Текст книги "Безупречный друг"

Глава 9. Друзья

Призвался летом – демобилизовался летом. На второй день пребывания в родном Колпашево, я отправился навестить старых друзей – Дениса и Варьку. Они оба оказались дома и оба были мне ужасно рады. Мы посидели в новой забегаловке за бутылкой вонючего дешевого портвейна, который быстро и дешево справлялся со своей задачей. Уже со второй рюмки он не казался столь отвратительным, а третья – заходила, как к себе домой. Мы захмелели и пошли гулять по улицам, которые виделись мне не такими знакомыми, как раньше.

– Я еще не закончил училище. – Сообщил Денис. – Мне остался последний курс, так что хотя бы год мы поучимся вместе!

– Как это круто! – Сказал я. – Покажешь мне там все.

– А мне еще два года в институте учиться, так что тоже можем видеться в Томске. – Сказала Варька.

Она выглядела грациозной утонченной девушкой, скинувшей, как минимум, двадцать пять процентов своей изначальной массы. Я пытался себя уверить, что этим волшебным преображением Варька обязана двум осушенным нами бутылкам портвейна, в купе с практическим отсутствием закуски, но меня было не удержать. Я зашел домой за гитарой, и ближайшая лавочка осенилась моим душевным соло и не всегда идеальным вокалом, огрехи которого заключались в забывании слов, подмене местами куплетов и многократном повторе припевов. Ей-Богу, не понимаю, как выдающимся музыкантам удается исполнять свои песни в пьяном угаре, не позорясь на каждом шагу.

Когда я устал играть, в арсенал пошли речи типа:

– Я не писал вам, сами понимаете….

– Да, конечно, мы понимаем!

– На корабле, это вам не на земле, сами знаете….

– Да, конечно, знаем!

– Я служил, отдавая себя Родине!

– Да, конечно, ты – молодец!

– Прекрасный человек!

– Отличный музыкант!

– Гордость Колпашево!

Мы распрощались на неделю, по прошествии которой, мы уговорились отправиться в Томск, чтобы я, наконец, поступил в музыкальное училище. За это время я собирался найти Ивара. Решив, что не поставлю под вопрос нашу встречу в угоду шпионским играм, из которых ему давно пора уже вырасти. Первым делом я навестил наше обычное место встречи. Заброшка находилась в прежнем удрученном состоянии. Как ни печально было мне обследовать пустые стены, тем не менее, никаких надписей и других следов пребывания Ивара здесь в моем отсутствии не обнаруживалось. Следующим пунктом я направил стопы к Колпашевскому строительному ПТУ, поскольку Тогур не столь великая резиденция, чтобы вмещать в себе учреждения профессионального образования. Там меня ждал нулевой результат. Я – «ветеран» призывников ВМФ 1990 года не мог позволить обломам вставать на моем пути, и принял решение искать зверя в логове. Но и тут меня ждали непреодолимые препятствия – оказывается, в Тогуре никого: от старика до младенца, никогда не звали Иваром.

«Вот ведь – Хитрый Жук! – Подумал я. – Довел свою игру до совершенства!»

Дальше мои поиски теряли смысл. Он мог быть где угодно и кем угодно. Он залег на дно, и теперь мне оставалось только одно: ждать, когда он всплывет. Я только надеялся, что это ожидание не затянется и в конце концов увенчается успехом. Один вон уже пять лет не всплывает. А что, если и Ивар, как бы его на самом деле ни звали, исчезнет из моей жизни навсегда? Не хотелось верить в это, но не найдя меня через два года, Ивар мог решить, что я переехал или остался там, где служил, он ведь не знал, что я призвался на три года.

Каждый день я ходил на заброшку, и проводил там от двух до шести часов, колотя пальцами по рассохшейся фанере, очертания клавиш на которой свелись к интуитивному уровню. Мое настроение портилось с каждым днем. Каждый раз я писан на стенках разрушенного здания приветствия Ивару, и каждый раз убеждался, что его там не было.

Когда мы собрались в Томск с Денисом и Варей, я, будучи в трезвом уме и в твердой памяти, убедился, что она действительно очень похорошела. И даже подумал, что между нами все еще возможно.

