Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"

– За двадцать?

– Ладно, за пятнадцать. Или, скажем, за десять.

– Но это уже, мистер Фричи, самая нижняя граница, – вклинилась Динти, ласково теребя его лацкан.

Оскар поскреб подбородок.

– Н-да, большие деньги…

– Да что вы! Это, считайте, задаром. Только решать нужно с лету! Ведь за долей охотится масса народу. Таков уж, понимаете ли, шоу-бизнес. Решать с лету!

– Абсолютно, – подтвердил Простак. – Р-раз – и готово. Тот, кто решает на бегу, уходит с добычей. Да что там, был у нас один знакомый, который мог бы купить долю в «Мышьяке», но не думал на бегу. Вот и полюбуйтесь на него теперь. Стоит в очередях за бесплатным супом. Таков уж шоу-бизнес.

Почесывать Оскару Фричи было больше нечего, и он пустился по второму кругу.

– Прямо… прямо… не знаю, что и сказать. Мне, конечно, в последнее время поднадоел отель…

– Еще бы! – сочувственно подхватила Динти. – Не того вы калибра человек, чтобы засесть в отеле на всю жизнь. Посмотрите хоть на мистера Фиппса.

Оскар посмотрел.

– Он бросил отель – и где он сейчас?

– А-ах! – воскликнул Простак, широко взмахнув рукой и опрокинув бокал гостя.

Оскар спохватился, что еще не чесал кончик носа, и поспешил наверстать упущенное.

– Я б с радостью ушел из отеля. Выложил Хемингуэю все, что я о нем думаю.

– Вот это боевой дух! – одобрила Динти. – За чем же дело?

– Побаиваюсь.

– Другого шанса вам не подвернется. Сами потом пожалеете, что упустили.

– Да уж, – с чувством подтвердил Простак. – Могу себе представить. Когда вы вспомните о колоссальной, но упущенной возможности, вас переполнят самые горькие сожаления.

– Сгрызет раскаяние, – подхватила Динти.

– До самых косточек проест. Один скелет останется.

Оскар дрогнул. Кому понравится мысль, что остаток жизни ему суждено провести в тщетных сожалениях, грустя об упущенном?

– Н-да, тут требуется помозговать…

– Думайте на бегу!

– Пьеса, говорите, хорошая?

– Грандиозная!

Оскар опять принялся за левое ухо. Линия обороны трещала по всем швам.

– До смерти мне охота выложить кое-что этому надутому задавале, – сообщил Фричи своей бессмертной душе.

– Пиши расписку, – бросил Простак Динти.

– О’кей, босс.

– Погодите! – взмолился Фричи. – Минуточку!

– В шоу-бизнесе ждать нельзя! Или даете нам чек, или все отменяется. Даете?

– Но я ж еще не сказал, что согласен.

Динти улыбнулась самой ослепительной улыбкой. В ее манере проскользнуло что-то материнское. Так и чудилось, что, не будь она занята написанием расписки, погладила бы Оскара по голове.

– Вы только подумайте, мистер Фричи. Если заключите сделку, то сегодня же сможете пойти к мистеру Хемингуэю и выложить ему все.

– Он уже в постели.

– Так вытащите его!

Оскар призадумался – а что, заманчивая мыслишка!

– Наверное, он вас беспощадно эксплуатирует?

– По двенадцать часов в день.

– Ой, ужас какой!

– Чудовищно! – подпел Простак. – А в театре вам совсем не придется работать. Сплошное развлечение. Мы – как одна счастливая семья. К тому же, – добавил он, – кто сказал, что мы должны ограничиться одним спектаклем? Поставим еще много других, когда этот с оглушительным успехом пройдет по стране. Да что там, мы станем крупнейшими продюсерами. Всяких разных шоу… Давайте, я открою? – предложил Простак, ухватив чековую книжку, которую вытянул почти незаметно из кармана Оскара.

– Нет-нет. Я сам.

– Вот вам чернила. А вот ручка тети садовника. Чек выписывайте на меня, на Сирила Фиппса. С-и-р-и-л…

– А как ваше имя, мистер Фричи? – спросила Динти. – Как оно пишется?

