Текст книги "Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы"

Вопрос о преподавании отечественного языка в наших гимназиях тесно связан с вопросами о русской национальности, о централизации и сепаратизме, которыми особенно заинтересована публицистика нашего времени. <…> Господствующий правительственный язык законно и прочно преобладает над местными наречиями провинций не потому, что на нем преподаются все предметы гимназического учения, а потому что самая литература его имеет обязательную силу, заставляющую всякого образованного человека эту литературу ведать. <…> …в программе русского языка, будет ли то для реальных или классических гимназий, должно быть заявлено полное уважение к русской национальности в лице ее лучших писателей…6969
  Буслаев Ф. И. Указ. соч. С. 95.


[Закрыть].

В этом направлении властями немало делалось для пропаганды русского языка и русской классики на «национальных окраинах», в частности в Польше и в Прибалтике. Там выходило, например, много хрестоматий по русской литературе, рассчитанных на местных учащихся7070
  См.: Вдовин А., Лейбов Р. Хрестоматийные тексты: русская поэзия и школьная практика XIX столетия. С. 20–25; Сенькина А. Указ. соч. С. 41–42.


[Закрыть]. С другой стороны, хотя в России издавалась масса переводных книг, произведения других (не русских) литератур народов Российской империи (например, грузинской и армянской) на русский практически не переводились (если не считать переводов с польского, но в Российскую империю входила лишь часть Польши, и польская литература воспринималась как иностранная). Характерно, что армянских поэтов и прозаиков начали переводить в России только с конца XIX в., а переводы шедевра Шоты Руставели «Витязь в тигровой шкуре» вышли на польском и немецком еще во второй половине XIX в., на английском – в 1912 г., а полный русский перевод появился только в 1933 г.

Способы поддержания престижа классики

Помимо создания корпуса классиков, необходимо было иметь механизм его поддержания (то есть механизм памяти). Главную роль в этом играли средние и начальные школы, число которых в стране быстро росло в последней трети XIX – начале XX в., особенно в сельской местности. Поскольку быстро повышался уровень грамотности населения и увеличивалось число получивших хотя бы начальное образование, то часть их становились читателями и в той или иной степени знакомились с произведениями классиков и с их именами. Этому способствовали выпускаемые с 1870-х гг. разного рода благотворительными организациями (Санкт-Петербургский комитет грамотности, Московский комитет грамотности и др.) и издателями-просветителями многочисленные дешевые издания книг классиков7171
  Подробнее см.: Каидзава Х. Распространение чтения художественной литературы среди народа и формирование национальной идентичности в России (1870-е – 1917) // Beyond the Empire: Images of Russia in the Eurasian Cultural Context / Ed. N. Mochizuki. Sapporo, 2008. С. 189–213; Агафонова Я. Классика для народа в адаптациях Постоянной комиссии по устройству народных чтений // Новое литературное обозрение. 2019. № 156. С. 77–93.


[Закрыть]. Упомянем также регулярно печатавшиеся заметки о классических писателях и их портреты в выходивших большим тиражом иллюстрированных журналах и дешевых газетах7272
  См.: Brooks J. Op. cit. P. 324–330.


[Закрыть].

Сохранению памяти о классиках способствовали также празднования юбилеев, установка памятников, создание мемориальных музеев, переиздание произведений и особенно собраний сочинений и т. д., вплоть до портретов классиков на школьных тетрадях и обертках конфет.

В России первые памятники были сооружены М. В. Ломоносову в Архангельске (1832), Н. М. Карамзину в Симбирске (ныне Ульяновск) (1845) и Г. Р. Державину в Казани (1847). В 1855 г. в Петербурге был открыт памятник И. А. Крылову, в Воронеже в 1868 г. – А. В. Кольцову. Но большинство памятников в дореволюционный период было установлено в последней четверти XIX – начале XX в. Открытие памятника А. С. Пушкину, состоявшееся в 1880 г. в Москве, стало большим общественным событием, позднее ему были открыты памятники в Петербурге (1884), Царском Селе (1900), Туле (1901), Вологде (1904) и др. Были поставлены также памятники Жуковскому в Петербурге (1887), Лермонтову в Пятигорске (1889 и 1915), Пензе (1892) и Петербурге (1896 и 1916), Гоголю в Нежине (1881), Петербурге (1896), Могилеве-Подольском (1898), Москве и Харькове (1909), Царицыне (ныне Волгоград) и селе Большие Сорочинцы (1910).

Первый писательский юбилей (Крылова) праздновался на государственном уровне в 1839 г., но широкие масштабы подобная практика приняла после Пушкинского праздника 1880 г., в конце XIX – начале XX в., когда часто отмечались как юбилеи писателей, так и годовщины их смерти7373
  См.: Вдовин А. Годовщина смерти литератора как праздник: к истории традиции в России (1850–1900-е гг.) // Festkultur in der russischen Literatur (18. bis 21. Jahrhundert) / Культура праздника в русской литературе XVIII–XXI вв. Muenchen, 2010. С. 81–93.


