Текст книги "Тотем и табу. «Я» и «Оно»"

Характер и анальная эротика

Среди людей, которых пытаются лечить, используя достижения психоанализа, довольно часто встречается, скажем так, типаж, которого отличает соединение определенных черт характера, и в то же время он привлекает к себе внимание отправлением в детстве известной физиологической функции и деятельностью исполняющего ее органа. Пока я еще не могу сказать, какие конкретные стимулы вызвали у меня впечатление, что существует органическая связь их характера с функционированием этого органа, но могу заверить, что мои теоретические предпочтения не участвовали в его формировании.

С накоплением опыта убеждение в наличии такой связи усилилось у меня настолько, что я отважусь изложить его публично.

Люди, которых я намерен описать, выделяются тем, что регулярно демонстрируют соединение трех качеств: они на редкость аккуратны, бережливы и упрямы. Каждое из этих слов включает в себя, по сути, маленькую группу или ряд родственных черт характера. Аккуратность подразумевает как физическую чистоплотность, так и добросовестность и надежность в соблюдении мелких обязательств; противоположным ей были бы «неаккуратный», «небрежный». Бережливость может быть, видимо, доведена до скупости, упрямство перерастать в самодурство, к которому легко подсоединяются склонность впадать в ярость и мстительность. Два последних качества – бережливость и упрямство – связаны друг с другом прочнее, чем с первым («быть аккуратным»), они являются также наиболее устойчивой частью комплекса в целом, ведь мне кажется неоспоримым, что все три черты составляют каким-то образом единое целое.

На основе младенческого периода жизни этих людей легко установить, что им потребовалось сравнительно долгое время, пока они не стали хозяевами детского incontinentes alvi, и что их вполне можно упрекнуть за отдельные сбои в отправлении упомянутой функции и в последующий период детства. Видимо, они принадлежат к числу тех грудных младенцев, которые отказываются опорожнять кишечник, когда их сажают на горшок, поскольку попутно извлекают из дефекации некоторое количество сопутствующего удовольствия[98]98
  См.: Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie (Три очерка теории сексуальности). 1905. S. 41.


[Закрыть]. Ведь позднее они рассказывают, что задержка стула доставляла им радость еще несколько следующих лет, и вспоминают, правда, раньше и легче в отношении братьев и сестер, чем самих себя, о разного рода неподобающих манипуляциях с выделенным калом. На основании подобных признаков можно сделать вывод о чрезмерном усилении эрогенной зоны анального отверстия в соответствующей организации сексуальности. Но так как после окончания детства у таких людей уже не удается обнаружить подобных слабостей и странностей, то мы обязаны предположить, что в процессе развития анальная зона утратила свою эрогенную значимость, а затем допустить, что постоянство упомянутой триады качеств в характере подобных людей следует связывать с угасанием анальной эротики.

