Текст книги "В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле"

 
Там много среднеазиатов
Творило, в мир неся тепло:
И еретик Макеев странный,
И Кесь, что прыгала в седло
На всем скаку….
 

4-я участница (музыка «Каким ты был…»)

 
…и в восхищеньи
БАФ – Федорович перед ней
Пескам и ветрам отмолился
И множество имел друзей.
Галантный, милый и веселый,
Конферансье, Кола’ Брюньон!
Всегда в кого-нибудь влюбленный
Кем был, тем и остался он…!
 

5-я участница (музыка «Половецкие пляски»)

 
Там в юности своей трудился
Мурзаев, главный Азиат.
В Монголии постичь стремился
Буддийский дух и мудрый взгляд.
 

6-я участница (музыка «Песня индийского гостя»)

 
Там, в жарких, пыльных Каракумах
Некоронованный король
Подземных вод – Владимир Кунин
Пустыню взял под свой контроль.
 

3-й участник (музыка «Вечное движение» или «У попа была собака…»)

 
А северней, семиардиней,
В сухих Прикаспия степях
Младая Доскач в юбке длинной
В галоп скакала на конях…
И между зорями ночными
Впервые встал пред ней вопрос:
Что в мире истина? Движенье?
Материя? Или Хао’с?…
Прошли года…, и Доскач – мама
И говорлива, и мила
На институтских семинарах
Немало истин изрекла!
 

4-й участник (музыка «Колокольчики мои..»)

 
Чуть-чуть позднее, над Тянь-Шанем
Явилась новая звезда.
Чудесной, доброй Маргариткой
Там Иверонова цвела.
 

Все участницы (музыка «Любви все возрасты…»)

 
Изящнейший и элегантный
В Терскей ворвался сам Авсюк!
Его блестящие таланты
Всех мигом покорили вдруг!
 

5-й участник (музыка «Славное море…», переход в «Кавказ подо мною»)

 
А над Байкалом, над волнами,
Хамар-Дабан синеет мглой –
Уж появилась Думитрашка –
Брела сибирскою тропой.
А после многими снегами
Сверкнув, поник пред ней Кавказ.
Километрашка-Думитрашка,
Оставь хоть что-нибудь для нас!
 

(Все молодые, окружая Н.В. преклоняются перед ней, вручая корзину цветов)

6-й участник (музыка «Я помню чудное мгновенье…»)

 
С Кавказа часто рвались сели.
Их изучала Йогансон…
Ее уж нет, остались сели
Увы, …остался только сон!
 

7-я участница (музыка………..)

 
Верблюдом, лошадью иль пешим
С планшеткой, пленкой и пером
К морфоструктурам вышел… Кеша
Со страстью, пылом и умом.
И Казахстанские просторы
И Кулундинские колки’
Урал, Тянь-Шань, иные горы
Ему знакомы и близки.
Теперь он МЭТР, теперь он АСС,
Всему известно «Геосвету»,
А сеть Герасимовских трасс
Теперь покрыла всю планету.
 

8-я участница (музыка «Мчаться тучи, вьются тучи…») Мы все вдыхаем без смущенья

 
Весь атмосферный кислород,
Не мысля, что без сожаленья
Пыльца нам попадает в рот.
Пыльцу никто бы не приметил
Не будь средь нас Ве. Пе. Гричук:
Ее крутил он в центрифуге,
А позже – взял на ультразвук!
С тех пор пошло кругом верченье
Лесов и тундры, и степей…
Нейштадт застыл от восхищенья –
Ведь Поликарпий – чародей!!!
 

Все молодые участники (музыка «Наука юношей питают…») И вот проходят чередою

 
Те ветераны наших дел
Смешат в капустниках ИГАНа
(поклон в сторону пожилых участников)
И груз несут работ и лет!
(поклон в сторону ветеранов в зале)
 

7-й участник (музыка «Полна, полна чудес»)

 
Но Геомин сменил кристальный
Достойный зависти «ПЕРСИН»
И внук его – фундаментальный
И конструктивный ГЕРАСИ’М!
Ему желаем мы успеха
И в «Человеке», и в «Среде»
А в конструктивной географии
Преуспевает он уже!
 

Все молодые участники

 
О! Ветераны Института!
От всей души желаем Вам:
Здоровья, молодости вечной
Улыбок нежных милых дам!
Пусть ярко вспыхнут перед Вами
Все Ваши прошлые года!
И будущих деяний пламя
Пускай не гаснет никогда!
 

