Текст книги "Большой театр. Золотые голоса"

Т.М.

Михайлов Максим Дормидонтович
бас
1893–1971

«Максим Дормидонтович Михайлов в оперном искусстве – явление уникальное. Мощный бас, имеющий громадный диапазон, наполнял звуковой волной огромные залы, с легкостью прорезая оркестровое звучание… В Европе Максима Дормидонтовича называли «Русский бас». Да! Действительно, это был певец русских композиторов. Певец необъятной широты, глубины и сердечности. При воспоминании о нем возникает чувство гордости за нашу страну, породившую таких необыкновенных могучих богатырей, каким был прославленный Максим Дормидонтович Михайлов. Это был поистине Народный Артист своей Родины», – эти слова Наталии Дмитриевны Шпиллер как нельзя лучше определяют творческий облик русского певца, чей путь в искусство был так же самобытен и неповторим, как и его голос.

Пимен. «Борис Годунов»

А начался он для крестьянского паренька с «Ваньки-ключника» под переборы дедовой гармошки на завалинке, со слушания по весне скворцов и соловьев украдкой в барском саду, с колядок на Святках, с протяжной «Лучинушки» в ночном… Родился Максим Михайлов 13 (25) августа 1893 года в селе Кольцовка Казанской губернии (ныне Вурнарского района Чувашской Республики) в многодетной крестьянской семье. Максим был самым младшим. Когда уже знаменитого артиста Максима Дормидонтовича Михайлова спрашивали, с каких лет он начал развивать свой голос, он полушутя-полусерьезно отвечал: «Еще с люльки!» Бывало, рассказывал певец, в страду все уйдут в поле, а смотреть за грудными младенцами старуху полуглухую оставят. Ей кричат: «Бабушка, Максим плачет!» А она: «Ничего, пусть орет, глотка шире будет!» Так или иначе, а волжские просторы, песни народа пробудили в мальчике любовь к музыке, укрепили его природные данные. Нравилось ему и церковное пение. Однажды он решился подойти к священнику сельской церкви, тот прослушал его и был удивлен таланту мальчика. С тех пор Максим пел на клиросе в церковном хоре.

Он рано лишился родителей, оставшись с дедом и старшими братьями. Но отец успел определить его в сельскую школу. «Отец решил меня учить и, как раньше говорили, отдать в люди из деревни», – вспоминал Максим Дормидонтович свою раннюю биографию. Окончив три класса сельской школы, он был переведен в земскую школу, там, в хоре сразу стал запевалой. По словам самого певца, подражая учителю, он стучал камертоном, назначения которого не знал, запевал же правильно на слух.

С особенной любовью всю жизнь вспоминал М.Д. Михайлов Константина Николаевича Поливанова, школьного учителя, который первым предугадал его будущее призвание, почувствовав задатки настоящего певца. Благодаря Поливанову Максим попал в двухклассную школу Лапаевского уезда, в 400 километрах от родного села. По ходатайству учителя, когда у Максима умер отец, он был переведен на казенное содержание в школе. Самым любимым уроком Максима было пение. Тогда его считали тенором. Но голос был настолько сильным, что называли его не иначе как «иерихонской трубой». Бас проявился незадолго до окончания школы. Сам Максим Дормидонтович вспоминал об этом так: «Когда я вернулся осенью в школу и учитель попросил меня спеть, у меня вдруг не оказалось никакого голоса. Хотя Поливанов, безусловно, понял, что со мной происходит, он мне задал ряд вопросов:

– Ты что, курил?

– Нет.

– Пил водку?

– Нет.

Тогда он сказал: вставай в ряд, что означало уход из хора. Мне, бывшему солисту, было, конечно, очень обидно, но я вынужден был подчиниться. Пробыл я в этих «рядах» полгода и ничего не пел, так как учитель запретил мне. Через полгода Поливанов вызвал меня и предложил спеть. Когда я спел, он сказал: «Ой, Максимка, знаешь, у тебя прорезался бас. Давай потихонечку его развивать». Он приказал не форсировать и не надрывать голоса. К концу учебного года я уже снова был солистом хора, но пел басом».