Я знаю, что никто не рискнет поверить в реальное положение дел, пока оно кажется ему непонятным, пока не представлены хоть какие-то зачатки объяснения. По меньшей мере, основные компоненты такового мы можем теперь лучше уразуметь с помощью предположений, изложенных в 1905 году в «Трех очерках теории сексуальности». Там я попытался показать, что сексуальное влечение человека сложно организовано, возникает из сложения многочисленных компонентов и элементарных влечений. Существенные взносы в «сексуальное возбуждение» делают периферийные аффективные состояния некоторых непохожих на другие частей тела (гениталии, рот, задний проход, мочеиспускательное отверстие), которые заслуживают названия «эрогенные зоны». Однако поступающий из этих мест поток возбуждения воспринимают не все и в отдельные периоды жизни у них несхожая судьба. Говоря в целом, только часть их идет на счет половой жизни; другая часть отклоняется от сексуальных целей и используется для решения иных задач – процесс, который получил название «сублимация». В период детства, названный латентным периодом сексуальности, от конца пятого года вплоть до первых проявлений половой зрелости (около одиннадцати лет) в психике создаются, в том числе и за счет этих, поступающих из эрогенных зон возбуждений, противодействующие системы, контрсистемы, вроде стыдливости, отвращения и морали, которые, словно плотины, противостоят дальнейшей деятельности сексуального влечения. Так как теперь анальная эротика относится к тем компонентам влечения, которые в ходе развития и в духе нашего нынешнего культурного воспитания становятся неприемлемыми для использования в сексуальных целях, то так и хочется признать в очень часто встречающихся у бывших аналоэротиков чертах характера – в аккуратности, бережливости и упрямстве – непосредственные и наиболее устойчивые результаты сублимации анальной эротики[99]99
  Так как именно наблюдения за анальной эротикой грудничка в «Трех очерках теории сексуальности» вызвали у неподготовленных читателей особое возмущение, то позволю себе привести здесь соображения, которыми я обязан одному очень интеллигентному пациенту: «Один знакомый, который прочитал статьи по теории сексуальности, заговорил о книге, с которой он полностью согласен. Только единственное место в ней – хотя он и его смысл, естественно, одобряет и понимает – показалось ему настолько преувеличенным и комичным, что он перестал читать и четверть часа смеялся по его поводу. Это место звучит так: „Одним из лучших предвестников будущего резкого отличия от других детей или невротичности становится решительный отказ грудного младенца опорожнять кишечник, когда его сажают на горшок, то есть когда этого желает воспитатель, он же зарезервировал решение этого за самим собой. Естественно, что ребенок не придает при этом значения возможности испачкать свою колыбель; его волнует только наличие препон для получения удовольствия от дефекации“. Образ этого восседающего на горшке младенца, который размышляет, должен ли он мириться с подобным ограничением его личной свободы, а кроме того, озабоченного тем, чтобы ему не помешали наслаждаться этим процессом, чрезвычайно развеселил этого читателя». Спустя примерно двадцать минут мой знакомый за полдником вдруг совершенно неожиданно продолжает: «Знаешь, тут мне, между прочим, при виде какао пришла в голову мысль, постоянно одолевавшая меня в детстве. Не раз я воображал себя производителем какао, фабрикантом Ван Хоутеном (он произнес „Ван Хаутеном“) и обладателем замечательной тайны его изготовления, так что теперь все люди стараются вырвать у меня этот способный осчастливить мир секрет, который я тщательно храню. Почему мне в голову пришел именно Ван Хоутен, не знаю? Верно, мне больше всех прочих нравилась его реклама. Посмеявшись и еще не связывая с этим никакой, собственно говоря, глубокой задумки, я подумал: „Когда же его лупила мать? = Wann haut’n die Mutter?“ (Игра слов: Van Houten = van Hauten – wann haut’n + die Mutter. – Примеч. перев.) Лишь некоторое время спустя я понял, что мой каламбур заключает в себе фактически разгадку всего этого внезапно всплывшего детского воспоминания, интерпретированного мной как блестящий пример маскирующей фантазии, которая, сохранив реальное событие (процесс приема пищи), на основе фонетической ассоциации („Какао“, „Wann haut’n“) успокоила чувство вины с помощью полной переоценки всего всплывшего в памяти. (Переместившись с задней части тела на переднюю, выделение пищи превращается в ее прием, что вызывает стыд и требует маскирующего покрова в виде тайны, способной осчастливить мир.) Меня заинтересовало, как в этом случае в целях защиты, принявшей смягченную форму внешнего несогласия, упомянутое лицо непроизвольно извлекло спустя каких-то полчаса из глубины своего бессознательного это очень убедительное доказательство».


[Закрыть].

Внутренняя необходимость этой взаимосвязи не является, конечно же, для меня очевидной, но я в состоянии кое-что прибавить, что можно оценить как помощь в ее понимании. Чистоплотность, склонность к порядку, надежность вполне производят впечатление психических образований, направленных против интереса к нечистому, вызывающему беспокойство, не принадлежащему к телу («Dirt is matter in the wrong place»). Установление связи упрямства с дефекацией представляется нелегкой задачей, однако можно вспомнить о том, что уже грудничок может вести себя при ссаживании с горшка своенравно и что болезненное раздражение кожи ягодиц, связанной с эрогенной зоной заднего прохода, служит делу воспитания, подрывая упрямство ребенка, делая его покладистым. Для выражения презрения и грубой издевки у нас все еще, как и в давние времена, используется приглашение поцеловать задницу, то есть за ним, собственно говоря, скрыта подвергшаяся вытеснению нежность. Обнажение ягодиц представляет собой ослабленное преобразование этого устного приглашения в жест. В гётевском «Гётце фон Берлихингене» и то и другое (и слова, и жест) находится в наиболее подходящем для выражения презрения месте.

