Электронная библиотека » Зоя Выхристюк » » онлайн чтение - страница 6


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 07:51


Автор книги: Зоя Выхристюк


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Кто спасет Любасю?

Угроза «вазе», умозрительному лялькиному символу хрупкости мироздания, из-за любасиного «шедевра», оказалась ничуть не меньше, чем при дележе «свободных» денег Федерала. Лялька это поняла по закулисной активности. Она и сама на следующее утро, проснувшись, с любопытством рассматривала себя в зеркале, надеясь на лице увидеть черты той стервы, которая угадывалась в образе любасиной героини, явно списанной в этом аспекте с нее.

– Ну да, ты, Ляля, только за собой оставляешь право видеть обе стороны медали.

Она вспомнила свой разговор с Иннокентием о подружках, когда черное было честно названо черным, а белое белым. Без намека на политкорректность.

«Он, помнится, назвал тебя „стервой“, правда, в православной традиции… А, ладно, сам хорош. Пророк, тоже мне…»

Но не заметить в себе некоторое раздражение, она не могла: хоть и стерва, да не лукавая. Тут позвонила Мира:

– Слушай, этого нельзя допустить, – с места в карьер начала она. – Я очень переживаю за Марусю. Любася, мне кажется, очень задела ее.

– Что ты хочешь этим сказать? – Лялька почему-то именно Марусю не считала пострадавшей.

– Как что? Мне кажется, что для Маруси комментарии о ее отказе от мужчин могут быть болезненны.

Лялька не сразу и сообразила о чем речь. Потом вспомнила, что жена Феодора, списанная с Маруси, после разрыва с Феодором, отказалась от отношений с кем-нибудь другим, и у Любаси в комментарии было что-то о добровольном монашестве в миру.

– Ты думаешь? Она ничего не сказала.

– Но ты же знаешь Марусю! Она – образец деликатности, вся в себе…

– Да не знаю… По-моему, общение с мужчинами, точнее отказ от близкого общения – это марусин добровольный выбор. У нее и другими интересными событиями жизнь заполнена.

– Не скажи, я чувствую, – Мира была явно не удовлетворена такой реакцией собеседницы. – А потом, этот намек на Нику.

– Ника об этом ничего не сказала…

– Еще бы… А вот мне уже вчера звонила. Не по этому поводу, но я же чувствую.

– Да Ника, по-моему, другим озабочена…

– Что ты имеешь в виду? – теперь настала очередь полюбопытствовать Мире.

– Слава, творческая ревность. Это же она в нашем сообществе подавала надежда на книгоиздание, а Любася тихо-тихо обскакала. Кстати, я не считаю все написанное примитивным и банальным, там столько образов, тонких замечаний.

– Да я не спорю. Ты просто не видела первый вариант. Надо сказать честно: Любася здорово поработала над текстом. Мы с Лейлой поначалу даже и не знали, как ей замечания делать, чтобы не обидеть.

«Ага, значит Мира все это время не только Любасю консультировала, но еще и за спиной обсуждала.»

– Ну в этом и твоя заслуга – ты же ей помогала. Кстати, а что же ты ее не поправила, когда она с нас образы лепить начала? – спросила Лялька не без ехидства.

– Но ты же сама сказала: не бей Любасю по рукам, а потом она перестала со мной консультироваться. Я даже думала, что она похоронила эту идею.

– Ага, значит, пока в ход шли другие образы, ты молчала, а как только к финалу всплыл твой узнаваемый череп с тату, так заволновалась, – из Ляльки вылезла откровенная стерва. – Да ладно, не парься. Сама же говорила: художник из реальности черпает материал для своей творческой мастерской, – теперь она уже веселилась, понимая, что ее стервозность, прочитываемая в одной из героинь, для стороннего читателя не столь адресна, как мирын лысый череп.

– И что, ты не собираешься с ней поговорить? – Мира явно была не удовлетворена разговором.

– Я подумаю, – томно отозвалась Лялька. Ну не любила она, когда ее используют в темную. Ну что стоило Мире сказать: «Давай убедим Любасю чем-то другим обозначить экстравагантность последней жены Феодора, мой череп сильно узнаваем, мне и так держать удар нелегко». Ну или что-то в этом духе.

Потом позвонила Ника:

– Слушай, ну Любася дает. Всем отвесила. Я за Лейлу переживаю. Каково ей? Алекс прочитает, он же не дурак, поймет, что Лейла им манипулирует. Неприятно. Надо отговорить Любасю.

«И эта о себе ни слова. Вся в заботе о других», – подумала Лялька.

– Вот ты и попробуй, – посоветовала она Нике.

