Текст книги "Эпопея «Нормандии – Неман»"

3
Мерс-эль-Кебир не остановит нас

«Эттрик» вошел в плимутский порт 26 июня. Море под нами было безмятежно, летнее небо над головой – безоблачно, и о ненастье, сопровождавшем отплытие, уже ничто не напоминало. Из порта мы поездом добрались до Ливерпуля, а оттуда нас переправили в Биркенхед, на другой берег эстуария Мерси, – там был разбит гигантский палаточный лагерь посреди Эрроу-парка.

В Англии я оказался не впервые – два года назад, летом 1938-го, приезжал сюда на языковую стажировку. Заодно научился и кое-чему еще: благодаря юной Мэри я открыл для себя обаяние местных жительниц. Единственное, в чем ее можно было упрекнуть, так это в том, что она предавалась плотским удовольствиям со сдержанностью истинной викторианки. Приятели хохотали до упаду, когда я рассказывал им о своих амурных подвигах: «Она, конечно, милая и все делает очень нежно, но так, будто для нее это какая-то трудовая повинность. А я так не хочу – мне страсть нужна, чтобы все искрило!»

Эрроу-парк под жарким июньским солнцем 1940-го являет собой разношерстное космополитичное сборище. Среди тысяч французов, эвакуированных из Дюнкерка или добравшихся сюда из других мест, попадаются солдаты самых разных национальностей. Англичане по мере сил пытаются сформировать из этого хаоса подкрепление для своих войск. Каждый день прибывают новые солдаты – поляки, бельгийцы, чехи и венгры. Из опасения пропустить на свою территорию пресловутую «пятую колонну», британские службы безопасности регистрируют и просеивают мелким ситом всех новоприбывших. И каждому они задают один и тот же вопрос: «Are you here to stay?»[10]10
  «Вы собираетесь здесь остаться?» (англ.)


[Закрыть]

Мы наконец-то воссоединяемся 29 июня с остальными однокурсниками, отплывшими из Сен-Жан-де-Люза на борту «Арандора-Стар», – это Жан Маридор, Жан Ревейак, Мишель Будье, Морис Майфер, Жак Гиньяр, Пьер Лоран, Анри Лепаж и другие. Не хватает только Вакренье и Сен-Млё – их по какой-то причине задержали на пристани жандармы, так что они не попали на корабль.

В палаточном лагере атмосфера меняется день ото дня, порой вспыхивают жаркие споры между сторонниками возвращения во Францию и теми, кто намерен остаться в Англии и вести борьбу под началом генерала де Голля, которого британское правительство только что официально признало лидером движения «Свободная Франция».

Прибытие солдат, сражавшихся в Норвегии в рядах британских войск, дало повод для новых дебатов в палатках Эрроу-парка. «Вы конченые идиоты! Немцы разгромят англичан, и вы влипнете по самую макушку. Петен официально подписал перемирие. Ваш воинский долг – быть сейчас с ним, сплотиться под знаменами Петена. А де Голль – самозванец!» – заявил нам кто-то из уцелевших под Нарвиком, посеяв сомнение во многих умах.

Я, как и мои товарищи, впал в задумчивость. К тому же на днях с помощью дяди, дипломата из посольства в Португалии, родители передали мне весточку. Они упрашивали меня вернуться и продолжить учебу. Я ответил, что сначала посмотрю, как будут развиваться события, а потом уже приму решение.

В этой обстановке неопределенности до нас доходят слухи о трагедии в Мерс-эль-Кебире. Черчилль, опасаясь, что цвет французского флота попадет в руки немцев, отправил армаду, получившую название «Force Н» («Подразделение Эйч»), уничтожить корабли, стоящие на якоре в заливе Оран.

Первый этап операции «Катапульта» развернулся в ночь со 2-го на 3 июля: британцы взяли в плен экипажи всех французских кораблей на стоянках в английских портах. Разбуженным посреди ночи 16 тысячам французских моряков, которых застали врасплох, ничего не оставалось, как сдаться.

