак – такая штука… Ни за что на свете не выйду замуж. На самом деле я вообще далеко не уверена, что мальчишки меня интересуют.

Вот Магда просто помешана на парнях. Надин в этом отношении менее задвинутая, хотя в прошлом году она гуляла с этим негодяем Лиамом, который просто ноги об нее вытирал. Тогда у меня тоже был бойфренд. Вернее, приятель. Конечно, не парень моей мечты, но он явно на меня запал. Строчил любовные письма и не мог дождаться встречи. Клялся в вечной любви. Но потом письма перестали приходить. Оказалось, он встретил другую девчонку и в вечной любви теперь клялся ей. Впрочем, мне это до лампочки. Пусть делает что хочет. Мне он не нужен. Мне вообще не нужен бойфренд. Правда.

Ну так вот, прилетаю я к Надин и застаю ее в самый разгар спора с матерью. Мама Надин сердится, потому что та не хочет ходить с ней и своей младшей сестрой Наташей на уроки танцев в стиле кантри. Эти занятия посещает куча мамаш с дочерьми – полный отстой. Мама Надин зациклена на танцах в стиле кантри. Она сшила себе джинсовую юбку и такую же жилетку и с ними носит белые ковбойские сапоги с бахромой. Наташа обожает свой ковбойский костюм. Ей тоже нравятся танцы в стиле кантри, и она уже звезда класса. Мама Надин купила джинсовой ткани с запасом, и ее хватило бы на еще один ковбойский наряд – для Надин. Она охотно разорилась бы и на еще одну пару белых ковбойских сапог. Но Надин лучше умрет, чем нацепит джинсовый костюм и белые ковбойские сапоги и пойдет на уроки танцев – особенно в компании своей мамаши и противной младшей сестры.

– Иногда ты нам как неродная, – говорит мама Надин.

– Иногда у меня большое желание быть вам неродной, – парирует Надин. – Я еду с Элли во «Флауэрфилдс».

– «Флауэрфилдс»! Что с тобой? Не далее чем в эту субботу ты устроила целую сцену из-за того, что я хотела взять тебя и Наташу за покупками во «Флауэрфилдс». Что ты тогда сказала? Что терпеть не можешь магазины, особенно торговый центр «Флауэрфилдс».

Надин закатила подведенные черным карандашом глаза.

Мама Надин тяжко вздохнула:

– Элли, ты тоже дерзишь матери?

– У меня другая ситуация, – выворачиваюсь я. – Анна – моя мачеха, мы почти ровесницы. Мы с ней скорее как сестры. Я не воспринимаю ее как маму.

– Лучше уж быть сиротой, – жалуется Надин, когда мы с ней наконец выбираемся на улицу. – С мамой просто невозможно. А от Наташи вообще недолго свихнуться. Представляешь, мне еще четыре или пять лет мучиться, и только потом я вздохну свободно. Ну как все это выдержать? – Она драматично сжимает пальцы в кулак и вдруг вскрикивает: – О, черт, ноготь!

Следующие пять минут Надин оплакивает сломанный ноготь. В конце концов мне удается ее отвлечь разговорами о том, как здорово мы заживем, когда нам стукнет по восемнадцать и кончится наш срок заточения в родительском доме. Мы обе поступим в художественное училище: я – на отделение графики, а Надин – на отделение моды. У нас будет собственная маленькая квартирка. Мы будем вставать когда захотим, есть когда захотим и ходить туда, куда захотим, а каждую субботу устраивать вечеринки.

В автобусе мы продолжаем строить планы и обсуждать, как обставим нашу квартирку, пока у входа во «Флауэрфилдс» не замечаем Магду. Ее вид возвращает нас к реальности. В розовом кружевном топике, через который все просвечивает, Магда выглядит сногсшибательно. Сердце у меня сжимается от зависти. Мне бы Магдину уверенность в себе.

– У тебя новый топ!

