Текст книги "Политический красный крест"

Глава II
Опыт квантитативного анализа опросных листов Московского Политического Красного Креста

Опросные листы Московского Политического Красного Креста (далее – Опросные листы) безусловно являются ценным массовым источником, квантативная обработка которого способна привести к новым, неожиданным выводам по таким важным вопросам, как имущественный и образовательный уровни лиц, подвергавшихся репрессиям со стороны советских органов государственной безопасности в начале 1920-х годов, партийная принадлежность подобных лиц, характерные обвинения, выдвигавшиеся следователями системы ВЧК и многим другим, не менее важным и интересным проблемам. Не претендуя на всеобъемлющее исследование этого источникового массива, мы, тем не менее, попытаемся продемонстрировать его информационные возможности на примере отобранного случайным образом субкомплекса Опросных листов в 100 анкет.

Собственно анкета Опросного листа состоит из 33 полей:

1. Фамилия, имя, отчество

2. Где содержится (тюрьма, кор. кам. лагерь; Ч. К. и т. д.)

3. Возраст, национальность, подданство

4. Семейное положение и кто находится на иждивении арестованного, их возраст

5. Не болен ли чем

6. Заболел в тюрьме или до ареста

7. Грамотен или нет и где учился и кончил курс

8. Профессия

9. Место постоянного жительства перед арестом и адрес

10. Чем занимался до февральской революции

11. Чем занимался с марта до ноября 1917 г.

12. Чем занимался перед арестом

13. Занимал ли какую-либо должность по выборам, какую и где.

14. Средний месячный заработок перед арестом

15. Партийность до октября 1917 г. (ответ по желанию)

16. Привлекался ли когда-нибудь раньше по политическим делам, когда и в чем обвинялся, чем окончились те дела

17. Когда арестован по настоящему делу

18. Где арестован

19. Когда доставлен в Москву

20. По ордеру какого учреждения арестован

21. Повод к аресту

22. Кто еще арестован по этому делу

23. За кем числится

24. Когда, где и кем допрошен

25. В чем обвинение

26. Есть ли приговор по делу

27. Что предпринять по делу

28. Есть ли родные в Москве (адрес, телефон).

После вышеперечисленных 28-и нумерованных полей идут еще 5 ненумерованных:

– Кто ходатайствует об арестованном (фамилия, имя, отчество, адрес, телефон)

– Отношение ходатайствующего к арестованному

– О чем ходатайство

– ОСОБЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ (По возможности подробнее изложить сущность дела и допроса)

– Чем кончилось дело[2]2
  Выделение некоторых полей жирным шрифтом принадлежит источнику.


[Закрыть].

В отличии от нумерованных полей, заполнявшихся непосредственно арестованным (или с его слов сотрудником Красного креста, если он был неграмотен), ненумерованные поля, как правило заполнялись ходатаями или сотрудниками Красного креста.

Наша база данных была создана в рамках СУБД «Q & A 4.0», причем бланк формы, разработанной нами для нашей базы данных, был практически идентичен бланку Опросного листа[3]3
  Объем DTF-файла 110427 Кб.


[Закрыть]. Модернизация, которую мы себе позволили для удобства дальнейшей работы, ограничились разделением нескольких «крупных» полей (типа «возраст, национальность, подданство») на несколько мелких и вставкой кодировочных полей. После введения в компьютер первичных данных, была произведена кодировка информации, для чего было выделено 22 поля кодировки (переменные):

1. Пол отвечающего

2. Место заключения отвечающего

3. Возраст отвечающего

4. Национальность отвечающего

5. Подданство отвечающего

6. Наличие иждивенцев у отвечающего

7. Болен ли отвечающий

8. Если болен, то где заболел

9. Образование отвечающего 10. Профессия отвечающего 11. Место жительства перед арестом 12. Изменялся ли род занятий после февральской революции

13. Изменялся ли род занятий после октябрьской революции

14. Месячный заработок перед арестом

15. Партийность

16. Привлекался ли ранее по политическим делам

17. Дата нынешнего ареста

18. Место ареста

19. По ордеру какого учреждения арестован

20. Повод ареста

21. Обвинение

22. Есть ли родные в Москве

Ряд полей Опросного листа не кодировались, так как либо не заполнялись подавляющим большинством респондентов (почти никто, например, не ответил на вопрос «что предпринято по делу», в абсолютном большинстве анкет незаполненной осталась графа «чем кончилось дело»), либо не поддавались кодировки в силу уникальности и неповторяемости информации (например, поле «Особые замечания»).

