Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"

9

Джек МакКлюр представлял в «Леман продакшнс» спокойствие и воспитанность. По-видимому, существует некий закон природы, согласно которому в каждом театральном агентстве всегда есть спокойный, приятный джентльмен. Джек был куда симпатичнее Лемана и, более того, привлекательнее – высокий, красивый, спортивного типа. Леман спортом не занимался, и по окончании делового дня все помыслы его неизменно устремлялись к «Астор-бару». Джек ходил в нью-йоркский спорт-клуб и играл там в сквош, в летние же месяцы его можно было видеть на Лонг-Бич, где он неутомимо рассекал волны. Одевался он по моде и даже чуточку опережал ее – на голове у него красовалась мягкая серая шляпа, которую он, как и Леман дерби, не снимал никогда.

– Дает деру, – повторил Джек и, подойдя к бачку, налил себе в бумажный стаканчик бодрящий глоток.

Леман, который после ухода Глэдис Уиттекер устроился в своей любимой позе, то есть закинув ноги на стол, рывком сбросил их, чуть не опрокинув кресло. Лицо у него побелело, глаза выпучились, словно у Макбета, узревшего дух Банко, заглянувшего к нему на обед.

– Как это?

– А вот так. Он забирает свои деньги. Все. До последнего цента.

– Но – почему?

– Вот он тебе расскажет, – посулил Джек, тыкая бумажным стаканчиком на дверь, в которую входил Мэрвин Поттер, задержавшийся, чтобы дать автограф офисному юнцу.

Мэрвин, как обычно, был спокоен, любезен и невозмутим. Вчерашняя ночь, лишившая бы румянца обычного человека, не оставила на нем следа. Глаза у него блестели, держался он бодро и весело и, по-видимому, ни чуточки не страдал от головной боли.

– Приветствую тебя, благословенный Леман! – тепло поздоровался он. – Давненько не виделись, но ты все такой же… Жаль-жаль. И славная старая контора – тоже. Вроде бы подбавили сюда пыльцы, а в остальном все по-прежнему. Что за великолепная пыль! – прибавил Мэрвин, проводя пальцем по столешнице. – Где ты такую раздобываешь?

Мистер Леман сосчитал до десяти. Как ни странно, его доктор дал ему тот же совет, что и другой доктор – мистеру Андерсону.

– Оставь в покое мою пыль! Что там с Лестером Бардеттом?

– Ох уж этот Бардетт, – скорбно покачал головой Мэрвин. – Такой вспыльчивый. Вопреки совету поэта, дает волю страстям. Не поддавайся гневу, учили меня в воскресной школе. Очевидно, никто не внушил этой мудрости Бардетту. Не припомню, чтоб хоть один производитель одежды так лиловел и багровел на моих глазах. А все из-за совершеннейшего пустяка.

– Какого это?

– Он поджег Лестеру ногу, – объяснил Джек.

Мистер Леман страдальчески воздел руки и непременно стиснул бы голову, если б не мешала шляпа.

– Поджег ногу?

– Да, а что такого? Будьте разумны, дорогой мой Леман! – призвал Мэрвин. – Вы так возбудились. Можно подумать, будто я виновен в злодеянии или преступлении, а я и всего-то сделал то, что сделал бы на моем месте любой тонко чувствующий актер. Бардетт опять заснул в кресле, и я решил, совершенно справедливо, что, пожалуй, другого такого случая больше может и не подвернуться. Птицы, пчелы, ветерок и деревья – вся природа взывала ко мне: подожги ты ему ногу, подожги! Я и поджег.

– Лестер взбесился, – не к месту вставил Джек.

– Да, – согласился Мэрвин. – Я старался урезонить его, убедить, но он ничего не желал слушать. Хотя можно было взглянуть и с моей точки зрения. Мне показалось, будто в этом субъекте течет змеиная кровь. Не знаю, много ли вам известно об аспидах, – продолжил Мэрвин, – но главное их свойство – не слушать заклинателя. Заклинай, не заклинай – им без разницы.