В 6 часов утра 3 июля «Force Н» внезапно появилась на рейде базы Мерс-эль-Кебир. Командующий британской армадой вице-адмирал Джеймс Сомервилл предложил французскому флоту на выбор четыре варианта действий: 1) присоединиться к британскому флоту; 2) передислоцироваться в британский порт, уменьшив численность экипажей; 3) отойти к Антильским островам и разоружиться или 4) затопить корабли.

Переговоры между Сомервиллом и его французским коллегой, адмиралом Жансулем, продолжались почти весь день, но ни к чему не привели, и около 17 часов вечера мощнейшие британские бортовые батареи открыли огонь. Всего за 13 минут артиллерийские орудия Королевского флота уничтожили 1300 французских моряков и нанесли сильные повреждения множеству военных кораблей, в том числе линейному крейсеру «Дюнкерк» и броненосцам «Бретань» и «Прованс».

«Это был не морской бой, а бойня», – напишет позднее в своих «Воспоминаниях» мой товарищ Жан де Панж, и эти неоспоримые слова точно согласуются с чувствами, которые охватили всех французов в Эрроу-парке и за его пределами. Каждый из тех, кто так же, как и я, решил присоединиться к де Голлю и для кого все надежды на победу были связаны с Великобританией, испытал шок.

Следующие несколько дней в палаточном лагере только об этом и толковали. Каждый хотел поделиться своим мнением.

«Разумеется, случилась страшная трагедия, просто чудовищная. Но ведь нельзя было допустить, чтобы французский флот попал в руки немцев, слишком опасно – это изменило бы соотношение сил в Средиземном море. Если б немцы завладели нашей эскадрой, они получили бы неоспоримое преимущество и у Англии не осталось бы никаких шансов на защиту своих конвоев», – сказал я товарищам.

Потому-то я и решил остаться в Великобритании, несмотря на то что 1300 моих соотечественников погибли под огнем английской корабельной артиллерии. Но для многих других французов, добравшихся до Лондона, известие о Мерс-эль-Кебире стало сигналом квозвращению. А те, кто еще только собирался примкнуть к де Голлю, находясь в самой Франции или в наших колониях, изменили планы, услышав об этой драме.

События 3 июля разбудили у большинства французов застарелую англофобию, вскормленную Столетней войной, Трафальгаром, Ватерлоо и Фашодским кризисом.

4
Знакомство с де Голлем

В атмосфере, мгновенно накалившейся после трагедии в Мерс-эль-Кебире, лагерь посреди Эрроу-парка гудит от самых невероятных слухов. Ведутся разговоры о скором отъезде в Канаду, где нужны пилоты и инструкторы.

Британские офицеры вызывают нас по одному на беседу, дают понять, что их армии нужны «отчаянные парни», и напоминают об условиях перемирия – мол, теперь мы для немцев не солдаты противника, а партизаны, поэтому, если попадем к ним в руки, с нами не будут обращаться как с военнопленными, нас расстреляют на месте.

Когда подходит мой черед, я, как и мои товарищи, отвечаю с твердой уверенностью: мы покинули Францию 23 июня, бросив все, что нам дорого, не для того чтобы две недели спустя вернуться в оккупированную немцами страну.

Нас перевели из Эрроу-парка в Лондон 5 июля, а на следующий день отвезли в Эмпайр-билдинг в самом центре города, чтобы представить генералу де Голлю.

Лидер «Свободной Франции» сразу производит на нас впечатление высоким ростом и величественной осанкой. На нем военная форма цвета хаки, китель перехвачен на талии широким кожаным ремнем. Теперь мы знаем не только имя, но и облик человека, который перевернул нашу судьбу, заставив переодеться в польские шинели и пересечь Ла-Манш. Снова звучит его низкий голос с лирическими интонациями. Он говорит, что рассчитывает на нас, и уверяет, что скоро у летчиков будет много работы. Мы ловим каждое слово. Много работы – отлично, о большем и не мечтаем, лишь бы подняться наконец в воздух, чтобы продолжить борьбу.

В июле 1940-го де Голль был воплощением надежды и символом того, что станет движением Сопротивления, но реальной силы он тогда еще собой не представлял. Его армия казалась смехотворной по сравнению с сотнями тысяч солдат, выстроенных в шеренги другими участниками войны, а в его авиации насчитывалось не больше пятисот человек, включая летный состав, механиков и воздушно-десантную пехоту.

