Текст книги "Тотем и табу. «Я» и «Оно»"

Такая попытка обобщения сразу же вызывает вопрос: как это соотнести с мальчиками, с их бесспорно сохраняющейся и уж точно не менее интенсивной привязанностью к матери? Так же быстро готов и ответ: потому что им удается покончить со своей амбивалентностью в отношении нее, благодаря чему все свои враждебные чувства они сосредоточивают на отце. Но, во-первых, нельзя это предполагать, покуда обстоятельно не изучена предэдипова стадия мальчиков, и, во-вторых, следует, вероятнее всего, вообще из осторожности признать, что процессы, с которыми мы только что познакомились, еще недостаточно хорошо изучены.

3

Очередной вопрос гласит: чего желает маленькая девочка от матери? Какова ее сексуальная цель в период безраздельной привязанности к ней? Ответ, следующий из психоаналитического материала, вполне соответствует нашим ожиданиям. Сексуальные цели девочки относительно матери бывают как активной, так и пассивной природы и определяются фазой либидо, которую проходит ребенок. Соотношение активности и пассивности заслуживает здесь нашего особого внимания. Можно без труда наблюдать, что в любой области душевных переживаний, не только в сфере сексуальности, выглядящее пассивным впечатление вызывает у ребенка стремление к активной реакции. Он пытается сам сделать то, что было проделано только что или в данный момент с ним. Это – та часть работы по овладению внешним миром, которая выпала на его долю и которая способна даже привести к тому, что он озаботится повторением таких впечатлений, которые из-за их мучительного содержания он имел вроде бы основания избегать. Даже детская игра ставится на службу этому намерению дополнить пассивное переживание активным действием и в то же время тем самым ликвидировать его. Если доктор раскрыл рот сопротивляющегося ребенка, чтобы заглянуть ему в горло, то после его ухода ребенок играет роль доктора и повторяет насильственную процедуру на меньших братишках и сестренках, которые столь же беспомощны по отношению к нему, как он сам был по отношению к доктору. Протест против пассивности и предпочтение активных ролей при этом очевидны. Не всем детям этот переход от пассивности к активности удается одинаково регулярно и решительно, у некоторых он может не наступать. Исходя из такого поведения, можно сделать вывод об относительной силе мужественности и женственности, которую ребенок проявит в своей сексуальности.

Первые сексуальные или сексуально окрашенные переживания ребенка относительно матери, разумеется, пассивной природы. Она кормит его грудью, предлагает пищу, содержит в чистоте, одевает и приучает к отправлению нужды. Часть либидо ребенка закрепляется за этими операциями и пользуется связанными с ними удовольствиями, другая часть испытует себя в своем переходе к активности. Что касается материнской груди, то начальное кормление сменяется активным сосанием. В других отношениях ребенок довольствуется или независимостью, что означает: он сам осуществляет то, что до этого совершали с ним, – или активным воспроизведением своих переживаний пассивности в игре, либо делает взаправду мать объектом, в отношении которого он выступает как деятельный субъект. Последнее, касающееся области реальной деятельности, казалось мне долгое время невероятным, пока опыт не опроверг все сомнения в нем.

Редко услышишь о том, что маленькая девочка хочет мыть, одевать мать или напомнить ей о необходимости сходить на горшок. Иногда, правда, она говорит: «Теперь мы будем играть – я буду матерью, а ты ребенком», но в большинстве случаев она реализует такие активные желания косвенным путем в игре, в которой изображает саму мать куклой-ребенком.

Предпочтение девочкой игры в куклы, в отличие от мальчика, принято рассматривать как признак рано пробудившейся женственности. Для этого есть основания, только не следует упускать из виду, что здесь проступает как раз активность женственности и что такая склонность – свидетельство, вероятнее всего, безраздельной привязанности девочки к матери при полном пренебрежении отцом в качестве объекта любви.