В 1910 году, после окончания школы, Максим решил попытать счастья в Казани. Ему было 17 лет. «Две недели я ходил по Казани в поисках работы, разговаривал с разными людьми, – рассказывал артист. – Один из моих соседей по ночлежному дому посоветовал мне обратиться к Мореву – руководителю церковного хора. Я пошел. Морев внимательно прослушал меня, и голос ему понравился, но, узнав, что мне негде жить, отказался принять в хор. Затруднение оказалось в том, что он не мог предоставить мне общежитие. Он направил меня в хор Спасского монастыря, имевший для своих певчих общежитие. Я был принят в монастырский хор, получил койку в общежитии, постный стол и 10 рублей жалованья в месяц. Работа в монастырском хоре была трудная: в 4 часа утра была заутреня, в 9 часов – поздняя обедня, в 5 часов вечера – вечерня. Три раза в день я должен был петь и читать».

«На втором году службы игумен Иоасаф решил показать меня профессору пения, так как считал, что мне нужно обучаться петь по-настоящему, – продолжал свой биографический рассказ Михайлов. – Так как я по природе был очень застенчив и сам похлопотать за себя не умел, то игумен поговорил с моими товарищами, чтобы они меня отвели к профессору. И они привели меня к профессору Казанского музыкального училища, певцу, тенору Ошустовичу. Ошустович сперва отнесся ко мне довольно недоверчиво, так как его, очевидно, не очень удовлетворяла моя скромная внешность. Я это почувствовал, но желание не подвести товарищей, приведших меня к профессору, подбодрило меня. Я как следует нажал на свой голос и стал с большим темпераментом петь гаммы. После первых же звуков профессор сказал: «Стань подальше, а то ты меня оглушаешь».

С помощью Ф.А. Ошустовича Максим Михайлов поступил в музыкальную школу, совмещая занятия со службой в монастырском хоре и учебой на пасторских курсах. Как только успевал! В Казани он впервые услышал Ф.И. Шаляпина в партии Ивана Сусанина. Это исполнение так потрясло его, что осталось в памяти на всю жизнь самым сильным художественным впечатлением. После ученического концерта, где Максим спел «Соловьем залетным», в местной газете появилась заметка «Многообещающий бас Михайлов», которая укрепила мечту юноши стать профессиональным певцом. Но мечта о музыке отдалилась, судьба сделала иной поворот – началась Первая мировая война. Чтобы не попасть в солдаты и спастись от верной гибели, окончившему пастырские курсы Максиму посоветовали принять духовный сан. Обвенчавшись с любимой девушкой, молодой дьякон отправился в Уфу – к месту своей первой службы. Его голосу суждено было крепнуть в православных храмах.

После революции М. Михайлов уже служил протодиаконом в Омске. А в 1924 году ему неожиданно предложили занять место протодиакона в Москве, в церкви Василия Кесарийского. Потом он служил в Елоховском соборе, в храме Христа Спасителя… И, несмотря на то, что время было атеистическое, о голосе протодиакона Михайлова заговорила столица. Мысли о поприще оперного певца его все-таки не оставляли: «Когда я попал в Москву, мечта о светском пении окончательно одолела меня. Я начал брать уроки пения у разных певцов и потихоньку ходил в театр». Он занимался у бывшего солиста Большого театра В.В. Осипова. А в сам Большой впервые попал на «Бориса Годунова» с Борисом – Савранским и Юродивым – И.С. Козловским. Сцена смерти Бориса его потрясла. Игра Савранского была так жизненно правдива, что Михайлову показалось: он уже не зритель, а тоже участник драмы.