[Закрыть]. У Лермонтова отмечались 40 лет со дня смерти в 1881 г., 50 лет – в 1891 г., 60 лет – в 1901 г., 100 лет со дня рождения в 1914 г.; у Гоголя – 50 лет со дня первой постановки «Ревизора» – в 1886 г., 50 лет со дня смерти – в 1902 г. и 100 лет со дня рождения – в 1909 г.; у Державина 100 лет со дня смерти – в 1916 г.7474
  О преподавании литературы в гимназиях и о мерах государства по повышению престижа классиков см. подробнее: Kaizawa H. «The Period of Stagnation» Fostered by Publishing: The Popularization, Nationalization and Internationalization of Russian Literature in the 1880s // Publishing in Tsarist Russia: A History of Print Media from Enlightenment to Revolution / Ed. Y. Tatsumi, T. Tsurumi. L.; N. Y., 2020. P. 69–91.


[Закрыть]

Существенное значение имели публикация биографий классиков отдельными книгами7575
  См., например: Вяземский П. А. Фон-Визин. СПб., 1848; Кулиш П. А. Опыт биографии Н. В. Гоголя. СПб., 1854; Серчевский Е. Н. Краткий очерк политической и литературной жизни А. С. Грибоедова. СПб., 1854; Анненков П. В. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху. 1799–1826 гг. СПб., 1874; Грот Я. К. Жизнь Державина по его сочинениям и письмам и по историческим документам: В 2 т. СПб., 1880–1883; Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева. М., 1886; Висковатов П. А. Михаил Юрьевич Лермонтов: Жизнь и творчество. М., 1891.


[Закрыть] и выпуск полных собраний сочинений. В конце XIX – начале XX в. были изданы подготовленные академиками или известными историками литературы собрания сочинений академического типа Г. Р. Державина (1864–1883), М. В. Ломоносова (1891–1902), Н. В. Гоголя (1889–1896), И. А. Крылова (1904–1905), А. Н. Островского (1904–1909), А. В. Кольцова (1909), А. С. Грибоедова (1911–1917), Е. А. Боратынского (1915), М. Ю. Лермонтова (1916) и Н. М. Карамзина (1917).

Любопытно отметить, что государственная цензура не вмешивалась ни в процесс формирования классики, ни в деятельность по поддержанию классического канона. Зато важную роль играла внутрицеховая цензура литературных критиков и литературоведов; попытки подвергнуть критике авторов, уже попавших в состав канона, всячески пресекались как редакциями периодических изданий, так и педагогическим сообществом. Только в моменты резких социальных и идеологических перемен в стране (как, например, в 1860-х гг.) эти цензурные нормы ослабевали и появлялись публикации, в которых содержались резкие выпады против классических авторов, как, например, в статьях Писарева.

Заключение

Как видим, создание русской классики – это достаточно долгий и сложный процесс, в котором принимали участие представители различных ролей в рамках литературы как социального института. Вначале (в XVIII в.) роль классиков выполняли античные и французские писатели, затем, когда в конце XVIII – начале XIX в. литература стала автономизироваться от государства, возникла потребность в отечественной классике и в статьях, рецензиях и кружковых обсуждениях начал формироваться классицистский канон. Он был вскоре существенно модифицирован под влиянием вошедшего в моду сентиментализма, а затем (в период 1820–1830-х гг.) подорван романтизмом, который отвергал классицистское наследие как ложное и не имеющее художественной ценности и вообще отрицал необходимость в существовании классики. В эти годы в спорах критиков, которые получили постоянную трибуну в журналах (Полевого, Булгарина, Надеждина, Сенковского, Шевырева и др.), постепенно формируется набор наиболее авторитетных литераторов, который в 1840-х гг. был (в отредактированном виде) популяризирован Белинским. Подготовленный критиками список (завершающийся Лермонтовым и Гоголем) был положен педагогами в основу хрестоматий, а затем и учебных программ средних учебных заведений, которые стали основой для обучения во второй половине XIX в. Государство в XIX в. долгое время настороженно относилось к русской литературе, но с ростом ее популярности стало прилагать усилия к использованию ее в своих целях, как одной из опор режима. Помимо введения в учебные программы этому способствовали установка памятников, празднование юбилеев и т. д. С другой стороны, интеллигенция прилагала немалые усилия для популяризации классики, издавая большими тиражами дешевые книги классиков, устраивая чтения вслух, всячески пропагандируя их в рассчитанных на низового читателя журналах и газетах и т. д.

Соединение усилий различных социальных сил дало к началу XX в. ощутимый эффект – русская классика стала известна значительной части населения страны и приобрела большой моральный авторитет как источник мудрости, нравственных ценностей и т. п. После того как в гимназическую программу в 1905 г. были включены писатели второй половины XIX в. (Тургенев, Гончаров, Островский, Некрасов, Достоевский, Л. Толстой), растянувшийся почти на век процесс создания классики по сути завершился: не только был сформирован корпус классиков, но, главное, в обществе было укоренено представление, что литературная классика – квинтэссенция национальной мудрости, одна из основ русской идентичности.