После приема в Эмпайр-билдинг мы задержались в Лондоне на несколько часов без особой культурной программы. Я воспользовался этим временем, чтобы со своим другом Энгольдом осмотреть город. Пешком и на такси мы добрались до Вестминстерского аббатства, Гайд-парка, Парламента. А потом во французском ресторане отметили шампанским девятнадцатый день рождения Шарля в компании со Стэнхоупом, нашим однокашником из летной школы в Анже, наполовину французом, наполовину американцем.

Восьмого июля нас перебросили на поезде в Сент-Атан на южной оконечности полуострова Уэльс. Британские власти выбрали эту авиабазу, расположенную неподалеку от Кардиффа, местом сбора и перегруппировки французских летчиков, прибывших из разных подразделений.

По сравнению со спартанским лагерем в Эрроу-парке условия здесь роскошные – в нашем распоряжении деревянные бараки, просторные и вполне уютные, а также гимнастический зал, оснащенный отличной вентиляцией, всевозможными спортивными снарядами, боксерским рингом и даже бассейном с мозаичной плиткой. Вечера можно проводить в очень современном кинозале, там через каждые два дня показывают новый фильм. Все делается ради физического и душевного здоровья личного состава. Поодаль от ангаров, укрытых зеленой камуфляжной сеткой, специально для немецкой авиации устроена обманка – фальшивый аэродром.

При виде «харрикейнов», которые взлетают и приземляются один за другим прямо у нас перед носом, мы после целого месяца безделья чувствуем, как все сильнее разгорается желание подняться в небо. Битва за Англию еще не началась, но воздух как будто уже полнится отголосками боев.

Двенадцатого июля Кардифф впервые подвергается бомбардировке. На следующий день звено «харрикейнов» возвращается на базу с четырьмя сбитыми немецкими самолетами на счету. А 15-го числа мы своими глазами видим первого поверженного врага – на валлийское поле, оставляя за собой черный дымный след через все небо, падает «Дорнье-17».

Однако французских пилотов по-прежнему не допускали к вылетам. Мы довольствовались уроками английского, физкультурой и упражнялись на link-trainer – симуляторе полетов. Разочарование нарастало еще и потому, что в небе у нас над головой с каждым днем становилось все неспокойнее. Во второй половине июля атаки люфтваффе участились, особенно в районе Кардиффского порта. Ночами, поднятые воздушной тревогой, мы становились зрителями балета, который исполняли в небе лучи прожекторов ПВО, устраивавших во мраке облаву на вражеские бомбардировщики. Авиабаза Сент-Атан тоже стала мишенью – однажды бомба угодила в барак; по счастью, обошлось без жертв.

Это была война, самая настоящая, но принять в ней участие мы не могли – у нас не было самолетов. И в праздных умах возникали новые планы, один причудливее другого. «Можно завербоваться в китайскую армию, там вроде бы не хватает пилотов», – как-то огорошил меня Энгольд, пока мы грелись на солнышке, валяясь на лужайке и провожая взглядами взлетающие «харрикейны».

Если не считать Энгольда, больше всех страдал и бесился от того, что мы прикованы к земле, конечно, Жан Маридор. Всякий раз, услышав шум мотора или увидев, как взмывает в небо самолет, он возводил очи горе, и его охватывала жаркая дрожь нетерпения. При взгляде на него, невысокого, похожего на гавроша, трудно было представить, что этот девятнадцатилетний нормандец в нашем выпуске Z первый по всем дисциплинам.

Маридор, сын коммерсанта, родился в Гавре и рос в окрестностях завода прокатных станов, а в самолеты влюбился раз и навсегда в возрасте четырех лет, когда родители взяли его с собой на какой-то авиационный праздник. С тех пор судьба его была предрешена. В 1937 году, добившись от министерства авиации разрешения сдать экзамены на полгода раньше, он стал самым молодым пилотом Франции.