Думитрашко

(музыка «Пусть всегда будет Солнце!)

 
И в наш научный, хоть веселый
И юбилейный хоровод
Пускай идет способный, новый,
Наш молодой еще народ!
Пусть сотрясает поколенья
Седых голов и юных душ!
(к аккомпаниатору)
А нам сыграйте в заключенье
Хороший юбилейный туш!
 

Рояль (ирает несколько тактов гимна «Не сталевары мы…», переходящих в песню «Мы кузнецы, и дух наш молод…».)

Под эту музыку все молодые участники с букетами цветов и сувенирами спускаются в зал и вручают подарки присутствующим ветеранам.

Занавес постепенно закрывается…

От редактора-составителя.

Из множества капустников одним из самых знаменитых был тот, о котором вспоминают все старожилы – с адаптированной к институтской жизни пьесой «Принцесса Турандот».

В. С. Преображенский
Обращение к конференц-залу Института географии в день юбилейного заседания, посвященного 75-летию Института

Многоуважаемый конференц-зал!

Предания гласят, что ты был залом церковным. И не уличным, а при богадельне[13]13
  Историко-архитектурным исследованиям установлено, что здание нашего Института в Старомонетном переулке это дом городской усадьбы XVIII–XIX веков, а палаты, которые в нем сохранились, относятся к началу XVIII в. Во время пожара 1812 г. здание сгорело и, судя по сохранившимся чертежам, в 1839 г. было восстановлено. В 1870 г. здесь находилась богадельня Пятницкого отделения попечительства о бедных; в 1878 г. был пристроен двухэтажный объем для церкви Преображения Господня, а в 1917 г. здание богадельни было превращено в коммунальное жилье. Институту дом был передан в 1934 г. как временное помещение. Но нет ничего более постоянного, чем временное. Несмотря на неоднократные попытки обрести новое здание, этот дом поныне остается нашим главным помещением (см. с. 569–572 в книге «Институт географии и его люди». М.: Наука, 2008).


[Закрыть]. Если это так, то сколько же твои стены впитали человеческого горя. Ведь венчаний и крещений ты, наверное, не знал…

Мы с тобой познакомились в 1947 г. Ты уже много лет был конференц-залом. Но слишком уж тесно было в Институте, чтобы тебе было позволительно выполнять лишь одну функцию – быть залом заседаний.

Поэтому, я вспоминаю тебя, прежде всего, как огромный, хотя и пустоватый класс, в котором у большого стола президиума велись аспирантские семинары по философии или занятия по иностранному языку.

Был ты и просто рабочей комнатой. Помню – вот там, справа, у окна Е. Б. Лопатиной и О. Р. Назаревским была написана книга об оценке природных условий жизни населения. Именно здесь – в отдельной комнате они не мешали другим своими бурными спорами.

А у левого окна частенько работал окруженный баррикадами из книг редкостный для нашего времени мечтатель-инженер П. М. Борисов – крупный организатор строительства нефтезаводов, лауреат Государственной премии, поступивший после выхода на пенсию на работу в Институт географии в качестве младшего научного сотрудника для того, чтобы обосновать целесообразность и возможность постройки плотины через Берингов пролив.

Но, конечно, чаще всего ты бывал залом заседаний. Сколько же идей – новых и второй свежести – ты слышал. Твое, да и мое счастье, что мы забыли десятки скучных докладов. Но, зато, сколько тебе удалось услышать высказанных вполголоса, «не для протокола» разительных, остроумнейших замечаний, смелых суждений, сплетен и светских новостей. Бывал ты и местом дежурных речей по случаю очередного официального праздника или политического мероприятия.

Бывали у тебя в гостях и великие путешественники, и послы, и депутаты, и работники директивных органов. Бывали и деловые, и торжественные международные встречи с соблюдением «Протокола», с ритуальным каре из канцелярских столов, долженствовавшим изображать круглый стол.

Ты, конференц-зал, вероятно, чувствовал себя достаточно важным, когда в твоих стенах творилось таинство превращения соискателей в кандидатов и докторов наук. Ты помнишь их волнения, срывы голосов, бледные лица. Наверное, тебе не забыть и драматические, многочасовые защиты, во время которых «летели пух и перья» и горстями глотался валидол. (Я помню – почему-то мой оппонент В. Б. Сочава стоял во время моего ответа на замечания, опершись на рояль.) Более сотни людей вышли из твоих дверей докторами наук и многие сотни – кандидатами. Среди них и те, кто стали лауреатами, академиками, директорами и ректорами.