Мистер Леман легко вспыхивал, а вспыхнув, не задумываясь выплескивал эмоции в достаточно едких словах. Не запнувшись ни на секунду, он припечатал Мэрвина шестью определениями, на что тот предположил, что так называет Леман и девушек.

– Улыбнитесь мне! – попросил Мэрвин. – Горько, через силу, но улыбнитесь. Господи Боже, никак не пойму, из-за чего весь этот сыр-бор! Да в Голливуде поджечь ногу – это так, мелочь, рядовая любезность.

– К черту Голливуд!

– Чувство, достойное восхищения, – отозвался Мэрвин. – Я и сам частенько так говорю.

Леман снова забросил ноги на стол. Так ему лучше думалось, а сейчас было самое время пошевелить мозгами пошустрее. Двадцать тысяч долларов испарились в одно мгновение. Это послужит ему уроком. Не будет обольщаться, будто кто-то, кроме санитаров из буйнопомешанного отделения, сумеет удержать под контролем звезду вроде Мэрвина Поттера. Единственным светлым пятнышком во всем этом черном происшествии, единственным слабым серебряным лучиком в черной туче, сгустившейся над ним, было отсутствие Фаниты. Хоть она не может бросить ему торжествующе: «А я что тебе говорила!»

Джек МакКлюр снова наполнил бумажный стаканчик и хмуро выпил.

– Ну вот и кончен бал, – изрек он.

Мистер Леман кивнул так же уныло.

– Да, придется нам прикрывать шоу.

– Это с чего ж вдруг? – удивился Мэрвин.

– С чего? – рявкнул Леман. – Может, скажешь мне, где найти другого партнера, готового расстаться с двадцатью тысячами?

– Столько хотел вложить Лестер, – подсказал Джек. – Двадцать тысяч долларов.

– Двадцать тысяч? – изумился Мэрвин. – Да это же так, семечки. В Голливуде мы давали бесплатный хлеб и угощали супчиком тех, кто вносил жалкие двадцать тысяч. Сплавляли им свои обноски.

Леман кинул на него злобный взгляд.

– Хватит нам сказок про Голливуд. Тут у нас Бродвей, и богачи, желающие вложить двадцать тысяч в шоу, на деревьях не растут.

– Ах, Леман, какой вы пессимист! Пораженец, можно сказать. Господи Боже! – воскликнул Мэрвин. – Для спектакля, где играет подарок всем американкам, нет нужды попрошайничать, обходя народ со шляпой. Акулы бизнеса с двойными подбородками в драку ринутся за привилегию внести свой вклад в искусство. Да Господи! Еще в Скивассетте один молодой миллионер просто умолял, чтобы я позволил ему вложить состояние в этот спектакль…

– Что! – вскричал Леман, вскакивая с места.

– Что! – вскричал Джек МакКлюр, подпрыгивая до небес.

– Кто он? – заорал Леман.

– Где он? – заорал Джек.

– A-а, вот тут вы меня поймали. Фамилия его Фиппс, а вот где он сейчас, без понятия. Я наткнулся на него вчера, но адреса не выяснил. Но вы найдете его, найдете! – заверил герой экрана. – Порыскайте по окрестностям, и обязательно найдете. – И чувствуя, что сделал все для этих людей, он забрал со стола шляпу и удалился.

Первым, когда закрылась дверь, заговорил мистер Леман:

– Дай мне телефонную книгу.

Джек протянул ему справочник, и он лихорадочно принялся листать страницы.

– Здесь Фиппсов сорок одна штука, – сообщил он наконец.

– Позвони всем, – велел Джек.