В училище все прошло замечательно, меня приняли без вопросов, благодаря протекции местной звезды Дениса Крестова, и моему безупречному исполнению половины сорока пяти минутного третьего концерта Сергея Рахманинова, который я с легкостью доиграл бы до конца, не останови меня председатель приемной комиссии. Сказать, что я им понравился – это не сказать ничего. Все были просто влюблены в меня.

– А твоих тётенек легко впечатлить, теперь понимаю, почему ты столько грамот завоевал на этом поприще. – Сказал я.

– На самом деле – это совсем нелегко. Также сложно, как без запинки исполнить часовой концерт. – Ответил Денис. – Я еще не видел, чтоб его так играли, а за время моего обучения Рахманинова исполняли не один раз.

– Следующий раз сыграю им этюд Шопена!

– Ты такой талантливый! – Большие зеленые глаза Вари наполнились влажным блеском.

– Да, я такой!

Мы зашли к дяде Вите, мама настояла. Он принял нас радушно и вкусно накормил всех троих, несмотря на тяжелую продуктовую обстановку в стране. Провожая, он словно смущаясь, сунул мне в карман деньги на мелкие расходы.

– Ты согласен пожить со мной во время учебы, или освободить твою квартиру? – Спросил он размякнув.

Только сейчас я заметил, что годы над ним были более властны, нежели над моим отцом, хотя, если подумать, отец на семь лет моложе дядьки.

– Мою квартиру? – Спросил я, понимая, что речь идет о Витькиной.

– Твою! Ты у нас гений династии, может, вся пирамида двести лет строилась именно ради тебя!

Смешной этот дядька – весь в деда. Великие строители пирамид и династий. Гений на гении.

– Я с тобой поживу, если ты не против. – Ответил я. – Приеду через две недели на консультации, думаю, сразу и останусь.

– До встречи! – Сказал дядька, расцеловав мои тонкощёкие скулы.

Когда мы вышли я опорожнил карман и не без удовольствия отметил, что сумма, переданная мне дядей, достойна была вручения в развернутом виде при замедленной съемке.

– А дядька неплох! – Сказал я, показывая друзьям свою добычу. – Гуляем!

Домой мы вернулись ночью. Проводили вместе Варю, а потом разошлись по домам, точнее, я довел Дэна до калитки и дальше побрел один. Неизменно навестив заброшку и убедившись, что там никто не побывал.

Наутро дом несколько раз оглушил рассказ о моем ошеломительном успехе в приемной комиссии. Для верности я даже сыграл родителям третий концерт Рахманинова, естественно, полностью, выбора у них не было.

Так мы и провели свои две последующие недели с Денисом и Варькой. С ней у нас больше не было близкого соприкосновения, потому, что мне итак было хорошо, а она не хотела нарываться на отказ. Но, повторюсь, я не исключал разворота отношений.

В середине июля я уехал жить к дяде. В последний вечер перед отъездом, когда мы только встретились и пошли за Варей, Денис поведал мне, что давно уже влюблен в нее.

– На выпускном я увидел ее в платье и разглядел, понимаешь? Она танцевала, смеялась, шутила, старалась понравиться тебе, а понравилась мне. – Сказал он.

– Вот как? – Я вперился в него непонимающими глазами.

Когда люди хотят сделать какую-нибудь гадость тебе, они начинают издалека, подводя, намекая. Хотят, чтоб самую грязную работу за них сделал ты сам. Как если бы я сейчас сказал: «А, братан, да не вопрос, встречайся с Варькой! Совет да любовь! Я абсолютно не против. Ты же это мне хотел сказать?» И в довершение, я должен был бы изобразить идиотскую улыбку на лице и обнять его. А потом, подойдя к Варе сказать, как ей повезло с таким парнем, как Дэн, и что я и мизинца его не стою.

Ни фига! Я стоял с тупой физиономией, вворачивая в глаза Дениса отвертки своего тяжелого взгляда. Я решил не спускать ему этого. Так как Дэн был очень стеснительным парнем, логичнее всего было ожидать, что он замнется, откашляется и скажет что-то вроде: «Да, не бери в голову. Давно дело было» Потом смущенно засуетится, стараясь побыстрее вернуться к Варе и больше не заговаривать об этом. А вот я за ней приударю. Я же не понял, чего он хотел…. Все по-честному.