Ты помнишь то сдержанную, то догматически разгульную остроту дискуссий 1950 г. Кому-то хотелось провести почти «лысенковскую» расправу над Институтом и академиком А. А. Григорьевым на основе статьи в ждановской газете «Культура и жизнь». Статьи с типичнейшим названием «В отрыве от жизни». Помнишь несправедливые слова, летевшие с кафедры и в адрес А. А. Григорьева, и в адрес Л. С. Берга. Наверное, ты не забыл и трусливое молчание.

Да, слово стоило дорого. Оно было чревато последствиями. Наверное, вспомнишь ты и бурные партсобрания, сопровождавшие эту дискуссию. Может быть, ты и не обратил внимания, как во время одного из них, в момент решающего голосования, один из профессоров, нагнувшись, стал завязывать шнурки. Может быть, ты и забыл этот эпизод. Но я, вернувшись в географию с фронта, вряд ли когда-либо забуду такое.

Мы помним с тобою партсобрание, посвященное вступлению в партию «на общих основаниях» разжалованного полковника, разведчика. Помним его защиты кандидатскую и докторскую. И я помню его слова, сказанные здесь же при получении медали «40 лет Победы»: «Это ведь моя единственная» (при осуждении он был лишен всех боевых орденов). Это был Георгий Дмитриевич Кулагин, скончавшийся в 50 лет. Человек необыкновенной силы, прошедший после личной трагедии за неполные 20 лет в стенах Института путь от аспиранта до доктора наук, заведующего отделом и заместителя директора.

Наш конференц-зал.

Многих своих учителей и соратников мы проводили отсюда в последний путь. До сих пор помню потрясение во время первой гражданской панихиды – скончался от лейкемии 37-летний Д. М. Колосов. Вероятнее всего это была одна из первых жертв облака Хиросимы или атомных испытаний. Но для меня это была первая смерть, которую я встретил после войны, где смерть воспринималась как нечто естественное.

Но был ты и другим! Сумеешь ли ты когда-нибудь подсчитать, сколько ты видел личных юбилейных торжеств с цветами и улыбками, со стихами и с подарками, с самоотчетами юбиляров и с искренними или дежурными преувеличениями и приукрашиваниями. Но, согласись, зал, ведь эти преувеличения были намного безобиднее лести, нередко украшавшей «выступления в прениях» по докладу кого-либо из руководителей Института.

Бывал ты и спортзалом, в котором в обеденный перерыв и после работы сражались в пинг-понг[14]14
  Прим. редактора-составителя. Чемпионом института был тогда В. М. Котляков, а «игановская» команда успешно выступала в соревнованиях с другими академическими институтами.


[Закрыть]. Ты, наверное, радовался вместе с нами, когда превращался в клуб. Здесь слушали устные рассказы Е. Ауэрбах и хохмы А. Каневского. Сидя плечом к плечу, мы аплодировали нашим собственным певцам и танцорам – тройке здоровых мужиков, исполнявших танец маленьких лебедей. Именно тут – на этом месте, где сегодня возвышается на подиуме стол президиума. А капустники? Вспоминаешь ли, как сгибаясь от хохота, смеялся над самим собою акад. И. П. Герасимов – смеялся над святым Иннокентием в исполнении Д. А. Тимофеева. Смеялись и мы с тобою над вечной сказкой о новом здании Института.

Ты, зал, не мог не радоваться детскому разноголосью и блеску глаз на елках и, возможно, нежился в лучах внимания украшавших тебя членов родительского комитета.

А что нам стоило превратить тебя в танцзал? И как только мог твой паркет выдержать бешеный ритм конкурса на лучшее исполнение рок-н-ролла? Помнишь его лауреатов – Э. О. Фриденберг и В. О. Таргульяна? Был ты и банкетным залом – с застольем, накрытыми белыми скатертями столами, тостами, громкими застольными песнями, с торжественным мощным «гимном географов», исполнявшимся стоя. Вряд ли ты забыл лезгинку, которую станцевал в 3 часа ночи, после банкета по поводу защиты, выпускник нашей аспирантуры – ныне профессор Г. К. Габрелян. А ходил он на протезах…

Чемпион института по пинг-понгу В. М. Котляков.