– Оскар Фричи. Ф-р-и-ч-и. Но я еще не решил окончательно…

– Вот ваша расписка! – воскликнула Динти. – В ней написано, что вы дали мистеру Фиппсу десять тысяч долларов за долю в двадцать пять процентов. Все правильно?

– Но… Однако послушайте…

– Все абсолютно верно, – одобрил Простак. – Лучше и быть не может. Теперь все, что требуется, – выписать чек, а там – сплошные развлечения.

– Вы считаете, нужно выписать?

– Разумеется, нужно. Такая захватывающая драма. Не для высоколобых, но и не для низколобых, а как раз для среднелобых. Один субъект убивает другого субъекта, и священник есть, и раввин, они беседуют, слова летают, и так далее и тому подобное. Да, еще есть сад, входит мистер Хемингуэй… Ах! – Простак схватил чек.

– Осторожнее! – остерег Фричи. – Он еще влажный.

– Ничего, я высушу!

– Сам не пойму, правильно ли я поступил.

– Еще бы нет! Вы ступили на широкую дорогу к богатству и славе. И не только! Она ведет ко всему на свете! У нас получится шедевр, дорогуша! Настоящий шедевр!

– Узнаю моего славного Фиппса! Старину Фиппса! Да, вот такого Фиппса я и знавал прежде. Более верных слов ты никогда и не говорил, старый мой дружище Фиппс!

Это сказал не Оскар Фричи, а Мэрвин Поттер. Загулявшая звезда стояла в дверях, обеими руками держась за косяки.

С Мэрвином произошла разительная перемена. И переменился он с того последнего раза, когда его видел Простак, явно к лучшему. Тогда он пребывал на дне пропасти или, если хотите, шагал к ближайшему рекрутскому пункту Иностранного легиона. Теперь он светился спокойным счастьем. Широкая сверкающая улыбка выдавала, что он пьян, но то было веселое, беспечное опьянение. По-прежнему пьяный в стельку, он стал веселым. У стервятников, клюющих его грудь, видимо, притупились клювы.

– Держу пари, спектакль и правда станет шедевром, – продолжил Мэрвин, опрометчиво отрывая руки от косяков и зигзагами продвигаясь к креслу, в которое и свалился словно мешок с углем. – И вот почему: звездой буду я, Фиппс, старый дружище. Я снова встаю в строй, босс, снова в строй. Мэрвин Поттер докладывает о своем прибытии. – Он приподнялся, салютуя, и тут же снова свалился в кресло, как уже упомянутый мешок.

– Что?! – закричал Простак.

Актер, прикрывший было глаза, точно бы намереваясь погрузиться в освежающий сон, распахнул их снова.

– Фиппс, когда у нас состоялся последний и несколько нервический разговор, я вроде как – поправь меня, если я ошибаюсь, – сказал тебе, что моя невеста, Гермиона, единственная дочка С. Хамилтона Бримбла с Кинг-Пойнта, Лонг-Айленд, и миссис С. Хамилтон Бримбл, тоже с Кинг-Пойнта, дала мне отлуп.

– Да, все правильно.

– Мне представляется – опять же поправь меня, если ошибаюсь, – я упомянул также, будто мое сердце разбито.

– Все верно.

– Так вот, оно склеилось! – воскликнул актер, похлопывая по левой стороне жилета. – Звонит как колокол. Ни трещинки! Мэрвин Поттер снова стал самим собой.

– Это хорошо.

– Не просто хорошо, – поправил Мэрвин, – колоссально! Да, – продолжал он, – на какое-то время бессердечная жестокость Гермионы слегка расстроила меня. Померкло солнце. Жизни, почудилось мне, наступил конец. Но, заметь, жизнь продолжается! Я завернул в дивный бар поблизости от отеля и опрокинул там с полдюжины рюмашек, после чего подверг ситуацию пристальному рассмотрению, анализируя каждую грань. И вдруг в настроении моем произошла разительная перемена. Я воспрял духом, я понял – а ведь все к лучшему! Я же спасся, в последний миг, от эшафота. Как разные там личности в исторических романах. Помнишь? Палач прилаживает петлю, и вдруг все видят всадника на взмыленной лошади, размахивающего бумагой…

Мэрвин ненадолго погрузился в размышления.