– И новые брюки. – Надин придирчиво осматривает нижнюю часть ее туалета. Она заходит Магде за спину и тянет за пояс: – Ух ты! «DKNY»! Где взяла?

– В выходные к нам приезжала тетя Кэт. Она еще месяц назад купила себе брюки на Бонд-стрит, села ради них на диету, но не похудела ни на фунт, так что мне крупно подфартило.

– Ну почему у меня нет такой милой тети! – стонет Надин. – Топ тоже тетя дала?

Она завистливо ощупывает материал своими длинными, на одну десятую дефектными ногтями.

– Ну да, купила в подарок. Нравится цвет? Тебе не кажется, что он не подходит к моим волосам?

– К твоим волосам вообще ничего не подходит. – Я ерошу ее восхитительные красные пряди.

– Хочу купить себе перламутровую помаду точно такого же цвета, – говорил Магда. – Пойдемте, девчонки. Время делать покупки!

Бесконечно долго мы бродим между стендами с косметикой фирмы «Бутс». Магда изрисовывает все запястье розовыми полосками в надежде отыскать идеальный оттенок. Надин развлекается с пробниками и экспериментирует с черной губной помадой и серебряной пудрой. Мне же довольно скоро это все надоедает. Я не так уж увлекаюсь косметикой. То есть кое-что у меня есть и я крашусь по торжественным случаям, но вечно забываю и тру глаза, размазывая тушь по лицу, либо вытираю рот так, что вся помада оказывается на подбородке.

Потом мы до посинения торчим возле стендов с лаком. В конце концов Надин покупает набор с накладными ногтями, на которых можно рисовать разные узоры, добавлять блестки, бусинки и всякое такое. Магда тоже покупает такой набор, ну а я про себя знаю, что забудусь и буду грызть ногти. Конечно, в один прекрасный день я избавлюсь от этой дурной привычки, но пока мои зубы как у бобра совершенно меня не слушаются и сами вгрызаются в пальцы.

– Пойдемте, а то магазины скоро закроются, – канючу я и тащу подруг на последний этаж, в отдел художественных товаров. Правда, уже через несколько секунд они сникают, выходят из отдела и околачиваются снаружи, пока я ощупываю толстый альбом для эскизов и вздыхаю над огромным набором разноцветных фломастеров. Проходит всего минута – и Магда и Надин, просунув головы в дверь, начинают меня торопить. Чтобы попробовать фломастеры, я вывожу: «Меня зовут Элли, и я люблю рисовать». Затем салатовым фломастером 0,7 и совсем тонюсеньким 0,3 пронзительно розового цвета я набрасываю слоника с изогнутым хоботом, а после очередной порции окриков покупаю черный фломастер своего любимого размера 0,5 и маленький квадратный черный альбом, перед которым просто не могу устоять. У меня остается всего несколько пенни. Придется одалживать деньги у Магды или Надин либо ходить голодной – зато я счастлива.

Взявшись под руки, мы обходим оставшиеся магазины. Меряем туфли на высоких каблуках в «Офисе» и ходим в них, пошатываясь, точно пьяные, а потом проводим целую вечность в музыкальном магазине HMV – слушаем последний альбом Клоди Коулмен. У нас с Магдой и Надин совершенно разные музыкальные вкусы, но в одном мы сходимся – в восхищении Клоди. Магде она нравится из-за текстов песен, мощных и позитивных. Надин нравятся мелодии, и они действительно классные. Я же люблю Клоди за длинные кудрявые волосы, чем-то смахивающие на мои, но куда красивее. Она совсем не толстая, но более фигуристая, чем среднестатистическая рок-певица. Так что она для меня что-то вроде ролевой модели.

В магазине HMV полно народу. Магда машинально тормозит возле группы симпатичных парней. Они смотрят на нее оценивающе, а трое даже пытаются с ней заговорить. Мы с Надин вздыхаем и тихо ретируемся. Знакомая ситуация – и довольно скверная.

