Текст книги "Тотем и табу. «Я» и «Оно»"

Таким образом, приходится, видимо, согласиться с мыслью, что соответствие притязаний сексуального влечения требованиям культуры вообще невозможно, что не удастся предотвратить лишения и недуги, а в отдаленном будущем еще и опасность гибели рода человеческого в результате его культурного развития. Этот мрачный прогноз основывается, впрочем, на том единственном предположении, что неудовлетворенность культурой – неизбежное следствие некоторых особенностей, которые сексуальное влечение усвоило под давлением культуры. Но указанная неспособность сексуального влечения достичь полного удовлетворения, как только оно подпало под действие первых требований культуры, станет источником великолепнейших достижений культуры, которые совершаются благодаря продолжающейся сублимации компонентов этого влечения. Ибо какой мотив мог бы подвигнуть людей иначе использовать инстинктивные движущие силы, если бы благодаря какому-то другому распределению последних удалось достичь полного наслаждения? Они бы никогда не расстались с ним и не совершили бы никакого дальнейшего прогресса. Таким образом, оказывается, что благодаря несопоставимому различию требований двух влечений – сексуального и эгоистического – люди стали способны к постоянному росту достижений, впрочем непрерывно опасаясь, кто из более слабых среди них впадет сегодня в невроз.

У науки нет намерения ни пугать, ни утешать. Но я и сам вполне готов согласиться, что весьма далеко идущие выводы вроде ранее приведенных должны воздвигаться на более широком основании и что, вероятно, другие институты развития человечества могут выправить выделенные и рассмотренные здесь последствия.

Культурная сексуальная мораль и современная нервозность

В своей недавно опубликованной «Сексуальной этике»[78]78
  Ehrenfels. Sexualethik (Эренфельс. Сексуальная этика) // Grenzfragen des Nerven– und Seelenlebens (Пограничные вопросы нервной и психической деятельности). Hrsg. v. L. Löwenfeld LVI. Wiesbaden, 1907.


[Закрыть] фон Эренфельс останавливается на различии естественной и культурной сексуальной морали. Под естественной следует, по его мнению, понимать ту, под властью которой род человеческий способен долгое время сохранять в целости здоровье и жизнеспособность, под культурной – ту, соблюдение которой побуждает людей более всего к интенсивной и продуктивной работе во благо культуры. Такое расхождение лучше всего поясняет сопоставление конститутивного и культурного достояния народа. Отсылая читателя для дальнейшей оценки этого важного хода мысли к сочинению самого фон Эренфельса, я намерен извлечь из него ровно столько, сколько необходимо, чтобы начать собственную статью.

В голову приходит предположение, что при господстве культурной сексуальной морали несут, видимо, потери здоровье и жизнеспособность отдельного человека и что в конце концов этот вред индивиду из-за обрушившихся на него невзгод становится столь велик, что на этом скользком пути под угрозой оказывается конечная цель культуры. И действительно, фон Эренфельс обнаруживает в господствующей в современном западном обществе сексуальной этике ряд крупных изъянов, ответственность за которые он вынужден возложить на нее саму, и, полностью признавая ее высокое соответствие требованиям культуры, склонен все же признавать необходимость ее реформирования. По его мнению, доминирующей в нашей культуре сексуальной морали свойствен перенос на половую жизнь мужчины требований, предъявляемых к женщине, и осуждение любой половой связи, за исключением брачно-моногамной. Впрочем, позднее признание естественного различия полов заставляет менее строго наказывать проступки мужчины и тем самым фактически допускает двойную мораль для мужчин. Правда, общество, дозволяющее такую привилегированную мораль, не может из-за «любви к истине, порядочности и гуманности»[79]79
  Ibid. S. 32.


[Закрыть] преступить определенные, узко ограниченные рамки, вынуждает своих членов на сокрытие реального положения дел, на приукрашивание действительности, на самообман и обман других. Еще вреднее действует такая мораль тем, что, прославляя моногамию, парализует фактор отбора на мужественность, благодаря влиянию которого только и можно добиться улучшения физической организации человека, ведь у цивилизованных народов отбор на жизнеспособность понизился до минимума под влиянием заботы о человеке и гигиены[80]80
  Ibid. S. 35.


[Закрыть].