– Всем звонить ни к чему, – проявил смекалку мистер Леман. – Зачем нам беспокоить миссис Анну Б. Фиппс, или Астора Фиппса, «Канцелярские товары», Эдгара Фиппса, фотографа, а также миссис Эдвард Фиппс, или Элси Фиппс? Даже миссис Флоренс Фиппс и мисс Джеральдин Фиппс нам ни к чему. И «Гостевое агентство Фиппс» – тоже.

Он взялся за телефон.

– Набери мне Фиппса.

– Сэр? – уточнил прыщавый юнец.

– Набери мне Фиппса.

– Которого, сэр?

– Всех Фиппсов, какие есть. Кроме миссис Анны Б. Фиппс, Астора Фиппса «Канцелярские товары», Эдгара Фиппса, фотографа, миссис Эдвард Фиппс, мисс Элси Фиппс, миссис Флоренс Фиппс, мисс Джеральдин Фиппс и Фиппса «Гостевое агентство».

– Слушаю, сэр, – отозвался прыщавый юнец, резво накручивая номер Эдгара Фиппса, фотографа.

Шло время. Наконец охрипший и измученный Джозеф Леман откинулся на крутящемся кресле, промокая лоб. Он пообщался с большим количеством Фиппсов, чем, наверное, любой другой человек в Нью-Йорке. С Фиппсами-басами, Фиппсами-тенорами, Фиппсами-баритонами, с тремя простуженными Фиппсами, двумя Фиппсами-заиками и, наконец, с одним Фиппсом, у которого, видимо, отсутствовало нёбо.

– Что теперь? – спросил он, и внезапное озарение снизошло на него. Он проговорил в телефон: – Набери мне Дэвида.

– Всех Дэвидов, сэр? – переспросил прыщавый юнец, потихоньку загораясь трудовым энтузиазмом.

– Сола Дэвида.

– Слушаю, сэр.

– Сол может подкинуть деньжат, – заметил мистер Леман.

– Вполне, – кивнул Джек.

– Наше шоу – верняк, и любой, кто вложит деньги, состояние огребет.

Зазвонил телефон.

– Это Сол Дэвид? Говорит Джо Леман. О… Нет! – Леман шваркнул трубку. – Бермуды, – горестно возвестил он. – В какую только даль не удерут, когда пытаешься выжать у них денег.

Джек выдвинул новый вариант.

– Есть еще шанс. Два типа, некие Леви, выпускают блузки с длинным рукавом. Они вкладывали деньги в шоу в прошлом году.

Мистер Леман покачал головой.

– Прибыль они получили грошовую и навсегда покончили с шоу-бизнесом. А я вот сижу с крепко сбитой драмой, модной и современной, и не могу…

Джек выступил еще с одним предложением.

– А Фанни? Может, попытаться вытянуть у нее?

– У Фанни!

– У нее ж денег полно!

– А то я не знаю! Сегодня утречком забегал к ней в банк, пытался выведать, какой у нее баланс, но полный облом. Нет, Фанни не тот человек. До того прижимистая… Десяток угрей так прижмет, что внесет их на два этажа, не выронив ни одного. Опять этот чертов телефон. Ответь ты, Джек, у меня уже горло горит.

Следуя примеру МакКлюра, Леман уныло побрел к бачку с водой и наполнил бумажный стаканчик.

– Что!!! – заорал Джек в трубку.

Мистер Леман выронил стаканчик. Джек, зажав ладонью микрофон, проговорил дрожащим голосом:

– Фиппс!

– Который? Эдгар-фотограф?

– Нет-нет-нет!

– Фиппс из гостевого агентства?

– Нет-нет-нет! Тот самый Фиппс!

Мистер Леман покачнулся, как лесной великан под топорами лесорубов.

– Тот самый Фиппс?

– Говорит, Мэрвин Поттер сказал ему, мы продадим ему долю в шоу.

– Где он? – напрягся Леман.

– Звонит из «Астора», – ответил Джек, проконсультировавшись с трубкой. – Ждите в вестибюле, – проговорил он в трубку. – Сейчас спущусь и провожу вас.