– Привет, подруга, – на проводе была Ирча, она явно веселилась.

– Что происходит? Звонила Любася, рыдает, чуть ли ни головой о стену бьется. Ей позвонила Мира и обозначила, кого и как она задела. Между прочим, в первых рядах назвала тебя.

– Меня? – Лялька чуть не поперхнулась – она сидела на веранде за кофе.

– Ну да, что ты вот такая откровенная стерва. Причем Мира сказала, что поняла это, поговорив сегодня с тобой по телефону. Любася уже готова все сжечь, как Гоголь.

– Это будет самой большой глупостью. Надеюсь, ты ее убедила. Да и не получится, как у Гоголя. У нас ведь, у каждой есть свой электронный вариант.

– Ну это образно, в смысле, не публиковать, – пояснила Ирча.

– Нормально, Мира резвилась над творчеством Любаси, умничала, советы давала, одного не знала (а к Любасе в голову разве влезешь? – обезьяна с гранатой с выдернутой чекой, ты же знаешь), что и ей подарок уготован – фирменный череп с тату увековечен, – Лялька разгорячилась.

– Да интересное чтиво! Кстати, не бессмысленное. Знаешь же, сколько макулатуры сегодня на прилавках.

– Вот и я о том же. Я подумала, если мы ей что-то начнем советовать, она не воспримет, или обидится, хотя уже… Поговори с Иннокентием, он для нее значим.

Мудрость ирчиного совета Лялька оценила. Тем более, что Любася, как выяснилось по итогам обсуждения, нанесла еще и визит Марусе: каялась и извинялась, чем сильно озадачила последнюю.

Маруся призналась, что прочтение рукописи ее зацепило, но совершенно по иной причине – она еще раз для себя осмыслила парадигму своей личной жизни и уже совершенно определенно признала: да, она не хочет интима без любви. И это ее совершенно осознанный спокойный выбор. Как могла, успокоила Любасю, просто рекомендовала еще раз прочитать, чтобы, когда книга выйдет, ей самой ни по каким причинам не пришлось испытывать неловкость ни перед кем другим, а, главное, перед собой. Ну, в этом была вся Маруся.

Через пару дней Лялька с Иннокентием сидела на веранде. Сенбернар, как обычно, предательски возлежал с ним рядом, всем своим видом показывая, что считает за честь, что маг греет ноги о его спину. Иннокентий отхохотал свое, прослушав артистичный рассказ Ляльки, как прошло обсуждение рукописи.

– О, как это все по-женски, – язвил он. – И что ты собираешься со всем этим делать?

– Нет, делать что-то надо тебе, – Лялька для убедительности качнула головой и гипнотически расширила глаза.

– Да я и так делал. Неужели за творением моей руки не чувствуется? – он веселился.

– Чувствуется, чувствуется…. Дал Любасе полную волю, масла в огонь подливал. Конечно, ты там прообразом фрагментарно мелькнул, да и то, весь белый и пушистый.

– Какой есть, – ему нравилось пикироваться с ней.

– Да ладно, – сказала она примиряюще. – Знаешь, уж свое влияние употреби, болевые точки обозначены. Кстати, очень хорошо, что именно так все случилось. Теперь их, ну образы, нужно загримировать.

– Слушай, все же бабы – дуры, – продолжил Иннокентий. – По одному какому-то признаку все переносить на себя. Они что, в самом деле, были женами Апполона-Феодора? Зато ситуация зачетная, сразу видно, кто есть кто среди твоих подружек, и у кого какие болевые точки явные и тайные, кто манипулятор.

– Да в сущности, ничего нового, но раз случилось, значит так должно было быть. Проверочная работа. А твоя задача состоит в том, чтобы мне потом контрольного выстрела делать не пришлось… В голову, – грозно заявила Лялька.

– Любасину? – он паясничал.

– Нет, твою.

С Любасей Иннокентий поработал «литературным гримером», не изменив сути действа, комментариев, максимально увел художественные образы от прообразов. Например, мирын череп с тату заменили на байкерский шлем и остальной прикид в том же стиле. Но Любася чувствовала себя «изнасилованной» сообществом, неадекватно, с ее точки зрения, встретившим ее творческий порыв. Поэтому их с Иннокентием окончательный вариант никому предъявлять не стала, просто проинформировала, что внесла правку. По секрету Иннокентий переслал его Ляльке – для экспертизы на узнаваемость. Речь шла не о самоидентификации образов подружками, важно было понять, свяжет ли сторонний читатель какие-то фрагменты именно с ними, или нет.