– В затее с женитьбой, Фиппс, – возобновил он свой монолог, – нужно учитывать все аспекты. Меня внезапно осенило – а ведь такая девица непременно настоит, чтоб свадьба была со всякими разными прибамбасами. И тебе епископ, а то и два, и помощник священника, и подружки, и хор мальчиков. Репортеры, фотографы да в придачу – больше тысячи гостей обоего пола. Когда я, спотыкаясь, поковыляю к алтарю, эти епископы, помощники, подружки, репортеры, фотографы и гости будут с хохоту покатываться, а я буду чувствовать себя полным болваном. Прибавь к ним церковных сторожей, служек, первого и второго могильщиков, и кто только не набежит еще. А заодно прими во внимание, что за церемонией последует прием в доме у невесты. Можешь ли ты после всего сказанного удивляться тому, что я чувствую себя милосердно помилованным? С мертвенно-бледными губами, Фиппс, я брел от этого бара, но сердце мое пело. Я понял, что ангел-хранитель Поттеров не дремал где-то в уголке, как мне показалось, а трудился словно бобр, спасая меня от кошмарных событий. Только представишь, сразу дрожь пробирает. А шагая по улице, я увидел ребенка…

Конвульсивно содрогнувшись, Мэрвин приостановился.

– Не знаю, – дрожащим голосом продолжил он, – то ли все дети в Сиракузах такие, то ли этого подослали, чтобы остеречь меня. Весь раздутый, похожий не то на Бориса Карлоффа, не то на Уинстона Черчилля. Глаза наши встретились, и голос сверху шепнул мне на ухо: «Смотри, Поттер. Если бы не исключительно добросовестная работа твоего ангела, что-то в этом роде могло приключиться и с тобой». Ты можешь возразить, что у меня ничего подобного не родилось бы, но кто ж его знает? У мужчин и покрасивее меня получались страшненькие дети. Некоторые мои друзья породили истинных химер. В общем, как бы там ни обернулось, исчезли последние сомнения в мудрости Промысла, опрокинувшего мои матримониальные планы. С плеч у меня гора свалилась. Я расправил грудь, я упивался своей молодостью, я отбросил всякие помыслы об Иностранном легионе. Тут я и решил вернуться к тебе, чтобы снова занять свое место в труппе. Прошу, Фиппс, вот он я – активный, энергичный, готовый к любой судьбе. Сражаясь плечом к плечу, как, помнится, ребята из старой команды, мы повезем наш спектакль в Нью-Йорк и сразим публику! У меня великолепная идея. Знаешь, что мы сделаем, Фиппс, дружище? Мы станем играть эту чушь как комедию. Разделаем ее под орех, зрители будут с хохоту покатываться. Этот опус не драма, это фарс! Когда ты сообразишь, что без выпивки я в жизни бы до такого не додумался, тогда и поймешь, в каком чудесном мире мы обитаем. Минуточку! Я правда вижу перед собой бутылку, и горлышко ее тянется к моей руке? – заинтересовался Мэрвин. – Или мне мерещится? Не плод ли это моего пораженного зноем мозга?

– Вовсе нет, это и есть бутылка. Шампанское.

– Приди же ко мне! – воскликнул Мэрвин.

И оглушительная тишина, тишина истинного счастья, слишком глубокого, чтобы выразить его словами, пала на номер 726.

Нарушил ее Оскар Фричи.

– Мистер Поттер, – попросил он, – а вы дадите мне автограф? Пожалуйста.

19

«Жертву» показали в Сиракузах к концу сентября, а потом поехали обкатывать в Олбани, Вустере и Провиденсе. А премьера на Бродвее состоялась только через месяц, точнее – 27 октября.

Когда Динти Мур вошла в офис «Леман продакшнс» утром 28-го, ей вдруг почудилось, будто по всему миру затрезвонили радостные колокола. Однако то был всего лишь телефон, и она поспешила взять трубку.

– «Леман продакшнс», – проговорила она, чуть растягивая слова. – Не-ет, мистер Фиппс еще не пришел. Да, похоже, спектакль сногсшибательный… О, я не зна-аю! По-моему, мистер Фиппс сам хочет представить его в Лондоне. Позвоните ему позже. До свида-а-ния-я. – И Динти, повесив трубку, исполнила несколько танцевальных па.