– Да! Ступай скорее! – поторопил Леман. – Эй! – закричал он, когда его партнер двинулся к двери. – Крепче держи его за рукав!

Всякая апатия мистера Лемана исчезла. Он искрил энергией.

– Мур! – рявкнул он.

Из комнатушки появилась Эйлин.

– Слушаю, полковник?

– Приберите-ка тут. Сейчас явится ангел-спаситель.

– Есть, сэр.

– Да расторопнее поворачивайтесь!

– Слушаюсь, сэр. Кто, вы сказали, явится?

– Ангел. Миллионер. Он хочет вложить деньги в шоу.

– Гип-гип-ура! Это означает, что вы выплатите мне жалованье?

– Нашли время для таких разговоров!

– Но вы должны мне за две недели.

– Да ладно-ладно. Получите вы свои деньги, получите! А теперь слушайте. Когда этот типус будет здесь, войдите с листком бумаги, ладно? С письмом каким-нибудь, ну с чем-то. Деловито так войдите и положите его мне на стол.

– Да, сэр.

– А потом не задерживайтесь. Выйдите поскорее.

– Да, сэр. Похоже на новые игры, где каждый играет за себя. Мода на них обуяла общество будто лесной пожар.

– Не важно, на что это похоже. Вы все поняли?

– Да, генерал.

– Входите. Приносите бумагу. Кладете ее на стол.

– И с улыбкой ухожу. А вы не можете объяснить мне, с какой все это целью?

– Не важно! Атмосферу создает, черт подери, если вам так уж позарез знать. Никогда не слышали об атмосфере?

– Ах, атмосферу? Ладно. Извините, я ухожу.

И она вернулась в свою комнатушку, а мистер Леман, закинув ноги на стол, сбил дерби на глаза, раскурил новую сигару и отдался первым приятным мыслям за этот день. Особой религиозностью он не отличался, но невольно почувствовал, что Провидение опекает хорошего человека, присматривает, чтобы тот не пал замертво у обочины. Хороший человек может получить удар, может споткнуться, но если Провидение поджидает с полотенцем в его углу ринга, то поражения он ни за что не потерпит.

Вполне вероятно, что мистер Леман пустился бы распевать песенку словно жаворонок – так поднялось у него настроение, – но не успел он впасть в такую ужасную крайность, в дверях появился Джек МакКлюр с последним из Фотерингей-Фиппсов.

Ласково, но цепко, удерживая Простака за локоть.

– Мистер Сирил Фиппс, Джо, – провозгласил он. – Мистер Леман, мистер Фиппс.

10

Не успел Леман увидеть Простака, как понял, что здорово недооценил Провидение: в своих милостях хорошему человеку оно не скупится на щедроты. «Я сразу же смекнул, вот она, наша устрица, – сказал бы мистер Леман, диктуй он мемуары стенографистке. – Жирненькая такая, да еще приправленная кресс-салатом». Все в молодом человеке кричало о его наивности, и старший партнер «Леман продакшнс» встрепенулся, точно от пения горна.

– Как поживаете, мой дорогой? – осведомился он. – Присаживайтесь.

Простак робко пристроился на стуле для посетителей. Леман произвел на него глубокое впечатление. В этом театральном магнате было что-то от Дж. Г. Андерсона и немножко – от дядюшки Теодора, от чьего взгляда у племянника с самого раннего детства стыла кровь в жилах. Шляпу Простак держал в руке. Заметив, что ни мистер Леман, ни мистер МакКлюр головы не обнажают, он подумал минутку, не ошибся ли, но следовать их примеру пока что не осмелился.

– Сигару? – предложил мистер Леман.

– А? Нет. Не думаю, спасибо большое.

– Тэк-с, – дружелюбно бросил Леман и скосил глаз на Простака. – Откуда вы?

– Родился в Лондоне…

– Это в Англии?

– Да, именно.