Столь нежданная сексуальная активность девочки по отношению к матери проявляется со временем в оральном, садистском и даже в конечном случае в генитальном устремлении, направленном на нее. О деталях говорить в этом случае удается только с трудом, ибо зачастую речь идет о смутных порывах влечений, которые ребенок не в состоянии психически воспринять за время, выпадающее им, и которые поэтому стали известны лишь благодаря последующей интерпретации, а затем в ходе психоанализа обрели четкую форму, которая изначально им, конечно же, не была свойственна. Подчас они предстают перед нами в виде перенесений на более поздние объекты из отцовского ряда, где они неуместны и ощутимо мешают своему толкованию. Агрессивные оральные и садистские желания обнаруживают себя в той форме, к которой их принудило преждевременное вытеснение в виде страха быть убитым матерью, который, в свою очередь, если он осознается, оправдывает желание ее смерти. Не удалось выяснить, как часто такой страх смыкается с бессознательной враждебностью к матери. (Страх быть съеденным, который до сих пор я обнаруживал только у мужчин, у женщин относится к отцу, но, вполне вероятно, является продуктом преобразования оральной агрессии, направленной на мать. Желают скушать мать, от которой получали пищу; что касается отца, то для такого желания недостает подходящего повода.)

Лица женского пола с сильной привязанностью к матери, у которых мне удалось исследовать предэдипову стадию, в один голос говорили, что обычно они более всего сопротивлялись клистирам и брюшным компрессам, которые ставила им мать, и реагировали на это со страхом и с криками ярости. Это, пожалуй, является очень частым или даже закономерным поведением детей. Понимание причин такого, особенно резкого, противления я обрел лишь благодаря замечанию Рут Мак-Брунсвик, которая тогда занималась этой же проблемой. Она намеревалась сравнить припадок бешенства после клизмы с оргазмом после раздражения гениталий. Страх при этом следовало, видимо, понимать как преобразование активного удовольствия от агрессии. Полагаю, что это действительно так и что на садистско-анальной ступени интенсивное постороннее раздражение брюшной зоны реагирует всплеском агрессивного удовольствия, которое проявляется прямо как ярость или – из-за своего подавления – как страх. Видимо, в последующие годы эта реакция иссякает.

Среди пассивных побуждений фаллического периода особенно заметно, что девочка постоянно упрекает мать в совращении, потому что была вынуждена пережить первые или же наиболее сильные генитальные ощущения во время проведения матерью (или заменяющей ее няней) ее мытья и ухода за телом. То, что ребенку эти ощущения нравились и он понуждал мать усилить их с помощью повторных касаний и поглаживаний, мне часто рассказывали сами матери, наблюдавшие за своими двух-трехлетними дочурками. Тот факт, что они тем самым неизбежно закладывали у ребенка начало фаллической фазы, я делаю ответственным за то, что в фантазиях более поздних лет отец столь же регулярно предстает в качестве сексуального соблазнителя. С отдалением от матери даже введение в половую жизнь приписывается отцу.

В фаллической фазе завершается наконец-то формирование интенсивных активных порывов желаний в отношении матери. Сексуальная деятельность этого периода достигает пика в мастурбации клитора, при этом, вероятно, воображают мать, но на основании моего опыта не удалось установить, придает ли ребенок такому представлению сексуальный смысл и каково его содержание. Лишь в случае, когда все интересы ребенка заполучили новый стимул ввиду рождения братишки или сестренки, удается ясно опознать такой смысл. Маленькая девочка намерена стать матерью этого нового ребенка, как и мальчик, который совершенно так же реагирует на это событие и обращается с младенцем. Да, это звучит довольно абсурдно, но, быть может, только потому, что непривычно для нас.

Отдаление от матери – это в высшей степени значительный шаг в развитии девочки, он заметно важнее, чем простая смена объекта. Мы уже описали его ход и сложность предполагаемой мотивации, теперь же добавим, что рука об руку с ним наблюдается сильный спад активного и подъем пассивного сексуального побуждения. Конечно, активные устремления сильнее подвержены расстройствам, они выглядели совершенно неосуществимыми и поэтому легче покидали либидо, но и относительно пассивных устремлений нет недостатка в разочарованиях. Нередко вместе с отдалением от матери начинается еще и клиторный онанизм, довольно часто вместе с вытеснением существовавших до сих пор мужских свойств маленькой девочки надолго повреждается добрая часть ее сексуального устремления вообще. Переход к отцу в качестве объекта любви достигается с помощью пассивного стремления, насколько оно избежало разрушения. Путь к развитию женственности стал теперь для девочки свободным в той мере, в какой он не был перекрыт остатками преодоленной предэдиповой привязанности к матери.