Но разговор пошел по другому сценарию.

– У вас с ней ничего не клеилось, но я не вмешивался. Потом, когда ты был в армии, я тоже ничего не предпринимал, потому, что ты мог передумать, а мне не хотелось наносить тебе удар в спину. – Сказал Денис.

– Это хорошо! – Сказал я, улыбнувшись.

Но мне было не до смеха. «Какая он все-таки тварь! – Думал я. – Ивар никогда бы так не поступил! Умирал бы от жажды, но пальцем не коснулся бы чужой воды! Да, таких как Ивар больше нет! Хотя, сейчас и самого Ивара у меня нет».

Денис не собирался сдаваться:

– Когда ты вернулся, еще две недели я безмолвно наблюдал за вашими отношениями, пока не убедился, что их нет.

Я делал максимально невозмутимое лицо, но внутри меня разрывало на части. Как раз сегодня я собирался поцеловать Варьку перед отъездом и сказать, что рад тому, что она меня дождалась из армии, а тут такое…. «Нож в спину! Да ты мне гранату за пазуху засунул и чеку выдернул!» Нет! Такого я терпеть не мог. Холеный засранец! Пока я гнул шею, защищая родину, он мою девчонку обхаживал. Я уже готов был нанести ему апперкот по его напыщенной интеллигентной роже. Как раз он выше меня, и этот удар представлялся мне наиболее красочным и подходящим в этой ситуации. Но, на нашем пути вырос киоск, и Денис купил по бутылке «Клинского». Не хотелось мне пить с этим подлецом, но надо было успокоить нервы, поэтому я осушил полбутылки, едва она оказалась у меня в руке. Приятная прохлада освежила мое пересохшее горло, стекая по гортани, и, парадоксальным образом, согревая желудок.

Денис выпучил глаза и отставил челюсть, ну вылитый пекинес!

– Давай, я сразу еще по одной возьму?

– Да, правильно мыслишь! – Сказал я.

Все-таки, что-то в Денисе было, элегантная такая тактичность. Этакая предупредительность. Он всегда был в нужное время с нужными делами. Вспомнить, хотя бы книгу о великих композиторах? Ведь не пожалел! А как подписал! Денис протянул мне вторую бутылку, к моменту ее покупки, первая, опорожненная, уже валялась в урне.

– Ну, так вот, по поводу нашего разговора. – Замялся Дэн, не зная, как вернуть оборванную нить разговора.

– Да, понял я все. – Сказал я. – Хочешь за Варькой приударить. Так действуй! Я ей не отец, зачем у меня разрешения спрашиваешь?

И я действительно обнял его и пожелал удачи в покорении этой вершины. Весь вечер Денис клеился к Варьке, она держала дистанцию, озираясь на меня.

– Я вам мешаю? – Спросил я. – Не обращайте внимания на меня, дурака такого. Я же только рад буду. Вы отлично подходите друг другу.

Так я распинался, всячески подталкивая Варьку к Дэну, и не спустил им, пока не увидел искреннего поцелуя. Тогда они вместе проводили меня до калитки, я пожелал им совета да любви, и мы распрощались до сентября. Голубки остались в Колпашево, а я отправился в Томск.

Жить с дядькой мне очень понравилось. Он оказался веселым неконфликтным человеком. Почему оказался? Да потому, что я его практически не знал, как выясняется. Те редкие наши визиты не давали мне составить никакой картины о его сущности. Больше всего мне нравились дядюшкины творческие вечера. Их устраивали каждую субботу. К нам приходили две дамы и два мужчины. Никто из них, не состоял ни в брачной, ни в любовной связях друг с другом. Это были свободные птицы, далекие от флирта и полового разделения. Они пели и пили.

