Текст книги "Безупречный друг"

– Спасибо. Извините за беспокойство! – Сказал я и поспешил удалиться от осуждающих взглядов трех немолодых женщин, составляющих приемную комиссию.

– Пусто. Не учится и никогда не учился.

– Значит, «Дело о пропаже Виктора Понамарева» закрыто? – Спросил Ивар.

– Ерунда! Оно может закрыться только по одному основанию: если он найдется. Живой или мертвый. – Ответил я. – Пошли, поедим, ты ж со вчерашнего утра голодный. Да и я тоже.

Мы зашли в ближайшую кафешку. Ивар передал мне пакетик с деньгами, и я заказал две тарелки пельменей и две кружки пива. Потом, в очередной раз выяснилось, что Ивар не пьет спиртного, и я осушил и его кружку. Холодный, мягкий, пенный напиток принес мне приятное успокоение, которого так не хватало мне последние сутки. Уже на скамейке, на аллее я лил пьяные слезы и молил друга о прощении. Обещал купить десять таких же беленьких накрахмаленных рубашек. Клялся, что с этого дня он будет одет лучше всех. Ивар успокаивал меня, говорил, что все нормально, объяснял, что это нервы и так бывает.

– Завтра на квартиру к дядюшке. Адрес я сегодня выясню. Если и там пусто, поисковая операция на этом пока будет закончена. – Сказал я.

– Завтра на том же месте? – Спросил Ивар.

– Да. Сам разместишься в гостинице или с тобой пойти?

– Я устроюсь.

– Вот и хорошо, а то я изрядно подустал. – Сказал я и отдал ему едва не забытый пакетик с деньгами.

– Ты стал выпивать? – Спросил с порога дядя Витя.

– Нет, дядя Витя, с чего ты взял?

– От тебя разит за километр.

– Я выпил один раз только одну кружечку пивка, больше не буду. – Сказал я.

– Ни один раз. У тебя распитие уже вошло в привычку. – Сказал дядя.

– Я не напиваюсь до потери пульса. Освежаюсь холодным пивом для поднятия настроения и все. Тем более там выпускной был и прощание с другом, отметили и все. – Сказал я.

– Оглянуться не успеешь, как втянешься.

– Не переживай, дядя Витя, не втянусь, обещаю тебе.

– Видел алкашей на улице? Думаешь, они такими родились? – Продолжал дядя.

– Ладно, ладно. Торжественно клянусь, что больше не буду. У меня для вас новость есть, а вы все о чепухе всякой болтаете. Итак: меня в музыкальное училище приняли, без аттестата из музыкалки, а это чего-то да стоит! – Сказал я.

Мама выглядывала из проема комнаты и ясно давала понять, что поддерживает дядюшку, но услышав новость, оба они смягчились. Уставший и довольный я побрел в комнату и сразу же принял горизонтальное положение на диване. Мама подошла ко мне. Лежа, лицом к стене, я почувствовал, как она присела рядом со мной и положила свою руку на мое плечо.

– Я так тобой горжусь! – Сказала она дрожащим голосом.

– Нагнись, я скажу тебе кое-что на ушко. – Сказал я.

Мама склонилась ко мне и я, прислонив губы к ее уху, прошептал:

– Узнай у дяди адрес Витькиной квартиры. Это очень важно.

Я уже предвкушал новую победу, следующую за сегодняшним поступлением в училище: теперь я найду брата! Живым и невредимым. Сегодня, как никогда отчетливо я почувствовал, что Витька жив. Незаметно я заснул, и открыл глаза только около десяти часов утра. Мне нужно было срочно на автовокзал.

– Доброе утро! Пришел в себя? – Поприветствовал меня дядюшка.

– Ой, да ладно. Типа я так напился, что мне нужно отходить. У меня уже было похмелье, и сегодня не оно, уж поверь мне! – На повышенных тонах высказался я.

