Текст книги "Чернобыль. История катастрофы"

Хотя это случилось в Соединенных Штатах, в СССР новости про аварию на Три-Майл-Айленд подвергли цензуре – из опасений, что это очернит безупречную репутацию мирного атома[335]335
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 7.


[Закрыть]. Причины катастрофы объяснили недостатками капиталистической системы[336]336
  William C. Potter, Soviet Decisionmaking for Chernobyl: An Analysis of System Performance and Policy Change (report to the National Council for Soviet and East European Research, 1990), 6; Edward Geist, “Political Fallout: The Failure of Emergency Management at Chernobyl’,” Slavic Review 74, no. 1 (Spring 2015): 107–108.


[Закрыть]. Академик Валерий Легасов, заместитель Александрова в Курчатовском институте, опубликовал статью, в которой настаивал, что авария в США не имеет никакого отношения к ядерной отрасли в СССР, поскольку советский персонал намного лучше подготовлен, а стандарты безопасности на советских АЭС выше, чем на американских[337]337
  Леонид Большов, в то время сотрудник Курчатовского института, вспоминает, что официальная версия была следующей: американские операторы были плохо образованными кадетами ВМФ, не имевшими высшего образования, тогда как русские операторы имели дипломы по ядерной физике лучших вузов с серьезной подготовкой (интервью автору книги, 2017 год). Также см.: Zhores Medvedev, Legacy of Chernobyl, 272–273.


[Закрыть]. Тем не менее частным образом советские физики начали анализировать вероятность схожих аварий на атомных электростанциях и переписывать руководства по ядерной безопасности[338]338
  Фактически единственным опубликованным подтверждением этих сомнений стала статья 1980 года, написанная в соавторстве четырьмя физиками. Легасов, Сидоренко, Бабаев и Кузьмин писали: «При определенных обстоятельствах, несмотря на применяемые меры безопасности, [на АЭС] могут возникнуть условия для аварии, которая повредит активную зону и вызовет небольшой выброс радиоактивных веществ в атмосферу». Статья была поспешно раскритикована Средмашем как паникерская. Проблемы безопасности на атомных электростанциях // Природа. 1980. № 6. О появлявшихся государственных комитетах по надзору в области атомной энергии см.: Schmid, Producing Power, 59–60 and 92.


[Закрыть]. Но ни Средмаш, ни НИКИЭТ не сделали попыток привести реакторы РБМК в соответствие с этими новыми правилами[339]339
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 34–35.


[Закрыть].

В январе 1986 года номер Soviet Life – глянцевого журнала на английском языке, выпускавшегося советским посольством в Соединенных Штатах, – в статье о чудесах ядерной энергетики рассказывал о Чернобыльской станции[340]340
  “Nuclear Power Industry,” Soviet Life 353, no. 2 (Washington, DC: Soviet Embassy, February 1986), 7–16.


[Закрыть]. Читателям предлагали интервью с жителями города «рожденного атомом», цветные фотографии ЧАЭС и портреты улыбающихся работников. Легасов стал соавтором другой статьи, в которой он хвастался: «За тридцать лет, прошедших с запуска первой советской атомной электростанции, не было ни одного случая, когда персонал станции или окрестные жители оказались бы под серьезной угрозой; ни разу не случилось нарушения нормальной эксплуатации, которая вызвала бы заражение воды, воздуха или почвы[341]341
  Valery Legasov, Lev Feoktistov, and Igor Kuzmin, “Nuclear Power Engineering and International Security,” Soviet Life 353, no. 2, 14.


[Закрыть]».

А Виталий Скляров, украинский министр энергетики и электрификации, в своем интервью заверял читателей, что шанс расплавления ядра реактора выпадает «один раз в 10 000 лет»[342]342
  Vitali Sklyarov, interview by Maxim Rylsky, “The Nuclear Power Industry in the Ukraine,” Soviet Life 353, no. 2, 8. Когда я говорил со Скляровым в 2017 году, он утверждал, что не помнит такого заявления или статьи, в которой оно появилось.


[Закрыть].

5
Пятница, 25 апреля, 23:55, блочный щит управления № 4

В мертвенном свете люминесцентных ламп висел сигаретный дым[343]343
  Алексей Бреус, интервью автору книги, Киев, июль 2015 года. Курение было запрещено в большинстве помещений станции, и блочные щиты управления были одними из немногих мест, где курение терпели. Инженеры управления реактором курили за пультами. Леонид Топтунов (как и большинство граждан СССР в то время) был курильщиком.


[Закрыть]. Ночная смена только прибыла на блочный щит управления № 4, но нервное напряжение уже чувствовалось. Испытания турбогенератора, которые по плану должны были закончиться вечером этого дня, еще даже не начинались, и для заместителя главного инженера станции по эксплуатации Анатолия Дятлова шли уже вторые сутки без сна[344]344
  Адвокат Дятлова, проводя перекрестный допрос Фомина в суде (согласно стенограмме слушаний, воспроизведенной в книге Карпана), утверждал, что Дятлов в течение двух дней руководил 4-м блоком в одиночку. Фомин ответил, что Дятлов во второй половине дня 25 апреля уходил домой на перерыв, но и тогда оставался на связи. См.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 148.


[Закрыть]. Он был измотан и выглядел несчастным[345]345
  Борис Столярчук, интервью автору книги, Киев, июль 2015 года.


[Закрыть].

Испытывать планировалось ключевую систему безопасности – защиту реактора № 4 в случае отключения внешнего электроснабжения. Полная потеря внешнего питания была предусмотрена конструкторами РБМК. Это был один из сценариев так называемой проектной аварии, при которой станция внезапно теряла электроснабжение и огромные насосы системы охлаждения, обеспечивавшие циркуляцию воды в ядре реактора, с рокотом останавливались[346]346
  Полная потеря питания такого рода случалась на Курской АЭС в 1980 году: Zhores Medvedev, Legacy of Chernobyl, 269.