В дальнейшем набор классиков менялся очень медленно и очень слабо. Государство и государственная школьная система стремились законсервировать его, а оппозиционные силы (и политические, и культурные) поддерживали его и до революции, и в период существования СССР. Эпатажный призыв футуристов в 1912 г. «бросить классиков с парохода современности» не нашел поддержки, равно как и некоторые попытки в 1920-е гг. строить чисто пролетарскую культуру, не ориентируясь на предшествующее культурное наследие. Тогда быстро возобладал призыв «учиться у классиков». Речь в дальнейшем могла идти только о той или иной интерпретации классических произведений, а не об изменении их набора. В советское и постсоветское время ключевые фигуры корпуса классики оставались, уходили второстепенные и присоединялись немногие более поздние, но изменения эти не носили принципиального характера7676
  См.: Кормилов С. И. Возникновение и формирование представления о классиках русской литературы XX века // Традиции русской классики XX века и современность. М., 2002. С. 3–9. О школьном каноне в советский и постсоветский период см.: Павловец М. Школьный канон как поле битвы: историческая реконструкция // Неприкосновенный запас. 2016. № 2 (106). С. 71–91; Он же. Школьный канон как поле битвы: купель без ребенка // Неприкосновенный запас. 2016. № 5 (109). С. 125–145.


[Закрыть]. Попыток создать альтернативный или параллельный канон не было.

ПИСЬМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА В РОССИИ В X I X ВЕКЕ, ЕЕ СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ФУНКЦИИ И ЧИТАТЕЛИ7777
  Впервые опубликовано: Письменная литература в России в XIX веке, ее социокультурные функции и читатели // Reading in Russia: Practices of Reading and Literary Communication, 1760–1930 / Ed. by D. Rebecchini and R. Vassena. Milano, 2014. P. 79–98. Для данного издания статья переработана и дополнена.


[Закрыть]

Для русских читателей XX в. в качестве нормальной литературы выступала литература печатная. Конечно, нередко тексты распространялись в рукописной форме, во второй половине XX в. важную роль играл самиздат, но все это воспринималось как некие отклонения от нормы. Письменный текст попадал в руки читателя (если не был написан им самим) весьма редко и воспринимался как черновой, суррогатный, недостойный хранения. Но в XVIII–XIX вв. было далеко не так, тогда рукописная литература была равноправным элементом социальной коммуникации.

Роль письменной литературы в процессе социальной коммуникации в России в XVIII в. изучена неплохо7878
  См. обзор исследований в статье: Бегунов Ю. К. Рукописная литература XVIII века и демократический читатель (проблемы и задачи изучения) // Русская литература. 1977. № 1. С. 121–132; а также: Фокина О. Н. Рукописные сборники XVIII века: проблемы исторической типологии // Книга и литература в культурном контексте. Новосибирск, 2003. С. 243–262; Базарова Т. А., Вознесенская И. А. Рукописные сборники о Петре Великом: проблема кодикологического изучения // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4. История. Регионоведение. Международные отношения. 2017. Т. 22, № 3. С. 75–84, и др.


[Закрыть], а вот в XIX в. – явно недостаточно (за исключением очень небольших ее сегментов)7979
  См.: Розов Н. Н. Зачем, кому и какая рукописная книга нужна была в России XVI–XIX столетий // Вопросы истории. 1970. № 6. C. 210–217; Лохина Т. В. Рукописная культура пушкинской эпохи: Источниковедческий аспект // Археографический ежегодник за 1999 г. М., 2000. С. 34–51; Волкова В. Н. Светская рукописная книга как отражение духовных потребностей времени // Волкова В. Н. Книга и чтение на пересечении эпох и культур: из века XIX в век XXI (Сибирские наблюдения). Новосибирск, 2009. С. 26–37.


[Закрыть]. В данной работе мы ставим целью дать общий очерк этой литературы и ее аудитории, а также охарактеризовать ее специфические функции. Сразу же, во избежание недоразумений, оговорим, что выражение «письменная литература» употреблено достаточно условно, как аналог выражения «письменные тексты».

Начнем с краткого, но важного теоретического введения.

Прежде всего отметим, что чтение, в отличие, скажем, от устной речи, не является антропологической характеристикой человека. Скорее наоборот, в истории человечества существовали достаточно развитые культуры, в которых не было письменности. Когда же письменность появилась, к ней была причастна долгое время ничтожная часть населения. Только в XIX–XX вв. в некоторых странах чтение как форма социальной коммуникации стало присуще большинству населения, но и в XXI в. существует немало стран, где умеющие читать составляют меньшинство.

Между устной и письменной коммуникацией существуют важные различия. Устная речь обращена к представленной здесь и сейчас группе людей, она связывает людей в малые группы, а письменная изолирует людей в группе, но обеспечивает связь со всем миром. Устная речь более эмоциональна, а письменная – рациональна. Письменный текст отчуждает высказывание, позволяет не раз возвращаться к нему, анализировать, рассматривать альтернативные варианты и т. д. Он помогает освободить читателя от влияния непосредственного окружения, от навязываемых им идей и эмоций и обрести новые идеи и эмоции. В то же время письменность позволяет существенно увеличить фонд знаний и идей, которыми располагает общество в целом. По словам американского социолога Дэвида Рисмена, социальная функция чтения – «связать индивидов одного с другим посредством совместного обладания символическими формами, которые превосходят индивидуальные способности повседневного наблюдения, формами, которые переносят нас, по словам Ортеги, на “вершину времен”»8080
  Riesman D. The Oral Tradition, the Written Word and the Screen Image. Yellow Springs, Ohio, 1955. P. 24.


[Закрыть]. Поэтому на ранней стадии записывались только самые важные тексты: сакральные, относящиеся к законодательству и т. д.

