Текст книги "Пираты Карибского моря. Проклятие капитана"

Глава 6
ССОРА С ДЕВОТО

После основательного ремонта, который обошелся де ла Крусу в солидную сумму, «Каталина» шла при полных парусах курсом на Порт-о-Пренс. Тетю и Девото предлагали войти в долю при оплате расходов на починку судна, но де ла Крус поблагодарил своих друзей и отказался от их помощи.

«Каталина» уже оставила позади остров Ямайку, когда с рассветом ветер стал заметно крепчать, что предвещало приближение шторма. И он налетел. Тетю еще задолго до этого предлагал переждать непогоду на берегу, но де ла Крус спешил в Порт-о-Пренс, где собирался получить сведения о местонахождении Боба Железная Рука.

Поначалу на поверхности моря возникли гребни большой высоты, пенящиеся вершины которых били в борт «Каталины». Затем ветер перешел в ураган, зловеще засвистел в снастях. Дул он со скоростью не менее тридцати метров в секунду. Флаг на мачте казалось, был вырезан из куска жести. Волнение на море – двенадцать баллов. Вода осатанело хлестала в шпигаты, сплошь покрывая собою палубу, отчего она делалась скользкой, словно намыленной. Срывавшаяся с гребней волн водяная пыль в значительной степени уменьшала видимость. Рангоут скрипел и охал, верхушки мачт кружились. Шла битва с морем не на жизнь, а на смерть. Капитан знал, сколь нечеловеческих усилий в такую погоду стоило людям брать рифы на мачтах. Такелаж хлестал зазевавшихся матросов нещадно. Однако капитан, решив убрать паруса с грота и бизани и оставить работать лишь фор-стень-стаксель и марселя, вел свою «Каталину» при плотно задраенных пушечных портах безупречно. Форштевень бесстрашно разбивал набегавшие на корабль беснующиеся волны в веера белых брызг, и он с упорством летел вперед. Все же не обошлось без печального происшествия. Сорвавшаяся со стопоров носовая погонная пушка носилась по палубе, давя каждого, кто попадался на пути, пытаясь ее заарканить. В такие вот штормовые дни страдают не только моряки, на берегу молятся перед образами их заплаканные жены.

Команда самоотверженно сражалась с непогодой более шести часов. После шторма де ла Крус распорядился приготовить второй завтрак: похлебка из черепашьего мяса, пудинг и бокал рома.

На берег острова Гаити, которым управляли, вечно враждуя между собой, два губернатора: испанский и французский, сошли капитан «Каталины», ставшей на якорь в заливе, Девото, Добрая Душа, Бартоло и еще пятеро наиболее бывалых матросов. Тетю остался за старшего на корабле. Медико не выказал желания покидать лазарет.

Вся компания сняла номера в лучшей гостинице порта и принялась расспрашивать о Бобе матросов. Де ла Крус пребывал в подавленном настроении – он не мог забыть поражения, которое потерпел от Злого Джона. Душевное состояние его могло бы вмиг измениться, раздобудь он сведения, за которыми прибыл, а вестей о Бобе в первый день получить так и не удалось. Огорчений лишь прибавилось. Все сидели за столом, собираясь поужинать, не было только Девото. Когда он показался в дверях и жестом подозвал де ла Круса, было уже совсем поздно. Педро пришел в изумление, увидев камзол друга в крови.

В своем номере Девото с улыбкой поведал о том, что поспорил с одним французским франтом, который ему не понравился, и тот на дуэли ранил его в левое плечо. Рана длиною со средний палец еще кровоточила. Выслушав и осудив Девото, Педро помог перевязать ему рану и, сказав, что не может забыть Злого Джона, отправился спать без ужина.

Только было Педро наконец сомкнул глаза, как в дверь постучали, она открылась, и в комнату вошел Андрес.