В Анже Маридор сразу прославился мастерством и лихачеством, про него говорили: «Тот, который не любит выходить из штопора». Нам запрещали практиковаться в бреющем полете, но Маридор проделывал это множество раз и приземлялся с ветками, застрявшими в шасси. Однажды, слишком быстро подняв в воздух «Моран-230», у которого еще не успел разогреться мотор, он лишь каким-то чудом не врезался в железнодорожную насыпь, пролегавшую в конце взлетной полосы. Другая его забава стала для нас демонстрацией его истинного бесстрашия: едва взлетев, Маридор превратил свой «Моран-191» в «летучего голландца». Проскользнув между расчалками, наш миниатюрный пилот перебрался с заднего сиденья на переднее – в результате стоявшим на земле показалось, что над ними летит пустой самолет.

Инструкторы могли бы добавить к его личному делу и такую характеристику: «Тот, который не может не петь». Неунывающий Маридор, едва оказавшись на летном поле, имел привычку горланить во всю глотку что-нибудь развеселое.

Еще он отличался пристрастием носить фуражку набекрень. Капитан де Фурна, заместитель начальника училища, вечно ему твердил: «Маридор, наденьте головной убор по уставу! У вас такой вид, будто вы сейчас закладываете крутой вираж на гоночной автотрассе. Тут вам не гонки на выживание! И вообще так фуражка скорее слетит».

Маридор выполнял приказ, а через три минуты головной убор возвращался в прежнее лихое положение. И даже по ту сторону Ла-Манша сорвиголова себе не изменял – в рядах Royal Air Force[11]11
  Королевских военно-воздушных сил Великобритании (англ.).


[Закрыть], быстро сделавшись асом, сохранил привычку заламывать фуражку. Англичане в конце концов с этим смирились.

5
Битва за Англию: взгляд со стороны

Двадцать восьмого июля 1940 года мне исполнилось двадцать лет. Подарок подоспел спустя четыре дня – 1 августа меня произвели в сержанты. При этом сержант со времени прибытия в Великобританию еще ни разу не поднимался в воздух и по-прежнему находился в лихорадочном ожидании.

К счастью, в конце августа в деле наметились подвижки. Нас с Шарлем Энгольдом и другими пилотами из выпуска Z перевели с авиабазы Сент-Атан в Одихем неподалеку от Ридинга, к югу от Лондона.

На новом месте все было по-другому. Эта военная авиабаза походила на обычную английскую деревню с домиками из красного кирпича и ухоженными лужайками. В центре больших прямоугольных газонов листы гофрированного железа прикрывали входы в подземные бомбоубежища. Летное поле было утыкано искусственными кустами, чтобы ввести в заблуждение вражеские самолеты-разведчики.

Французов в Одихеме собралось много. Именно здесь по поручению генерала де Голля майор Лионель де Мармье начал формировать Сводную боевую группу № 1, которую англичане прозвали «Джем». Это было самое первое подразделение зарождавшихся Свободных французских военно-воздушных сил, или ВВС «Свободной Франции».

В нашем распоряжении оказалась горстка французских самолетов, которым удалось добраться до Англии, и в их числе один «Девуатин-520». Благодаря двигателю мощностью 900 лошадиных сил производства компании «Испано-Сюиза», скорости 530 км/ч, 20-миллиметровой пушке и четырем 7,7-миллиметровым пулеметам этот аппарат с триколорами на фюзеляже считался в ту пору самым эффективным истребителем и единственным способным противостоять немецким самолетам. К сожалению, модель была разработана слишком поздно и выпущена в недостаточном количестве, чтобы переломить ход Французской кампании.

Возможность оторваться наконец от земли подняла нам настроение, тем более что представилась она в то время, когда мы услышали по радио, что все французские военные, присоединившиеся к иностранным армиям, объявлены Третьим рейхом мятежниками и будут приговорены к смерти, если добровольно не вернутся в свою страну до 15 августа.

Эта угроза ничуть не повлияла на наш боевой дух. А 8 августа к нам явился генерал де Голль. Отдав честь нашему новому знамени – орифламме с лотарингским крестом, – генерал заверил, что очень скоро мы сможем возобновить борьбу с оккупантами.