Конечно, твои стены помнят и то, чего я не знал, и то, что я помню и о чем не хочу говорить, и то, что я не могу простить себе, и то, что я не могу простить другим. Ты, безмолвный и казавшийся просто обычным помещением, на самом деле помогал нам чувствовать себя единым целым. Пестрым по способностям и по научным интересам, добывающим свои знания на достаточно удаленных друг от друга урочищах экспедиционного поля, простирающегося практически от Шпицбергена до Антарктиды. Меняющим свои поколения. Но всегда единым.

Если обратиться к ученым словам, то, пользуясь терминами Льва Гумилева и Петра Савицкого, ты выполнял функцию «месторазвития» особого и неповторимого географического мира или особого субэтноса – коллектива Института географии. Ты долго выполнял эти функции. Тебе и дальше придется быть центром обмена мыслями, формирования концепций, выработки стратегии дальнейшего развития, центром общих событий, не вмещающихся в стенах наших многолюдных комнат и многочисленных подвалов. Что же – такова твоя судьба.

Я надеюсь, что мы не оставим вниманием и заботой этот наш зал, помогающий всем нам, кто собирается и общается в стенах дома № 29 на Старомонетном, избежать судьбы людей, родства не помнящих – судьбы манкуртов.

Прим. редактора-составителя.

Написано в декабре 1993 г. Опубликовано в книге В. С. Преображенский «Я географ». М.: Геос. 2001. С. 223–227. Печатается с небольшими сокращениями.

А. Н. Маккавеев, Л. Е. Сетунская
Необычная защита, состоявшаяся в нашем конференц-зале в 1953 г.

Для всей страны 1953 г. был переломным; этого не знает только ленивый и нелюбопытный. Но сейчас почти не осталось старожилов Института географии, которые бы знали, а тем более были очевидцами защиты докторской диссертации, состоявшейся точно 5 марта того года, в день смерти И. В. Сталина.

Соискателем был докторант Института Николай Иванович Маккавеев. Обе его защиты проходили в экстремальной обстановке. Кандидатская – в блокадном Ленинграде 18 октября 1941 г.; отпросился в город практически с передовой (понтонной переправы на Невской Дубровке) и едва добрался вовремя на свою защиту в педагогический институт им. А. И. Герцена. После было тоже не сладко: наказание за опоздание в часть, затем тяжелое ранение, голодный госпиталь, эвакуация по «Дороге жизни». В конце 40-х, начале 50-х гг. ХХ века работая в ЦНИИРФе (Центральном научно-исследовательском институте речного флота) Маккавеев готовит докторскую диссертацию. Заканчивает ее к осени 1952 г. Сохранился предварительный отзыв:

Сохранился предварительный отзыв:

«Директору Института Географии АН СССР члену-корреспонденту Академии Наук СССР тов. Герасимову И. П.

Довожу до вашего сведения, что докторант Института географии Маккавеев Н. И. закончил свою диссертационную работу на тему: «Эрозионно-аккумулятивные процессы и рельеф русла реки». В этом труде детально рассматривается ряд основных вопросов геоморфологии речного русла на основе систематизации результатов многолетних личных исследований автора с привлечением весьма обширного литературного материала. Тема диссертации, несомненно, актуальна; ряд положений, обоснованных автором, является новым вкладом в речную гидрологию и геоморфологию. Полагаю, что работа Маккавеева Н. И. может быть допущена для защиты на соискание степени доктора географических наук.

Член-корреспондент АН СССР М. Великанов, 3/X 1952»

День защиты – 5 марта 1953 г. был назначен заранее, но из-за смерти вождя в Институте царила гнетущая обстановка, казалось, что все погружено в какой-то мрак. Некоторые не скрывали слез. Сначала никто не знал, состоится ли защита или будет перенесена, и что делать вообще, пока не пришел по телефону приказ, что в целях сохранения порядка все обязаны работать на своих местах и не отменять намеченные мероприятия.

Николай Иванович с утра ходил к телефону-автомату на углу Собачьей площадки (он жил рядом с этой маленькой площадью, к сожалению давно исчезнувшей) и узнал, что защита не отменяется.

