Текст книги "Тотем и табу. «Я» и «Оно»"

Второй вопрос, который я сразу же попытался решить, касался мотивов девушки, на которые могло бы, скажем, опереться психоаналитическое лечение. Она не пыталась ввести меня в заблуждение своими заверениями, что у нее есть настоятельная потребность освободиться от своей гомосексуальности. Напротив, она не могла даже представить себе никакой иной влюбленности, но ради родителей, добавляла она, хотела бы честно способствовать успеху психоаналитического эксперимента, поскольку очень тяжело переживала, что причиняет родителям такое горе. Это высказывание я должен был поначалу также воспринимать как благоприятное; я не мог подозревать, какая бессознательная аффективная установка скрывается за ним. То, что тут чуть позднее было обнаружено, решающим образом повлияло на построение курса и его преждевременное прекращение.

Незнакомый с психоанализом читатель уже давненько с нетерпением поджидает ответа на два других вопроса: обнаруживала ли эта склонная к гомосексуализму девушка явные соматические признаки другого пола и представляла ли она собой случай врожденной или приобретенной (развившейся позднее) гомосексуальности?

Я не отрицаю важности первого вопроса. Только не следовало бы его значение преувеличивать и затушевывать ради него факты, что отдельные вторичные признаки другого пола, вообще-то, довольно часто встречаются у отдельных нормальных людей и что также весьма четко выраженные характерные особенности другого пола можно встретить у лиц, чей выбор объекта любви не претерпел никаких изменений в духе инверсии. То есть, выражаясь иначе, у обоих полов мера физического гермафродитизма в значительной степени независима от уровня психического гермафродитизма. В качестве ограничения обоих положений следует присовокупить, что эта независимость у мужчины более отчетлива, чем у женщины, у которой телесное и духовное проявление противоположных половых особенностей встречается гораздо регулярнее. Но я все же не в состоянии ответить на первый из поставленных здесь вопросов применительно к нашей пациентке. Ведь психоаналитик имеет обыкновение в определенных случаях отказываться от тщательного обследования тела пациентки. Во всяком случае, у нее не было бросающихся в глаза отклонений от физического типа женщины. Если красивая, хорошо образованная, рослая, как отец, девушка и демонстрировала скорее жесткие, чем по-девичьи мягкие черты лица, то в этом нельзя усматривать предзнаменование соматической мужественности. К мужской природе можно также отнести некоторые ее интеллектуальные качества вроде резкости суждений и трезвой ясности мышления, когда она не находилась под властью страстей. И все же подобные различия оправданы скорее конвенциональными, чем научными критериями. Разумеется, важнее то, что в своем поведении с объектами любви она проявляла вполне мужской тип отношения, то есть демонстрировала податливость и примечательную их переоценку и, что свойственно влюбленному мужчине, отказ от любого нарциссического удовлетворения, предпочтение любить, чем быть любимой. Стало быть, она не только выбирала объектом любви женщин, но и предпочитала мужскую установку по отношению к нему.

На следующий вопрос: отнести ли ее случай к врожденной или приобретенной гомосексуальности – следует отвечать с помощью всей истории развития ее расстройства. И тогда-то выяснится, насколько сама его постановка бесполезна и неприемлема.

2

После весьма многословного введения могу себе позволить только совсем краткое и наглядное описание истории либидо в рассматриваемом случае. В детские годы девушка прошла нормальную ориентацию женского комплекса Эдипа[86]86
  Я не вижу во введении термина «комплекс Электры» никакого продвижения вперед, никаких преимуществ и не хотел бы его поддерживать.


