Текст книги "Инволюция"

Глава 5

⠀

– Вот мы и пришли.

За знакомой кованой оградой расстилается цветущий луг. Вдали, подкошенные старостью и непогодой, высятся некогда роскошные дома. В центральном Агата узнаёт Клок-Холл. Ничего не поменялось с момента её ухода. Пережитые события пробуждают в груди ноющее чувство. Будто она не была здесь целую вечность.

– Пора прощаться, дорогая моя, – Мор остаётся за калиткой. Деревья бросают тень на её худое с острыми скулами лицо. – Думаю, я достаточно прошляпила время, и утренняя мотивационная речь нашего шефа подошла к концу. Можно спокойно идти на работу.

– Не любите общественные утренники?

– Скорее пафосные фразы о стремлении вперед. Если хотят повысить мою работоспособность, для начала пусть увеличат зарплату. Громкими словами налоги не заплатишь.

– Тогда до скорого.

Удовлетворенная, что сможет продолжить путь до дома самостоятельно, девушка переходит на энергичный шаг.

– Постой!

Агата останавливается. Мор мнётся, не готовая продолжить речь. Руки теребят складки длинной юбки. Однако женщину Агата не торопит, терпеливо ожидая продолжения. Внутреннее предчувствие шепчет дать ей ещё немного времени.

– Почему ты заступилась за меня? Почему не ушла? – голос женщины звучит необычно тихо и размеренно. От былого сумбура и хаоса в повествовании не осталось и следа. Каждое слово, тяжело слетающее с её губ, имеет ценность. – Я видела, как ты проползала между домиков. Но ты всё равно остановилась и помогла мне.

– Не запоздали ли вы с вопросом?

– Я первая спросила!

Агата предпринимает попытку уйти от ответа:

– Почему бы вам не прочитать мои мысли? Как на нашей первой встрече у дома Этель.

– Фи! – Мор складывает руки на груди, с гордым видом поднимая длинный нос к небу. – Иметь телепатию, несомненно, хорошо, но у меня и без неё множество первоклассных навыков. В тот раз ты просто неприлично громко думала. Вот и всё.

– А сейчас неприлично тихо?

– Ты… Понимаешь… мысли, они… Ай, всё. Неважно. Не хочешь отвечать на вопрос, ну и не надо! Я пошла.

Мор театрально разворачивается. Специально не торопясь, она направляется в глубь парка. Агата устало вздыхает. И вправду, зачем она тогда вмешалась? Ответ кроется глубоко, за коркой окаменевшего сердца. Чувство недоверия поёт оды о предосторожности. Вызволять на свет даже самую крохотную частичку души всегда тяжело и опасно. Что с ней сделают? Скомкают и выбросят или сохранят в собственную шкатулку сердца? Агата жила, скрывая саму себя. Кроме Уильяма, друга, заслужившего доверие временем и поступками, никто не мог прикоснуться к запретной стороне. Но сейчас, смотря на удаляющуюся худую фигуру, Агата чувствует, будто вот-вот потеряет нового друга.

– В столице, на работе ко мне относились точно также.

Звук шагов по вымощенной дорожке замирает.

– Считали уродом общества с дурными идеями и излишним любопытством. Меня оскорбляли. Травили. Подкидывали «подарочки» с тухлой рыбой и фразами «тебе здесь не место». Но я не обращала на них внимания. По крайне мере, старалась.

– Тебе… не было больно?

– Временами – да. Но я превратила бестолковые сплетни и беспочвенные обвинения в силу, толкающую меня к свершениям. Вскоре многие из них с отвращением узнали, что я их новый руководитель, – тщеславное выражение на секунду зажигает безразличную серость глаз. – Ха-х. Видели бы вы их лица. Те, кто осознали ошибку и занялись делом, смогли добиться результатов. Они не стали ровней мне, зато обошли идиотов, навсегда застрявших в своём невежестве.

