Текст книги "Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы"

Приступив к изданию «Северного архива», он послал Н. Румянцеву подписной билет, а затем и первый номер. В ответном письме Румянцев похвалил журнал и обещал предоставлять материалы для публикации из своего обширного собрания380380
  См. письма Румянцева Булгарину от 13 ноября 1821 г. и 23 января 1822 г. (Русская старина. 1901. № 2. С. 383–384).


[Закрыть]. Один из активных членов Румянцевского кружка К. Ф. Калайдович поместил в «Северном архиве» целый ряд материалов и вел с Булгариным интенсивную переписку381381
  См. его письма: Бессонов П. Константин Федорович Калайдович. II. М., 1862. С. 71–73; ОР РНБ. Ф. 328. № 248. Л. 1–2; № 314. Л. 9, 11; № 315. Л. 2, 11; № 316. Л. 9–9 об., 12а об. Ответные письма Булгарина: ОР РНБ. Ф. 328. № 337.


[Закрыть], печатался там и П. М. Строев382382
  См. письма Булгарина Строеву: ОР РГБ. Ф. 291. Карт. 2249. Ед. хр. 5. Л. 1, 3, 5.


[Закрыть]. Румянцев и члены его кружка восприняли труд Карамзина негативно как из-за неадекватного, по их мнению, подхода его к источникам, так и из-за беллетризации Карамзиным исторического материала383383
  См. письмо Румянцева митрополиту Евгению от 6 ноября 1823 г. и ответ Евгения: Переписка митрополита киевского Евгения с государственным канцлером графом Николаем Петровичем Румянцевым и с некоторыми другими современниками (с 1813 по 1825 г. включительно). Воронеж, 1870. Вып. 2. С. 81–82. См. также: Письма И. Лобойко И. Лелевелю / Пер. Д. Матвейчика, комм. П. Лавринца // Вильна 1823–1824: Перекрестки памяти / Сост. А. И. Федута. Минск, 2008. С. 181, 188.


[Закрыть]. Аналогичной была реакция и других историков. Помощник Булгарина по изданию «Северного архива» А. О. Корнилович высоко оценил рецензию Лелевеля и писал 9 ноября П. Ф. Строеву: «Здесь [в Петербурге] все более или менее отдают ей справедливость»384384
  Корнилович А. О. Сочинения и письма / Подгот. А. Г. Грум-Гржимайло и Б. Б. Кафенгауз. М.; Л., 1957. С. 254.


[Закрыть]. Археолог и фольклорист З. Доленга-Ходаковский отмечал в письме к И. Н. Лобойко от 23 ноября 1822 г., что «рецензия г. Лелевеля в переводе русском, помещенная в “Северном архиве”, в здешнем [Московском] университете и в публике нашла одобрение – я уверен, что историограф, прочитав оную, не имел надобности жаловаться на запор живота. Можно бояться о исторической славе его, особенно во всем заимствованном из чужих писателей, которых он употребляет без разбору, которых не понимал <…>»385385
  ОР РНБ. Ф. 440. Оп. 1. № 4. Л. 2 об. См. также: Тихонов В. В. Н. М. Карамзин как историограф в оценке представителей московской исторической школы конца XIX – начала XX вв. // Карамзинский сборник. Остафьево, 2011. Вып. 1. С. 121–128.


[Закрыть].

В 1823 – первой половине 1824 г. Булгарин продолжал печатать рецензию Лелевеля. Но в августе 1824 г. в ходе разгрома Виленского университета Н. Н. Новосильцовым польский историк был обвинен в стремлении «распространить безрассудный польский национализм посредством обучения» и уволен. И хотя в 1825 г. он послал Булгарину продолжение рецензии, а тот обещал напечатать его386386
  См.: Jabłonowski A. Op. cit. S. 127–131.


[Закрыть], в результате оно так и не было опубликовано (скорее всего, из-за нежелания Булгарина печатать опального профессора).

В 1824 г. вышли 10-й и 11-й тома «Истории…», в которых затрагивались близкие Булгарину сюжеты, в частности поход поляков в Россию и царствование Самозванца. Поэтому Булгарин сам отрецензировал эти тома387387
  Булгарин Ф. Критический взгляд на Х и XI томы Истории государства Российского, сочиненной Н. М. Карамзиным // Северный архив. 1825. № 1. С. 60–84; № 2. С. 182–201; № 3. С. 271–278; № 6. С. 176–197; № 8. С. 362–372.


[Закрыть] и, кроме того, в том же году, откликаясь на рецензию Д. Е. Зубарева на «Историю государства Российского», сделал ряд замечаний, касающихся предшествующих томов труда Карамзина388388
  Замечания на статью, помещенную в № 11 «Вестника Европы», под заглавием «Исторические справки» // Северный архив. 1825. № 14. С. 151–172.


[Закрыть].

Откликаясь на труд Карамзина, Булгарин сделал ряд замечаний, как носящих общий методологический характер, так и конкретных, касающихся частных сюжетов. Хотя он был писателем, но тяготел к историкам не литературного, «риторического» направления (как, например, П. П. Свиньин или С. Н. Глинка), а направления научного, ценящего факты, занимающегося критикой источников и т. п.

Булгарин отмечал, что труду Карамзина не хватает целостности, общего взгляда, указания на причинно-следственные связи: «Все частные случаи прекрасно рассказаны почтенным историографом, но я хотел бы видеть более связи в целом; хотел бы, чтобы все отдельные случаи и события были <…> тесно соединены или, лучше сказать, спаяны <…>»; «из происшествий, расположенных в одной эпохе без хронологического порядка, невозможно постигнуть, которое из них было причиною и какое последствием»389389
  Булгарин Ф. Критический взгляд на Х и XI томы Истории государства Российского, сочиненной Н. М. Карамзиным // Северный архив. 1825. № 8. С. 368, 370.