[Закрыть]. На Чернобыльской станции имелись аварийные дизель-генераторы, но на их запуск и восстановление работы насосов требовалось от 40 секунд до трех минут[347]347
  Sich, “Chornobyl Accident Revisited,” 225.


[Закрыть]. И это был опасный промежуток – достаточный, чтобы активная зона реактора начала плавиться.

Поэтому конструкторы реактора предусмотрели так называемый выбег – использование инерции вращения турбогенераторов для электропитания насосов в эти критические секунды[348]348
  Николай Штейнберг, бывший главный инженер Чернобыльской АЭС, вспоминает, что подобные испытания проводили до 1986 года и ни в одном из них не удалось выработать столько электроэнергии, сколько требовалось при полном отключении внешнего питания (интервью автору книги, 2015 год). Доклад МАГАТЭ (INSAG7) подводит итоги истории испытаний выбега на с. 51. Тот факт, что реактор № 4 был принят в эксплуатацию без проведения этих испытаний, отмечается судьей в стенограмме слушаний по Чернобылю. См.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 143.


[Закрыть]. Выбег был важнейшим свойством защиты реактора № 4 и должен был пройти испытания до начала его эксплуатации в декабре 1983 года. Однако директор Брюханов распорядился перенести испытания, чтобы уложиться в график работ до конца года. И хотя с тех пор проводились проверки, все они окончились неудачно. К началу 1986 года испытания были просрочены уже на два года, но первая плановая остановка реактора на обслуживание давала возможность провести проверку в реальных рабочих условиях. В 14:00 в пятницу после доработки одного из огромных турбогенераторов блока – турбины № 8 –испытания можно было наконец начинать.

Однако вмешался диспетчер Киевских энергосетей. Предприятия Украины все еще лихорадочно пытались выполнить планы и получить премии до первомайских праздников, они нуждались в каждом киловатте электричества, который могла дать Чернобыльская АЭС[349]349
  Авральная работа ради выполнения планов была обычной практикой: Zhores Medvedev, Legacy of Chernobyl, 25–26. См. также рассказ Игоря Казачкова, который был старшим первой смены на 4-м энергоблоке в тот день, в: Shcherbak, Chernobyl, 34.


[Закрыть]. Диспетчер сказал, что отключать 4-й блок, пока не спадет пиковая нагрузка, нельзя – по крайней мере до девяти часов вечера[350]350
  Геннадий Метленко (старший инженер Донтехэнерго), показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 178.


[Закрыть].

К полуночи пятницы бригада инженеров-электриков из Донецка, которая должна была следить за испытаниями, стала угрожать расторгнуть договор и вернуться в родной город, если проверка не начнется в ближайшее время[351]351
  Метленко в ответ на вопрос Дятлова в показаниях в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 180.


[Закрыть]. Персонал блочного щита управления № 4, получивший указания по программе испытаний, завершил смену и готовился уйти домой. А физику из отдела ядерной безопасности, который должен был помогать оператору во время проверки, сказали, что эксперимент уже закончился. Он не пришел вовсе[352]352
  Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 146 and 191; Глухов, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. На пульт старшего инженера управления реактором заступил 25-летний Леонид Топтунов. Он работал в этой должности всего два месяца и теперь готовился впервые в жизни провести капризный реактор через отключение[353]353
  Дата рождения Леонида Топтунова (16 августа 1960 года) сообщена его матерью Верой Топтуновой в интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть].

Заместитель главного инженера Дятлов был настроен продолжать запланированные испытания. Если не провести их в эту ночь, ждать придется еще год[354]354
  Zhores Medvedev, Legacy of Chernobyl, 28.


[Закрыть]. А Дятлов не любил ждать. В свои 55 лет он выглядел как аскетичный советский технарь: высокий, поджарый, с острыми скулами и редкими седыми волосами, зачесанными назад с высокого лба, с узкими сибирскими глазами, которые даже с фотографий, казалось, смотрели с угрозой[355]355
  Дата рождения Анатолия Дятлова (3 марта 1931 года) указана в решении суда, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 194.


[Закрыть]. Ветеран-физик, приехавший в Чернобыль с Дальнего Востока после 14 лет подготовки атомных субмарин, Дятлов был одним из трех старших руководителей на станции, имеющих опыт работы с ядерными установками[356]356
  Дятлов, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 151.


[Закрыть]. Он отвечал за эксплуатацию 3-го и 4-го блоков, принимал на работу и обучал персонал.

Его отец каждую ночь зажигал бакены на Енисее вблизи красноярских колоний, а Дятлов в 14 лет убежал из дома. Выучился на электрика, работал, поступил в МИФИ. Закончив институт в 1959 году, был распределен в бастион советского военно-промышленного комплекса – судостроительную верфь имени Ленинского комсомола в Комсомольске-на-Амуре. Во главе секретной лаборатории № 23 Дятлов руководил коллективом, который устанавливал реакторы на атомные подлодки типов «Навага», «Ерш» и «Щука» («Янки» и «Виктор», как их называли в НАТО)[357]357
  Воспоминания В. А. Орлова и В. В. Грищенко, части III и V в «Приложение 8: Воспоминания об А. С. Дятлове» в книге: Дятлов А. Чернобыль: Как это было (далее – Дятлов). С. 183 и 187. Историю верфи им. Ленинского комсомола см. в: “Komsomol’sk-na-Amure,” Russia: Industry: Shipbuilding, GlobalSecurity.org, November 2011.


[Закрыть].

Ко времени переезда в Чернобыль в 1973 году он принимал участие в сборке, испытаниях и запуске более 40 активных зон реакторов ВМ[358]358
  Дятлов, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 156.


[Закрыть]. Эти маленькие морские реакторы, по принципу работы подобные ВВЭР, были ничем не похожи на огромные сооружения с графитным замедлением, которые строили в Чернобыле[359]359
  Дятлов, с. 25–32; Дятлов, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 152.