Хрупкая тишина повисает в воздухе. Поколебавшись, Мор возвращается к калитке.

– Я первая, кого ты смогла узнать, как саму себя?

– Вторая. Характер у меня не подарок. И всё же даже я смогла найти себе друга. Вы, в отличие от меня, кажется, держите в друзьях весь город. За исключением трёх особенно едких девушек в фартуках.

– Это да… Сестрички Фэйрфакс те ещё гадины, – вороны окружают женщину. Кто-то гнездится на плечах, кто-то на голове. Чёрным перьевым коконом они облепляют хозяйку, будто стараются поддержать. – Хоть у меня и много друзей, мало кто из них понимает и разделяет гложущую боль. Бэзил. Вот кто действительно знает обо мне всё.

– Тогда вам тоже повезло. Берегите его.

В голову лезут тревожные мысли. Может, Уилл уже вышел из комы? Или, наоборот, ему стало хуже? Агата усердно старается не думать об этом. Только по возвращению домой, запершись в комнате, она сможет позволить эмоциям взять верх над разумом. Маска равнодушия должна держаться до последнего.

– Но почему ты не оставила меня? Я не понимаю. Ты говоришь, что терпела издёвки. Однако, узнав саму себя, почему-то вмешалась.

– Догадаетесь сами или подсказать?

Мор отлипает от ограды, делая пару неуверенных шагов обратно к дорожке.

– Жалость?

– Нет. Всё гораздо проще. Мне просто показалось неплохой идеей разделить с кем-то одиночество, но не для того, чтобы избавиться от него, а наслаждаться им вместе. Всего хорошего, Маргарет.

Размеренной походкой Агата устремляется к дому. На полпути она останавливается. Присев, якобы перешнуровать идеально завязанный бантик, она краем глаза всматривается в парковую ограду. Женской фигуры с воронами там больше нет. Расслабленно вздохнув, девушка поднимается и ускоряет шаг. Ей не терпится испытать Сомнамбулину и провалиться в глубокий сон.

Закрыв дверь на ключ, Агата изнемождённо приваливается к ней. Благословенная тишина ласкает слух. Словно незримое одеяло обволакивает тело. «Хорошо бы поставить чайник». Агата достаёт из кармана холщовый мешочек. От потускневшего листка несёт горьким запахом разложения. «Одной четвёртой должно хватить». Гулкие шаги эхом отражаются от пустых стен дома. Завернув за угол, девушка выходит к кухне.

Застрявший в горле крик перекрывается звучным вздохом. Булькающий, будто рвущийся из-под воды, он отталкивает тело обратно в коридор. Агата зажимает рукой рот. Ноги дрожат. «Почему этот день никак не закончится?» Несколько долгих минут тревожный взгляд буравит стену. Трясущимися руками Агата достаёт из кобуры оружие. Его прохладная сталь безрезультатно пытается унять разгорячённый рассудок.

Агата прижимается к стене, боком пробираясь к повороту. Осторожно вытянув шею, она осматривает кухонное пространство. Окно выбито. Обломки стекла перемешиваются с разбитой посудой. Перевёрнутые вверх дном шкафчики. Раскиданная утварь. И в центре пола лежит… оно. Изломанное, со скрученными в разные стороны конечностями. Деформированной костной структурой. Его огромный рот от морды до груди раскрыт. Несколько рядов остроконечных зубов напоминают толстые иглы. Голову венчают разветвлённые рога с запутавшимся в них мхом.

Глаза врут. Агате очень хочется в это верить. «Это… олень? Монстр из Проклятого Леса?». Чем бы оно ни было, признаков жизни не подавало. На шкуре виднелась россыпь огнестрельных ранений. Когда-то из них вытекала кровь. Размашистые мазки бурой жидкости покрыли собой всю кафельную плитку.