Дядюшка демонстрировал каждое миллиметровое продвижение своей живописной картины. Один из его друзей Стас – читал длинные тяжелослоговые политические стихи собственного сочинения, наверное, мня себя Маяковским. Другой – Игорь – играл на гитаре и красиво пел. Дамы же подпевали ему на народный манер, протяжно и голосисто. Элла и Инна были пышногрудыми круглолицыми особами с полными губами. Игорь исполнял шансон, а женщины больше годились для оперы, но все равно это действо было великолепным. Разносторонний кружок разворачивал свою деятельность вокруг большого стола, сервированного скромными блюдами и неплохой выпивкой. Мне наливали, как соратнику, наравне со всеми, а вот таланты мои никого сильно не интересовали, каждый хотел, хотя бы на мне сэкономить время для своего выступления. Меняя это вполне устраивало. Каждая такая «вечеринка» давала мне на неделю заряд и пищу для написания музыки. Уже к концу лета я написал три высококлассных произведения – симфонии для пианино и одно соло для гитары. Я положил музыку на два политических стихотворения Стаса. Отчего все пришли в восторг. Называл я этих творческих людей по именам безо всяких отчеств и приставок дядя, тетя.

Неоднократно я ловил себя на мысли, что за все эти полтора месяца у дяди я ни разу не разозлился ни на кого и ни на что, у меня ни разу не испортилось настроение и тем более, ни о какой, столь привычной мне в последнее время депрессии я даже во сне не вспоминал. К слову, у меня и сон нормализовался. Я легко просыпался и также легко забывался полноценным беспрерывным сном. Эти шесть недель я всех любил и все любили меня. Так счастлив я еще, наверное, не был никогда. Мне часто приходили в голову мысли о том, каким бы человеком вырос я в дядиной среде. Уверен, что не таким нелюдимым и депрессивным, каким возрос в отчем доме.

– Сережа, ты – талант! Талантище! – Сказала Элла, прослушав мою песню на стихи Стаса. – А вот твой дядька – нет!

– Это еще почему, позвольте? – Спросил раскрасневшийся дядя Витя, лицо которого покрылось испариной, а на светлой рубашке проступили мокрые пятна, ужасно вонявшие потом.

– Потому, что ты – продажная шкура! – Ответила Элла.

– Ну, Эллочка, должен же я как-то зарабатывать себе на жизнь! – Сказал дядя, и, повернувшись ко мне, добавил: – Простить не может, что я преподаю в школе искусств.

– Да, какие там искусства, Сережа? Двадцать пять бездарностей, на которые тратит свое драгоценное время, свой истинный гений, этот непорядочный человек! – Сказала Элла.

Я кивал им обоим, понимая, что – лишь прослойка в их диалоге – подушка безопасности, которую можно пинать, не нанося при этом увечий собеседнику.

– Может, кто-то из этих, как ты говоришь «бездарностей» станет великим художником? – Отстаивал позиции дядя.

– И ради него ты готов пожертвовать своей известностью…. Не смеши народ. Я никогда не работала! Двадцать восемь лет назад я открыла в себе дар, решила стать певицей и запретила себе заниматься, чем бы то ни было, кроме вокала. Не спорю – были тяжелые времена, но я не прогибалась. Как это у Гетте? «Чтоб ум взял направленья ось, не разбредаясь вкривь и вкось» – Элла прикурила свою тонкую сигаретку и продолжила. – Сначала меня кормили родители, потом муж, а после его смерти сын и мои выступления на мероприятиях. Да, пока не могу похвастаться карьерой Пугачевой, но я могу гордо заявить, что в жизни занималась только вокалом! Это моя любовь! Моя страсть!

Когда гости разошлись, дядя Витя сказал мне:

– Не смей разбрасываться своим даром, понятно, иначе закончишь как шпана в переходе или уличный музыкант-одиночка, исполняющий за стакан.

– Я и не собирался. – Ответил я.

– Эллочка права – я стух! В твоем возрасте я тоже считал, что в каждом подъезде каждого дома на каждой улице Томска минимум по три бухгалтера, учителя, продавца, водителя, строителя, также не менее трех сварщиков, слесарей, электриков, а художник, настоящий художник – один на весь город. А, может, и вообще один такой на всю область. А потом пришла пора платить по счетам, я надел костюм и пенсне, и стал преподавателем живописи в школе искусств.

– Это не так уж и плохо. – Сказал я.

– Когда я предал себя, скатившись до банальной добычи пропитания, муза покинула меня.