[Закрыть] малопримечательным образом, чуть позже стала заменять отца чуть более старшим по возрасту братом. Сексуальные сны ранней юности не всплывали в ее памяти и не были обнаружены средствами психоанализа. Проведенное в начале латентного периода (в пять лет или несколько раньше) сравнение гениталий брата с собственными произвело на нее сильное впечатление, а его последствия можно проследить и в дальнейшем. Данных о раннем детском онанизме очень не много, или же психоанализ не проник так глубоко, чтобы прояснить этот момент. Рождение второго брата, когда ей было пять-шесть лет, не сказалось как-то особенно заметно на ее развитии. В школьные предпубертатные годы она мало-помалу знакомилась с фактами, касающимися половой жизни, и восприняла их со смешанным чувством сладострастного волнения и испуганного неприятия, что следует считать нормой. Все эти сведения оказались, право же, скудными, я не могу также поручиться, что они были адекватными. Возможно, юношеский период был все же богаче событиями, мне это неизвестно. Как уже говорилось, через короткое время анализ прекратился, и остался по этой причине лишь один анамнез, не более надежный, чем другие, оспаривающие доказательно анамнез гомосексуальности. Девушка никогда не была невротичной, не сопровождала процесс психоанализа истерическими симптомами, так что поводов к исследованию истории ее детства не могло за такое короткое время просто появиться.

В возрасте тринадцати-четырнадцати лет она обнаружила, по общему мнению, необыкновенно сильную, нежную привязанность к маленькому мальчику, которому не было еще и трех лет и которого она имела возможность регулярно видеть на детской площадке. Она заботилась о ребенке с такой душевной теплотой, что на этой почве сложились продолжительные дружеские отношения с родителями малыша. Из этого события вполне можно сделать вывод, что тогда ее обуревало сильное желание самой стать матерью и иметь ребенка. Однако спустя короткое время мальчик стал ей безразличен, а она начала проявлять интерес к зрелой, но еще моложавой женщине, появление которой навлекло на девушку чувствительное наказание со стороны отца.

С полной достоверностью было установлено, что по времени эта перемена интересов совпадает с одним событием в семье, которое, как мы вправе ожидать, объяснит ее. До него либидо девушки было ориентировано на материнство, после него она оказалась влюбленной в зрелую женщину гомосексуалкой, каковой с той поры и оставалась. Этим очень важным для нашего разумения событием была новая беременность матери и рождение третьего ребенка, когда девушке было около шестнадцати лет.

Взаимосвязь, которую я чуть позже обнаружу, не является продуктом моей способности комбинировать, она буквально навязывалась мне вполне заслуживающим доверия аналитическим материалом, так что я смею настаивать на ее объективности и надежности. В особенности за нее ратуют тесно переплетенные между собой, легко толкуемые сновидения.

Психоанализ позволил со всей определенностью понять, что любимая дама была заменой матери. Хотя сама она матерью так и не стала, но она не стала и первой любовью девушки. Первым же после рождения последнего брата объектом привязанности девицы была на самом деле мать – женщина между тридцатью и тридцатью пятью годами, которая познакомила ее с братиком в кругу семьи то ли на даче, то ли в большом городе. Желание стать матерью было девушкой отвергнуто, потому что она не могла в реальной жизни смириться с другим, становящимся все более важным ребенком. Особенно сильная привязанность к последней возлюбленной – к даме – имела и еще одну причину, которую девушка как-то сама обнаружила без особых затруднений. Стройностью, строгой красотой и суровым нравом дама напоминала ей ее собственного, чуть более взрослого брата. Стало быть, избранный в конечном счете объект любви соответствовал не только ее идеалу женщины, но и мужчины, он соединял гомосексуально направленное желание с гетеросексуальным. Как известно, психоанализ гомосексуалов мужского пола продемонстрировал на многочисленных примерах такое же объединение, подсказывая тем самым, что сущность и формирование инверсии не слишком просты и не следует упускать из виду присущую человеку бисексуальность[87]87
  Ср.: Sadger J. Jahresbericht über sexualle Perversion (Саджер И. Годичный доклад о сексуальной перверсии) // Jahrbuch der Psychoanalyse. 1914. VI.


[Закрыть].