– Педро, есть разговор! Вот ты меня ругаешь…

Они проговорили не менее трех часов;

Наутро оба спустились к завтраку в дурном настроении. Девото капризничал, грубо отвечал де ла Крусу и в конце концов швырнул недокуренную сигару ему в лицо. Оба мгновенно вскочили, схватились за шпаги, выскочили на улицу, сбросили камзолы и начали сражаться. Немедля вокруг собралась толпа. Кое-кто тут же узнал корсара и его верного друга. Шпаги звенели. Де ла Крус отвел лезвие, направленное ему в грудь, и пошел в атаку, вспоров рубаху на левом плече Девото. Из раны брызнула кровь. Однако Девото изловчился и прямым ударом нанес укол в плечо своего противника, из руки которого выпала шпага. Бартоло упал на колени между сражавшимися друзьями и в мольбе сжал руки на груди. Де ла Крус, однако, уже поднял шпагу и левой рукой с размаху ударил Бартоло по лицу. Добрая Душа и его матросы уводили раненого Девото.

Де ла Крус крикнул вслед Девото, что он трус, и тут же услышал слова Бартоло:

– Я честно вам служил, а теперь… Теперь ухожу к сеньору Девото!

Добрая Душа уже бежал к своему капитану. Тот, чувствуя в правой руке боль, перекинул шпагу в левую, и тут на площади появились солдаты.

Корабль был готов к отплытию. С утра привезли на борт свежую воду и горячий хлеб. Капитан, уже в походном камзоле, стоял на мостике, а члены экипажа, еще вчера не знавшие покоя, сегодня без дела слонялись по палубе.

Последнее обстоятельство весьма волновало сеньора Томаса Осуну де Кастро и Лара, барона де Фуэнтемайор гораздо больше, чем задержка отхода корабля в море. Вообще непонятная проволочка устраивала барона, но то, что молодые матросы настойчиво кружили вокруг портшеза его спутницы, выводило его из равновесия.

Финансовый инспектор Осуна, хотя и закончил свои дела в заморских колониях, домой не спешил. Для этого у него была важная причина: он влюбился в Долорес, дочь местного губернатора, и собирался сделать ей предложение.

Обстоятельства сложились так, что губернатор Кано де Вальдеррама, отец девушки, неожиданно скончался и перед смертью вручил судьбу своей единственной дочери сеньору Осуне: девушка осталась сиротой, ее мать умерла несколько лет назад. Осуна возлагал большие надежды на длительную совместную поездку в Испанию, во время которой он надеялся завоевать сердце полюбившейся ему Лолиты – так ласково близкие называли Долорес.

Именно сегодня он собирался признаться ей в любви, но мешали матросы.

– В чем дело, капитан? – нервно спросил Осуна. – Почему мы не уходим в море? – И покосился в сторону матросов, которые тут же обступили оставленную им на полуюте спутницу.

Капитан Дюгард посмотрел на барона, на матросов, окруживших девушку, и все понял. Он улыбнулся, но тут же спрятал улыбку в пышные усы. Ему самому не очень-то по сердцу была задержка. Этот рейс «Ласточки», торгово-пассажирского брига, вооруженного четырнадцатью бортовыми пушками, был последним под командованием капитана Дюгарда. В Марселе он навсегда сойдет на берег и посвятит остаток дней жене и уже взрослым детям. В его капитанской каюте стояли пять доверху набитых вместительных сундуков, а под койкой были спрятаны деньги и драгоценности, которые капитану удалось накопить за последние шесть лет плавания вдали от родных берегов.

– Мы ждем пассажира, сеньор Осуна. И сколько бы «Ласточка» ни стояла на рейде, расходы несет он, – любезно объяснил Дюгард.

«Кто же этот столь богатый пассажир?» – думал королевский инспектор, возвращаясь к своей спутнице.

– Что вам удалось выяснить, сеньор Осуна? – спросила девушка, закрывая книгу, лежащую у нее на коленях.

Стараясь придать своему голосу как можно больше нежности, инспектор ответил:

– Капитан ждет какого-то пассажира. Но, дорогая Лола, почему вы упорно не желаете называть меня Томасом или, еще проще, Томом? Ведь я, милая Лолита, отношусь к вам…

Но девушка перебила барона:

– Ну что ж, я согласна. Вы будете мне дядей, дон Томас. – Девушка принялась обмахиваться ярко-алым с зеленой кружевной отделкой веером. – А что касается Тома, то вы забыли, дон Томас, что времена изменились, и все английское сейчас не в моде. Вы ведь и сами служите французу, ставшему нашим королем.

Сеньор Осуна в свое время был открытым сторонником Англии, но теперь стал не менее пылким приверженцем Франции. Услышав упрек, инспектор насупился и замолчал.

