Текст книги "Миры Артура Гордона Пима. Антология"

Итак, Артур Пим забрался выше восемьдесят третьей широты! Шли первые дни марта, то есть приближалась антарктическая зима. На западе виднелось пять-шесть островов, но путешественники проявили осторожность и не стали к ним причаливать. Артур Пим склонялся к мнению, что по мере приближения к полюсу температура будет повышаться. В челне была поставлена мачта, на сооружение которой пошли два весла, и на ней захлопал парус, сделанный из рубашек Дирка Петерса и его товарища, – белых рубашек, что усилило ужас пленного туземца, откликавшегося на имя Ну-Ну. Восемь дней продолжалось это странное плавание, которому способствовал несильный северный ветерок, полярный день и полное отсутствие льда, которого путешественники ни разу не видели южнее острова Беннета, что объяснялось высокой температурой воды.

Вскоре Артур Пим и Дирк Петерс снова достигли удивительных мест. На горизонте поднялась преграда из серых летучих паров, иссеченных длинными штрихами света, напоминающими полярное сияние. На помощь легкому бризу пришло сильное течение. Челн скользил в теплой жидкости, напоминающей по виду молоко и словно бурлящей в глубине. Скоро на море выпал странный беловатый пепел, отчего Ну-Ну прямо-таки зашелся в страхе, широко разевая рот и показывая черные зубы…

9 марта удивительные осадки выпали снова, вода сделалась теплее прежнего, став слишком горячей, чтобы ее можно было зачерпнуть в ладони… Чудовищная туманная пелена, висевшая в южном секторе горизонта, напоминала теперь безбрежный водопад, беззвучно низвергавшийся с безумной высоты, с самых небес…

Прошло еще двенадцать дней, и спустились сумерки, пронзаемые время от времени вспышками света, идущими из молочных глубин антарктического океана, растворявшего беспрерывно валившийся с небес пепел. Челн приближался к водопаду со все возрастающей скоростью, объяснение чему мы напрасно стали бы искать в повествовании Артура Пима. Изредка пелена исчезала, и за кормой вырастали хаотически мечущиеся фигуры, колеблемые мощными потоками воздуха…

Кошмарный мрак пронзали стаи гигантских птиц с мертвенно-бледным оперением, издававших холодящее «текели-ли», чего дикарь, ужас которого превзошел все границы, уже не смог вынести и испустил дух.

Внезапно челн с бешеной скоростью устремился к циклопическому водопаду, в центре которого разверзлась адская бездна, готовая поглотить все живое… И тут перед глазами путешественников выросла неясная фигура человека, превосходящая размерами любого обитателя земли. Кожа человека напоминала белизной свежевыпавший снег!..

Таков этот непостижимый роман, порожденный сверхчеловеческим гением величайшего поэта Нового Света. Этим он и заканчивается, или, вернее сказать, обрывается. По-моему, даже сам не будучи в силах представить себе развязку столь невероятных приключений, Эдгар По прервал свое повествование «внезапной и трагической кончиной» своего героя, оставив читателям надежду, что две или три недостающие главы, будь они когда-либо обнаружены, немедленно станут достоянием публики.

«Халбрейн» продолжала плыть вперед, подгоняемая ветром и течением, сулящими преодоление расстояния в примерно две тысячи триста миль, разделяющего острова Принс-Эдуард и Тристан-да-Кунья, всего за две недели, причем без единой перемены галса, как и предрекал боцман. Неизменный юго-восточный ветер лишь изредка усиливался, вынуждая команду приспускать паруса.

Капитан Лен Гай полностью доверял Джэму Уэсту проведение всех маневров парусами, и отважный командир отдавал команду брать рифы лишь в тот момент, когда мачты совсем уже грозили обрушиться на палубу. Однако я ничего не боялся, ибо с таким моряком не страшна никакая случайность. Он был истинным знатоком своего дела.

– Наш лейтенант ни с кем не сравнится, – заявил мне как-то раз Харлигерли. – Он вполне мог бы командовать флагманским крейсером.