[Закрыть]. Кроме того, его не удовлетворяли уровень критического подхода к источникам и степень доказательности утверждений историка, он подчеркивал необходимость не просто излагать то или иное событие, но и включать его в общий контекст происходящего. Он демонстрировал, что трактовка Бориса Годунова как злодея не соответствует фактам, в том числе и приводимым самим Карамзиным; психологическим трактовкам Карамзина, объясняющего то или иное событие исходя из черт характера и стремлений правителя, Булгарин противопоставлял анализ исторических обстоятельств; в ряде мест он исправлял изложение Карамзина на основе польских исторических источников, не использованных историографом; опираясь на свой опыт военного и неплохое знание военной истории, отмечал ошибки Карамзина в этой области. В своей рецензии он выступал также за привлечение зарубежных свидетельств о России, учет международного контекста, использование фольклора как исторического источника.

Лагерь Карамзина ополчился на Булгарина из-за этой рецензии. А. И. Тургенев писал Вяземскому 28 апреля 1825 г.: «Булгарин – паяц литературы. Видел ли ты, чего он требует от историографа? Вынь да положь великих людей в старой России! Карамзин не сердится и не может на него сердиться, но за публику нашу огорчается; но поляк этого знать не должен. Ему то и на руку. <…> поляк безмозглый, да и только; чего от него требовать и почему Карамзин должен быть для него священен? Чем более возвышает он собою Россию, тем более должен бесить польского паяца». 22 мая, через месяц, Тургенев писал ему же, что, встретив Булгарина, он «вспомнил на ту минуту похвалы его Шишкову и ругательства Карамзину и сказал ему, что он подлец <…>»390390
  Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 3. С. 117, 127.


[Закрыть]. Когда вышло продолжение рецензии Булгарина, Тургенев писал Вяземскому 28 мая: «Каков Булгарин в новой выходке на Карамзина! Мы читали эту статью вместе <…> с Карамзиным <…> и Карамзин радуется его критикою, особливо там, где он сомневается в чистой нравственности историографа»391391
  Там же. С. 130.


[Закрыть].

В 1829 г. в статье, посвященной «Истории русского народа» Н. Полевого, Булгарин четче сформулировал свое отношение к книге Карамзина. Он писал, что Карамзин «заставил всю русскую публику читать отечественную историю, которая прежде доступна была одним ученым или известна по иностранным писателям». Для этого он «красивое и сильное изображение действий, т. е. красноречивое повествование, предпочел и учености, и глубокомыслию. <…> Везде, где действуют страсти, где порок или добродетель сильно поражают, Карамзин превзошел многих историков в рассказе. Он рассказывал как Тацит и Тит Ливий. Но где идет дело о политических сношениях, о географии, статистике, торговле, юриспруденции и вообще о так называемых сухих предметах, там Карамзин едва слегка касается предметов и, кажется, боится, чтоб не наскучить». Поэтому его «История…» «не удовлетворяет потребностям нашего века, потому именно, что ученость, знание прав и глубокомыслие по воле автора принесены в ней на жертву ораторству и романическому эффекту, или, как говорит Карамзин, красоте и силе в изображении действий. Объяснимся короче: История Карамзина от того неудовлетворительна, что в ней вовсе нет политики и философии»392392
  Ф. Б. Об «Истории русского народа», издаваемой г. Полевым // Северная пчела. 1829. № 129, 130. 26, 29 окт. Ср. критику Карамзина за рабское следование А. Л. Шлецеру в другой булгаринской статье: Толки о сочинении «Россия в историческом, статистическом и литературном отношении и проч.» // Сын Отечества. 1836. № 9. С. 90–108.


[Закрыть].

В целом Булгарин был близок по подходу к романтической историографии, стремившейся представить исторический процесс как осмысленное целое. Он приветствовал «Историю русского народа» Н. Полевого, указывал на важность исторической критики, ссылаясь на либерального французского историка Проспера де Баранта (который подчеркивал, что необходимо выявить закономерность в истории, изучить причины и следствия событий) и на немецкого историка Арнольда Геерена (основное внимание при изучении древности уделявшего не политическим, а экономическим, юридическим и финансовым аспектам)393393
  См.: Булгарин Ф. Правда о 1812-м годе, служащая к исправлению исторической ошибки, вкравшейся в мнение современников // Северная пчела. 1837. № 7. 11 янв.; Ф. Б. Русские канцлеры: Результаты, извлеченные из сочинения А. Терещенки «Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России» // Северная пчела. 1837. № 255, 256. 10, 11 нояб.


[Закрыть].

К «Истории…» Карамзина у Булгарина были и идеологические претензии. Хотя оба они были просветителями и сторонниками сильной самодержавной власти, но при этом Карамзин считал, что нужно опираться на аристократию и осуществлять медленный эволюционный процесс преобразования страны с учетом ее специфики, а Булгарин был за опору на широкие массы населения, «народ» и за быстрые реформы, направленные на ускоренную европеизацию страны. Это проявилось, в частности, в том, что Карамзин достаточно критически отозвался о реформах Петра I в «Записке о древней и новой России» (1811), историческая концепция которой легла в основу «Истории…», а Булгарин всегда в панегирических тонах писал о деятельности Петра I, который, «по воле Всевышнего, пересоздал» Россию: «…что было до Петра в России? Мрак, из которого должно было сотворить свет, нестройная масса, которой надлежало дать форму и жизнь»394394
  Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1841. № 248. Без подп. 5 нояб. О роли Петра I см. также: Ф. Наше положение и наш долг // Северная пчела. 1831. № 131. 15 июня; Булгарин Ф. О новом издании «Деяний Петра Великого», сочинения Голикова, и об отечественных предприятиях вообще // Северная пчела. 1837. № 140. 25 июня.