Если теперь окинуть взглядом описанную здесь часть женского сексуального развития, то не следует отвергать оценку женственности в целом. Обнаружение в ней действия тех же сексуальных сил, что и у ребенка мужского пола, могло свидетельствовать, что некоторое время и в том и в другом случаях дети, независимо от пола, выбирают одинаковые пути и приходят к сходным результатам.

Тогда именно биологические факторы отклоняют их от первоначальных целей и направляют даже активные, и в этом смысле мужские, устремления на пути к женственности. Так как мы не в состоянии свести сексуальное побуждение к действию определенных химических веществ, то сразу же напрашивается предположение, что когда-нибудь биохимия представит нам некое вещество, чье присутствие приводит к возникновению мужского, и другое, которое вызывает женское сексуальное побуждение. Но эта надежда кажется не менее наивной, чем другая, сегодня, к счастью, преодоленная, – под микроскопом отыскать по отдельности возбудителей истерии, невроза навязчивых состояний, меланхолии и т. д.

Нужно и к химии сексуальности подходить несколько тоньше. Ведь психологии безразлично, присутствует ли в теле единственное, возбуждающее сексуальность вещество, или их два, или несчетное количество. Психоанализ учит нас обходиться единственным либидо, которому, впрочем, знакомы активные и пассивные цели, то есть способы удовлетворения. В этом противостоянии, прежде всего в существовании либидозных устремлений с пассивными целями, заключена оставшаяся часть проблемы.

4

Когда просматриваешь психоаналитическую литературу по данной теме, то убеждаешься, что все изложенное мною здесь уже содержалось в ней. Не было бы нужды публиковать эту работу, если бы в очень труднодоступной области не ценилось любое сообщение о своеобразных наблюдениях и о личных точках зрения. Кроме того, кое-что я понял точнее и выделил более детально. В других же статьях изложение становится невнятным из-за рассмотрения в то же самое время проблем «Сверх-Я» и чувства вины. Избегнув этого, я при описании различных результатов этой фазы развития не обсуждал разного рода сложности, появляющиеся, если из-за разочарования в отце ребенок возвращается к оставленной привязанности к матери или же в ходе жизни повторно переходит от одной ориентации к другой. Но именно потому, что моя работа – всего лишь одно сообщение среди многих, позволю избавить себя от подробной оценки литературы и сосредоточиться на узких, более важных совпадениях с одними из работ и на более заметных отличиях от других.

В еще, собственно говоря, непревзойденное описание Абрахама (äuβerungsformen des weiblichen Kastrationskomplexes – Формы проявления женского комплекса кастрации // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1921, VII) есть желание включить фактор первой безоговорочной привязанности к матери. С важной работой Джеанны[104]104
  По желанию авторши я внес тем самым поправку в ее имя, приведенное в журнале как A. L. de Gr.


[Закрыть] Лампл де Гроот[105]105
  Lampl de Groot J. Zur Entwicklungsgeschichte das ödipuskomplexes der Frau (Лампл де Гроот Д. К истории развития эдипова комплекса женщины) // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1927, XIII.


[Закрыть] я должен в существенных пунктах согласиться. В ней признана полная идентичность предэдиповой фазы у мальчиков и девочек, подтверждена и доказана с помощью наблюдений сексуальная (генитальная) активность девочки относительно матери. Отдаление от нее объясняется влиянием обнаруженной кастрации, что понуждает ребенка отказаться от сексуального объекта, а тем самым зачастую и от онанизма, формирует модель развития в целом – девочка переживает фазу негативного эдипова комплекса, прежде чем ей удается вступить в позитивную. Недостаток этой работы я нахожу в том, что она описывает отдаление от матери как простую смену объекта и не соглашается с тем, что процесс проходит под знаком отчетливейших признаков враждебности. Подобная враждебность точно оценена в последней работе Хелены Дойч (Der feminine Masochismus und seine Beziehung zur Frigidität – Женский онанизм и его отношение к фригидности // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1930, XVI), где признается также генитальная активность девочки и интенсивность ее привязанности к матери. Х. Дойч указывает, кроме того, что поворот к отцу осуществляется на пути (активизировавшегося уже в отношении матери) пассивного устремления. В своей ранее опубликованной книге «Psychoanalyse der weiblichen Sexualfunktionen» («Психоанализ женской сексуальной функции», 1925) авторша еще не отказалась от использования эдиповой схемы и от предэдиповой стадии и поэтому интерпретировала генитальную активность девочки как идентификацию с отцом.