– Действительно, – согласился я, – Джэм Уэст кажется мне прирожденным моряком.

– А наша шхуна! Какова эта «Халбрейн»! Поздравьте себя, мистер Джорлинг, да и меня в придачу – ведь это я убедил капитана Лена Гая сменить гнев на милость!

– Если это вы добились столь блестящего результата, боцман, то я, конечно, благодарен вам.

– Да, есть за что! Он чертовски упрямился, наш капитан, а ведь мой приятель Аткинс так старался! А вот мне удалось заставить его внять голосу разума.

– Я ни за что не забуду этого, боцман, ни за что: ведь благодаря вашему вмешательству я, вместо того, чтобы томиться от скуки на Кергеленах, уже совсем скоро увижу остров Тристан-да-Кунья!

– Всего через несколько дней, мистер Джорлинг. Как я слышал, в Англии и в Америке строят сейчас суда, во чреве у которых работает машина, а за бортами крутятся колеса – что лапы у утки! Что ж, неплохо… Но посмотрим, какой от них будет толк. Я-то того мнения, что никогда подобный фрегат не сможет тягаться с добрым фрегатом с хорошей осадкой, подгоняемым свежим ветерком! Умелому моряку вполне хватает доброго ветра, мистер Джорлинг, даже если он и дует на три четверти вхолостую, так что колеса ему совсем ни к чему.

Я не собирался оспаривать соображения боцмана по поводу использования силы пара в мореплавании. Паровые суда тогда только появились на свет, и на смену лопастям колеса еще не пришел винт. Что же до будущего, то кому дано его предсказать?..

В эту самую минуту мне пришло в голову, что и «Джейн» – та самая «Джейн», о которой капитан Лен Гай рассказывал мне так, словно она существовала на самом деле, словно он видел ее собственными глазами, – точно так же прошла от острова Принс-Эдвард до Тристан-да-Кунья за две недели. Да, Эдгар По умел заставить служить себе морские ветры!

Впрочем, на протяжении последующих пятнадцати дней капитан Лен Гай большге не заикался об Артуре Пиме. Можно было подумать, что он никогда не произносил даже словечка о приключениях этого персонажа в южных морях. Если бы он попытался убедить меня в подлинности всей этой истории, то это говорило бы о его невысоких умственных способностях. Не боясь повториться, я спрашиваю еще раз: как человек в здравом уме может согласиться обсуждать такие вещи всерьез? Лишь тот, кто утратил рассудок или по меньшей мере находится во власти навязчивой идеи, как это случилось с Леном Гаем, способен разглядеть в повествовавании Эдгара По что-либо иное, кроме игры воображения.

Представить себе только!.. Согласно этому повествованию, английская шхуна достигла восемьдесят четвертого градуса южной широты – уже одного этого было бы достаточно, чтобы претендовать на выдающееся географическое открытие! Разве Артур Пим, вернувшийся из Антарктиды, не заткнул бы за пояс Кука, Уэдделла, Биско? Разве не были бы они с Дирком Петерсом – пассажиры «Джейн», забравшиеся еще выше указанной параллели, – окружены всеобщим почетом? А что сказать об открытом ими море, свободном ото льда?.. О невероятной скорости течений, несших их к полюсу? О теплой воде, подогреваемой снизу, которой можно было обжечься? О завесе паров, встающей на горизонте? О разверзшемся газовом водопаде, позади которого маячат фигуры нечеловеческих размеров?..

Да и вообще, даже не упоминая всех этих несообразностей, остается лишь гадать, как Артуру Пиму и метису удалось вернуться из столь отдаленных мест, как они умудрились пересечь на обратном пути Полярный круг на лодке, служившей им со времени бегства с острова Тсалал, как их подобрали, как доставили домой – вот что мне было бы любопытно узнать! Спуститься на целых двадцать градусов в утлом весельном суденышке, преодолеть паковые льды, достигнуть земли – и не обмолвиться обо всем этом в дневнике?.. Мне возразят, что Артур Пим скончался, не успев передать издателю последних глав своего повествования. Пусть так! Но разве поверит кто-нибудь, что он не поделился об этом даже словечком с редактором «Южного литературного вестника»? И почему Дирк Петерс, проживший в Иллинойсе еще много лет после этого, хранил молчание о последнем этапе своих приключений?.. Может быть, потому, что он счел за благо помалкивать?..