– Так что вам лучше бы, дон Томас, узнать, как ваше имя будет произноситься по-французски, – продолжала Лолита. – Хотите, я узнаю у капитана? Заодно спрошу, кто же этот знатный пассажир, который вынуждает нас с вами ждать.

Она встала, сделала несколько шагов по палубе, и далеко не одна пара глаз жадно следила за каждым ее движением.

Сеньор Осуна кинулся к ней:

– Прошу вас, Лола, ради памяти вашего отца дайте мне слово больше никогда не называть меня доном, – зашептал он. – Зовите меня просто Томасом. Считайте меня вашим покорным слугой!

– Даю слово, Томас! – серьезно сказала девушка. – Пожалуйста, не сердитесь, – и, гордо подняв голову, решительно направилась в каюту капитана.

Пассажир, которого ждала «Ласточка», появился на корабле лишь к полудню следующего дня. Высокий, поджарый, крепкий брюнет, судя по всему, испанец. Богатое платье, украшенное серебряными застежками, говорило о его состоятельности. Длинное страусовое перо украшало широкополую шляпу. Он сдернул с руки кожаную перчатку с внушительными крагами и, сняв шляпу, учтиво поздоровался с капитаном. Тот жестом приказал боцману распорядиться поднять вещи пассажира на борт.

– На первый взгляд он кажется важной персоной, – заметил сеньор Осуна, – но его слуга… посмотрите, Лола, просто пират какой-то.

Атлетического сложения негр лет тридцати, с кольцом в левом ухе, поставил на палубу рядом с другими вещами хозяина миниатюрный кованый сундучок и обтянутый ярко-зеленой кожей ящик с пистолетами. Расшитая и украшенная золотыми пряжками портупея и две боевые шпаги соскользнули с сундучка. Стоявший рядом матрос услужливо поднял оружие, и негр широко и благодарно улыбнулся.

До слуха Осуны донесся разговор двух бомбардиров.

– Узнаешь?

– Еще бы! И того и другого.

– Ты слышал? Их с трудом разняли. Оба уже были ранены.

– Мне до сих пор не ясно, что могло разрушить их дружбу?

– Просто этот слишком жаден. Ему подавай добычу, а де ла Крус честный корсар. Другой причины нет.

– А что этот делал до «Каталины»?

– Говорили разное. Был грандом, колонистом, наемным убийцей, флибустьером…

– Но смел, как ягуар. Я видел его на одной дуэли…

Пронзительный звук дудки боцмана заглушил последние слова бомбардира.

Экипаж поспешил на свои места, и тут же послышался скрежет цепей о кабестан, свидетельствовавший о том, что «Ласточка» поднимает якоря.

– Положительно не нравится мне этот новый пассажир, – сказал сеньор Осуна, видя, с каким интересом его спутница поглядывает на незнакомца, непринужденно беседующего на шкафуте [88]88
  Шкафут – верхняя палуба между передней фок-мачтой средней, самой высокой на корабле грот-мачтой.


[Закрыть] с капитаном.

– Отчего же, Томас? Мне он чем-то напоминает моего отца в молодости.

– Побойтесь бога, дорогая! Ваш отец благородный человек, а это какой-то проходимец! – воскликнул королевский инспектор. – Посмотрите хорошенько на его слугу. Типичный черномазый пират.

– Не забывайте, сеньор Осуна, что мы в колонии. Здесь вам не Европа, а Вест-Индия, – резко ответила Долорес и ушла в свою каюту.

Осуна еще долго стоял и раздумывал над строптивым характером молодой испанки, получившей воспитание в колонии. Отец Долорес ни на минуту не забывал, что его единственная и горячо любимая дочь росла в суровых условиях. Поэтому, как только девушке исполнилось шестнадцать, отец обучил ее скакать верхом на лошади в мужском седле, стрелять из пистолета и даже фехтовать облегченной шпагой.

За ужином капитан представил нового пассажира:

– Педро Гонсалес, негоциант. В прошлом бывалый моряк. Мне приятно иметь на борту такого спутника.

– Мне тоже приятно встретить такое общество, но было бы куда приятней, мосье Дюгард, согласись ВЫ; доставить меня еще и в Санто-Доминго.