Возобновить борьбу – этого мы желали больше всего на свете, особенно в то время, когда небо Англии уже начинало полыхать пожаром над нашими головами. Через неделю после визита де Голля в Одихем настал Adlertag – «День орла», такое кодовое название дали немцы первому дню массированных бомбардировок, положившему начало трагическому и овеянному славой эпизоду Второй мировой войны, который войдет в историю как Битва за Англию[12]12
  Во французской и в советской историографии принято именно такое название. Британцы называют это Битва за Британию.


[Закрыть].

Накануне в качестве прелюдии авиаподразделения со свастиками атаковали шесть радиолокационных станций на юге острова. Благодаря радарам англичане, которые сами же их и придумали, могли засечь появление немецкой авиации над Ла-Маншем. Однако на экранах невозможно было различить ни парашютный десант, ни одиночные самолеты, поэтому такое большое значение имели наблюдательные пункты на земле, разбросанные по побережью и оперативно передававшие сведения в штаб.

Маршал Геринг, главнокомандующий люфтваффе, дал своим летчикам четыре дня на то, чтобы сломить сопротивление британских сил противовоздушной обороны к югу от линии Лондон – Глостер, и четыре недели на полное уничтожение Королевских ВВС.

Но вместо четырех дней и четырех недель Битва за Англию продолжалась денно и нощно до конца 1940 года и стоила тяжелых потерь обеим сторонам: 2265 сбитых немецких самолетов и 945 британских. Из 1500 летчиков Королевских ВВС, принявших на себя основной удар, 500 сложили голову в воздушных боях.

Победой в этой битве Англия обязана не только превосходству своего вооружения. Без мужества и стойкости, проявленных ее народом, и без отваги летчиков-истребителей она бы не справилась с нацистской военной машиной. К счастью, Геринг решил приостановить бомбардировки радиолокационных станций и все внимание сосредоточить на аэродромах Королевских ВВС – с его стороны это был грубейший тактический просчет, позволивший британцам восстановить поврежденные радары.

Из тринадцати французов, принявших участие в Битве за Англию, лишь трое дожили до ее окончания. Черчилль, произнося в Парламенте фразу, ставшую знаменитой, думал и о них тоже: «Никогда еще в истории человеческих конфликтов столь огромное количество людей не было обязано столь малому».

Это лучшая дань уважения, когда-либо отданная летчикам-истребителям. Мы с товарищами услышали исторические слова британского премьер-министра по радио, и они, смешавшись с ликованием целого народа, отозвались в нас эхом призыва продолжить борьбу.

Поскольку доставка долгожданных «харрикейнов» и «спитфайров» все запаздывала, мы недолго колебались, узнав о том, что формируется экспедиционный корпус для отправки в Африку. Шестеро из выпуска Z записались в него добровольцами: Шарль Энгольд, Жан Ревейак, Ив Лоран, Шарль Стэнхоуп, Пьер Лоран и я.

6
Братоубийство в Дакаре

В последнюю неделю августа нам выдали тропическую военную форму. Прошел слух, что наше место назначения – Дакар, единственный настоящий порт между Марокко и Капской провинцией, и находится он под контролем вишистских войск. Цель операции – заставить французские колонии сначала в Западной, а затем в Экваториальной Африке примкнуть к «Свободной Франции».

Англичане одобрили предложенный де Голлем план и отдали в его распоряжение эскадру для переправки и высадки на африканский берег двух с половиной тысяч Free French[13]13
  Свободных французов (англ.).


[Закрыть]. Я был приписан как пулеметчик к Разведывательной авиагруппе № 1 (РАГ1) под командованием лейтенанта Ива Эзанно; он на восемь лет старше меня.

Тридцатого августа поезд отправляется в Ливерпуль. В тот же вечер в порту идет посадка экспедиционного корпуса на «Пеннланд» – большой голландский пассажирский теплоход с двумя высокими трубами. Вместе с нами плывет батальон Иностранного легиона. Де Голль обустраивает свой штаб на борту «Вестернланда» – другого голландского судна, принявшего также две или три роты морских пехотинцев.

Уже стоя на палубе «Пеннланда», мы с товарищами становимся свидетелями ночной бомбежки доков огромного портового города. Пронзительный свист, сопровождающий каждое пике «штук», усиливает атмосферу страха, она нагнетается по нарастающей, свист становится непереносимым, и за ним следуют взрывы. Бомбы падают вокруг наших кораблей, но обходится без повреждений.