Фенихель (Zur prägenitalen Vorgeschichte des ödipuskomplexes – К догенитальной предыстории эдипова комплекса // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1930, XVI) справедливо подчеркивает сложность понимания того, что, согласно собранному психоанализом материалу, искажало неизменное содержание предэдиповой стадии и что в ней регрессивного (или чего-то другого). Он не признает, в отличие от Джеанны Лампл де Гроот, генитальной активности девочки, протестует также против предложенного Мелани Кляйн (Frühstadien des ödipuskonflictes – Ранние стадии эдипова конфликта // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1928, XIV и т. д.) «переноса на более ранний срок» эдипова комплекса, чье начало та перемещает в начало второго года жизни. Такая датировка, неизбежно изменяющая понимание и всех прочих обстоятельств развития, фактически не согласуется с результатами психоанализа взрослых и особенно несовместима с моими данными о большей продолжительности предэдиповой привязанности девочки к матери. Один из путей смягчения этого противоречия открывает замечание, что в этой области мы еще не способны различать то, что жестко предопределено биологическими законами, и то, что становится подвижным и изменчивым под влиянием преходящих переживаний. Как уже давно известно на примере действия совращения, могут подключаться и другие факторы ускорения развития и созревания сексуальности ребенка: момент рождения братьев и сестер, момент обнаружения половых различий, непосредственное наблюдение полового акта, притягивающая или отвращающая манера родителей вести себя и т. д.

У некоторых авторов обнаружена склонность понижать значение первых, самых начальных порывов либидо ребенка в пользу более поздних процессов развития, так что тем в крайнем случае выпадает роль всего лишь открывать определенные направления развития, тогда как силы, прокладывающие их пути, ослабляются более поздними регрессиями и противостоящими образованиями. Так, например, когда К. Хорни (Flucht aus der Weiblichkeit – Бегство от женственности // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1926, XII) высказывает мнение, что первичная зависть девочки из-за пениса нами чрезмерно преувеличена, тогда как мощь позднее развившегося стремления к мужественности имеет причиной вторичную зависть по поводу пениса, которая используется для защиты женственных порывов, особенно женской привязанности к отцу. Это не согласуется с моими впечатлениями. Хотя факт последующего усиления с помощью регрессии и противодействующего образования и установлен, может оказаться затруднительным предпринять сравнительную оценку совместно действующих компонентов либидо, так что я все же думаю, мы не должны упускать из виду, что некая мощь свойственна только тем первым проявлениям либидо, которые сохраняют превосходство над всеми более поздними, которые можно назвать, собственно говоря, несоизмеримыми. Конечно же, верно, что между привязанностью к отцу и комплексом мужественности существует антагонизм – ведь это общее противоречие между активностью и пассивностью, мужественностью и женственностью, но мы не имеем права предполагать, что лишь одно первично, а другое обязано своей силой только защите от него. И если женственность защищается очень энергично, то откуда она может черпать свою силу, кроме как не из стремления к мужественности, которое впервые проявило себя в зависти девочки по поводу пениса и из-за этого получило свое название?

Сходное возражение касается и точки зрения Джонса (Die erste Entwicklung der weiblichen Sexualität – Развитие женской сексуальности // Internat. Zeitschr. f. PsA, 1928, XIV), согласно которой генитальная стадия девочки должна быть скорее вторичной реакцией защиты, чем подлинной стадией развития. Это не соответствует ни динамическим, ни временны́м обстоятельствам.

Психоанализ детских страхов

Анализ фобии одного пятилетнего мальчика
(«Маленький Ганс») (1907)

Строго говоря, излагаемая на последующих страницах история болезни и излечения весьма юного пациента не относится к числу моих наблюдений. Правда, я руководил общим планом лечения, а также один-единственный раз лично вмешался в разговор с мальчиком; само же лечение проводилось отцом малыша, которому я премного благодарен за передачу мне своих записей с целью опубликования. Но заслуга отца этим не ограничивается; я думаю, что другому лицу вообще не удалось бы побудить ребенка к подобным признаниям; осведомленность, благодаря которой отец сумел истолковать высказывания своего пятилетнего сына, ничем заменить было бы невозможно, а технические трудности психоанализа в столь нежном возрасте остались бы непреодолимыми. Только соединение в одном лице родительского и врачебного авторитета, совпадение у него нежного интереса с научным позволили ему в этом конкретном случае использовать метод, который иначе оказался бы непригодным.

