Текст книги "В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле"

Об Александре Алексеевиче Лютом

«Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет»

(И. В. Гете)

Картограф, д.г.н. (1990), профессор, академик РАЕН (1995). В Институте в 1977–2001 гг., зав. лабораторией картографии

Всеми нашими работами в те годы руководил заведующий лабораторией картографии Александр Алексеевич Лютый, человек очень авторитетный в наших профессиональных кругах, большой теоретик картографии, хороший организатор работ, но обладавший довольно противоречивым характером, проявлявшимся как во взглядах на жизнь, так и в его отношениях к людям. Александр Алексеевич высказывал много интересных идей по теоретическим проблемам картографии и развитию новых направлений исследований в картографии. Именно благодаря его идеям в лаборатории картографии получили развитие такие новые направления картографических исследований как топологические, семиотические, оптимизационные и др. А. К. Суворовым, например, была блестяще разработана методология топологических картографических изображений. В лаборатории успешно внедрялись автоматизированные методы создания карт и разрабатывалось собственное программное обеспечение. Мной были разработаны методы оптимизационного математико-картографического моделирования, которые я защитил в виде кандидатской диссертации на географическом факультете МГУ в 1990 году, а также проведены исследования по истории эволюции языка карт. Большое внимание уделялось библиографическим работам в области картографии, а также систематизации и описанию эколого-географических карт, которые в большом количестве стали появляться в статьях, монографиях, в виде отдельных изданий с середины 1980-х годов. Все эти исследования шли в соответствии с идеями и представлениями А. А. Лютого о перспективных направлениях развития картографии. Но следует признать, что далее выдвижения идей Александр Алексеевич обычно не шел. Практически все эти направления развивались без его участия или какого-либо активного вмешательства с его стороны. С одной стороны, это давало нам свободу научного творчества, но, с другой стороны, вызывало недоумение к такому положению дел. Может быть, это частично было связано с тем, что Александр Алексеевич сам работал над завершением своей докторской диссертации, которую он успешно защитил в 1990 г. в Киеве в Институте географии АН УССР.

Защита А. А. Лютым докторской диссертации стала важным событием картографической жизни. В ней он вслед за польским картографом Л. Ратайским, советскими картографами М. К. Бочаровым и А. Ф. Асланикашвили развил новое направление теории картографии – языково-семиотическое, разработав теорию языка карты, названную им картономией. Не всеми она была принята, но среди нас, молодых в то время научных сотрудников лаборатории, она нашла полное понимание и поддержку. Более того, ее основные положения позднее были включены в программу для сдачи кандидатского минимума по картографии в аспирантуре Института географии. Александр Алексеевич также был приглашен заведующим кафедрой картографии геофака МГУ А. М. Берлянтом для чтения спецкурса в МГУ студентам-картографам. Мы гордились Александром Алексеевичем и всегда прислушивались к его советам.

Свою теорию А. А. Лютый изложил в монографии «Язык карты: сущность, система, функции» (1988 г.), которую нам удалось переиздать уже после смерти Александра Алексеевича в 2002 г. с некоторыми исправлениями редакционно-технического характера, заново подготовленными иллюстрациями, новым вступлением, написанным А. М. Берлянтом, и в твердом переплете.

А. А. Лютый после защиты своей диссертации всецело сосредоточился на ПСЕРМе, занимаясь просмотром и редактированием карт атласа и пояснительных текстов к ним. Тяжелая финансовая обстановка в стране и в Институте, нестабильность, конфликты властей в 1990-е годы и ряд других факторов, в том числе личностные взаимоотношения в коллективе, остро сказались и на нашей лаборатории картографии. Большинство научных сотрудников лаборатории, кандидатов наук, и несколько инженеров ушли из лаборатории – кто в другие подразделения, а кто-то в другие организации, часть коллектива лаборатории при поддержке дирекции организовалась в новое подразделение Института географии. Все эти события, конечно, имели в каждом случае свои причины, но не в последнюю очередь они были связаны и с позицией заведующего лабораторией.