Судя по словам капитана Лена Гая, он и вправду добрался до Вандалии, где, если верить роману, обитал тот самый Дирк Петерс, только их встрече не суждено было состояться… А как же иначе! Мне остается повторить, что и этот персонаж, подобно Артуру Пиму, существовал исключительно в бурном воображении американского поэта. Приходится только восхищаться силой его гения, сумевшего убедить кое-кого в реальности отъявленного вымысла!

И все-таки я понимал, что было бы весьма неуместно вновь заводить этот разговор с капитаном Леном Гаем, одержимым своей навязчивой идеей, и повторять доводы, заведомо неспособные его убедить. Он помрачнел и замкнулся пуще прежнего и появлялся теперь на палубе шхуны строго по необходимости. Его взгляд устремлялся всякий раз к югу, словно ему хотелось заглянуть за горизонт…

Быть может, он надеялся, что его взгляду предстанет та самая завеса из пара, испрещенная глубокими складками, густые черные сумерки, вспышки света, льющегося из молочных глубин моря и белый исполин, указывающий ему путь в пучину водопада?..

Воистину, наш капитан страдал престранной манией! К счастью, во всем остальном он сохранил ясность ума, его умение морехода оставалось на прежней высоте, и все страхи, которые закрались было в мое сердце, оказались напрасными.

Должен сказать, что меня куда больше интересовали причины, по которым капитан Лен Гай проявлял столь болезненный интерес к людям, якобы потерпевшим кораблекрушение на «Джейн». Даже если принять на веру рассказ Артура Пима и согласиться, что английская шхуна забралась туда, куда не заходил никто до нее, причина его печали все равно оставалась загадкой. Пусть горстка матросов с «Джейн», ее капитан или офицеры выжили после взрыва и обвала, устроенного туземцами с Тсалала, – разве можно было рассчитывать, что они живы по сию пору? Судя по датам, приводимым Артуром Пимом, с тех пор минуло 11 лет, так что несчастные, даже если им удалось отбиться от островитян, никак не могли бы выжить в столь тяжелых условиях и должны были погибнуть все до одного.

Выходит, я тоже проявлял готовность всерьез обсуждать столь невероятные гипотезы, не опирающиеся на сколь-нибудь серьезную основу? Еще немного – и я поверил бы вслед за капитаном в существование Артура Пима, Дирка Петерса, всех их спутников и «Джейн», исчезнувшей за паковыми льдами, окаймляющими южные моря… Неужели безумие капитана Лена Гая оказалось заразительным? И то сказать, разве не удивлялся я только что сходством между маршрутом «Джейн», стремившейся к западу, и «Халбрейн», приближающейся к Тристан-да-Кунья?..

Тем временем наступило 3 сентября. При условии дальнейшего беспрепятственного плавания – а препятствием нам мог стать только шторм – мы должны были уже через три дня увидеть порт. Главный остров архипелага расположен таким образом, что в хорошую погоду его можно разглядеть с большого расстояния.

В тот день между 10 и 11 часами утра я прогуливался от бака до кормы и обратно по наветренной стороне палубы. Мы легко скользили по невысоким, ласково плещущимся волнам. «Халбрейн» напоминала мне в такие моменты огромную птицу, одного из тех гигантских альбатросов, о которых рассказывал Артур Пим, который, раскинув свои необъятные крылья, уносит приютившихся среди оперения пассажиров все дальше и дальше… О, да, для человека, наделенного воображением, мы уже не плыли, а летели, ибо хлопки парусов с легкостью можно принять за взмахи белоснежных крыльев!

