Текст книги "Финансы, бюджет и банки в новой России"

Высокая ключевая ставка в России особенно губительна для экономического роста, ибо она затрудняет, делает невыгодными инвестиции. Существующий уровень ключевой ставки в 9 %, а тем более ссудный процент (12 % и более) для крупного бизнеса и еще больше для среднего, тем более мелкого бизнеса, намного превышает среднюю рентабельность промышленного производства, особенно в период кризиса. И поэтому для подавляющего большинства предприятий заемные инвестиции при таких ставках попросту невозможны. При ставках 12 %, и даже льготных ставках, меньших по размеру, невозможна и ипотека. Она не сможет быть взята, не сможет окупиться, если взять ее на сколько-нибудь длительный период. Не случайно объем ипотеки составляет у нас немного более 1 % от ВВП, а не десятки процентов, как в других странах. И не случайно у нас самая низкая среди стран мира доля инвестиционного кредита в суммарных инвестициях – по существующим процентным ставкам он практически не окупаем для подавляющего большинства предприятий. Из-за высокой ключевой ставки банковская система, в которой сосредоточен основной фонд денежных средств России, не является мощным источником экономического развития, как в других странах. Для развития нужны в первую очередь инвестиционные средства в основные фонды, которые наши банки предоставляют в минимальной мере и не могут предоставлять по приемлемым процентным ставкам.

Банки почти не участвуют и в финансировании экономики знаний – главной сфере, преумножающей человеческий капитал, являющейся вторым главным источником экономического роста. Таким образом, банки отчуждены от проблем социально-экономического развития страны в силу негативных особенностей нашей банковской системы.

Финансовая система России в целом не имеет фондов «длинных» денег, необходимых для социально-экономического развития с ежегодными темпами экономического роста в 4–6 %. Как известно, существует довольно тесная и весьма жесткая связь между нормой инвестиций в основные фонды в ВВП и темпами социально-экономического развития. Если более чем сто стран мира сгруппировать по величине нормы инвестиций в ВВП и по каждой группе стран за относительно длительный период посчитать темпы экономического развития, то выявится примерно следующая закономерность: при доле инвестиций в основные фонды ВВП около 20 % ежегодный темп составит около 2 %, что характерно для развитых стран мира; при норме 25 % ВВП темп составит 3–4 %; при норме 30 % ВВП – 4–5 %; при норме 35 % – 5–6 %; при норме 40 % – 6–7 %.

В 2016 г., как говорилось выше, Россия имела норму инвестиций в ВВП в размере 17 %. При форсированных инвестициях по 10 % в год эта норма может повыситься до 23–25 % к 2020 г. и до 27–30 % – к 2025 г. Такая норма инвестиций обеспечит примерно 3-процентный рост к 2020 г. и 5-процентный – к 2025 г. При дальнейшем увеличении этой нормы, например, до 35 % средний темп роста ВВП к 2030 г. может составить около 6 %.

При таком форсированном росте инвестиций России потребуется примерно 15 лет, чтобы в основном технологически обновить народное хозяйство, выйти на 30-процентный износ фондов и 8-летний срок средней службы машин и оборудования и закрепиться на этом уровне. Мы сможем сократить долю продажи нефти и нефтепродуктов до 20–25 % с преобладанием в экспортной выручке 60 % средств, получаемых от продажи готовой продукции и услуг с высокой добавочной стоимостью, из которых не менее половины будут представлены товарами и услугами высокотехнологических и инновационных отраслей и сфер деятельности.

За 15 лет можно сделать крупный шаг вперед для того, чтобы преобладающая часть грузов в России перевозилась автотранспортом по скоростным автострадам и более половины пассажиров железнодорожного транспорта пользовались услугами специально построенных скоростных железных дорог, оснащенных скоростными пассажирскими составами.

За этот же период жилищную обеспеченность жителей России можно увеличить вдвое – до 30 кв. м комфортного жилья на душу населения. Для этого в год нужно вводить сначала по 1 кв. м, а потом по 1,5 кв. м комфортного жилья в расчете на душу населения.

Наконец, доля экономики знаний в ВВП возрастет с нынешних 13 до 30 % к 2025 г., и наша страна в полном смысле слова станет постиндустриальной державой.