Атлас ПСЕРМ по структуре изначально был полным аналогом «Физико-географического атласа мира», то есть, кроме карт мира, в нем предусматривались и карты континентов. К началу 1990-х годов стало ясно, что тематических карт континентов в атласе не будет, так как они существенно увеличивали бы объем атласа. Многие из них уже были подготовлены, хотя далеко и не все. Эти карты после определенной доработки могли быть использованы в каком-нибудь новом атласе, проекте. И вскоре такой проект появился. В начале 1990-х годов в Институт географии приехал глава известной американской фирмы ESRI Джек Даджермон с целью организации в России фирмы, которая бы продвигала на российском рынке геоинформационные продукты ESRI. Ему были показаны материалы ПСЕРМа. Именно тогда и родилась идея создания электронного атласа на базе этих материалов и геоинформационных программных продуктов ESRI. Так как уже во всю шли переговоры об издании ПСЕРМа и использовать материалы атласа, включающие карты мира, не представлялось возможным, то для создания нового электронного атласа решили использовать карты континентов, которые не вошли в ПСЕРМ.

С 1993 г. в лаборатории картографии совместно с СП «Дата+» при технической и финансовой поддержке американской фирмы ESRI inc. начались работы по созданию первого в мире электронного атласа континентов «Наша Земля» на базе программных продуктов ArcInfo и ArcView. Все работы по географо-картографическому содержанию атласа и подготовке авторских оригиналов карт легли на мои плечи. Александр Алексеевич Лютый, занятый подготовкой к изданию ПСЕРМа, полностью доверял мне в этой работе и поддерживал ее. За компьютерную подготовку ГИС-атласа отвечала Нина Яковлевна Лебедева, бывшая наша сотрудница, перешедшая в СП «Дата+». Работа шла очень дружно. Мы с Ниной Яковлевной находили полное взаимопонимание. Все было четко организовано: подготовка авторских оригиналов тематических карт континентов, их цифрование, редактирование с привлечением наших редакторов-картографов, согласование карт друг с другом, написание текстов и их перевод на английский язык. От ESRI нас курировал Дэн Шерилл, с которым работать было очень легко. В создании нового электронного атласа приняли участие практически все сотрудники нашей лаборатории, в то время уже небольшой по количеству. Они участвовали в составлении авторских оригиналов карт, вычерчиванию на пластиках графических слоев отдельных карт, которые затем оцифровывались, в том числе и в США. В ходе работ была впервые разработана методика создания подобных геоинформационных атласов, а также проходил тестирование развивающийся в ходе создания атласа новый программный продукт ESRI – ArcView. Именно в эти годы я близко познакомился с ведущими учеными-географами нашего Института, а также специалистами из других организаций, которые принимали в нем участие в качестве авторов. Несколько тематических карт континентов для атласа сделал и я сам. Окончательная сборка, оформление и тиражирование ГИС-атласа на CD проводились в США в фирме ESRI.

Первый в мире электронный комплексный атлас нового типа – ГИС-атлас – вышел под названием ArcAtlas «Our Earth» («Наша Земля») на английском языке и впервые был представлен на XVIII Международной картографической конференции в Стокгольме в 1997 г. До сих пор этот атлас – один из активно распространяемых ESRI в мире электронных картографических произведений.

Таким образом, работы по ПСЕРМу, продолжавшиеся более 25 лет, в итоге вылились в два продукта – в традиционный бумажный атлас и ГИС-атлас, подготовленный менее чем за 5 лет. По окончанию работ все осознавали, что подобный новый мировой атлас вряд ли появится в ближайшее время, а может быть и вообще больше никогда не появится в таком виде и объеме. Слишком велики трудозатраты на его подготовку – 25 лет.

Конечно, в новых условиях никто не сможет позволить себе затратить столько времени на подготовку атласа, и никто не будет финансировать такие длительно создающиеся произведения. И это подтвердили все последующие наши работы по созданию комплексных атласов. В лаборатории создавались авторские оригиналы и были изданы в относительно короткие сроки «Атлас природных и техногенных опасностей и рисков в Российской Федерации» (2005 г.), второй том Национального атласа России «Природа. Экология» (2006 г.), «Атлас Курильских островов» (2009 г.). Подготовка этих произведений в короткие сроки потребовала от всех нас высокого напряжения сил, полной отдачи, четкой организации труда. Сокращению сроков работ над атласами способствовала и революционная смена картографических технологий подготовки к изданию атласов. На рубеже веков произошел полный переход на компьютерные технологии на всех этапах картографического производства – от составления карт до их верстки и даже печати.