Меня начал не на шутку раздражать этот медлительный полноватый рыжий мешок, щеки которого всегда густо покрыты трехдневной оранжево-белой щетиной. «Я может и пью, но как раз ты выглядишь как алкаш неухоженный!» – Пронеслось в моей голове – «Ни фига в жизни не добился, еще других учит! Правильно говорит мой отец! Он, кстати, ни разу мне за пиво не высказывал!»

– Узнала? – Шепнул я маме, когда мы остались одни на кухне.

– Да. – Она сунула мне в руку листок бумаги с адресом.

– Поесть не успею, сложи мне оладушки с собой в пакет. – Уже в голос сказал я.

– У тебя встреча?

– Да в училище надо зайти, уточнить расписание консультаций. – Сказал я.

– Ты когда освободишься? – Спросила она.

– Не знаю, а что?

– Думаю билеты на сегодня брать или уже завтра поедем. – Сказала мама.

– Давай, я быстро все закончу, и постараемся взять на сегодня, хорошо? – Сказал я.

– Да, конечно.

Мама собрала пакет с оладьями и нарезкой сыра. Я поблагодарил и побежал на автовокзал.

– Вот мы ослы! – Сказал я, подойдя к ожидающему меня на той же лавочке, что и вчера, Ивару.

– Что случилось? – Спросил он и заглянул мне в глаза своими голубыми океанами, обрамленными густыми черными бровями, и, к сожалению, синюшной припухлой кожей.

Ей-Богу, будь я девчонкой, влюбился бы в этого ангелочка без памяти.

– Мы не подумали про обратный билет! – Сказал я. – А денег, наверное, уже не осталось!

– Все на месте. – Сказал он и протянул мне пакетик.

– Ты не был в гостинице? – Спросил я.

– Нет, я решил не соваться туда с такой рожей, чтоб не привлекать внимание. – Сказал он.

– Ну, да, правильно. Ночуя вторую ночь на вокзале с побитой рожей, ты, конечно, не привлекаешь внимания. – Сказал я. – Ладно, это к лучшему, пошли, купим билет на сегодняшний вечер. Еще одну ночь в дядином логове я не переживу.

Мы купили Ивару билет на восемь часов вечера, уговорившись, что даже если мы сядем на другой рейс, он все равно поедет домой в восемь. Встретиться на заброшке мы договорились в среду в одиннадцать дня.

Мы направились по адресу, указанному на мамином обрывке бумаги. Меня всего трясло, как в лихорадке, от нашего общения с дядюшкой.

– Да кем он себя возомнил? – Говорил я Ивару. – Он мне не отец! Своих детей нет, так он взялся за детей брата! Отец мне не предъявляет претензий, а этот индюк лезет, куда не просят! А, главное, сам бухает почти что каждый день. Вон, какое пивное брюхо отрастил и еще других поучает! И, главное, мама хороша – пожаловалась ему, что я напиваюсь!

– С чего ты взял? – Спросил Ивар.

– С того, что он авторитетно заявил, что я напился не первый раз, а отдаюсь распитию горячительного каждый день! – Ответил я.

– Да не бери в голову, вечером уедешь и еще сто лет его не увидишь. – Сказал он.

– Мне кажется, этот кабан перед мамой выслуживается, бабки ей посылает, воспитанием моим пытается заниматься…. А, может, он в нее влюблен? – Сказал я.

– Не говори так, не хорошо. Это называется – семья, тут один за всех и все за одного. – Сказал Ивар.

– А я буду говорить, и отцу эту идею подкину. – Сказал я.

– Не вздумай! – Сказал он. – Зерно подозрения может привести к разводу. Разве тебе хочется, чтоб твои старики коротали век поодиночке?

– Да, ничего с ними не станет и по одному.

– А, если мама сойдется с дядькой, а отец приведет какую-нибудь тетку в дом, тоже нормально? – Спросил Ивар.

– Мне-то какая разница? Я через пару месяцев уйду в армию, а когда вернусь – буду жить отдельно от родичей. – Ответил я.

– Тем более, не лезь! Не порти людям жизнь, они же твои родители. И причем не самые плохие. – Сказал он.