[Закрыть]. Но Дятлов, фанатичный специалист, с головой погрузился в изучение всего, что мог узнать о РБМК-1000. Он присутствовал на запуске каждого из четырех блоков в Чернобыле и сейчас работал по десять часов в сутки, шесть, а иногда и семь дней в неделю. Каждый день он пешком шел на работу от своего дома в Припяти – Дятлов считал, что ходьба отгоняет дурные мысли, – и бегал трусцой для поддержания формы. Его редко можно было застать в кабинете, днем и ночью он сновал по коридорам и лестницам станции, проверяя оборудование, выискивая протечки и необычные вибрации и присматривая за сотрудниками. Дятлов цеплялся ко всем мелочам и гордился своим знанием систем реактора – математики, физики, механики, термодинамики и электрики.

Но методы руководства, которые усвоил Дятлов во главе секретной военной лаборатории, плохо приживались на гражданской атомной электростанции[360]360
  Воспоминания Анатолия Крята, часть IV в Приложении 8 к: Дятлов, с. 186; Штейнберг, интервью автору книги, 2015 год; Глухов, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. Он не терпел прогульщиков и тех, кто не выполнял его указания до последней буквы. Даже старые коллеги, которых он привез на ЧАЭС из Комсомольска, считали, что работать с ним трудно[361]361
  Валентин Грищенко, который работал с Дятловым в Комсомольске-на-Амуре и на ЧАЭС, отмечает, что только Анатолия Ситникова можно было считать близким другом Дятлова. Воспоминания Грищенко см.: Дятлов, с. 187.


[Закрыть]. Дятлов мог быть высокомерным и начальственным, пересыпать речь проклятиями и флотским жаргоном, бормоча под нос «чертов карась» в адрес неподготовленных техников[362]362
  Король, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. Он требовал, чтобы обнаруженный недостаток был устранен немедленно, и таскал с собой блокнот, в который записывал фамилии тех, кто не соответствовал его требованиям[363]363
  Дятлов, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 152; Бреус, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть].

Дятлов считал, что всегда прав, и держался своего мнения по техническим вопросам, даже если сверху указывали иное[364]364
  Воспоминания Грищенко, Дятлов, с. 187.


[Закрыть]. А долгий опыт работы на верфях и невыполнимые задачи по строительству, которые ставили ему в Чернобыле, приучили его к мысли, что категорические приказы начальства и серый потусторонний мир советской реальности не пересекаются между собой[365]365
  Дятлов, с. 25–26.


[Закрыть].

Отдавая себя работе днем, Дятлов вечером погружался в культуру; он любил поэзию и знал наизусть всего «Евгения Онегина»[366]366
  Штейнберг, интервью автору книги, 2015 и 2017 годы; Read, Ablaze, 47; Воспоминания Грищенко см.: Дятлов, с. 187.


[Закрыть]. Вне службы мог быть вполне компанейским человеком, хотя близких друзей у него почти не было. Только спустя много времени стала известна его тайна: Дятлов пострадал при взрыве реактора в лаборатории № 23[367]367
  Анатолий Дятлов, письмо (неопубликованное) родителям Топтунова, 1 июня 1989 года, из личного архива Веры Топтуновой; Сергей Янковский (следователь Киевской областной прокуратуры), интервью автору книги, Киев, 7 февраля 2016 года; Read, Ablaze, 47. Дятлов описывает полученную им во время работы на верфи дозу радиации – не связывая ее прямо с аварией – в интервью А. Будницкому и В. Смаге. Реактор должен был взорваться // Комсомольское Знамя. 20 апреля 1991 года. Cм.: Дятлов, с. 168.


[Закрыть]. Он получил огромную дозу облучения – 100 бэр. Аварию, как всегда, засекретили. После этого один из двух маленьких сыновей Дятлова заболел лейкемией. Уверенности, что два эти события связаны между собой, не было. Но мальчику было девять лет, когда он умер, и Дятлов похоронил его в Комсомольске, у реки.

Специалистам, работавшим под началом Дятлова на Чернобыльской станции, могло не нравиться его обращение, но мало кто сомневался в его квалификации, а многие им восхищались[368]368
  Описание у Read, Ablaze, 47; воспоминания В. В. Ломакина, часть VI Приложения 8 к: Дятлов, с. 188; Копчинский, Штейнберг. Чернобыль. С. 151. Георгий Рейхтман, офицер реакторного отсека подводной лодки, уволенный из ВМФ в ходе политической чистки, говорил, что Дятлов был справедливым человеком, сыграл важную роль в приеме Рейхтмана на работу на ЧАЭС, когда ни на какую другую работу его не брали (Рейхтман, интервью автору книги, сентябрь 2015 года).


[Закрыть]. Жадно впитывая знания, они считали, что о реакторах он знает все[369]369
  Штейнберг, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. Подавляя иные мнения и создавая атмосферу собственной непогрешимости, Дятлов, как и все советское государство, требовал, чтобы подчиненные выполняли его распоряжения с покорностью роботов, что бы они там себе ни думали.

Однако одну особенность реактора, на котором они все работали, заместитель главного инженера все-таки признавал. Проводя долгие часы над техническими поправками и руководствами и несмотря на все свои познания в термодинамике и физике, Дятлов говорил, что в РБМК-1000 есть что-то непостижимое: ядерная загадка, которую даже он не мог полностью понять[370]370
  Николай Штейнберг вспоминает, что Дятлов «иногда делал замечания в сторону о непостижимости РБМК. Мы, молодые, находили это странным. Мы считали, что Дятлов один знал все». Копчинский, Штейнберг. Чернобыль. 151; Штейнберг, интервью автору книги, 2017 год.


[Закрыть].