Но особая ценность этого наблюдения заключается в следующем. Врач, занимающийся психоаналитическим лечением взрослого нервнобольного, в результате своей работы по раскрытию напластованных психических образований в конечном счете приходит к определенным гипотезам об инфантильной сексуальности, в компонентах которой он, как ему кажется, выявил движущие силы всех невротических симптомов последующей жизни. Эти гипотезы я изложил в опубликованных мною в 1905 году «Трех очерках по теории сексуальности»; я знаю, что человеку, далекому от психоанализа, они кажутся такими же странными, сколь неопровержимыми кажутся психоаналитику. Но и психоаналитик вправе сознаться в желании получить доказательства этих фундаментальных тезисов более прямым и коротким путем. Разве невозможно непосредственно у ребенка распознать во всей жизненной свежести те сексуальные побуждения и желания, которые у состарившегося человека мы с таким огромным трудом должны выкапывать из-под завалов, про которые вдобавок мы еще можем сказать, что они представляют собой конституциональное достояние всех людей, а у невротика оказываются лишь усилившимися или искаженными?

С этой целью я уже многие годы побуждаю своих учеников и друзей собирать сведения о сексуальной жизни детей, которая чаще всего искусно не замечается или намеренно отрицается. Среди материала, который благодаря этому требованию попал в мои руки, поступающие сообщения о маленьком Гансе вскоре стали занимать первостепенное место. Его родители – они оба относились к числу моих ближайших приверженцев – договорились воспитывать своего первого ребенка с не большим принуждением, чем то, которое, безусловно, необходимо для получения хороших манер, и, поскольку ребенок развился в веселого, благонравного и смышленого мальчишку, попытка воспитывать его без запугивания и позволить ему свободно себя выражать дала хорошие результаты. Теперь я воспроизведу заметки отца о маленьком Гансе в том виде, как они мне были переданы, и, разумеется, воздержусь от всякой попытки устранить наивность и искренность детской души посредством общепринятых искажений.

Первые сообщения о Гансе относятся к тому времени, когда ему еще не было полных трех лет. Уже тогда своими различными речами и вопросами он обнаруживал необычайно живой интерес к части своего тела, которую он обычно называл «пипика». Так, однажды он задал вопрос своей матери: «Мама, а у тебя тоже есть пипика?»

Мама. Разумеется. А что такое?

Ганс. Я просто подумал.

В этом же возрасте однажды он входит в хлев и видит, как доят корову. «Смотри, из пипики идет молоко».

Уже эти первые наблюдения заставляют предположить, что многое, если не большая часть из того, что проявляет маленький Ганс, окажется типичным для сексуального развития ребенка. Я однажды указывал[106]106
  «Фрагмент анализа одного случая истерии».


[Закрыть], что не следует особенно ужасаться, обнаружив у существа женского пола представление о сосании полового члена. Это непристойное побуждение имеет безобидное происхождение, поскольку оно проистекает от представления о сосании материнской груди, причем вымя коровы (по своей природе – женская грудь, по своей форме и по своему положению – пенис) выступает подходящим опосредствующим звеном. Открытие маленького Ганса подтверждает последнюю часть моего положения.

Между тем его интерес к пипике не является чисто теоретическим; как можно было предположить, это вызывает у него также желание прикасаться к своему члену. В возрасте 3 ½ года мать застала его держащим руку на пенисе. Мать грозит: «Если ты это будешь делать, я попрошу прийти доктора А., который отрежет тебе пипику. Чем же ты тогда будешь делать пи-пи?»

Ганс. Попой.