– Тебе, конечно, виднее. Твои – вообще алкаши конченые, жесть! – Сказал я.

– Я люблю своих маму и папу. – Сказал Ивар. – Они у меня очень добрые и хорошие.

– Господин Ивар, прием! Спуститесь, пожалуйста, на нашу грешную землю, все престолы Божьи уже заняты. Не тесните ангелов. – Сказал я и расхохотался.

Он тоже смеялся от души. Все это время на самой верхней ступеньке подсознания, в самой ближней полке всеми цветами радуги переливалась мысль, затмевающая все остальные: «У нас остались деньги!».

Мы дошли до указанного дома. Ивар постучал в квартиру и спросил Витьку. Я не пошел, чтоб не быть узнанным возможными дядькиными квартирантами сейчас или впоследствии. Грузная беременная особа, от которой разило потом так, что я учуял через лестничный пролет, заявила, что Виктор Викторович сдал эту квартиру ее семье уже два года назад, они исправно платят и не обязаны давать справки малолетнему буяну. Видимо, на нее произвели впечатление расцветающие с каждым днем фингалы Ивара. Он попросил прощения за беспокойство у краснолицей леди и откланялся. К тому моменту толстые ноги женщины со всех сторон облепили крошечные дети, бегущие на нее со всех сторон, как рассыпанный горох. Сладковато кислый запах мочи спиногрызов присоединился к тошнотворному аромату многодневного пота дородной женщины и проник в мои ноздри, невзирая на трехметровую дистанцию.

– У нее там что, инкубатор? – Спросил я, протирая слезившиеся от многогранного амбре глаза.

Ивар пожал плечами.

– Кто бы там не жил, ясно, что Витьки там нет.

– Как ты стоял рядом с ней? Лично я получил психологическую травму и если срочно не выпью пива, никогда не женюсь. – Сказал я.

Он понимающе кивнул головой.

– Представляю, как разнесет Варьку после родов. Она и сейчас такой танк, а если еще родит, то вообще превратится в поросю. – Сказал я и дико расхохотался.

– Попробуй сам родить и сохранить безупречную фигуру, а потом уже разглагольствуй. – Сказал Ивар.

– А. Подожди! Постой! Минуточку! Я, кажется, понимаю, что у нас тут. – Сказал я. – У тебя мама тоже толстая и неухоженная!

– У меня мама самая красивая! – Сказал Ивар.

– Ага, конечно, типа я никогда не видел алкоголичек. – Сказал я и засмеялся.

Ивар добродушно поддержал мой смех. Я взял две кружки пива, прекрасно понимая, что он откажется и добавка перепадет мне. Уже после первой я почувствовал умиротворение и практически забыл ссору с дядькой.

– А твоя мама, правда, красивая? – Спросил я.

– Очень. – Ответил Ивар. – Веришь?

– Верю. У вас обалденные гены. Я уже говорил тебе, что если бы был девчонкой, женил бы тебя на себе? – Спросил я.

– Нет. – Ответил он.

– Ну, вот теперь говорю. А у тебя, случайно, сестры нет? – Спросил я и отметил про себя, как мало я знаю о своем лучшем друге.

– Нет, я один у родителей.

– Жалко, придется жениться на Варьке. – Снова захохотал я, и Ивар меня поддержал.

– А ты, когда поступишь, у дяди будешь жить? – Спросил он.

– А почему бы и нет. Он, в принципе, мужик нормальный. Кстати, Денис тоже поступает в этом году, так что, мы, наверное, будем учиться в одной группе. – Сказал я.

– Классно! – Сказал он.

– Надо тебя с ним познакомить. – Сказал я.

Тут я обратил внимание на мотыляющийся в руках пакет с оладьями и сыром и протянул его Ивару.

– Тебе от моей мамы. Она, конечно, не такая красивая, как твоя, и фигура у нее уже поплыла, но готовит вкусно.

– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. – Заметил он.

– Точно, брат! Наверное, Варька вкусно готовит. Блин, да при такой комплекции уж наверняка! – Мы опять залились смехом.