Успех «Жертвы» скорее всего не стал сюрпризом для собеседника на другом конце провода, потому что в нынешнее время сюрпризов в театре не бывает. Лет тридцать назад иному спектаклю порой удавалось незаметно прокрасться по глубинке и внезапно вспыхнуть в Нью-Йорке. Но сегодня у «Верайети» всюду есть шпионы и шансы даже самой скромненькой постановки взвешиваются неделя за неделей. Ослепительный свет, направленный на трон, – слабое мерцание в сравнении с прожекторами, освещающими каждую новую театральную постановку.

Любому опытному завсегдатаю Бродвея сказали бы все такие заголовки:

«ЖЕРТВА» СОБРАЛА 15 000 ДОЛЛАРОВ В ОЛБАНИ»

«ЖЕРТВА» ПРОШЛА НА УРА В ВУСТЕРЕ»

«СЕНСАЦИОННЫЙ СБОР В ПРОВИДЕНСЕ – 20 000 ДОЛЛАРОВ!»

Распространился слух, что если триумфы в провинции не обернутся провалом, то в требовательной столице успех спектаклю обеспечен. Так и оказалось. Несомненный, бесспорный, безусловный, как написал бы мистер Роджет в своем «Тезаурусе». Спектакль стал оглушительной сенсацией.

Катился потихоньку день. Раздавались телефонные звонки, двое посетителей попросили о встрече с мистером Фиппсом, и Динти пообещала, что сообщит об их визитах боссу, когда он появится. Наконец вошел Простак, потрясенный, словно он увидел призрака.

– Приветствую тебя, королева души моей, – взволнованно произнес он.

– Привет и тебе, маэстро, – вежливо ответила Динти.

– Послушай-ка, – спросил Простак, – ты шла сюда мимо театра?

– Да, конечно.

– У кассы что, правда очередь?

– Да, истинная правда. И предлиннющая. И у всех в потном кулачке зажаты четыре фунта восемьдесят шиллингов, благослови их Господь.

Простак испустил глубокий вздох. Если Динти тоже это видела, значит, ему не померещилось.

– Я едва поверил глазам. Вроде бы вижу очередь, но меня не оставляло чувство, что это всего лишь дивный сон. Тебе не показалось, что все в ней красавцы как на подбор?

– Да, прекрасные ребята.

– Соль земли. Прямо не представляю, где еще можно найти лучшие образчики человечества, чем в очереди на шоу, в которое ты всадил кучу денег. Вот где прекраснейшие женщины и храбрейшие мужчины. О, Динти!

Простак распрямился, словно с плеч у него упал груз. За прошедший месяц выпадали дни, когда сомнения одолевали его и он поддавался унынию, особенно когда партнер его Оскар Фричи страдал от приступов трусости. Колеблющийся, сомневающийся, легко впадающий в меланхолию, Фричи был из тех людей, с которыми отлично бы поладил Гамлет. Скажите ему, что в театре аншлаг, и он спросит: «Кто же тогда придет завтра?» – что, бесспорно, вгонит в тоску самого жизнерадостного оптимиста.

Но теперь, когда на Бродвее приняли спектакль восторженно; теперь, когда восемь критиков из девяти дали самые лестные отзывы (девятый тоже дал не совсем уж плохой); когда длинные очереди очаровательнейших и умнейших зрителей выстраиваются в кассу, горя желанием всучить свои денежки самодержцу за окошком, Простак расцвел точно прекрасный цветок. Глаза его сияли. Волосы цвета сливочного масла блестели, как никогда. Он держался живо и весело и даже, кажется, стал выше ростом дюйма на три. С видом рыцаря, вернувшегося к своей даме из успешного Крестового похода, он крепко обнял Динти, нежно расцеловал поднятое к нему личико и заверил ее, что из всех девушек на свете она – самая прекрасная!

– Я люблю тебя, Динти.

– Не так сильно, как я тебя.

– Нет, гораздо сильнее.