[Закрыть].

Кроме того, Булгарину было неприятно, что в труде Карамзина поляки изображены в негативном свете. Напомню, что Карамзин относился к ним резко отрицательно; в «Мнении русского гражданина» (1819), обращаясь к императору Александру I, он писал: «…никогда поляки не будут нам ни искренними братьями, ни верными союзниками»395395
  Неизданные сочинения и переписка Николая Михайловича Карамзина. СПб., 1862. С. 7.


[Закрыть].

Подобное отношение к Карамзину (то есть восхваление его как литератора и интерпретацию его «Истории…» как литературного, а не актуального научного текста) Булгарин сохранил до конца своих дней. В 1840-х и 1850-х гг. он часто апеллировал к авторитету Карамзина, используя его как символический ресурс в борьбе со сплотившимися вокруг «Отечественных записок», а потом и «Современника» молодыми литераторами, составлявшими тогда основу русской литературы.

КРУГИ ПО ВОДЕ, ИЛИ БОЛЬШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ОДНОГО ПИСЬМА Ф. В. БУЛГАРИНА396396
  Впервые опубликовано: Круги по воде, или Большие последствия одного письма Ф. В. Булгарина // Литературный факт. 2017. № 3. С. 215–234.


[Закрыть]

Журнал «Отечественные записки» в 1839 г. был возобновлен (а по сути – создан заново под старым названием) в значительной степени для борьбы с «Северной пчелой» Ф. В. Булгарина и Н. И. Греча, причем в основе этой борьбы лежала критика не столько самой газеты, сколько личностей ее издателей, особенно Булгарина. В союзе с «Отечественными записками» выступала созданная в 1840 г. на основе «Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”» «Литературная газета» (в 1840 г. ее издателем-редактором, как и «Отечественных записок», был А. А. Краевский, в 1841 г. она перешла к Ф. А. Кони, а с 1844 г. ее опять редактировал Краевский). В этих изданиях постоянно (в журнале из номера в номер) появлялись как негативные характеристики произведений Булгарина, так и насмешки над ним или намеки на те или иные обстоятельства его жизни. В. Г. Белинский (основной критик «Отечественных записок») не раз писал, что романы Булгарина малохудожественны и кроме «Ивана Выжигина» не имели успеха у читателей, обвинял Булгарина в самохвальстве, меркантильности, в стремлении к монополизму в литературе. Многократно повторялись утверждения, что Булгарин устарел.

Особой остроты эта борьба достигла в 1843 г. Н. А. Некрасов в майском номере «Отечественных записок», рецензируя очередные выпуски булгаринского сочинения «Очерки русских нравов, или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого», не стал разбирать и оценивать их, посвятив заметку разоблачению «проделок» Булгарина – саморекламы и нападок на журналы, которые критически относятся к его творчеству: «Задолго до появления в свет нового “сочинения” г. Булгарина “Северная пчела”, состоящая под его редакцией, с радостным биением сердца спешит довести до сведения почтеннейших читателей, что один из издателей ее изготовляет весьма приятный подарок, долженствующий сделаться украшением русской литературы; тут же вскользь отдается преимущество перед всеми другими тому роду литературных произведений, к которому будет принадлежать новое “сочинение” г. Булгарина, и громко порицаются все сочинения в этом роде, писанные литераторами, которых г. Булгарин считает своими соперниками», и т. п.397397
  Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. М., 1989. Т. 11, кн. 1. С. 87–88. Рецензия не была подписана, поскольку тогда в «Отечественных записках» все рецензии печатались без подписи.


[Закрыть] Редактор «Литературной газеты» Ф. А. Кони пошел еще дальше: 9 мая он поместил статью, в которой утверждал, что Булгарин устарел и что «творения этого великого сочинителя всегда оказывались без всякого творческого достоинства, без жизни, с тупыми остротами, с избитою моралью, проникнутыми одною, ясно высказанною претензиею, сбыть их поскорее почтенной публике», переходя, таким образом, от оценки творчества Булгарина к оценке его личности, что не дозволялось цензурным уставом. Более того, он вспоминал, что Булгарин служил в армии Наполеона, намекал, что Булгарин берет взятки за публикацию хвалебных материалов, писал, что вышедшее под именем Булгарина многотомное издание «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях» включало том «Статистика», который составил Н. А. Иванов, а тома исторического содержания Булгарин подготовил на основе «выписок из тетрадей дерптских профессоров», и т. д. 398398
  Кони Ф. Журналистика // Литературная газета. 1843. № 18. 9 мая.


[Закрыть]

Рассерженный Булгарин решил апеллировать к попечителю Петербургского учебного округа и главе Петербургского цензурного комитета князю Г. П. Волконскому. 11 мая 1843 г. он написал письмо с жалобами на нападки в «Отечественных записках» и «Литературной газете», представляющие собой, как он писал, «одни личности, сплетни, клеветы, высказанные языком, который ныне не употребляют самые бранчливые лакеи и кучера». Причину этих нападок Булгарин видел в следующем: «…думают, что меня можно безнаказанно оскорблять, потому что я поляк, нигде не служу, сильных родных здесь не имею и никогда не жаловался – а между тем Карлово стоит всем костью в горле – и вот составилась партия, чтобы действовать против меня общими силами с ценсорами <…>»399399
  Отчет Императорской публичной библиотеки за 1892 год. СПб., 1895. Приложение. С. 58–59. Карлово – имение под Дерптом, которое Булгарин приобрел в 1828 г.