Однако как же понимать то, что девушка именно из-за рождения последнего ребенка, когда сама она уже достигла зрелости и обладала собственными сильными желаниями, была подвигнута отвратить свою пылкую нежность от роженицы этого ребенка, от своей матери, и сосредоточить ее на заместительнице матери? Судя по всему, что стало известно, следовало бы ожидать чего-то противоположного. При подобных обстоятельствах матери имеют обыкновение перед лицом почти готовой к браку дочери смущаться, у дочерей же заготовлена для матерей смесь чувств из сострадания, пренебрежения и зависти, что не привносит ничего нового в нежность по отношению к ней. У наблюдаемой нами девицы вообще было мало оснований испытывать к своей матери нежные чувства. Для той же, еще молодящейся женщины эта быстро расцветшая девушка стала неудобной конкуренткой, и она пренебрегла ею ради родившегося мальчика, ограничила, насколько возможно, ее самостоятельность и особенно ревностно следила за тем, чтобы та подальше держалась от отца. То есть потребность в достойной любви матери могла строиться на этом основании, но, почему же на этот раз она вспыхнула в виде всепоглощающей страсти к даме, остается непонятным.

Напрашивается следующее объяснение: девушка оказалась в фазе возобновления половой активности детского эдипова комплекса, когда к ней пришло разочарование. К счастью, у нее появилось желание иметь ребенка, и, конечно же, мужского пола; то, что этот ребенок должен быть от отца и точно походить на него, не могло прийти ей в голову. Но тут случилось так, что ребенок появился не у нее, а у бессознательно ненавидимой конкурентки, у матери. Возмутившись и озлобившись, она отворачивается от отца, более того, от мужчин вообще. После этой первой большой неудачи она отвергла свою женскую природу и устремилась к другой ориентации своего либидо.

При этом она вела себя совершенно так же, как и многие мужчины, которые после первого мучительного полового опыта очень надолго порывают с вероломным женским полом и становятся его врагами. Об одной из самых привлекательных и несчастных личностей (княжеского рода) нашей эпохи рассказывают, что он стал гомосексуалистом из-за того, что возлюбленная невеста обманула его с каким-то заезжим парнем. Не знаю, реальный ли это факт, но некая часть психологической истины в этом слухе содержится. В случае нормы все наше либидо на протяжении жизни колеблется между объектами мужского и женского пола; когда холостяк женится, то отворачивается от своих друзей, а когда брак приелся, возвращается за привычный столик в кафе. Разумеется, там, где колебания особенно основательны и результативны, наше внимание направляется на тот специфический фактор, который решающим образом благоприятствует той или другой стороне, возможно только поджидая подходящего времени, чтобы совершить выбор объекта любви в собственном духе.

Итак, наша девица после происшедшего разочарования отказалась от желания иметь ребенка, от любви к мужчинам и от роли женщины вообще. Даже в этом случае дело могло развиваться явно самыми разными путями, происшедшее же на самом деле оказалось крайним вариантом. Она превратилась в мужчину и стала принимать мать в качестве объекта любви вместо отца[88]88
  Совсем не редко происходит так, что любовные отношения рушатся по той причине, что некто идентифицирует себя со своим объектом любви, а это соответствует регрессии к нарциссизму. После того как это произошло, легко можно сориентировать свое либидо на выбор нового объекта в виде ранее противоположного когда-то пола.


[Закрыть]. Конечно, ее отношение к матери было с самого начала амбивалентным, поэтому легко удалось оживить былую любовь к ней и с ее помощью достичь сверхкомпенсации установившейся теперь враждебности к ней. Так как с реальной матерью мало что можно было сделать, то на основе описанной перемены чувств начались поиски ее замены, к которой можно было бы прильнуть пылко и нежно[89]89
  Описываемые здесь сдвиги либидо известны, разумеется, любому психоаналитику по исследованиям анамнеза невротиков. Только у последних они приходятся на раннее детство, на время первого расцвета сексуальности; у нашей же совсем не невротичной девицы они пришлись на первые годы после достижения половой зрелости, оставаясь, впрочем, во всяком случае, совершенно неосознанными. Очень важно установить: в первый ли раз этот временной фактор имел место?


[Закрыть].