Все эти атласы смогли появиться на свет благодаря нашему дружному коллективу редакторов, картографов-составителей, сумевших освоить новые технологии, благодаря во многом не растраченному еще энтузиазму и большой любви к нашему общему делу, к нашей любимой профессии. Мне хочется от души поблагодарить всех сотрудников лаборатории картографии, которые вместе со мной принимали самое активное участие в создании этих атласов – Долорес Самуэловну Асоян, Наталью Ивановну Кукушкину, Ларису Владимировну Логинову, Татьяну Андреевну Новичкову, Тамару Владимировну Русину, Татьяну Васильевну Рыхлову, Александра Георгиевича Хропова.

В. А. Колосов
Лаборатория (Центр) геополитических исследований

До 1980-х гг. политическая география оставалась экзотической и в целом периферийной отраслью советской географии: несколько диссертаций по материалам зарубежных стран, да «постановочные» статьи в ведущих журналах с признанием важности этого направления – вот практически и все, что составляло ее багаж. Но и на Западе с конца 50-х и вплоть до второй половины 70-х гг. она явно не входила в число приоритетных направлений географической науки. Все изменилось в результате создания группой английских и американских географов теоретических основ так называемой новой политической географии. В 1984 г. на 25-м Международном географическом конгрессе в Париже «новые» политические географы сделали несколько ярких докладов и добились создания в Международном географическом союзе (МГС) специальной исследовательской группы во главе с блистательным Р. Дж. Джонстоном (с 1988 г. – комиссии, с успехом существующей и поныне).

С названием ее, однако, возникли проблемы: глава советской делегации, академик И. П. Герасимов, воспротивился использованию в нем термина «политическая география». Этот термин ассоциировался с геополитикой, скомпрометированной широким ее использованием в нацистской Германии для обоснования территориальной экспансии и официально заклейменной в СССР как буржуазная лженаука. Опасались также, по всей видимости, превращения МГС в арену конфронтации между представителями Востока и Запада. Компромиссом стал довольно странный эвфемизм «политическая карта мира». Тем не менее, И. П. Герасимов сразу оценил значение и перспективы политической географии и, делая при большом стечении народа доклад на Ученом совете ИГАНа о научных итогах парижского конгресса, ратовал за ее развитие и в Советском Союзе. Его активно поддержали ведущие экономикогеографы Института, особенно Я. Г. Машбиц, посвятивший свои первые исследования именно политической географии, и Г. В. Сдасюк. Тогда, по всей видимости, и были созданы предпосылки для создания в Институте географии политико-географического подразделения – первого в нашей стране.

Я был очень рад, когда по истечении первого года работы в Институте меня перевели в мае 1986 г. в только что созданную на основе отдела географии зарубежных стран лабораторию глобальных проблем. Манили новая проблематика, интеллектуальный потенциал и дружеский климат. Естественно, не хотелось оставлять исконную для меня со студенческой скамьи политико-географическую тематику, ради которой, собственно, меня и взяли в Институт (мое заявление И. П. Герасимов подписал в больнице совсем незадолго до кончины). Однако нащупать связь между политической географией и глобальной экологической ситуацией оказалось нелегко: на это ушло добрых два года.

Эти годы были периодом широкого сотрудничества советских и американских географов. После долгих лет изоляции они «открывали» для себя друг друга. Состоялись обмены представительными делегациями, в которые входили такие крупные американские политикогеографы, как Дж. Демко, занимавший тогда посты главного географа государственного департамента США и президента Ассоциации американских географов, виднейшие специалисты по электоральной географии и региональным политическим культурам Р. Моррилл и С. Бранн, «классик» геополитики С. Коэн и др. Ознакомительные визиты вылились в совместную монографию о глобальных проблемах (Меняющийся мир…, 1990), другие проекты. Институт географии играл в «открытии» отечественной географии заглавную роль. Завязавшиеся тогда личные контакты переросли в многолетнее сотрудничество и многие совместные проекты.