– Три девчонки, три парня, и все трое хотят подцепить Магду, – говорит Надин. Так она намекает, что сама всегда на втором месте. Нетрудно догадаться, на каком месте я – на последнем.

– Эй, подождите меня! – Магда бросается вслед за нами. Парни ее окликают, но она не обращает на них внимания.

– Хочешь, оставайся с ними, – предлагаю я.

– Ну да, мы сейчас в «Макдоналдс», а ты присоединяйся попозже, – вступает Надин.

– Нет, я с вами, – говорит Магда. – У нас ведь девчачья вылазка, верно? И посмотрите на часы. Времени уже в обрез. Пойдемте скорее есть.

Магда любезно покупает мне гамбургер и картошку фри. Я рисую ее портрет на первой странице нового альбома, изображаю, как она кружится в розовом топе и дизайнерских брюках, а у ее ног – хоровод крошечных парней, которые смотрят на нее с обожанием. Потом рисую Надин. Сначала в шутку я облачила ее в ковбойский костюм, но после того, как она набросилась на меня с кулаками, решаю ее задобрить и рисую в виде ведьмы со сверкающими когтями. В тщательно наманикюренных пальцах она держит куколку, всю утыканную иголками, – вылитую Наташу.

Я с головой погружаюсь в рисование и оглядываюсь вокруг в поисках модели. И тут замечаю странную вещь. В противоположном конце «Макдоналдса» стоит парень. То есть в нем самом нет ничего странного. Он даже вполне симпатичный – с темными глазами и длинными растрепанными волосами. На нем форма Хальмеровской средней школы. Вообще-то там учатся в основном пижоны и невротичные ботаны. Но этот парень совсем не такой. Попробуйте догадайтесь, чем он занят! В руке у него фломастер и альбом, похожий на мой, и он рисует… Неужели меня?

Нет, не может быть. Наверняка это Магда. На нее вечно пялятся парни. Но вот он поднимает глаза и смотрит прямо на меня, а когда Магда выходит из-за стола, чтобы взять соломинку для молочного коктейля, он не поворачивает головы. Значит, это Надин. Ну да, он рисует Надин с ее восхитительными длинными волосами и большими темными глазами. Правда, Надин развалилась на стуле и, скорее всего, ему ее плохо видно.

Нет, все-таки он смотрит именно на меня. Оглядывает мое лицо, а затем утыкается в альбом, опять поднимает глаза и опять опускает. Его фломастер быстро движется по бумаге. Должно быть, он заметил, что я на него смотрю, но это его не смущает.

– Ты чего покраснела, Элли? – спрашивает Надин.

– Я? Покраснела?

– Как рак. Да что с тобой?

– Ничего.

– На кого ты все время смотришь? – интересуется Магда, вернувшись с соломинкой. Она оглядывается по сторонам и мигом просекает ситуацию. – Ты строишь глазки вот тому парню из Халмеровской школы?

– Нет.

– Покажи, что за парень, – Надин оглядывает помещение.

– Не верти головой, он на нас смотрит.

– А мы смотрим на него, – говорит Магда. – Что он делает? Пишет?

– По-моему, рисует.

– Кого?

– Меня!

Магда и Надин вопросительно смотрят на меня. Обе удивлены.

– Зачем он тебя рисует? – недоумевает Надин.

– Не знаю. Чудно все это, – говорю я.

Парень тем временем опять отрывается от альбома, окидывает меня взглядом и снова возвращается к рисунку.

– Нарисуй его, – говорит Магда. – Давай, Элли.

– Я буду глупо выглядеть.

– Ничего не глупо. Смелей. Он рисует тебя, ты нарисуешь его, и будет ничья, – заключает Магда.

– Ладно.

Я начинаю рисовать рисовальщика. Это будет нечто вроде шаржа. Я делаю парню глаза-бусинки, удлиняю волосы, придаю позе настороженность. В руку ему вкладываю альбом с моим изображением. На нем я склонилась над альбомом и рисую его миниатюрный портрет.