Он отвечает, пока еще не сознавая вины, но приобретает по этому случаю комплекс кастрации, о котором так часто приходится делать вывод в анализах невротиков, тогда как все они без исключения упорно не желают его признавать. О значении этого элемента в истории развития ребенка можно было бы сказать много важного. Комплекс кастрации оставил явные следы в мифологии (причем не только в греческой); о его роли я уже говорил в одном месте «Толкования сновидений», а также в других работах[107]107
  [Дополнение, сделанное в 1923 году: ] С тех пор благодаря работам Лу Андреас-Саломе, А. Штерке, Ф. Александера и др. учение о комплексе кастрации претерпело дальнейшее развитие. Утверждалось, что младенец уже тогдашнее отлучение от материнской груди должен ощущать как кастрацию, то есть как потерю важной, причисляемой к своей собственности части тела, что регулярную отдачу стула он не может расценивать иначе, более того, что акт рождения как отделение от матери, с которой он прежде составлял единое целое, является прототипом любой кастрации. Признавая все эти причины комплекса, я все же выдвинул требование, что название «комплекс кастрации» следует ограничить возбуждениями и воздействиями, которые связаны с потерей пениса. Кто в анализе взрослых убежден в неотвратимости комплекса кастрации, разумеется, сочтет сложным сводить его к случайной и вместе с тем повсеместно встречающейся угрозе и должен будет предположить, что ребенок конструирует эту опасность из малейших намеков, которых все же всегда хватает. Это также является мотивом, дающим импульс к тому, чтобы искать повсеместно имеющиеся более глубокие корни комплекса. И тем более ценным является то, что в случае маленького Ганса об угрозе кастрации сообщают родители, причем в то время, когда о его фобии вопрос еще не стоял.


[Закрыть].

Примерно в этом же возрасте (3 ½ года) в Шёнбрунне перед клеткой со львом он радостно-возбужденно восклицает: «Я видел пипику льва».

Доброй долей значения, которое животные имеют в мифах и сказках, они обязаны той откровенности, с которой демонстрируют человеку свои гениталии и их сексуальные функции. Сексуальное любопытство нашего Ганса, пожалуй, не терпит сомнения, но оно делает его исследователем, предоставляет ему возможность правильного понятийного познания.

В 3 ¾ года он видит на вокзале, как из локомотива выпускается вода. «Смотри, локомотив делает пи-пи. Но где же его пипика?»

Через какое-то время он задумчиво добавляет: «У собаки, у лошади есть пипика; у стола и стула – нет». Так он получил существенный признак для различения живого и неживого.

Любознательность и сексуальное любопытство, по-видимому, друг от друга неотделимы. Любопытство Ганса прежде всего распространяется на родителей.

Ганс, 3 ¾ года. Папа, у тебя тоже есть пипика?

Отец. Да, конечно.

Ганс. Но я ее никогда не видел, когда ты раздевался.

В другой раз он с интересом глядит, как мама раздевается, перед тем как лечь спать. Она спрашивает: «Чего ты так смотришь?»

Ганс. Я лишь смотрю, есть ли у тебя пипика?

Мама. Конечно. Разве ты этого не знал?

Ганс. Нет, я думал, что раз ты такая большая, то пипика у тебя как у лошади.

Возьмем себе на заметку это ожидание маленького Ганса; позднее оно получит свое значение.

Важным событием в жизни Ганса, однако, является рождение его маленькой сестры Ханны, когда ему было ровно 3 ½ года (апрель 1903 – октябрь 1906 года). Его поведение в связи с этим событием было непосредственно записано отцом:

В пять часов утра, с началом схваток, постель Ганса переносят в соседнюю комнату; здесь он просыпается в семь часов, слышит стоны роженицы и вслед за этим спрашивает: «Чего это мама кашляет?» После паузы: «Сегодня, наверное, прилетит аист».

Разумеется, в последние дни ему часто говорили, что аист принесет девочку или мальчика, и он совершенно верно связывает необычные стоны с появлением аиста.

Позже его приводят на кухню; в прихожей он видит сумку врача и спрашивает: «Что это такое?» – на что ему говорят: «Сумка». Тогда он убежденно заявляет: «Сегодня прилетит аист». После родов акушерка входит на кухню, и Ганс слышит, как она просит, чтобы заварили чай, после чего говорит: «Ага, когда мамочка кашляет, она получает чай». Затем его зовут в комнату, но он смотрит не на мать, а на сосуды с кроваво-красной водой, которые по-прежнему стоят в комнате, и, указывая на окровавленное подкладное судно, с удивлением замечает: «А из моей пипики кровь не течет».

Все его суждения указывают на то, что необычность ситуации он связывает с прилетом аиста. Он напряженно взирает на все с выражением явного недоверия, и, несомненно, в нем прочно засело первое недоверие по отношению к аисту.