Среди ущербов, вменяемых в вину культурной сексуальной морали, в нынешних обстоятельствах врач замечает отсутствие одного, чье значение будет сейчас подробно рассмотрено. Я имею в виду быстро распространяющуюся нервозность, которую следует объяснять требованиями новейшего, нашего, так сказать, современного общества. Порой сам невротик обращает внимание врача на антагонизм его конституции и требований культуры, что, как он полагает, следует считать причиной недуга, заявляя: «В нашей семье мы все стали нервными, потому что хотели быть несколько лучше, чем позволяло происхождение». Да и врачу довольно часто в ходе наблюдения приходит в голову, что нервозность одолевает отпрысков как раз тех отцов, которые, выросши в простых и здоровых условиях деревенской жизни, будучи потомками неотесанной, но крепкой семьи, приходят как завоеватели в большой город и заставляют своих детей за короткий срок подняться на высоты культуры. Но чаще сами невропатологи громко заявляют о связи «растущей нервозности» с современной цивилизацией. В чем они ищут обоснование такой зависимости, прояснят фрагменты из высказываний выдающихся практиков.

В. Эрб: «Давным-давно поставленный вопрос ныне гласит: достаточно ли сильны указанные нами причины нервозности в наших современных условиях существования для объяснения очень значительного роста подобных заболеваний? И на этот вопрос следует, пожалуй, не колеблясь ответить утвердительно, что подтвердит даже беглый взгляд на нашу современную жизнь и ее формы»[81]81
  Erb W. über die wachsende Nervosität unserer Zeit (Эрб В. О растущей нервозности нашего поколения). 1893.


[Закрыть].

«Уже из ряда общеизвестных фактов явно следует: выдающиеся достижения Нового времени, открытия и изобретения во всех областях, поддержание усиления конкуренции были получены лишь благодаря огромной духовной работе и могут обеспечиваться только ею. Требования к работоспособности отдельного человека в борьбе за существование значительно выросли, и лишь за счет напряжения всех своих духовных сил он может их удовлетворить: одновременно заметно возросли потребности индивида, запросы на радости жизни во всех частях общества; неслыханный комфорт распространился на те слои населения, которым ранее он был совершенно неведом; безверие, ненасытность и алчность распространились в широких массах народа; благодаря безмерно усилившимся средствам передвижения, опутавшей мир сети телеграфных и телефонных проводов полностью изменилась обстановка в торговле и в образе жизни: все совершается в спешке и в суете, ночь отводится для путешествий, день – для дел, даже увеселительные поездки становятся в тягость для нервной системы; значительные политические, промышленные, финансовые кризисы вызывают волнение в гораздо более широких слоях населения, чем раньше; все стали участвовать в политике: политическая, религиозная, социальная борьба, партийные движения, предвыборная агитация, невероятно разросшиеся профсоюзы будоражат головы и принуждают души ко все новым нагрузкам, крадут время, отведенное для отдыха, сна и покоя; жизнь в крупных городах стала более суетной и беспокойной. Изнемогшие нервы ищут отдохновения в более острых раздражителях, в экзотических наслаждениях, чтобы потом устать еще больше; современная литература занимается преимущественно самыми сомнительными проблемами, провоцирующими всяческие страсти, чувственность и жажду наслаждений; она способствует пренебрежению всеми этическими принципами и любыми идеалами, выставляет перед душой читателя патологические образы, психопатически-сексуальные, революционные и другие проблемы; наше ухо возбуждается и перевозбуждается от выдаваемой в больших дозах назойливой и шумной музыки, театр переполняет чувства своей захватывающей игрой; изобразительные искусства предпочитают обращаться к отталкивающему, безобразному и возбуждающему и не боятся представлять нашему зрению с отвратительной реалистичностью все самое омерзительное, чем располагает реальность».

«Таким образом, уже эта обобщенная картина демонстрирует ряд опасностей, скрытых в развитии современной культуры, детализация же, видимо, добавит еще несколько черт!»