Судьбоносной стала нежданная встреча с А.М. Горьким. Когда после службы Михайлов возвращался домой, вдруг на улице его кто-то взял под руку. Горький улыбнулся одними глазами и спросил: «Когда же мы вас в опере услышим? Пора бы! Я уверен, что у вас получится…» После этого разговора Михайлов внутренне уже принял решение последовать совету знаменитого писателя. Горький, в свою очередь, просил о Михайлове А.В. Луначарского, тогда наркома просвещения. И все же приглашение на работу в Радиокомитет, сотрудники которого однажды присутствовали на церковной службе, для Максима Дормидонтовича было неожиданным. Сам он говорил, что на прослушивании очень волновался, так как «не знал ни одной светской нотины». Ему предложили спеть по своему выбору. «Я подумал и спел «Ныне отпущаеши». Так в 1929 году Максим Михайлов стал певцом Центрального радиовещания. «Я хорошо знал Михайлова в конце 20-х годов, – вспоминал Анатолий Орфенов, – мы даже певали с ним дуэтом. Однако на первых порах все мы сомневались, ну как такую звуковую махину «втиснуть» в микрофон! Но время показало, что правы были те, кто хотел дать возможность певцу «распеться» в условиях радиостудии. Поначалу голос Михайлова звучал по радио робко. Да и репертуар певца был небольшой, хотя и нелегкий: «песня Варяжского гостя из «Садко» Римского-Корсакова, ария Гремина из «Евгения Онегина» Чайковского, ария Зорастро из «Волшебной флейты» Моцарта, несколько романсов (всего я не помню). Но чем дальше, тем больше певец обретал уверенность. Руководители Радиокомитета бережно готовили его к большим свершениям в искусстве, понимая, что голос его создан для оперной сцены».

Кончак. «Князь Игорь»

В 1932-м, в 39 лет, Михайлов стал солистом Большого театра. Его партнерша по многим спектаклям Ирина Ивановна Масленникова писала: «Не получив специального образования в каком-либо музыкальном учебном заведении, Михайлов приготовил две арии – Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь» и Руслана из оперы Глинки «Руслан и Людмила» и пришел в 1932 году поступать в Большой театр. Исполнение этих двух произведений было настолько ярко, убедительно и перспективно, что певец немедленно был принят в труппу».

Его дебютом на сцене Большого театра в январе 1933 года стал Варяжский гость в опере Н.А. Римского-Корсакова «Садко». Ария Варяжского гостя в исполнении Михайлова сохранилась в записи, и можно себе представить, каким необыкновенным был нижний регистр его масштабного голоса и какой мощи звучания достигал певец своим «О скалы грозные дробятся с ревом волны…». По образному высказыванию одного из басов-последователей, на зрителя словно обрушивалась звуковая лавина, которая не намного уступала шуму взлетающего самолета.

И все же начав с небольших оперных партий – Митюхи в «Борисе Годунове», Зарецкого в «Евгении Онегине», Шелоги в «Псковитянке», Сторожа в «Гугенотах» Мейербера, Михайлов не сразу занял ведущее положение в труппе. Но даже работая над ролью Митюхи, он изучает произведения русских художников-реалистов – И.Е. Репина, В.И. Сурикова. Среди блаженных и калик перехожих суриковской «Боярыни Морозовой» отыскивает он своего героя. Вначале он никак не мог отделаться от скованности, неловкости на сцене, жаловался, что «не знал, куда руки, ноги девать». И стал посещать в театре уроки танцев, где занимались солисты оперы. Уроки пластики и сценического мастерства, танцев вскоре принесли свои плоды, и Максим Дормидонтович уже чувствовал себя на сцене гораздо свободней.