[Закрыть]. По-видимому, Волконский, прочитав письмо, дал какое-то распоряжение цензорам. По крайней мере, после мая взаимные выпады Булгарина, с одной стороны, и «Отечественных записок» и «Литературной газеты», с другой, прекратились на несколько месяцев. Булгарин сам вновь затронул эти издания в фельетоне «Журнальная всякая всячина» 18 сентября (Северная пчела. 1843. № 208). После возобновления взаимных нападок400400
  См.: [Белинский В. Г.] Литературные и журнальные заметки // Отечественные записки. 1843. № 10. Отд. VIII. С. 123–126; [Он же.] Сочинения Зенеиды Р-вой. СПб., 1843 // Там же. № 11. Отд. V. С. 5; [Он же.] [Рец. на: Булгарин Ф. Полное собрание сочинений. СПб., 1839–1843. Т. 2–4] // Там же. Отд. VI. С. 23–24; Кони Ф. Журнальная амальгама // Литературная газета. 1843. № 38, 43; Он же. Журналистика // Там же. № 47; Ф. Б. [Булгарин Ф.] Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1843. № 214, 232, 244, 250, 256. 25 сент., 16, 30 окт., 6, 13 нояб.


[Закрыть] Волконский не выдержал и распорядился не пропускать в печать подобные полемические статьи.

7 декабря цензор Петербургского цензурного комитета А. В. Никитенко записал в дневнике: «…в прошедший вторник [31 ноября], в заседании цензурного комитета, положено озаботиться прекращением ругательств, которыми осыпают друг друга журналисты, особенно Булгарин и Краевский. В самом деле, эта так называемая полемика часто доходит до отвратительного цинизма. Так, например, в одном из последних номеров “Северной пчелы” [от 13 ноября] Булгарин объявляет, что Краевский унижает Жуковского, несмотря на то, что Жуковский автор нашего народного гимна “Боже, царя храни”. Что это, как не полицейский донос?

Князь Волконский велел решение комитета сообщить Булгарину не официально, а в виде предостережения, чтобы тот больше не трудился писать таких мерзостей, ибо цензура будет безжалостно вымарывать их. Впрочем, это распоряжение касается всех журналистов-ругателей»401401
  Никитенко А. В. Дневник: В 3 т. М., 1955. Т. 1. С. 273–274.


[Закрыть]. Но в начале декабря вышел номер «Отечественных записок» (сданный в печать до запрета попечителя), содержавший резкую критику Булгарина. В. Г. Белинский в напечатанных без подписи «Литературных и журнальных заметках» называл булгаринские сочинения «старым литературным хламом», находил в них «нелепости и бессмыслицу», утверждал, что «“Северная пчела” с дурным умыслом исказила содержание статьи [Белинского о Жуковском] и доносит… читателям не то, что сказано…»402402
  Отечественные записки. 1843. № 12. Отд. VIII. С. 127, 125.


[Закрыть], и намекал на продажность газеты.

Булгарин не выдержал. У него был очень горячий темперамент, и в момент гнева он не контролировал свои поступки. Н. И. Греч, его многолетний друг, а к концу жизни – враг, вспоминал, что «в самой основе его характера было что-то невольно дикое и зверское. Иногда вдруг, ни с чего или по самому ничтожному поводу, он впадал в какое-то исступление, сердился, бранился, обижал встречного и поперечного, доходил до бешенства»403403
  Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 692.


[Закрыть]. И сам Булгарин в 1828 г. в аналогичном случае (цензор пропустил в печать оскорбительные нападки на него) писал цензору П. И. Гаевскому: «Я не могу писать связно и высказать всего, что бы хотел, ибо память всех тех обид, притеснений и оскорблений, которые я перенес от вас, лишает меня присутствия духа»404404
  Отчет Императорской публичной библиотеки за 1892 год. С. 65.


[Закрыть].

Булгарин послал князю Волконскому совершенно нетактичное письмо, идущее вразрез не только со всеми правилами приличия, но и с существующими формами обращения к высокопоставленному официальному лицу:

Светлейший князь милостивый государь

князь Григорий Петрович!

Ценсор Корсаков405405
  Петр Александрович Корсаков (ок. 1787 – 1844) – писатель, журналист, переводчик; цензор Петербургского цензурного комитета в 1835–1844 гг. Булгарин вспоминал, что «знал его с 1806 года и жил дружно в молодости. Нет человека без слабостей, но он был истинно честный и благородный человек» (письмо к А. В. Никитенко от 14 апреля 1844 г.: ИРЛИ. 18439. Л. 35). Цензурировал «Северную пчелу» в 1840–1843 гг., а также книги Булгарина «Комары» (СПб., 1842), Сочинения (Ч. 1–4. СПб., 1843), «Очерки русских нравов» (СПб., 1843), Полн. собр. соч. (Т. 1–7. СПб., 1839–1842) и др.


[Закрыть] объявил мне, что он получил приказание от Вашей Светлости запрещать в «Северной пчеле» все, что ни будет говориться противу «Отечественных записок», и что ценсора «Отечественных записок» также получили приказание исключать все, что будет печататься противу меня. Миролюбиво-отцовские сии попечения простерлись столь далеко, что в декабрьской книжке «Отечественных записок» меня ругают наповал, а мне уже после вооруженного нейтралитета гг. ценсоров нельзя за себя вступиться.

Честь имею донести Вашей Светлости, что если эта мера принята Вашею Светлостью или Его Высокопревосходительством г. министром народного просвещения406406
  Имеется в виду С. С. Уваров.