Настаивающий голос страха умоляет сохранить остатки рассудка. Бежать. Спрятаться. Вернуться в свой настоящий дом. Не отрывая глаз от существа, Агата делает маленький шажок. Затем ещё один. Она всегда была послушной девочкой. Для родителей. Но не для чувства самосохранения. Чем ближе она подходит, тем больше разгорается задремавшее любопытство.

Агата присаживается рядом с существом. Подрагивающие руки прощупывают раны. Утихающий с каждой секундой жар подсказывает: вторжение произошло совсем недавно. Стараясь не пораниться, девушка бережно разворачивает голову к себе. Под остекленевшими глазами ещё не высохла влага. Оно плакало? «А кто не будет плакать, всади в него столько дроби?» Даже столь обезображенное генетической издевкой существо вызывало у неё жалость.

– Зачем ты пришёл сюда? —шепчет Агата мертвой голове – Почему не вернулся обратно в Лес?

«Я так хотел умереть дома»

В этот раз Агата не сдерживается. Оглушив саму себя истошным криком, она отшатывается от головы. Тело само пятится назад. На костюме остаются тёмные пятна. Поскользнувшись, девушка падает на пол. Взгляд устремляется к изуродованному оленю. Встал? Убьёт? Стрелять? Из остеклевших глаз выкатывается прозрачная капля влаги. Стекая по морде, она падает в бурую лужу, растворяясь в ней.

Неподвижное существо не может причинить ей вред. И говорить оно тоже не в силах. Наверное. «Мне не показалось?». На четвереньках Агата подползает обратно к оленю. Поколебавшись, она вновь всматривается в немигающие глаза. Несколько дорожек слёз подмачивают остывающую плоть.

«Обнимите. Пожалуйста»

Опыты не всегда приносили ожидаемые результаты. Порой из-под рук Агаты рождались настоящие чудовища. Прекрасные в своеобразной красоте для науки, но совершенно омерзительные для человеческого глаза. Уильям, при всей его мужественности, обходил стороной неудачных подопытных, всякий раз держа транквилизатор наготове. Как же к ним относилась сама Агата?

Руки аккуратно скользят вдоль шеи. Бурый от крови мех соприкасается с чёрной гладью перчаток. Испачканной рубашкой Агата прижимается к покалеченному телу. Голова осторожно ложится набок, чтобы видеть блёкнущие глаза.

«Спасибо, что услышала меня, хозяйка»

Слёзы перестают течь из глаз. Дрогнувшее веко закрывается, поглощая вместе с ним крошечные угольки жизни.

– Даже у самых страшных монстров есть чувства и голос, – негромкий шепот растворяется в тишине.

Время словно замирает в доме. Прохладный ветер спутывает распущенные волосы. Не слышно птиц и писка насекомых. Пустота проникает и в голову, лишая напрочь любых мыслей. Вакуумное состояние прерывается чем-то липким, стекающим с тела существа. Оторвавшись от мёртвого тела, Агата замечает бесцветную жидкость, стремительно покрывающую труп. Схватившись за угол стола, девушка осторожно поднимается. Поверхность под ногами скользит. Выступившая влага смешивается с кровью, вскоре охватывая существо с ног до головы. Под воздействием неведомого состава оно начинает быстро сжиматься. В воздух поднимается столб пара.

Сначала жидкость съедает кожу, оголяя внутренности и мышцы. Органическая структура поглощается, превращаясь в пар. Словно сильнодействующая кислота, липкая смесь стачивает кости. После принимается за размазанную по полу кровь. Подобно живому, но не наделённому разумом, существу, она расползается по кухне, чутко выслеживая следы монстра-оленя.

Жидкость не обходит стороной и Агату. Прыгучая смесь прилипает к пиджаку, рубашке и рукам. Стряхнуть её девушка не успевает. Пятна исчезают безболезненно. Поднявшийся пар выветривается в окно. Вскоре на кухне и на одежде самой девушки не остаётся и намёка на вероломное проникновение. Кроме разбитого стекла и посуды. Только отдалённый запах лаванды щекочет рецепторы носа.