Дальнейшая обработка базы данных велась в рамках пакета статистических программ SPSS РС+, являющегося ПК-версией широко известного пакета SPSS, предназначенного для машин класса mainframe.

Первым этапом обработки информации был расчет простейших распределений, в ходе которого был определен «удельный вес» каждого в соответствующей переменной.

Следующим этапом стало рекодирование базы данных, проводимое с целью свести к минимуму число кодов в каждой переменной. Рекодирование проводилось в двух направлениях: во-первых, однородные по смыслу коды объединялись в один код, охватывающий всю категорию, к которой относятся первоначальные коды (например, в переменной «Профессия» коды «врач», «юрист» и «учитель» объединялись в код «интеллигенция»); во-вторых, коды, дающие менее 2 % положительных ответов сводились, каждые в своей переменной, в код «прочее». Это позволило произвести группировку кодов. Несколько особняком в этом плане стоит переменная «возраст». Для этой переменной мы сочли целесообразно выделить 4 кода: до 29 лет, 30–39 лет, 40–49 лет, старше 50-ти. После рекодирования простейшие распределения были перерассчитаны.

Завершающей стадией математического обработки информации стало составление кросс-таблиц, выявляющих степень взаимосвязанности и взаимообусловленности различных признаков и факторов, отраженных в Опросных листах. Степень корреляции данных определялась как визуально, так и с помощью специально для подобных задач разработанного алгоритма-коэффициента Крамера.

В дальнейшем изложении результатов исследования мы будем опираться на материалы, полученные на каждом из вышеперечисленных этапов. При работе с приведенными в тексте таблицами следует иметь в виду, что для удобства восприятия информации, в табличных строках приведены не абсолютные значения, а проценты от общего количества заключенных, упомянутых в строке. Читатель легко убедится, что, просуммировав все числа в любой строке (но не колонке!), он получит 100 (%) – то есть весь массив респондентов.

§ 1. Характеристика корпуса респондентов

Итак, рассмотрим результаты наших изысканий. Из опыта рассмотренного массива можно утверждать, что абсолютное большинство заключенных – 86 % составляли мужчины. Так как в те годы традиционно именно мужчина являлся основным добытчиком в семье, неудивительно, что 73 % респондентов указывают, что «на воле» у них остались иждивенцы, которые теперь безусловно бедствуют ввиду отсутствия кормильца. Математический анализ подтверждает наш умозрительный вывод. Действительно, доля мужчин, обремененных иждивенцами, среди респондентов намного превышает аналогичный показатель для женщин:

Чем старше респондент, тем выше вероятность, что от него окажутся зависимы один или несколько иждивенцев, однако даже для молодежи количество подобных «иждивенцосодержателей» составляло 60 %:

В первую очередь репрессии обрушились на молодежь:

Если же подвергнуть массив респондентов анализу не только по возрастному, но и по гендерному признаку, мы увидим, что для женщин доля молодежи была существенно больше, чем для мужчин. С другой стороны, среди представителей пожилого поколения женщины вовсе не представлены:

В национальном плане основную массу заключенных составляли русские, второй крупной национальной группой среди респондентов были евреи, прочие национальности были представлены в меньшей степени:

Несмотря на высокий процент молодежи, свыше половины (53 %) респондентов жаловались на то или иное недомогание, причем 24 %, то есть, фактически половина больных, отмечала, что заболела именно в местах заключения. Особенно плохо тюремное заключение переносили женщины. Если для мужчин соотношение заболевших в тюрьме (лагере) и дома было 1,12 к 1, то для женщин это отношение принимает форму 2 к 1. Подробнее это отношение выражено в нижеследующей таблице:

Разумеется, люди пожилого возраста были более подвержены различным заболеваниям, чем молодежь, однако при рассмотрении кросс-таблицы переменных «Возраст» и «Здоровье» бросается в глаза резкое, скачкообразное увеличение больных респондентов старше 40 лет на фоне в общем-то, единого уровня заболеваний для респондентов моложе сорокалетнего рубежа:

Как правило, респонденты старались упомянуть максимальное количество хворей, надеясь тем самым побудить Красный Крест к немедленной помощи, поэтому рубрику «Нет ответа» можно смело приплюсовать к рубрике «Здоров». Причины столь резкого повышения уровня заболеваемости наверняка были полифакторны, однако мы позволим себе выдвинуть следующую версию: поколение «до 40», лично участвовавшее в Первой мировой и Гражданской войнах, прошло своеобразную отбраковку физически слабых, легкоуязвимых для болезней людей. Пожилое поколение подобным испытаниям не подвергалось.