Ганс очень ревниво относится к новорожденной и, когда кто-нибудь ее хвалит, находит красивой и т. д., тут же злорадно замечает: «А у нее еще нет зубов»[108]108
  Опять типичное поведение. Другой брат, старший всего на два года, при аналогичных обстоятельствах сердито выкрикивал: «Слишком ма(л)енькая, слишком ма(л)енькая».


[Закрыть]. Дело в том, что, когда он ее увидел впервые, он был весьма удивлен, что она не может говорить, и решил, что она не может говорить, потому что у нее нет зубов. Само собой разумеется, в первые дни на него очень мало обращают внимания, и он внезапно заболевает ангиной. Слышно, как в лихорадочном бреду он говорит: «Мне не нужна сестренка!»

Примерно через полгода ревность преодолена, и он становится столь же нежным, как и сознающим свое превосходство братом[109]109
  «Пусть аист его заберет обратно», – сказал другой мальчик чуть постарше, приветствуя братика. Сравните с тем, что я отмечал в «Толковании сновидений» относительно сновидений о смерти близких родственников.


[Закрыть].

Немного позже Ганс наблюдает, как купают его восьминедельную сестру. Он замечает: «А ее пипика пока еще маленькая» – и добавляет: «Когда она вырастет, пипика у нее станет больше»[110]110
  То же самое суждение, выраженное в идентичных словах и возникшее вследствие такого же ожидания, я услышал от двух других мальчиков, когда они впервые с любопытством разглядывали живот маленькой сестренки. Можно было бы ужаснуться этой ранней испорченности детского интеллекта. Почему эти юные исследователи не констатируют того, что действительно видят, а именно что никакой пипики нет? Правда, в отношении нашего маленького Ганса мы можем дать полное объяснение его ошибочного восприятия. Мы знаем: благодаря тщательной индукции он пришел к общему положению, что любое живое существо в отличие от неживого обладает пипикой; мать утвердила его в этом убеждении, дав ему утвердительные сведения о тех людях, которые уклонились от его собственного наблюдения. Теперь он совершенно не способен вновь отказаться от своего завоевания вследствие наблюдения над маленькой сестрой. Поэтому он считает, что пипика имеется также и здесь, просто она пока еще очень маленькая, но она вырастет и станет такой же большой, как у лошади.
  Для реабилитации нашего маленького Ганса мы хотим сделать еще кое-что. Собственно говоря, он ведет себя не хуже, чем философ из школы Вундта, для которого сознание является всегда присутствующим свойством душевного, подобно тому как для Ганса пипика – неотъемлемый признак всего живого. Если же философ наталкивается на душевные процессы, относительно которых приходится делать вывод, но в которых действительно ничего нельзя воспринять от сознания – то есть о них ничего не известно и тем не менее о них нельзя не сделать вывода, – то он не говорит, что это бессознательные душевные процессы, а называет их смутно осознаваемыми. Пипика пока еще очень маленькая! И при этом сравнении преимущество все-таки на стороне нашего маленького Ганса. Ибо, как это часто бывает при сексуальных исследованиях детей, также и здесь за их заблуждением скрыта частица правильного познания. Ведь девочка тоже имеет маленькую пипику, которую мы называем клитором, хотя она и не вырастает, а остается рудиментарной. (Ср. мою небольшую работу: «Об инфантильных сексуальных теориях».)


[Закрыть].

В этом же возрасте (3 ¾ года) Ганс впервые рассказывает свой сон: «Сегодня, когда я спал, я думал, что нахожусь в Гмундене[111]111
  Небольшой курортный городок в Зальцкаммергуте. – Примеч. ред.


[Закрыть] с Мариель».

Мариель – 13-летняя дочь домовладельца, которая часто с ним играла.

Когда теперь в его присутствии отец рассказывает матери этот сон, Ганс, поправляя его, замечает: «Не с Мариель, а совсем один с Мариель».