Дядька подпер рукой тяжелую от темных дум голову и на мгновение закрыл глаза. Он никогда не женился и не заводил серьезных отношений, боясь, что семейная жизнь будет отвлекать его от создания шедевров, и теперь, в свете отсутствия и того и другого, выглядел полным неудачником.

– Знаешь, сколько картин я написал после выхода на работу?

– Нет.

– Ноль!

Глава 10. Музыкальное училище

Шел 1993 год. С первого сентября я начал учиться в музыкальном училище на первом курсе. Мой друг Денис учился на четвертом, выпускном курсе. Он встречался с Варькой и мечтал на ней пожениться после учебы. Меня это вообще не трогало, так как я уже много раз успел убедиться, что кроме покушения «на мое», меня ничего не интересовало. Худая Варька волновала меня не больше, чем толстая – вот и все.

Я показывал хорошую технику и меня постоянно хвалили и ставили в пример другим студентам. Это могло бы привести к завистливо-неприязненным отношениям с одногруппниками, но правда заключалась в том, что отношений не было вообще. Я держался особняком, читая на уроках, если преподаватель задерживался и, куря с Денисом и парнями с его группы, на переменах. По возрасту они подходили мне больше, чем мои маленькие сотоварищи, ведь я был после армии, а все остальные – после одиннадцатого класса.

В одну из таких перемен я и познакомился с Аллой.

– Как, говоришь, тебя зовут? – Спросила она, угощаясь сигаретой из моей пачки.

– Сергей. А тебя?

– Алла. А ты почему на первом курсе?

– Я после армии.

– Отлично! Вот кого не придется провожать и ждать два года! – Сказала она.

Высокая, стройная, огненно-рыжая с красными полными губами, она создавала воинственный вид. Вообще-то, я рыжих никогда особо не жаловал, но, как оказалось рыжая рыжей рознь. В ее одежде преобладали исключительно в темные тона, от черного до темно-бардового. Как по мне, так издали – все черное.

– Проводишь? – Спросила Алла, на предпоследней перемене, задев меня локтем.

Мы спускались по лестнице, и она обогнала меня.

– Конечно! – Крикнул я ей вслед.

Алла даже не обернулась.

После уроков я прождал битый час. Когда я уже был в миллиметре от мысли, что проглядел, и она ушла раньше, Алла появилась. Взяв меня под руку, она повела меня к парку. Я послушно следовал ее путем. Я рассказывал ей о своих армейских буднях, а она смеялась и заглядывала мне в лицо своими черными глазами. Мы посидели в парке, как оказалось, ее дом находился в противоположном направлении. Я располагал небольшой суммой, поэтому предложил взять по бокалу пива. Она категорически отказалась и попросила мороженное.

Оказывается, чтобы влюбиться, достаточно одного взгляда. Мы с Аллой любили друг друга и встречались уже около месяца, но такого счастья, как раньше, от жизни в Томске я уже не получал. Алла мне была верна, и нам было очень хорошо, но было одно обстоятельство портящее всю малину.

– Чего грустишь? – Спросил дядя Витя.

– Алла не разрешает пить. А у меня душа требует. – Сказал я.

– А что такого? Ты – не Хемингуэй. Пианисту нет необходимости разверзать небеса воображения, а вот трезвая память нот и слов всегда кстати. Так, что будь трезвым и любимым. На твоей игре это не отразится. – Сказал дядя Витя.

Я бросил пить, от чего существенно выиграла моя исполнительская техника и пострадала композиторская деятельность. Фраза «Без бокала – нет вокала» тоже оказалась не пустым звуком. Я все меньше пел, больше играл и вообще не сочинял ничего нового. Муза, в лице Аллочки, работала странно и непродуктивно. Я печалился все больше, зато родители мои были довольны.

Помимо особых претензий к трезвости, у Аллочки имелся еще один нарушитель моего спокойствия – ее брат Олег. Он был милиционером, постоянно ходил по форме, даже в выходные дни и осматривал меня с ног до головы, как кобели обнюхивают подхвостие друг друга во время брачных игрищ. Всем своим видом он декларировал: «Я слежу за тобой!». А мне было плевать. Отношения, полные запретов и контроля, быстро наскучивали мне. Глядя в зеркало, я видел уставшего, пожившего узника. С каждым днем решимость порвать с Аллочкой возрастала во мне. Я непременно расстался бы с ней, если бы не передышка на родной земле: закончился первый курс, и я должен был навестить родителей.