Репрессии начала 20-х годов среди своих негативных результатов имели не только негативные последствия для молодежи, но и избиение образованной части общества. При высоком уровне безграмотности, характерном для России тех лет, доля лиц со средним или высшим образованием среди респондентов-заключенных составила 61 %:

Если же сопоставить переменные «Возраст» и «Образование», то обнаружится, что наиболее «образованной» частью респондентов была именно молодежь до 30 лет:

Для наглядности эту же информацию можно представить в виде линейного графика, в котором ось х – возраст, а ось у – количество респондентов с соответствующим образованием в процентах от общего количества респондентов данной возрастной группы.

Из графика видно, что именно молодежь имела наивысший, по сравнению с другими возрастными группами, уровень среднего образования, что, ввиду молодости респондентов, позволяет надеяться, что в дальнейшем это поколение дало бы очень высокой уровень людей с высшим образованием. Далее идут возрастные группы с очень высоким процентом начального образования. Так как человек в 40–50 лет обязан содержать семью, перспектив для повышения образованного уровня у людей среднего возраста уже не оставалось. Из этого можно сделать вывод, что под нож репрессий попала не просто молодежь и не просто образованная часть общества, а образованная, имеющая потенцию к дальнейшему интеллектуальному росту, часть молодежи. Вред, нанесенный этими действиями будущему России, чудовищен.

С другой стороны, было бы неверно предполагать, что острие репрессий было направлено исключительно против «белой кости», в то время, как простой труженик мог не опасаться за свою свободу. Если обратиться к профессиональному составу респондентов, станет ясно, что 38 % заключенных – наибольшая профессиональная группа – представляли лиц, занимающихся физическим трудом – фабричных рабочих, крестьян, младший обслуживающий персонал и т. п.:

Если обратиться к средним месячным заработкам респондентов, может сложиться представление, что основную массу заключенных составляли люди со сравнительно высокими заработками.

Сравнение ежемесячного заработка с уровнем образования показывает, что в начале 20-х годов нашего столетия с наибольшей степенью вероятности на сравнительно крупный заработок (3–5 тысяч рублей в месяц) могли рассчитывать либо лица с высшим образованием, либо вовсе без оного:

Однако при рассмотрении этого вопроса следует учитывать, что в опросных листах указывался средний месячный заработок на момент ареста, а по этому параметру мы получаем следующее распределение:

Безусловно, уровень инфляции, а значит и уровень цен, в 1921 г. существенно отличались от соответствующих уровней в году 1919 г., отсюда и соседство месячных зарплат в 700 рублей с жалованием в несколько миллионов.

Если мы сравним уровень оплаты труда у женщин и мужчин, станет видно, что в среднем женщины зарабатывали существенно меньше мужчин, если у женщин наиболее многочисленной (из ответивших) была группа зарабатывавших 1000–3000 рублей в месяц, то у мужчин наибольшей была группа с заработком от 5000 рублей и больше:

Теоретически, можно было бы предположить, что большинство женщин было арестовано в 1921–1922 годах, после произведенной деноминации, однако это предположение опровергается сравнением количества арестованных в различные годы представителей обеих гендерных групп:

Из этой таблицы видно, что пик арестов совпадает для обеих гендерных групп, следовательно преимущество мужчин в размере оплаты труда действительно имел место, а не является результатом случайных статистических ошибок.

Интересно, что в период февраль-октябрь 1917 г. область занятий сменило лишь 16 % респондентов, а после октября 1917 г. – 36 %, причем, если после февральской революции женщины меняли сферу занятости в большей степени, чем мужчины, то после октябрьской революции дело обстояло противоположным образом:

На фоне взрывной социально-профессиональной мобильности мужской части населения особенно выделяется «невозмутимость» женщин, отнюдь не изменивших темпов своей социальной подвижности. Вероятно, это объясняется тем, что окончание Первой мировой войны и последующая за ним демобилизация привела к появлению на рынке труда массы свободных мужских рук, готовых взяться за любую работу.

Если же проводить анализ социальной мобильности респондентов не по гендерному, а по возрастному принципу, выяснится, что Февральская революция инициировала смену сферы занятий преимущественно для лиц среднего возраста (30–50 лет), в то время как время «после октября 1917 г.» стало периодом активизации подобных процессов для молодежи до 29 лет и пожилых людей старше 50 лет:

Так как социальная мобильность средних возрастных групп после октября мало изменилась по сравнению с дооктябрьским периодом, можно предположить, что именно этот уровень социальной мобильности и есть та норма, от которой следует отсчитывать все отклонения, постоктябрьские же проявления социальной мобильности младшей и старейшей возрастных групп, по всей видимости, следует объяснять: для молодежи – демобилизацией армии, а для пожилых лиц – реорганизацией советской властью аппарата управления страной и чисткой его (аппарата) от «старорежимных» чиновников.