Агата сползает на пол. Кажется, Ливингстон Бэй задался целью свести её с ума. Она стоически переносила тошнотворные сцены вскрытия и встречала неудачи каменной маской равнодушия. Но это местечко всего за один день смогло вывести её из равновесия. Блуждающий взгляд спорит с запечатленными на подкорке воспоминаниями. Может, Сомнабулина вызывает галлюцинации от одного своего запаха? Или это игры утомленного разума?

Рассекая воздух бежевыми крыльями, за окном пролетает ворон. Цепкие лапки хватаются за подоконник. Пепельная голова склоняется набок, с интересом осматривая сидящую на полу девушку. Агата смутно припоминает, где же она видела его раньше. Не он ли прилетал к заколоченному дому прямо перед приходом Мор? Кое-как ворочающиеся мозги подсказывают: у болтающей женщины только чёрные вороны. «Может, это она сама? Вполне ожидаемо, после всего, что я здесь увидела».

– Уходи, – раздраженно бросает девушка ворону. Тот не улетает, продолжая изучать глазами-бусинками разгромленное помещение. – Сегодня я заварю целый лепесток Сомнамбулины. Лягу в кровать и просплю весь день. Если бы я была верующей, то помолилась бы, чтобы этот день мне только приснился.

Будто старая кляча, ворон разражается хриплым карканьем. Он не прекращается и когда птица поднимается в воздух. Скребущийся смех затихает, сливаясь с завыванием поднимающегося ветра.

Ещё немного посидев на полу, Агата принимается за уборку кухни. Разбитое окно приходится заколачивать оторванными ставнями. В щели засовывается старое тряпьё, оставленное в шкафах бывшего хозяина. Тело устало ноет. Голова смутно соображает. Агата решает, что уберёт осколки посуды после хорошего сна. Нетерпеливо дожидаясь закипающего чайника, она бросает лепесток в чашку. «После сегодняшнего я заслужила полноценный отдых».

К большому разочарованию Агаты заснуть ей не удаётся. Обещанного эффекта мгновенного сна не происходит. Голову наводняют тревожные мысли. Всё накопленное за день рвётся быть услышанным. Перевернувшись на спину, Агата поднимает руки и невольно морщится от отвращения. Бледные, с длинными пальцами, их пронизывает сеточка почти чёрных кровяных сосудов. След, оставленный экспериментальным препаратом даже после полного выведения из организма. Непоправимое нарушение в теле, которое будет напоминать о случившемся до конца дней. Чем не клеймо преступника?

– Уильям…

Её единственный друг. Однажды она спросила его: «Как ты меня терпишь?». Он ответил: «Тебя нужно не терпеть, а любить». Конечно, они потом долго смеялись над этой шуткой. Уилл был единственным, кто понимал Агату. Никто, даже родители, не были настолько близки ей.

Противные пальцы сгибаются и разгибаются. Словно чужие. Не её. С выступающими костяшками, натянутой белой кожей и чёрной кровью. Руки мертвеца. Руки убийцы. Агата всем сердце хочет верить, что с ним всё хорошо. Внутренности сжимаются от фантомной боли при мысли о страшном. «Не стоило его втягивать в это», – бубнит разум. Но что сделано, то сделано.

– Уилл… выжил.