Когда было объявлено о предстоящих выборах народных депутатов, я не мог остаться в стороне, и с головой ушел в их изучение, потратив на свои главы в «Весне-89» и другие «срочные» политгеографические работы большую часть творческого отпуска, данного мне для написания докторской диссертации. Мне удалось вовлечь в выборную тематику трех только что принятых в лабораторию выпускниц географического факультета МГУ.

Группа географов, в основном сотрудников ИГАН (Н. В. Петров, Л. В. Смирнягин, А. В. Березкин, автор этих строк и другие), выпустила ряд статей в научной отечественной и зарубежной печати, а затем и монографию с анализом итогов выборов народных депутатов СССР. Почти одновременно была подготовлена первая карта уже разразившихся и многочисленных потенциальных этнотерриториальных конфликтов в Советском Союзе, нашедшая широкий резонанс в средствах массовой информации и позже неоднократно обновлявшаяся (О. Б. Глезер, В. А. Колосов, Н. В. Петров, А. И. Трейвиш, В. Н. Стрелецкий).

Институт, как и вся страна, бурлил: семинары, советы, собрания, отчеты о многочисленных поездках, благо бюджет тогда позволял ездить и в многочисленные экспедиции, и на конференции по стране, и даже в манящую заграницу. Волна демократизации отразилась в организации группы молодых ученых – в относительном, а по нынешним меркам и в абсолютном летоисчислении, отправленных в один из подмосковных пансионатов разрабатывать перспективы Института, и особенно – в невиданном раньше конкурсе научных проектов, с которыми могли выступить любые инициативные группы. Из более чем 100 проектов специальная комиссия отобрала около 60, которые затем были одобрены Ученым советом. Идея заключалась в том, чтобы реорганизовать структуру Института на основе объединения близких по тематике проектов. В их число вошел и наш политико-географический проект, на основе которого позже была образована наша лаборатория.

Между тем, наступал грозный, переломный 1991 год. Участвуя в экспертизе проектов Конституции РСФСР, мы ходили в Белый дом почти каждый вечер, как на работу, и уже научились хорошо ориентироваться в его бесконечных и абсолютно симметричных коридорах. Пойдешь не в ту сторону – наткнешься на закрытый переход или просто потратишь лишних десять минут на обход гигантского здания по периметру. «Дедлайном» многочасовых обсуждений был довольно поздний час закрытия буфета, еще не совсем потерявшего под напором демократизации лоск и ореол «закрытости» правительственного учреждения, столь контрастирующие с пустотой прилавков и грязью советских магазинов «периода последних песен». Заход в буфет был не только ритуалом общения, но и необходимостью – творог и пирожки из Верховного Совета были совсем не лишними на наших семейных столах. Однако и этот источник продовольствия иссякал на глазах.

Для меня вечерние заседания в Белом доме резко оборвались отъездом 31 марта 1991 г. почти на целый год в Бельгию, где я получил научную стипендию Брюссельского столичного региона. Там, в Брюсселе я и переживал события августа-декабря 1991 г., постоянно нося с собой радиоприемник. В конце 1991 г. меня пригласили стать членом Комиссии МГС по политической карте мира. Возвращаться пришлось уже в другую страну в марте 1992 г. поездом из Брюсселя, везя компьютеры и принтеры для себя и лаборатории, уйму книг и объемистые сумки с продуктами для «голодной» Москвы. Впрочем, у других пассажиров багажа было еще больше.

В 1991 г. были завязаны научные и дружеские контакты, ставшие основой многолетнего сотрудничества. Из Брюсселя мне удалось съездить в Англию, Чехословакию, Францию, Голландию, чтобы поучаствовать в конференциях ряда комиссий МГС, посетить известные географические центры, в том числе Дом географии в Монпелье. Там родилась идея выпустить Атлас России и других бывших союзных республик, показав наследие, которое они получили от единой в прошлом страны, и первые шаги на пути перемен. На мои факсы в Москву пришло «добро» от руководства Института. Мы и думать тогда не могли, что работа растянется почти на четыре года, так как нам постоянно придется нагонять бурно развивавшиеся события. Эта работа вылилась в ряд дальнейших совместных проектов с французскими географами Р. Брюне и Д. Эккертом, продолжавшихся почти 15 лет. В Монпелье, а потом в Тулузе побывали многие сотрудники Института. Тогда же мы познакомились в Праге с профессором Джоном О’Локлином, в то время главой департамента географии университета Колорадо в Боулдере, основателем и бессменным редактором международного журнала «Политическая география», имеющим высокий индекс цитирования и репутацию очень строгого издания. Непрерывному сотрудничеству и соавторству многих сотрудников нашего Центра с Джоном исполняется 20 лет. С нашей легкой руки Джон стал специалистом по бывшему СССР.