– Здорово, – хвалит меня Магда.

– Ты рисуешь, как он рисует, как ты рисуешь… Свихнуться можно! – говорит Надин.

– Ух ты! Он идет сюда! – вскрикивает Магда.

– Что? – я отрываюсь от альбома. И точно, он направляется к нам, не сводя с меня глаз.

Я быстренько захлопываю альбом и кладу его на колени.

– Эй, так нечестно. Я хочу посмотреть, что ты нарисовала. – Он уже стоит возле нашего столика и улыбается мне. – Я покажу тебе мой рисунок, а ты покажи свой.

Магда и Надин прыскают со смеху.

– Элли, от такого предложения нельзя отказаться, – хохочет Магда.

– Элли? Ты случайно не Элли Слоник?

Я вытаращила глаза. Элли… Слоник? Откуда ему известно мое бывшее прозвище? Неужели я такая толстая?

Во мне оживают все застарелые анорексические комплексы. Я чувствую себя так, будто меня надули как шар. Всем! Всем! Всем! Незабываемом зрелище – толстуха в «Макдоналдсе».

– Элли Слоник? – моя гигантская голова издает мышиный писк.

– Ну да, я только что был в отделе художественных принадлежностей на последнем этаже. Знаешь, где это?

– Еще бы, – вмешивается Марта. – Она проводит там полжизни.

– Пол нашей жизни, – вставляет Надин.

– И я тоже. Так вот. Я покупал себе новый фломастер и хотел проверить, как он рисует, а поперек листа для проб кто-то написал «Элли» и нарисовал симпатичного слоника с изогнутым хоботом.

– Теперь понятно. Это была я. – Я понемногу сжимаюсь до своего нормального размера.

– Ты и сейчас рисовала слоников?

– Надеюсь, что нет, – говорит Магда. – Учитывая, что она рисовала меня.

– И меня, – вставляет Надин. – И тебя тоже.

– Меня? – переспрашивает он.

– Надин, – одергиваю я подругу.

– Ладно тебе, покажи. Смотри, – он открывает альбом. – Вот это ты.

С замиранием сердца я вглядываюсь в свой портрет. Меня еще никто никогда не рисовал. Ну, если не считать Цыпы и его карандашной мазни на тему «Моя семья». Впрочем, Цыпа изображает меня в виде двух кружков, четырех палочек и каракулей вместо волос, так что его портреты не слишком льстят самолюбию.

У этого парня портрет получился… удивительный. Просто блеск. У него такой же фломастер, как у меня, но он настоящий виртуоз. Наверняка поклонник Обри Бердслея. Так же уверенно размещает фигуру на бумаге, контуры четкие, хорошо прописаны детали: волосы, лицо, текстура джемпера. Это мои волосы, мое лицо, мой джемпер (ну ладно, взятый взаймы у Цыпы). Он нарисовал меня так, как я хотела бы выглядеть – умной и сосредоточенной. Я рисую в альбоме – рисую его. А он на моем рисунке рисует мой миниатюрный портрет.

– Смотри-ка, – оживляется Надин, – он нарисовал, как ты рисуешь его, а ты нарисовала, как он рисует тебя.

– Кончай трещать, – вмешивается Магда. – Ну-ка, Элли, покажи, как он получился.

Она выхватывает у меня альбом и предъявляет парню мой рисунок. Тот довольно смеется:

– Замечательно.

– Да что ты, твой портрет гораздо лучше.

Обидно. Не то чтобы я завидовала чужим успехам. Я ни капли не расстраиваюсь из-за того, что не звезда школы и не способна побеждать в разных спортивных играх, но одно я считала само собой разумеющимся – что хорошо рисую. Лучше всех в классе.

– Ты в каком классе? – спрашиваю я.

– В одиннадцатом.

Фу, прямо камень упал с души. Может быть, через два года я тоже сумею так рисовать. Может быть.

– А ты в каком классе, Элли?

– В девятом, мы все в девятом.