Самыми многочисленными представляются связи, установившиеся между, казалось бы, совсем несовместимыми комплексами тяги к деньгам и к дефекации. Любому врачу, практикующему психоанализ, хорошо, видимо, известно, что благодаря его применению у невротика удается устранить самые стойкие и продолжительные, так называемые хронические запоры. Удивление по этому поводу умаляет воспоминание, что эта функция организма оказалась податливой и к гипнотическому внушению. Однако в ходе психоанализа такое воздействие достигается только тогда, когда затронут комплекс тяги к деньгам заболевшего, а аналитик побуждает его осознать этот комплекс со всеми его ответвлениями. Можно подумать, что невроз следует при этом всего лишь намеку обычного словоупотребления, где лицо, слишком осторожно тратящее деньги, называют «презренным» или «скаредным» (англ. filthy – непристойный). Только это было бы слишком поверхностной оценкой. По правде говоря, везде, где доминировал или сохранился архаический способ мышления (в древних культурах, в мифах, сказках, суевериях, в бессознательном мышлении, в сновидениях и неврозах), деньги оказываются в тесной связи с нечистотами. Известно, что золото, которое черт дарит своим любовницам, превращается после его ухода в кал, а сам он является, определенно, не чем иным, как персонификацией вытесненной в бессознательное половой жизни[100]100
  Сравните истерическую одержимость и эпидемии, когда людьми овладевают демоны.


[Закрыть]. Кроме того, известно суеверие, которое соединяет поиск кладов и дефекацию, и каждому знакóм облик существа, испражняющегося золотыми дукатами. Более того, уже в древневавилонском вероучении золото является калом преисподней, mammon = ilu mannum[101]101
  Jeremias. Das Alte Testament in Lichte der alten Orients (Ветхий Завет через призму Древнего Востока). 1906. S. 216; Babilonisches im Neuen Testament (Вавилон в Новом Завете). 1906. S. 96. «Mamon (Mammon) – это вавилонский man-man, прозвище Нергалса, бога подземного мира. Согласно восточному мифу, который был преобразован в легенды и сказки, золото – это нечистоты преисподней». См.: Monotheistische Strömungen innerhalb der babilonischen Religions (Монотеистические течения внутри вавилонской религии). S. 16. Anm. 1.


[Закрыть]. То есть когда невроз следует за обычным употреблением слов, то в этом и в других случаях он воспринимает слова в их первоначальном, полновесном смысле, а видимо, там, где представляет слово образно, воспроизводит, как правило, всего лишь его устаревшее значение.

Возможно, что контраст между самым ценным из известного человеку и наименее ценным, что он выделяет из себя в виде отходов (refuse), и привел к этой условной идентификации золота и кала.

Пожалуй, в невротическом мышлении на помощь такому приравниванию приходит еще одно обстоятельство: первоначально эротический интерес к дефекации обречен, как мы уже знаем, на угасание в более зрелые годы; тогда-то и появляется тяга к деньгам в качестве нового устремления, еще отсутствующего в детстве. Благодаря этому облегчается переориентация более раннего стремления, обреченного утратить свою цель, на решение новой, только что появившейся задачи.

Если в основе связи, о которой здесь идет речь, между анальной эротикой и упомянутой триадой черт характера лежит что-то реальное, то вряд ли следует ожидать какого-то особого проявления «анального характера» у лиц, которые сохранили эрогенность анальной зоны до достижения зрелости, как, например, некоторые гомосексуалы. Если я не слишком заблуждаюсь, то наблюдение обычно хорошо согласуется с таким выводом.

Вообще-то, нужно поразмыслить, не следует ли признать принадлежность и других видов характера к выходцам из определенных эрогенных зон. До настоящего времени мне стало известно только то, что невротики, страдающие недержанием мочи, отличаются непомерным, «жгучим» тщеславием. Что касается окончательного формирования характера из врожденных влечений, то для его объяснения вполне уместна формула: установившиеся черты характера являются либо неизмененным продолжением первичных влечений, их сублимацией, либо противодействующими им психическими образованиями.