– Шикарное местечко. Никогда там не бывал, но все говорят. Итак, мистер Фиппс, вы интересуетесь театром. Занимались когда-нибудь шоу-бизнесом?

– Пока еще нет.

– Что ж, все мы когда-то начинали. Самое трудное – найти великую пьесу. Вот я нашел. Можно сказать, величайшее драматическое открытие за последние двадцать лет. Ничего подобного прежде не бывало, ясно?

– Не бывало?

– Ничего подобного, – подтвердил мистер Леман и выдержал внушительную паузу, размышляя о грандиозности своего драматического открытия.

Тихонько, по-джентльменски покашляв, Джек МакКлюр нарушил молчание.

– Я сказал мистеру Фиппсу, что если он будет действовать быстро, то, возможно, и успеет купить долю в нашем спектакле. Мы ведь еще не до конца его профинансировали?

– Да, не совсем, – подтвердил мистер Леман.

– Удачно получается, – заметил Джек.

– Весьма, – согласился мистер Леман. – Но, конечно, мистер Фиппс, тут, в Нью-Йорке, все так, как сказал мистер МакКлюр. Решения требуется принимать быстро. Думать на бегу. Вот один наш приятель мог бы купить долю в «Мышьяке и старых кружевах»[5]5
  «Мышьяк и старые кружева» – очень популярная пьеса Джозефа Кесселринга (1904–1967). Премьера состоялась 10 января 1941 г. в Нью-Йорке.


[Закрыть], если бы подсуетился.

– Но проканителился один лишний день, – печально подхватил Джек, – и проиграл.

– Таковы уж правила в шоу-бизнесе, – покачал головой мистер Леман.

– Да, таковы правила, – согласился Джек, тоже покачивая головой.

Простак покивал с умным видом.

– Да, это мне понятно. Решать нужно молниеносно. Я и сам за быстрые решения, если дело и впрямь хорошее. Но все-таки, конечно, и осмотрительность следует проявлять. Осмотрительность и осторожность, если вы меня понимаете.

– Вот такие люди мне по душе! Я и не прошу вас действовать очертя голову. Пьеска у меня роскошная, и я не боюсь ее показать. Просто убойная, захватит всех, ясно? Не для совсем уж высоколобых, но и не для низкой публики.

– Для среднелобой?

– Вот-вот. Первое добротное шоу для среднелобой публики. Успех ее ждет сногсшибательный.

– Принесет много денег?

– Много? Ого! Спросите Дика Роджерса и Оскара Хаммерстейна, сколько они огребли с «Тихоокеанского». Спросите Оскара Серлинга, сколько он сделал на «Жизни с отцом». Спросите Макса Гордона, сколько ему отчислилось от «Рожденной вчера».

– Вы хотите, чтобы я их спросил?

– Да я вам и сам скажу, дорогуша. Миллионы!

– Миллионы?

– Миллионы, – кивнул Леман.

– Да-а, вот такого мне бы и хотелось, – вздохнул Простак. – Только хорошо бы с гарантией.

– Я лично вам гарантирую. И мой друг тоже. Верно, Джек?

– Конечно.

– Итак, что скажете? Думайте на бегу. Это шоу-бизнес.

Простак потеребил галстук клуба «Трутни». Красноречие мистера Лемана произвело на него глубокое впечатление, но он не забывал и хорошее присловье дяди Теодора: «Оглядись, а потом уж прыгай». Дядюшка Теодор умел придумывать меткие сентенции.

– А могу я почитать пьесу? – поинтересовался Простак.

– М-да-м… – с сомнением промычал Леман. – Как думаешь, Джек, сумеем мы раздобыть экземплярчик для мистера Фиппса?

– Боюсь, что нет, – правильно расшифровал Джек мычание партнера. – Видите ли, мистер Фиппс, труппа уже репетирует, и все копии разошлись по рукам.