Конференц-зал Института географии был полон. Собрались не только сотрудники Института, многие пришли с географического факультета МГУ и некоторых других организаций, имевших отношение к географии, гидрологии и водному транспорту. Всем было тяжело, волнительно и особенно, конечно, Николаю Ивановичу, но держался он хорошо и внешне спокойно, уверенно отвечал на труднейшие вопросы. У многих присутствующих интересный, хорошо доложенный материал, новые идеи диссертанта даже отодвинули на второй план окружающие события. Защита прошла с успехом. Банкет, конечно, устраивать было очень рискованно.

В 1955 г. диссертация была издана под названием «Русло реки и эрозия в ее бассейне». Николай Иванович был приглашен профессором на географический факультет МГУ. Таким образом, Институт географии имеет самое прямое отношение к созданию Н. И. Маккавеевым нового направления в науке – учению о едином эрозионно-аккумулятивном процессе – синтезе гидрологии, геоморфологии, почвоведения, гидравлики, инженерной геологии и гидротехники.

Часть II. В экспедициях и на полевых станциях

В. П. Чичагов
Путешествия в бассейне Амура с Верой Васильевной Никольской[15]15
  Частично опубликовано в книге «Институт и его люди». М.: Наука. 2008. с.518–521.


[Закрыть]

Мне посчастливилось работать в 1955–1967 гг. в Институте географии АН СССР с Верой Васильевной Никольской – замечательным человеком, увлеченным ученым и яркой личностью. О ней посмертно написано много и подготовлена к изданию монография, так что перечень дат и событий ее жизни и деятельности здесь отсутствует. Да и повествование будет не об ушедшем, а о живом человеке, о ее едва ли не главной черте характера…

На склоне лет я вспоминаю о том, что героиня нашего рассказа казалась нам очень взрослой, солидного возраста. А ведь ей тогда было всего 40 с небольшим лет!

Теперь, восстанавливая в памяти облик ВВ – так ее называли друзья, могу представить ее в юные и молодые годы. Высокая, стройная красавица с благородной осанкой, аристократичным удлиненным лицом, карими, как вишни, глазами, узким носом с горбинкой, с черными, как смоль, гладко зачесанными волосами. Девушка, должно быть, была похожа на Анну Ахматову на рисунках Модильяни. В ней было немного от античных богинь, хотя скульптура в целом имела больше европейских черт. И это неудивительно: в ее предках текла чешская кровь. Допускаю, что романтические юноши воспринимали молодую незнакомку, как А. Блок. Она могла соткаться и исчезнуть, «дыша духами и туманами»…

В. В. Никольская.

Лейтмотивом моего рассказа является тема героизма и мужества этой удивительной женщины. Сильной и несчастной. Окончание Ленинградского университета – работа в «Главзолото» в долине р. Аллах-Юня, притока Алдана – поступление на работу в Институт географии – замужество – Великая Отечественная война – голодные годы – потеря погибшего в боях мужа-артиллериста – потеря ребенка – туберкулез – работа в Институте по составлению карт проходимости на театры будущих военных действий под руководством И. П. Герасимова (она неоднократно вспоминала с благодарностью о том, что он ее спас от гибели от этой страшной болезни!) – защита кандидатской диссертации – начало работы на Дальнем Востоке, который стал ее любовью, любимым регионом ее исследований на всю жизнь. Так сложилась ее жизнь к моменту нашего знакомства. ВВ была страстной натурой и уж если что-нибудь или кого-нибудь любила, то по-настоящему.

В 1955 г. меня с ней познакомил мой друг, однокашник по группе геоморфологов геофака МГУ Егор Щербаков, который проходил у нее в отряде преддипломную практику в Приамурье и с которым она совершила героический поход из долины Зеи в хр. Тукрингра-Джагды, открыв следы древнего оледенения в массивах Бол. и Мал. Бекельдеуль. Акад. В. А. Обручев благословил их статью в Доклады АН. ВВ в те годы сотрудничала с СОПСом АН СССР и руководила кандидатскими диссертациями работавшими там Д. П. Григорьева и Л. Ф. Насулич. По ее инициативе составлялась геоморфологическая карта Амуро-Зейского междуречья и она взяла меня на временную работу для создания больших полотен этого труда. Именно тогда я вступил в овеянный легендами, прославленный Институт географии АН СССР и начал знакомиться с его обитателями.