О женской сексуальности

1

В фазе нормального эдипова комплекса мы видим перед собой ребенка, нежно привязанного к родителю противоположного пола, тогда как в отношении родителя одного с ним пола преобладает враждебность. Нам не составит труда выявить истоки такой позиции у мальчика. Мать была первым объектом его любви, она им и остается; вслед за усилением его склонности любить и более глубоким пониманием отношений между отцом и матерью первый обязательно становится для него соперником. Иначе обстоит дело с маленькой девочкой. Ведь и ее первым объектом любви была мать, как же она находит дорогу к отцу? Как, когда и почему девочка отдаляется от матери? Уже очень давно мы поняли, что развитие женской сексуальности осложняет необходимость оставить поначалу доминирующую генитальную зону – клитор – ради новой – вагины. В этом отдалении нами отмечено второе, сходное с первым изменение: замена изначального объекта любви – матери – на отца, что весьма характерно и знаменательно для развития женщины. Каким образом две эти перемены связаны друг с другом, мы пока не в состоянии понять.

Как известно, женщины с сильной привязанностью к отцу встречаются часто, но им вовсе не обязательно быть невротичными. Мне довелось наблюдать таких женщин, о которых я здесь пишу и которые подвигли меня к определенному пониманию женской сексуальности. При этом мне бросились в глаза прежде всего два факта. Первый таков: там, где установилась особенно интенсивная привязанность к отцу, до этого существовала, как свидетельствует психоанализ, фаза равной по силе и пылкости привязанности только к матери. Следующая фаза, вплоть до смены объекта любовной жизни, едва ли добавила какое-то новое устремление. Первичное отношение к матери было сработано очень богато и разнообразно.

Второй факт свидетельствует, что и продолжительность такой привязанности к матери была сильно недооценена. Во многих случаях она доходила до четвертого, а в некоторых – до пятого года жизни, то есть захватывала весьма значительную часть раннего расцвета сексуальности. Более того, допустима возможность, что известное количество лиц женского пола консервирует первоначальную привязанность к матери и никогда по-настоящему не проявляет интереса к мужчинам.

Доэдиповская фаза женщины приобретает тем самым значение, которое мы до сих пор ей не придавали.

Поскольку она открыта для разного рода фиксаций и вытеснений, к которым мы сводим возникновение неврозов, то кажется, что пора отказаться от универсальности тезиса: эдипов комплекс является ядром невроза. Впрочем, тот, кто чувствует сопротивление против такого исправления, не обязан его производить. С одной стороны, эдипову комплексу можно придать более широкий смысл, чтобы он охватывал все отношения ребенка с обоими родителями, с другой – принять во внимание новые сведения, утверждающие, что женщина достигает нормальной позитивной эдиповой ситуации лишь после того, как преодолела доминировавший до этого негативный комплекс. Действительно, во время фазы Эдипа отец является для девочки всего лишь досадным соперником, хотя враждебность по отношению к нему никогда не достигает уровня, свойственного мальчику. Ведь все надежды на полный параллелизм мужского и женского сексуального развития мы давно оставили.

Проникновение в доэдиповское прошлое девочки производит впечатление сюрприза, подобно тому как в другой области нас впечатлило открытие за греческой культурой – культуры крито-микенской.

Все в границах этой первой привязанности к матери кажется мне столь труднодоступным для психоаналитического понимания, столь давним, столь туманным, вряд ли воскрешаемым, словно его подвергли особенно безжалостному вытеснению. Но вполне возможно, что такое впечатление возникает по той причине, что женщины в ходе моего анализа могли фиксироваться на той самой привязанности к отцу, от которой спасались бегством в упомянутом выше прошлом. В самом деле кажется, что психоаналитики женского пола, скажем Джеанна Лампл де Гроот или Хелена Дойч, могли легче и четче уловить такое положение дел, потому что при их авторитете на помощь им приходило перенесение, поскольку они представились подходящими заместительницами матери. А поскольку я не склонен в деталях рассматривать отдельные случаи, ограничусь сообщением самых общих выводов и приведу только несколько примеров моих новых представлений. Среди них утверждение, что фаза привязанности к матери предположительно особенно тесно связана с этиологией истерии, так что не следует удивляться, когда думают, что и эта фаза, и невроз относятся к специфическим характеристикам женственности, а кроме того, в этой зависимости от матери содержится зародыш более поздней паранойи женщины[102]102
  В известном случае, описанном Рут Мак-Брунсвик (Die Analyse einer Eifersuchtswahnes (Анализ одной мании ревности) // Int. Zeitschrift für Psychoanalyse. 1928. XIV), заболевание прямо вытекает из доэдиповской фиксации (на сестре).