Но когда на определенном этапе развития общества появилась печатная коммуникация, то оказалось, что оппозиция печатное/письменное на новом этапе во многом воспроизводит оппозицию устное/письменное. Теперь письменная коммуникация выступает как более эмоциональная, а печатная – как более рациональная; письменная – как групповая (число читающих рукописные книги было очень невелико), а печатная – как универсальная, потенциально касающаяся всех.

Опять-таки на ранней стадии развития печати издавались только тексты, касающиеся наиболее важных мировоззренческих и социальных вопросов. В исследовании Натальи Варбанец «Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе» убедительно показано, что главными предпосылками возникновения книгопечатания были не столько рост городов, торговли, развитие ремесла, науки, сколько стремление ликвидировать монополию церкви на духовное знание, обеспечить право мирян на чтение Священного Писания. «Это Просвещение касалось того, что по тогдашним представлениям составляло основу человеческого бытия – отношения человека к богу, ближнему и “миру”, его пути к “вечному спасению”. <…> Только перед задачей этого Просвещения – дать каждому человеку книги, ведущие к “вечному спасению”, – развитая и вполне жизнеспособная система книгописания была наглядно бессильной: длительный труд, результатом которого был каждый раз один список, мог удовлетворить лишь нужды небольшой и в основном имущей или ученой части “христианского человечества”, оставляя другую, значительно большую его часть во власти духовенства, занятого “мирскими делами”, стяжательством и своекорыстно искажающего “божье слово”. Идее этого Просвещения в ее столкновении с умом и умением ремесленно-техническим Европа и обязана изобретением книгопечатания»8181
  Варбанец Н. В. Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе. Опыт нового прочтения материала. М., 1980. С. 286–287.


[Закрыть].

Теперь остановимся на российской специфике. Если во всем мире, от Италии и Испании до Китая и Японии, книгопечатание развивалось «снизу», как частное дело, отвечающее потребностям населения, то в России оно было введено государством и долгое время являлось его монополией. И позднее, когда появились частные типографии и издатели, государство с помощью цензуры очень жестко контролировало выходящую печатную продукцию. Поэтому печать с тех пор и почти до наших дней воспринималась как официальная, воплощающая одобряемые государством ценности. Параллельно существовало распространение текстов в рукописной форме. Эти тексты были маркированы как частные, групповые, а иногда и антиправительственные, но никак не государственные.

Важно принимать во внимание еще одно обстоятельство. В России в силу ряда причин третье сословие было гораздо слабее, чем в Западной Европе, и почти не имело голоса в обсуждении государственных и социальных проблем. Как следствие, дворянство не позволяло (в том числе с помощью цензуры) выразиться в сфере печати ценностям и вкусам третьего сословия даже на уровне языка (изгонялось просторечие, объявлялись глупыми и нередко запрещались по эстетическим и моральным, а не по идеологическим соображениям лубочные картинки и книги и т. д.)8282
  См.: Плетнева А. А. Лубочная Библия: язык и текст. М., 2013. С. 13–21.


[Закрыть]. В результате книги излюбленных горожанами жанров (авантюрный рыцарский роман, сатирическая повесть и т. д.) почти до конца XVIII в. вообще не могли пробиться в печать и существовали только в рукописной форме. И позднее бывали периоды (например, так называемое «мрачное семилетие» (1848–1855)), когда многие произведения такого типа, неоднократно уже издававшиеся, опять запрещались.

Поэтому параллельно с книгопечатанием существовала довольно богатая письменная литература, дополнявшая его в жанровом и тематическом отношении. А. Н. Пыпин писал: «При Петре и после литература продолжает жить по старинному, в рукописях; печать долго еще остается делом непривычным, и достойным ее считаются только вещи церковные и официальные»8383
  Пыпин А. Н. Для любителей книжной старины: Библиогр. список рукописных романов, повестей, сказок, поэм и пр., в особенности из первой половины XVIII в., М., 1888. С. IV.


[Закрыть]. После появления в 1783 г. указа Екатерины II о «вольных» (то есть частных) типографиях быстро стало расти число ежегодно публикуемых произведений и репертуар печатаемых изданий резко расширился. Однако сосуществование этих двух каналов распространения текстов уже вошло в традицию, и письменная литература не исчезала и тогда, когда цензурные условия становились мягче.

Из-за характера письменной литературы, значительную часть которой составляли не одобряемые государством «вольные» (политически, морально и т. д.) произведения, оценить масштабы ее распространения довольно трудно. Более того, мемуаристы нередко из моральных или политических соображений не упоминали о фактах знакомства с такого рода литературой. Поэтому у большинства историков русской печати и русской литературы неявно существует представление, что с конца XVIII в. основу читаемого составляла печатная продукция. Однако это далеко не так. Причем если рукописная традиция XVIII в. неплохо описана8484
  См., например: Кузьмина В. Д. Рукописная книга и лубок во второй половине XVIII века // История русской литературы: В 10 т. М.; Л., 1947. Т. IV, ч. 2. С. 39–46; Сперанский М. Н. Рукописный сборник XVIII века. М., 1963.


[Закрыть], то ее судьба в XIX в. изучена гораздо хуже.

Тем не менее как мемуарных свидетельств, так и сохранившихся в архивах списков достаточно для вывода, что степень распространения рукописных текстов была высока и они были неотъемлемым компонентом чтения любого читателя того времени.