В Институт я был зачислен 2 июля 1956 г. после окончания географического факультета МГУ по специальности геоморфология. В отделе геоморфологии вакансий не было, и я попал в отдел физической географии, которым руководил проф. Гавриил Дмитриевич Рихтер – замечательный ученый и большой души человек. Моим непосредственным начальником была старший научный сотрудник, кандидат географических наук Вера Васильевна Никольская. Дальше события разворачивались быстро. В начале августа с ВВ, Димой Тимофеевым, Н. М. Казаковой, Сашей Орловым – студентом МГУ – и китайскими коллегами оказался в Китае, на берегах огромного озера Далай-Нор.

Вернувшись поздней осенью в Институт, я стал знакомиться с отделом физической географии. ВВ предварительно рассказывала о сотрудниках много хорошего. Воспоминания о недолгой, но увлекательной и продуктивной работе в этом прославленном отделе с замечательными людьми и ВВ в их числе греют душу. Это было необыкновенное сообщество добрых, преданных науке людей. Вокруг них создавалась неповторимая атмосфера дружелюбия и доброты, внимания и поддержки. Отделом руководил, как сказал в поздравлении к его 60-летию Д. Л. Арманд, патриарх института – Г. Д. Рихтер. Он отличался поразительным вниманием ко всем сотрудникам, особенно заботился о молодежи. Очень энергичной, яркой фигурой был Давид Львович Арманд, отличавшийся невероятной работоспособностью, колоссальными знаниями в географии и смежных науках, выплескивавшейся из него энергией и искрометным юмором. Он и в поле был таким. Рассказывали, что он, изучая овражную эрозию Приволжской возвышенности, бегом пересекал овраги… Словно в противовес ему спокойно работали Леонид Дмитриевич Долгушин и Леонид Федорович Куницын, только что вернувшиеся с Полярного Урала. В царстве стационарных исследований рельефообразующих процессов царила Маргарита Ивановна Иверонова, одна из организаторов Тянь-Шанской физико-географической станции ИГАН. Очень своеобразной запомнилась невысокая фигура Л. Н. Соболева с постоянным рюкзачком за спиной. Владимир Сергеевич Преображенский с Лидией Ивановной Мухиной и Натальей Васильевной Фадеевой начинали заниматься типами местности в Прибайкалье и Забайкалье, сотрудничая с соответствующими экспедициями СОПС АН СССР. Несколько особняком действовали Нина Михайловна Ступина и Елена Никифоровна Лисичек, также не обойденные вниманием Г. Д. Рихтера. Очень яркой личностью и весьма сильным ученым была Леночка Нефедьева – талантливый геоморфолог и физикогеограф, исследователь Кавказа.

Несмотря на почтенный средний возраст сотрудников отдела, показателем состояния дел в нем была молодежь, ее активность, задор и ее успехи. Г. Д. Рихтеру удалось договориться с институтом высокогорных исследований в Кабардино-Балкарии о проведении молодыми сотрудниками нашего отдела зимних исследований в Приэльбрусье. Я помню счастливые лица Жени Гуртовой, Тони Яшиной и Володи Котлякова, уезжавших зимовать на Кавказ. По их возвращении молодое звено отдела стало своеобразным центром притяжения начинающих ученых других отделов: геоморфологии, картографии и др. Неостепененные, но готовившие кандидатские диссертации Борис Корнилов, Коля Благоволин и Митя Тимофеев буквально «паслись» у физов. И к этому были причины, как научного общения, так и личных привязанностей. Весьма привлекательными были наши красавицы Женя Гуртовая, Люся Петрова, позже Элла Фриденберг, а также постоянная участница товарищеских сборищ Галя Лукьянская из отдела картографии.