Джэм Уэст, стоявший у брашпиля под сенью штормового фока, прижимал к глазу подзорную трубу и рассматривал какой-то предмет, показавшийся по левому борту в двух-трех милях от нас, на который уже указывали пальцем матросы. Это была странная масса неправильной формы, выступавшая из воды на десять-двенадцать ярдов. В ее центре помещалась какая-то выпуклость, ярко сверкавшая на солнце. Предмет вздымался и пропадал, подбрасываемый волнами, увлекавшими его в северо-западном направлении. Перейдя на бак, я тоже впился глазами в этот предмет. Моего слуха достигали разговоры матросов, с неизменным любопытством встречающих любые сюрпризы моря.

– Это не кит! – провозгласил Мартин Холт, старшина-парусник. – Кит бы уже раза два-три выпустил фонтан!

– Совсем не кит, – подтвердил Харди, старшина-конопатчик. – Наверное, это остов брошенного корабля…

– Пусть плывет себе к дьяволу! – вскричал Роджерс. – Представляете, что было бы, если бы мы столкнулись с ним ночью? Верная пробоина! Так и потонули бы, не успев даже вскрикнуть!

– Верно, – присовокупил Дреп, – эти обломки опаснее рифов: ведь они сегодня здесь, а завтра – там… Как от них убережешься…

Рядом вырос Харлигерли.

– Ваше мнение, боцман? – обратился я к нему, когда он облокотился на релинг рядышком со мной.

Харлигерли внимательно изучил предмет. Шхуна, подгоняемая свежим ветерком, подплывала к нему все ближе, так что теперь гадать уже не приходилось.

– По-моему, мистер Джорлинг, – отвечал боцман, – то, что мы видим, – это не кит и не обломки корабля, а просто-напросто льдина…

– Льдина?.. – не поверил я.

– Харлигерли не ошибся, – подтвердил Джэм Уэст. – Это и впрямь льдина, кусок айсберга, отогнанный в сторону ветрами…

– И достигший сорок пятой широты? – усомнился я.

– Как видите, – отвечал старший помощник. – Льдины иногда доплывают до мыса Доброй Надежды, если верить французскому мореплавателю капитану Блосвиллю, повстречавшемуся со льдиной в тех широтах в 1828 году.

– Тогда она совсем скоро растает? – предположил я, удивляясь про себя, что лейтенант Уэст удостоил меня таким пространным ответом.

– Снизу она, должно быть, уже совсем подтаяла, – откликнулся старший помощник. – То, что предстало нашему взору, – видимо, остатки ледяной горы весом в миллионы тонн.

Из рубки вышел капитан Лен Гай. Заметив группу матросов, сбившихся вокруг Джэма Уэста, он направился к баку. Обменявшись с ним парочкий негромких слов, помощник передал ему подзорную трубу. Лен Гай навел ее на предмет, расстояние до которого составляло теперь около мили, и объявил, понаблюдав за ним с минуту:

– Льдина, и на наше счастье быстро тающая. «Халбрейн» не поздоровилось бы, столкнись она с ней ночью…

Я поразился, с какой жадностью капитан Лен Гай впился в подзорную трубу. Казалось, он не может оторваться от ее окуляра, заменившего ему на время зрачок. Он стоял, не шелохнувшись, словно врос в палубу, не ощущая качки, с растопыренными локтями, и, демонстрируя завидную выучку, твердо удерживал льдину в поле зрения. На его опаленном солнцем лице бледность боролась с пятнами лихорадочного румянца, с губ слетали невнятные слова.

Прошло несколько минут. «Халбрейн» поравнялась с льдиной. Еще мгновение – и она останется за кормой…

– Повернуть на один румб, – распорядился капитан Лен Гай, не опуская подзорной трубы.

Я догадывался, что творится в голове этого человека, одержимого навязчивой идеей. Кусок льда, оторвавшийся от ледового припая южных морей, приплыл именно оттуда, куда то и дело уносились его мысли. Ему хотелось разглядеть его поближе, возможно, пристать к нему и, кто знает, найти на нем какие-нибудь обломки…

Тем временем боцман, подчиняясь команде, переданной Джэмом Уэстом, велел слегка расслабить шкоты, и шхуна, развернувшись на один румб, устремилась к льдине. Когда мы были всего в двух кабельтовов от нее, я смог рассмотреть ее получше.