– Слушай, если бы тебе можно было стать любым человеком на земле, кем бы ты стал? – Спросил я.

– Я не понял вопроса.

– Да что тут понимать? Один человек, любой! Вот я бы стал тобой. Рост, телосложение, внешность, хороший характер – все на месте! Да, я бы с удовольствием стал тобой! А ты? – Спросил я.

– Агентом 007. – Ответил Ивар.

– Блин, мог бы хотя бы из вежливости сказать, что хотел стать мной – талантливым пианистом и многообещающим гением из хорошей семьи!

– Да не приведи Господь! – Ответил он, и мы опять смеялись до слез.

– По домам! – Сказал я, и мы расстались на середине отрезка пути между дядькиным домом и автовокзалом.

Каждый пошел в своем направлении. Не заходя в квартиру, я позвал маму на вокзал за билетами. Она быстро обулась, платье, в котором мама приехала, уже было на ней, ведь она не брала никаких вещей кроме нижнего белья, ночной сорочки и зубных щеток. Мы купили билеты, единственные которые остались на сегодня, на шестичасовой рейс. Ивара на вокзале не было, видимо он решил прогуляться, поэтому сообщить ему, что мы уедем раньше не представилось возможным. Мы вернулись, собрали вещи, попрощались с дядюшкой. Я, по собственному желанию, извинился перед ним за утреннее выступление, он, в свою очередь, выразил надежду, что я перестану пить.

Приехали мы уже ночью. Отец нас встретил. По пути мы не обмолвились ни словом о поступлении, ведь эта тема была для отца болезненной, и мы с мамой решили отложить «радостную» новость до завтра.

Глава 8. Армия

По отцовскому настроению с утра, я понял, что мама поведала ему о моих карьерных успехах. Я думал о том, как Ивар среди ночи добрался до дома, ведь он ехал еще позже нас, был один и никто его не встречал. Настроение мое постепенно нагнеталось. Так классно было путешествовать с Иваром, гулять по незнакомому городу, смеяться. Дома, конечно, все не то.

– Значит, музыкантом все-таки решил стать? – Спросил отец.

– А что?

– Ты знаешь.

– Значит, я поступаю без единой протекции, без аттестата музыкальной школы, без денег, а ты разочарован? – Спросил я.

– Да, я расстроен. Я надеялся, что ты не станешь витать в облаках, как твой непутевый дядька, а займешься настоящим делом. – Сказал отец.

Я молча вышел из-за стола и закрылся в комнате. Достав из подполы «Дело», я подробно описал мои тщетные расследования в музыкальном училище в дядюшкиной и Витькиной квартирах. Подведя итог, что хотя брата в вышеозначенных квартирах не оказалось, опускать руки рано, поскольку факт пропажи паспорта и аттестата остается неоспоримым.

За последующие два дня, предшествующие нашей с Иваром встрече, я успел несколько раз поссориться и даже расстаться с Варькой. В последнем факте я не уверен, поскольку, по моему скромному мнению, мы никогда и не встречались, лишь проводили вместе время от скуки.

Еще к вечеру вторника я собрал все оставшиеся Витькины вещи, а также, все свои рубашки, за исключением одной, самой невзрачной, а также свои туфли, кроссовки, ботинки и куртки. Получилось две полные спортивные сумки. Чуть свет, я оттащил их и спрятал на заброшке, затем вернулся домой, изобразил пробуждение и попросил у мамы немного денег на прогулку с Варей. Я даже и не помышлял встречаться с этим непотопляемым танкером, просто на посиделки с Иваром, мама вряд ли бы раскошелилась.

Заполучив желаемое, я посетил магазин и прикупил три бутылки «Жигулевского», бутылку лимонада и пачку сигарет. Потом в кулинарии приобрел шесть пирожков с разными начинками и пошел на заброшку. Было около девяти, поэтому мне хватило времени, чтобы разрыть ямку с помощью куска арматуры и доски-пианино и похоронить там окровавленную рубашку Ивара. Когда он пришел, я уже выпил бутылку пива и выкурил несколько сигарет.