Лялька постаралась отнестись к тексту так, словно видела его в первый раз и… ей понравилось. Оказалось, Любасе очень удались диалоги, и комментарии очень реалистичные и психологически тонкие. Есть ощущение достоверности происходящего, хотя сама ситуация отдает некой искусственностью: надо быть безумцем, чтобы в одном пространстве сводить своих женщин разных периодов, это же не Восток. Ну да ладно, мало ли…

Кстати, Иннокентий, действуя за спиной Любаси, переправил рукопись своему другу, который, в свою очередь, дружен с известным продюсером. Так что при благоприятном стечении обстоятельств по мотивам любасиного творения не исключено появление телефильма. Так-то… Пусть это станет, если все срастется, для Любаси бонусом. Заслужила, выстрадала…

Сухой остаток

Лялька чувствовала, что она опять перебрала внутреннего напряжения, и все ее потуги восстановиться – три дня беззаботного сна, зарядка, самомассаж, чистка себя и пространства – не давали желанного результата. Она эмоционально, а, следовательно, энергетически, «влипла» в чужие жизни – своих клиентов, подружек. Чтобы быть эффективной, самодостаточной и полезной, в том числе тем, кто оказался с ней жизненно взаимосвязан, нужно было отделиться от всех, пополнить ресурс своих жизненных сил, обрести внутренний штиль. «Звонить Иннокентию? А почему бы и нет. Не только же ему вокруг пансионата с Никой прыгать». Она имела в виду их строящийся объект, где Иннокентий стал постепенно вместе с Никой чуть ли не прорабом.

А все началось с его предложения об экологичности сооружения. Словом, и он постепенно «влип»

– Хорошо, – услышав ее уставший голос, отозвался маг. – Заеду, поживу у тебя пару дней. Посмотрим, что можно сделать. У плиты не стой – я сам все приготовлю. Созерцай на веранде.

Да у нее и не было ни сил, ни желания что-то делать. Уже три дня только на бутербродах, хорошо, что Сиднею корм нужно только подсыпать.

Зима подходила к концу. «Это, наверное, еще и авитаминоз». Лялька укуталась в плед и плюхнулась в кресло-качалку. Ветер гнал по небу облака, их причудливые очертания, округлые с одной стороны и рваные с другой, сменялись лоскутами ярко синего неба. У нее в обзоре был небольшой сегмент небосклона, и было такое ощущение, словно кто-то рвет куски белоснежной ваты и бросает их на голубое подвижное полотнище. Вата прикрепляется, сохраняя округлость со стороны ладони. На веранде было открыто окно, и Лялька слушала шум ветра. Ей казалось, что ветров два, и они словно ведут диалог, а может и спорят. Вот голос «одного» – он напористый, «говорит» многословно, словно пытается убедить. А «второй» только реплики вставляет в промежутке, такие размеренные, спокойные. «Первый» – молодой, борзой, «второй» – мудрый, он знает, что время молодой горячности конечно, а на аргументы тратить силы смысла нет: еще никого не обогатил чужой опыт.

Приехал Иннокентий, оценивающе посмотрел на Ляльку, и двинулся с Сиднее по подворью. Погромыхал воротами, паркуя во дворе машину, прошуршал пакетами на кухню. На время удалился в гостевую. Что было потом, Лялька не помнила. Удивительно, но стоило ему появиться, и она словно перебросила на него контроль над окружающей реальностью, беззаботно отключилась, убаюканная не стихающим диалогом двух ветров.

– Мадам, суп с креветками на столе, – услышала она голос Иннокентия.

Медленно, испытывая скованность в одеревеневших членах, словно девяностолетняя старуха, извлекла свое тело из кресла-качалки и из-под двух пледов – Иннокентий, заметив, что она уснула, набросил на нее еще один сверху, чтобы не продрогла во сне. За пару часов в природе все изменилось: спустились густые сумерки, а два ветра вероятно сменили дислокацию – стало тихо. Иннокентий перебрасывался репликами с Сиднеем. Лялька только присутствовала рядом. С неожиданным аппетитом, ложка за ложкой, поглотила вкусный суп с зеленью и приятно сладковатым мясом креветок.

– Ешь, ешь. По холодильнику вижу, что перешла на сухомятку, – ворчливо приговаривал Иннокентий, подливая добавку и выстреливая в Ляльку своим сканирующим взглядом. – Сегодня ни о чем не говорим и ничего не делаем. Завтра займемся вашим полем, матушка. Все изгрызанное… Некультурно это…

Лялька удивленно подняла на него глаза.

– Да-да, и нечего возмущаться, – продолжил он, хотя она не произнесла ни слова.

– Завтра тебе все скажу. Сегодня посидишь у камина с красным вином. Пошли, Сидней, разжигать. На кухне ничего не трогай.