Голос звучит предательски слабо и неуверенно. Все, даже самые незначительные, проекты отправились на проверку комиссии. Кроме одного. Цена сохранённой тайны оказалась намного больше, чем она могла себе представить. Её руки. Его тело. Но лишиться многолетних трудов было куда страшнее. «Жертва Уильяма была ненапрасной», – в очередной раз убеждает себя Агата. Сейчас препарат у неё. Спрятан в надежном месте. Но что, если проверяющие догадались? Нашли улики в учинённом ею погроме или документы, не успевшие попасть под шредер. Один волосок, потный отпечаток пальца, или высохшая капля слюны, и её искаженная, на тот момент, ДНК станет решающим доказательством в деле запрещённых Нюрнбергским Процессом экспериментов. Мать точно пойдет с ней за решетку, ведь она предоставляла материал для опытов. Отец, с его «убийственными» тёмными делишками– туда же. Больше никакой науки. Вся семья МакГрегори дружно отправится отбывать пожизненный срок.

Нет. Нельзя дать подобным мыслям взять верх. Может быть, сейчас настал именно тот момент, когда она ничего не можешь сделать с надвигающейся судьбой. Но это не значит, что нужно опускать руки. Уилл выздоровеет. Они вернутся в лабораторию и снова будут работать. Как раньше. Вместе.

Он не простит

Агата подрывается в кровати. Чужой голос разносится за окном. Отражаясь от стен и пустых улиц, он растворяется в сгущающихся сумерках. Она снова в своей комнате. Дома. Здесь прошла половина её жизни. Вторая – в лабораторных помещениях. Нередко ей приходилось там ночевать. Знакомые полки с книгами, зеркало в углу, ковер, пианино. Почему же у неё такое тревожное чувство?

Нет пути назад

Вечный друг человека, солнце, скрываясь за облачными стенами, в последний раз осыпает город лучами света. Но вместо нежной пастели небосвод застилает густой красный оттенок. Он стекает по стенам, ползет по тротуарам, стучится в двери. Навстречу ему из домов выползают массы слепленных друг с другом трупов. Птицы, звери, люди. Их препарированные тела срослись в единую массу. Страдающие от боли и отчаянья, они ползут по тротуарам, сплетаются с другими бесформенными телами. Уродливые. Жалкие.

Как много крови ты пролила?

Снова этот голос. Не переставая вертеть головой в поисках источника, Агата нервно восклицает:

– Это цена науки. Нельзя добиться высоких результатов, ничем не жертвуя! Уильям это понимал. Всю свою жизнь он и я отдали на благо открытиям. Когда он вернется, мы снова…

Хватит оправдываться!

В углу комнаты стоит фигура. Не узнать её невозможно. Коротко остриженные волосы. Элегантное платье. Туфли на высокой шпильке.

– Ты… ты… Это твоя вина! Если бы ты не вмешалась, то ничего бы не произошло. Ненавижу!

Срываясь с места, девушка бросается к тени и бьет по миловидному лицу. Однако вместо нежной кожи кулак встречается с твёрдой поверхностью. Осколки стекла осыпают ошарашенную Агату, едва успевшую прикрыть голову. Вместо ненавистного врага на неё взирают собственные отражения среди осколков зеркала. По комнате эхом разносится противный смех. Он смешивается с воем существа, сотканного из сотни рук, лап, крыльев, зубов и глаз. Вместе они образуют звучание, ужасно похожее на дребезжание скрипок. Мерзко вереща, они берут фальшивые ноты, перебивая друг друга и воспевая безумный хаос, невыносимо терзаемый слухом, всё громче и громче.

– Я не хотела, слышишь! Уйди! Оставь меня в покое!

Сердце бешено отсчитывает удары в груди, в голове пусто, а в ушах звенит монотонное эхо крика, полного отчаяния и бессилия. Оно терзает тело и разум, в который раз вороша пыльные полки воспоминаний. Не в силах его терпеть, девушка закрывает уши руками. Под дьявольскую какофонию с потолка и стен, из окон и дверей, внутрь врываются кровавые потоки воды. Они вмиг наполняют собой комнату. Мощное течение сбивает Агату с ног. Лёгкие не успевают набрать воздух. Над головой смыкается кровавое месиво. Вязкая жидкость сковывает тело. Горы трупов, рвущихся внутрь, оказываются в комнате. Они хватают своими конечностями Агату и тянут на дно. Обрубки животных, сшитые воедино, с одинаковой мордой кошки.