[Закрыть]. Ибо она принимает форму вызывающего удивление, но постоянно встречающегося страха быть убитой (съеденной?) матерью во имя обретения здоровья. Напрашивается предположение, что подобный страх ответствен за враждебность, складывающуюся у ребенка к матери в результате неоднократных воспитательных и гигиенических ограничений, и что в раннем детстве механизм проекции благоприятствует упорядочиванию психики.

2

Я представил оба факта, которые вновь удивили меня тем, что сильная зависимость женщины от отца – всего лишь преемница столь же сильной привязанности к матери и что эта более ранняя фаза сохранилась на неожиданно долгий промежуток времени. Теперь я намерен вернуться, чтобы включить эти выводы в ставшую нам известной картину женского сексуального развития, не избегая при этом повторений. Продолжение сравнения с положением дел у мужчин может быть только полезным для нашего описания.

Прежде всего несомненно, что обнаруженная среди человеческих задатков бисексуальность проявляется у женщины гораздо нагляднее, чем у мужчины. Ведь у того только одна ведущая половая зона – половой орган, тогда как у женщины их две: специфически женская вагина и аналогичный мужскому органу клитор. Нам представляется убедительным предположение, что на протяжении ряда лет вагина как бы не существует, поскольку обретает чувствительность только с наступлением половой зрелости. Правда, в последнее время множатся голоса наблюдателей, перемещающих вагинальные ощущения и в эти ранние годы. И все же самое существенное из того, что происходит с генитальностью в детстве у женщины, следует связывать с клитором. Ее половая жизнь делится обычно на две фазы, из которых у первой – маскулинная природа, лишь вторая – специфически женская. Таким образом, именно в развитии женщин имеет место переход от одной фазы к другой, чему у мужчины нет аналога. Дополнительные сложности возникают из-за того, что функция напоминающего мужской член клитора развивается в ходе последующей женской половой жизни очень переменчивым и явно воспринимаемым как неудовлетворительный способом. Просто мы не знаем, как эти особенности женщины сложились биологически, еще труднее нам объяснить их с телеологической точки зрения.

Параллельно этому первому крупному различию полов вызревает второе – пути отыскания объекта любви. У мужчины мать становится обычно первым таким объектом под влиянием того, что она обеспечивает ребенка питанием и уходом за телом, и остается таковой, пока ее не заменяет кто-то похожий на нее по сути или в чем-то ее дополняющий. Так же дело обстоит у женщины. Ведь исходные условия выбора объекта одинаковы у всех детей. Но в конце развития девочки отец или мать должны стать объектом новой любви, то есть половым переменам в женщине должна соответствовать смена пола объекта ее любви. Тут-то в качестве новых исследовательских задач возникают вопросы: по каким путям осуществляется эта смена, насколько существенно или частично она реализуется, какие варианты возможны при таком развитии?

Теперь мы также поняли, что дальнейшее различие полов касается ситуации с эдиповым комплексом. По этому поводу у нас складывается впечатление, что наши суждения об этом комплексе, строго говоря, относятся только к детям мужского пола, и мы вправе отвергнуть термин «комплекс Электры», который введен, чтобы подчеркнуть сходство поведения двух полов. Судьбоносная связь одновременных любви к одному и ненависти к другому родителю, вызванной соперничеством, складывается только у ребенка мужского пола. Затем он обнаруживает возможность кастрации, что вызвано видом женских гениталий и что вынуждает его к преобразованию эдипова комплекса, а это влечет за собой учреждение «Сверх-Я» и тем самым приводит в действие все процессы, имеющие целью включить одиночку в культурное сообщество.