– Да какого черта! На что вам пьеса? – воскликнул мистер Леман. – Я расскажу самую соль. – Широким жестом он сдвинул весь хлам на столе, будто расчищая поле битвы. – Так вот. – Он сбил дерби на затылок. – Эта пьеса о добром человеке. Понятно? Он всегда всем старается делать добро.

– Джентльмен до мозга костей, – подхватил Джек МакКлюр.

– Да, джентльмен до мозга костей, – согласился мистер Леман. – Роль эту играет Мэрвин Поттер, а это марка, знаете ли. Спросите хоть меня.

– Мэрвин сыграет хорошо?

– Еще бы! – заверил мистер Леман.

– Точно, – подтвердил Джек МакКлюр.

– Держу пари, – сказал мистер Леман.

– И я! – подтвердил Джек МакКлюр.

– Что ж, это замечательно, – заметил Простак.

Леман сбил шляпу назад.

– А теперь слушайте. Итак, начинается с пролога.

– С пролога, – пояснил Джек.

– В прологе есть драматург.

– Это тот, кто пьесы сочиняет, – пояснил Джек.

– Он, понимаете ли, влюблен в одну даму и приглашает людей послушать его новую пьесу. Конечно, дама – в их числе. Начинает он читать, объявляет: «Сцена первая. Сад». И тут! – Мистер Леман проделал что-то со своей шляпой. – Когда он произносит «сад», мы делаем киношный трюк, даем обратный кадр. Затемнение, быстрая смена декораций, вспыхивают огни, и на сцене – сад.

– Вот именно.

– Ну а дальше идет его пьеса. Только он сам в ней, понимаете, и его дама тоже. Зрители-то уже видели ее в прологе. Здорово?

– Отпад! – согласился Простак.

– Она лезет на яблоню. У нее, видите ли, хорошее настроение, – объяснил мистер Леман. – Тут входит этот драматург, и завязывается диалог. То он говорит, то она, слова так и летают. Он любит ее, она любит его, и они решают пожениться.

Простак заморгал. Сюжет в таком изложении показался ему немного примитивным, да и коротковатым. Занавес поднимется в 8.40 по восточному времени[6]6
  Речь идет об одном из четырех временных поясов, на пять часов отстает от времени по Гринвичу.


[Закрыть], а упадет, подсчитал он, примерно в 8.53.

– И что, тут и конец пьесы? – поинтересовался он.

– Конец? Да вы что! Вы ничего еще и не слышали.

– Будет еще что-то?

– А как же!

– Не забудь про священника, – напомнил Джек.

– Ах да! Входит священник, и опять идет беседа. Сцена в саду закончена, мы переносимся в нью-йоркское кабаре. Музыка, танцы всякие… Ну, сами понимаете.

– Да-да, – несмело поддакнул Простак.

– В это кабаре приходят наш герой, дама и ее брат. Герой и дама еще не поженились. Должны пожениться завтра. Уловили?

– Да, – на этот раз вполне уверенно подтвердил Простак.

– Так вот, брат этот вечно буянит, поднимает тарарам. Мимо проходит субъект, которому брат не нравится, и он бросает: «A-а, это ты?» Брат злобно глядит на него и говорит: «Ну я. И что?» И тот субъект… – в общем, то се, они заводятся, то один говорит, то другой, слова так и летают, и так далее и тому подобное, а потом брат выхватывает пистолет – и оп! – Леман подчеркнул кульминацию эпизода, щелкнув пальцами.

– Вот это да! – восхитился Простак. – Здорово! Он убивает его, да?

– А то! Субъект валится мертвее макрели. Холодней поцелуя мачехи. Музыка обрывается. Вопят официанты. Визжат девушки. Женщины падают в обморок. Тут входит полиция. «Что происходит? – спрашивает она. – Теперь игре Лемана позавидовал бы сам Эдвин Бут. – Кто это сделал?» – спрашивает полиция. И субъект отвечает: «Я».