Бинсвангер: «Именно неврастению назвали исключительно современным заболеванием, а Бёрд, которому мы в первую очередь обязаны ее наглядным описанием, считал, что открыл новое, выросшее прежде всего на американской почве нервное заболевание. Конечно, его предположение было ошибочным, но, пожалуй, оно фиксирует тот факт, что на основе богатого опыта именно американский врач первым сумел понять своеобразные черты этой болезни и установить ее тесные связи с современностью, с ее неуемной спешкой, погоней за деньгами и собственностью, с невообразимым продвижением в технической области, сделавшим иллюзорными все временны́е и пространственные препятствия для общения людей»[82]82
  Binswanger. Die Pathologie und Therapie der Neurastenie (Бинсвангер. Патология и терапия неврастении). 1896.


[Закрыть].

Фон Крафт-Эбинг: «Образ жизни неисчислимых цивилизованных людей обнаруживает ныне изобилие пагубных для здоровья факторов, которые сразу же позволяют понять, что нервозность распространяется вокруг фатально, так как они вредно действуют прежде и чаще всего на мозг. В политических и социальных, особенно в экономических, индустриальных, аграрных условиях культурных наций как раз в ходе последнего столетия произошли изменения, очень сильно преобразившие набор профессий, гражданское положение, собственность людей, и притом за счет нервной системы, которая обязана удовлетворять возросшие социальные и экономические запросы с помощью увеличившихся затрат энергии зачастую при недостаточном отдыхе»[83]83
  Krafft-Ebing. Nervosität und neurasthenische Zustände (Крафт-Эбинг. Нервозность и неврастенические состояния) // Notnagels Handbuch der spez. Pathologie und Therapie (Справочник Нотнагеля по специальной патологии и терапии). 1895. S. 11.


[Закрыть].

Касательно этих и многих других похоже звучащих воззрений я должен заявить: главное не то, что они ошибочны, а то, что недостаточны для объяснения деталей в проявлениях нервных расстройств и совсем упустили из внимания самый важный из этиологически действующих факторов. Если отвлечься от оставшегося неопределенным способа быть «нервным» и проследить за реальными формами нервных заболеваний, то, по существу, пагубное влияние культуры сведется к вредоносному подавлению половой жизни цивилизованных народов (или их слоев) с помощью утвердившейся в их среде культурной сексуальной морали.

Доказательство в пользу этого утверждения я пытался привести в ряде специальных работ[84]84
  Freud S. Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre (Фрейд З. Собрание небольших заметок к учению о неврозах). Wien, 1906.


[Закрыть]; здесь нет нужды его повторять, и все же хочу и в этой статье привести важнейший аргумент из моих изысканий.

Строгое клиническое наблюдение дает нам право различать две группы нервных заболеваний: подлинные неврозы и психоневрозы. У первых симптомы могут проявляться в физических или в психических действиях токсической природы: дело обстоит совершенно так же, как и при чрезмерном притоке или при отсутствии определенных нервно-паралитических веществ. Эти неврозы, чаще всего называемые неврастениями, могут быть вызваны (для этого не требуется содействия наследственной предрасположенности) определенными вредными воздействиями на сексуальные процессы, при этом форма заболевания соответствует характеру повреждения последних, так что довольно часто клиническую картину можно сразу использовать для диагноза особой сексуальной этиологии. Но такое обязательное соответствие формы нервного заболевания с вредоносными воздействиями культуры, которую авторы обвиняют в том, что она вызывает болезнь, иногда отсутствует. То есть сексуальный фактор можно считать существенным для возникновения подлинного невроза.

При психоневрозах влияние наследственности заметнее, причины же менее очевидны. Но своеобразная исследовательская процедура, известная как психоанализ, позволила понять, что симптомы этих недугов (истерии, невроза навязчивых состояний) психогенны, зависят от деятельности бессознательного (вытесненного) комплекса представлений. Впрочем, он же помог нам эти бессознательные комплексы осознать и продемонстрировал, что они обладают, говоря в общем, сексуальным содержанием; они возникают из неудовлетворенных сексуальных потребностей людей и предлагают им некую разновидность замещающего удовлетворения. Таким образом, при любых обстоятельствах, наносящих ущерб сексуальности, подавляющих ее активность, сдвигающих ее цели, мы обязаны видеть патогенные факторы психоневрозов.

Естественно, ценность теоретического различения токсических и психогенных неврозов не умаляет тот факт, что у большинства невротиков можно наблюдать недуги двоякого происхождения.