После перевода во внутренний план отцовской власти в виде «Сверх-Я» нужно решить следующую задачу – отделить последнее от лиц, которые с самого начала присутствовали в психике ребенка. Именно на этом примечательном пути развития нарциссический интерес к половому органу, заинтересованность в сохранении пениса оборачивается ограничением детской сексуальности.

Под влиянием комплекса кастрации у мужчины сохраняется еще и некоторая доля пренебрежения к женщине, воспринимаемой в качестве кастрированной. На этой почве в крайних случаях задержки выбора объекта и при содействии биологических факторов развивается законченная гомосексуальность. Совсем иначе действует комплекс кастрации у женщины. Последняя признает факт своей кастрации, а тем самым еще и превосходство мужчины и собственную неполноценность, но она же противится такому незавидному положению дел. Из такой противоречивой установки проистекают три направления развития. Первый ведет к отказу от сексуальности в целом. Маленькая женщина, напуганная сравнением себя с мальчиком, становится недовольной своим клитором, отказывается от манипуляций с ним, а тем самым от сексуальности вообще, как и от доброй части своего сходства с мальчиками в других областях. Второе направление упорно продолжает самоутверждать это сомнительное сходство; надежда когда-нибудь получить пенис прочно сохраняется вплоть до удивительно поздних времен, приобретает характер цели жизни, а мечта, несмотря ни на что, стать мужчиной остается зачастую определяющей на долгие времена. И этот «комплекс мужественности» может вылиться в явно гомосексуальный выбор объекта. Лишь третий, весьма окольный путь развития завершается нормальным и окончательным формированием женственности, которая принимает отца в качестве объекта любви и таким образом обретает женскую форму эдипова комплекса. То есть эдипов комплекс у женщины является конечным итогом более длительного развития, он не рушится под влиянием комплекса кастрации, а создается им, он избегает проявлений сильной враждебности, которая действует на него разрушающе у мужчины; более того, чаще всего он вообще оказывается у женщины непреодоленным. Поэтому-то и культурные последствия его уничтожения оказываются менее значительными и чреватыми последствиями. Скорее всего, не ошибутся те, кто утверждает, что именно это различие в связи комплексов Эдипа и кастрации формирует характер женщины как социального существа[103]103
  Можно предвидеть, что сторонники феминизма среди мужчин, как и наши психоаналитики-женщины, не согласятся с этими высказываниями. Они вряд ли вправе возразить, что такая концепция возникает из «комплекса маскулинности» мужчин и призвана служить теоретическому оправданию врожденной склонности к принижению и подавлению женщины. Однако такая психоаналитическая по форме аргументация напоминает в этом случае, как зачастую и в похожих, о «палке о двух концах» Достоевского. Со своей стороны противники феминизма сочтут само собой разумеющимся, что пол не позволяет женщине принять то, что кажется противоречащим горячо желаемому равенству с мужчиной. Использование психоанализа ради победы в таком соревновании явно не приводит к окончательному решению.


[Закрыть].

Фазу привязанности только к матери можно назвать предэдиповой, отводя ей у женщины тем самым гораздо большую роль, чем она играет у мужчин. Многие проявления половой жизни женщины, которые раньше были не вполне понятны, полностью объяснимы с ее помощью. Мы, например, давным-давно заметили, что многие женщины, выбиравшие мужа по прототипу отца или поместившие его на отцовское место, тем не менее повторяли в браке с ним свое плохое отношение к матери. Супруг должен был вроде бы унаследовать отношение жены к отцу, а в действительности наследует ее отношение к матери. Это легко понять как явный случай регрессии. Такое отношение первично, над ним была надстроена привязанность к отцу, а теперь в супружестве первое всплыло из состояния вытеснения. Более того, перенос эмоциональной привязанности с матери на отца в качестве объекта любви образовал главное содержание ведущего к женственности развития.

Если об очень многих женщинах у нас складывается впечатление, что их зрелые годы заполнены борьбой с супругом, подобно тому как юность протекала в борьбе с матерью, то в свете ранее высказанных замечаний мы придем к выводу, что их враждебная установка относительно матери не является следствием соперничества, продиктованного эдиповым комплексом, а возникла в ходе предшествующей стадии, а в эдиповой ситуации только была усилена и использована. Следовательно, это прямо подтверждается и психоаналитическим исследованием. Наш интерес следует обратить к механизмам, которые включились в действие при отказе от столь горячо и безоговорочно любимого объекта – матери. Мы готовы обнаружить не один, а целый ряд факторов, которые, действуя совместно, приводят к сходным конечным результатам.