Артист окончательно завоевал публику после выступления в партии Кончака весной 1934 года и вскоре стал исполнителем всего основного басового репертуара. Да и разве могло быть иначе для такого могучего таланта, исключительной силы центрального баса диапазоном в две октавы от нижнего фа! О Михайлове – Кончаке восторженно отзывались и пресса, и коллеги. «Певец, казалось, был рожден для этой роли, – отмечал А.И.Орфенов. – Коренастый, приземистый, словно вырубленный из могучего дуба, под гримом – настоящий половчанин, дикий хозяин степных просторов (узкие хитрые глаза, резко очерченные скулы…). Никогда не забыть его рокочущее, беспредельно тянущееся нижнее фа («Ужас смерти сеял мой булат…») и громоподобное ре в финале арии («Если хочешь, любую из них выбирай»). У Михайлова Кончак был предельно искренен; ведь ему нечего выпытывать у Игоря. Он хочет союза с русским князем, ради которого готов даже поступиться своим богатством. Певец специально подчеркивает желание хана не только расположить к себе пленника, но и покрасоваться перед ним неотразимой силой «дедовского меча», которым он пролил немало вражьей крови». И все эти оттенки в состоянии и настроении своего героя Михайлов передает соответствующими оттенками голоса».

После огромного успеха Кончака, образ которого он оттачивал до мельчайших штрихов с режиссером Большого театра В.А. Лосским, в довоенные годы репертуар артиста пополняется разнохарактерными и разномасштабными партиями русского оперного репертуара: он поет Мороза в «Снегурочке», Собакина в «Царской невесте», Старого каторжника в опере Д.Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», Князя Юрия в «Сказании о граде Китеже» Н.А.Римского-Корсакова, Гремина в «Евгении Онегине», Андрея Дубровского в «Дубровском» Э.Ф. Направника, Светозара в «Руслане и Людмиле» М.И.Глинки, матроса Вакуленчука в опере «Броненосец «Потемкин» О.С. Чишко, Ивана Хованского в «Хованщине» М.П. Мусоргского. С увлечением работает Максим Дормидонтович над образами в операх И.И. Дзержинского «Тихий Дон» и «Поднятая целина», не просто читая, а досконально изучая произведения М.А. Шолохова и находя в них для себя большой творческий интерес: «В опере «Тихий Дон» И. Дзержинского я пел партию старого царского генерала Листницкого, а в «Поднятой целине» того же автора – деревенского кулака Фрола Дамаскова. По общим отзывам и по моему собственному ощущению, эти роли мне удались. Почему? Да потому, что композитор нашел для этих персонажей точные музыкальные характеристики. По тесситуре обе партии мне подходили, петь их было удобно. В те годы, когда я разучивал партию Листницкого, семья моя жила в Кунцеве. Дорога до театра занимала сорок минут езды на автобусе. По дороге, чтобы не терять время, я про себя повторял слова и музыку роли и однажды громко запел, забыв, что я еще не на сцене, а всего-навсего… в кунцевском автобусе. Очень увлекала меня работа над этой небольшой партией: были в ней такие музыкальные находки, которые давали исполнителю возможность и пофантазировать, и поискать…»

Наиболее значительные работы создал артист в русском оперном репертуаре.

Как для творческой биографии М.Д. Михайлова, так и для истории русского оперного театра, исключительным событием на сцене Большого явился созданный им образ Ивана Сусанина в одноименной опере М.И. Глинки, впервые поставленной после революции в феврале 1939 года режиссером Б.А. Мордвиновым и дирижером С.А.Самосудом на либретто поэта Серебряного века С.М. Городецкого. Михайлов впервые выступил в этой партии 17 марта 1939 года – премьерные спектакли пели А.С. Пирогов и М.О. Рейзен. В тот день его партнерами были: В.В. Барсова (Антонида), Е.А.Антонова (Ваня), Г.Ф. Большаков (Собинин). «Необыкновенной простотой веяло от всей фигуры Михайлова с первого момента его появления на сцене, – читаем в книге Анны Кузнецовой «Повесть о народном артисте» (М., 1964), певицы Большого театра, проработавшей вместе с выдающимся артистом более двадцати лет. – Простотой и сердечностью были согреты отношения Сусанина с родными, с односельчанами. Трудные, тяжелые мысли о положении Отчизны («Нивы затоптаны, села разгромлены, Русь в слезах…») Михайлов – Сусанин передавал без всякой аффектации, убедительно и правдиво раскрывая стремление героя помочь Родине…» Высоко ценил М.Д. Михайлова как певца и исполнителя роли Сусанина С.А. Самосуд, считая его редким явлением на сцене и шутя называя «скифом». На вопросы, в чем разница в исполнении роли Сусанина между Шаляпиным и Михайловым, отвечал: «В характере. Шаляпин – более европейский Сусанин, оперный, Шаляпин делал русского мужика; а Михайлов растворяется в образе Сусанина, его сила – в неподдельной народной простоте…»