Кто готов теперь вместе со мной искать этиологию нервозности прежде всего во вредных воздействиях на половую жизнь, тот пожелает последовать и за дальнейшими рассуждениями, призванными включить тему роста нервозности в более общий контекст.

Наша культура, взятая в целом, была построена на подавлении влечений. Каждый отдельный человек уступил часть своего достояния, своего суверенитета, агрессивных и виндикативных склонностей своей личности; из этих вкладов возникло общее культурное достояние в виде материальных и духовных благ. Пожалуй, кроме необходимости выжить, еще и производные от эротики семейные чувства подвигли отдельного человека к этим уступкам. В ходе развития культуры они усиливались; продвижение некоторых из них санкционировала религия; урезанная часть удовлетворения от влечений приносилась в жертву божеству; добытое таким путем общее достояние было объявлено «священным». Тот, кто в силу неподатливости своей конституции не смог принять участия в этом подавлении влечений, противостоит обществу как «преступник», как «outlaw», если только его социальное положение или выдающиеся способности не позволяют ему вести себя в нем подобно великому человеку, «герою».

Сексуальное влечение – или, правильнее сказать, сексуальные влечения, ибо психоаналитическое исследование утверждает, что оно составлено из многих компонентов, из элементарных влечений, – у человека развито, видимо, сильнее, чем у большинства высших животных, и, во всяком случае, более постоянно, потому что люди почти полностью преодолели периодичность, с которой влечение оказывается связанным у животных. Оно предоставляет в распоряжение деятельности на благо культуре чрезвычайно большое количество энергии, и как раз в силу только у него явно выраженной, специфической способности сдвигать свою цель без существенных потерь в мощи. Эту способность менять первоначальную сексуальную цель на другую, уже не сексуальную, но психически с нею родственную, называют способностью к сублимации. В противовес этой перемещаемости, в которой заключена его ценность для культуры, у сексуального влечения имеет место и предельно жесткая фиксация, из-за которой оно становится нереализуемым и порой перерождается в так называемую ненормальность. Скорее всего, изначальная сила сексуального влечения у отдельных индивидов весьма различна; несомненно, переменчива и часть его, пригодная для сублимации. Нам представляется, что в первую очередь врожденная конституция решает, насколько значительная доля сексуального влечения будет у индивида сублимирована и реализована; кроме того, в какой мере влияниям жизненных обстоятельств и интеллектуальным воздействиям психического аппарата удастся сублимировать дополнительную его часть. Но, несомненно, этот процесс перемещения нельзя продолжать до бесконечности, у него есть предел, как и у преобразования теплоты в механическую работу у наших машин. Видимо, какая-то мера прямого сексуального удовлетворения все же необходима для большинства организмов, а несоблюдение этой индивидуально изменчивой меры наказывается с помощью симптомов, которые вследствие их функционального вреда и свойства вызывать неудовольствие субъекта мы обязаны причислять к болезни.

Дальнейшие перспективы открываются, если мы примем во внимание тот факт, что изначально сексуальное влечение человека отнюдь не служит цели продолжения рода, а направлено на получение определенного вида удовольствия[85]85
  Freud S. Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie (Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности). Wien, 1905.


[Закрыть]. И именно так оно проявляет себя в детстве человека, где свою эту цель ребенок реализует не только с помощью гениталий, но и других частей тела (эрогенных зон) и потому имеет возможность отказаться от иных, менее доступных объектов. Мы называем этот период стадией автоэротизма и признаем задачей воспитания ее сокращение, потому что задержка на ней сделала бы сексуальное влечение позднее неуправляемым и нереализуемым. Далее развитие сексуального влечения движется от автоэротизма к любви к объекту и от автономии эрогенных зон к подчинению последних главенству гениталий, стоящих на службе продолжения рода. В ходе него часть доставляемых собственным телом сексуальных переживаний, в силу их непригодности для функции продолжения рода, притормаживается, а при благоприятных условиях подвергается сублимации. Используемые для культурной деятельности силы добываются большей частью путем подавления так называемой перверсивной части сексуального побуждения.

