Текст книги "Гадание на розах"

Глава 10
ЛУИЗИАНСКИЙ КРИЗИС

Кажется, все располагало к обоюдному счастью.

И погода, державшаяся в самом благоприятном режиме.

И полное молчание в эфире – никто не хотел мешать: ни бабушка, ни мама, ни декан, приславший огромную коробку конфет и бутылку коньяка отчаянному русскому, спасшему лучшую аспирантку биологического факультета, ни Тина Маквелл, помолвленная с несчастным толстяком Брауном.

И заживающая рана пациента.

И складывающиеся отношения, постепенно набирающие обороты.

Стало больше обмена улыбками, многозначительными фразами.

Порой случались и незапланированные контакты – то пальцы аспирантки ненароком встречались с пальцами стажера, то, наоборот, его здоровая рука натыкалась на руку, нежно поправляющую лангетку.

Лишь одно мешало переходу обоюдной влюбленности в решающую стадию – это снова и снова возникающий призрак библиотечного кошмара.

Глории в каждой замочной скважине мерещилось дуло, несущее смерть.

Глории в каждом резком наружном звуке чудилась пальба, вой сирен и звон разбитых стекол.

Даже розы цвета свежей крови отбивали у впечатлительной аспирантки аппетит.

Более того. Глории даже временами казалось, что если Георгий Орлов по-настоящему влюбится в нее, то это будет несправедливо по отношению к старой деве библиотекарше, так и не познавшей семейного благополучия, несправедливо по отношению к юным первокурсницам, ушедшим в мир иной слишком рано.

Георгий Орлов, как мог, пытался отвлечь Глорию Дюбуа от дурных мыслей.

На этот раз, во время скучного и вялотекущего ужина возле бассейна неуемный пациент затеял с загрустившей сиделкой поиск имени для Безымянной красавицы.

Тем более что до установленного срока оставались только одни сутки.

В бассейне отражалось небо, тронутое закатом.

Розы, окружавшие странную парочку со всех сторон, пребывали в забытьи благодаря абсолютному штилю.

Нежные лепестки, подчиняясь строгому осеннему распорядку, бесшумно планировали, осыпаясь в подогретую, идеально чистую воду, сквозь которую виднелась кафельная мозаика, изображающая гигантскую розу.

Представители насекомого мира не тревожили ни цветов, ни листьев, ни людей.

И лишь какая-то птица, наскучавшаяся за день, затеяла вечерние рулады.

Оторвавшись от лепестковой круговерти, Георгий Орлов изобразил горячий энтузиазм:

– Мадмуазель, приготовьте бумагу и ручку!

Аспирантка едва улыбнулась.

– Ничего, и так запомню.

– Но это будет настоящая мозговая атака! – Георгий Орлов постепенно входил в филологический раж. – Нет, мозговой штурм. А может быть, даже и мозговой шквал!

Глория расхохоталась.

– Хорошо, что не торнадо! – Она наконец-то притронулась к остывшему стейку. – И не тайфун.

Тарелки русского пациента давно пустовали.

Георгий Орлов, заметно взбодренный сытным ужином и старинным французским вином, начал выдавать одно предложение за другим.

– Нежность!

– Восторг!

– Блаженство!

– Упоение.

Пациент добавил в организм полбокала вина.

– Ну как, подходит?

Наголодавшаяся сиделка, не прекращая жевать хорошо прожаренную говядину, невнятно ответила:

– Конечно… Безымянная красавица… достойна… всех… этих… изумительных… слов…

Глория Дюбуа не осмелилась закончить фразу, которая должна была намекнуть русскому пациенту о том, что его сиделка достойна любви.

Георгий Орлов, приняв заминку за обычную паузу, с еще большим пылом и темпераментом продолжил лингвистические изыскания:

– Истома!

– Желание!

– Ласка!

– Страсть!

– Экстаз!

– Оргазм!

– Стоп! – Глория сделала предостерегающий жест вилкой. – Это уже чересчур.

– А по-моему, в самый раз.

Русский пациент торопливо придал физиономии самое невинное выражение, на какое был способен.

Вилка угодила в край стекла.

– Джорджи! А нельзя ли сменить тему?

– Пожалуйста.

Георгий Орлов упер здоровую руку в лоб, изображая интенсивный мыслительный процесс.

Глория мгновенно среагировала на интеллектуальную клоунаду:

– Это похоже не на мозговую атаку, а на паническое отступление.

Георгий Орлов, прекратив паясничать, продолжил перебор названий:

– Предлагаю обыграть белый цвет Безымянной розы.

– Попробуй.

– Снежный шар?

– Фи.

– Снеговик?

– Не смешно. К тому же роза – она, а не он.

– Тогда «Снежная баба». Знаешь, такая – с морковкой вместо носа.