Поэтому есть смысл описать, хотя бы кратко, разновидности рукописной литературы и охарактеризовать практики ее чтения в XIX в., особенно в первой его половине. Основным источником информации послужат в данной работе воспоминания, использованы будут также письма того времени.

Следует остановиться на характере данных источников. В воспоминаниях нередки утверждения, что списки того или иного произведения можно было «встретить всюду», что их «читали все», «читала вся Россия» и т. п. Подобные утверждения характеризуют, разумеется, среду, к которой принадлежал автор, причем он нередко преувеличивает, чтобы достичь большей убедительности. Поэтому сообщения такого рода нужно принимать к сведению с определенной корректировкой. Информация, которую автор сообщает в мемуарах и переписке о себе, с нашей точки зрения, гораздо более достоверна. Но она весьма отрывочна. Поэтому только при наличии ряда сообщений мы можем полагать, что эти данные свидетельствуют не о единичном факте, а о тенденции.

Как уже было сказано, важнейшая причина функционирования текстов только в письменной форме заключается в их неофициальности.

Рукописная литература в XVIII в. существовала в значительной степени как «домашняя», предназначенная для семьи, родственников и друзей. В своей блестящей статье «“Домашняя” литература и истоки классической литературы в России» (1934) П. М. Бицилли показал, как в рамках этой литературы (воспоминания, дневники, письма), сыгравшей в России ту роль, которую в Европе сыграла литература салонов и «академий», формировался русский литературный язык, который способен «выразить любую мысль, любое переживание». По его словам, «состояние пространственного рассредоточения, в котором оказалась русская духовная аристократия, отсутствие общественной жизни, сила цензуры, запрещающей печатное слово, с другой стороны, способствуют тому, чтобы обмен между образованными людьми шел преимущественно письменно»8585
  Бицилли П. «Домашняя» литература и истоки классической литературы в России // Toronto Slavic Quarterly. 2019. № 69. Режим доступа: http://sites.utoronto.ca/tsq/69/Bicilli69.pdf. С. 23.


[Закрыть].

В XIX в. в рукописной форме тоже распространялись тексты, адресованные узкому дружескому или семейному кругу.

Основными их разновидностями были альбомы, письма и воспоминания. Альбомы получили широкое распространение в дворянской среде в первом десятилетии XIX в. Автор середины XIX в. вспоминал, что «во время оно в альбомы писали или рисовали только самые близкие друзья; альбом служил как бы предосторожностью от влияния времени и прихотей судьбы. Молодые девушки, несколько лет сряду твердившие за одним столом историю греков и римлян, выходили из института или пансиона с альбомом, полным рифмованных вздохов и незабудок»8686
  Н. Р. Е. Альбомы // Листок для светских людей. 1844. № 45/46.


[Закрыть]. Колоритную зарисовку ситуации заполнения и чтения альбомов на семейном вечере в помещичьем доме в дальнем уезде дал в одном из своих романов А. Чуровский: «Альбомы открываются: девизы, эмблемы, шарады рассыпаются по листочкам как капли вдохновенной росы. Мадригалы хозяйкам альбомов, эпиграммы на знакомых оригиналов; целые французские романы с грамматическими ошибками и коротенькие, слишком общие, полуфранцузские стишки <…> Вокруг этих цветков поэзии разбросаны сердца, колчаны, луки, стрелы и амуровы головки. – Барышни в простоте сердечной радуются, благодарят услужливых кавалеров и подруг, которые начертили им свои фантазии. Восхищаются тем, что для них прекрасно, смеются над тем, что смешно, – и так время проходит очень весело»8787
  Чуровский А. Примадонна, или Дивные случаи в жизни коллежского регистратора. М., 1836. Ч. 2. С. 78–80.


[Закрыть].

Письма (обычно из провинции или из-за рубежа) были нередко довольно обширными, писались как литературные произведения, а адресат давал их читать общим знакомым8888
  См.: Степанов Н. Л. Дружеское письмо начала XIX века; Письма Пушкина как литературный жанр // Степанов Н. Л. Поэты и прозаики. М., 1966. С. 66–100; Тодд У. М. Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху. М., 1994; Лаппо-Данилевский К. Ю. Дружеское литературное письмо: специфика, истоки // XVIII век. СПБ., 2013. Сб. 27. С. 131–153.


[Закрыть].

Воспоминания нередко создавались для семьи или узкого круга знакомых, а автор читал их вслух или давал для прочтения близким друзьям. В XVIII – первой половине XIX в. считалось проявлением самохвальства самому публиковать воспоминания об обстоятельствах своей частной жизни. Ф. В. Булгарин, первым сделавший это, издав подобные «Воспоминания» (СПб., 1846–1849), подвергся резкой критике.

Дневник в большей степени осуществлял автокоммуникативную функцию8989
  См.: Петровская Е. В. Дневник пушкинской поры (авторское «я» в отношениях с художественной литературой) // Пушкинский сборник. Л., 1979. С. 145–154.


[Закрыть]. Например, в 1838 г. художник А. Н. Мокрицкий писал в дневнике: «[Строки, внесенные в дневник,] по прошествии нескольких лет оживят в памяти моей прошедшее, испещренное в памяти моей приятными и неприятными впечатлениями. Канва, по которой игла времени и обстоятельств вышивала узор нашей жизни»9090
  Дневник художника А. Н. Мокрицкого. М., 1975. С. 135.