Мы обнялись так, как будто не виделись вечность. Я ловким движением крышки о край стены откупорил бутылку лимонада и протянул его Ивару. Мы стукнулись и выпили за все хорошее. Потом взялись за пирожки.

– По какому случаю праздник? Не говори, сам догадаюсь. Отмечаем твое поступление! – Сказал Ивар.

– Придешь ко мне на проводы? – Спросил я.

– Нет, ты же знаешь, что агенты должны быть незаметными. – Ответил Ивар.

– Ты – чокнутый! Какой из тебя агент?

– Такой же, как из тебя музыкант.

– А я не буду музыкантом. – Сказал я.

– В каком смысле? – Его лицо стало обезоруживающе изумленным.

В этот момент я подумал, что если кто-то и верит в мой талант больше, чем Денис, то это Ивар.

– Ну, по крайней мере, не сейчас. Я решил уйти в армию. – Сказал я.

– Ты сбегаешь? – Спросил он.

– Да. – Ответил я.

Мы некоторое время молчали.

– Может, мы с тобой попадем в одну часть. – Сказал я.

– Не попадем. Извини, мне придется остаться дома и поступить в училище. Отец сильно заболел, не хочу оставлять маму одну с такими проблемами. – Ответил Ивар.

– Куда пойдешь? – Спросил я, закуривая.

Он тоже закурил и, выдохнув дым, сказал:

– В строительное ПТУ, куда же еще? Я особым умом не блещу.

– Ты самый умный тип из всех, кого я когда-либо знал, понял? – Сказал я и обнял его.

Потом я пошарился в дальнем углу дальней палаты и принес два пакета с вещами.

– Значит, пригодятся! – Сказал я.

Ивар горячо поблагодарил меня.

– Учись хорошо. Я скоро вернусь и проверю.

– Так точно! – Сказал Ивар, приложив руку к голове, отдавая мне честь. – А когда твой призыв?

– Повестка еще на той неделе пришла, так что завтра пойду сдаваться. Думаю, много времени это не займет. – Сказал я. – Поможешь мне строить дом, когда я вернусь?

– Конечно, тогда я буду уже профессионалом. – Ответил Ивар.

– Круто! Не хочу взрослую жизнь проживать с родичами. Надо свою семью строить. – Сказал я. Может даже вот на этом самом месте. Заполучу этот участок, снесем все на фиг и построим большой светлый дом. А лучше два – тебе и мне. Места хватит. Будем дружить семьями.

– Семью с Варькой будешь строить?

– Нет, я с ней поругался, не в моем вкусе девчонка. Хочешь, тебя с ней сведу? Хорошая девчонка! – Сказал я.

– Нет, мне она тоже не нравится. – Ответил Ивар.

– Ты же говорил, что она – красавица, подлая твоя душа! – Возмутился я.

– Каюсь, лгал. – Сказал он, подняв обе руки вверх с жестом «сдаюсь».

– Ой! Тоже мне ценитель женской красоты! У тебя и такой нет! Вообще на тебя никто кроме меня и не повелся. – Сказал я.

– Ладно. Где уж мне…. – Сказал он, и мы снова засмеялись.

– Ты, это, если, там, вдруг будут какие новости про Витьку, запиши дословно: дата, время, действующие лица, ладно?

– Обещаю, не переживай.

– И ближе к моему возвращению там можешь мелом здесь на стенах писать записки. Может, встречу назначишь. И я если, что напишу тебе здесь. Давно уже надо было здесь писать друг другу. Всегда так: приходит умная мысль, когда она уже не нужна.

– Нормально все будет. – Сказал Ивар. – Удачи тебе!

Мы простились ровно на неделю, условившись, что если на том же месте в тот же час меня не будет, Ивар напишет, что был и придет еще через два дня. Если ситуация с пустующей заброшкой повторится, и я ничего не напишу в ответ, значит, я ушел в армию, и мы с ним найдемся уже через два года.