В своей книге «Русские певцы» (М., 1965) известный музыковед М. Львов писал о вокальной стороне образа Сусанина в исполнении Михайлова: «Знаменитую арию «Чуют правду» певец исполняет теперь так, что может соревноваться с любым представителем итальянского bel canto. В речитативе в той же сцене «в лесу» что ни эпизод, то смена настроений и тембров. Этот речитатив доходит уже до той грани, когда пение приобретает естественность и простоту, доступные только большим мастерам. В нем масса тончайших нюансов как вокальных, так и драматических. Михайлов проводит весь речитатив как воспоминание. И потому его грусть тиха, его слезы затаенны…»

Сусанин. «Иван Сусанин»

Истинным удовольствием и великой ответственностью считала петь в «Иване Сусанине» с Максимом Дормидонтовичем его партнерша, исполнительница партии Антониды, Ирина Ивановна Масленникова: «Необычайная простота, искренность каждой фразы, наконец, глубочайшее ощущение национальных особенностей исполняемой роли-персонажа привели артиста к величайшей творческой победе – совершенному во всех компонентах образу русского патриота, крестьянина Ивана Сусанина. Создание этого образа принесло артисту ни с чем не сравнимый творческий успех, эта работа вызвала страстный восторг и признание всех, кто видел Максима Дормидонтовича в роли Сусанина на сцене Большого театра.

Особенно остро и волнующе воспринимался михайловский Сусанин в годы Великой Отечественной войны. Фраза «страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за родную Русь!» встречалась неизменными овациями. Он пел ее всем сердцем, и потому звучала она так искренне, так убедительно. Создание М.Д. Михайловым образа Сусанина – подлинно художественный и общественно-гражданский подвиг артиста. Индивидуальные свойства его: внешность, голос, природа темперамента, обаяние в сочетании с чувством патриотизма и национального достоинства как нельзя более подошли к этой роли. Михайлов – человек и Михайлов – артист были рождены для образа Сусанина, а глинковский герой получил в лице Михайлова свое лучшее, непревзойденное музыкально-сценическое воплощение.

…Он заражал всех своих партнеров правдой чувств, страстью переживаний, естественностью отношений. Он был простой крестьянин, нежный отец, мудрый собеседник, горячий патриот. Он был прост и достоверен, он был лишен аффектации и позы. Это была большая правда искусства, и вместе с тем это была и великая гражданская правда!»

Сам Максим Дормидонтович, с его истинно национальной природой таланта, отзывался о роли Сусанина с теплотой: «Я сам по происхождению крестьянин, может, поэтому образ Сусанина мне особенно близок и дорог». «Около четырехсот раз выходил артист на сцену Большого театра в этой роли. За нее и выдающиеся достижения в области театрально-вокального искусства он был удостоен Сталинской премии (1941). Особенно символичным будет то, что Михайлов споет Ивана Сусанина в спектакле, который состоится 9 мая 1945 года (вспомним, что исполнителями этой партии в то время были и Александр Пирогов, и Марк Рейзен). Так или иначе, а именно он заложил традиции исполнения этой партии, от которых будут отталкиваться певцы последующих поколений.