[Закрыть], то я решился принести жалобу Его Императорскому Величеству, как за явное нарушение Ценсурного устава главы I, ст. 12, 13, 14 и 15407407
  Цензурный устав 1828 г. гласил: «§12. Всякие суждения о предметах, относящихся к наукам, словесности и искусствам, как то: о вновь выходящих книгах (не исключая из того и издаваемых от казенных мест сочинений и статей, когда оные собственно касаются наук, словесности или художеств) <…> дозволяются ценсурою, если только сии суждения не противны общим ее правилам. §13. Ценсура в произведениях изящной словесности должна отличать безвредные шутки от злонамеренного искажения истины и от существенных оскорблений нравственного приличия и не требовать в вымыслах той строгой точности, каковая свойственна описанию предметов высоких и сочинениям важным. §14. Охраняя личную честь каждого от оскорблений и подробности домашней жизни от нескромного и предосудительного обнародования, ценсура не препятствует однако же печатанию сочинений, в коих под общими чертами осмеиваются пороки и слабости, свойственные людям в разных возрастах, званиях и обстоятельствах жизни. §15. Ценсура не имеет права входить в разбор справедливости иди неосновательности частных мнений и суждений писателя, если только оные не противны общим правилам ценсуры; не может входить в суждение о том, полезно или бесполезно рассматриваемое сочинение, буде только оно не вредно; и не должна поправлять слога или замечать ошибок автора в литературном отношении, если только явный смысл речи не подлежит запрещению» (Устав о ценсуре. СПб., 1829. С. 8–10).


[Закрыть], с изложением и объяснением причин, именно представив на вид действие партии, стремящейся к одной цели со времен Новикова, в Москве. Эта партия могла вовлечь Вашу Светлость или г. министра таким образом, что Вы никак не догадывались, что, прекращая якобы полемику журнальную, Вы взнуздали страшного им врага и дали партии простор действовать усиленно, на ниспровержение всякого существующего порядка в Отечестве, веры и законов, в чем «Отечественные записки» и не скрываются, сказав 1841 года в № 8 в томе IV, отдел II: «Что не распадалось на противоположности, в том еще нет жизни, потому что нет любви; и в народе, пока он не начинал отрешаться от природы, не может быть никакого движения, никакой силы. И горе тому народу! Народы предназначаются для жизни, в самый миг появления на свет начинают процесс движения, начинают расторгать свои узы и поражать еще неокрепшими дланями воздоившую их грудь»408408
  Булгарин очень неточно цитирует статью М. Н. Каткова «Песни русского народа, изданные И. Сахаровым. Пять частей. Санкт-Петербург, 1838–1839» и неверно указывает год и номер журнала. Правильно: 1839. Т. IV. № 6. Отд. VI. С. 17–18.


[Закрыть]. Или в № 6, 1842 года, стр. 25: «Как внутренние потрясения, внешние бедствия укрепляют, так сказать, новые государства, так разрушили они древние»409409
  Булгарин неточно цитирует анонимную (предположительно атрибутируемую Белинскому) рецензию на книгу Ф. де Шампаньи «Кесари» (СПб., 1842).


[Закрыть].

Не знаю, знаком ли Вашей Светлости этот язык московских мартинистов и их пророка Новикова410410
  Мартинизм – мистическое эзотерическое учение, созданное в XVIII в. Луи Клодом де Сен-Мартеном. Согласно ему, первый человек совершил падение из божественного в материальное, но у людей есть возможность вернуться в божественное с помощью духовного просветления, достигаемого при сердечной молитве. В России труды Сен-Мартена переводили и распространяли масоны. Мартинисты занимались благотворительностью, мистическими размышлениями и молитвами. В 1792 г. глава русских мартинистов Н. И. Новиков был заключен в Шлиссельбургскую крепость, а многие изданные им книги, в том числе и книга Сен-Мартена «О заблуждениях и истине», – уничтожены.


[Закрыть], но г. министр народного просвещения все это очень хорошо помнит и знает. Но как, по собственному сознанию покойного историографа Карамзина императору Александру Павловичу, очевидно, что первою целью Новикова было старание овладеть общим мнением посредством литературы и журналов411411
  В «Записке о Н. И. Новикове», подготовленной для Александра I в 1818 г., после смерти Новикова, Н. М. Карамзин писал, что «около 1785 года он вошел в связь по масонству с берлинскими теософами и сделался в Москве начальником так называемых мартинистов, которые были (или суть) не что иное, как христианские мистики: толковали природу и человека, искали таинственного смысла в Ветхом и Новом завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость и проч.; но требовали истинных христианских добродетелей от учеников своих, не вмешивались в политику и ставили в закон верность к государю. Их общество, под именем масонства, распространилось не только в двух столицах, но и в губерниях; открывались ложи; выходили книги масонские, мистические, наполненные загадками» (Неизданные сочинения и переписка H. M. Карамзина. СПб., 1862. Ч. I. С. 223–224).


[Закрыть], в чем он и успел, так и ныне цель «Отечественных записок» клонится к тому, чтоб уничтожить все воспоминания, всю прежнюю литературу и водворить свое учение, для приготовления юношества к действию и жизни, говоря их языком. Точно так же юная Германия, юная Франция и юная Италия стали бесславить своих классиков412412
  Булгарин смешивает, с одной стороны, революционные подпольные организации «Молодая Италия» (Giovine Italia; 1831–1834 и 1840–1848), «Молодая Германия» (Junges Deutschland; 1834–1836) и «Молодая Франция» (La Jeune-France; 1835–1836) и, с другой, разнородные литературные явления – имевшее сильный политический резонанс движение 1830-х гг. «Молодая Германия» (оппозиционные немецкие писатели Л. Бёрне, Г. Гейне, К. Гуцков и др.) и деятельность французских писателей-романтиков второй половины 1820–1830-х гг. (В. Гюго, О. де Бальзак, Э. Сю, Ж. Жанен и др.), которые, хотя и не были политически особо радикальны, в России интерпретировались как французская аморальная «неистовая словесность» и оценивались властями резко негативно (следует учесть и тот факт, что в Париже в первой половине 1830-х гг. существовал носивший чисто эстетический и бытовой характер кружок «Юная Франция»: Т. Готье, Ж. де Нерваль, П. Борель и др.; см. о нем: Мильчина В. «Порода в женщинах» и «Юная Франция»: попытка комментария // Мир Лермонтова. СПб., 2015. С. 560–571), но вряд ли Булгарин имел его в виду. В Италии аналогичного литературного движения не было, но глава «Молодой Италии» Дж. Мадзини был литературным критиком.