– При всем уважении к вам, дон Педро, это не в моих силах! Я и так из-за вас отклоняюсь от курса. Вы хорошо знаете, мой сеньор, что меня уже давно ждут в Марселе дети и жена. Я вам говорил. Потому не заставляйте меня, мой друг, искать опасных приключений. Что вы! Эти три года… Гаити! Багамские острова! Нет, дон Педро, дальше пролива Мона ни на кабельтов! – взволнованно заявил капитан, в то как Долорес незаметно разглядывала нового знакомого.

Его продолговатое лицо с живыми блестящими глазами, волевым подбородком, выдающимися скулами и тонкими усиками над выразительными губами вызывало симпатию. Долорес чувствовала, как ей все больше нравится новый пассажир.

– Кто бы мог подумать, мосье Дюгард, что годы делают с храбрецами! – недобро усмехнулся дон Педро.

– И не уговаривайте! Далее пролива Мона, повторяю, ни шагу. Кому нужны встречи с этими…

Долорес быстро подняла глаза на капитана, и он осекся на полуслове.

– Вы имеете в виду пиратов, капитан? – спросила девушка, спокойно вытирая пальцы салфеткой.

– Уверен, что в присутствии сеньориты не следует в разговоре касаться подобных тем, – решительно присоединился к беседе сеньор Осуна. – Тем более что сегодня пираты – больше легенда, чем реальность. Хотя… – инспектор внимательно поглядел на коммерсанта.

– Ну, конечно! Нет сомнений! – засуетился капитан. – Сегодня можно плавать в этих местах так же спокойно, как по реке Эбро, например, или по Сене.

– Так это из-за вас мы изменили курс и увеличили наше путешествие на целых десять дней? – обратился Осуна к Гонсалесу. – А можно полюбопытствовать, какие у вас в Сан-Хуане дела?

– Ищу корабль, который через месяц мог бы перевезти мой груз в Испанию. По пути в Сан-Хуан мы зайдем в ряд портов, где я сделаю необходимые закупки…

– И таким образом «Ласточка» прибудет к месту назначения не на десять дней, а на две недели позже, сеньор Осуна, – заметил капитан.

– А почему бы вам, мосье Дюгард, действительно не помочь дону Педро? – вмешалась Долорес. – Сеньор Осуна не очень-то спешит, служба у него идет, а я готова пожертвовать своим временем.

Капитан вопросительно поглядел на девушку, как бы желая понять, не шутит ли она. Королевский чиновник закусил губу, негоциант бросил на Долорес взгляд, полный благодарности.

– Мадемуазель, вы еще так молоды, вам не понять чувство женщины, которая не видела своего мужа полных пять лет. Каждый день опоздания для нее пытка. А мои бедные дети…

– Сеньорита, я признателен вам за ваше участие, – перебил капитана дон Педро, – но мосье Дюгард прав. Он и так сделал для меня много. Однако из любого положения можно найти выход. – Гонсалес поднялся из-за стола, поправил рассыпавшиеся по плечам волосы блестящего черного парика и учтиво поклонился присутствующим: – Прошу меня извинить, день был тяжелым, – и вышел из кают-компании.

– Странный он все-таки, этот дон Педро, – сказал ему вдогонку Осуна.

Капитан промолчал, он только еще ниже опустил голову и погрузился в свои невеселые мысли.

По пути в Сан-Хуан «Ласточка» заходила во все без исключения порты. Педро Гонсалес всякий раз сходил на берег, но отсутствовал не более чем два-три часа. Как только он возвращался, капитан Дюгард тут же ставил полные паруса. Иногда королевский инспектор сходил на берег вместе с негоциантом. И тогда сеньор Осуна издали наблюдал за тем, как их элегантный пассажир общался в порту с подозрительными типами, которые, конечно, не могли иметь никакого отношения к коммерции.

Однажды, подпоив бомбардира, сеньор Осуна попытался выяснить, что тот знал о загадочном коммерсанте. Но бомбардир от первого же вопроса сразу отрезвел и только сказал:

– О! Он знает дело, как вы своего короля. С ним, сеньор… С ним шутки плохи! «Море, деньги, ром и девы Братьям берега милы…» – запел он одну из песен Береговых братьев, хитро подмигнул, встал и, пошатываясь, пошел из таверны.