Незадолго до Великой Отечественной войны в Большом театре начались репетиции оперы Чайковского «Черевички», где Михайлов был занят в совершенно неожиданной для него комической роли Чуба. Спектакль ставил Рубен Николаевич Симонов, музыкальным руководителе постановки был С.А. Самосуд. Врожденный юмор позволял Максиму Дормидонтовичу играть Чуба по-гоголевски точно. Эта роль стала большой творческой удачей артиста и была с восторгом встречена и публикой, и прессой: «М.Д. Михайлов бесподобный Чуб. Партия Чуба сравнительно невелика, но симпатиями публики М.Д. Михайлов овладевает безраздельно, едва лишь он появляется на сцене. В медлительно-ленивой повадке старого лежебоки, в свисающих казацких усах, прячущих едва приметную усмешку, во всей неуклюжей фигуре Чуба есть что-то необычайно привлекательное. С треском вваливается Чуб – Михайлов в хату Солохи и рявкает: «Здорово!» – так, что сыплются ухваты с печи и посуда со стола. Он сам, кажется, немного смущен неожиданным эффектом своего появления; прежде всего Чуб прикладывается к штофу с горилкой, а уж затем вступает в разговор с Солохой. Михайлов с неподражаемым комизмом играет Чуба, наивного добряка, уверенного в любви Солохи, но превыше всего ценящего благодушный покой и теплую лежанку на печи. Поет Михайлов превосходно, как, впрочем, и всегда». «Артист из Чувашии не хуже украинца прочувствовал Украину», – говорил об этом колоритном образе Михайлова дирижер Николай Семенович Голованов. За спектакль «Черевички» М.Д. Михайлову была присуждена Государственная премия СССР 1-й степени (1942).

В дни Великой Отечественной войны М.Д. Михайлов помогает фронту своим искусством, он выступает перед ранеными в лазаретах, выезжает в боевые части и подразделения. А когда приходит Победа, его голос раздается по радио после праздничных залпов салюта.

Перед самой войной Михайлов начал работать над образами Пимена и царя Бориса в опере М.П. Мусоргского «Борис Годунов». Вокальная сторона партии Бориса, написанная для высокого баса или драматического баритона, беспокоила артиста менее, чем драматическая. Он говорил: «Мужиком-то я был, а вот царем не был». Но если Пимена, спокойного в своем эпическом величии летописца, в 1946-м М.Д. Михайлов представил в спектакле Большого театра, а позже и в фильме-опере с Борисом – Александром Пироговым, снятом Верой Строевой, то воплотить образ Бориса Годунова в народной музыкальной драме на сцене ему так и не пришлось. Поразительной силы достигал артист в монологе-притче инока-летописца о чудесном исцелении слепого пастуха над могилкой убиенного царевича Димитрия.

«Кроме изумительного голоса, он обладал на сцене почти безошибочной интуицией, – отмечал в одной из радиопередач Сергей Яковлевич Лемешев. – Режиссер почти никогда не работал с ним над сценическим образом. Особенно если Михайлов оставался на сцене один, без партнеров. Чувство интуиции – это великий дар природы. Оно помогает артисту иногда в самых сложных условиях найти единственно правильное поведение, верное отношение к данной сценической ситуации. А это значит, что певец-актер с предельной искренностью и убедительностью проведет ту или иную сцену…»

Общеизвестно, что Максим Дормидонтович был любимым певцом Сталина. Иосиф Виссарионович знал толк в оперном искусстве, часто приходил на спектакли Большого театра, специально на Пирогова, Михайлова, Давыдову… Приглашал Максима Дормидонтовича и к себе.

«У Максима Дормидонтовича Михайлова не было подражательности, но во всем присутствовала преемственность подлинно русского искусства, – вспоминал в телепередаче «Русский бас Максим Михайлов», посвященной 115-летию певца, Александр Филиппович Ведерников. – Это был богатырь, как Илья Муромец. И голос, и внешность были богатырскими. Известно, что он был любимым певцом Сталина, и это, конечно, давало ему определенную свободу».