Помимо этого, определенные закономерности можно выявить при сопоставлении социальной мобильности до и после октября 1917 г. и уровня образования респондентов:

Из вышеприведенной таблицы видно, что период наивысшей относительной социальной мобильности группа респондентов с высшим образованием пережила в промежутке меж двух революций, после чего ее социальная мобильность по сравнению с аналогичным показателем для групп с другим образовательным уровнем резко упала. Следует так же отметить, что наибольшую социальную мобильность проявляли лица с начальным образованием. Вероятно, это объясняется тем, что человек, не обладающий какими-то специфическими профессиональными навыками, не держался за свою работу и легко менял ее на другую; скажем, курьер легко переквалифицировался в, например, дворника. Напротив, лица, обладающие образованием и, соответственно, профессией старались держаться за свое место. Относительный «всплеск» социальной мобильности образованной части общества после февраля, судя по всему, обусловлен тем, что крупномасштабная демобилизация армии началась только после октябрьской революции. Так как демобилизация в основном распространялась нерядовой состав, она привела к выбросу на рынок труда массу лиц с невысоким уровнем образования, уровень же социальной мобильности образованной части общества существенно не изменился, что и привело к сравнительно низкому уровню социальной мобильности «образованных» по сравнению с «неучами» после октября. Попробуем дополнить наше предположение сравнением переменных «Социальная мобильность» и «Профессия»:

Так как рядовые военнослужащие свое пребывание в рядах армии считали лишь временным эпизодом своей жизни, влияние демобилизации на социальную мобильность населения имеет смысл отслеживать, ориентируясь на показатели группы «Физический труд». Возрастание социальной мобильности этой группы после октября 1917 г. с 18,4 % до 39,5 % бросается в глаза, в то же время социальная мобильность группы «Интеллектуальный труд» существенно не меняется. Конечно, какое-то количество офицеров военного времени, продолжавших в глубине души считать себя людьми штатскими, покинули армию, сменив тем самым сферу занятий в связи с демобилизацией, но не они «делали погоду». Безусловно, возросла социальная мобильность собственно офицеров, вынужденных снять погоны либо в результате «чисток», либо опасаясь расправы со стороны распоясавшейся солдатни; а так же предпринимателей, чьи предприятия были национализированы в ходе «красногвардейской атаки на капитал», однако сравнительная малочисленность этих профессиональных групп делает подобные метаморфозы мало репрезентативными.

Как правило, респонденты люди подчеркнуто аполитичные, лишь 12 % заключенных признались, что состояли в каких-либо политических партиях, с другой стороны, 9 % отмечают, что в прошлом подвергались за политическую деятельность гонениям и репрессиям со стороны царского правительства или недружественных РСФСР режимов (например, Польши Пилсудского). Еще для 6 % опрошенных данный арест – уже второй при советской власти, видимо, система «повторных ходок», бурным цветом расцветшая в тридцатые годы, начинала формироваться уже тогда, в начале двадцатых. Если же произвести анализ «партийных» заключенных по возрастному принципу, четко выделятся два «революционных» поколения – сорокалетние ветераны, явно начавшие свою политическую деятельность еще при царском режиме, и двадцатилетние романтики, опьяненные лозунгами эпохи, юные «радикалы», многим из которых не было суждено дожить до возраста, когда большинство людей становятся «консерваторами»:

Сравнение переменных «Дата ареста» и «Партийность» ясно выделяет две волны охоты на политически активную часть населения:

Если «волна» 1918 г., вероятно, объясняется левоэссерским мятежом, то повышенный интерес к политически активным гражданам со стороны правоохранительных органов в 1921–1922 гг., скорее всего, является первыми зарницами больших чисток конца двадцатых – начала тридцатых.

§ 2. Деятельность правоохранительных органов и органов госбезопасности

Впрочем, вышеописанная «аполитичность» не избавила респондентов Красного Креста от внимания органов именно политического сыска. Если мы обратим внимание на состав ордеров на арест, выданных различными учреждениями, мы увидим следующую картину:

Если учесть, что «военные власти», представляли собой либо «особый отдел при штабе», либо «ЧК армии…», станет ясно, что около 70 % арестов произведено именно по представлению органов политического сыска. Также обращает на себя то, что «не церемонились» с женщинами, не затрудняясь предъявлять им ордер на арест значительно чаще, чем мужчинам:

Интересно, что Москва была, преимущественно, «вотчиной» ВЧК. Конечно, МЧК, как региональное подразделение Чрезвычайной комиссии, так же трудилось не покладая рук, однако собственно ВЧК свою активность проявлял в основном именно в столице:

Из вышеприведенной таблицы можно сделать вывод, что случаи «безордерных» арестов были нехарактерны для Москвы.