На основе ее реальных отношений с матерью добавился практический мотив в виде «пользы заболевания». Мать все еще ценила то, что мужчины продолжали ухаживать за ней и восхищаться ею. Итак, девушка стала гомосексуалкой тогда, когда мать посвятила себя мужчинам, стала, как говорится, «увертываться» от «нее», устранила ее с дороги, что с тех пор с недоброжелательностью вменялось ей в вину[90]90
  Так как подобное отклонение до сих пор вообще не упоминалось среди причин гомосексуальности и механизмов фиксации либидо, хочу добавить здесь сходное аналитическое наблюдение, которое заслуживает интереса из-за специфического обстоятельства. Как-то я познакомился с двумя братьями-близнецами, оба они были наделены сильными либидозными побуждениями. Один из них пользовался популярностью у дам и вступал в нескончаемые связи с женщинами и девицами. Другой поначалу шел тем же путем, но затем ему вдруг стало неприятно заступать дорогу брату, поскольку их из-за внешнего сходства путали друг с другом, и он справился с этим чувством, превратившись в гомосексуала. Женщин он оставил брату и тем самым «уступил ему дорогу». В другой раз я лечил молодого мужчину, художника, несомненно ориентированного бисексуально: гомосексуальность сопровождалась одновременной потерей работоспособности, когда же он устремлялся к женщинам, его увлекала работа. Психоанализ, сумевший вернуть его и к тем и к другим, указал на боязнь отца в качестве мощного психического мотива обоих нарушений, собственно говоря, самоотречения от половой деятельности. По его представлению, все женщины принадлежали отцу, он спасался бегством к мужчинам из привязанности к нему и стремления уклониться от конфликта с ним. Такая мотивировка гомосексуального выбора объекта любви должна встречаться чаще; пожалуй, в древние времена человеческой истории дело обстояло так, что все женщины принадлежали отцу или главарю праорды. У братьев и сестер, не являющихся близнецами, такая уступка дороги играла важную роль, хотя и в других областях, чем сфера выбора объекта любви. Например, старший брат имеет склонность к музыке и находит признание в ней; младший же брат, музыкально более одаренный, несмотря на свое страстное увлечение музыкой, прекращает свое музыкальное образование и не может больше заставить себя прикоснуться к инструменту. Это всего лишь один пример из очень многочисленных случаев, а отыскание мотивов, ведущих к уклонению от конкуренции вместо принятия ее, обнаруживает очень сложную психическую обусловленность.


[Закрыть].

Приобретенная таким путем ориентация либидо начала укрепляться, когда девушка заметила, как неприятна она стала отцу. Со времени первого наказания из-за слишком тесного сближения с некоей дамой она знала, сколько боли доставляет отцу и как она могла бы ему отомстить. Теперь она оставалась гомосексуальной из-за непокорности ему. Девица не испытывала угрызений совести из-за того, что вводила его в заблуждение и лгала ему. В отношении матери она была неискренней всего лишь по необходимости, ради того чтобы ничего не знал отец. У меня сложилось впечатление, что она вела себя согласно основному принципу талиона: как ты себя ведешь по отношению ко мне, так и тебе придется терпеть, что я так же поведу себя по отношению к тебе. Да и неосмотрительность во всем прочем деликатной и умной девушки я не могу оценивать как-то иначе. Отец должен был все же познакомиться с дамой, в противном случае девица не освободилась бы от чувства мести, ставшего для нее чрезвычайно настоятельным. Она упорно старалась появиться с возлюбленной на людях, прогуляться по улицам вблизи конторы отца и т. п. Да и эти вещи делались не без умысла. Впрочем, примечательно, что оба родителя вели себя так, словно понимали потаенную психологию дочери. Мать демонстрировала терпимость, словно уступчивость дочери расценивала как любезность, отец не особенно вникал в ее дела, будто чувствовал направленное на него желание отомстить.

Но последнее усиление инверсии девица претерпела тогда, когда в лице дамы она столкнулась с объектом, который доставил удовлетворение ее затрагивающей к тому же того брата части гетеросексуального либидо.

3

Изображение на плоскости плохо подходит для наглядного представления переплетенных друг с другом и протекающих в различных слоях психики психических процессов. Я вынужден придерживаться обсуждения рассматриваемого случая и несколько расширить и углубить сообщенное ранее.