Мы работали и жили весело и свободно, даже беззаботно. Постоянно активно участвовали в научной жизни Москвы, принимая участие в заседаниях МОИП, Московского филиала Географического общества СССР, МОВАГО, слушали доклады ведущих ученых на геологическом и географическом факультетах МГУ, в МГРИ; ездили на съезды Географического общества СССР и всевозможные конференции в Ленинград, Киев, Тбилиси и столицы среднеазиатских республик. Молодые ученые быстро набирали силу, начали проводить специальные конференции с изданием тезисов докладов. В то время опубликовать научную статью или заметку было значительно труднее, чем теперь. Нам все было интересно. И все поощрялось дирекцией, особенно зам. директора Григорием Александровичем Авсюком – дядей Гришей, которого все любили. Даже сутулившийся прокуренный, маленький главный бухгалтер В. Б. Раскин, скрипя сердце, хоть и не сразу, но ставил свою закорючку – разрешительную подпись на заявлениях о нашем командировании. Были некоторые маленькие проблемы. Одно время не хватало рабочих столов, и я сидел за одним с Люсей Петровой. Наконец, мне выделили старенький, видавший виды еще в древние этапы ИГАНа, стол. Поставил на него бинокуляр и был очень доволен и горд. И что же? Через несколько дней приходит к нам большой, громкоголосый Бачулис – наш зам. дир. по АХО и на удивление ласково обращается ко мне с просьбой отдать ему мой первый стол на какие-то там неотложные нужды. И при этом спокойно и вопрошающе смотрит мне в глаза. Я вздыхаю и соглашаюсь. Через несколько дней вхожу в отдел и замираю: вместо моего старца стоит новенький, сверкающий полированными гранями стол. Бачулис поступил благородно…

У нас в отделе физической географии был удивительно сплоченный и дружный коллектив. Заседания отдела проходили периодически и очень интересно. Но самыми неповторимыми по проявлению личных качеств были празднования дней рождения. Это были праздники души и сердца. Какие были застольные собрания у Г. Д. Рихтера и у Е. А. Нефедьевой, у Л. Ф. Куницына и у Л. И. Мухиной, у многих других. В тостах были каскады воспоминаний, шуток, взрывы смеха гремели непрерывно… Сколько выдумки и творчества было в выступлениях моих товарищей! Как провожали друг друга!

Наш отдел был родоначальником прогремевших по всей Академии наук и по всей Москве капустников. Это была вершина изобретательности, смеха и юмора. И иносказаний! Можно ли забыть исполнение танца маленьких лебедей отнюдь не миниатюрными Витей Филькиным, Славой Басовым и Витей Таргульяном? Или исполнение Ниной Караваевой «Помнишь мезозойскую культуру» в воссозданной на сцене пещере? Впрочем, это отдельная тема, которая заслуживает специального рассмотрения.

 
Как молоды мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя!
 

С 1956 по 1960 год мы работали в составе Амурской комплексной советско-китайской экспедиции АН СССР и АН КНР на огромной территории бассейна Амура и, главным образом, вдоль долин крупных рек, т. к. задачей экспедиции была разработка проекта создания каскада крупных ГЭС и схемы комплексного использования природных ресурсов Приамурья. Работая в составе физико-географического отряда экспедиции под начальством ВВ, мы совершили много интереснейших маршрутов большой протяженности: неоднократно прошли весь Амур, низовья Сунгари до г. Цзямусы, Аргунь и Шилку на катере Краснознаменной Амурской флотилии ГПБ-1 с мичманом П. В. Шебарчиным; сделали много пеших и конных путешествий. В сложных полевых походах ВВ порой показывала чудеса храбрости, которые ей давались нелегко. Дело в том, что она была высокой, горбящейся, как это бывает у высоких людей, довольно нескладной женщиной. В городе, в Институте ходила она медленно, осторожно, с опаской преодолевая лестницы. В поле это был другой человек. Она ни в чем не уступала нам – тогда молодым людям, не отставала от нас в маршрутах, была инициатором многих сложных и подчас рискованных путешествий. Судите сами.

Физикогеографический отряд Амурской экспедиции АН СССР и АН КНР, 1956 г. Стоянка у берега Сунгари. В. В. Никольская третья справа, первый В. П. Чичагов.

1955 год – она проделала многодневный, пеший, длительный и опасный штурм упоминавшихся массива Бекельдеуль в Тукурингре-Джагды по зейской непролазной тайге, через болота вдоль каменистых порожистых рек. Вдвоем, с минимумом продуктов. Если что – не вытащить.