Один из лучших исполнителей русских народных песен, Михайлов был и любимцем народа, и это поистине была его стихия. Во всю ширь русской души, с огромным вдохновением и мастерством, с бережностью к великой сокровищнице своего народа пел Максим Дормидонтович Михайлов «Всю-то я вселенную проехал», «Славное море – священный Байкал», «Среди долины ровныя», «Глухой неведомой тайгою», «По диким степям Забайкалья», «Вдоль по Питерской»… Ездил с концертами он по Союзу, выступал на строительстве Волго-Донского канала, на заводах и в колхозах. Программы филармонических концертов певца обычно составляли арии из опер, романсы и песни М.И. Глинки, А.С. Даргомыжского, С.В. Рахманинова, В.С. Калинникова, Л. Бетховена, Р. Шумана, Ж. Массне.

В послевоенный период Максим Дормидонтович спел еще две новые партии в Большом театре – Отца Лорана в «Ромео и Джульетте» Ш.Гуно и Федора в опере В.И. Мурадели «Великая дружба». В некоторых спектаклях пел вместе с сыном – солистом хора Большого театра Игорем Максимовым.

С 1951 года он начал активно гастролировать за рубежом – выступал в ГДР, Италии, Австрии, Финляндии, Индии, Китае, Норвегии, Северной Корее, Чехословакии, Венгрии, Румынии, пел Сусанина в Софийском оперном театре. И везде был удивительным открытием для публики. Как сообщала итальянская пресса, «…он самый русский, русский выбором программы, но главным образом русский из-за характеристики его голоса, из-за своего живого духа исполнения, из-за силы колорита…».

Народным артистом СССР М.Д. Михайлов стал в 1940 году; певец награжден орденами Ленина (1951) и Трудового Красного Знамени (1937), дважды (1941, 1942) ему присуждалась Государственная премия СССР.

Прощальным спектаклем артиста в Большом театре был «Иван Сусанин» (январь 1957 года).

В последние годы Михайлов тяжело болел: он страдал от сахарного диабета. Иван Иванович Петров рассказывал: «…Максим Дормидонтович Михайлов – скала, глыба, мощь… Когда он выходил на сцену, открывал рот – такие звуки разносились, Бог мой, откуда брались! Сейчас это просто невозможно представить. Какой Сусанин был – от земли… А пел Кончака: «Ужас смерти сеял мой булат…» – брал такую внизу ноту, будто танк въехал в зал. Вот ведь как! А потом пропала широта, голос стал «усыхать». Болезнь протекала у него в страшной форме. Он сам себя колол. Потом ему ампутировали ногу. Он жил в соседнем подъезде, и я его навещал. Уходил домой подавленным. «Ваня, – сетовал Максим Дормидонтович, – посмотри, что со мной сделала судьба. Лет пять назад я плюнул бы в лицо тому, кто мне сказал бы, что со мной будет такое». Он почти совсем ослеп, вторая нога уже не двигалась…»

Умер Максим Дормидонтович Михайлов 30 марта 1971 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище. На доме, где жил певец (Тверская ул., 15), установлена мемориальная доска.

Среди записей певца – «Евгений Онегин» (Гремин, 1937, дирижеры А.Ш. Мелик-Пашаев и А.И. Орлов), «Руслан и Людмила» (Светозар, 1938, дирижер С.А. Самосуд), «Князь Игорь» (Кончак, 1941, дирижер А.Ш. Мелик-Пашаев), «Снегурочка» (Мороз, 1946, дирижер К.П. Кондрашин), «Иван Сусанин» (1947, дирижер Мелик-Пашаев), «Черевички» (Чуб, 1948, дирижер Мелик-Пашаев), «Борис Годунов» (Пимен, дирижер Н.С. Голованов; MP3, запись 1949 г.), «М.Д. Михайлов. Народные песни. Романсы. Арии из опер. Песни советских композиторов» (MP3).