Как было заметно и раньше, выпуклость, образовавшаяся в центральной части льдины, истекала водой, сотнями струек сочившейся вниз. В сентябре месяце, тем более при столь раннем приходе лета, солнце не оставляло ей шансов просуществовать сколь-нибудь долго. К исходу дня от этой льдины, достигшей сорок пятой широты, не останется ровно ничего.

Капитан Лен Гай все так же не сводил со льдины взгляд, не нуждась теперь в подзорной трубе. По мере того, как мы приближались к льдине, а она таяла все быстрее, мы начинали различать что-то черное, вмерзшее в лед… Каким же было наше удивление, что за ужас охватил нас, когда мы увидели руку, затем ногу, туловище, голову, да еще с остатками одежды! Был момент, когда мне почудилось, что тело шевелится, что руки тянутся к нам в жесте отчаяния…

Команда ахнула. Но нет, тело не шевелилось, просто оно тихонько скользило вниз по крутому склону льдины…

Я взглянул на капитана Лена Гая. Его лицо стало бледным, как у мертвеца, приплывшего из дальнего уголка южных морей.

Команда должна была, не мешкая, снять тело со льдины – кто знает, возможно, человек еще дышит!.. Вдруг в карманах его одежды отыщутся документы, позволяющие установить, кто это был! Затем, прочитав над трупом последнюю молитву, мы отдали бы останки океану, давно превратившемуся в кладбище моряков, испустивших дух в плавании…

Со шхуны была спущена шлюпка, в которую уселись боцман и матросы Грациан и Франсис, взявшиеся за весла. Развернув стаксель и штормовой фок и загородив бизань, Джэм Уэст почти остановил шхуну, закачавшуюся на длинных высоких волнах. Я не спускал глаз со шлюпки, приставшей к узкой косе льдины, разбиваемой волнами.

Харлигерли ступил на кусок льдины, способный выдержать его вес. Грациан покинул шлюпку за ним следом, Франсис же остался в шлюпке, держась за цепь с якорем. Ухватив тело за ногу и за руку, боцман и матрос уложили его в лодку. Несколько ударов весел – и шлюпка уже стукалась о борт шхуны.

Труп, обледеневший с ног до головы, положили под фок-мачтой. Капитан Лен Гай поспешил сюда и уставился на лицо погибшего, словно силясь узнать в нем давнего знакомого. Умерший определенно был моряком. На нем был грубый бушлат, шерстяные штаны, латаный свитер, толстая рубаха и ремень, дважды перепоясавший талию. Смерть, несомненно, наступила уже несколько месяцев тому назад – вскоре после того, как льдину с несчастным моряком стало уносить течением…

Ему было не больше сорока лет, хотя его волосы уже тронула седина. Он был чудовищно тощ – сущий скелет с проглядывающими из-под кожи костями. Должно быть, он испытывал страшные муки голода, пока брел по льдам от Полярного круга…

Капитан Лен Гай поворошил пальцами волосы трупа, законсервированные холодом, приподнял мертвую голову, всмотрелся в глаза со смерзшимися ресницами и неожиданно с рыданием в голосе выкрикнул:

– Паттерсон, Паттерсон!

– Паттерсон? – вскричал я. Мне показалось, что эта фамилия, при всей своей распространенности, напомнила мне о чем-то. Когда-то я ее определенно слышал – или видел в книге?..

Капитан Лен Гай поднялся и медленно обвел глазами горизонт, словно собираясь отдать команду немедленно поворачивать на юг… В этот момент боцман, повинуясь приказу Джэма Уэста, запустил руку в карман трупа и извлек оттуда нож, кусок канатной пряжки, пустую табакерку и медный блокнотик со стальным карандашом.

Капитан Лен Гай резко обернулся и в тот самый миг, когда Харлигерли готов был протянуть блокнот Джэму Уэсту, бросил:

– Дай мне!