Блочный щит управления 4-го энергоблока был большой коробкой без окон, около 20 м в ширину и 10 м в глубину, с полом из полированного камня и низким подвесным потолком с утопленными люминесцентными светильниками и вентиляционными решетками. Обычно здесь находились всего четыре работника. В глубине помещения стоял стол начальника смены, откуда он мог наблюдать за тремя операторами, управляющими блоком. Они занимали места за тремя длинными серыми стальными пультами. Слева сидел старший инженер управления реактором, он же СИУР[371]371
  Посещение автором Чернобыльской АЭС, зал управления № 2, и интервью Александра Севастьянова, февраль 2016 года; Столярчук, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Справа – старший инженер управления турбиной. В центре, объединяя действия двух других, располагался старший инженер управления блоком. Он поддерживал подачу воды – сотни тысяч кубических метров, текущих в первичном контуре реактора: от насосов через реактор к барабанам-сепараторам пара, пар подавался наружу к турбинам и возвращался назад. Три пульта управления были усеяны сотнями переключателей, кнопок, ползунков, лампочек и сигнализаторов, необходимых для управления главными процессами получения электроэнергии из ядерного деления.

Перед столами стеной, от пола до потолка, стояли приборные панели, показывавшие состояние всех трех систем: подсвеченные циферблаты, телевизионные мониторы, перья самописцев, которые медленно вычерчивали данные на тянущихся лентах бумаги. За панелями и слева и справа от входа были скрыты километры уходящих в темноту проводов и стойки вычислительных машин с теплящимися лампами и щелкающими реле: сложная, но устаревшая технология, которая связывала пульты управления с реактором.

Леонид Топтунов, заступивший на пост старшего инженера управления реактором, стоял перед двумя огромными подсвеченными экранами, доходящими почти до потолка и показывающими рабочие условия внутри реактора № 4. Один показывал состояние каждого из 1659 заполненных ураном топливных каналов; другой состоял из 211 светящихся шкал, собранных в круг 3 м в поперечнике. Это были сельсинные датчики, они показывали положение стержней управления из карбида бора, которые могли выдвигаться из реактора или погружаться в него для регулирования цепной реакции. Под руками у Топтунова была панель переключателей, которыми он мог выбирать группы стержней, и рукоятка, которая опускала их в активную зону или извлекала из нее. Система внутриреакторного контроля показывала тепловую мощность реактора в мегаваттах. Здесь стоял начальник смены Александр Акимов, ответственный за проведение испытаний под руководством Дятлова. Акимов, опытный инженер управления реактором, был старшим оперативного состава на блочном щите[372]372
  Глухов, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. Роль Дятлова была административной: при всем своем опыте ядерщика он не мог взяться за рычаги управления на пульте инженера, как руководитель авиакомпании не может зайти в кабину пилотов и повести самолет.

Акимов, с маленькими усиками, долговязый, в очках с толстыми стеклами, в свои 32 года лысеющий, был идейным коммунистом и одним из самых знающих техников на станции[373]373
  Дата рождения Акимова (6 мая 1953 года) см.: Список погибших при аварии на Чернобыльской АЭС // Электронный архив Чернобыля. http://pripyat-city.ru/documents/21-spiski-pogibshix-pri-avarii.html.


[Закрыть]. У него и его жены Любы было двое маленьких сыновей, и свой досуг он проводил, читая исторические биографии или охотясь на зайцев и уток на припятских болотах[374]374
  Read, Ablaze, 38–39.


[Закрыть]. Акимов был умен, компетентен, нравился коллегам, но все считали, что начальство слишком легко им манипулирует[375]375
  Штейнберг, интервью автору книги, 2015 год. Когда Акимова попросили рассчитать гипотетическую вероятность серьезной аварии в Чернобыле, он оценил ее как один шанс из десяти миллионов (Read, Ablaze, 43).


[Закрыть].

Людей в помещении сегодня было много[376]376
  Рассказ Юрия Трегуба, старшего второй смены на 4-м энергоблоке в тот день, см. в: Shcherbak, Chernobyl, 39; Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 72.


[Закрыть]. В дополнение к Топтунову и еще двум операторам на пультах турбины и насосов на своих постах остались работники предыдущей смены и другие инженеры, которые пришли посмотреть на испытания. В соседней комнате специалисты по турбинам из Донецка были наготове наблюдать остановку генератора № 8. Дятлов мерил шагами пол.

Наконец диспетчер сетей в Киеве дал разрешение, и смена приступила к долгому управляемому снижению мощности реактора. Сейчас его держали на отметке 720 мегаватт – немного выше минимального уровня, необходимого для проведения испытаний. Но Дятлов, возможно считая, что меньший уровень мощности будет безопаснее, настаивал, чтобы проверка прошла на мощности в 200 мегаватт[377]377
  Такое объяснение было предложено Фоминым в показаниях в суде см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 146.


[Закрыть]. Акимов, который держал в руках копию протокола испытаний, не соглашался – достаточно решительно, чтобы это было замечено стоящими рядом сотрудниками: даже сквозь гул турбин в машинном зале за стеной они слышали, как Дятлов и Акимов спорят[378]378
  Столярчук, интервью автору книги, 2016 год. Трегуб, показания в суде, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 180–81.


[Закрыть]. Акимов знал, что при 200 мегаваттах реактор станет опасно нестабилен и управлять им будет еще сложнее, чем обычно. Согласно программе, они должны были пройти испытания на мощности не менее 700 мегаватт. Дятлов отвечал, что ему лучше знать. Акимов, уступив, неохотно согласился отдать приказ, и Топтунов начал дальше снижать мощность. Затем, в 00:28, молодой инженер совершил ошибку.

Когда Топтунов в полночь принял ответственность за реактор, автоматизированная система управления энергоблока была установлена на местный автоматический контроль, что позволяло ему управлять частями активной зоны по отдельности – но ее обычно отключали, когда реактор работал на малой мощности[379]379
  МАГАТЭ, INSAG7, 4–5.


[Закрыть]. Топтунов начал переводить систему на полную автоматику – своего рода ядерный автопилот, который помог бы ему удерживать РБМК в ровном режиме, пока остальные готовятся начать испытания[380]380
  Sich, “Chornobyl Accident Revisited,” 211; Alexander Sich, телефонное интервью автору книги, декабрь 2016 года. Последовавший доклад советских экспертов также обвиняет Топтунова в падении мощности: INSAG7, “Annex I: Reportby a Commissiontothe USSR State Committee for the Supervision of Safety in Industry and Nuclear Power,” 1991, 63. Однако авторы доклада INSAG7 отмечают, что сам Дятлов связывал инцидент со сбоем в работе оборудования (International Atomic Energy Agency, INSAG7, 11).