В связи с этим необходимо отметить:

Летом 1906 года Ганс находился в Гмундене, где он дни напролет слонялся с детьми домовладельца. Когда мы уезжали из Гмундена, мы думали, что расставание и переезд в город окажутся для него тяжелыми. К удивлению, этого не произошло. Он явно радовался перемене и на протяжении нескольких недель говорил о Гмундене очень мало. И только по прошествии нескольких недель у него часто стали всплывать живые воспоминания о времени, проведенном в Гмундене. Последние четыре недели он перерабатывает эти воспоминания в фантазии. Он фантазирует, что играет с детьми – Бертой, Ольгой и Фрицем, разговаривает с ними, как будто они находятся рядом, и способен часами развлекаться подобным образом. Теперь, когда у него появилась сестра и его, по-видимому, стала занимать проблема родов, он называет Берту и Ольгу разве что «своими детьми» и однажды добавляет: «Моих детей, Берту и Ольгу, тоже принес аист». Сон, приснившийся после шестимесячного отсутствия в Гмундене, следует, видимо, понимать как выражение его желания поехать в Гмунден.

Так пишет отец; забегая вперед, отмечу, что Ганс последним заявлением о «своих детях», которых ему якобы аист принес, явно противоречит засевшему в нем сомнению.

К счастью, отец записал здесь многое из того, что впоследствии неожиданно приобрело немалую ценность.

Я рисую Гансу, который в последнее время часто бывал в Шёнбрунне, жирафа. Он говорит мне: «Нарисуй же и пипику». Я в ответ: «Пририсуй ее сам». Тогда он добавляет к изображению жирафа следующую линию (рис. 1), которую сначала делает короткой, а затем чуть удлиняет, замечая: «Пипика длиннее».

Я прохожу с Гансом мимо лошади, которая мочится. Он говорит: «У лошади пипика внизу, как и у меня».

Он наблюдает, как купается его трехмесячная сестра, и с сожалением говорит: «У нее совсем-совсем маленькая пипика».

Он получает куклу, чтобы играть, которую раздевает. Он внимательно ее разглядывает и говорит: «А пипика у нее совсем маленькая».

Мы уже знаем, что с помощью этой формулы для него становится возможным сохранять в силе свое открытие [отличия живого от неживого].

Любому исследователю грозит опасность иной раз впасть в ошибку. Остается утешиться тем, если он, как наш Ганс в следующем примере, не просто заблуждается, а может в свое оправдание сослаться на словоупотребление. Так, в своей книжке с картинками Ганс видит обезьяну и показывает на ее изогнутый кверху хвост: «Смотри, папочка, пипика»[112]112
  В немецком языке слово «der Schwanz» обозначает как хвост, так и мужской член. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Из-за своего интереса к пипике он придумал совершенно особую игру.

В прихожей находятся уборная и темная кладовка. С некоторого времени Ганс ходит в кладовку и говорит: «Я иду в мой клозет». Однажды я заглядываю в нее, чтобы посмотреть, что он делает в темной каморке. Он снимает штаны и говорит: «Я делаю пи-пи». Это означает: он «играет» в клозет. Игровой характер явствует не только из того, что «пи-пи» он просто симулирует, а не делает по-настоящему, но также и из того, что он не идет в клозет, что, собственно, было бы гораздо проще, а предпочитает кладовку, которую он называет «своим клозетом».

Мы были бы несправедливы к Гансу, если бы проследили только аутоэротические черты его сексуальной жизни. Его отец может нам сообщить свои подробные наблюдения над его любовными отношениями с другими детьми, из которых проистекает «выбор объекта», как у взрослого. Правда, и здесь перед нами предстает совершенно удивительная подвижность и полигамические наклонности.

Зимой (3 ¾ года) я беру с собой Ганса на каток и знакомлю его с двумя дочками моего коллеги Н., примерно десятилетнего возраста. Ганс усаживается рядом с ними; те, ощущая свой зрелый возраст, довольно пренебрежительно взирают на малыша, а он глядит на них с почитанием, что никакого большого впечатления на них не производит. Тем не менее Ганс говорит о них только как о «своих девочках»: «Где же мои девочки? Когда же придут мои девочки?» – и на протяжении нескольких недель досаждает мне дома вопросом: «Когда я снова пойду на каток к моим девочкам?»

Пятилетний кузен гостит у четырехлетнего Ганса. Ганс беспрестанно его обнимает и однажды при таком нежном объятии говорит: «Как я тебя люблю».

Это первое, но не последнее проявление гомосексуальности, с которым мы встретимся у Ганса. Похоже, наш маленький Ганс и в самом деле является образцом всех низостей!