[Закрыть]. Но нередко, особенно после смерти автора, с дневником знакомились и другие лица.

Но более широко циркулировали тексты иного характера.

Речь идет прежде всего о «вольнолюбивых» литературных произведениях (антиправительственными или антирелигиозными они, как правило, не были, так как это могло привести в Сибирь или к заключению в крепость).

Характерна история распространения «Горя от ума».

Грибоедов, завершив в 1824 г. комедию «Горе от ума», сделал попытку провести ее через цензуру, но это ему не удалось; были опубликованы лишь фрагменты (с цензурными сокращениями) в альманахе Ф. В. Булгарина «Русская Талия» (1824). Тогда пьесу стали распространять в рукописи. Приятель Грибоедова, довольно крупный чиновник Госконтроля, вспоминал: «У меня была под руками целая канцелярия: она списала “Горе от ума” и обогатилась, потому что требовали множество списков»9191
  Цит. по: А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1929. С. 274.


[Закрыть]. Другой мемуарист писал, что в 1825 г. в Петербурге «литературные деятели захотели воспользоваться предстоящими отпусками офицеров для распространения в рукописи комедии Грибоедова “Горе от ума”, не надеясь никоим образом на дозволение напечатать ее. Несколько дней сряду собирались у [А. И.] Одоевского, у которого жил Грибоедов, чтоб в несколько рук списывать комедию под диктовку»9292
  Завалишин Д. И. Записки декабриста. 2-е изд. СПб., [1910]. С. 100. См. также: Каратыгин П. А. Записки. Л., 1929. Т. 1. С. 216.


[Закрыть].

И в Москве эту пьесу «списывали нарасхват, поручая эту работу наемным, малограмотным писцам, почему в копиях было такое множество нелепейших ошибок. Молодежь читала эти копии с восторгом и заучивала наизусть многие стихи <…>»9393
  Петербургский старожил В. Б. [Бурнашев В. П.] Забавный случай из жизни А. С. Грибоедова // Русский мир. 1872. № 82. 30 марта.


[Закрыть]. Галахов, учась в Московском университете (1822–1826), восхищался «Горем от ума», ходившим в рукописи. Он упоминает, что «математики и медики не хуже словесников знали наизусть почти всю пьесу Грибоедова <…>»9494
  Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999. С. 87.


[Закрыть]. Иногда по эпистолярным источникам можно проследить путь распространения пьесы. Так, Н. Языков, который тогда учился в Дерптском университете, узнав о появлении «Горя от ума», попросил своих столичных корреспондентов прислать пьесу. В феврале 1825 г. он просил знакомого поторопить «ему подручных переписчиков», в марте просил ее у брата, а в мае наконец получил ее9595
  Письма Н. М. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822–1829). СПб., 1913. С. 156, 164, 183.


[Закрыть]. После этого он стал сам снабжать списками знакомых. Д. Н. Свербеев вспоминал, что получил комедию от него9696
  См.: Свербеев Д. Н. Записки (1799–1826). М., 1899. С. 227.


[Закрыть].

Только в основных библиотеках и архивах Москвы хранится около 300 списков комедии9797
  См.: Краснов П. Рукописные списки «Горя от ума» в библиотеках и архивах Москвы // Вопросы литературы. 1966. № 10. С. 253–256.


[Закрыть], но это лишь ничтожная часть общего числа списков того времени. В 1830 г. Ф. Булгарин писал: «Ныне нет ни одного малого города, нет дома, где любят словесность, где б не было списка сей комедии <…>»9898
  Булгарин Ф. Воспоминания о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове // Сын Отечества и Северный архив. 1830. № 1. С. 13.


[Закрыть].

Этот случай был далеко не единственным. Нередко произведение так широко расходилось в рукописи, что с ним знакомилась большая часть читательской аудитории. Так, «сатира Воейкова [«Дом сумасшедших», 1814] быстро разнеслась по всей грамотной России. От Зимнего дворца до темной квартиры бедного чиновника она ходила в рукописных, по большей части искаженных списках. Не появляясь нигде в печати, она тем не менее выигрывала в глазах публики. <…> Вряд ли сам Пушкин, в начале своего поприща, видел такое бурное, восторженное поклонение, какое выпало на долю Воейкова после распространения его сатиры»9999
  Колбасин Е. Литературные деятели прежнего времени. СПб., 1859. С. 259–260. Ср.: Балакин А. Ю. Списки сатиры А. Ф. Воейкова «Дом сумасшедших» в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003–2004 годы. СПб., 2007. С. 189–208.


[Закрыть].

Сходным образом циркулировали ранние «вольнолюбивые» стихотворения А. С. Пушкина. Вот свидетельство И. Л. Якушкина: «…все его ненапечатанные сочинения: “Деревня”, “Кинжал”, “Четверостишие к Аракчееву”, “Послание к Петру Чаадаеву” и много других были не только всем известны, но в то же время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал [бы] их наизусть»100100
  Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 1. С. 365. Ср.: Сидяков Л. С. Распространение «Моей родословной» в списках (Из истории раннего восприятия стихотворения Пушкина) // Русская литература. 2005. № 4. С. 21–43.