По завершении работы в Брюсселе, не заезжая в Москву, я отправился с разрешения дирекции на полтора месяца в Центр по изучению государственных границ при департаменте географии университета в Дареме (на севере Англии). Конкретная задача состояла в выпуске брошюры о территориальных конфликтах в бывшем СССР. Поразил тогда уникальный банк данных об истории, статусе, состоянии и т. д. каждой пары сухопутных и морских границ в мире, созданный совсем небольшим коллективом. Позже мы попытались частично использовать этот опыт.

Наряду с событиями в стране, развернувшееся международное сотрудничество стало еще одним стимулом для предложения преобразовать нашу неформальную группу, работавшую по политико-географической тематике, в Центр европейских геополитических исследований[9]9
  Слово «европейских» потом выпало как сужающее нашу тематику. В начале 2005 г. в преддверии очередной проверки Института мы стали официально называться не Центром, а лабораторией. Здесь и далее мы сохраняем старое название «Центр», поскольку именно под этим именем нас знают коллеги в России и за рубежом и поскольку мы назывались так большую часть нашей истории.


[Закрыть]. Первоначально Центр был полуавтономной частью лаборатории политической и культурной географии, возглавлявшейся Ю. А. Ведениным. Юрий Александрович прекрасно видел связь между культурной и политической географией и высказал много ценных идей. В частности, он был большим поборником развития в ИГ РАН географии религии, изучения региональных политических культур, соотношения в них традиционных и инновационных элементов. Вскоре он был назначен директором Института культурного и природного наследия, но часто приходил в свою бывшую лабораторию и многим помогал нам. С октября 1993 г. Центр европейских геополитических исследований стал самостоятельной структурной единицей – первым и единственным в стране научным подразделением, специализированным на изучении теоретических проблем геополитики и политической географии[10]10
  Позже была образованы лаборатория политической географии на географическом факультете МГУ во главе с В. Е. Шуваловым, группа «Меркатор» во главе с Д. Б. Орешкиным, активно занимавшаяся в том числе электоральной географией и региональными политическими проблемами, кафедра политической географии и региональной диагностики на факультете географии и геоэкологии Санкт-Петербургского университета во главе с Н. В. Калединым, а также другие научные центры с близкой проблематикой (Центр пограничных исследований Волгоградского университета и др.).


[Закрыть].

Хотя с самого начала ядром тематики Центра были геополитика и политическая география, мы пытались высветить территориально-политические аспекты в других проблемах, совместить общую тематику с индивидуальными интересами сотрудников, многие годы работавших над другими темами. Они вели исследования по программам «Глобальные изменения природной среды и климата» и «Экология России», изучали потоки беженцев и вынужденных мигрантов. По результатам этих исследований были сформулированы рекомендации по формированию геостратегии России. В первые годы наиболее активными сотрудниками Центра были Т. А. Галкина, О. В. Грицай, В. Н. Козлов, А. Д. Криндач, Е. В. Середина. Численный состав Центра до сокращений штата РАН достиг 15 человек, не считая аспирантов. В нем состоял и старейший сотрудник Института, д.г.н. Л. С. Абрамов (1918-2005). В последние годы Лев Соломонович много занимался журналом «Известия РАН, Серия географическая», заместителем главного редактора которого он был в течение многих лет, и активно работал над историей научных школ советского периода отечественной географии. Пока позволяло здоровье, он участвовал в заседаниях Центра, обсуждении научных докладов и диссертаций.