1956-й – холодное, октябрьское путешествие по северу Большого Хингана на экспедиционной машине по непростым таежным дорогам в верховья р. Нонни до последнего населенного пункта, а дальше на конях в многодневный маршрут к истокам этой реки, в область древних жителей – манегров. Несмотря на китайскую охрану из одного юного солдата с винтовкой и начальника милиции г. Хэйхэ с громадным маузером в деревянной кобуре, в те годы сохранялась опасность нападения хунхузов – известных с русско-японской войны разбойников и злодеев. О них нас предупреждали китайские власти. (Хунхузы – это маньчжурский вариант кровожадных башибузуков времен русско-турецкой войны 1877–1978 гг.). С упорством, достойным подражания, высокая ВВ тряслась в седле на низкорослой лошадке по таежным тропам Хингана, преодолевая броды горных рек, россыпи и курумы, ночуя в палатке на покрытой инеем и опавшей листвой земле. Ей позарез нужно было дойти до истоков Нонни, чтобы выяснить, не было ли там древней долины Амура, т. е. не соединялся ли Амур с Сунгари в прошлом. Отбив и стерев все, что возможно, невероятно устав, ВВ явно через силу проделала этот тяжелый конный маршрут. Но, приняв муки, радовалась успеху. Она была большим оптимистом!

1957 год. Мы хорошо поработали в долине Амура, собрали богатый новый интересный материал; с погодой нам везло, катер действовал бесперебойно, настроение у всех было праздничным.

И вот однажды ВВ мне ласково говорит: «Валечка-Валерочка, собирайте большую резиновую лодку, возьмите ружье, спиннинг и самое необходимое, о продуктах я позабочусь сама. Делаем водный маршрут по Амгуни, катер спустится по Амуру и будет нас встречать в пос. Маго, на Нижнем Амуре».

Я был не новичок в сплавах на плотах и резиновых лодках; в юности выступал в соревнованиях по гребле и, казалось, умел обращаться с резинками, любил водные маршруты. Согласился сразу и с радостью. Забросились на Амгунь через Ургал в пос. Могды. Переночевали у молоденьких учительниц, помылись в бане. Утром я накачал лодку, погрузил вещи и с трудом усадил ВВ. Лодка-пятисотка была сильно загружена, сидеть и грести было неудобно. ВВ сидела на корме. Она мне представлялась опытным дальневосточником, прошедшим все воды, огни и трубы этого славного региона. Я был уверен, что она была знакома и с долиной Амгуни. Прежде, чем отвязать фал от прибрежного куста, я поинтересовался, когда ВВ путешествовала по этой трудно проходимой, быстрой реке. В ответ услышал: «Впервые». Так. Значит, идем по неизвестной реке «с листа». Посмотрели стотысячные планшеты. Река, как река. В верховьях поуже и попрямее, значит быстрее. В среднем течении несколько проток, в нижнем – много излучин, спокойное течение. Главное на карты не было нанесено…

Сомненья прочь! С Богом! С первых минут мне стало ясно, что Амгунь река, мягко выражаясь, с вспыльчивым характером и наш маршрут не будет простым. Сначала течение было очень быстрым, и я с трудом держался форватера, лодка резво прыгала на перекатах. Первые дни мы шли тем не менее спокойно, удачно решая первые «тренировочные» задачи, на которые не скупилась Амгунь. На четвертый день нам было необходимо подойти к береговому обрыву и описать обнажение неогеновых отложений. Течение под подмываемым бережком было сильным, и я с большим трудом, с третьей попытки, подвел лодку под обнажение. Вода ревела, и удерживать лодку в одном положении было почти невозможно. ВВ не могла встать на бившийся в волнах борт лодки, а я не мог ей доверить лодку. Это было мучением для нее и для меня. Наконец, ей с большим трудом удалось описать обнажение, а мне взять пробы. Снова в путь.

Солнце пригревало, река сделалась поспокойнее, и я потерял бдительность. Неожиданно свернули с главного русла и попали в узкую протоку, перегороженную поваленными крупными лесинами. Стоп! Нужно было возвращаться. Лодка была тяжело загружена, и мне с ВВ на борту было не выгрести против течения. Пришлось ей переходить узкий, качающийся в воде, 30-метровый завал, продираясь через сучья поваленных стволов, качавшихся над водой. В долинах дальневосточных рек это не редкость, и мы неоднократно переходили завалы в маршрутах. ВВ, не задумываясь, ступила на завал. После ее первых шагов я с ужасом обнаружил – она не держит равновесие, не владеет им! Мне стало страшно. Каково было ей?! Помочь я не мог – завал не выдерживал двоих! И вот тут я увидел, на что была способна ВВ. По сантиметру, медленно, шаг за шагом она внешне спокойно переходила завал. Казалось, прошла вечность. И ВВ прошла!