Девушка в ужасе открывает рот. Крик отчаянья вырывается из груди. Но его, вместе с вязкой мутной водой, насильно заталкивают обратно в глотку. Заставляют давиться, захлёбываться собственным безумием. Лёгкие сжимаются, из последних сил стараясь вытолкнуть воду. Глупое сердце ворочает кровь, не осознавая, что мозг почти умер. Тело погружается всё глубже и глубже. На дно, вместе со своими творениями. В пучины отчаянья, страха и мёрзлой тьмы.

 
                                            * * *
 

– Агата, тебе снятся кошмары?

– Похоже на то, что у меня есть время спать?

– Я серьёзно.

– Возможно. Почему ты спрашиваешь?

– Недавно я видел сон, как потерял тебя. Ты превратилась в венерину мухоловку. Руки стали листьями, а голова – соцветием.

– Ужасная смерть. Всю жизнь питаться одними насекомыми. Уилл, ты ведь будешь меня подкармливать жареным беконом?

– Смейся, сколько хочешь. Тогда я и вправду перепугался. Внутри всё так сжалось. Окаменело. Я, наверное, должен был заплакать. Но не смог. Внутри не осталось ничего, кроме пустоты. Будто ты была моими эмоциями. Моими страхом и радостью. Вместе с тобой умерли и они.

– Не понимаю, почему ты так беспокоишься. Это всего лишь сон. В конце концов, не тебе превращаться в растение.

– Знаю. Но это и страшно. Хуже, чем самому умереть – это созерцать смерть дорогого тебе человека, не в силах что-либо сделать.

– Понятно…

– Агата, я не смогу вечно быть рядом с тобой. Поэтому пообещай не влезать в истории со своим излишним любопытством. И не надо на меня так смотреть. Я прекрасно осведомлён о том, как ты сунула голову в пасть к крокодилу только потому, что тебе стало интересно, какая у него микрофлора глотки.

– Хорошо-хорошо. Сегодня же куплю каску. Вдруг кирпич упадёт с неба.

– Агата!

– Что, уже и пошутить нельзя? Ладно. Обещаю… Правда.

Глава 6

Чтобы черепа не повредились, когда закипит вода, Терри плотно заворачивает их в марлю. Остатки мяса, кожи и шерсти уберегут драгоценные косточки от трещин, но не стоит надеяться только на них. Сваренные волокна мышц станут очень мягкими и податливыми. Закинув последний мешочек, Терри с раздражением поворачивается к окну. Когти большой серой кошки скребут по стеклу, издавая душераздирающие звуки, вот уже целых пять минут. Терри кое-как отмывает руки в самодельной мойке, даже не думая вычистить грязь из-под ногтей. Затем проверяет кастрюлю с варящимися черепушками. Удостоверившись, что вода начинает понемногу закипать, Терри натягивает болотники – резиновые сапоги выше колена. Царапанье за окном стихает. Кошка спешно спрыгивает с поста. Она дождалась своего.

Треснутое зеркало комода с отколовшейся верхней частью стекла отражает лицо ребёнка десяти лет. Поношенный комбинезон и полосатая кофта с растянутым воротником век не видели ни утюга, ни стирки. Рваные, с пятнами грязи в некоторых местах, они идеально сочетаются с прической, больше похожей на несуразное гнездо или поношенный парик. Тёмно-шоколадные всклокоченные волосы местами спутались в колтуны и крупными прядями спадают на уродливое лицо, заставляя хозяина нервно убирать их за оттопыренные уши. Лишь пара металлических заколок с облупившейся краской пытаются удержать густой покров. Разноцветные браслеты с вплетёнными в них искусственными камешками, кусочками битого стекла, каждый раз цепляются за спутанные локоны, яростно выдирая их.