В условиях крайне скудного бюджетного финансирования постоянной заботой был поиск заказчиков. В те годы большинство заказных работ были краткосрочными – написать аналитическую записку или статью, подготовить доклад на конференцию, организуемую каким-либо фондом. Большой спрос в первой половине 1990-х гг. был на прикладные электорально-географические исследования: выборы еще не превратились в крупный бизнес консалтинговых фирм и были конкурентными. Однако во всех случаях такие задания были связаны с главными темами, работали на решение академических задач. Из большинства прикладных работ выросли статьи в рецензируемых отечественных и зарубежных журналах, главы в монографиях. Самое главное, заказные работы побуждали активно добывать и осмысливать новую информацию, обсуждать результаты со специалистами в других общественных науках, позволяли регулярно выезжать в различные регионы России и стран СНГ. Нечего и говорить, насколько важны для географов экспедиционные, «полевые» исследования. Многие процессы просто не видны из Москвы. По всей видимости, мы стали первыми московскими исследователями, изучавшими становление российско-украинской границы, специфику политической культуры Юга России и другие темы.

Выбор основных направлений исследований в 1990-х гг. был вызван насущными потребностями – необходимостью анализа социально-политических процессов, происходящих в стране в переходный период и оценки перспектив ее развития в новой геополитической ситуации, неразработанностью многих фундаментальных положений политической географии. Наше внимание в те годы было сфокусировано на следующих теоретических проблемах:

• Геополитические и культурно-географические факторы интеграции и дезинтеграции в постсоветском и европейском пространстве.

• Новое пограничье России: проблемы развития в новых геополитических условиях.

• Политико-культурное районирование России и география выборов.

• Превращение Москвы в мировой город, социальная самоорганизация населения в условиях перестройки хозяйства и поляризации городской среды.

Актуальная и поныне фундаментальная проблема заключается в анализе влияния этнического, конфессионального и культурного разнообразия России на ее региональное развитие.

«Душа» политической географии – в изучении взаимодействия политических процессов с интегральным геопространством, которое образуется наложением пространства экономического, социального, культурного, и в присущей географии «игре масштабами». Так, на картах голосования москвичей по примерно трем тысячам избирательных участков отчетливо видны кварталы бывших ведомственных домов, поселки, включенные в черту Москвы в пору строительства кольцевой дороги, «царские села», дома министерства обороны и др.

В изучении этноконфессионального разнообразия акцент был сделан, в частности, на изучении диаспор. Диаспорой можно назвать не всякое меньшинство, а только такое, которое соответствует целому набору критериев. Один из них – включенность в международную, обычно многоуровневую сетевую структуру общин, развивавшуюся в ходе исторических волн миграции, накладывавшихся друг на друга. В рамках международного проекта мы изучали греческую и армянскую диаспоры в России и зарубежной Европе. Для этого потребовалось совершить несколько поездок на юг России – в Краснодарский и Ставропольский края, Ростовскую область, а также в Абхазию, которая тогда только начинала оправляться после гражданской войны. Помню, как мы приехали для интервью в еще недавно цветущее греческое село километрах в 20 от Сухума. Жизнь ушла из него: там оставались одни старики, едва сводившие концы с концами. Местные бандиты не оставляли их в покое. Полная тишина показалась зловещей. Тогда я впервые почувствовал, что наша профессия может быть и небезопасной.

Душой проектов по диаспорам была Т. А. Галкина, бессменный ученый секретарь Центра. Без нее невозможно представить себе наш коллектив – это кладезь самых разнообразных гуманитарных знаний, знаток музыки и искусства. Тамара Артаковна для всех нас – образец порядочности и интеллигентности. Она всегда полна энергии и оптимизма, искренне увлечена географией: за более чем 50 лет работы Институт стал для нее родным домом.

Много лет Центр занимался изучением нашего родного города. Все началось с избирательной кампании 1995 г. по выборам в Государственную думу, когда мы совместно с Центром геоинформационных исследований взялись в кратчайшие сроки подготовить детальные карты и политико-географические описания 15 избирательных округов города. Вряд ли это было бы возможным без такого знатока столицы, как О. И. Вендина, перешедшей после этой совместной работы в наш Центр и быстро ставшей незаменимой участницей почти всех наших проектов. Мы поставили перед собой задачу оценить трансформацию функций города и его отдельных районов в условиях геополитических и постиндустриальных сдвигов в сравнении с другими мировыми столицами. Было еще в конце 1990-х гг. показано, что Москва уверенно входит в клуб «мировых городов» и соответствует большинству их критериев, хотя по многим показателям и отстает от западных аналогов.