Среди них выделяются несколько, которые, невзирая на обстоятельства, обусловили инфантильную сексуальность вообще, то есть равным образом действуют и в любовных чувствах мальчика. В первую очередь назовем здесь ревность к другим лицам, к братьям и сестрам – к соперникам, среди которых располагается и отец. Детская любовь безоглядна, безраздельна, не довольствуется долевым участием. Но второй особенностью является то, что, собственно говоря, эта любовь в то же время не имеет цели, не способна доставить полное удовлетворение и поэтому обречена, по сути, обернуться разочарованием и уступить место враждебной установке. В более поздний период жизни отсутствие завершающего удовлетворения будет способствовать другому исходу. Как и при чувствах любви с недостижимой целью, это обстоятельство может гарантировать нерушимую устойчивость ориентации либидо, но под давлением процессов развития неизбежно происходит так, что либидо покидает неудовлетворяющую позицию ради поисков новой.

Другой, гораздо более специфический мотив отдаления от матери следует из действия комплекса кастрации на лишенное пениса создание. Однажды маленькая девочка открывает свою биологическую неполноценность – разумеется, раньше и легче, когда у нее есть братья или в ее окружении есть другие мальчики. Мы уже узнали, как три направления развития отличаются при этом одно от другого: а) общей ориентацией сексуальной жизни; б) упорным и чрезмерным подчеркиванием мужественности; в) изготовкой к формированию женственности. Здесь более точно установить время и типичные способы протекания не так легко. Уже время обнаружения кастрации переменчиво, некоторые другие обстоятельства кажутся непостоянными и зависящими от случая. Учитываются обстоятельства действий ребенка с фаллосом, а также раскрыли их или нет и насколько тяжело переживает ребенок их открытие.

Возможность самой манипулировать с клитором, онанировать его маленькая девочка обнаруживает чаще всего спонтанно, определенно в первый раз без всякой помощи фантазии. Влияние ухода за телом на ее пробуждение обращает на себя внимание благодаря весьма частым фантазиям, делающим соблазнительницами мать, кормилицу или няню. Остается нерешенным, встречается ли онанизм у девочек реже и поначалу в менее интенсивной форме, чем онанизм мальчиков; пожалуй, это вполне возможно. Довольно часто имеет место и реальное совращение, оно исходит либо от других детей, либо от опекунов, желающих ребенка успокоить, уложить спать или сделать зависимым от себя. Там, где совершается совращение, оно непременно нарушает естественный ход развития; зачастую оставляет после себя далекоидущие и долговременные последствия.

Запрещение мастурбации, как мы знаем, становится причиной отказа от нее, а также возмущения против наложившего его лица, то есть матери или ее заместительницы, которая позже непременно с ней сольется. Непреклонная борьба за сохранение мастурбации открывает, видимо, дорогу к мужскому характеру. Там же, где ребенку не удается подавить склонность к онанизму, действие вроде бы бессильного запрета сказывается в его более позднем устремлении освободиться любыми путями от внушающего ему отвращение удовлетворения. Выбор объекта любви зрелой девушкой может еще находиться под влиянием этого еще сохранившегося намерения. Озлобление из-за ограничения свободы сексуальной деятельности играет значительную роль в отдалении от матери. Тот же самый мотив вновь включится в действие и после наступления половой зрелости, когда мать осознает свою обязанность оберегать целомудрие дочери. Мы, естественно, не забудем о том, что сходным образом мать противится мастурбации мальчика, создавая тем самым у него сильный мотив для возмущения.

Если под влиянием вида мужских гениталий маленькая девочка узнает о собственном изъяне, то она принимает нежелательный запрет не без колебаний и не без противления. Как мы уже поняли, у нее прочно закрепляется надежда когда-нибудь получить подобный же половой орган, и желание этого надолго переживает надежду. В любом случае ребенок считает кастрацию в первую очередь исключительно личным несчастьем, лишь позже распространяя ее и на некоторых других детей, и в конце концов на отдельных взрослых. С пониманием всеобщности такой негативной особенности значительно обесценивается женственность, а значит, и мать.