Итак, отправляясь от этой истории развития сексуального влечения, можно выделить три ступени культуры: первую, на которой деятельность сексуального влечения беспрепятственно выходит за границы цели продолжения рода; вторую, на которой всё в сексуальном влечении подавлено, включая и то, что служит продолжению рода; и третью, на которой в качестве сексуальной цели допускается только законное продолжение рода. Этой третьей ступени соответствует наша современная «культурная» сексуальная мораль.

Если вторую из этих ступеней взять за точку отсчета, то следует в первую очередь констатировать, что некоторое число людей, исходя из их устроения, не соответствует ее требованиям. У целого ряда индивидов упомянутое развитие сексуального влечения – от автоэротизма до любви к объекту с целью соединения гениталий – было осуществлено неправильно и недостаточно радикально, а из этого его нарушения следует два вида вредных отклонений от нормальной, то есть требуемой культурой, сексуальности, которые относятся друг к другу почти как позитив и негатив. Отвлекаясь от лиц с чрезмерным и безудержным сексуальным влечением вообще, в виду прежде всего имеются различные разновидности перверсов, у которых инфантильная фиксация на предварительной сексуальной цели не дозволила главенствовать функции продолжения рода, и гомосексуалов, или инвертированных, у которых еще не вполне выясненным способом сексуальная цель отклонилась от противоположного пола. Если вредоносность этих двух видов нарушений развития оказывается меньше, чем можно было ожидать, то такое ослабление объясняется как раз комплексностью сексуального влечения, что делает возможным подходящее завершение сексуальной жизни даже тогда, когда один или несколько компонентов влечения были выключены из развития. Конституция пораженных инверсией – гомосексуалов – отличается, и довольно часто, особой склонностью сексуального влечения к сублимации во имя целей культуры.

Правда, более сильное и, уж конечно, чрезмерное развитие перверсий и гомосексуальности делает их обладателей социально ущербными и несчастными, так что даже требования культуры второй ступени нужно признать источником страданий для определенной части человечества. Судьба этих лиц, отличающихся конститутивно от других, неоднозначна и зависит от того, получили ли они с рождения нормальное по силе или ослабленное половое влечение. В последнем случае, при его слабости в целом, перверсам удается полностью подавить те склонности, которые приводят их к конфликту с моральными требованиями своей ступени культуры. Но и это остается, абстрактно говоря, единственной доступной им удачей, так как для подобного подавления своих сексуальных влечений они расходуют силы, которые в противном случае использовали бы для работы на благо культуры. Они как бы зациклены на себе и парализованы в действиях вовне. Им свойственно то, что позднее мы повторим по поводу воздержания мужчин и женщин, требуемого третьей ступенью культуры.

У более интенсивного, но перверсивного сексуального влечения возможны два варианта завершения. Первый, далее не требующий рассмотрения, заключается в том, что потерпевший остается перверсом и вынужден терпеть последствия своего несоответствия уровню культуры. Второй вариант более интересен – его суть в том, что под влиянием воспитания и социальных требований все же удается подавить перверсивное влечение, но способ подавления, который, собственно говоря, таковым не является, лучше, видимо, считать неудачным. Правда, в этом случае заторможенные сексуальные влечения проявляют себя косвенно: в этом состоит успех, – однако такими способами, которые для индивида столь же вредны, а для общества так же неприемлемы, как неизмененное удовлетворение подавленных влечений: в этом-то и заключается неудача процесса, по размеру заметно превосходящая удачу. Замещающие симптомы, которые возникают при этом вследствие подавления влечения, вызывают то, что мы называем нервозностью, а для специалистов – психоневрозами (см. начало статьи). Невротики – это та категория людей, которые соответственно своей противящейся воздействиям культурных требований конституции достигают только мнимого и почти всегда неудачного подавления своих влечений и поэтому сохраняют свою способность соучаствовать в культурной деятельности только путем огромной затраты сил в условиях психического истощения, они нуждаются в поддержке или время от времени должны признаваться больными. Однако я назвал неврозы «негативом» перверсий, потому что в их случае перверсивные побуждения после вытеснения как бы проступают из бессознательной психики, к тому же в «вытесненном» состоянии они содержат те же склонности, что и позитивные перверсии.