Надин переглядывается с Магдой, и обе вздыхают. Их задевает, что я сообщила наш возраст. Возможно, они обе могли бы сойти за десятиклассниц. Может, они выглядят даже старше. Но я меньше их ростом, и из-за круглых щек с ямочками меня легко принять за одиннадцатилетнюю или двенадцатилетнюю малявку. Если бы не грудь. Я ерзаю на стуле. Нет, я не выпячиваю грудь. Просто распрямляю спину.

– Пойду схожу еще за кофе. Девочки, вам что-нибудь принести?

– Нет, спасибо, мы уже уходим, – говорю я.

– Никуда мы не уходим, – перебивает меня Магда. – Кофе – это отличная мысль.

Он улыбается и направляется к прилавку, альбом остается лежать на столе.

– У меня нет денег, – громко шепчу я. – Я и так тебе должна, Магда.

– Ничего, он заплатит. Этот пижон из Халмера наверняка не из бедных, – говорит Надин. – Ты ему явно приглянулась, Элли.

– Ничего подобного, – выпаливаю я и вновь заливаюсь краской. – Он просто приветливый, вот и все.

– Ага. Можно подумать, он носится по «Макдоналдсу» и всем подряд покупает кофе.

– Он подошел потому, что я рисовала. Может, он вовсе не мной интересуется. Может, ему приглянулась ты, Надин, или Магда.

– Ты правда так думаешь? – Магда наматывает на палец прядь волос и облизывает губы.

– Зря ты распушила хвост, Мэг, – говорит Надин. – Он не видит никого, кроме Элли.

Парень возвращается с кофе и садится за наш столик. Рядом со мной.

– Ну, какие у тебя еще есть рисунки, Элли? Кстати, меня зовут Рассел.

Он протягивает руку. От неожиданности я моргаю глазами. Неужели он такой формалист, что хочет обменяться рукопожатиями? Но он смущается, когда я вежливо подаю ему руку:

– На самом деле я хотел взять твой альбом.

– Ой, – я краснею до корней волос и дергаюсь назад.

– Ладно, давай пожмем друг другу руки и будем друзьями, – Рассел чуть сжимает мою кисть.

Надин торжествующе кивает Магде. Она оказалась права. Быть такого не может. Я чувствую себя так, будто меня посадили в ракету и запустили на планету Романтики. Неужели это происходит со мной?

– Давай посмотрим альбом, – предлагает Рассел. Он разглядывает шутливые портреты Магды и Надин.

– Просто фантастика, – улыбается он.

– Ты преувеличиваешь. Это всего лишь наброски. Я могу рисовать лучше, но до тебя мне далеко.

– Элли, ты настоящий талант. Думаешь в будущем заниматься графикой?

Он воспринимает меня всерьез. И сам он вполне серьезный молодой человек. Единственный бойфренд, который у меня был, считал, что слово «графика» пишется с двумя «ф» и означает нечто вроде клеящего карандаша.

– Может быть, – отвечаю я.

– В Кингстонском художественном училище очень сильное графическое отделение.

– Мне туда идти как-то не с руки. Там преподает мой папа.

– Знакомая ситуация. У меня мама – учительница младших классов в моей школе, и мне было довольно чудно поднимать руку и обращаться к ней «мисс». Я надеялся, что она сделает меня своим любимчиком и лучшим учеником в классе, но она, наоборот, все время ко мне придиралась.

Мы пускаемся в долгий разговор о школе. Магда рассказывает про свою младшую школу и про то, как она стеснялась огромных пакетов с завтраками, которыми ее снабжали родители. Папа и мама Магды владеют рестораном, и когда им кто-то нравится, они сразу же хотят его накормить. В Магде они души не чают. Она вообще многим нравится. Но Рассел, казалось, едва ее замечает, хотя и кивает из вежливости. Магда умолкает.

– Не пора ли по домам, Надин? – спрашивает она.

– Отличная мысль. Пока, Элли, до завтра.