В собрании Гостелерадиофонда сохранилось около 80 записей певца. В том числе – арии из опер Глинки («Иван Сусанин»), Бородина («Князь Игорь»), Даргомыжского («Русалка»), Римского-Корсакова («Садко», «Снегурочка», «Царская невеста»), Чайковского («Евгений Онегин»), Моцарта («Волшебная флейта»), Гуно («Ромео и Джульетта»), романсы и песни Бетховена, Вильбоа, а также русские народные песни в сопровождении оркестра народных инструментов под управлением Д.П. Осипова и монолог Пимена из оперы Мусоргского «Борис Годунов» (оркестр Большого театра, дирижер Н.С. Голованов, 1954), романсы Даргомыжского (партия фортепьяно Н. Вальтер, 1946). О выдающемся артисте были сняты телепередачи «Поет М.Д. Михайлов» (1971) «Народный артист СССР М.Д. Михайлов» (1971), «Певец М.Д. Михайлов» (1973; 1983), «К 100-летию со дня рождения М.Д. Михайлова» (1993), «Русский бас Максим Михайлов» (2008).

Образы, созданные артистом, запечатлены на кинопленке: он снимался в фильмах «Черевички» (Чуб, 1944), «Иван Грозный» С. Эйзенштейна (Протодьякон, 1944), «Борис Годунов» (Пимен, 1956), в киносборнике «Концерт фронту» (1942).

В память о выдающемся артисте в столице Республики Чувашия Чебоксарах с 1991 года проходит ежегодный Международный оперный фестиваль имени М. Д. Михайлова, на который съезжаются известные певцы из многих стран мира. Непременный участник этих музыкальных форумов и внук Максима Дормидонтовича, Максим Игоревич Михайлов, солист Большого театра, народный артист Чувашской Республики (сейчас он живет и работает в Австрии).

В 1983 году, когда в Большом театре чествовалось 90-летие со дня рождения Максима Дормидонтовича Михайлова, в спектакле «Иван Сусанин», посвященном памяти артиста, пел Евгений Нестеренко. Это была достойная эстафета поколений великих русских басов. В юбилейной программе спектакля Нестеренко отдал должное непревзойденному предшественнику: «Имя Максима Дормидонтовича Михайлова легендарно. Обладатель редчайшего голоса basso profundo феноменальной силы, он навсегда остался в истории отечественного вокального искусства как один из его выдающихся представителей.

Варяжский гос ть. «Садко»

Но все редкие достоинства голоса М.Д. Михайлова усиливались его необыкновенным исполнительским дарованием. Он пел просто и искренно, целиком доверяясь своему чувству, и в музыке, которая, казалось, проходила через его сердце, находил основной источник своего творческого вдохновения. Русские народные песни, которые он пел безыскусно и задушевно, романсы, целая галерея оперных ролей – велик был репертуар певца – каждая его интерпретация осталась в памяти благодарных слушателей и в истории исполнительского искусства. Но Михайлову было суждено воплотить на оперной сцене образ, который необыкновенно соответствовал его артистической и человеческой сущности и который навсегда слился с его именем – образ Ивана Сусанина.

Потрясенный в свое время исполнением этой роли великим Шаляпиным, в 1939 году М.Д. Михайлов создает свою интерпретацию образа главного героя первой русской классической оперы, интерпретацию настолько самобытную и могучую, что михайловский Сусанин стал вровень с такими эталонными образами в отечественном музыкальном искусстве, как собиновский Ленский, неждановская Людмила, шаляпинский Борис…»

На закате жизни, на чужбине, каждый день ловя по радио Москву и услышав Михайлова, Шаляпин скажет: «Настоящий бас сейчас есть только в Москве – Максим Дормидонтович Михайлов… Большой театр не обеднел… Какой голос у Михайлова. Даже завидую ему».

Т.М.