Чтобы войти в число развитых стран мира по основным экономическим и социальным показателям с учетом прогнозируемого роста и совершенствования этих стран, нам потребуется еще 5–10 лет; сначала мы достигнем уровня развитых стран по экономическим показателям, прежде всего по уровню экономического развития, а затем, через 5 лет, по основным социальным показателям и в первую очередь по ожидаемой продолжительности жизни, при темпах 5–6 % в год. В качестве страны-ориентира в период до 2030 г. Россия могла бы равняться на Испанию и Италию.

Чтобы достичь социально-экономического уровня самых развитых стран мира (стран G-7), потребуется еще как минимум одна пятилетка. При этом ориентиром для России может быть экономический и социальный уровень Германии.

Как видно, программа рассчитана до 2035–2040 гг. Если ориентироваться на среднюю норму инвестиций в основной капитал в размере 30–35 %, то при ценах и условиях 2015 г. инвестиции должны были бы составить 25–28 трлн руб. вместо 15 трлн руб. в настоящее время. Из этих 15 трлн руб. отечественных «длинных» денег у нас только 13 трлн руб., а 2 трлн руб. – это зарубежные инвестиции.

Таким образом, нам не хватает до намеченной нормы инвестиций 10–13 трлн руб. Речь идет только о «длинных» деньгах в инвестиции по основному капиталу. А «длинные» деньги нужны не только для инвестиций в основной капитал, но и для инвестирования в акции, паевые фонды, инвестиционные фонды и т. д.

Важнейшим недостатком нашей финансовой системы является крайне низкая доля «длинных» денег в общефинансовых ресурсах. Основные денежные средства в России, как известно, сосредоточены в виде активов в банковской системе. Реальные «длинные» деньги в виде инвестиционных кредитов в основной капитал и на ипотеку в этой системе составляют 7–8 %.

В то же время «финансовыми инвестициями» называются также направления финансовых ресурсов на приобретение акций, облигаций, государственных бумаг и т. д. Эти финансовые инвестиции только по названию подразумевают, что это «длинные» деньги, а на самом деле для финансовых инвестиций в подавляющей их части используются «короткие» деньги, притом используются в значительной мере для спекулятивных целей, а не для целей долговременных вложений. Как только финансово-экономическая ситуация ухудшается, банки продают купленные активы, акции, облигации и т. д.

Именно поэтому и в кризис 1998 г. (когда фондовый рынок России обрушился в 8–10 раз), и в кризис 2008–2009 гг. (когда этот рынок, выросший за десять лет в 10 раз (до 1,5 трлн долл.), упал в 4,5–5 раз) только в России было столь крупное обрушение фондового рынка. В 2008–2009 гг. фондовые рынки других стран снизились лишь в 2–2,5 раза.

Причины столь стремительного обрушения нашего фондового рынка связаны не только с тем, что там была достаточно высокая доля активов, приобретенных иностранными фондами во многом в спекулятивных целях. В то же время для покупок акций и других ценных бумаг на собственных фондовых рынках иностранные инвесторы, среди которых главное место занимают пенсионные фонды, паевые фонды, средства, накопленные на страховании, инвестиционные фонды и, конечно, банки, используют во многом «длинные» деньги, что снижает в разы волатильность их фондовых рынков в сравнении с Россией.

В России фонды «длинных» денег не содержат сколько-нибудь значительных сумм. Самый крупный фонд – накопительные пенсионные фонды, доля которых в ВВП составляет 6,5 %. Их сумма практически совпадает с объемом всех инвестиционных кредитов в нашей банковской системе, но сумма финансовых средств в этих накопительных пенсионных фондах в 16 раз меньше суммы банковских активов. К тому же накопительные инвестиционные фонды не используются в полной мере для инвестиционных целей и не играют в России, в отличие от других стран, заметной роли.

Объем накопительных пенсионных фондов во многих других странах, где накопительная пенсионная система прирастает прежде всего за счет крупных обязательных и добровольных пенсионных взносов граждан (как, например, в Чили и в большинстве развитых стран), составляет 70 % ВВП и более, поэтому играет большую роль в финансировании многих долговременных, высоконадежных и малорискованных проектов.