Хронологически пик арестов в Москве приходится на 1920 г., в то время как и до, и после этого количество арестованных вне столицы превышало число арестов в Москве:

То, что ордера на арест выдавались подразделениями политического дознания, предопределило преобладание политических мотивов как среди поводов ареста, так и среди обвинений, предъявленных респондентам в ходе следствия.

Характерно, что лишь 6 % арестованных были взяты под стражу в связи с реальной угрозой (истинной или мнимой – другой вопрос), которую они представляли для правящего режима. Половина арестованных не смогла указать вообще никаких поводов для ареста, а еще 27 % было арестовано в связи с, так сказать, потенциальной угрозой советской власти, которую они несли в силу обстоятельств своей прошлой жизни.

Следует напомнить, что советское правительство неоднократно обещало амнистию покинувшим белогвардейские формирования офицерам, призывая их регистрироваться на специальных регистрационных пунктах и даже – особенно в период советско-польской войны – вступать в Красную армию. Более того, выше мы приводили таблицу, из которой следовало, что 15 % респондентов являлись офицерами, но из этого совершенно не значит, что все они принимали участие в Гражданской войне на стороне Деникина и Колчака. Значительная их часть, как правило, пожилые люди, не пригодные к строевой подготовке, служили новой власти в качестве военспецов или военных преподавателей, либо проживали на положении частных лиц. Теоретически, стремление изолировать «бывших офицеров» можно объяснить стремлением советской администрации контролировать «классово-чуждую» и контрреволюционно настроенную социальную группу.

Но такая позиция так же не выдерживает критики, так как в ходе Первой мировой войны офицерский корпус был в значительной степени размыт офицерами военного времени и, фактически, перестал существовать как корпоративная группа. С другой стороны, огромное количество бывших офицеров вступило в Красную армию едва ли не с момента ее формирования. Неслучайно большинство ведущих советских военачальников периода Гражданской войны – бывшие офицеры царской армии. В свете вышеизложенного, арест «по классовому» – читай, по профессиональному – признаку, выглядит совершенной нелепицей. Высокую степень корреляции дает сравнение переменных «Пол» и «Повод ареста»:

Подробное перечисление ответов, вошедших в рубрики «реальная» и «потенциальная» угрозы изложено в предыдущей таблице. Сравнение переменных «Возраст» и «Повод ареста» показывает, что за «реально угрожающие» действия арестовывались либо представители пожилого поколения, либо молодежь, средние возраста явно не желали отстаивать какие-либо общественные идеалы, противоречащие новой власти:

Если же перейти от повода ареста непосредственно к обвинению, то мы увидим следующую картину:

Из этой таблицы видно, что, во-первых, половина респондентов были не в состоянии указать предъявленное им обвинение, а во-вторых, что уже в ходе следствия доля серьезных обвинений возросла с 6 % до 28 %. Характерно, что многие респонденты отмечают, что, несмотря наличие в обвинении термина «контрреволюция», не только они сами не знают за собой никакой вины перед советской властью – что можно было бы объяснить нежеланием признаваться, но и на допросах (там, где они были) им не предъявлялся ни один эпизод их «контрреволюционной деятельности», из чего можно сделать вывод, что и сам следователь не очень хорошо себе представлял, в чем, собственно, обвиняется конкретный заключенный, а обвинение в контрреволюционной деятельности предъявлялось в значительной степени наобум.

Хронологически «тяжелые» обвинения преобладали в 1919–1920 гг., однако начиная с 1921 г. на первое место по численности вышли обвинения «малой тяжести»:

Выше была сделана оговорка – «если допросы были» – она вызвана тем, что 12 % респондентов показали, что с момента задержания вообще не допрашивались, несмотря на то, что находились в заключении уже значительное время (от 5 месяцев до 1,5 лет в особо вопиющих случаях). Это вызвало появление в графах «о чем ходатайство» и «ОСОБЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ» записей типа «прошу отправить на допрос», «требую наконец разобрать дело» и т. п. В тех же случаях, когда арестованного все же допрашивали, нередко появлялись записи вроде нижеследующей: «На единственном допросе мне задавали вопросы анкетного характера, я даже не уверен, что меня зарегистрировали. Хотелось бы быть зарегистрированным и допрошенным еще раз».