Я упоминал уже, что девица в своем отношении к обожаемой даме придерживалась мужского типа любви. Ее безропотность и непритязательность на ласки, «che poco spera a nulla chiede», блаженство при позволении какое-то время сопровождать даму, а при расставании целовать ей руку, радость, когда та хвалила ее красоту. Тогда как подобное признание кем-то другим ничего для нее не значило, паломничество по местам, где возлюбленная хоть раз бывала раньше, утрата всех простирающихся далее упомянутых чувственных желаний, интересов – все эти мелкие детали соответствовали, скорее, восторженной страсти юноши к прославленной художнице, которая, как он полагает, намного превосходит его и на которую он отваживается взглянуть только украдкой. Совпадение с одним из описанных мною «мужским типом выбора объекта любви», особенности которого я объяснил привязанностью к матери[91]91
  См. статью «Об одном особом типе мужского выбора объекта любви».


[Закрыть], доходит вплоть до мелких деталей. Видимо, могло удивить, что девицу нисколько не смущала дурная репутация любимой, хотя собственные наблюдения вполне убедили ее в справедливости подобных сплетен. Ведь сама она была, собственно говоря, хорошо воспитанной и целомудренной девушкой, исключавшей для себя какие-либо сексуальные авантюры и воспринимавшей грубые чувственные удовольствия как неэстетичные. Но уже ее первые увлечения касались женщин, которые не могли похвастаться склонностью к особо строгой нравственности. Первый выпад отца против ее избранницы был вызван той непокорностью, с которой она пеклась об общении с некоей киноактрисой из их дачного местечка. При этом речь ни в коем случае не шла о женщинах, которые хотя бы слыли гомосексуалками и тем самым вроде бы давали надежду на соответствующее удовольствие; напротив, вопреки всякой логике, ее привлекали кокетливые женщины в обычном смысле слова; без колебаний она отвергала своих склонных к гомосексуальности подружек-сверстниц, охотно предоставлявших себя в ее распоряжение. Однако именно дурная слава дамы была для нее предпосылкой влюбленности, а вся загадочность такого поведения исчезает, как только мы вспомним, что и для того берущего начало от матери мужского типа выбора объекта любви условие влюбленности заключается в том, чтобы любимая была хоть в чем-то «сексуально сомнительной» и, собственно говоря, могла быть названа кокоткой. Когда позднее она узнала, в какой мере этот признак присущ ее обожаемой даме и что та жила просто за счет своего тела, ее реакция состояла в огромном сострадании и в развитии фантазий и замыслов, как «оградить» любимую от этой недостойной ситуации. Такое же стремление спасать бросилось нам в глаза у мужчин этого описанного мною типа. В упомянутой статье я попытался предложить психоаналитическое объяснение подобного стремления.

В совершенно другую область объяснений ведет анализ попытки самоубийства, которую я обязан счесть совершенной всерьез, хотя после нее существенно улучшились ее позиции как у родителей, так и у любимой дамы. Однажды она прохаживалась с ней в том районе и в те часы, когда встреча с выходящим из своей конторы отцом была вполне вероятной. Отец прошел мимо них и бросил свирепый взгляд на нее и на ее уже известную ему спутницу. Вскоре после этого она кинулась на рельсы городской железной дороги. Ее рассказ о ближайших причинах такого решения звучит теперь вполне убедительно. Она уведомила даму, что господин, который так зло посмотрел на них, – это ее отец, который абсолютно слышать не хотел об их общении. Дама сразу же вскипела, приказала ей немедленно оставить ее и никогда больше не поджидать ее и не заговаривать с ней – этой истории немедленно нужно положить конец. В отчаянии оттого, что она таким образом потеряла любимую навсегда, девушка захотела покончить с собой. Однако психоанализу удалось обнаружить за ее объяснением другое и глубже проникающее толкование и подкрепить его с помощью ее собственного сновидения. Попытка самоубийства имела, как и можно было ожидать, кроме того, еще и двоякий смысл – исполнить наказание (самонаказание) и осуществить желание. В последнем качестве она означала исполнение желания, разочарование в котором подвигло ее на гомосексуальность, а именно желания заиметь от отца ребенка, тогда как теперь из-за своей провинности она потеряла отца[92]92
  Такое толкование пути к самоубийству с помощью осуществления сексуального желания давно известно всем психоаналитикам (травиться = забеременеть, утопиться = родиться, броситься с высоты = родить).