Однако сеньору Осуне этого оказалось достаточно. Вечером того же дня в кают-компании он завел разговор с коммерсантом:

– Скажите, сеньор Гонсалес, в Бас-Тере я видел вас с людьми, которые совсем еще недавно, как мне сообщил один мой знакомый, были пиратами. Что, разве теперь модно вести с ними торговлю?

– Модно? Не скажу. А вот что выгодно – это бесспорно. Могу сообщить вам, что многие из светлейших грандов, ныне преуспевающих в Мадриде, составили свои богатства именно потому, что тайно торговали с ними, с пиратами, врагами вашего короля.

– Однако вы, как я вижу, еще и фантазер! – Осуна выпрямился и гордо вздернул голову.

Не обращая внимания на его пренебрежительный тон, Педро Гонсалес спокойно продолжал:

– А что касается слов «были пиратами», то здесь, сеньор Осуна, в этих землях, это не имеет никакого значения. Вам, как гостю, пока этого не понять.

– Где уж мне! – вспылил королевский инспектор. – я ведь никогда не знал черного цвета их флага.

Долорес хотела было что-то сказать, но Педро Гонсалес ее опередил:

– Да! Чтобы удовлетворить ваше любопытство, скажу вам, я плавал под флагом славного Дюкасса, когда он был флибустьером. Сейчас он всеми уважаемый французский адмирал и защищает от англичан владения вашего короля.

– Вашего, вы хотели сказать, сеньор.

– Пусть будет так! – Глаза Гонсалеса потемнели и на миг стали страшными, но Долорес не могла удержаться от вопроса:

– Так вы плавали с Дюкассом? Он заходил к нам в порт. Отец меня знакомил с адмиралом. Расскажите про него, дон Педро. Пожалуйста…

– Так я и думал! – перебил ее сеньор Осуна. – Вы всего…

– Перестаньте! – потребовала Долорес.

– …жалкий пират, выдающий себя за коммерсанта.

– Томас! – гневно вскрикнула Долорес.

– Сеньор Осуна! – Капитан поднялся со своего кресла. – Я бы попросил вас… Вы не знаете, чем рискуете…

– Не утруждайте себя, мосье Дюгард. – Педро Гонсалес улыбался. – Прошу прощения, сеньор Осуна, это старая привычка: улыбка сама появляется при виде страха в глазах других. Однако смею вас заверить, пиратом я все же не был. Я поначалу сказал – флибустьером, точнее же, был корсаром…

– Какая разница?

– Большая! И вам, королевскому инспектору заморских колоний, стыдно не знать разницы между буканьером, флибустьером, пиратом и корсаром.

– Не сочтите за труд разъяснить.

– Как-нибудь в другой раз! Сейчас, однако, считаю нелишним напомнить, что если «Ласточка» свободно плавает в этих водах и капитан Дюгард ведет ее без опасений, так этим в значительной мере вы обязаны Дюкассу и подобным ему смельчакам-корсарам. Не королевские чиновники очистили от пиратов Карибы.

– Очистили, да не совсем! – Капитан Дюгард перекрестился. – Еще разбойничают Хьюз, Гопкинс, Боб Железная Рука и трижды проклятый Злой Джон О господи!

– Этих четверых вполне достаточно. Хватило бы, собственно, и одного, последнего, чтобы вмиг сбить с вас, сеньор Осуна, ненужную спесь, – миролюбиво заметил Педро Гонсалес.

– От Кампече и до островов Тринидад и Табаго и от Панамы до Багам не было более жестокого убийцы, лишенного жалости и всякого понятия о чести, – продолжил капитан. – Перед наживой его не останавливали ни мольба матери, ни просьба старика, ни заклинания девушки, ни даже взведенные пистолеты…

– Однако не слишком ли много страшных слов вы произносите в присутствии женщины, капитан? – прервал Дюгарда бывший корсар.

– О! Тысячу извинений, мадемуазель. Молю Бога, пусть дьявол быстрее заберет Злого Джона в преисподнюю вместе со всеми его пиратами.

– Не надо говорить о пиратах. Но, дон Педро, все-таки расскажите про Дюкасса, – снова попросила Долорес.

Сеньор Осуна нервно кусал усы.