– Почему с морковкой?

– Ну, можно с редькой или со свеклой, если это тебе больше нравится.

– Только не вздумай перечислять все овощи мира.

– Я могу перейти на фрукты. Как насчет груши?

Стремительный диалог в стиле абстрактных анекдотов закончился обоюдным смехом.

Русский пациент, содрогаясь от хохота, иногда морщился от боли, рождающейся в простреленных тканях и пробитых мышцах.

А американская сиделка, увлекшись игрой в имена, на какое-то время избавилась от посткатастрофического синдрома, ежечасно травмирующего ее психику.

Георгий Орлов наполнил стаканы бургундским.

– За тебя!

– За нас!

Розы вздрогнули от двойного чоканья.

– Продолжим? – спросил неуемный раненый.

– О’кей.

– Тогда – идея!

Георгий Орлов вознес указательный палец здоровой руки на уровень кроны ближайшего куста.

– Может, дадим твоей розе имя «Серенада»?

– Скажи еще – «Солнечная долина».

– Ах да, старый голливудский фильм. У меня мать обожала пластинку с саундтреком.

– А я думала, в России слушают только – как это правильно сказать – чакушки?

– Частушки.

– Ага, частушки.

– Ну да, и исключительно матерные.

– Может, исполнишь хоть одну?

– Пожалуйста.

Георгий Орлов прочистил горло коротким прокашливанием.

– Исполняется частушка времен застоя!

– Времен чего?

– Ну… холодной войны.

– Ага, понятно – когда вы хотели на нас бросить водородную бомбу.

– Нет, Гло, это вы хотели бросить бомбу.

– Не говори глупостей.

– Ладно, слушай частушку.

– А почему без аккомпанемента?

Глория Дюбуа подняла с блюдца чайную ложечку.

– Я слышала, все русские играют на ложках.

– Увы, этому искусству не обучен.

Георгий Орлов изобразил страдание от невыносимой боли.

– К тому же одной рукой не сыграешь и на балалайке.

– Ладно, давай без аккомпанемента.

– Мы б Америку догнали по надоям молока, но сломался, но сломался… – И хотя частушка исполнялась на русском, Георгий Орлов сделал многозначительную паузу, – …сломался у быка!

Разумеется, любознательная аспирантка Луизианского университета потребовала дословного перевода.

Но русский стажер посчитал, что хватит и корректной передачи идеи.

– Смысл в том, что Россия отстала от Соединенных Штатов в области искусственного осеменения коров.

Глория Дюбуа даже не улыбнулась:

– Ну естественно, вы всегда и во всем от нас отставали.

Георгий Орлов замешкался лишь на мгновение:

– Зато мы первые запустили человека в космос.

– А мы опередили вас на Луне!

Впрочем, международному и межнациональному конфликту не суждено было перейти в неуправляемый кризис.

Георгий Орлов, как истинный русский, добившись своей цели, перестал конфликтовать с американкой, позабывшей, благодаря политической дискуссии, о библиотечной трагедии.

А Глории Дюбуа, как стопроцентной американке… или, скорее, стопроцентной женщине, по-настоящему влюбленной, было все равно – что спорить, что молчать, – лишь бы находиться рядом с объектом своего нескрываемого обожания, да еще и выздоравливающим.

Пациент больше не пел скабрезных частушек.

Аспирантка же, забывшая про то, что Безымянная красавица срочно нуждается хоть в каком-нибудь мало-мальски приличном имени, наслаждалась тихим вечером. Еще одним вечером, когда, возможно, случится то, чего они оба ждут.

В бассейне отражалась первые тусклые звезды и узкий месяц.

Розы начали перешептываться в густеющей темноте.

Влюбленная аспирантка молча поглаживала кончиками пальцев край лангетки раненого.

Пострадавший от библиотечной стрельбы подремывал в плетеном кресле.

И лишь одинокая сумеречная птаха во весь голос то ли прощалась с уходящим днем, то ли приветствовала наступающую ночь…

Глава 11
ОБРЕТЕННОЕ ИМЯ

Минула полночь.

В особняке не светило ни одно окно.

Фонари возле крыльца тоже были погашены.

А освещение бассейна так и не включили.

Розы во тьме скукожили лепестки, но продолжали перешептываться.

Месяц немного поправил фигуру.

Звезд прибавилось.

Минул час.

И еще час.

Но ни русский пациент, ни американская сиделка не желали уходить в особняк.

Розы устали ждать, когда же эти двое все-таки объяснятся.

Грациозный месяц утомила нерешительность влюбленных – им пора, давно пора заговорить о самом трогательном, волнительном и желанном.

Звезды и в небе, и в бассейне сияли теперь восхитительно и страстно.