Мы снимаемся с якоря 31 августа. В Ирландском море корабли выстраиваются в конвой; нас сопровождает охрана – три французских малых сторожевых корабля и английская эскадра из двух линкоров, четырех крейсеров и авианосца «Арк-Ройал». За двумя теплоходами следуют четыре грузовых судна с нашими самолетами в разобранном виде, машинами и оборудованием в трюмах.

Чтобы избежать встречи с немецкими подлодками, конвой несколько дней идет по направлению к Исландии и только после этого берет курс на юг.

Заняться на «Пеннланде» нечем – большую часть времени мы играем в карты. Из других развлечений у нас только лекции судового врача о тропических болезнях да еще инструктаж морского офицера на случай торпедной атаки: оказывается, надо сразу прыгнуть за борт, уцепиться за какой-нибудь обломок и не забывать время от времени разбрасывать вокруг себя гранаты, чтобы отпугнуть акул. Такая вот радужная перспектива…

Наши попутчики легионеры – стреляные бойцы. Мужчины с обветренными, загорелыми лицами, в беретах или колониальных шлемах, производят на нас сильное впечатление, особенно когда ловкими, выверенными движениями проверяют оружие и снаряжение перед возможной атакой. Все они из 13-й полубригады, отличившейся под Нарвиком три месяца назад. У одного есть питомец – обезьянка, которая не слезает с его плеча; они вместе прогуливаются по палубе.

В начале сентября наш конвой неспешно проходит мимо Азорских островов. Море сейчас просто восхитительно. Я вспоминаю о сокурсниках из выпуска Z, о Жане Маридоре и прочих – о тех, кто остался в Англии, чтобы все-таки дождаться зачисления в летное училище.

Тринадцатого сентября нам раздают кавалерийские карабины – знак того, что скоро начнется высадка. На следующий день конвой входит в акваторию Фритауна, столицы британской колонии Сьерра-Леоне. Для большинства из нас этот берег, поросший пальмами и гигантскими баобабами, – первый зрительный образ Африки. Но покидать корабль нам не разрешается из-за близкого расположения войск вишистов, так что мы много дней томимся бездельем на борту «Пеннланда». Воздух здесь такой жаркий и влажный, что многие предпочитают спать на палубе, несмотря на бесконечные атаки комаров.

Двадцатого сентября на борт поднялся генерал де Голль в колониальном шлеме вместо привычного военного кепи. Собрав всех на палубе, он объявил, что завтра мы возьмем курс на Дакар, где нам предстоит высадка, и заверил, что враждебного приема стоит ждать только от губернатора Буассона и военных моряков, все остальное население города поддерживает «Свободную Францию».

«На самом деле мы здесь единственные представители Французской Республики. Ее единственное оружие – в наших руках, и победа нашего оружия станет ее победой», – сказал он после слов о том, что рассчитывает на нас и всецело нам доверяет.

«Пеннланд» поднял якорь 21 сентября и продолжил путь вдоль побережья. Погода стояла замечательная. На безмятежных волнах вокруг корабля резвились летучие рыбы и морские свиньи[14]14
  Морские свиньи – млекопитающие подотряда зубатых китов, похожие на дельфинов.


[Закрыть]. На палубе легионеры в последний раз придирчиво осматривали боевое снаряжение. Они должны были стать ударной группой – первыми высадиться в порту, захваченном верными маршалу Петену войсками.

К Дакару мы подошли ранним утром 23 сентября. Берег было не разглядеть – он тонул в густом тумане. Тем не менее английские самолеты отправились в полет над городом и сбросили листовки с извещением о прибытии генерала де Голля. В ответ на это вишистский броненосец «Ришелье» открыл огонь из всех зенитных орудий.

В 7 часов утра де Голль выступил по радио с обращением к властям французской колонии и попросил позволить ему высадиться в порту со своими людьми. Просьба не была удовлетворена. Голлистскую делегацию с посланием к губернатору Буассону, отплывшую со сторожевого корабля «Саворньян-Бразза» на двух катерах под белым флагом, встретили пулеметными очередями моряки под командованием адмирала Дарлана. Двое из пяти парламентеров получили ранения – капитан 2-го ранга д’Аржанльё и капитан Перрен.