«Почему я сама раньше не разожгла камин», – подумала Лялька, глядя на желтоватые с голубой каемочкой языки пламени, на красные от жара поленья, словно расчерченные черным фломастером на куски, как запеченная рыба, надрезанная на порции.

Иннокентий подал кружку глинтвейна и со своей опустился в кресло. Сидней улегся между ними и, как они, уставился на огонь. Лялька отхлебывала из кружки и молча следила за тем, как выгорают поленья, как снопы искр взвиваются вверх, стоит только Иннокентию поворошить кочергой, подбрасывая новые. Это было настоящее шоу, не было двух одинаковых мгновений, огонь то гудел, то трещал, то затихал. Легкое состояние опьянения, быстро наползавшее на лялькино сознание, казалось, выветрило все остатки мыслей. Какое-то блаженство разлилось по телу, потом перешло все границы и заполнило гостиную.

– Сон досмотришь в постели, – донесся голос Иннокентия.

Лялька очнулась. В камине догорали угли. Хорошо! Она в состоянии полузомби добралась до подушки и провалилась в глубокий сон, вопреки обещаниям Иннокентия, без сновидений. Проснулась рано и радостно. Удивительно, сколько раз, просыпаясь по утрам, она боялась пошевелиться, будто замирая в ожидании, когда все тонкие тела наконец-то соберутся воедино, давая импульс жизни ее физическому телу. А нынче – бодрячком, ноги – в тапки и под душ. Удивительное все же создание человек. Что, собственно, изменилось за какие-то сутки? В природе поменялось: за окном красовалось зимнее, солнечное, безветренное утро, и от полной вчерашней разбитости, в какой застал ее Иннокентий, не осталось и следа. А что, собственно, произошло? Суп с креветками, вечер у камина, кружка глинтвейна, ну и Иннокентий…. Может, правда, последовательность сменить? Иннокентий, суп с креветками, огонь в камине, глинтвейн в кружке.

Сказать, что ею полностью охватило чувство вселенской гармонии – так нет, но какое-то внутреннее спокойствие появилось вполне определенно. Для верности она еще раз пристально вгляделась в свое отражение в зеркале – нет, глаза еще пока не сияли как звезды, но и опавших, провалившихся глазниц, которые она лицезрела в последние дни, тоже, к счастью, не было. Ей захотелось обновления, и она извлекла из шкафа новый спортивный костюм, новые же войлочные полусапожки. Почему никак не могла расстаться раньше со своими шароварами и старенькими свитерочками? Эта психология донашивания вещей для дома сегодня не для нее, это из советского детства, когда на люди – что-то приличное, а дома – уж в чем придется. А если она все последнее время по большей части дома? Что же, отказать себе в радости новой стильной одежды? Абсурд.

Иннокентий присвистнул, увидев Ляльку:

– Оживаешь, старушка… Это хорошо. Значит, можно будет с тобой и конструктивно говорить, не адаптируя, как для потерпевшей.

Он уже почти все приготовил к завтраку – на сковороде пучеглазо пялилась яичница.

– Обед за тобой, – тут же конкретизировал он. – Уже в кондиции. Борщ сваришь.

За кофе, раскурив одну из своих трубок, он, наконец, заговорил по существу.

– Ну, давай проанализируем причины сбоя Ляля-машины – он постепенно переходил к насмешливо-ироничному тону, утвердившему в их общении.

– Я не машина, а – человек. К тому же в последнее время у меня возникло чувство, что я живу не своей жизнью. Словно моя жизнь растворилась в чужих обстоятельствах, чувствах, проблемах, – оправдываясь, как школьница, начала Лялька. – У всех свои дела, работа, социум, наконец, а я будто на обочине. Маруся вся в аспирантах, Ника – в культурной жизни и с тобой в стройке, Любася – в Апполоне и книгоиздании, Майя в работе и учебе, у Ирчи все последнее время проверка за проверкой, Мира опять примирилась со своим буддистом-импрессионистом, Лейла Алекса нянчит, и даже наши клиенты стали пропускать встречи. У меня такое чувство, что то, что я делаю, никому не нужно. А что собственно я делаю? Да ничего не делаю – неизвестно что высиживаю здесь с Сиднеем…

– Ага, вот значит как…. Давай по порядку. Только для начала давай я поправлю твое поле. По сравнению со вчерашним, динамика положительная. Все же я приехал, огонь свое дело сделал. Ну, еще и дистанционно с тобой поработать пришлось, но не все стало на места.

– Иннокентий, вечно ты наводишь тень на белый день – маг «поработал», но кое-что не доделал, – иронично парировала Лялька.