– Такое невозможно. Ладно, давай не ссориться. Правда, чудесно, Простак, что так все обернулось? Ты понимаешь, что мы станем богатыми?

– Купаться в деньгах будем.

– Переедем жить на Парк-авеню.

– С дворецким.

– С двумя. И купим шикарную машину.

– Несколько шикарных машин. А как насчет яхты?

– Интересно, осилим мы «Куин Мэри»?[11]11
  Океанский лайнер, названный в честь королевы Марии (1867–1953), жены Генриха V (1865–1936), правил с 1910.


[Закрыть]

– Мы очень-очень постараемся. А теперь перейдем к тому, как превратить тебя в миссис С. Фотерингей-Фиппс. Какая будет процедура? Выдай мне информацию из первых рук. Послушай-ка, – вдруг встревожился Простак, – надеюсь, ты не хочешь венчания со всякими разными прибамбасами? Как там говорил Поттер… с епископом, с помощником священника, с подружками невесты, с хором мальчиков, дьячками и церковными сторожами, могильщиками и всякими пришельцами?

– Конечно, нет. Я хочу, чтобы мы обвенчались в Маленькой Церкви за Углом.

– А где это?

– На Двадцать девятой улице.

– Местечко спокойное?

– Там будем только мы.

– Ну и священник, само собой.

– Да уж, без него никак не обойтись.

– Ладно, священник пусть будет. И может, парочка свидетелей?

– Да, наверное.

– И все?

– Да, все.

– Тогда вперед, в Маленькую Церковь! Двинулись! Беру свою шляпу – и вперед!

Динти окинула его материнским взглядом.

– Бедный мой мальчик, впопыхах это не делается. Ты должен взять лицензию.

– А нельзя без нее обойтись?

– Вряд ли. Если ты ворвешься в церковь без лицензии, священник выкинет тебя вон. Да и вообще, у тебя еще работы невпроворот.

– Работа? В такое время?

– Сейчас и есть то самое время. Тебе звонили полно народу. Придется тебе остаток дня думать на бегу и принимать решения с лету.

– Возможно, ты права. Да, видимо, мне предстоит много будничной работы.

Простак уселся в крутящееся кресло, запрокинул его, забросил ноги на стол, потянулся к шляпе и водрузил ее на голову.

– Ну-с! Расскажи-ка мне, дорогуша, не опуская ни единой детали, ведь никогда не угадаешь, какой важной может оказаться самая незначительная. Что тут у нас происходило?

Динти заглянула в блокнот.

– Было два или три звонка. Один от человека, который хочет купить пьесу для Лондона. Я сказала ему, что ты будешь ставить ее в Лондоне сам.

– Конечно, сам. И в Париже, и в Берлине, и в Москве.

– В Москве нельзя.

– Ну тогда в Брюсселе. Откуда привозят брюссельскую капусту. Брюссель ничем не хуже. Продолжай, – велел Простак, складывая кончики пальцев вместе.

– Заходили двое посетителей. Один не захотел назваться. Держался он довольно таинственно и сказал, что зайдет еще.

– А объяснил, какое у него дело?

– Нет.

Простак нахмурился. Да, допущена небрежность. Необходимо, решил он, подстегнуть служащих офиса.

– Всегда проси посетителей изложить их дело, – укоризненно заметил он. – И пусть оставляют визитки. Будешь передавать их мне, а я решу – принимать посетителя или нет.

– Да, сэр. Непременно, сэр. Спасибо, что указали мне, сэр.

Простак покраснел.

– Я слишком задрал нос?

– Не без того.

– Прости. Я стараюсь не задирать, но от успеха у меня ужасно кружится голова. Я ловлю себя на том, что выпячиваю грудь, пихаю встречных на тротуаре, а иногда меня даже подмывает заскочить в офис к Ли Шуберту и обратиться к нему запросто: «Ли». Ты остужай меня время от времени, ладно? Чуть заметишь, что на меня накатывает, сразу же и крикни: «Эй!»

– Непременно.

– «Эй!», резко так.

– О’кей, профессор.

– Ах, все к чертям! – Простак призадумался, словно его обворовали. – Но отчего бы человеку и не напустить немножко высокомерия и важности и не пораздуваться от гордости после такого успеха? Ты читала статьи?