Опыт учит, что у большинства людей есть предел, за которым их конституция отказывается следовать за требованиями культуры. Все желающие быть благороднее, чем позволяет их природа, впадают в невроз; они лучше бы себя чувствовали, если бы им оставили возможность быть хуже. Представление, что перверсии и неврозы относятся друг к другу как позитивное и негативное, часто находит однозначное подтверждение в ходе наблюдения внутри одного и того же поколения. Среди братьев и сестер очень часто брат – сексуальный перверс, сестра, которая, будучи женщиной, наделена более слабым сексуальным влечением, – невротичка, однако ее симптомы демонстрируют те же отклонения, что и перверсии сексуально активного брата, а соответственно, во многих семьях мужчины физически здоровы, но для общества в нежелательной степени аморальны, женщины благородны и чрезмерно утонченны, но крайне нервозны.

Одна из очевидных социальных несправедливостей – требование соблюдать один и тот же культурный стандарт при отправлении сексуальности любыми индивидами; с ним одним людям удается, благодаря их физическому устроению, справиться без труда, тогда как от других он требует самых тяжелых психических жертв; правда, такая несправедливость чаще всего не реализуется по причине несоблюдения моральных предписаний.

До сих пор в центре наших размышлений находилось требование второй из предположенных нами ступеней культуры, согласно которому запрещена любая так называемая перверсивная сексуальная деятельность и, напротив, вполне дозволяется называемое нормальным половое общение. Мы обнаружили, что и при таком распределении сексуальной свободы и притеснений некоторая часть индивидов отставлялась в сторону в качестве перверсов; другая же, состоящая из людей, старающихся не стать перверсами, хотя по своей конституции которые должны были бы ими стать, оттеснялась в нервозность. Теперь легко предсказать результат, который будет достигнут, если и дальше ограничивать сексуальную свободу, а культурные требования поднимать до уровня третьей ступени, то есть если запретить любую сексуальную деятельность за пределами законного брака. Число сильных людей, которые окажутся в явном противоречии с такими запросами культуры, чрезвычайно возрастет, как и число более слабых людей, которые из-за конфликта между давлением со стороны культуры и сопротивлением собственной конституции затаятся в невротической болезни.

Нам предстоит ответить на три возникающих при этом вопроса: 1) какие задачи требования третьей ступени культуры ставят перед индивидом; 2) способно ли дозволенное в браке сексуальное удовлетворение предложить приемлемую компенсацию за предыдущий отказ от секса; 3) в каком отношении возможный ущерб от этого отказа находится с его использованием во благо культуры?

Ответ на первый вопрос касается неоднократно обсуждавшейся, но здесь еще не затронутой проблемы – проблемы сексуального воздержания. Наша третья ступень культуры требует от индивида воздержания вплоть до брака для обоих полов и воздержания на всю оставшуюся жизнь от любых сношений вне законного супружества. Принятая всеми авторитетами точка зрения, что сексуальное воздержание не вредно и совсем не трудно дается, не раз защищалась и врачами. Позволительно сказать: задача овладения столь мощным побуждением, как сексуальное влечение, иначе чем путем его удовлетворения является задачей, которая может потребовать всех сил человека. Овладение путем сублимации, путем отвлечения энергии влечения с сексуальных на более высокие культурные цели удается лишь меньшинству, и, пожалуй, даже ему только временами, а всего труднее в период пылкой и полной энергии юности. Большинство других становятся невротиками или страдают как-то иначе. Опыт показывает, что большинство составляющих наше общество людей конституционно не доросли до соблюдения воздержания. Тот, кто заболел бы и при умеренных сексуальных ограничениях, тем скорее и сильнее заболевает при требованиях нашей нынешней культурной сексуальной морали, ибо от угрозы нормальному сексуальному стремлению со стороны ошибочных установлений и нарушений в развитии мы не знаем лучшей гарантии, чем само сексуальное удовлетворение. Чем больше кто-то расположен к неврозу, тем хуже он переносит воздержание; элементарные сексуальные влечения, которые нормальное развитие отклонило в упомянутом ранее смысле, одновременно стали настолько же неудержимее. Но даже те люди, которые сохранили бы здоровье при требованиях второй ступени культуры, ныне в большом количестве впадают в невроз. Ибо психическая ценность сексуального удовлетворения возрастает вместе с отказом от него; запруженное либидо оказывается в таком случае в состоянии поиска какого-либо – редко отсутствующего – более слабого места в строении Vita sexualis, чтобы там прорваться к невротическому замещающему удовлетворению в форме симптомов болезни. Тот, кому удается проникнуть в причины нервных заболеваний, скоро убеждается, что их рост в нашем обществе проистекает из увеличения сексуальных ограничений.