[Закрыть]. В конце он должен был выбрать уровень мощности, на котором ЭВМ будет поддерживать реактор в новом режиме. Но почему-то пропустил этот шаг. Реактор отреагировал с обычной четкостью: лишенная новых указаний ЭВМ выбрала последнюю данную ей установку: около ноля.

Топтунов с испугом смотрел, как начали сменяться светящиеся серые цифры на табло мощности: 500… 400… 300… 200… 100 мегаватт[381]381
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, p. 73; Трегуб, показания в: Shcherbak, Chernobyl, 40.


[Закрыть]. Управление реактором ускользало от него.

Прозвучал ряд тревожных предупреждений: «Ошибка измерительных цепей», «Включено аварийное повышение мощности». «Снижение потока воды». Акимов увидел, что происходит. «Держи мощность! Держи мощность!» – закричал он[382]382
  Трегуб, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 181.


[Закрыть]. Но Топтунов не мог остановить снижение цифр на табло. За две минуты вырабатываемая мощность блока № 4 упала до 30 мегаватт – менее 1 % его теплового номинала. К 00:30 табло мощности показывало почти ноль. Тем не менее Топтунов еще почти четыре минуты не предпринимал никаких действий. Пока он ждал, в активной зоне начал накапливаться, подавляя оставшуюся реактивность, поглощающий нейтроны изотоп ксенон-135, продукт постепенного распада йода-135, одного из продуктов деления. Реактор отравлялся, попадая в «ксеноновую яму», как называли ее операторы. В этот момент, когда мощность реактора зависла на минимуме и ксенона накапливалось все больше, процедуры ядерной безопасности диктовали операторам совершенно четкий курс: прекратить испытания и немедленно заглушить реактор[383]383
  В двух предыдущих случаях, когда операторы пытались поднять мощность реакторов ЧАЭС, не пережидая время прекращения отравления, сведения о произошедшем дошли до инспекторов ядерной безопасности в Москве, и они немедленно связались с Брюхановым для прекращения повышения мощности. Юрий Лаушкин, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 175.


[Закрыть].

Но они этого не сделали.

Последующие показания о том, что именно случилось дальше, будут отличаться. Сам Дятлов будет утверждать, что, когда первый раз упала мощность, его не было на блочном щите управления, хотя он не всегда мог в точности вспомнить почему, и что он не давал никаких указаний операторам за пультом старшего инженера управления реактором в последовавшие критические минуты[384]384
  В своих воспоминаниях Дятлов пишет, что покинул зал управления, прежде чем Топтунов перевел систему на полностью автоматический режим, чтобы «более тщательно исследовать места повышенного риска радиации», которые, как он думал, стали безопаснее после снижения мощности реактора. Он утверждает, что не возвращался в зал управления до 00:35 (Чернобыль: Как это было. С. 30).


[Закрыть].

Остальные будут вспоминать совсем иное[385]385
  Трегуб также свидетельствует о присутствии Дятлова в зале управления в это время (показания в суде, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 180–81). Это же подтверждает Метленко (с. 179), который говорит, что Дятлов отошел от пульта примерно в 00:28 «утирая пот со лба».


[Закрыть]. По словам Топтунова, Дятлов не только присутствовал при падении мощности, но и в ярости потребовал от него поднять больше стержней управления из реактора, чтобы увеличить мощность. Топтунов знал, что это поднимет реактивность, но оставит активную зону в опасно неуправляемом состоянии. И он отказался выполнять команду Дятлова.

«Я не стану повышать мощность!» – сказал он[386]386
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 55–56. Медведев пишет, что Топтунов рассказывал о своих мыслях в этот момент в медсанчасти Припяти, менее суток спустя. Это мнение подробно обсуждается в интервью Щербака с Игорем Казачковым и Аркадием Усковым, цит. по: Chernobyl, 366–69 and 370–74.


[Закрыть].

Но Дятлов пригрозил молодому оператору: если тот не будет выполнять приказы, он, заместитель главного инженера, просто найдет другого оператора, который сделает это. Начальник предыдущей смены Юрий Трегуб, который остался наблюдать испытания, имел необходимую квалификацию и был под рукой. И Топтунов знал, что такое нарушение субординации оборвет его карьеру на одном из самых престижных предприятий советской ядерной отрасли – и его комфортабельная жизнь в Припяти закончится, едва начавшись.

Тем временем реактор продолжал «отравляться» ксеноном-135, сваливаясь глубже и все безнадежнее в яму отрицательной реактивности. В конце концов, через шесть долгих минут после начала падения мощности, Топтунов, напуганный перспективой потерять работу, уступил требованиям Дятлова. Заместитель главного инженера, утирая пот со лба, отошел от пульта и вернулся на свое место посередине зала[387]387
  Метленко, свидетельские показания, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 179.


[Закрыть].

Но оживить отравленный реактор непросто. Сначала Топтунов подбирал подходящее число стержней для подъема. Стоя за ним, Трегуб видел, что молодой оператор поднимает их в неравной пропорции из третьего и четвертого квадрантов активной зоны. Мощность оставалась на уровне возле нуля. «Почему вытаскиваешь не поровну? – спросил опытный инженер. – Отсюда надо тянуть»[388]388
  Рассказ Трегуба см. в: Shcherbak, Chernobyl, 41. О продолжительности см.: Sich, “Chornobyl Accident Revisited,” 212.


[Закрыть]. И Трегуб начал подсказывать ему, какие стержни выбрать. Правой рукой Топтунов нажимал на кнопки пульта, левой тянул рычаг. Атмосфера в зале управления снова стала напряженной. Трегуб простоял за спиной Топтунова 20 минут, и вместе им удалось выжать из реактора мощность до 200 мегаватт. Поднять ее выше не удавалось. Ксеноновое отравление продолжало поглощать остаточные фотонейтроны и нейтроны спонтанного деления в активной зоне – и уже не оставалось стержней управления, которые можно было бы поднять. Больше сотни стержней уже были полностью выдвинуты.