– Я выучила их наизусть. Все – восхитительные.

– А «Таймс»? – нерешительно сказал Простак.

– Там тоже неплохой отзыв.

– Неплохой, да… Но мне не понравился тот абзац, что сцена в притоне всего лишь «на уровне». – Лицо Простака посуровело. – Вряд ли я приглашу критика из «Таймс» на свой следующий спектакль. Послужит ему хорошим уроком.

– Эй!

– Вот именно что «эй!». Замечаешь, как на меня накатывает? Мгновенно, точно приступ какой. Тикаю вполне нормально, и вдруг бенц! – голова у меня раздувается, как у больного щенка. Не мешало бы заглянуть к врачу. А кто был другой тип?

– Какой тип?

– Ну, другой. Который спрашивал Фиппса. Ты говорила, заходили двое.

– А, да. Твой бывший босс, мистер Андерсон.

– Дж. Г. Андерсон? – выпучил глаза Простак. – Ты уверена?

– Если не врет. Он так назвался.

– Ну и ну! Будь я проклят!

– Сказал, что желает видеть тебя по крайне важному делу.

– Вот как? Тогда знаешь что скорее всего случилось? Он примчался в Нью-Йорк кутнуть, пошел вечером на спектакль, а утром прочитал газеты и узнал, что у меня оглушительный успех. Теперь попытается снова сбагрить мне этот свой отель. В Бессемере, штат Огайо. Ага, разбежался!

– А что? Отель купить неплохо.

Простак презрительно расхохотался.

– Мне? Да зачем мне отели? Вот если заскочит Ли и предложит перекупить с полдюжины его театров, тогда другой разговор. Но отели…

– Эй!

– «Эй» тут совсем ни при чем. Как я смогу управлять отелем в Огайо, если я в драматическом театре?

– Уйди из театра.

Простак изумился. Он ушам своим не поверил.

– Что? Бросить шоу-бизнес, когда я сижу на вершине мира?

– Но театр – это так рискованно и непредсказуемо, милый. Сегодня ты наверху, а завтра – рухнешь вниз. «Жертва» стала хитом, но следующая твоя постановка может и провалиться. И третья тоже, а за ней – еще. Отель – совсем другое, солидный бизнес. Я бы с удовольствием помогала тебе управлять им. И, знаешь, я была бы счастлива в местечке вроде Бессемера. Меня уже тошнит от Бродвея.

Простак опять засомневался, правильно ли он расслышал.

– От Бродвея тошнит?

– Дальше некуда. О, Простак…

Динти умолкла, ибо дверь открылась и вошел Оскар Фричи. Вид у Оскара был такой же, как обычно, то есть очень даже неважный, и с первых же слов стало ясно, что он буквально вибрирует.

– Послушайте, а почему около театра столько народу? – спросил он, даже не отвлекшись на «Доброе утро». – Я только что проходил мимо, а там целая армия. И в вестибюле толкутся.

Простак, сбив шляпу на затылок, издал короткий смешок. Ох уж эти новички!

– Народ покупает билеты.

– Билеты?

– Ага.

– На шоу, что ли? А чего это вдруг?

– У нас огромный успех.

– Кто так говорит?

– Все говорят. Вы что, рецензий не читали?

– Каких?

– О спектакле. В газетах.

– В газеты у меня не хватило духу заглянуть.

– Динти, у тебя есть газеты?

– Здесь нет. Сходить купить?

– Пожалуйста. И на всей скорости.

– Ладно. А позже, если улучите момент, «мистер Шуберт», мне бы хотелось продолжить тему, которую мы обсуждали, когда нас перебили. Мне много чего есть сказать по этому поводу.

Оскар беспокойно дожидался, пока закроется дверь. Потом, повернувшись к Простаку, осведомился хриплым шепотом:

– Ну а теперь честно – как наши дела?

– У нас хит! Грандиознее не бывает!

– Да нет-нет. Она ведь ушла. Можете сказать мне прямо.

– Толпы страждущих звонят, желая купить спектакль для Лондона.

Оскар вздрогнул.

– Сколько вы за него получили?

– Я его еще не продал.

– Что?!