Дома меня ждал тяжелый разговор, но я его достойно вынес. Отец, в конечном счете, понадеялся, что армия наставит меня на путь истинный и излечит от бесплодных творческих надежд, а мама слезно просила меня поступить в музыкальное училище и не отворачиваться от своего призвания.

На мои проводы никто не пришел. Точнее, я никого не звал. Из пяти человек, которых я хотел бы видеть в такой час, один был уже два года как в бегах или могиле, двое жили со мной под одной крышей, а двое не смогли бы прийти по личным обстоятельствам (я имею в виду Ивара и Дениса). Так, безвестным изгоем я был посажен мамой и папой на автобус у военкомата с пакетом скромных пожитков, включающих смену белья, умывальные принадлежности, бритвенный станок, документы и перекус. Когда в последний момент мама обнаружила, что обе спортивные сумки и большая часть моих личных вещей пропала, я не смог найти правдоподобного объяснения, поэтому так и сказал: «Раздал друзьям».

«Дело о пропаже Понамарева Виктора» я спрятал в те же подполы под моей кроватью, для большей верности, прибив скрывающие его доски большими гвоздями. С родителей я взял клятвенное обещание, не делать в моей комнате никаких ремонтов и перестановок и вообще, посещать ее как можно реже в мое отсутствие. Это пожелание было продиктовано стремлением защитить неприкосновенность моего «Дела».

Большую часть поездки в автобусе я дремал, и лишь когда нас привезли в распределитель, познакомился с двумя призывниками. Они позвали меня с собой в мор-флот, и я пошел. Слова о военной службе на флоте я пропустил мимо ушей, и был очень удивлен впоследствии, когда выяснилось, что служить мне не два, а целых три года. Сразу после осознания срока службы, я впал в затяжную депрессию.

Североморск, расположенный на Кольском полуострове, в отличие от родного Колпашево, теплом и уютом не отличался. Полугодовая учебка тянулась вечность. Физическая подготовка заключалась в постоянном маршеровании и беге, что мне казалось идиотизмом, ведь я искренне не понимал, чем беготня поможет мне на замкнутом пространстве корабля.

Наконец наступил день «Х», когда нас построили перед командирами кораблей, которые выбирали себе срочников. Я не был самым маленьким или самым хлюпким, но особого спроса на меня почему-то не обнаружилось. Лишь на последнем заходе, когда выбирать уже было не из кого, мою кандидатуру одобрили на большой десантный корабль «Адмирал Ушаков». Вот тут-то и началась такая служба, что депрессивные полгода на суше мне казались отдыхом в санатории.

С момента, когда я переоделся в морскую форму одежды и до самого дембеля я мало что могу вспомнить. Я ступил на корабль и сразу же обнаружил то ли шум, то ли слабый гул в ушах, подобный предобморочному, и с тех пор все мои воспоминания окутаны вязкой слизью, при извлечении из которой, любой факт видится как сцена из фильма, как действо, наблюдаемое со стороны. Там на корабле был я и в то же время не я. Депрессия, ставшая глубже, не нарастала лишь благодаря смутному сознанию, граничащему с бессознательным состоянием, и стабильным провалам в памяти. Дело обстояло так: все важные знания и умения намертво запечатлевались в моем мозгу, тогда как все остальные события, напрочь стирались из памяти, словно происходили в пьяном угаре. Это похоже на конспект скучной лекции – на выходе у тебя лишь пара важных предложений.

Морская болезнь, к счастью, у меня никогда не проявлялась. В море мы выходили с завидной частотой и много раз задерживались подолгу. За это время я натер несчетное число мозолей машкой, испек тысячу хлебов, съел тонну гречки, научился профессионально плавать, участвовал в покраске корпусов нескольких кораблей и ни разу не подрался. Дело здесь не столько в том, что никто не хотел связываться с зомби-одиночкой, это было не совсем так: я дружелюбно общался со всеми, но общение это было сверх поверхностным, без малейшей претензии на дружбу. К тому времени я уже осознал, что по сути своей являюсь отшельником, и слишком навязчивое общение меня тяготит, поэтому любимым моим занятие было драить палубу и красить корабли. Эти монотонные занятия выполнялись на автомате и позволяли моим мыслям путешествовать к недавнему прошлому и далекому будущему, до неприличия расширяя горизонты моей мечтательности.