– Даю вам слово, сеньорита, до прибытия в Сан-Хуан вы все узнаете о нем. А сейчас прошу извинить – я вас покину.

Большие фиолетовые звезды мерцали в глубоком черном небе. Гладь моря светилась блестками – то флюоресцировали морские водоросли, моллюски, планктон, поднимавшиеся на поверхность.

«Ласточка» из-за полного отсутствия ветра едва двигалась вперед к Виргинским островам.

Педро Гонсалес любезно распрощался с капитаном, который вышел вслед за ним из кают-компании. Коммерсант сбежал по трапу на шкафут и пружинистой, чуть вразвалку походкой бывалого моряка направился на бак, где кто-то из матросов, свободных от вахты, играл на гитаре и пел прокуренным и пропитым басом.

Долорес, сухо распрощавшись с сеньором Осуной, ушла к себе в каюту. Там, не зажигая света, она подошла к окну. До нее донеслись обрывки грустной песни. Теперь пел приятный баритон, и Лоле показалось, нет, она была уверена, что голос тот принадлежал Педро Гонсалесу.

У Боба Железная Рука была одна серьезная слабость – он был неисправимым картежником. И играл с таким азартом, который довольно часто лишал его способности здраво мыслить.

Однажды, когда Боб продул все свои наличные деньги, благоразумная Кончита попыталась было урезонить бесшабашного пирата:

– Вы должны сами во всеуслышание признать этот свой опасный порок. Те люди, которые вас любят, не укажут на него из опасения вас обидеть, а недруги только будут рады этой вашей особенности, – Кончита произнесла подобное наставление с какой-то особой грустью.

– Да, донья Кончита, я знаю, что незначительные недостатки человека куда сильнее раздражают окружающих, чем их положительные качества, – отшутился Боб.

Когда же Кончита осталась наедине с Каталиной, девушка ей сообщила:

– Боб иногда бывает таким внимательным, добрым, отзывчивым, но когда садиться играть в карты, превращается в исчадие ада! Он может проиграть все… Корабль и меня тоже…

– Пока я рядом, этому не бывать! – лицо Кончиты побагровело, стало суровым.

– Ведь правда, донья Кончита, только пребывая рядом с Бобом, я и могу сохранить себя для Педро?

– Упаси Боже тебя от противного!

Ровно через неделю после этого разговора «Скорая Надежда» столкнулась с небольшим торговым судном, шедшим в Гавану, чтобы там присоединиться к каравану, готовящемуся к отплытию в Испанию. Боб без особого труда взял полный заморскими товарами корабль на абордаж, отвел его на остров Тортуга, где на рынке Гойаны удачно продал все, в том числе и испанских моряков вместе с их капитаном.

Чтобы отдохнуть и дать возможность повеселиться экипажу, Боб направился в Бриджтаун на Багамские острова. Там на рейде стоял 28-пушечный бриг английского производства, хозяином и капитаном которого был хорошо известный в Карибском море пират Спенсер Меррифьельд, состоявший на службе у Вест-Индской компании. Эта компания свободно занималась работорговлей чернокожими людьми, проживавшими на Западном побережье Африки.

Боб, как только его «Скорая Надежда» бросила якоря неподалеку от брига, тут же отправился поприветствовать собрата, который тоже был заядлым картежником. Вернулся Боб Железная Рука к себе под самое утро с пустым холщовым мешочком, который до отъезда был набит дублонами.

Боб хорошо выспался и сейчас не сводил глаз с брига, от борта которого уже давно должна была отчалить лодка с Меррифьельдом. Теперь ему надлежало навестить «Скорую Надежду» и попытать счастье на ее борту.

Поначалу Бобу везло, и он почти вернул сумму, проигранную вчера. Но ближе к вечеру фортуна перестала ему улыбаться, и карта повалила в руки Спенсера. Боб проиграл все наличные деньги, но остановить себя уже был не в силах. А Меррифьельд к тому же не уставал подливать в кружку своего партнера ром.

– Ты вчера говорил, что у тебя на судне недостает пороха, – осторожно произнес Боб. – Ставлю десять бочек!

Эту фразу слышала Каталина, которая только что вошла в каюту капитана. Спенсер, увидев ее, аж крякнул.