Терри проверяет, крепко ли сидят сапоги. Пара капель слюны из уголка рта падает на резиновую поверхность. Выругавшись, он вытирает рукавом рот. Неправильный прикус постоянно доставляет ему проблемы. Вот и сейчас вязаная ткань цепляется за жёлтый кусочек клыка, заметно выступающий из пухлых губ. Раздается треск рвущейся ткани и Терри в который раз произносит некультурные слова, услышанные из уст мужиков на Площади Пяти Столпов. Требовательное мяуканье за дверью не прибавляет терпения. Сплюнув на пол скопившуюся слюну, он рывком распахивает дверь.

– Чего глотку лвёшь, Шанель? Сказал, «выйду», значит выйду. Я вон из-за тебя кофту полвал.

– Смиренно прошу прощения, Дитя Вечного, но нам и вправду стоит поторопиться.

Терри лишь фыркает, смерив толстушку раздраженным взглядом жёлтых, будто чеширский сыр, глаз. Помятое платьишко и чепчик с лентами делают её похожей на симпатичную куклу с кошачьей мордой.

– Может, для начала объяснишься?

– Поручение сэра Джедедии, да славится его имя во всех мирах, чрезвычайно важно. Вам вверено позаботиться об одной мисс. Под этим я имею в виду: сопроводить её к вашему убежищу и помочь прийти в себя.

– Че-е-его? – Терри ошарашенно уставился на кошку и в негодовании раздул ноздри. Быстро справившись с шоком, он протестующе складывает руки на груди. – Ты хочешь сказать, что я должен плитащить в свой дом какую-то сомнительную тётку?!

– Несколько некорректная формулировка… но думаю, суть вы уловили.

Ошалев от подобной наглости, Терри с размаху бьёт кулаком в дверь. Контроль эмоций никогда не был его ведущим качеством.

– Плевать, плевать, плевать! Пусть хоть подохнет там. Я её даже не знаю.

– Мы лишь выполняем приказ. Что и вам настоятельно советуем. Понимаете, у сэра Джедедии, да будет его душа черна, как ночь, есть весомые основания нарушить ваше уединение. Тут вот какое дело произошло…

Торопливо пересказывая события первой половины ночи, кошка переминается с лапы на лапу, едва сдерживая волнение. Но, как и ожидалось, тревожный рассказ мало трогает Терри. Даже когда Шанель доходит до наиболее значимого момента, заставившего самого Джедедию призвать её на службу, Терри продолжает презрительно фыркать, подобно коту, нюхнувшему перца. Как бы сильно ему не хотелось связываться с незнакомцем, он понимает, что дедуля никогда не тревожит внуков малозначимыми проблемами, предпочитая со всем разбираться своими силами. Что уже говорить про верховного адепта кошачьего культа.

– Ну, и ночевала бы на болоте. Ладно. Дам я ей койко-место на палу часов. Но не более. У меня тоже свои дела есть.

– Мудрое решение, Дитя Первопроходца. Следуйте за мной.

Довольно цокая коготками, кошка убегает вдаль по дорожке, сколоченной из больших дубовых досок. Терри, сплюнув скопившуюся слюну, устремляется следом.

Вокруг, насколько хватает глаз, растянулась топь. Пространство с мутной водой, затянутой зловонной пленкой. Редко, где можно увидеть маленькие рощи белых кривых деревьев, чьи безлистные высохшие ветки распарывают плотный воздух, а стволы сточены гнилью и жуками. Наиболее часто встречаются группы болотных кочек, поросшие осотом. Маленькие красные ягоды, будто кровавый бисер, подмигивают из полутьмы. Далеко на горизонте – Утёс Молний. Немудрено: самая высокая скала на всем побережье. Ниже его темнеет пятно Проклятого Леса. А над ним ярко пылает красное зарево. Свет разливается по металлическому небосводу и, не доходя до болота, смешивается с пеленой тьмы.