Дома меня ждала неприятная весть: Денису пришла повестка, и он не успевал поступать в консерваторию, а вынужден был пойти служить. Понятно, что на переменах я итак бы с ним больше не виделся, поскольку он окончил училище, но кто мешал нам общаться вне образовательных стен? Теперь же я лишался такого близкого и, в последнее время, единственного друга. Найти Ивара я уже и не надеялся.

Как мог, я уговаривал Дениса косить от армии, просил попытаться откупиться или еще как-нибудь договориться. Например, досрочно сдать вступительные экзамены. Приводил в качестве аргументов Варю, консерваторию, родителей, себя, в конце концов. Хоть бы что! Уперся, как баран! Надо было ему тогда врезать, перед моим отъездом, прошлым летом. Теперь уж и не за что…. А так хочется надавать этому индюку, чтоб не был таким твердолобым. А Варька! Тоже хороша! Поддерживает его: «Ты армию пройдешь, а я в институт и ординатуру. И тогда будем оба работать. Сможем пожениться».

Ага, ни фига она не выйдет за него замуж. Видно же: сплавляет парня с глаз долой! Я бы ей тоже навалял по первое число. Но она не моя девушка, пусть Дэн сам с ней разбирается. Просто, жалко мне его, ведется на ее разговоры, как и я на Аллочкины. Надо кончать это подкаблучие: приеду – скажу: «либо – по-моему, либо – никак».

В день проводов, Аллочка позвонила мне и попросила перезвонить ей после того, как проводим Дениса. Наглая, шельма! Вот какое ей дело, если я здесь напьюсь? Я ж за триста с лишним километров от нее! Никогда себе не прощу, что был таким послушным агнцем. Я не выпил ни глотка спиртного. На сухую проводил друга в последний путь!

Почему в последний путь? Да потому, что это был 1994 год! В декабре 1994-го началась Первая Чеченская война, а в июне 1995-го Денис вернулся домой в цинковом гробу. Его родители были безутешны, Варя тоже плакала. Я … не хотел жить. Таким дерьмом показалась мне моя жизнь в тот день, что я хотел не только напиться в хлам, но и никогда не просыхать.

Контролер Аллочка позвонила в дом моих родителей вечером, и только мое отсутствие спасло ее от гвалта нецензурной брани, которой, подойди я к телефону, она была бы покрыта с головы до пят.

Я виноват. Плохо уговаривал его. Я и Варька. Прояви мы хоть малую толику настойчивости, Денис был бы жив. Это я – убийца. Я его убил. Я всегда завидовал ему, завидовал его доброжелательности, искал подвох в его искренности и убил его. Это я должен был умереть. Он подарил мне книгу, а я мечтал его избить из-за девчонки, на которую мне плевать.

– Сукин ты сын! – Заорал я, пробравшись за полночь на его могилу. – Я просил тебя не уходить! Я не виноват! Это ты виноват! Ты и Витька! Вы оба, а не я! И Витьку я просил не ходить! Ненавижу тебя! Ты так был похож на Витьку! Научил меня играть! Заставил меня полюбить эту сраную музыку, а сам умер! На хрен мне не нужна твоя музыка! Пусть горит в аду! И ты вместе с ней и Витька! Горите оба!

Я лег на свежую землю возле его могилы и закрыл глаза.

– И я вместе с вами.

– Вставай! – Услышал я знакомый тихий голос.

Я плохо соображал с перепоя, и мне показалось, что голос принадлежит моему брату. Я не стал открывать глаза.

– Сергей, вставай! – Нет, определенно, не Витька, может, Денис?

Я не вставал и не смотрел на говорящего: боялся спугнуть призрак столь любимых мне, а ныне покойных людей.

– Ивар! – Заорал я и вскочил, поняв, чей это голос.

– Привет. – Сказал Ивар.