Иногда я получал письма от матери, еще реже писал в ответ. Два раза мне написал даже Денис. Он рассказывал о своей учебе, о концертах, на которых он выступает, описывал трепет перед сценой, исполнительский транс и нескончаемые овации. Уже за первый год Денис получил три грамоты училища и одну – за второе место на городском конкурсе. В его письмах сквозило восхищение преподавателями и студенческой жизнью, а также, что ранило меня больше всего, уверенностью в своей ошеломительной карьере музыканта.

На первое письмо я еще ответил Денису, коротко, но максимально дружелюбно. Поздравил его с «великими свершениями» и пожелал отличной учебы и творческих побед. О себе долго не расписывался, сославшись на ограниченность времени.

Второе письмо Дениса было верхом хвастовства и позерства. И друзей у него полон рот, и преподаватели его любят, и директор от него в восторге, и в консерваторию его приглашают, короче ярмарка тщеславия. А в конце сухонькая приписка, вопрошающая как проходит моя служба. Марать себя ответом на эту кляузу я не стал: выкинул письмишко за борт, и дело с концами. Больше мой лучший школьный друг и по совместительству хвастун, не писал мне. Да и что он мог поведать сверх сказанного? Я знал, что будь я в его группе, он томился бы непризнанным гением на задворках, щурясь от лучей моей славы. Раньше Денис признавал это: один только его подарок – антикварная книга, чего стоит. Но, лишившись здоровой конкуренции, впал в звездность. Мысли об ошибочности моего выбора в пользу армии, томились на поверхности, но были уже бессмысленны. Поэтому я задвинул их в дальний ящик подсознания и запер на ключ, немедленно поглощенный, выбивающимися из под волнореза, водами.

Двигаясь от большего – к меньшему, теперь настает черед рассказать о человеке, от которого я получил всего одно письмо. Его автором была Варя. Она на двух листах изложила, что хотя мы и поссорились перед моим уходом, и она меня еще не вполне простила, тем не менее, она может писать мне для поддержания духа, сначала как подруга, а дальше, как пойдет. Я не пожалел конверта на ответ и отослал ей листок, на котором крупными буквами было написано всего одно слово «НЕТ». После этого, самоотверженная девушка меня больше не беспокоила.

И возглавляет рейтинг полученных мною писем человек, от которого я не получил ни одной весточки, и чьему письму я был бы рад больше всего на свете – Ивар. Когда мы виделись с ним в последний раз, я и не предполагал, что наша разлука затянется на три долгих года. Его безумная игра в шпионов лишила меня какой-либо поддержки от него вдали от дома, но я, даже не знаю почему, уважал его конфиденциальность и не злился на него. Насколько достойнее предстал бы Денис, не опорочь он мою светлую память о нем своими желчными письмами! Нет уж, пусть лучше Ивар хранит молчание, чем несет такую околесицу о жизни на гражданке. Воистину: сытый голодного не разумеет.

Итак, в тот месяц, когда я уже блевать хотел гречкой, так часто заменяющей нам завтрак, обед и ужин, начальство сообщило, что до моего дембеля осталось сто дней.

– Ты – темная лошадка, Сережа! – Сообщил мне мичман Роман Романович. – Сто дней до приказа, а я так и не понял, что ты за рыба.

– Я – музыкант! – Сказал я.

– Ну-ка, пойдем-ка со мной. – Он повел меня в свою каюту и достал гитару. – Удиви меня.