– Разумеется, нет. Продать спектакль, вот так глупость! За каким таким чертом мне его продавать?

Фричи жалобно вцепился в рукав партнера, взволнованный донельзя. И заблеял словно овца, на которую был так похож:

– Послушайте! Я считаю, если появилась возможность получить какие-то деньги, надо брать… а? Я чувствую себя беспокойно.

Простак осмеял его страхи:

– Мы продолжим, выпустим еще несколько спектаклей. И вам станет спокойнее.

– Вы считаете, нам это надо?

– Разумеется. У нас не конец, а самое начало. Я планирую сделать большой мюзикл с десятью комиками и сотней красоток.

– Да, – Оскар потянулся за шляпой, – пора мне выходить из бизнеса.

– Из нашей фирмы? Что ж. Я и сам управлюсь.

– Выкупите мою долю?

– Запросто.

– О-о, – проблеял Оскар, кладя шляпу обратно. – Ну… тогда… прямо не знаю. – Рядом с ним четко материализовался Гамлет, одобрительно похлопал Фричи по спине: «Наш человек», – и заверил, что прекрасно его понимает.

– Знаете, что я планирую, дорогуша? – заявил Простак, залихватски сбивая шляпу набекрень. – Скуплю всех крупных драматургов, какие есть в стране, и заключу с ними контракт. А потом куплю все иностранные пьесы. Создам монополию!

Адамово яблоко Оскара так и скакало вверх-вниз.

– Вот как?

– А когда получу права на все пьесы, начну скупать театры.

– Театры?

– Да.

– Все театры?

– Мне же надо будет где-то ставить пьесы.

Адамово яблоко опять припустилось галопом.

– Но послушайте… А ну как что-то случится? Предположим, что-то где-то пойдет наперекосяк?

– Разве такое возможно?

– Вполне. Вполне.

– Нет, ни за что! Желаете, я открою вам секрет шоу-бизнеса? Все просто. Давайте публике то, что ей хочется.

– Но как же это угадать?

– Им всегда хочется одного.

– Раз уж я занялся театральным бизнесом, – Оскар печально покачал головой, – вкусы у них точно переменятся.

Вернулась Динти с охапкой газет под мышкой и визиткой в руке.

– Эй! – с порога выкрикнула она.

Простак смущенно взглянул на нее.

– Почему – «эй»?

– Пари держу, оно тебе потребовалось, как только я вышла из комнаты.

В этом крылось столько правды, что Простак поспешил переменить тему.

– Я вижу, у тебя визитка, – довольно равнодушно заметил он. – Кто-то ждет в приемной?

– Да.

Простак сделал торжествующий жест.

– Видите, Оскар, и минуты не прошло, как какой-то страждущий топчется в офисе, горя желанием войти в бизнес. Кто он?

– Один из тех типов.

– Типов? Ах да! Из тех, кто заходил без меня.

– Правильно. Первый. Тот, кто не назвался и обещал зайти позже.

– Не знаю отчего, – вмешался Оскар, дрожа как при болезни Паркинсона, – но у меня предчувствие. Это дурные вести.

Простак взглянул на визитку Она ничего ему не сказала.

– Совершенно незнакомый субъект. Кто-кто, а я немало поболтался по миру но и не слыхивал про Дж. Бромли Липпинкотта.

– Адвокат, – прибавил Оскар, заглядывая ему через плечо. – Да, эта вот строчка, насчет адвоката, мне совсем не нравится.

– Он сказал, что ему надо?

– Ни ползвука. Нем как могила.

– Наверное, пришел сделать предложение.

– Только не адвокат, – покачал головой Оскар. – Они предложений не делают. Может, вы чего натворили до театрального бизнеса? – с надеждой спросил он.

Простак превратился в энергичного администратора.

– Дам ему пять минут, послушаю, с чем явился. Зови его сюда, владычица моего сердца.

– Да, мой король.

Фричи уже трепетал как осиновый лист.

– Знаете что? Пари держу, мы купили шоу не в том театре.

Прежде чем Простак успел прокомментировать это неприятное предположение, вернулась Динти с посетителем. Как только Простак увидел его, то тут же и понял, что посетитель необычный, из тех, кто открывает в жизни человека новую эру.