– Подождите, я с вами, – заторопилась я.

– Возьмете меня в компанию? – спрашивает Рассел. – Тебе куда, Элли?

– На автобус, нам с Надин по пути.

– Отлично. Мне тоже.

– Но ты даже не знаешь, какой автобус.

– Твой.

Магда и Надин таращат глаза. Я глупо хихикаю. Дотрагиваюсь до щек тыльной стороной руки. Они горят – хоть яичницу жарь. Ничего, на улице остыну. Магда машет нам на прощание и уходит, покачивая головой, – вид у нее все еще ошарашенный. Я неуклюже семеню между Расселом и Надин и изо всей мочи стараюсь придумать, о чем бы таком умном поговорить. Меня тянет расспросить Рассела про рисование, но не хочется оставлять Надин в стороне. Если же я стану болтать с ней о домашнем задании по французскому или выспрашивать, в какие цвета она думает покрасить ногти, то это будет невежливо по отношению к Расселу.

Я нервно перевожу взгляд с одного своего спутника на другого. Они замечают, что я на них смотрю. Надин округляет глаза. Рассел улыбается. Откашливается. Что-то мурлычет себе под нос. Наверное, тоже потерял дар речи. Удивительно, но я от этого чуть приободряюсь.

– У тебя есть их последний альбом? – спрашивает Надин.

Я тупо смотрю на нее, но Рассел отвечает. Оказывается, он напевал песню культовой группы, на которой помешана Надин. Кто это такие – я знать не знаю. Но Рассел и Надин начинают оживленно болтать о музыке.

– Как тебе «Звериная тоска»[1]1
  Дебютный альбом американского музыканта и художника Винуса ДеМарса.


[Закрыть], Элли? – спрашивает Рассел.

Я пожимаю плечами. Я не узнаю «Звериную тоску», даже если мне ее заведут над самым ухом.

– Да так, нормально, – произношу я осторожно.

Глаза Надин опять округляются, но она меня не выдает. Я даю себе слово каждую неделю читать «Новый музыкальный экспресс».

Мы стоим на автобусной остановке. Через дорогу – огромный плакат ужастика «Девчонки на поздней прогулке».

– Вот здорово, – говорит Рассел. – В пятницу премьера. Говорят, там потрясные спецэффекты. Хочешь пойти на этот фильм, Элли?

Я что-то беспомощно лепечу. Он имеет в виду, хочу ли я пойти с ним?

Да, очень хочу. Но я терпеть не могу ужастики. В страшных местах я отворачиваюсь. А от музыки, звучащей за кадром, вся покрываюсь гусиной кожей. Я смотрела ужастики только по видео. А на огромном экране это, наверное, в тысячу раз страшней. А вдруг я выкину какой-нибудь идиотский финт – например, залезу под кресло? Если меня вообще пустят в кинотеатр, ведь фильм – «до восемнадцати». Никто в жизни не поверит, что мне восемнадцать.

Рассел смотрит на меня и ждет ответа.

– М-м-м-м, – в конце концов мычу я.

Надин начинает петь дифирамбы режиссеру и его последнему ужастику. Я стою чуть поодаль. Похоже, Рассел слушает ее открыв рот. Наверняка он понял, что выбрал не ту девушку. Они с Надин просто родственные души.

– Как тебе «Девчонки на поздней прогулке», Элли? – спрашивает Рассел.

– Нормально, – бормочу я.

– Тебе понравилось? – наседает Рассел.

– М-м-м-м-м.

Похоже, мой лексикон сократился до междометий.

– А как тебе жуткий эпизод на многоэтажной парковке?

Я вопрошающе смотрю на Надин. В моих глазах читается мольба о помощи.

Но она меня предает, рассмеявшись:

– Элли не досмотрела до этого момента. Я ей поставила фильм, но она стала отворачиваться еще до того, как окончились титры. Она просидела у телевизора минут десять, а потом сбежала из комнаты и наотрез отказалась возвращаться.