[Закрыть], как «Отечественные записки» начали низлагать Державина, Карамзина, Жуковского и всех, а как только «Отечественные записки» догадались, что я постиг их тайну, то и начали работать в обществе, чрез своих протекторов, чтоб заставить меня замолчать! Я буду просить у Государя Императора комиссии, пред которою предстану как доноситель, потому что Вы пресекаете мои литературные пути, останавливая действия закона – и представлю все выписки из «Отеч[ественных] записок», с письмом ко мне от преосвященников и знатнейших помещиков в губерниях, которые с ужасом спрашивают меня, как может такой журнал издаваться и рекомендоваться в провинциях! Я выписал здесь нечто из старых книжек «Отечественных записок», но Ваша Светлость крайне удивитесь, когда увидите, что во время Вашего превосходительства пропущены вещи гораздо посмелее и почище! Если все власти, все министры, все комиссии в России откажутся представить мою просьбу Государю Императору, я имею случай переслать ее чрез посредничество Его Величества Короля прусского413413
  Имеется в виду Фридрих-Вильгельм IV (1795–1861) – король Пруссии с 1840 г.


[Закрыть], ибо мои близкие родные состоят в его подданстве414414
  Мы не располагаем информацией о том, кто конкретно имеется в виду.


[Закрыть]; но если уже пошло на то, чтобы гибнуть, пусть погибну, но не доживу до того унижения, чтоб на меня, как на собаку, ценсура клала намордник! В законе определены меры критики – но не запрещена критика, и Ваша Светлость, позволив Кони напечатать в «Литературной газете», что я беру деньги с сочинителей415415
  Федор Алексеевич Кони (1809–1879) – водевилист, театральный критик, журналист. В 1837–1838 гг. сотрудничал в «Северной пчеле». С 1839 г. Кони перешел в лагерь противников Булгарина; печатался в «Литературных приложениях к “Русскому инвалиду”», с 1840 г. преобразованных в «Литературную газету», редактировал «Пантеон русского и всех европейских театров» (1840–1841) и, как говорилось выше, «Литературную газету». См. его памфлетную характеристику в романе Булгарина и Н. А. Полевого «Счастье лучше богатырства», где он выведен как Федор Аникиевич Мул (Библиотека для чтения. 1845. Т. 69. С. 149–152). Здесь Булгарин имеет в виду публикацию Кони, упомянутую в примеч. 3.


[Закрыть], когда ценсор Никитенко вымарал это, Ваша Светлость теперь воспрещаете мне находить дурное в «Отечественных записках», когда только и защита у авторов от нападения «Отечественных записок», как в одной «Северной пчеле»!!!???

Боже, где твое правосудие и твои громы!

Из выписок из «Отечественных записок» и смысла целых статей, например о Прометее (за что профессор был выгнан из Берлина, а у нас напечатано с восторгом)416416
  В записке «Социалисм, коммунисм и пантеисм в России, в последнее 25-летие», поданной в III отделение в 1846 г., Булгарин писал об этом подробнее: «За статью “Прометей” берлинский профессор был выгнан из университета. Прометей изображает аллегорически народ, ищущий свободы, а Юпитер, приковавший его к скале, есть монархия. Старый миф, которого применение воспаляет умы. У нас это прошло без внимания в “Отеч[ественных] записках” 1843 года, № 2, стр. 48 – пред и после» (Видок Фиглярин: Письма и записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подгот. А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 495). Булгарин ссылался на статью В. П. Боткина (подписана: В. Б-тк-н) «Германская литература», в которой, наряду с другими книгами, реферировалось и исследование профессора Лейпцигского университета Б. Г. Вейске, посвященное мифу о Прометее (Weiske B. G. Prometheus und sein Mythenkreis. Leipzig, 1842). Однако Вейске трактовал миф отнюдь не в социально-политическом ключе, как утверждает Булгарин. Боткин писал, что «автор видит в мифах Прометея образ нравственной и мыслительной силы духа человеческого <…> раскрывает он, как в мифах сих, в стремлении Прометея, в его страдании и наконец в победе – проявляется история духа человеческого – сначала в одном лишь темном предчувствии, потом в постепенно уясняющемся сознании» (Отечественные записки. 1843. № 2. Отд. VII. С. 48). В упомянутой записке Булгарин развил свои обвинения против «Отечественных записок».


[Закрыть], я утверждал, что «Отечественные записки» есть не что иное, как выражение и дух партии, стремящейся медленным, но верным путем к 1789 году – и если меня приносят теперь в жертву этой партии, по проискам ее агентов, чего ни Вы или г. министр не догадываетесь, то пусть же Россия узнает, кто и как действовал против меня!!! Я болен и не могу лично объясниться с Вашею Светлостью – попрошу всепокорнейшее известить или меня, или ценсора – по Высочайшему ли повелению запрещено мне писать против «Отечественных записок», чтоб я знал, жаловаться ли мне или просить проект комиссии.