Несколько листков блокнота были покрыты каракулями, почти полностью размытыми влагой. Однако на последней странице сохранились слова, еще поддающиеся расшифровке, так что читатель может себе представить, какие чувства обуревали меня, пока капитан Лен Гай зачитывал срывающимся голосом:

– «Джейн»… остров Тсалал… на восемьдесят третьей… Там… уже двенадцать лет… Капитан… пятеро оставшихся в живых матросов… Скорее к ним на помощь…

Под этими строками можно было разглядеть имя, вернее, подпись – «Паттерсон».

Паттерсон! Теперь я вспомнил, кто это: так звали старшего помощника с «Джейн», того самого судна, которое подобрало Артура Пима и Дирка Петерса среди обломков «Дельфина»! «Джейн», добравшаяся до широты, на которой лежит остров Тсалал! «Джейн», подвергнувшаяся нападению островитян и уничтоженная взрывом!..

Выходит, все это – чистая правда?! Значит, Эдгар По работал как историк, а не как романист! Ему в руки попал подлинный дневник Артура Гордона Пима! Они знали друг друга! Артур Пим существовал – во всяком случае, в то время! Так он был реальным, а не вымышленным лицом! Он умер – внезапно, при невыясненных обстоятельствах, не успев закончить рассказ о своем невероятном путешествии! До какой же параллели он добрался, сбежав со своим верным спутником с острова Тсалал? И как они вдвоем снова очутились в Америке?

Я испугался, что у меня вот-вот лопнет голова, что я сойду с ума – я, только что обвинявший в сумасшествии капитана Лена Гая! Нет, я чего-то не расслышал, чего-то не понял, это все наверняка причуды моего собственного воображения!

Но как отвергнуть свидетельство, найденное на теле старшего помощника с «Джейн» по фамилии Паттерсон, чьи убедительные слова подтверждались достоверными датами?.. И, главное, как можно было сомневаться и дальше, если даже Джэм Уэст, сохранивший больше спокойствия, чем все остальные, прочитал в блокноте такие обрывки фраз: «Уведены 3 июня на север острова Тсалал… Там… еще… капитан Уилльям Гай и пятеро матросов с «Джейн»… Моя льдина дрейфует среди паковых льдов… Скоро у меня кончится еда… 13 июня иссякли последние запасы… Сегодня… 16 июня… ничего не осталось…»

Выходит, тело Паттерсона проплавало на этой льдине, встреченной нами на пути от острова Кергелен на Тристан-да-Кунья, целых три месяца! О, если бы мы успели спасти старшего помощника со шхуны «Джейн» живым! Он сумел бы рассказать нам то, чего мы так и не узнали – а может быть, и никогда не узнаем, – сокровенную тайну этой ужасной экспедиции!

Что ж, я был вынужден признать очевидное. Капитан Лен Гай, знавший Паттерсона в лицо, только что нашел на льдине его замерзший труп… Это был истинный спутник капитана «Джейн», ибо во время стоянки именно он закопал на Кергелене бутылку, засунув в нее письмо, в подлинность которого я отказывался поверить! Да, люди с английской шхуны «Джейн» пробыли на краю света одиннадцать лет, утратив всякую надежду на спасение!..

Тогда в моем воспламененном мозгу и произошло сближение двух имен, благодаря чему стало возможным объяснить интерес, который наш капитан проявлял ко всему, что хотя бы отдаленно напоминало ему об истории Артура Пима.

Лен Гай обернулся ко мне и, глядя мне в глаза, сказал всего лишь:

– Теперь вы верите?

– Верю, верю! – пробормотал я. – Значит, капитан Уилльям Гай со шхуны «Джейн»…

– … и капитан Лен Гай со шхуны «Халбрейн» – братья! – провозгласил он громовым голосом, услышанным всем экипажем.

Наши взоры устремились к тому месту, где только что находилась льдина, но солнечные лучи и теплые воды здешних широт уже успели сделать свое дело: на поверхности моря от нее не осталось и следа.