[Закрыть]. Пушкин сам снабжал знакомых неопубликованными произведениями, а от них они расходились дальше101101
  См. о распространении в рукописи «Братьев-разбойников»: Степанищева Т. К истории пушкинских «Братьев-разбойников» // Лотмановский сборник. М., 2014. Вып. 4. С. 192–195.


[Закрыть].

Хорошее представление о механизмах распространения рукописных тестов дает цитата из письма от 24 августа 1824 г. купца А. П. Бочкова (в будущем – литератора) своему знакомому: «Пришли, сделай Божескую милость, “Войнаровского” [поэма К. Ф. Рылеева, изданная целиком с сильной цензурной правкой в следующем, 1825 г.] и стихи Пушкина. У меня просят их, приставая, как с ножом к горлу; за услугу такову пришлю тебе “Русалку”, сочинение Пушкина, и в непродолжительном времени отрывки из его поэм: “Онегина” и “Цыгане”. Прошу, однако ж, стихов его никому не показывать или показывать, но с большою осмотрительностию, и не говорить, от кого ты их получил. Надеюсь на тебя, как на друга»102102
  ИРЛИ. Ф. 357. Оп. 2. Ед. хр. 37. Л. 10 об. См. также: Мандрыкина Л. А., Цявловская Т. Г. Распространение вольнолюбивых стихов Пушкина Кавериным и Щербининым // Литературное наследство. М., 1956. Т. 60, ч. 1. С. 393–404; Бельчиков Н. Ф. Ода «Вольность» А. С. Пушкина в войсках царской армии // Бельчиков Н. Ф. Статьи о литературе. М., 1990. С. 50–63.


[Закрыть].

Широко распространялись в списках оды А. Н. Радищева, сатиры Д. П. Горчакова, пьеса И. А. Крылова «Трумф» («Подщипа»), стихотворения В. Л. Пушкина, К. Н. Батюшкова, К. Ф. Рылеева, В. Ф. Раевского, А. И. Одоевского, А. И. Полежаева, «Демон» М. Ю. Лермонтова103103
  См.: Эвальд В. Ф. Из школьных воспоминаний // Русская школа. 1890. № 6. С. 80; Милюков А. Доброе старое время. СПб., 1872. С. 207; С. Б. Из недавнего прошлого // Русская старина. 1910. № 8. С. 248.


[Закрыть]. Н. И. Тургенев так характеризовал период второй половины 1810-х – первой половины 1820-х гг.: «В странах, подчиненных деспотизму, общественное мнение проявляется также с помощью рукописной литературы, вроде той, которая обращалась в Франции, перед 1789 г., в форме сатирических стихов и песен. Эта литература, распространявшаяся контрабандой, указывала на направление и настроение умов в России. Тогда появилось довольно много произведений этого рода, замечательных как по силе сатиры, так и по высоте поэтического вдохновения»104104
  Тургенев Н. И. Россия и русские. М., 1915. Т. 1. С. 60.


[Закрыть].

Довольно широко циркулировали и эпиграммы на литераторов, актеров, крупных администраторов и т. д. Кроме того, существовали такие специфические жанры, как пародии и перепевы. Как писал Д. И. Завалишин, «сильно были развиты в то время [в 1820-х гг.] <…> пародии, которые являлись во множестве на всякое новое литературное произведение; было много также [пародийных] переделок народных песен. Все они относились, правда, больше к личностям, но бывали между ними также некоторые и не лишенные политического оттенка, как, напр., относившиеся к известному Стурдзе. Особенно много было пародий на самые модные тогда произведения Пушкина: “Черная шаль” и “Бахчисарайский фонтан”. <…> Было немало пародий и на баллады Жуковского»105105
  Завалишин Д. И. Заметка о рукописной литературе в двадцатых годах текущего столетия // Исторический вестник. 1880. № 1. С. 218, 220.


[Закрыть].

В гораздо меньших масштабах переписывались нехудожественные тексты, так или иначе затрагивавшие политическую тематику. К их числу принадлежали социально-политические (публицистические) произведения. Так, Н. П. Гиляров-Платонов читал в юности в рукописи «Записку о древней и новой России» Карамзина, мнения (записки) Н. С. Мордвинова для Государственного совета, письма М. Н. Невзорова по поводу закрытия Библейского общества и т. п., причем, что характерно, снабжали его ими дворовые соседских помещиков106106
  Гиляров-Платонов Н. П. Из пережитого. СПб., 2009. Т. 1. С. 198.


[Закрыть]. Позднее были широко распространены «Письмо Белинского к Гоголю» (1847), в гораздо меньших масштабах «Авторская исповедь» Гоголя (написана в 1847 г., переписывалась и читалась в рукописи в 1852–1855 гг.)107107
  Балакшина Ю. В. Была ли услышана «чистосердечная повесть» Н. В. Гоголя? История распространения «Авторской исповеди» в списках (К постановке проблемы) // Н. В. Гоголь. Материалы и исследования. М., 2009. Вып. 2. С. 160–170.


[Закрыть].

Резким толчком к распространению оппозиционной политической рукописной литературы было поражение России в Крымской войне. Анонимный автор статьи «Записка о письменной литературе» (1856) свидетельствовал: «В обществе возникла литература письменная, ускользающая от ценсуры и неведомая правительству. Статьи всякого содержания ходят из рук в руки, переписываются в значительном количестве экземпляров, перевозятся из столиц в провинции и из провинций в столицы <…> в распространении письменных статей участвует почти весь образованный класс в России <…> [рукопись] передают друг другу, об ней говорят почти публично, без всякого опасения»108108
  Записка о письменной литературе // Голоса из России. Лондон: Вольная русская книгопечатня, 1856. С. 38, 40, 42. См. также: Кременская И. К. Рукописная публицистика и А. И. Герцен // Русская литература и журналистика в движении времени. 2012. № 1. С. 51–71.