С истинным высокопочитанием и таковою же преданностью честь имею быть Вашей Светлости покорнейшим слугою

Ф. Булгарин

1 декабря 1843. СПб.417417
  Печатается по: ИРЛИ. 19.696.


[Закрыть]

В отличие от первого письма, где шла речь об интригах лично против него (что представителей власти мало интересовало), здесь Булгарин говорит об опасности для государства, а такие заявления игнорировать было нельзя. К тому же он косвенно критикует Волконского, утверждая, что при нем цензура менее бдительна и пропускает опасные тексты.

Волконский ознакомил с этим письмом С. С. Уварова. Через несколько дней он в письме Уварову так кратко характеризовал свои предшествующие действия: «1) <…> заметив старания некоторых редакторов периодических изданий обратить литературную полемику в предосудительные личности, я счел долгом напомнить словесно гг. цензорам о необходимости при дозволении к печатанию журнальной критики отнюдь не выходить из пределов статьи 12-й и пунктом 4-м ст. 3 устава о цензуре назначенных, и на сем основании устранять поводы к личностям; 2) <…> с тем вместе я поручил цензорам сообщить конфиденциально о сем моем напоминании и издателям газет и журналов, ими рассматриваемых и 3) <…> едва я принял сию меру, как получил от издателя “Северной пчелы” Булгарина письмо, в коем многие фразы, относящиеся до предметов, предел прав моих как председателя цензурного комитета превышающих, не могли не заставить меня копию с сего письма представить на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства. Что же касается до той части письма Булгарина, которая заключает в себе превратное толкование вышеизложенного моего распоряжения, ему сообщенного, то в сем отношении, не считая себя вправе обременять Ваше Высокопревосходительство предметом, в круг моих обязанностей непосредственно включающим, я счел долгом повторить еще раз издателю “Северной пчелы” Булгарину о моем распоряжении, дабы для него не оставалось уже ни малейшего сомнения о необходимости сообразоваться с законами, Высочайше утвержденными»418418
  РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Д. 1667. Л. 18–19. Сердечно благодарю Н. А. Гринченко за предоставленные выписки из хранящихся в РГИА цензурных дел.


[Закрыть].

Уваров, который с самого своего вступления в должность министра народного просвещения настороженно относился к периодическим изданиям, особенно к ведущейся в них полемике, и добился запрещения двух журналов («Московского телеграфа» в 1834 г. и «Телескопа» в 1836 г.), 4 декабря направил Бенкендорфу следующее отношение, в котором предлагал выработать меры для полного прекращения полемики в периодических изданиях:

Милостивый государь, граф Александр Христофорович!

Несообразное с правилами Устава о цензуре направление политических статей в некоторых повременных изданиях побудило цензурное начальство подтвердить вновь о наблюдении предписанных в сем отношении мер. Это распоряжение было поводом к письменному возражению на оное со стороны издателя газеты «Северная пчела» г. Булгарина, о котором г. исправляющий должность попечителя С.-Петербургского учебного округа вошел ко мне с представлением. Я считал обязанностью сообщить на усмотрение Вашего Сиятельства это представление в подлиннике с приложенною к нему копиею с письма г. Булгарина.

Несмотря на бдительный и беспрерывный надзор за периодическими сочинениями, на неоднократные и строгие меры против неприличной полемики, из коих некоторые приняты были по воле Государя Императора, издатели журналов и газет стараются, при всяком случае, перейти за пределы позволительного и терпимого. – Ежели бы «Северная пчела» не состояла, в некоторых частях своих, под наблюдением III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, то после подобного настоящему сопротивления со стороны издателя этой газеты распоряжениям цензурного начальства я непосредственно приступил бы к решительному прекращению для нее всякой полемики. Впрочем, подобную меру я считаю необходимым сделать общею, распространить силу ее не на одну «Северную пчелу», но и на другие издания, по крайней мере на некоторое время. Беспрестанно повторяющиеся примеры, что допускаемая в журналах литературная критика употребляется издателями во зло, доказывают, что орудие журнальной полемики находится в руках неспособных добросовестно владеть им. Оставлять его еще долее у людей, которые не представляют правительству ручательства в благонадежности (чему настоящий случай служит неопровержимым убеждением), – значило бы сделать журналы ареною неблагородной вражды и личных обид.

Так как мера эта по существу своему входит в общие виды благочиния и внутреннего порядка, то содействие Вашего Сиятельства я считаю необходимым для полного успеха оной. Прежде представления о том Его Императорскому Величеству я желал бы иметь в виду мнение по сему предмету Вашего Сиятельства, почему покорнейше прошу Вас, милостивый государь, почтить меня сообщением мне оного, с возвращением прилагаемых бумаг.

Примите, милостивый государь, уверение в совершеннейшем почтении и преданности.

Уваров. 4 декабря 1843419419
  ГАРФ. Ф. 109. 1 эксп. 1830. Ед. хр. 446. Ч. 6. Л. 62–63. Далее листы этого архивного дела указываются в скобках в тексте.


[Закрыть].

8 декабря Бенкендорф ответил Уварову:

Милостивый государь Сергей Семенович!

На отношение Вашего Высокопревосходительства от 4 декабря, за № 1530, имею честь ответствовать, что, находя письмо господина Булгарина дерзким и ни с чем не сообразным, я приказал пригласить его к себе и сделать ему должное самое строгое внушение. – Что же касается до неприличия полемики гг. журналистов, то этот предмет давно уже обращал на себя мое внимание, и я нахожу, что меры, которые Ваше Высокопревосходительство намерены предпринять для удержания периодических изданий в должных пределах приличия, и полезны, и необходимы; но вместе с тем полагаю, что совершенное уничтожение журнальной полемики было бы мерою излишне строгою и породило бы много неудобств и жалоб, тогда как беспристрастие и благоразумие ценсуры, особенно при настоящих предположениях Ваших, без всякого сомнения удержат журналы в пределах приличия и возможной справедливости. К совершенному же воспрещению полемики можно и должно будет прибегнуть в то время, когда очевидно кроткие распоряжения окажутся недействительными.