Он стоял передо мной, раскрыв объятья. Я обнял его, и мы покинули кладбище. На скамейке в сквере я поведал ему свою печальную историю.

– Витку пришлось признать умершим. Он без вести отсутствовал пять лет, а тут война…. Задергали маму из военкомата, ну и ей пришлось согласиться на признание брата погибшим. – Сказал я.

– Значит, «Дело» закрыто. – Спросил Ивар.

– Официально – да. И самое обидное, что документы, пропажа которых грела мне душу надеждой столько лет, оказались у мамы. Она их забрала в тот самый первый день. Если бы я у нее сразу спросил, может быть и «Дела о пропаже Виктора Понамарева» и не было бы. Все у меня ни как у людей.

– Точно так же. – Сказал Ивар.

– И тебя, друг, вообще, как зовут? – Спросил я.

– А ты не знаешь?

– Выяснилось, что нет. Я был в Тогуре. Нет там никаких Иваров, и никогда не было. – Сказал я.

– И кто же тебе сказал?

– Все: от мала до велика.

– Молодые меня не особо знают, потому что я ни с кем не общался: книги и ты – вот мои единственные друзья. А старики не хотят неприятностей, знают, что семья не самая благополучная, может, подумали я что-то натворил и ты приехал набить мне морду. Или за деньгами. – Он засмеялся и толкнул меня в плечо.

– Как твоя карьера в ФБР?

– Продвигается. Я уже закончил строительное ПТУ в Томске, там же и работаю. Ты же тоже там живешь? Давай найдемся. – Сказал Ивар.

– А почему ты не в армии? – Спросил я.

– Таких не берут.

– А, что с тобой не так?

– Порок сердца. – Сказал он.

– Как я вас всех ненавижу! – Сказал я.

– Да это не опасно, просто для армии не подхожу и все. – Сказал Ивар.

– Я пошел. – Я встал и направился домой.

– Сергей! Серега! – Несколько раз окликнул меня Ивар, но я не обернулся.

Хорошо, что он не догонял меня, а то я бы разбил ему лицо покруче, чем в прошлый раз. В тот момент я ненавидел всех. Зачем нужны близкие люди, если они мрут, как мухи? Втираются к тебе в доверие, заставляют себя полюбить, а потом бросают тебя. Денис! Он же мне на фиг не был нужен. Я учился без него восемь лет и еще столько же проучился бы. Но нет! Он зовет меня в гости, учит музыке, книжки дарит, восхищается моей игрой…. А потом бац: и сыграл в ящик! А ты, Сережа, живи и мучайся. Витька тоже! И мама хороша: паспорт с аттестатом забрала, так хоть бы сказала! А теперь и этот доходяга…. Ненавижу этого поганого Ивара: сначала он пропадает почти на пять лет, а потом появляется, чтобы сообщить, что скоро сдохнет!

– На хрен ты вообще появлялся?! – Крикнул я, обернувшись в темноту.

Залаяли соседские собаки. Кое-где зажглись окна. Я добрел до дома полной уверенностью, что больше ни с кем не буду сближаться. Я ненавидел всех людей за то, что они смертны. Единственный человек, которого я тогда любил – это Аллочка. Пустая холодная выпендрежница, которой нет дела до меня. А мне, в свою очередь, нет дела до нее. Вот такая у нас пара. Такие у нас отношения вот уже два года. С ней моя душа чувствовала себя безопасно: ведь ее потерю я даже не замечу. Аллочка что есть – что нету. Она как одна капля воды из целого стакана, если даже двадцать таких убрать – стакан все равно будет полон. «Пустое место» – вот как я бы ее назвал. И за это я ее сейчас так любил! За то, что не стала необходимой и родной. А Витьку, Дениса и Ивара я ненавидел. Клянусь, подойди этот доходяга ко мне хоть на метр – я его сам убью, не стану дожидаться, пока он меня бросит здесь, так же как они все всегда бросают. Убью гада своими руками.