И наконец раненый пациент осмелился на прелестную дерзость:

– Можно, я тебя поцелую?

Глория Дюбуа ответила мгновенно:

– Хорошо. Но только один раз.

Георгий Орлов осторожно, чтобы не причинить боли себе и не спугнуть девушку, приложился к подрагивающим губам затаившей дыхание Глории Дюбуа.

Нарождающийся месяц стыдливо побледнел.

– А я знаю, как назвать твою розу.

– Ну… хорошо… если мне понравится твое предложение, то поцелуешь меня еще разочек.

– А нельзя авансом?

– Ну ты хитрюга…

– Назови ее просто…

Не договорив, Джорджи обнял здоровой рукой Глорию и, не дожидаясь согласия, решился на дерзкий поцелуй. Нет, ее губы вовсе не были узкими. Они были теплыми, нежными и желанными…

На этот раз поцелуй выдался долгим и упоительным.

Розы перешептывались о важности момента.

Ночной ветерок резвился у бассейна, помогая однорукому возлюбленному обнажать суженую.

Не хватало лишь кудрявых амуров.

Античные божества убедились бы, что их меткие стрелы потрачены не зря…

Глория прижалась щекой к левой половине груди мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа, и услышала, как бьется сердце того, кого любишь.

Она осторожно отклонилась, почувствовав, что причинила боль.

– Скажи, Джорджи… а почему ты так долго не пытался меня даже поцеловать?

– О, Королева…

– Только не приплетай сюда американскую фемиду.

– Хочешь услышать правду?

– Еще бы.

– Учти, ты сама напросилась.

Русский пациент на мгновение задумался.

– Ну… в библиотеке, когда я закрыл тебя от пули, у меня из-за потери сознания просто не было такой возможности.

– Вполне уважительная причина.

– Когда ты появилась в больнице с букетом, то твое душевное состояние вызвало во мне очень большие опасения.

– Хочешь сказать, что в тот момент я была готова совершить самый опрометчивый поступок?

– Не годится спасать девушку, чтобы потом воспользоваться ее временной расслабленностью и потерей бдительности.

– Логично.

– Ну а здесь, в этом прекрасном особняке, в котором жили такие благородные и высокоморальные люди, я просто не хотел пользоваться своей привилегией.

– Хочешь сказать, что ты думал, будто я готова на все, лишь бы отблагодарить тебя за свое спасение?

– Где-то близко к истине. Вернее, я хотел, чтобы между нами возникло настоящее чувство. Поэтому и медлил.

– Что же, сэр, ваше поведение заслуживает похвалы.

– И поцелуя.

Аспирантка не заставила себя упрашивать.

Розы, взволнованно трепеща листьями, поощряли продолжение обоюдных ласк.

Месяц не возражал против легкой эротики.

Звезды – тоже.

Минуло не меньше часа, который вместил в себя в эмоциональном измерении если не месяц, то неделю.

Раненый, преодолевая боль в еще не зажившем плече, благодарил терпеливую, нежную и девственную сиделку за все.

Выбрав короткую паузу между страстными поцелуями, Глория все-таки успела задать актуальный вопрос:

– Ты хотел сказать, как мне назвать розу.

Возбужденный мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа, перетерпев боль, причиненную неосторожным резким движением, произнес – четко и уверенно:

– Конечно же: «Невеста»… – И после короткой паузы весомо добавил: – «Счастливая невеста».

Глория наградила Георгия затяжным поцелуем в губы и, переведя дыхание, ответила блаженным шепотом:

– Согласна…

Эпилог

Минуло, кануло полгода.

Жуткий сентябрь.

Сумбурный октябрь.

Медовый ноябрь.

Хлопотный декабрь.

Обыкновенный январь.

К нудному февралю о трагическом происшествии в Луизианском университете забыли практически все.

Да и в семействе Дюбуа-Орловых старались не вспоминать ни о читальном зале, усеянном трупами, ни о чудесном спасении, ни о героическом поступке… и даже о шаловливых амурах.

А также избегали подробностей скомканного и весьма скромного бракосочетания, вынужденно состоявшегося на французской территории.

Потому что уединение сенсационной парочки в старинном особняке однажды поутру нахально и грубо было нарушено тотальным вторжением акул пера.

В первую неделю октября ушлые репортеры все-таки раскрыли местонахождение раненого «сибирского мужика» и «розовой аспирантки», так что и русскому пациенту, и его американской сиделке срочно пришлось перебираться в Париж.

Под сенью Эйфелевой башни Глория и Георгий обменялись кольцами, а потом тихо посидели впятером в уютном ресторанчике недалеко от Мулен-Руж.

Гранд-маман любовалось внучкой, наконец-то захомутавшей мужчину, достойного женщины из рода Дюбуа.