Пожалуй, вполне допустимо, что приведенное описание того, как маленькая девочка реагирует на впечатление от кастрации и запрет онанизма, вызовет у читателя смешанное и противоречивое чувство. В этом не совсем виновен автор. На самом деле устраивающее всех описание едва ли возможно. У разных индивидов можно обнаружить самые разные реакции, у одного и того же индивида друг подле друга сосуществуют противоположные установки. С первым решительным вторжением запрета завязывается конфликт, который отныне будет сопровождать развитие сексуальной функции. Это также заметно осложняет понимание того, что требует очень больших трудов, – отличить психические процессы этой первой стадии от последующих, которые ее маскируют, искажая воспоминания о ней. Так, например, спустя какое-то время факт кастрации воспринимают как наказание за онанистическую деятельность, но ее осуществление могут возлагать на отца, тогда как ни того ни другого представления поначалу не было. Да и мальчик постоянно опасается кастрации именно со стороны отца, хотя и в его случае сама угроза в большинстве случаев исходит от матери.

Может случиться и так, что в конце первой фазы привязанности к матери у девочки возникает сильнейшее желание упрекнуть ее в том, что она не снабдила ее настоящим половым органом, то есть родила ребенка женщиной. Не без удивления воспринимают другой упрек, который чуть меньше распространен: мать давала ребенку слишком мало молока, кормила его недостаточно долго. Такое мнение встречается в условиях нашей культуры довольно часто, но вовсе не так часто, как это следует из предположения. Напротив, кажется, словно это обвинение выражает общее недовольство детей, которых в моногамной культуре отнимают от материнской груди в шесть-девять месяцев, тогда как первобытные матери посвящали себя своему ребенку от двух до трех лет, так что наши дети остались как бы недокормленными, поскольку они никогда не сосут материнскую грудь достаточно долго. Но я не уверен, что мы не натолкнулись бы на сходные жалобы при психоанализе детей, которых кормили грудью так же долго, как детей первобытных людей. Насколько же алчно детское либидо! Рассмотрим весь ряд мотивов отдаления от матери, обнаруженных психоанализом: именно она отказалась наделить девочку уникальным настоящим половым органом; это она недостаточно ее кормила, принуждала делить материнскую любовь с другими, никогда не исполняла все надежды на любовь, и, наконец, она сначала пробудила, а затем запретила самочинную половую деятельность. Даже все это вместе покажется недостаточным для оправдания конечной враждебности к матери. Одни из них являются неизбежным следствием природы детской сексуальности, другие выделились из позднее сформировавшихся рационализаций, оставшейся непонятной смены чувств. Видимо, раньше привязанность к матери должна погибнуть именно потому, что является самой первой и весьма мощной, подобной той, которую так часто можно наблюдать в первом, ставшем итогом сильнейшей влюбленности браке молодой женщины. И в том и в другом случаях ориентация на любовь как бы разбивалась о неизбежные разочарования и о груду поводов к агрессии. Второй брак складывается, как правило, гораздо удачнее.

Мы не можем заходить так далеко, чтобы утверждать: амбивалентная направленность чувств является универсально действующим психологическим законом, так что вообще невозможно чувствовать огромную любовь к кому-то, без того чтобы к ней не примешивалась, видимо, того же размера ненависть, или наоборот. Несомненно, нормальным и зрелым людям удается отделить обе установки друг от друга, без необходимости ненавидеть объект своей любви и любить своего врага. Очевидно, что на первой стадии любовной жизни амбивалентность реальна. У многих людей это архаическое свойство сохраняется всю жизнь; для невротиков же, страдающих навязчивостью, характерно, что в их отношении к объекту любовь и ненависть сохраняют равновесие друг с другом. Да и относительно первобытных людей мы вправе говорить о преобладании амбивалентности. Итак, интенсивная привязанность маленькой девочки к матери должна быть весьма амбивалентной, и в случае содействия других факторов именно с ее помощью она подвигается к отдалению от нее, а значит, опять-таки благодаря универсальной особенности инфантильной сексуальности.