– Я слышал, Боб, но чтоб такое!.. Вот и не дуйся, что проигрываешь. Кому в карты не везет, везет в любви.

Каталина ужинала в кают-компании с доньей Кончитой и старшим помощником Чарли, от которого узнала, что капитан Боб проигрался до ниточки. Это же подтвердил и кок. Донья Кончита чувствовала себя неважно и потому пошла к себе в каюту, а Каталине интуиция повелела быть рядом с Бобом.

– Десять бочек так десять бочек. Мне это очень подойдет, – сказал Спенсер и бросил на стол столько дублонов, сколько стоили десять бочек пороха.

Боб прятал глаза от Каталины, но она мгновенно оценила обстановку. Внешний вид гостя не только не вызывал уважения, но, наоборот, вынуждал насторожиться. В ее сознании заметалась тревожная мысль: «Что делать?» Речь явно уже шла не о наличных средствах Боба, а о судьбе «Скорой Надежды», потому и ситуация легко могла обернуться напрямую против нее, бедной Каталины. Потеря корабля означала, что Боб увезет Каталину в Чарлстон, где Педро никогда не сможет ее найти.

Девушка невольно дотронулась до декольте своего платья, где у нее, скрытый от постороннего взгляда, покоился миниатюрный дамский пистолет. Рука коснулась большого, с доброе чайное блюдце, золотого медальона на цепочке – недавнего подарка Боба. И спасительная мысль родилась сама собою. Каталина смело подошла к Спенсеру и стала за его спиной так, что Боб тут же увидел карты партнера.

Десять бочек пороха остались на «Скорой Надежде». Боб поставил выигранные дублоны и тут же удвоил их. Тогда Бобу пришла в голову идея сменить колоду, вскрыть новую, чтобы не породить в голове Спенсера мысль, будто именно прежняя колода принесла Бобу удачу.

Но убогий ум пирата Меррифьельда, когда он продул все, с чем приехал, рассудил иначе.

– Ты подсунул колоду с краплеными картами, Боб! Ты утратил честь! Мерзавец! Негодяй! Подонок! – хрипел пропитыми связками Спенсер. – Убью!

Англичанин вскочил на ноги. Кресло упало, а Спенсер рванул к козетке, на которой лежали шпаги. Он первым схватил свою и с размаху всадил ее в грудь Боба, который также пытался овладеть своим оружием. Боб упал с лезвием в груди. Меррифьельд же развернулся в сторону Каталины. Увидев медальон на ее груди, он только теперь понял суть дела. Глаза его, налитые ромом и кровью, излучали страсть победы, безудержную разнузданность и полную потерю контроля над собой, в них кипели негодование, ненависть и проснувшаяся похоть. Он облапил Каталину своими грубыми волосатыми руками. Девушка уже была готова ко всему. Она коленом так сильно, как могла, ударила пирата в промежность. От неожиданности и боли он отпустил ее, Каталина сделала шаг назад, выхватила из-за декольте пистолет и разрядила его прямо в сердце своего врага.

На звук выстрела в каюту сбежались Чарли, шкипер и боцман.

– Боцман, немедленно разоружить и арестовать гребцов Меррифьельд а! Шкипер, гасите свет на шхуне, снимайтесь с якорей и выводите ее с рейда в открытое море! – распорядился Чарли. – Каталина, а вы бегите за лекарем.

Дважды старшему помощнику капитана не пришлось повторять. Когда он подошел к Бобу, лежавшему на левом боку, тот открыл глаза. Изо рта сочилась кровь.

Примчавшийся доктор разрезал рубаху на капитане, осмотрел вход и выход шпаги, сидевшей в правой части груди, решительно выдернул ее, туго обвязал грудь холщовым полотном, отер кровь.

– Будет жить! Помогите перенести его на койку.

Затем лекарь «Скорой Надежды» ощупал пульс у Меррифьельда.

– Этого в мешок и за борт.

Услышав такие слова, Чарли тут же отправился на мостик. Шхуна с погашенными огнями тихонько выходила из залива. Чарли повернул ее на юг к островам Инагуа и, пройдя с милю, распорядился возвратить оружие гребцам, усадить их на ялик и обрубить концы.

– За час доберетесь до своей посудины. Там вам придется избирать нового капитана, – сказал Чарли гребцам-пиратам.