Изложив Вашему Высокопревосходительству мое мнение, я, впрочем, представляю предмет сей совершенному Вашему просвещенному решению и пользуюсь случаем, чтоб возобновить уверение в чувствах моего совершенного к Вам уважения и преданности.

Граф Бенкендорф. 8 декабря 1843. (Л. 64–65).

Как видим, министр народного просвещения, который должен стремиться к развитию литературы и журналистики, предлагает ужесточить цензуру, «прижать» журналистов и сузить тем самым сферу действия общественного мнения, а глава III отделения считает, напротив, что следует допускать публичную полемику и что существующий цензурный устав предоставляет достаточно возможностей для контроля. Это, конечно, не случайно, поскольку именно в николаевское царствование власть осознала (не без советов Булгарина), что душить общественное мнение нецелесообразно, гораздо эффективнее направлять его и, в нужных случаях, имитировать, как это происходило в «Северной пчеле», где нередко материалы, выражающие официальную точку зрения, печатались в качестве частных рассуждений и мнений.

11 декабря 1843 г. состоялось заседание Главного управления цензуры, специально посвященное этому вопросу, на котором присутствовали С. С. Уваров, его заместитель П. А. Ширинский-Шихматов, Л. В. Дубельт, Г. П. Волконский и др. В журнале этого заседания говорилось:

Господин председатель [то есть Уваров] предложил на рассуждение Главного управления цензуры дело о мерах, принятых по Санкт-Петербургскому цензурному комитету против неприличной полемики. Господин исправляющий должность попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, заметив в критических журнальных статьях направление, не сообразное с цензурными постановлениями, подтвердил цензорам обязанность на будущее время не дозволять к печатанию личностей и поручил им напомнить всем издателям журналов о необходимости держаться существующих узаконений. Это распоряжение было поводом к письменному возражению на оное со стороны г. Булгарина, о котором г. исправляющий должность попечителя вошел с представлением. Г. министр народного просвещения, убеждаясь из беспрестанно повторяющихся примеров, что допускаемая в журналах литературная критика употребляется издателями во зло и что орудие журнальной полемики находится в руках, не всегда способных добросовестно владеть им, чтобы не оставлять ее долее у людей, которые не представляют правительству ручательства в благонадежности и не делать журналы ареной неблагородной вражды и личных обид, полагал полезным решительно прекратить всякую полемику для «Северной пчелы» и распространить силу этой меры и на другие издания, по крайней мере на некоторое время. Так как мера эта по существу своему входит в виды общественного благочиния и внутреннего порядка, то г. министр относился к г. генерал-лейтенанту графу Бенкендорфу, прося о сообщении его мнения по сему предмету. Отношением от 8 сего декабря за № 3930 граф Бенкендорф отозвался, что признавая письмо г. Булгарина дерзким и ни с чем не сообразным, он сделает ему должное, самое строгое внушение; меры же, которые г. министр народного просвещения предполагает принять, находит полезными и необходимыми.

За сим г. председатель предложил Главному управлению цензуры на обсуждение следующие постановления:

1. Всем частным периодическим изданиям, под каким бы названием они не появлялись в свет, запрещается подвергать критическому рассмотрению другие повременные издания, разбирать содержание и образ издания оных и входить в какие-либо суждения о лицах, занимающихся редакцией журналов и газет.

2. Периодическим изданиям, в состав которых входит литературная критика, дозволяется помещать разборы книг с таким однако ограничением, чтобы в суждениях своих они не касались личных и нравственных качеств сочинителей и чтобы, разбирая только подлежащую критическому рассмотрению книгу, не дозволяли себе порицать других писателей, которых произведения не составляют прямо и непосредственно предмета разбора в критической статье.

3. Сочинитель, коего книга, по его мнению, будет разобрана неосновательно в одном из периодических изданий, имеет право поместить в том же самом издании возражение свое, буде оно не противно смыслу 2-й статьи, в сем случае цензура обязана обращать бдительное внимание на содержание и изложение подобных возражений.

4. Издатель журнала или газеты, поместивший критическую статью, которая Главным управлением цензуры будет признана нарушающею смысл выше изложенных цензурных постановлений, немедленно будет лишен по решению Главного управления цензуры права на издание повременного сочинения; равномерно и цензор, дозволивший такую статью, удаляется от должности.

Главное управление цензуры, признавая эти меры соответствующими смыслу цензурных постановлений и распоряжений, которые принимались неоднократно в прежнее время, отчасти по воле Государя Императора, нашло полезным привести выше показанные правила в действие по крайней мере на некоторое время и предписать их цензуре к точному наблюдению с объяснением оных редакторам повременных изданий. Но как о дозволении журналов и газет вместе с программами оных, равномерно о запрещении их представляется по общему порядку на высочайшее разрешение государя императора, то Главное управление цензуры предоставило г. председателю испросить высочайшее соизволение Его Императорского Величества и на предполагаемые ныне меры ограничения критики и полемики в повременных изданиях420420
  РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Д. 1667. Л. 11–15.


[Закрыть].

Опираясь на это решение Главного управления цензуры, Уваров подал императору докладную записку, в которой, как он вспоминал впоследствии, «предлагал разделить в периодических изданиях ответственность между авторами и цензорами»421421
  Уваров С. С. О цензуре / Публ. М. М. Шевченко // Река времен: Книга истории и культуры. М., 1995. Кн. 1. С. 75.


[Закрыть].