[Закрыть]. Это устанавливает связь глубинного толкования с осознанной девушкой поверхностной интерпретацией, что в тот момент дама говорила точно как отец и требовала соблюдать его же запрет. В качестве самонаказания поступок девицы гарантирует нам, что у нее в бессознательном сформировалось сильное желание смерти какого-то родителя. Возможно, из-за чувства мести, мешающего ей любить отца, а еще вероятнее, мать, когда та была беременна младшим братиком. Все же психоанализ предложил нам объяснение загадки самоубийства: видимо, никогда нельзя найти энергию для него, чтобы, во-первых, не умертвить при этом и объект, с которым самоубийца себя идентифицировал, и, во-вторых, в результате этого обращается на самого себя желание смерти, направленное против другого лица. Постоянному обнаружению таких бессознательных желаний смерти у самоубийцы не нужно, впрочем, удивляться или восторгаться как подтверждением нашей дедуктивной способности, поскольку бессознание всех живущих переполнено такими желаниями даже в отношении обычно любимых персон[93]93
  Ср.: Zeitgemaβ über Krieg und Tod (На злобу дня о войне и смерти) // Imago. 1915. VI.


[Закрыть]. Но в ходе идентифицирования с матерью, которая должна вроде бы умереть во время рождения этого, незаконно отнятого у нее (у дочери) ребенка, само это исполнение наказания является осуществлением желания. В конце концов то, что самые разные сильные мотивы должны были действовать совместно ради возможности поступка, совершенного нашей девушкой, не будет противоречить нашим предположениям.

В объяснении своих мотивов девушка не уделяет внимания отцу, ни разу не упоминает о страхе перед его гневом. В мотивации же, обнаруженной психоанализом, ему выпадает главная роль. Такое же решающее значение имело отношение к отцу для хода и исхода психоаналитического лечения или, скорее, обследования. За притворной оглядкой на родителей, ради любви к которым девушка захотела поддержать попытку сменить ориентацию, скрывалась непокорность и мстительная установка по отношению к отцу, которые удерживали ее в состоянии гомосексуальности. Обеспеченное таким прикрытием сопротивление высвободило большое пространство для психоаналитической работы. Анализ проводился почти без признаков сопротивления при активном интеллектуальном соучастии анализируемой, однако при ее полном психическом самообладании. Когда однажды я разъяснял ей особенно важную и близко ее касающуюся часть психоаналитической теории, она высказалась в неподражаемой манере: «Ах, до чего же это мне интересно, почти как светской даме, которую ведут по музею и которая рассматривает совершенно безразличные ей экспонаты через лорнет». Впечатление от проводимого с нею анализа было очень сходно с впечатлением от лечения гипнозом, при котором до определенной границы точно так же отсутствовало сопротивление, после чего оно оказывалось непобедимым. Этой тактики (ее можно назвать русской) сопротивление придерживается очень часто в случаях невроза навязчивых состояний, который из-за этого с течением времени представляет самые яркие результаты и допускает самое глубокое проникновение в причины симптомов. В таком случае начинают удивляться, почему столь большое продвижение в их психоаналитическом понимании не несет с собой даже малейших изменений в навязчивых действиях и в торможениях больного, пока в конце концов не замечают, что все проделанное было поражено сомнением, за оборонительной стеной которого невроз мог чувствовать себя в безопасности. «Ведь все было бы совершенно восхитительно, – звучит в пациенте, часто бессознательным образом, – если бы я должна была довериться мужчине, но, разумеется, об этом не может быть и речи, да пока еще не тот случай, чтобы я нуждалась в каких-то переменах». Если затем подключается мотивировка этого сомнения, то борьба с сопротивлениями разворачивается всерьез.