К 1:00 Топтунов и Трегуб вернули реактор с грани случайного отключения[389]389
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 71.


[Закрыть]. Но, чтобы добиться этого, они подняли эквивалент 203 из 211 управляющих стержней из активной зоны реактора. Поднимать такое большое количество стержней без разрешения главного инженера станции запрещалось. Но инженеры знали, что система ЭВМ, следившая за количеством стержней в активной зоне – оперативным запасом реактивности, – не всегда точна, и так и остались в неведении касательно ее важности для безопасной работы реактора[390]390
  Там же.


[Закрыть]. Они не подозревали, что одновременный возврат столь большого числа стержней в активную зону может запустить неуправляемую реакцию. В этот момент только осторожная стабилизация реактора, а затем медленное управляемое отключение могли предотвратить катастрофу.

Однако в этот момент запустились еще два подсоединенных к реактору гигантских главных циркуляционных насоса. Это соответствовало программе испытаний, но не предусматривалось для такого низкого уровня мощности. Добавив в ядро охлаждающей воды, насосы снова нарушили хрупкий баланс реактивности, давления воды и содержания пара внутри реактора. Управляя системой насосов со своего центрального пульта, 27-летний старший инженер управления блока Борис Столярчук пытался выправить уровень воды в барабанах-сепараторах, а насосы выходили на максимальную мощность, выбрасывая каждую секунду в реактор 15 кубометров охладителя под высоким давлением[391]391
  Столярчук, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Поток воды поглощал растущее количество нейтронов в активной зоне, снижая реактивность, и автоматическая система управления компенсировала это, выдвинув еще больше стержней[392]392
  Sich, “Chornobyl Accident Revisited,” 212–14.


[Закрыть]. Несколько мгновений спустя вода циркулировала в контуре охлаждения настолько быстро, что входила в активную зону на грани закипания и превращалась в пар, делая реактор более подверженным эффекту положительной пустотной реактивности, если мощность хоть немного повысится[393]393
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 8.


[Закрыть].

Теперь пришло время отключения генератора. Некоторые операторы явно нервничали[394]394
  Разим Давлетбаев (заместитель начальника турбинного цеха), показания в суде, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 188; Дятлов, с. 31.


[Закрыть]. Однако Анатолий Дятлов ощущал исключительно спокойствие. Испытания будут продолжены несмотря на предупреждения, набранные мелким шрифтом в протоколе эксперимента, и на колебания его подчиненных. Десять человек теперь стояли наготове у столов и пультов, не сводя глаз с приборов[395]395
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 71–72.


[Закрыть]. Дятлов повернулся к Акимову.

«Чего вы ждете?» – спросил он[396]396
  Давлетбаев, показания в суде. См.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 188.


[Закрыть]. Это было в 1:22.

Симулирование воздействия полного отключения электроснабжения на отдельном энергоблоке Чернобыльской станции казалось обманчиво простым делом, и многие в зале управления ошибочно считали испытания по выбегу турбогенератора вопросом в основном по части электриков[397]397
  Столярчук, интервью автору книги, 2016 год. Испытания были инициированы электриками, согласно показаниям в суде Фомина. См.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 142.


[Закрыть]. Роль реактора считалась побочной. Программа испытаний в точности повторяла проведенную в 1984 году проверку на энергоблоке № 3, и хотя она не дала желаемого результата и не обеспечила работу циркуляционных насосов, все же закончилась без происшествий[398]398
  Метленко показывал в суде, что программа испытаний 1984 года была проведена на турбогенераторе № 5, установлен на 3-м энергоблоке: Karpan, Chernobyl to Fukushima, 178.


[Закрыть]. Николай Фомин, главный инженер, сам назначил те испытания без одобрения сверху и не видел причин в этот раз поступать иначе[399]399
  Фомин, показания в суде. Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 142–144; International Atomic Energy Agency, INSAG7, 51–52; Верховный суд СССР, решение суда по Брюханову, Дятлову и Фомину от 29 июля 1987 года, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 198.


[Закрыть]. Он не уведомил о своих планах ни Государственный комитет по надзору за безопасным ведением работ в атомной энергетике (Госатомэнергонадзор СССР), ни НИКИЭТ, ни специалистов Курчатовского института. Он даже не позаботился сказать это директору Брюханову.

Ободренный предыдущими испытаниями, Фомин внес два важных изменения: в этот раз к реактору должны были подсоединить все восемь главных циркуляционных насосов, что увеличивало объем воды, проходящий через первичный контур во время выбега[400]400
  Фомин, показания в суде, с. 145.


[Закрыть]. Также он распорядился установить специальное оборудование – электрический шкаф, подсоединенный к цепям панели управления на время испытаний, который по нажатию кнопки должен был имитировать сигнал максимальной проектной аварии и выдавать его в схему запуска дизель-генератора. Новая программа испытаний, вчерне составленная месяц назад руководителем группы инженеров-электриков из Донецка Геннадием Метленко и утвержденная Фоминым и Дятловым в апреле, казалась простой и ясной.

Сначала операторы отключат подачу пара с реактора на турбину, и та начнет останавливаться. В тот же момент они нажмут кнопку проектной аварии. Это подаст системам безопасности реактора сигнал о потере электропитания и запустит аварийный дизель-генератор. Если все пойдет хорошо, электричество, вырабатываемое турбогенератором № 8 на выбеге, позволит питательным насосам продолжать работать, пока не подключится дизель-генератор. Техники рассчитывали, что эксперимент займет меньше минуты. Он начнется с команды Метленко, который будет фиксировать результат на осциллографе, и завершится, когда операторы произведут штатную остановку реактора, запустив систему АЗ-5 для полной экстренной остановки.