Теперь затронем вопрос: может ли половое общение в законном браке полностью возместить ущерб от добрачных ограничений? Тут материал для отрицательного ответа на него настолько богат, что обязывает нас к кратчайшему его изложению. Прежде всего мы вспоминаем о том, что наша культурная сексуальная мораль ограничивает половые сношения и в самом браке, принуждая супругов довольствоваться производством чаще всего очень небольшого количества детей. С учетом этого удовлетворительное сексуальное общение в браке имеет место только на протяжении нескольких лет, разумеется, за вычетом времени, потребного для обережения женщины по гигиеническим соображениям. После этих трех, четырех или пяти лет брак дает сбой в обещанном удовлетворении сексуальных потребностей; так как все средства, предлагаемые до сих пор для предотвращения зачатия, ослабляют сексуальное наслаждение, то они наносят ущерб тонкой чувствительности обоих участников или даже действуют просто болезненно; из-за страха перед последствиями полового общения сначала исчезает физическая нежность между супругами, а дальше в большинстве случаев следует утрата душевной симпатии, призванной стать наследницей первоначальной бурной страсти. В связи с душевными разочарованиями и физическими утратами, которые становятся, таким образом, судьбой большинства браков, обе стороны возвращаются к прежнему добрачному состоянию, только теперь утратив иллюзии и вынужденные заново демонстрировать свою решимость овладеть сексуальным влечением или перевести его на другие пути. Нет нужды исследовать, в какой мере подобную задачу удается решить мужчине в зрелом возрасте; как показывает опыт, теперь он довольно часто пользуется той частью сексуальной свободы, которую предоставляют ему даже самые строгие сексуальные установления, правда только при условии полного умолчания и не особенно охотно; действующая в нашем обществе для мужчин двойная мораль – лучшее признание того, что само общество, выдвинувшее предписания, не верит в их исполнимость. Но опыт показывает также, что женщины, которые в качестве подлинных носительниц сексуальных интересов человека наделены даром сублимировать влечения только в незначительной степени, которые в качестве замены сексуального объекта довольствуются лишь грудным младенцем, но не подросшим ребенком, – что такие женщины, скажу я, при разочаровании в браке заболевают тяжелыми и надолго омрачающими жизнь неврозами.

В условиях современной культуры брак давно перестал быть эликсиром от нервных недугов женщины, и хотя мы, врачи, все еще советуем его в таких случаях, все же мы знаем, что, напротив, девушка должна быть очень здоровой, чтобы «вынести» брак, а наших клиентов-мужчин настойчиво отговариваем брать в жены нервных еще до замужества девиц. Лекарством от возникающей в ходе брака нервозности была бы, скорее, супружеская неверность; чем строже воспитана женщина, тем тщательнее она соблюдает требования культуры, но тем сильнее боится подобного исхода, а в конфликте между своими страстями и чувством долга она опять-таки ищет убежища для себя в неврозе. Ничто другое не защищает ее добродетель надежнее болезни. Итак, состояние супружества, на которое сексуальное влечение цивилизованного человека возлагало надежду во времена его юности, не способно обеспечить требования его нынешнего периода жизни; нечего и говорить о том, что оно способно возместить ущерб от прежних отказов.

Тому, кто признает эти потери, нанесенные культурной сексуальной моралью, по силам ответить и на наш третий вопрос: верно ли, что культура выигрывает от далеко зашедших сексуальных ограничений больше, чем просто возмещает те недуги, которые в самой тяжелой форме затрагивают все же только меньшинство? Я заявляю, что не способен правильно взвесить в этом случае соотношение выигрыша и проигрыша, но для выявления потерпевшей стороны позволю себе добавить еще кое-что. Возвращаясь к только что затронутой теме воздержания, вынужден утверждать, что абстиненция приносит с собой, кроме неврозов, и другие неприятности и что полное значение этих неврозов в большинстве случаев еще не выявлено.