[Закрыть]. Проиллюстрировать эти наблюдения можно воспоминаниями П. Боборыкина, который писал, что когда в конце 1850-х гг. он узнал про студенческие волнения в Казанском университете, то отправил туда своему товарищу публицистическое послание по этому поводу, содержавшее характеристику ряда профессоров. «Это “послание” имело сенсационный успех, разошлось во множестве списков, и я встречал казанцев – двадцать, тридцать лет спустя, – которые его помнили чуть не наизусть»109109
  Боборыкин П. Д. Воспоминания. М., 1965. Т. 1. С. 182.


[Закрыть]. Широко циркулировали в это время и оппозиционные стихотворения, порожденные реакцией на поражение России в Крымской войне: «Россия» и «Покаявшейся России» А. С. Хомякова, «Русскому народу» П. Л. Лаврова, «На Дунай! Туда, где новой славы…» И. С. Аксакова и др.110110
  См.: Бельчиков Н. Ф. Эпизод из литературно-общественной жизни 50-х годов XIX в. // Бельчиков Н. Ф. Статьи о литературе. М., 1990. С. 235–247.


[Закрыть]

Следует упомянуть и воспоминания государственных и общественных деятелей, которые содержали информацию о скрытых от глаз публики сторонах политической жизни и личностях монархов. Многие мемуары были распространены весьма широко (например, в архивах Москвы и Петербурга сохранилось не менее 46 списков записок И. В. Лопухина111111
  См.: Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII – первой половины XIX в.: От рукописи к книге. М., 1991. С. 132.


[Закрыть]), активно переписывались также записки княгини Е. Р. Дашковой, «Памятные записки» А. В. Храповицкого и др.). Вот характерный пример. К. Я. Булгаков писал в 1821 г. из Петербурга в Москву брату Александру: «[А. И.] Тургенев дал мне Храповицкого “Записки” и дозволил списать. Сегодня у себя в кабинете заставил списывать. Что, у тебя слюнки текут? Со временем, может быть, к тебе еще пришлю, или лучше приезжай сам читать. Чрезвычайно любопытны!» А. Я. Булгаков отвечал: «Храповицкого “Записки” я читал <…>. Вот лучшие, бесценнейшие материалы для истории, ибо тут все без прикрас и писано без намерения огласки»112112
  Братья Булгаковы. Переписка. М., 2010. С. 25.


[Закрыть].

В рукописи функционировали и тексты, отклонявшиеся от официальной линии в богословии. Они были адресованы очень узкой аудитории – «своим». В качестве таковых можно назвать многочисленные труды масонов113113
  Серков А. И. Судьбы масонских собраний в России // 500 лет гнозиса в Европе. Гностическая традиция в печатных и рукописных книгах: Москва – Петербург. Амстердам, 1993. С. 27–34. Горская Е. Описание масонской библиотеки московского собирателя N. N. М., 2015; Лихачев Н. П. Генеалогическая история одной помещичьей библиотеки. СПб., 1913.


[Закрыть]. Но таких произведений было немного, и интерес к ним был не очень велик из-за религиозного индифферентизма значительной части представителей образованных слоев. Зато в народной среде тексты религиозного характера циркулировали широко. Крестьяне переписывали и хранили такие апокрифы, как «Хождение Богородицы по мукам», «Сон Богородицы», «Сказание о 12 пятницах», приписывавшееся папе римскому Клименту. Неканонические религиозные тексты были представлены прежде всего старообрядческой письменностью. Уровень грамотности старообрядцев был очень высок, «обучение церковнославянскому языку <…> было домашним. Учили старшие члены семьи или специально занимавшиеся обучением старики…». В этой среде «долго сохранялось глубокое уважение к древней книге как основному или единственному источнику “истинного” авторитета при решении всех вопросов. <…> Книжное знание было краеугольным камнем и личного авторитета, даже если в других отношениях человек и не являлся примером. Люди, собравшие большие библиотеки, были широко известны, к ним обращались за советом <…>. Грамотные старообрядцы любили пересказывать, трактовать прочитанное, использовали отсылки к книгам как аргумент при любом разговоре, особенно на морально-этические темы…»114114
  Поздеева И. В. Верещагинское территориальное книжное собрание и проблемы истории духовной культуры русского населения верховьев Камы // Русские письменные и устные традиции и духовная культура. М., 1982. С. 44.


[Закрыть]. Поскольку духовная цензура не позволяла печатать старообрядческие сочинения, они распространялись в рукописях115115
  См.: Серебрякова Е. И. Старообрядческая рукописная книга и ее роль в народной культуре // «Для памяти потомству своему…»: Народный бытовой портрет в России. М., 1993. С. 54–62; Дергачева-Скоп Е. И., Алексеев В. Н. Книжная культура старообрядцев и их четья литература // Русская книга в дореволюционной Сибири: Археография книжных памятников. Новосибирск, 1996. С. 9–39.


[Закрыть].