На следующий день я уехал в Томск. Встретил Аллочку, все такую же ровную и поверхностную. Все лето мы провели вместе. Она уже работала во дворце культуры музыкальным руководителем детской группы и ведущей праздников, конечно, с ее-то внешностью. Мне оставалось учиться еще два года, но Аллочка уже во всю прессовала меня по поводу замужества. Я, честно, абсолютно не был против, но как я буду содержать семью? Аллочка предлагала вытурить квартирантов и поселиться в Витькиной квартире. Ее зарплаты хватило бы на нас двоих, но я все еще тянул. Не хотел быть нахлебником.

В сентябре на пороге своего училища я встретил Ивара. Он ждал меня. Я обрадовался и обнял его. К тому моменту мое эмоциональное состояние, расшатанное смертью Дениса, более-менее нормализовалось. Я все еще жил в черно-белом мире, но это стало привычной монохромностью, с преобладанием светлых тонов. Оказалось, Ивар живет в общежитии, в комнате с тремя такими же рабочими, как он. Они проводили с ним все свободное время, а я – нет. Общаюсь со скучными одногруппниками, гуляю с Аллочкой. С Иваром мы виделись редко, но я был счастлив и этому.

В январе Аллочка взяла отпуск. У меня были тоже небольшие новогодние каникулы. Мы прогуливались по заснеженным улицам, когда встретили Олега, Аллочкиного брата.

– Вы-то мне и нужны. – Сказал он. – Пойдемте, только быстро.

Он зашагал своими длинными ногами. И почему только мне постоянно встречаются такие высокие типы на пути? Я – не карлик. В моей группе метр восемьдесят два – это хороший рост, немного даже выше среднего. Но близкие мои знакомые все в основном верзилы. Мы подошли к маленькому домику, с выкрашенными в зеленый цвет стенами. Забор был тоже яркого салатно-зеленого цвета.

– Будешь понятым! – Обратился ко мне Олег.

– Что? – Переспросил я, занятый мыслями о домике.

– Просто постоишь рядом, чтоб не было лишних вопросов.

Олег толкнул дверь, она распахнулась и мы вошли. Дом создавал противоречивое впечатление: с беленькими занавесками на окнах и чистыми полами, соседствовала залитая жиром печка и гора грязной посуды на столе.

К нам направился отец семейства. Он стал заискивающе здороваться с каждым из нас, неведомо за что извиняться и приглашать пройти. Мы прошли. В доме бегали полчища тараканов и двое ребятишек: мальчики-погодки восьми и девяти лет. Нестриженные, любопытные и улыбчивые, они напомнили мне Ивара при нашей первой встрече.

– А у меня есть паук! – Сказал старший малыш. – Вот он в баночке.

Карапуз гордо ткнул мне в нос стеклянную банку, закрытую перфорированной вручную крышкой. В ней за затянутыми паутиной стенками красовался крупный черный толстолапый паук.

– Везет тебе! – Сказал я.

– Мы можем для вас тоже таких наловить, они у нас в сарае живут! – Сказал младший брат.

– Ладно. В следующий раз. – Сказал я.

– А вы еще придете? – Спросил старший.

– Конечно, придем, со своими баночками. – Я подмигнул им. Хорошие парни.

– Где жена? – Спросил Олег.

– Да вон, она, на кроватке лежит, спит. Ей сегодня нездоровится. – Ответил пьяненький мужчина.

На кровати, тяжело-дыша, лежала бледная худая женщина.

– Что это с ней? – Спросил Олег. – С утра она не выглядела такой умирающей. Ты, что, ее набуцкал?

– Нет-нет, что вы? Пальцем не тронул! – Ответил муж.

Олег развернул спящую женщину к себе. Она отозвалась пьяным мычанием, красочно объясняющим ее испарины на лбу и тяжелый сон посредине дня. Женщина была мертвецки пьяна. Олег пошлепал ее по щекам. Она открыла глаза.

– Иди, умойся в холодной воде! – Приказал он.

Женщина покорно встала и сделала несколько миниатюрных шагов по направлению к кухне, после чего, неведомая сила оттолкнула ее от намеченного курса и молодая мать падением вернулась в покинутую кровать.

– Ой! – Сказала она и засмеялась.

– Ничего-ничего. Я помогу. – Подбежал муж.

Он взял ее под руку и проводил до кухни. Там он над ведром несколько минут полностью полоскал ее голову. Аллочка сжала мою руку.