Я за малым не вырвал гитару у него из рук, а когда я стал играть, половина командного состава сбежалась. С непривычки, естественно, я пару раз сбивался и фальшивил, но общей картины это не испортило. Когда я доиграл соло «Отель Калифорния» Джо Уолша, хлопали все: от мичманов до офицеров. Интересно, что сказал бы Денис, видя восторг этих суровых парней, наверняка согласился бы, что их признание, стоит тысячи хлопков неискушенной публики дворцов культуры Томска.

С того дня шум в ушах остановился, сменяясь бесконечными ариями и симфониями, и я запомнил каждый из ста своих дембельских дней. Я играл для высшего общества «Адмирала Ушакова» каждый Божий день. Когда пришла пора расставаться, я, закаленный суровыми морскими буднями не мог сдержать слезы. Не каждого дембеля обнимают офицеры на прощание, и, далеко не каждому, мичман дарит свой музыкальный инструмент, но я – не каждый. Мне Роман Романович подарил свою гитару, с условием, что прославившись, я упомяну его имя и поведаю историю о подаренной гитаре, согревающей мои будни на корабле и не давшей мне забыть ноты. После чего, я должен буду продемонстрировать эту гитару журналистам и сообщить, что возвращаю ее Роману Романовичу. А он, в свою очередь, продаст ее по баснословной цене моим фанатам, и больше не будет нуждаться в деньгах до конца своих дней. Естественно, это был юмор, но вот подарок был вполне осязаем.

Мама и отец страшно гордились мной, когда я без объявления даты, появился у родного порога в парадной одежде с гитарой наперевес, играя соло Джими Хендрикса из «Дозорной башни».

– Армия сделала из тебя настоящего мужчину!

– Такой красивый в этой форме!

– Мы гордимся тобой!

– И дедушки с бабушками гордились бы!

– Настоящий защитник отечества! Страна может спать спокойно!

И шепотом:

– Ты же знаешь, что СССР распался?

– Слышал.

– Так тяжело было, особенно сначала: продукты по талонам, за хлебом очередь ночью занимали! Я сама стала печь хлеб, еще вкуснее получается.

– А гитара откуда? – Спросил отец.

– Мне ее мичман подарил, за то, что я им играл на корабле.

– Какой дорогой подарок! – Восхитилась мама.

– У меня их уже два: эта гитара и старинная книга о великих композиторах. А когда я прославлюсь, вообще можно будет музей открыть. – Сказал я.

– Только не говори, что все еще намерен стать музыкантом. – Удивился отец.

– Больше, чем когда бы то ни было. – Ответил я. – Если бы моя уверенность была бы столь же крепка в лето девяностого, я б ни за что не променял учебу на армию.

– И что же изменилось? – Спросил отец.

– Из трех тысяч срочников личное общение с командным составом было только у меня, и это не блат и не деньги, а мой талант возвысил меня над остальными. И питание у меня было самым лучшим и служба самой легкой. – Ответил я.

– Звучит, как мания величия.

– Без мании не будет и величия. Прежде, чем доказывать миру, что ты чего-то стоишь, нужно быть безоговорочно уверенным в этом. – Ответил я.

– Убил! – Ответил отец, закрывая лицо, выставленными вперед ладонями, как от вспышки света.

Скудость продуктовой корзины бросилась в глаза с первого моего ужина за семейным столом. Несмотря на все усилия мамы, и подмогу натурального хозяйства, наш стол не был устлан скатертью-самобранкой. Но, моя кровать стояла на том же месте, а пианино успело запылиться, что доказывало беспрекословное выполнение моего отправного завета, не трогать мои вещи. Я высказал родителям свою горячую благодарность за оставление моего инструмента в пыли неприкасаемой ностальгии по мне и сыграл им несколько произведений.

– Итак, подводя итоги, чему ты научился в армии? – Спросил папа.

– Красить корабли. Могу завтра забор покрасить, если хотите. – Сказал я.

– А ты ничуть не изменился в чужом миру!

– Ну, уж нет, мой мир всюду следовал за мной.

Перед сном я проверил «Дело о пропаже», оно было на месте, охраняемое стражами вбитых мною гвоздей, выдергивая которые мне пришлось изрядно попотеть.