– Субъект?

– Да.

– Он же мертвый!

– Кто?

– Да субъект-то…

– Нет-нет-нет! – схватился Леман за шляпу. – Не субъект, герой, ну, который влюблен в даму. Он говорит «я», чтобы спасти брата любимой женщины.

Простак слегка озадачился.

– Но ведь в зале полно народу?

– А как же!

– Разве они не видели, что субъекта застрелил брат?

– Нет, не видели, – с бесконечным презрением к невежеству новичка в законах сцены проговорил Леман. – Все они в другую сторону смотрели.

– A-а, тогда понятно…

– В общем, героя арестовали и запихнули в тюрьму на двадцать лет. Зритель не узнает об этом до следующего акта. Копы надевают на него браслеты, он гордо выходит, а дама вскрикивает и хлопается в обморок. Занавес падает. Вот вам акт первый. Шикарное начало, а?

– Нет слов.

– Пьеса называется «Жертва», – пояснил Джек. – Он жертвует собой ради дамы, понятно?

– «Жертва», – повторил мистер Леман. – Интригующее название, а?

– Простите?

– Хорошо смотрится под светом прожекторов, – добавил Джек.

– О, колоссально! – согласился Простак.

Мистер Леман воспользовался перерывом между актами, чтобы освежиться у бачка с водой. Он промочил горло, готовясь к акту второму.

– А теперь – акт второй. Все происходит двадцать лет спустя, когда героя выпускают из тюрьмы. Он решил укрыться на острове в Тихом океане, и едет все дальше и дальше. Заехав в дальнюю даль, он нанимается играть на пианино в одном таком местечке, – деликатно выразился Леман.

– В доме с дурной славой, – подсказал Джек.

– Вот именно, – согласился Леман. – Он конченый человек и играет в таком доме.

– Не забудь про священника, – подсуфлировал Джек.

– А, да… Священника помните?

– Он еще был в саду.

– Да, тот самый. Теперь он миссионер на этом самом острове. Хочет прикрыть это местечко. Приходит, и тут разворачивается грандиозная сцена. Все пляшут-скачут, а он им проповедует. И вдруг – бенц! Этот герой встает против него. Тут мы вводим крепкий диалог, переходим все границы. Он кричит, бранится, ругается, слова так и летают, и так далее и тому подобное. Конец первой сцены акта второго.

– Да, события так и бурлят, – рассудительно заметил Простак.

– А что дальше будет! Следующая сцена – в доме губернатора.

– А губернатор откуда?

– Губернатор острова.

– А-а…

– И кто же к нему приходит? Дама, которая хотела выйти замуж за героя, и ее муж. Они, понимаете, совершают кругосветный круиз. А почему муж? Потому что она вышла замуж, пока герой парился в тюряге. Он, то есть герой, видит, как она подъезжает к дому, и тоже пробирается туда. Поговорить с ней хочет, понимаете? На сцене – спальня, и она – неглиже. Герой влезает в окно и говорит: «Женевьева!» Она восклицает: «Гарольд! – И прибавляет: – Это ты?» – а он отвечает: «Да, это я». Идет диалог, то он говорит, то она, слова так и летают, и так далее и тому подобное. Тут выясняется, что этот брат умер, а на смертном одре сознался, что убийство совершил он, и дама признается, что по-прежнему любит героя, но должна сохранять верность мужчине, за которого вышла, потому что у нее благородная душа, ясно? Они прощаются, вдруг входит муж: он подумал, что в комнате взломщик, и стреляет в него из пистолета. Герой падает на пол, дама тоже падает и умирает на его теле. Следующий акт – в раю. Мистер Леман опять направился к бачку с водой.

– В раю? – удивился Простак.

– Ну да, на небе, – подтвердил мистер Леман, опустошая бумажный стаканчик. – Появляются ангелы, спускаются в зал…

– В длинных вуалях, – подсказал Джек.