К 1:23 Леонид Топтунов за своим пультом успешно стабилизировал реактор на уровне 200 мегаватт. Дятлов, Акимов и Метленко стояли посередине комнаты, ожидая начала[401]401
  Рассказ Трегуба, см.: Shcherbak, Chernobyl, 41.


[Закрыть]. Наверху на отметке +12.5 в похожей на грот трехэтажной насосной рядом с корпусом реактора в громовом грохоте всех восьми главных циркуляционных насосов, работавших одновременно, стоял на своем посту старший оператор насосов охлаждения Валерий Ходемчук[402]402
  Описание комнаты по результатам посещения автором помещения ГЦН 3-го блока ЧАЭС 10 февраля 2016 года.


[Закрыть]. В нижней части активной зоны реактора вода под давлением поступала в питающие патрубки при температуре всего на несколько градусов ниже кипения. А прямо над ними 164 из 211 стержней управления были выдвинуты до верхней отметки[403]403
  Figure II6, International Atomic Energy Agency, INSAG7, 119.


[Закрыть].

Реактор был подобен пистолету со взведенным бойком. Оставалось кому-нибудь нажать курок. Через несколько секунд Метленко отдал команду.

«Включить осциллограф!»[404]404
  Дятлов, с. 40.


[Закрыть]

За пультом турбин старший оператор управления турбинами Игорь Кершенбаум закрыл клапаны выпуска пара. Шесть секунд спустя инженер нажал кнопку проектной аварии. Александр Акимов смотрел, как стрелка тахометра, измеряющего скорость вращения турбины № 8, упала и четыре главных циркуляционных насоса стали замедляться. В зале управления было спокойно и тихо: скоро все закончится. Внутри реактора охлаждающая вода, проходящая через топливные каналы, замедлилась и стала горячее[405]405
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 8.


[Закрыть]. Глубоко в нижней части реактора увеличилась часть охладителя, превращающаяся в пар. Пар поглощал меньше нейтронов, и реактивность еще возросла, выделяя больше тепла. Еще бóльшая часть воды превратилась в пар, поглощая еще меньше нейтронов и добавляя еще больше реактивности, больше тепла. Проявился положительный пустотный (паровой) эффект реактивности. Началась смертельная петля обратной связи.

Однако приборы на панели управления Леонида Топтунова не показывали ничего необычного[406]406
  International Atomic Energy Agency notes in INSAG7 (p. 66): «Ни мощность реактора, ни другие параметры (давление и уровень воды в барабанах-сепараторах пара, потоки охлаждающей и питающей воды и пр.) не требовали вмешательства персонала или инженерных устройств безопасности от начала испытаний до нажатия кнопки АЗ5».


[Закрыть]. Еще 20 секунд все параметры реактора оставались в нормальных пределах. Акимов и Топтунов тихо разговаривали. Рядом, стоя за пультом насосов, Борис Столярчук был поглощен работой и ничего не слышал. Позади них заместитель главного инженера Дятлов хранил молчание и оставался непроницаемым. Турбогенератор № 8 замедлился до 2300 оборотов в минуту. Пора было заканчивать испытания.

«СИУР, остановить реактор! – ровным голосом сказал Акимов[407]407
  Показания в суде Юрия Трегуба и Григория Лысюка (старшего мастера электроцеха) см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 182, 184; Дятлов, с. 40. Хотя Лысюк настаивает, что о росте мощности Топтунов сообщил до нажатия кнопки АЗ5, Дятлов говорит, что это случилось позже, что соответствует дальнейшим показаниям и данным компьютерного контроля, собранным после аварии.


[Закрыть] и махнул рукой. – АЗ-5!»

Акимов поднял прозрачную пластиковую крышку на пульте управления[408]408
  Описание кнопки АЗ5 дал Николай Штейнберг в интервью автору в 2017 году.


[Закрыть]. Топтунов продавил пальцем бумагу опечатывания и нажал красную круглую кнопку под ней. Ровно через 36 секунд испытания закончились.

«Реактор остановлен!» – сказал Топтунов[409]409
  Трегуб, показания в суде, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 182.


[Закрыть]. Высоко над их головой в реакторном зале зажужжали электрические сервоприводы стержней. Светящиеся табло 211 сельсинных датчиков на стене показывали медленное опускание стержней в реактор. Один метр, два метра…

То, что случилось затем внутри активной зоны реактора, произошло так быстро, что приборы контроля не успели ничего зафиксировать[410]410
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 66.


[Закрыть].

На одно крошечное мгновение, когда заполненные карбидом бора стержни вдвинулись в верхнюю часть реактора, общая реактивность упала, как и полагалось[411]411
  Там же, 119.


[Закрыть]. Но затем графитовые концы стали вытеснять воду в нижней части активной зоны реактора, усиливая положительный паровой эффект реактивности, генерируя пар и большую реактивность[412]412
  Дятлов, с. 48; International Atomic Energy Agency, INSAG7, 4 (section 2.2).


[Закрыть]. Локальная критичность сформировалась внизу реактора. Через две секунды цепная реакция стала усиливаться с неудержимой скоростью, распространяясь вверх и на периферию через активную зону[413]413
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 67; Sich, 220.


[Закрыть].

В зале управления, где персонал уже был готов расслабиться, панель оповещения СИУРа неожиданно вспыхнула пугающей чередой тревожных сигналов[414]414
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 55.


[Закрыть]. Красным мигали аварийные лампы «Аварийное увеличение нарастания мощности» и «Аварийная система защиты мощности». Сердито звенели электрические зуммеры[415]415
  Посещение автором зала управления № 2 и интервью с Александром Севастьяновым, 10 февраля 2016 года.


[Закрыть]. Топтунов выкрикнул предупреждение: «Всплеск мощности!»

«Отключить реактор!» – на этот раз Акимов уже кричал[416]416
  Дятлов, с. 41.


[Закрыть].