У нашей девицы мотивом было не сомнение, а аффективный фактор мести отцу, который составлял ее ближайший резерв, четко разделял анализ на две фазы, и тем самым целиком и явно выдвигались на передний план результаты первой фазы. Также складывается впечатление, что у девушки не было ничего похожего на перенесение в отношении врача. Но это, естественно, абсурд или неточный способ выражения; какое-то отношение к врачу должно сложиться, и оно в большинстве случаев переносилось из инфантильных отношений. В действительности же на меня было перенесено принципиальное отвержение мужчин, которое овладело ею с момента разочарования в отце. Ожесточение против мужчин может, как правило, легко быть удовлетворено на враче, ему не обязательно выражаться в бурном проявлении чувств, оно выражает себя просто-напросто в срыве всех его усилий по излечению и в цеплянии за болезнь. Из опыта я знал, как сложно подвести анализируемого к пониманию именно этой молчаливой симптоматики и сделать осознанной эту латентную, чрезмерную враждебность без угрозы сорвать курс лечения. Итак, как только мною была осознана установка девушки относительно отца, я прекратил лечение и присоветовал продолжить попытку терапии, если и надеяться на нее, у какой-нибудь врачихи. Тем временем девица пообещала отцу отказаться по меньшей мере от общения с дамой, но не знаю, последовала ли моему совету, мотивы которого были весьма прозрачны.

Единственный раз в ходе этого анализа случилось нечто такое, что я мог толковать как позитивное перенесение, как чрезвычайно ослабленное возрождение изначальной пылкой влюбленности в отца. Да и это проявление не было свободно от примеси какого-то другого мотива, однако я упоминаю о нем, потому что оно направляет вопрос по другому руслу интересной проблемы психоаналитической техники. Как-то вскоре после начала лечебного курса девушка поведала о ряде снов, которые можно было, несмотря на их надлежащую искаженность и оформление на обычном языке сновидений, все же легко и надежно истолковать. Однако их выявленное в ходе толкования содержание оказалось необычным. Сновидения предугадывали излечение сексуального отклонения благодаря лечению, выражали ее радость по поводу открывшихся перед ней отныне жизненных перспектив, выступали в поддержку страстного желания полюбить мужчину и иметь детей, могли приветствоваться в качестве благоприятной готовности к желательной перемене. Противоречие с ее тогдашними воззрениями в состоянии бодрствования было разительным. Она не скрывала от меня, что если и подумывает о замужестве, то только ради освобождения от тирании отца и жизни согласно своим подлинным склонностям. С мужем, говорила девушка с некоторым пренебрежением, она уже вроде бы смирилась, да и, в конце концов, можно ведь, как показывает пример обожаемой дамы, в то же самое время иметь сексуальные отношения еще с одним мужчиной или с женщиной. Настороженный из-за какого-то едва заметного впечатления, я однажды заявил ей, что не верю этим снам, что они лживы или лицемерны и призваны обмануть меня, как она обычно обманывала отца. У меня были основания лишить этот вид сновидений упомянутого объяснения. Но все же я полагал, что в них, наряду с намерением ввести в заблуждение, заключалось стремление привлечь на свою сторону; это была, кроме всего прочего, еще и попытка гарантировать мою заинтересованность и хорошее мнение; быть может, чтобы позднее меня гораздо основательнее разочаровать.

Могу представить себе, что ссылка на существование такой лживости и податливости у сновидений вызовет у некоторых, называющих себя психоаналитиками, настоящую бурю бессильного возмущения: «Итак, лгать способно еще и бессознательное, реальное ядро нашей психики, то самое в нас, что гораздо ближе к Божественному, чем наше жалкое сознание! Как же в таком случае можно опираться на психоаналитические толкования и считать надежными наши знания?» Напротив, следует сказать, что признание лживых сновидений не звучит как потрясающая новость. Правда, я знаю, что потребность людей в мистике неискоренима и она беспрестанно пытается получить обратно область, отнятую у нее благодаря «Толкованию сновидений», но в случае, привлекшем наше внимание, дело обстоит достаточно просто. Сон – это не бессознательное, а форма, в которой идея, оставшаяся от предсознания или даже от сознания бодрствующего человека, смогла, благодаря преимуществам сновидческого состояния, воплотиться в образы сновидения. В этом случае идея получила поддержку со стороны насущных бессознательных желаний, при этом претерпела искажения в результате «работы сновидения», обусловленной действующими в бессознательном механизмами. Намерение нашей сновидицы ввести меня в заблуждение, как она, по обыкновению, поступала с отцом, происходило определенно из предсознательного, хотя она его даже смутно не осознавала; теперь она смогла его осуществить, поскольку оно установило связь с бессознательным порывом желания нравиться отцу (или его заместителю), и таким путем создала лживое сновидение. Оба этих намерения – обмануть отца и понравиться ему – происходят из одного и того же комплекса; первое возникло из вытеснения второго, которое позднее в результате работы сновидения было сведено к более раннему. Об обесценивании роли бессознательного, о сокрушении доверия к результатам психоанализа не может, таким образом, быть и речи.