Когда те с радостью, что остались живы, налегли на весла, Чарли принялся неустанно наблюдать за яликом в подзорную трубу. Убедившись, что без нее лодки не видно, а значит, и с нее не видна шхуна, Чарли отдал приказ полностью развернуть «Скорую Надежду» и повел ее по Багамскому проливу строго на север, в Чарлстон.

Тело Меррифьельда было предано морю по всем морским законам.

Бедная Каталина всю ночь молилась, не могла сомкнуть глаз и лишь после того, как донья Кончита дала ей некое снадобье, уснула крепким сном.

Утро застало «Ласточку» в проливе Анегада. Солнце, жаркое уже с первых часов дня, слепило рулевого. Земли не было видно.

Педро Гонсалес и Долорес стояли у правого борта полуюта. Девушка внимательно слушала своего собеседника. Он рассказывал о знаменитом французском корсаре Дюкассе. Тот, будучи на службе у короля, то есть став корсаром, сыграл значительную роль в борьбе с пиратами Карибского моря, при помощи которых правительства Англии и Голландии вели борьбу с Испанией в целях захвата ее заморских колоний.

– Расскажите о себе, Педро, – попросила девушка.

– Непременно, сеньорита, но не сейчас. Нас приглашают к столу.

Завтрак еще не был окончен, когда в дверях кают-компании появился вахтенный. Он быстро подошел к капитану и что-то тихо ему доложил. Дюгард извинился и вышел. После завтрака Осуна, проводив Долорес до юта, поднялся на мостик. Капитан, не отводя от глаз подзорную трубу, внимательно наблюдал за неизвестным кораблем, который шел по левому борту в пяти-шести милях от «Ласточки», казалось, параллельным с ней курсом.

Рядом с капитаном спокойно стоял Педро Гонсалес.

Капитан опустил подзорную трубу.

– Что это за корабль? – спросил сеньор Осуна.

Дюгард вместо ответа вопросительно посмотрел на Педро Гонсалеса и молча протянул ему трубу. Затем сложил руки на уже округлившемся животике и стал прикидывать: «Ласточка» находилась не менее чем в двадцати часах хода от Сан-Хуана. Ближе была гавань Шарлотта-Амалия на острове Сент-Томас.

– Что вы скажете, дон Педро? – обратился он к негоцианту. – Извините, сеньор Осуна, на ваш вопрос я ответить не могу.

По лицу капитана было видно, что он весьма озабочен, и Осуна, который хотел было уже вспылить по поводу неуважительного отношения к его персоне, сдержался, ожидая, когда бывший корсар объяснит, что так разволновало капитана.

– Превосходный корабль! Обладает хорошими мореходными качествами. Имеет прекрасные остойчивость и плавучесть, легко управляем. Однако, насколько мне известно, давно не стоял в доке. Капитану его все некогда. Да он и боится зайти в хорошую гавань.

– Неужели вы подтверждаете мои подозрения? – Дюгард нервно заходил по настилу мостика.

– К сожалению! И скажу больше: он идет нам наперерез.

– Черт возьми! И надо же случиться этому в мой последний рейс!

– Сеньор Осуна, нам предстоит опасная встреча. Вам благоразумнее всего пройти к вашей спутнице. Не пугайте ее, но не выходите с ней на палубу. – Педро Гонсалес не просил – он приказывал, еще внимательнее разглядывая в подзорную трубу приближавшийся корабль. – Идите к ней! Своего слугу я поставлю у входа в ее каюту. Он знает свое дело.

Педро Гонсалес сложил трубу, передал ее капитану и дружелюбно положил руку на плечо Осуне.

– Умоляю вас, барон! Девото прав! Идите в каюту! – каким-то странным, чужим голосом заговорил Дюгард.

– Как вы сказали? Кто прав?

– Барон, это сейчас не имеет никакого значения. – Капитан сложил руки и поднес их к лицу.

– Именно сейчас это как раз и может иметь значение! Что вы намерены предпринять, капитан? – Педро Гонсалес, которого капитан назвал Девото, улыбнулся. – Прошу вас, как друга, сеньор Осуна, будьте благоразумны. Спуститесь в каюту к девушке, зарядите пистолеты и ждите.