Стоя в 20 метрах от него, у турбинного пульта, Юрий Трегуб услышал то, что ему показалось звуком продолжающей замедляться турбины № 8: словно останавливалась мчавшаяся на полной скорости «Волга»: вуу-ву-ву-ву[417]417
  Рассказ Трегуба, см.: Shcherbak, Chernobyl, 41–42.


[Закрыть]. Затем звук перерос в рев, и здание начало зловеще вибрировать. Трегуб подумал, что это побочный эффект испытаний. Но реактор разрушал сам себя[418]418
  Sich, 231m; International Atomic Energy Agency, INSAG7, 67.


[Закрыть]. За три секунды тепловая мощность в 100 раз превысила максимум. В нижнем юго-восточном квадранте активной зоны несколько топливных каналов перегрелись, и гранулы топлива быстро дошли до точки плавления. Температура подбиралась к 3000 °С, оболочка сборок из циркониевого сплава размягчилась, расползлась, а затем взорвалась, разбросав маленькие осколки металла и двуокись урана по соседним каналам, где они моментально превратили окружающую воду в пар. Затем разломились сами каналы[419]419
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 67–68.


[Закрыть]. Стержни АЗ-5 оказались зажаты посередине[420]420
  Дятлов, с. 31.


[Закрыть]. Все восемь аварийных клапанов сброса пара системы защиты реактора распахнулись, но механизмы не выдержали и развалились.

На мостовом кране на отметке +50, высоко над полом центрального зала, начальник смены реакторного цеха Валерий Перевозченко в изумлении наблюдал, как 80-килограммовые крышки топливных каналов на кругу «пятачка» начали подпрыгивать вверх-вниз, как игрушечные лодочки на ветру[421]421
  Sich, 219 and 230nl; Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 73–74.


[Закрыть]. На пульте управления Топтунова прозвучал тревожный сигнал «Повышение давления в пространстве реактора»[422]422
  International Atomic Energy Agency, INSAG7, 55.


[Закрыть]. Стены блочного щита управления начали медленно дрожать, сила вибрации нарастала[423]423
  Рассказ Трегуба, см.: Shcherbak, Chernobyl, 42.


[Закрыть]. На своем посту у насосного пульта Борис Столярчук услышал поднимающийся стон, словно протестовал встревоженный исполин[424]424
  Столярчук, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. Раздался громкий хлопок.

Как это могло случиться?

Когда разрушились топливные каналы, циркуляция воды через активную зону полностью прекратилась[425]425
  Sich, 221–22.


[Закрыть]. Обратные клапаны на огромных главных циркуляционных насосах закрылись, и вся оставшаяся в активной зоне без выхода вода мгновенно превратилась в пар. Погибающий реактор выдал нейтронный импульс, и тепловая мощность зашкалила более чем за 12 млрд ватт. Давление пара внутри запечатанного реактора нарастало экспоненциально – 8 атмосфер в секунду, приподняв «Елену», верхнюю биологическую защиту из бетона и стали весом в 2000 т, с основания и разорвав оставшиеся напорные трубы по сварным швам. Температура внутри реактора выросла до 4650 °С – немногим меньше, чем на поверхности Солнца[426]426
  Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 63.


[Закрыть].

На стене зала управления № 4 сияли огни сельсинных датчиков[427]427
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 71.


[Закрыть]. Стрелки замерли на отметке 3 м. В отчаянии Акимов перекинул тумблер, освобождающий из зажимов стержни АЗ-5, чтобы они упали в реактор под собственным весом[428]428
  Дятлов, с. 57.


[Закрыть]. Но стрелки не сдвинулись. Было слишком поздно.

В 1:24 раздался исполинский рев, видимо вызванный внезапным воспламенением смеси водорода от пароциркониевой реакции внутри реактора и кислорода воздуха[429]429
  Эта гипотеза поддерживается докладом делегации СССР в Вене (USSR State Committee on the Utilization of Atomic Energy, “The Accident at the Chernobyl Nuclear Power Plant and Its Consequences”), 21; и Sich, 223. Альтернативное объяснение и дискуссия о месте второго взрыва см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 62–63.


[Закрыть]. Все здание вздрогнуло, когда реактор № 4 разорвал катастрофический взрыв, эквивалентный 60 т тротила[430]430
  Оценки силы взрыва, который уничтожил реактор, значительно различаются. Оценка в около 24 т тротила приводится у К. П. Чечерова, K. P. Checherov, “Evolving accounts of the causes and processes of the accident at Block 4.” Оценка Валерия Легасова составляет всего от 3 до 4 т тротила (Legasov Tapes, Part One, p. 12). Карпан (р. 62) говорит о 30 т, цитируя «Заключения экспертов» в государственном расследовании от 16 мая 1986 года. Наконец доклад КГБ от 15 мая 1986 года определил «не менее 50 и до 60 тонн» (Из архивов / Под ред. Ю. Данилюка. Документ № 34: «Доклад ОГ КГБ УССР и КГБ СССР по г. Чернобылю КГБ СССР касательно радиоактивной ситуации и ходе расследования аварии на Чернобыльской АЭС»).


[Закрыть]. Ударная волна прокатилась по стенкам корпуса реактора, разорвала сотни труб водяного и парового контуров и, как монетку, подбросила вверх верхнюю биологическую защиту; она раздавила 350-тонную машину загрузки-разгрузки топлива, сорвала с рельсов верхний мостовой кран, разнесла верхние стены реакторного зала и выбила бетонную крышу, открыв взгляду ночное небо[431]431
  Хотя это вопрос остается спорным, доклад Госатомэнергонадзора СССР 1989 года объясняет, что крышка была подброшена в воздух на достаточную высоту, чтобы перевернуться: Ядрихинский А. Ядерная авария на 4-м блоке Чернобыльской АЭС и ядерная безопасность реакторов РБМК. Инспекция Госатомэнергонадзора по Курской АЭС, 1989. С. 10–11. См. также: US Nuclear Regulatory Commission in “Report on the Accident (NUREG1250),” 2–16 and 5–6. Дальнейшие подробности разрушений, вызванных первым взрывом, приводятся в: Sich, 84–85.


[Закрыть].