– И губернатор тоже тут, только теперь он как будто бы Бог.

– А так можно?

– Это настоящая находка, – сообщил мистер Леман тоном, отметающим всякие сомнения. – Да и вообще, впрямую ведь не говорится, что он Бог.

– Не забудь священника, – подсуфлировал Джек.

– А, да. Приходит и священник, а с ним раввин, ясно? Они беседуют про то, что все люди братья, какой бы религии ни придерживались. Идет диалог, то один говорит, то другой, слова так и летают, и так далее и тому подобное. А потом вдруг бац! – затемнение, перемена декораций, и когда вспыхивают огни на сцене, мы снова у драматурга. Он заключает свою даму в объятия, и она говорит, что синяя птица счастья поселилась в их доме. Поцелуй, читка заканчивается, все восхищаются, герой с дамой женятся. Постепенно гаснет свет. Занавес. Ну как?

Простак промокнул лоб.

– Потрясающе. А кто написал?

– Да юнец какой-то, забыл фамилию. Мы выкупили у него пьесу, так что не придется даже платить проценты с прибыли. С такой пьесой, дорогуша, убытки не грозят. А сколько вы намерены вложить? Можете получить долю в сорок девять процентов за… – Мистер Леман приостановился, прикидывая, на сколько тянет гость. – За тридцать тысяч долларов.

– Эх, черт побери! Тридцать тысяч?

– Разве ты не можешь, Джо, малость скостить для мистера Фиппса? – вмешался МакКлюр, и мистер Леман ответил, что да, пожалуй.

– Я вот что сделаю. Быстренько отвечайте «да», и я соглашусь на двадцать пять.

– Боюсь, все отменяется. – Простак поднялся, но тут же четыре услужливые руки снова усадили его.

– Эти ваши деньжата… – сказал мистер Леман. – Если сможете быстро забрать их, мы все-таки сумеем заключить сделку.

– Они в банке, на Пятой авеню.

– Вот как? Что ж, не хотел я уступать так много, – проговорил мистер Леман, – но если вы дадите мне чек на десять тысяч долларов, дорогуша, то двадцать пять процентов прибыли – ваши.

Простак потеребил галстук. Человек, все богатство которого заключается в двадцати двух тысячах долларах и восемнадцати центах, имеет полное право теребить галстук, прежде чем вложить десять тысяч в драму, даже крепко сбитую и очень современную.

– Десять тысяч?

– Да, сумма такая.

– Десять?

– И это еще очень дешево. Думайте на бегу!

Простак медленно поднялся.

– Что ж…

– Договорились! – закричал мистер Леман.

– Договорились! – подхватил Джек МакКлюр.

Партнеры превратились в сообщающиеся механизмы.

Леман быстрым движением обмакнул в чернила перо и сунул ручку Простаку, а Джек МакКлюр одновременно расчистил место на столе. Каждый их жест показывал, что они рассчитывают на немедленные действия, и Простак с чувством человека, переправляющегося через Ниагарский водопад в бочонке, стал медленно вытаскивать чековую книжку. Две пары глаз следили за малейшим его движением. Леман с МакКлюром едва сдерживались, чтобы не выхватить книжку у него из рук и не развернуть ее на столе. Простак, по-прежнему медленно, открыл ее сам и, взяв ручку у мистера Лемана, начал писать.

– «Трест Гарантия», а? – заметил Джек, заглядывая ему через плечо.

– Джо Л-е-м-а-н, – любезно подсказал Джо. – Вы малый смекалистый, мистер Фиппс, и непременно получите прибыль. Теперь роспись…

Простак занес уже ручку, но тут снаружи послышался шум, будто внезапно вспорхнула с насеста сотня фазанов, и дверь с треском распахнулась.

В офис ворвалась жена Лемана.

– Слушай, ты, песий плут! – закричала она, адресуясь к мужу, и с оглушительным стуком захлопнула за собой дверь.