Анфан-террибль, связавшая себя гражданским браком с месье Вайяром, не сводила глаз со своего обожаемого закоренелого холостяка.

А председатель экспертной комиссии, обеспечивший белой розе «Счастливая невеста» выход в финал, веско рекомендовал молодоженам не тянуть с потомством.

Глория, вопреки семейной традиции, выйдя замуж, добавила к неприкосновенной фамилии русскую половинку.

Так что близнецы-девочки, уютно расположившиеся в животе у счастливой аспирантки, навсегда оставившей академическую стезю, должны были появиться на свет как Дюбуа-Орлофф.

И тут возникла еще одна проблема, не менее сложная, чем былой поиск имени для Безымянной красавицы.

Какую из девочек назвать Глорией?

В конце концов мудрая и настойчивая гранд-маман взяла решение на себя.

Заветное имя достанется родившейся первой, а та, которая чуть запоздает, получит имя в честь сибирской бабушки.

Посетив ненадолго Россию, супруги вернулись в Штаты, где, на радость гранд-маман, поселились в усадьбе.

Рана Георгия Орлова благополучно зажила, и он пристрастился к плаванию в бассейне и игре на корте, а также к вечернему сидению на террасе с разглядыванием закатных облаков.

Но иногда, особенно к непогоде, рана тупо и надсадно поднывала, напоминая, какой ценой далось ему нынешнее счастье…

Минуло, кануло полгода.

Жуткий сентябрь.

Сумбурный октябрь.

Медовый ноябрь.

Хлопотный декабрь.

Обыкновенный январь.

Нудный февраль.

А в марте неугомонная Тина Браун, в девичестве Маквелл, снова устроила вселенский кавардак на больную тему.

Самозваная тетушка накатала книгу под шокирующим названием «Моя племянница – убийца», где в сентиментально-трагических, с ноткой истерии тонах и с почти нецензурными подробностями рассказала о тяжелой судьбе трудной сироты и роковых обстоятельствах, вызвавших университетский эксцесс библиотечного истребления с летально-суицидным исходом.

Гибель родителей в автокатастрофе.

Добрый, но абсолютно не приспособленный к жизни, а тем более к воспитанию оторвы-подростка дядюшка, страдающий ожирением и комплексом неполноценности.

Школа в неблагополучном районе Шривпорта.

Легкая дурь.

И прочее, прочее, прочее…

Желание выплыть во что бы то ни стало.

И неудачи, неудачи, неудачи во всем.

В учебе.

В первой настоящей любви…

Тина Браун не только умудрилась выдать душещипательный текст на сто тысяч слов, но еще и продала его на межиздательском аукционе – ни много ни мало – за миллион долларов.

Еще полтора миллиона бывший дизайнер Национального парка роз отхватила за право на экранизацию.

Но чету Дюбуа-Орловых взволновали не творческие достижения пронырливой Тины, не финансовые успехи циничной Браун, а повторное информационное цунами о библиотечной утренней бойне.

Глории и Георгию срочно пришлось снова отправляться в Париж, где Анфан-террибль и месье Вайяр, не расстающиеся ни на минуту, никак не могли раскрутить бренд «Счастливая невеста».

И тут книга «Моя племянница – убийца», ставшая за первую неделю продаж общеамериканским бестселлером, а вскоре и заполонившая глобальный книжный рынок, помогла – да еще как!

Тина Браун, в девичестве Маквелл, перед описанием смертельного номера под амурным куполом читального зала поставила две главы, тормозящие действие.

Одна – об истории знакомства голубоглазой аспирантки с русоволосым стажером.

А вторая – о превращении Безымянной красавицы в «Счастливую невесту».

И понеслось.

Американские мужчины, обычно романтично-сентиментальные в краткий период ухаживания и безоговорочного повиновения до алтаря, повально начали дарить избранницам исключительно эти белые розы, так облегчающие решительное объяснение.

Букет роз «Счастливая невеста» в руках мнущегося и нерешительного претендента говорил сам за себя.

Потом предложение руки и сердца посредством букета из двадцати пяти аспирантских роз перекинулось и на Европу, и на Азию, и на Южную Америку с Австралией.

Даже один полярник в Антарктиде, влюбившись в очаровательную коллегу, гляциолога, заказал с очередным авиационным грузом знаковый букет.

Неизвестно, что испытали пингвины, впервые узревшие розы, но специалистка по айсбергам и ледникам осталась весьма довольной и тут же согласилась на помолвку.

Россию тоже не обошла розовая лихорадка.

И конечно, сам Георгий Орлов каждый месяц, в то число и в тот час, когда он, рискуя жизнью, защитил Глорию Дюбуа, получал букет из роз, которым русский филолог придумал такое удачное название: «Счастливая невеста».