Что касается долговременных российских страховых фондов, и прежде всего фондов по страхованию жизни, а также паевых фондов, которые в зарубежных странах тоже играют заметную роль в составе общих финансов, то их доля просто смехотворна: страховые фонды составляют 1,5 % ВВП, а паевые фонды – доли процента.

Крайне низка и доля «длинных» денег в государственной финансовой системе, прежде всего в составе федерального и региональных бюджетов. Если консолидированный бюджет вместе с внебюджетными фондами в последние годы составляет 37 % ВВП, то бюджетные инвестиции в 2015 г. едва дотягивали до 16 % ВВП. К тому же мало распространено государственно-частное партнерство, поэтому бюджетные инвестиции слабо стимулируют частный сектор вкладывать финансовые средства на длительный срок.

В России около 60 % всех инвестиций в основные фонды формируются из прибыли (меньшая часть) и амортизационных отчислений (большая часть) со стороны предприятий и организаций. По удельному весу это, пожалуй, самый высокий показатель среди стран мира, поскольку в России самая низкая доля заемных инвестиционных средств. Но по отношению к ВВП эта доля крайне низка: и в 2015–2016 гг., и в настоящее время она составляет всего около 10 % ВВП. Низка она из-за того, что общие инвестиции составляют всего 17–18 % ВВП.

Предприятия тоже дестимулируются в формировании большей суммы «длинных» денег. Это связано с налогообложением прибыли, – даже той части прибыли, которая направляется на инвестиции, с одной стороны. С другой стороны, в России применяется отсталая система амортизации, плохо учитывающая моральный износ техники, все время ускоряющийся из-за увеличивающейся скорости обновления машин, оборудования, агрегатов, технологий и набирающего темпы научно-технологического прогресса.

У нас не применяются сколько-нибудь широко ускоренные методы амортизации, типичные для западной амортизационной политики. Мы не сделали для себя выводов и не применили на практике прогрессивные нововведения рейганомики, резко увеличивающие объем инвестиций за счет возросшей массы амортизационных отчислений, из-за пересмотра в сторону резкого снижения сроков амортизации и перехода к ускоренной амортизации.

Расширение фонда «длинных» денег, которые могут использоваться для инвестиций, дестимулируется и в банковской системе из-за крайне высокой ключевой ставки Центрального банка, непомерных размеров ссудного процента, который превышает рентабельность предприятий и организаций, делая невыгодным для подавляющей их части брать инвестиционный кредит у отечественных банков. Именно поэтому наши крупные предприятия и организации, особенно экспортной направленности, значительную часть кредитов до введения санкций заимствовали на Западе и поэтому наш корпоративный долг перед западными инвесторами все время возрастал.

В последнее время, например, снизившийся в результате кризиса внешний долг России, составляющий на начало 2010 г. 467 млрд долл. (пока не были введены финансовые санкции против России), вырос к 1 июля 2014 г. до 732 млрд долл., т. е. за 4,5 года увеличился на 285 млрд долл. Размер обслуживания этого долга столь велик, что как только нам перестали свободно давать в долг из-за санкций, всего за полтора года, до 1 января 2016 г., этот долг сократился на 217 млрд – до 515 млрд долл. Это во многом обусловило продолжение рецессии нашей экономики, наступившей в 2015 г., в течение 2016 г.

Отсутствие, наряду с банковскими активами и государственными финансами, других крупных денежных фондов – страхового, пенсионного, паевого, активов специализированных инвестиционных компаний – не позволяет нам поднять норму инвестиций в ВВП, что может усилить экономический рост, продвинуться вперед в технологическом обновлении производства, развитии высокотехнологических отраслей, создании современной транспортной инфраструктуры, решении жилищной проблемы, в развитии сферы экономики знаний как главного локомотива нашего развития.

Отсутствие сколько-нибудь значительных финансовых фондов, кроме активов банковской системы и бюджетных средств, сдерживает общую монетизацию нашей экономики, не дотягивающую даже до половины ВВП. Хроническая нехватка финансов для социально-экономического роста за счет внутренних источников в конце концов и привела страну к стагнации и рецессии 2012–2016 гг., которые продолжатся по крайней мере до 2020 г., если мы коренным образом не изменим экономическую политику.

Главной задачей Центрального банка, как известно, является поддержание устойчивости рубля. Устойчивость рубля – основа устойчивости всей нашей финансовой системы. Эта устойчивость напрямую связана с вложением в финансовые активы «длинных» денег.