Через час де Голль снова выступил с обращением, которое тоже осталось без ответа. Реакции от губернатора не последовало и на третий раз. Все утро ситуация неуклонно ухудшалась для «свободных французов». В одиннадцатом часу береговые батареи Дакара и стоявшие в порту военные корабли начали обстрел британской эскадры.

Мы, застряв на «Пеннланде», ошеломленно и беспомощно наблюдаем за дуэлью морских артиллерий. Она длится всю первую половину дня. Нам с болью в сердце приходится признать, что морская экспедиция в Дакар, на которую возлагалось столько надежд, грозит обернуться катастрофой.

События второй половины дня лишь подтверждают этот вывод. С целью изменить положение дел де Голль решает высадиться в Рюфиске, скромном рыбацком порту километрах в двадцати к югу от Дакара. Около пяти вечера наш авангард – сторожевые корабли «Бразза», «Майор Дюбок» и «Домине» – встречают там орудийными залпами. Под огнем вишистских орудий погибает множество матросов на борту «Дюбока».

После двойного поражения де Голль предпочел отказаться от плана высадки, чтобы остановить это братоубийство. Но Черчилль к его аргументу не прислушался и отдал приказ командующему британской эскадрой адмиралу Каннингему продолжить операцию без участия голлистов. Последовало третье поражение. Многие корабли получили повреждения.

Осознав наконец, что новые попытки высадиться в районе Дакара повлекут за собой тяжелые потери личного состава и вооружения, Британское Адмиралтейство 24 сентября все-таки приказало своей эскадре вернуться в порт Фритауна.

Так закончилась короткая гибельная экспедиция в Дакар, еще долго служившая источником скорби и гнева для голлистов. «Свободная Франция» оплакивала убитых моряков и семерых захваченных в плен летчиков, которые 23 сентября поднялись в воздух с борта авианосца «Арк-Ройал», чтобы попытаться убедить своих коллег, хранивших верность Петену, перейти на их сторону и сражаться с нацистами.

Этим людям потребовалась немалая смелость, чтобы взлететь посреди всеобщей суматохи, под гром артиллерийских орудий, на двух «кодрон-люсиолях» – прогулочных самолетах, лишенных вооружения. Я еще больше восхищался их отвагой, вспоминая, что осваивал азы пилотирования на аппарате именно этой модели несколько лет назад на летном поле в Юнодьере.

К несчастью для наших товарищей, вскоре после приземления на аэродроме в Уакаме их арестовали по приказу губернатора Буассона и со связанными за спиной руками отконвоировали в дакарскую тюрьму. Два дня они провели в камере, кишащей паразитами, затем им зачитали обвинение в «преступлении против внутренней и внешней безопасности государства, дезертирстве в военное время» и прочих прегрешениях того же толка. Впоследствии пленников перевели в Бамако, после этого в Алжир, и только к концу 1940 года они вернулись в континентальную Францию.

В числе этих доблестных летчиков был один, который особенно мне запомнился, потому что нам с ним довелось встретиться два года спустя в СССР. Жюль Жуар, выходец из Рубе, в свои двадцать шесть лет уже считался асом. С 10-го по 22 мая 1940 года, во время Французской кампании, он одержал в воздухе шесть побед; 25 мая был сбит над Бове и получил серьезные ранения, но этого оказалось недостаточно, чтобы сломить боевой дух столь удивительного человека. Добравшись до Аржантана, а оттуда до Дуарнене, он успел попасть на борт судна для ловли лангуст под названием «Требулист», которое отправлялось в Англию с сотней французов, отказавшихся капитулировать.

В истории бесстрашного Жюля Жуара не обошлось без иронии судьбы: спустившись из кабины своего «люсиоля» на летном поле Уакама, он узнал среди вишистов, стоявших перед авиационными ангарами, старых соратников из эскадрильи, вместе с которыми еще недавно сражался против немцев.

Французская кампания воистину стала делом прошлого.