Не хочу упустить удобный случай, а тут кстати приходит на ум еще и удивление по поводу того, что люди в состоянии проходить очень большой и важный отрезок любовной жизни, подчас даже не заметив этого, не подозревая, по крайней мере, об этом, или что они, даже если это осознают, весьма серьезно обманываются в его оценке. Это имеет место не только в условиях невроза, где мы убедились в существовании такого феномена, но, как кажется, он весьма обычен и при других обстоятельствах. В нашем случае у девушки формируется увлечение женщинами, которое поначалу воспринимается с некоторым раздражением, но едва ли всерьез; сама она, пожалуй, догадывалась, сколь сильно она от него зависит, но все же весьма слабо ощущала необычность сильной влюбленности до тех пор, пока после известной промашки не последовала очень преувеличенная реакция, которая всесторонне продемонстрировала, что дело приходится иметь со всепоглощающей страстью первозданной мощи. О предпосылках, необходимых для возникновения такой бури, девушка ровным счетом и не подозревала. Иной раз на девушек или на женщин нападает тяжелая депрессия, а на вопрос о причинах их состояния они отвечают, что, видимо, они чувствовали интерес к определенному лицу, но он не зашел у них слишком далеко и они очень скоро готовы с ним были покончить, после того как возникала необходимость от него отказаться. И все же этот, по видимости, очень легко переносимый отказ становился источником тяжелого психического расстройства. Или же приходилось иметь дело с мужчинами, которые позволяли себе легкие любовные связи с женщинами и лишь по дальнейшим последствиям вынуждены были признать, что страстно влюбились в предположительно пренебрегаемый объект. Удивляются также неожиданным последствиям, которые может вызывать искусственное прерывание беременности, умерщвление плода, на что решались без сожаления и сомнения. Таким образом, приходится признать правоту писателей, которые с увлечением описывают людей, которые любят, не зная об этом, или людей, которые не уверены, любят они или ненавидят. Нам представляется, что именно сведения, которыми сознание располагает о нашей любовной жизни, особенно легко могут оказаться неполными, зиять пробелами или быть фальсифицированными. При этих рассуждениях я, естественно, не забывал вычесть некоторую долю впоследствии забытого.

4

Теперь вернусь к недавно прерванному обсуждению нашего случая. Мы добились некоего общего взгляда на силы, которые переместили либидо девушки с нормальной эдиповой ориентации на гомосексуальную, и на психические пути, по которым это происходило. Среди них особняком стоит впечатление от рождения младшего брата, а благодаря этому нам удается отнести это событие к случаям, позднее вызвавшим инверсию.

Только тут мы обращаем внимание на ситуацию, которая встречалась нам во многих других примерах психоаналитического объяснения психических процессов. Пока мы прослеживаем ход развития от его конечного результата в обратном направлении, перед нами предстает непрерывная цепь событий, и мы считаем нашу точку зрения вполне удовлетворительной, возможно даже исчерпывающей. Но если мы выберем другой путь – отправимся от обнаруженных психоанализом предпосылок и попытаемся проследить продвижение вплоть до окончательного результата, то наше впечатление от необходимой и никаким другим способом не определимой цепи событий полностью рушится. Мы сразу же замечаем, что она может выглядеть совершенно иначе, и этот иной путь мы вроде бы могли также хорошо понять и объяснить. То есть синтез не так эффективен, как анализ; другими словами, мы не в состоянии на основе знания предпосылок предсказать суть конечного результата.