Если подавляющая часть активов состоит из «коротких» денег, которые то вкладываются в разные фонды, то вынимаются из них, то такая финансовая система не может быть устойчивой: она будет волатильной, потому что все время будут происходить скачки и падения фондового рынка; турбулентность в обороте корпоративных облигаций и государственных ценных бумаг; взлеты и падения вложений средств в различные активы, в приобретение предметов длительного пользования и т. п.

Турбулентность развития мировой экономики, как известно, возрастает. Во многом это связано с длительной политикой финансового смягчения в целях преодоления кризисных явлений 2008–2009 гг. и их последствий. Это смягчение связано с накачкой всей экономики дешевыми денежными средствами. На взятые взаймы дешевые деньги и организации, и население приобретают акции, облигации, деривативы, государственные боны и т. д. Поэтому объем средств, вложенных в эти активы, растет, и растет цена этих активов, отрываясь от своей экономической базы. Нефтяные фьючерсы, к примеру, уже в 10–12 раз превышают реальный объем средств от мирового оборота нефти, все сильнее влияют на цену этого важного для мировой торговли товара. Сумма деривативов начинает превышать активы инвестиционных компаний, которые их воспроизводят, в 20–25 раз, – их оборот достигает астрономических цифр, на порядок превышающих весь валовой продукт. Без достаточных экономических оснований растет капитализация многих фирм.

В конце концов, эти финансовые «пузыри», включая все возрастающие ипотечные и другие долги, лопаются, вызывая резкое падение фондовых рынков, обесценение активов, падение капитализации крупных компаний и т. д. Так, в последние два-три года было несколько катастрофических падений огромного фондового рынка Китая, в результате которого его объем сократился на 39 % – это больше чем на 5 трлн долл.

Под влиянием соответствующего крупного падения китайского фондового рынка американский фондовый рынок, самый большой в мире по объему, однажды упал сразу на 8 %, а в начале 2016 г. его падение стало самым большим за последние 120 лет функционирования фондовой биржи Америки.

Мировая турбулентность, поддерживаемая продолжением политики смягчения в Европе и Японии, при стабилизации и медленном повышении уровня ставки ФРС в США, поддерживает и эту турбулентность на мировых финансовых рынках.

Поскольку Россия имеет слабый финансовый рынок с крупными «черными дырами» в виде высокой волатильности нашего фондового рынка, состоящего в своей подавляющей части из «коротких» денег; сильной зависимости нашей экономики от волатильности цен на нефть, газ, металлы, другое сырье и материалы, – высокая (до 0,8, по данным Bloomberg) корреляция валютного курса рубля от экспортных цен на нефть при большом внешнем и внутреннем долге наших предприятий и организаций в условиях стагнации и рецессии делают нас крайне уязвимыми к турбулентности на мировом экономическом рынке. Поэтому повышение финансовой устойчивости, в том числе рублевой, – широкая задача общефинансовой устойчивости, частью которой является проблема валютного курса рубля, а эта финансовая устойчивость упирается в проблему удельного веса «длинных» денег в российской финансовой системе.

К сожалению, Центральный банк на эти проблемы смотрит под узковедомственным углом зрения, не занимаясь повышением доли «длинных» денег ни в рамках активов банковской системы, ни в других финансовых фондах.

Никакой программы на этот счет, как известно, Центральный банк не имеет, никаких целей не выдвигает, а просто констатирует происходящее в своих отчетах и занимается текущим регулированием деятельности этих организаций. Функции общего регулирования финансового рынка Центральный банк, видимо, понимает весьма формально, с позиции текущей деятельности, а не с позиции создания высокоразвитой и устойчивой финансовой системы страны, которой, увы, мы не имеем, и главное – ничего не делаем для того, чтобы сформировать ее по опыту и подобию развитых стран мира, показывающих нам желательную картину будущего.

В связи с повышенной уязвимостью нашей финансовой системы, ее сильной зависимостью от происходящего на мировом финансовом рынке мы все время живем в условиях серьезных финансово-экономических рисков. Это:

• Риски девальвации нашей валюты и чрезмерной волатильности валютного курса рубля.

• Риски обесценения наших золотовалютных резервов, где, на наш взгляд, неправомерно занижена роль долларовой составляющей. В 2014 г. доля доллара в составе золотовалютных резервов России составляла всего 43 %, а евро – 46 %. Поскольку доллар укреплялся по отношению к евро, мы потеряли за 2014 г. (в долларовом выражении) 24 млрд долл. золотовалютных резервов, а в 2015-м – еще 19 млрд долл. Таким образом, за два года Центральный банк потерял 42 млрд долл., или 2,7 трлн руб., в результате переоценки золотовалютных резервов, что превышает годовой дефицит нашего государственного бюджета.

В 2015 г. эта сумма была равна почти всему государственному финансированию (и по федеральной, и по региональной линиям) здравоохранения нашей страны. Это больше вложений государства в сферу образования – всех ее видов. Это баснословно огромная сумма. Достаточно вспомнить, что правительство в 2016 г. не смогло нигде найти 300 млрд руб., которые ему были остро необходимы для принятия Государственной антикризисной политики.

Это колоссальные потери, и проистекают они из-за ошибочного, неправомерного занижения удельного веса долларовой составляющей в золотовалютных резервах. Рост доллара по отношению к евро является достаточно устойчивым в последнее время трендом, связанным с переходом США к более жесткой монетарной политике. Во многом это основывается и на более успешном финансово-экономическом развитии США по сравнению с Западной Европой, которая развивается пока достаточно медленно и трудно. Евросоюз еще не до конца преодолел последствия кризиса 2008–2009 гг. и в части сокращения государственного долга, и в части более радикального снижения безработицы, уровень которой в Европе пока еще достаточно высок.

Непонятно, почему в условиях очевидной тенденции усиления доллара по отношению к национальным валютам многих стран Центральный банк сознательно идет на отрицательную переоценку столь значительного актива, каким являются золотовалютные резервы. Это риск нового падения фондового рынка и, следовательно, сокращения капитализации крупных российских компаний, заметно ухудшающий их экономическое положение. Это риск сокращения валютной выручки от экспорта из-за возможного снижения цен не только на нефть и газ, но и на металлы, лес, пшеницу, удобрения и другие виды сырья и материалов. Это усиливает диспропорции бюджета, увеличивает его дефицит, ухудшает социальное положение в стране, сдерживает экономический рост. Но самые опасные риски – социальные. Они двоякого рода.

Во-первых, это падение реальных доходов и потребления из-за повышения инфляции, которая прямо связана с девальвацией валюты, повышением нефтяных цен, сокращением доходов бюджета, снижением экспортной выручки и увеличивающимся оттоком капитала, с обслуживанием пока еще достаточно высокого корпоративного валютного долга.

Именно по этой причине в 2015 г. на рекордные, небывалые даже для кризисного времени величины в России снизились: конечное потребление домашних хозяйств – на 10 %; объем розничного товарооборота в постоянных ценах – на 10 %; реальная зарплата – на 9,5 %; реальные доходы пенсионеров – на 4 %. В 2016 г. это снижение, кроме реальной заработной платы, продолжилось, правда сниженными темпами. Серьезным предупреждением в этой связи является снижение реальных доходов в 2016 г. по отношению к соответствующему периоду предыдущего года на 5,9 %, в дополнение к снижению этого показателя в 2015 г. на 4,5 %, так что общее падение превысило 10 %. Такого падения реальных доходов у нас не было с кризиса 1998–1999 гг.

С другой стороны, ухудшение жизненного уровня связано с безответственной политикой, прежде всего бюджетной, которая нацеливается на получение дополнительных доходов за счет ухудшения жизни пенсионеров, мало– и среднеобеспеченных семей.

Все это не принимается во внимание Министерством финансов, которое озабочено одним вопросом: у кого бы отобрать деньги, чтобы без лишнего труда, не заботясь об эффективности использования огромных бюджетных средств, которые выделяются вне каких-либо целевых показателей, сверстать бюджет?

Мы затронули риски, связанные с решением проблем повышения благосостояния людей. На задачах по увеличению благосостояния людей нам стоит остановиться специально.

Из всех задач развития народного хозяйства непропорционально меньшая доля средств идет на финансирование благосостояния населения.

Начнем с того, что в России непропорционально низки заработная плата и доходы на душу населения в сравнении с уровнем экономического развития. Если по уровню экономического развития (ВВП на душу населения) Россия среди 150 стран занимает 43-е место, то по уровню доходов и потребления она откатывается на 50–55-е; по уровню зарплаты – на 60-е; по индексу социального развития ООН – на 65-е; по жилищной обеспеченности (с учетом комфорта) – на 80-е; по ожидаемой продолжительности жизни – на 90-е место.

Единственный показатель в социальной области, где в России дело обстоит более или менее благополучно, – это образование. Здесь по общему состоянию мы занимаем 30-е место в мире, куда постепенно опустились с 3-го места, на котором находились в 1950–1960 гг. Доля образования в ВВП составляет 4,1 %. В рейтинге расходов образования Россия занимает 98-е место в мире, поэтому понятно, что она идет не вперед по качеству образования, а пятится назад.

На нужды здравоохранения в России расходуется менее 4 % ВВП с учетом частных вложений и даже теневых подношений врачам и медицинским работникам со стороны населения (по данным выборочных обследований). В то же время средние затраты на здравоохранение в Западной Европе составляют 10,2 %, а в США – 17 %. При этом надо учесть, что ВВП на душу населения в России в 1,5–2 раза ниже, чем в развитых странах, поэтому финансирование здравоохранения в абсолютных суммах в расчете на душу населения у нас в 3–4 раза меньше.

Другая злободневная задача финансирования благосостояния – обеспеченность населения комфортным жильем, т. е. жильем с канализацией, водопроводом, ванной или душем, наличием горячей воды. При общей обеспеченности населения России менее 25 кв. м на душу, 23 % жилья не имеют канализации, 21 % – холодной воды, 36 % – ни ванны, ни душа, ни горячей воды. Поэтому на душу населения России обеспеченность комфортным жильем составляет около 16 кв. м, при том что нижний предел в европейских странах – 30 кв. м. Нам нужно удвоить и утроить ввод в действие жилых домов, если мы хотим за 10–15 лет достичь хотя бы этих 30 кв. м комфортного жилья.

Сегодня в России вводится в действие 0,5–0,6 кв. м на душу, а в ряде зарубежных стран, в том числе Франции, США и Турции, – до 1 кв. м и больше на душу в год при уровне обеспеченности комфортным жильем в 40–60 кв. м. Так много вводится жилья потому, что население все время предъявляет новые, повышенные требования к качеству жилья. Менее качественное жилье сносится и заменяется более качественным. Нам тоже надо перейти к строительству в расчете 1 кв. м комфортного жилья на душу, а это означает ввод 146 млн кв. м вместо 85 млн кв. м в лучший 2015 г. (2016 г. – около 79 млн кв. м).

Из всех инвестиций в размере 14,6 трлн руб. на жилищное строительство тратится в последние годы 10–15 %. В западных странах на жилищное строительство при вдвое-втрое лучшей обеспеченности комфортным жильем расходуется 20–30 % всех инвестиций, а в абсолютной сумме в расчете на душу населения – в 4–6 раз больше средств.

Как видно, по всем линиям наша социальная сфера недофинансируется, поэтому она все больше отстает от экономической сферы и тормозит общий ход социально-экономического прогресса в нашей стране.

Последний важный вопрос – о распределении финансовых ресурсов между центром, регионами и местной властью.

Из всех финансовых ресурсов страны 65–70 % сосредоточено в Москве и Санкт-Петербурге. Именно здесь расположены крупнейшие банки, концентрирующие более 70 % всех ресурсов. Федеральный бюджет сегодня концентрирует более 50 % средств, а региональные и местные бюджеты – менее 50 %. Здесь же в централизованном пользовании находятся международные золотовалютные ресурсы и основные внутренние резервы, сконцентрированные в Центральном банке и Внешэкономбанке.

Финансовое взаимодействие центра и регионов в России на редкость неудачное. Из 83 регионов убыточными являются 78 и только 5 – самодостаточными. Убыточные регионы переведены на самую неудачную, дестимулирующую финансовую систему, – систему дотаций.

Эта система может быть смягчена, если дотационные взносы проводятся по долгосрочным нормативам и система носит прозрачный характер. Тогда она в какой-то мере стимулирует регионы зарабатывать средства, которые остаются у них и не приводят к немедленному сокращению дотаций. Но этого в нашей системе нет.

У нас используется худшая форма дотаций, когда регионы непрерывно обращаются в Москву с просьбой или о возмещении дополнительных расходов в связи с повышением цен на электроэнергию и газ, которое каждый год инициирует государство, что приводит к убыточности периферийных госорганизаций; или в случае необходимости получения дополнительных средств в связи с новыми постановлениями об обязательном повышении заработной платы, пенсий и пособий, которые сбрасываются на региональный уровень без указания источников изыскания этих средств. В последнее время типичным стало перекладывание на бюджеты регионов тех обязательств и расходов на них, которые до этого нес федеральный бюджет, особенно по здравоохранению. При этом регионам и местным властям на эти цели какие-либо высвобождающиеся средства федерального бюджета не выделяются. Если же регион проявляет инициативу, начинает больше своих расходов покрывать своими доходами, то, соответственно, сокращаются дотации и никакой заинтересованности региона не наблюдается.

В свое время мне довелось детально разбираться с финансированием двух очень похожих (по населению, по объемам, по статьям расходов) регионов – Новгородской и Псковской областей.

В Новгородской области был активный губернатор со своей командой, который очень много сделал для привлечения отечественных и зарубежных инвестиций и предприятий. Резко вырос валовой внутренний продукт, собственные доходы, и регион подошел вплотную к тому, чтобы перестать быть дотационным. Его доходы почти приблизились к расходам. К тому же резко сократились долги области перед центром.

В Псковской области, напротив, доля дотаций увеличилась, долги перед центром росли. А в расчете на душу населения бюджеты и той и другой областей были примерно равны, только в Псковской области это обеспечивалось за счет все возрастающих дотаций, а в Новгородской – за счет активной экономической работы и сокращения централизованных дотаций.

Если сделать полный баланс доходов и расходов наших регионов, то 60–70 % из них могли бы покрывать расходы своими доходами. Можно было бы в связи с этим перевести их на самофинансирование, самоокупаемость, самоуправление, что резко повысило бы их заинтересованность в мобилизации внутренних ресурсов. Но для этого им нужно передать часть налогов, которые предприятия соответствующего региона перечисляют в федеральный бюджет, сократив при этом прямой трансфер из федерального бюджета в региональный. Это серьезно стимулировало бы регион в плане улучшения работы этих предприятий по увеличению доходов, т. е. налоговой базы.

Можно было бы ввести систему поощрений: если область мобилизует свои ресурсы, надо добавлять, а не убавлять ей средства, перечисляемые из федерального бюджета, чтобы усилить заинтересованность быстрее двигаться вперед и вносить все больший вклад в развитие всей экономики страны. Увы, у нас все делается наоборот.

Немало детальных исследований было проведено на предмет того, как строятся федеративные финансы в Германии (во взаимодействии центра и земель), в США (во взаимодействии центра и штатов), в Канаде. Там видны огромные сдвиги.

Бавария была одной из самых отстающих в финансовом и экономическом отношении земель Германии. Новый энергичный руководитель сделал ставку на развитие автомобильной промышленности, электроники, инновационных отраслей, и Бавария стала чуть ли не самой развитой землей Германии. Ее доля в немецкой экономике все время возрастала, она вносила все более весомый вклад в общеэкономическое развитие страны.

И в России есть передовые области и края. Они у всех на слуху: Белгородская область, достигнувшая выдающихся результатов по сельскому хозяйству, Калужская область – по привлечению инвестиционных производств, Татарстан – по нефтехимии и развитию лучшей особой экономической зоны – Алабуги.

Белгородская область, занимая 67-е место по территории, производит 1,6 млн т мяса в живом весе – по 1 т на жителя (больше всех в России), в то время как гигантский Краснодарский край, занимающий 2-е место, и по площади, и по населению в разы превосходит Белгородскую область и, имея благоприятные сельскохозяйственные условия, производит всего 360 тыс. т. Большинство крупных территориальных образований России производят мяса в 5–10 раз меньше Белгородской области, которая к тому же производит 1,6 млрд яиц, – п о 1000 яиц на душу населения; это втрое больше, чем нужно для достаточного их потребления.