– Да-да, так обычно и бывает – делаешь, гармонизуешь, работаешь, но это не кирпичная кладка – потрогать и увидеть ее нельзя, но то, что ты уже дерзишь сегодня, тогда как вчера была зомби, только показывает мою эффективность и твою безграмотность – отсутствие определенной культуры, невежество.

Он уже начинал ее выводить из себя.

– И вот это твое состояние внутреннего бунта и бешенства показатель того, что энергетически тебя пополнить удалось – силы вернулись, а гармонизовать – пока нет. Так что начнем.

Он извлек из сумки металлический прутик, изогнутый буквой «г», на короткую сторону которого была надета розовая пластиковая трубочка.

– Это рамка, сделанная из обыкновенной металлической спицы… Носочки, варежки никогда не вязала? А жаль. Надо тебе что-то и руками делать, мастерить – сильно восстановлению способствует, подумай.

Он комментировал свои действия, чем сбивал ее иронично-ершистый настрой.

– Мы ее сейчас настроим и поработаем на предмет диагностики, проверим состояние твоего энергетического поля. Придется перейти в гостиную и раздеться.

Лялька выпучила глаза.

– Ну что я могу поделать – обнаженное тело дает наиболее точный результат. Но я вас понимаю, мадам. Слушай, у тебя есть ночная сорочка из чистого хлопка, только без всяких там синтетических кружавочек.

– Я пижамы люблю, – Лялька не сопротивлялась и уже без стеснения перешла к деталям своего интим-гардероба ввиду реальной альтернативы вот так, среди бела дня предстать для диагностики голой.

– Есть ли какая-нибудь, отвечающая требованиям? Ну, без искусственных украшательств и пуговиц?

– Да, зимняя, байковая, с поясом, – воскликнула она обрадовано.

– Годится, только на голое тело. Давай, – он качнул рукой, отпуская «пациентку» на переодевание.

– А теперь босиком стань на эту циновочку, сюда. И постарайся стать эмоционально нейтральной – отпусти внутреннюю стерву на перекур, – он раздражал ее своими комментариями, но, несмотря на это, она почему-то исполняла его команды. Что это? Кредит доверия к человеку, который спасал раньше или чисто женское любопытство?

Иннокентий подносил рамочку ближе, потом удалял сантиметров на тридцать от поверхности тела. Рамка в его руках то, как пистолетик, смотрела прямо на Ляльку, то начинала совершать колебательные движения, словно сомневаясь – крутнуть вправо или влево, то однозначно сваливалась в сторону, то начинала вращаться.

– Пробоина в вишутхе. Горло побаливает? – спросил Иннокентий, совершая пассы руками.

– Но грязь не здесь, в кишечнике. Выводим через низ, а потом через верх, – он совершал какие-то движения правой рукой, а левая, как экран, двигалась за Лялькиной спиной так, что она оказалась как бы между двух плоскостей, а скорее даже в какой-то кабине, составленной телом Иннокентия, стоящего сбоку от нее. Он произносил какие-то бессмысленные, с ее точки зрения, сочетания слов?

– Манипура… Цвет желтый, вкус острый, запах мяты, руки теплые, десять лепестков, мантра «рам», нота «ми».

Она дала себе установку быть пустой, отключила все системы анализа.

– Сватхистана… Цвет оранжевый, вкус вяжущий, запах ромашки, руки горячие, шесть лепестков, мантра «рам», нота «ре».

«Абракадабра какая-то», – пронеслось у нее в голове.

– Мулатхара… Цвет красный, вкус сладкий, запах розы, на руках горячее покалывание, четыре лепестка, мантра «лам», нота «до»…

Он совершал какие-то пасы руками, бормоча себе что-то под нос. Потом от головы до пола, словно, расправил на ней невидимый шелк балахона. У нее появилось ощущение, что над ее макушкой в узел собрана ткань легчайшего шелка, а вокруг тела, сантиметрах в десяти, каркас, и Иннокентий этот шелк на каркасе расправляет. Потом он опять взял рамочку и прошелся ею вдоль каркаса – удивительно, но хаотичных колебаний и безумного вращения Лялька на этот раз не заметила – рамка «присмирела». Присмирела, а точнее, внутренне гармонизовалась и сама Лялька. В этот момент она чувствовала в себе двух Лялек: одна по инерции жаждала ироничный комментов, а другая была умиротворена и молчаливо мудра.

– Ну вот, – он был удовлетворен результатом. – Теперь и борщом можно не отравиться и проблемы конструктивно обсуждать. Можете, мадам, опять переодеться… Хотя пижама тебе к лицу.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации