Текст книги "Чернобыль. История катастрофы"

Атлетического сложения, темноволосый, в очках с толстыми стеклами, Легасов приближался к пику своей карьеры и наслаждался привилегированной жизнью, положенной звездам советской науки. Он играл в теннис, катался на лыжах, плавал и много путешествовал. С супругой Маргаритой они занимали просторный особняк на обсаженной деревьями Пехотной улице неподалеку от института – они любили принимать друзей и коллег, включая его начальника Анатолия Александрова. Президенту Академии наук СССР и главе Курчатовского института было уже 83 года, он жил в нескольких кварталах от Легасова и любил заглядывать на ужин и играть в шахматы со своим заместителем. Александров часто говорил, что Легасов всегда все обдумывает на несколько ходов вперед[557]557
  Инга Легасова, интервью автору книги, Москва, апрель 2017 года.


[Закрыть]. Легасову было всего 49 лет, и, казалось, он готов занять кресло директора Курчатовского института, как только Александров отойдет от дел.

Только один человек стоял у него на пути – его ближайший сосед физик Евгений Велихов, грузный общительный человек, происходивший из семьи изобретателей и вольнодумцев[558]558
  Большов, интервью автору книги, 2017 год. Evgeny Velikhov, Strawberries from Chernobyl: My Seventy-Five Years in the Heart of a Turbulent Russia, trans. Andrei Chakhovskoi (Create Space Independent Publishing Platform, 2012), 5–12.


[Закрыть]. Советник по науке Горбачева и заведующий теоретической лабораторией на окраине Москвы, Велихов также занимал высокий пост в администрации «Курчатника» и был соперником Легасова. Он выезжал за границу, имел хорошие связи с учеными на Западе, говорил на пристойном английском и любил носить принстонский галстук[559]559
  Frank Von Hippel and Rob Goldston, author interview, Princeton, NJ, March 2018; Frank Von Hippel, “Gorbachev’s Unofficial Arms-Control Advisers,” Physics Today 66, no. 9 (September 2013), 41–47.


[Закрыть]. Но на Пехотной, 26, в доме Легасова он бывал редко. Когда Легасов признавался жене, что откровенная враждебность коллеги кажется ему непонятной, она отвечала: «Меньше рассказывай ему о своих успехах»[560]560
  Легасова, интервью автору книги, 2017 года.


[Закрыть].

Приехав в субботу в институт, Легасов не сразу нашел нужного ему специалиста – Александра Калугина, эксперта по реакторам РБМК[561]561
  Легасова М. Академик Валерий Легасов. С. 113.


[Закрыть]. Был выходной, но, узнав, что его вызывает Легасов, Калугин приехал со всей документацией, какую смог найти, по РБМК и станции в Чернобыле. Затем Легасов заехал домой сообщить жене о командировке, не зная, чем и как долго ему придется заниматься на ЧАЭС, и отправился в аэропорт. Погода была прекрасная, но он поехал в том же строгом костюме и дорогом кожаном плаще, которые надел утром[562]562
  Read, Ablaze, 96–97, 197; Legasov, account in Shcherbak, Chernobyl, 414.


[Закрыть].

Около 11:00, немногим более девяти часов спустя с начала кризиса, первые самолеты с экспертами из Москвы приземлились в Киевском аэропорту[563]563
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 142; Шашарин. Чернобыльская трагедия. С. 80; Драч, интервью автору книги, 2017 год; Анжелика Барабанова, интервью автору книги, Москва, октябрь 2016 года.


[Закрыть]. В группу оказания экстренной помощи при авариях на атомных станциях, возглавляемую Борисом Прушинским, входили ученые из «Союзатомэнерго» и институтов, разрабатывавших реактор и саму ЧАЭС, сотрудники КГБ и квартет специалистов из московской больницы № 6 – клиники Института биофизики Минздрава СССР, специализировавшейся на радиологических заболеваниях. Когда они приземлились, Прушинский узнал, что в Киев также прилетает правительственная комиссия[564]564
  Прушинский. Этого не может быть – но это случилось. С. 312–313.


[Закрыть]. Если до Политбюро в Москве и дошла какая-то дополнительная информация о серьезности аварии, то Прушинскому и его специалистам об этом не сообщили. На автобусе, в сопровождении милиции, они проехали 140 км до Чернобыльской станции. Настроение было угрюмое – они уже знали, что два человека погибли, но не знали почему. Могла ведь обвалиться крыша здания, загореться оборудование. Тем не менее они верили, что сейчас реактор безопасно остановлен и охлаждается водой, значит, жертв больше не будет.

Когда автобус подъехал к развилке между городом и атомной станцией, Прушинский увидел сотрудника милиции в маске «лепесток». Он был озадачен. Тканый респиратор «лепесток» фильтровал радиоактивные аэрозоли из атмосферы, и Прушинский не мог понять, зачем он здесь понадобился. Встретивший их в Припяти сотрудник станции заверил, что все под контролем. С облегчением Прушинский заселился в гостиницу «Полесье», восьмиэтажное здание у центральной площади, и спустился в ресторан пообедать. Выйдя на залитую солнцем террасу гостиницы, он увидел идущего ему навстречу директора Брюханова.

– В чем проблема с реактором? – спросил Прушинский.

Переживший потрясение директор Чернобыльской станции и после этого будет сообщать начальству противоречивую информацию и еще несколько часов заявлять, что реактор № 4 цел, но, видимо, в этот момент Брюханов принял горькую правду[565]565
  Например, Владимир Марин, глава сектора атомной энергетики ЦК КПСС в Москве, который прибыл в Припять ранним вечером 26 апреля, пишет, что в 17 часов в субботу Брюханов докладывал, что реактор под контролем и охлаждается (Марин В. В. О деятельности оперативной группы Политбюро ЦК КПСС на Чернобыльской АЭС // Чернобыль. Десять лет спустя. Неизбежность или случайность? / Под ред. А. Н. Семенова. С. 267–268).


[Закрыть].

– Нет больше реактора, – сказал он.

Прушинский был ошеломлен. Он знал, что Брюханов не является экспертом-ядерщиком. Но то, что он говорил, было просто непостижимо.

– Посмотрите сами, – сказал Брюханов в отчаянии. – Сепараторы с улицы видно.

Информация из отправленного ранее письменного отчета Брюханова все еще медленно поднималась наверх по бюрократическим каналам в Москве. В полдень заместитель министра энергетики Алексей Макухин отправил в ЦК телеграмму из 17 строк, передав ободряющий прогноз Брюханова. На телеграмме был гриф «Срочно», но из общего отдела ЦК ее переправили в отдел тяжелой промышленности и энергетики, так что Горбачев прочитал ее только во второй половине дня в субботу[566]566
  Dmitri Volkogonov and Harold Shukman, Autopsy for an Empire: The Seven Leaders Who Built the Soviet Regime (New York: Free Press, 1999), 477.


[Закрыть].

В телеграмме сообщалось, что в верхней части отсека реактора произошел взрыв, крыша и часть стен реакторного отсека, несколько панелей крыши машинного зала были уничтожены, покрытие крыши загорелось. Пожар потушили в 3:30[567]567
  “Urgent Report, Accident at Chernobyl Atomic Power Station,” April 26, 1986, History and Public Policy Program Digital Archive, Volkogonov Collection, Manuscript Division, Library of Congress. Translated for NPIHP by Gary Goldberg, https://digitalarchive.wilsoncenter.org/document/115341.


[Закрыть].

Аварии на производстве не были чем-то непривычным для властей. Какой-то взрыв, пожар, который уже потушили. Серьезная авария, да, но ничего такого, что нельзя было бы удержать в рамках. Главное, что реактор цел, ядерную катастрофу предотвратили.

Также в телеграмме говорилось, что персонал ЧАЭС предпринимает меры по охлаждению активной зоны реактора. По мнению Третьего главного управления Министерства здравоохранения, принятие специальных мер, включая эвакуацию населения из города, не требуется.

В 14:00 в Киев прилетела спецрейсом вторая, более высокопоставленная группа из Москвы во главе с министром энергетики Анатолием Майорцем[568]568
  В эту группу также вошли заместитель министра среднего машиностроения Александр Мешков и заместитель председателя Госатомэнергонадзора Виктор Сидоренко. Шашарин. Чернобыльская трагедия. С. 80–81; Sklyarov, Chernobyl Was… Tomorrow, 33.


[Закрыть]. Виталий Скляров, украинский коллега Майорца, встретил гостей на полосе, они пересели на пару древнего вида бипланов Ан-2. Майорец, недавно занявший свой пост и не являвшийся атомщиком, держался уверенно.

– Вряд ли, – сказал он, – нам придется долго в Припяти сидеть.

Он считал, что в течение 48 часов они вернутся домой.

– Анатолий Иванович, – сказал Скляров. – Не думаю, что двух дней хватит.

– Не пугайте нас, товарищ Скляров[569]569
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 154; Скляров, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Наша главная задача – как можно быстрее восстановить и вернуть в энергосеть поврежденный блок.

Ан-2 приземлился на неровную посадочную полосу возле Чернобыля, они пересели в машины и поехали в Припять[570]570
  Sklyarov, Chernobyl Was… Tomorrow, 37–39; Шашарин. Чернобыльская трагедия. С. 80–81; Иванов Б. Чернобыль. Часть 2: Лучше горькая правда // Военные знания. 40, № 2 (1988). C. 22.


[Закрыть]. Скляров глядел в окно: люди были заняты тем же, чем и обычно занимаются в выходной. Дети играли в футбол, выстиранное белье висело на балконах, парочки прогуливались у нового торгового центра на центральной площади. Скляров спросил, как обстоит дело с радиацией, и услышал, что приборы показывают уровень примерно в десять раз выше естественного фона – определенно, в допустимых пределах. Скляров приободрился.

Министры собрались в помещениях горкома партии и исполкома Припяти – в пятиэтажном бетонном здании рядом с гостиницей «Полесье», которое в городе называли «Белым домом». Маломуж, секретарь Киевского обкома, расположил здесь свой командный пункт. Генерал Иванов, заместитель начальника войск гражданской обороны, прибыл из Москвы и предложил партийным властям оповестить население Припяти по радио о случившейся аварии. Его люди уже проводили радиационную разведку на самой станции и в городе[571]571
  Радиационную разведку осложняла секретность вокруг станции. Когда А. Логачев получил приказ обследовать ЧАЭС, он указал, что на выданной ему схеме 4-й блок не обозначен. Маломуж взял ручку и начертил контур реактора на карте (Александр Логачев, интервью автору книги, 2016 год). Дозиметрическая карта Чернобыльской АЭС Логачева за 26 апреля 1986 года находится в архиве музея «Чернобыль».


[Закрыть].

Собравшиеся эксперты тут же начали бурные дебаты о том, как лучше всего охладить реактор № 4 и очистить территорию станции, но они не могли предпринять никаких решительных мер без председателя комиссии Бориса Щербины, еще не прилетевшего из Москвы. Стоял ясный теплый день. В соседней гостинице праздновали свадьбу.

Кружа на вертолете над Чернобыльской станцией, Борис Прушинский понял, что директор сказал правду о реакторе № 4[572]572
  Прушинский. Этого не может быть – но это случилось. С. 312.


[Закрыть]. Но даже он, глава группы оказания экстренной помощи при авариях на атомных станциях, с трудом мог поверить в то, что видел.

Крыша центрального зала исчезла. Внутри зиял черный кратер: больше десяти этажей стен и перекрытий словно вынули сверху огромной ложкой. Северная часть здания рухнула и превратилась в груду черных обломков. Они рассыпались по крышам близлежащих зданий и по земле, доходя до ограждения станции. Внутри руин зала были видны обломки 120-тонного мостового крана, загрузочную машину, главные циркуляционные насосы. Пилот наклонил вертолет на одну сторону, чтобы фотограф станции мог снимать через иллюминатор. Прушинский увидел, что крышка реактора «Елена», 2000-тонный диск из бетона и стали, наклонена и смотрит вверх. Под ней, глубоко внутри корпуса реактора, он мог разглядеть светящееся сплетение оставшихся топливных сборок и одну точку, горевшую ярким желто-красным светом. Когда вертолет наконец ушел в сторону, Прушинский заставил себя осознать то, что разум пока отказывался принимать: реактора № 4 больше не было.

На совещании в конференц-зале «Белого дома» в 16:00 главный инженер Николай Фомин наконец признал, что все их усилия в предыдущие 12 часов сохранить циркуляцию воды в реакторе № 4 были совершенно бесполезны[573]573
  Геннадий Бердов, заместитель министра внутренних дел УССР, см.: Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было – взгляд изнутри. C. 199.


[Закрыть]. Он признал, что реактор уничтожен и куски высокорадиоактивного графита валяются повсюду. Но впереди были новости еще хуже[574]574
  Karpan, 28.


[Закрыть]. Этим утром физики станции вошли на зараженный блочный щит управления № 4 и установили, что стержни управления не были до взрыва полностью вдвинуты в реактор. Они подозревали, что условия для новой, вторичной критичности могут возникнуть в топливе, оставшемся в корпусе реактора, начав новую цепную реакцию. В этом случае она будет происходить на открытом воздухе и у них не будет средств управлять ею. Когда реактор вернется к жизни, он может вызвать пожары и взрывы и испускать волны смертельной гамма– и нейтронной радиации в атмосферу менее чем в 2500 м от окраин Припяти. По их расчетам, у них было всего три часа на вмешательство – примерно до семи часов вечера, – пока в остатках активной зоны не началась новая критичность.

Вскоре после 17:00 старший лейтенант Александр Логачев из 427-го полка войск гражданской обороны вбежал в «Белый дом», чтобы доложить результаты наземной радиационной разведки станции. Его бронированная машина пронеслась по проспекту Ленина на скорости 100 км/ч – так быстро, что, пересекая мост, тяжелая машина взлетела в воздух, – и заехала прямо на ступени главного входа[575]575
  Максимальная скорость и вес машины: Логачев. Истина.


[Закрыть]. На карте, которую запыхавшийся Логачев предъявил Маломужу, карандашом в спешке был написан уровень радиации: 2080 рентген в час.

– Ты имеешь в виду миллирентген, сынок, – сказал Маломуж[576]576
  Логачев, интервью автору книги и Тарасу Шумейко, 2016 год; Логачев. Истина; Логачев, дозиметрическая карта Чернобыльской АЭС, музей «Чернобыль».


[Закрыть].

– Рентген, – ответил Логачев.

Начальник Логачева изучал карту. Он докурил сигарету и сразу вынул из пачки следующую.

– Надо эвакуировать город, – сказал он.

Самолет, на котором летели Щербина и академик Валерий Легасов, приземлился в Киевском аэропорту Жуляны в 19:20 в субботу[577]577
  Ляшко А. Груз памяти: На ступенях власти. Киев: Деловая Украина, 2001. С. 351.


[Закрыть]. Их встретила делегация украинских министров[578]578
  Записи Легасова, кассета 1, с. 5.


[Закрыть]. Вереница больших черных машин помчала их в Припять. Пока ехали, Легасов смотрел, как в сгущающихся сумерках колхозные поля за окном машины сменяются пастбищами и бескрайними болотами, заливными лугами и густым сосновым лесом[579]579
  Посещение автором Припяти 25 апреля 2016 года.


[Закрыть]. Тревожное ожидание того, что ждало впереди, сковывало, разговор не клеился, ехали молча. Но в Припяти Щербина – ветеран взрывов газопроводов и других промышленных катастроф – вышел из своей черной «Чайки» к ступеням «Белого дома» с уверенной улыбкой: руководство командной экономики прибыло уберечь подчиненных от принятия любых потенциально опасных решений[580]580
  Драч, интервью автору книги, 2017 год; Sklyarov, Chernobyl Was… Tomorrow, 40.


[Закрыть].

Украинский министр Скляров прежде часто встречал Щербину, прилетавшего с инспекционными визитами на строящиеся станции. Борису Щербине исполнилось 66 лет, он был умен, энергичен и неутомим[581]581
  Драч, интервью автору книги, 2017 год; Скляров, интервью автору книги, 2016 год; дата рождения Щербины указана как 5 октября 1919 года в: Андрианов, Чирсков. Борис Щербина. С. 387. См. также: Копчинский, Штейнберг. Чернобыль. С. 53.


[Закрыть]. Уверенный в себе и в то же время эмоциональный и порывистый, он всегда старался показать окружающим, что знает все и лучше всех, даже специалистов. Свой невысокий рост он компенсировал повелительными манерами. Кое-кто смотрел на него с уважением и восхищением[582]582
  Драч, интервью автору книги, 2017 год.


[Закрыть]. Скляров считал, что с Щербиной почти невозможно работать.

Щербина тихо представился всем собравшимся экспертам, пока не дошел до Склярова, который уже побывал на станции и своими глазами видел разрушения реактора.

– Ну что, – спросил Щербина, – наложил в штаны?[583]583
  Sklyarov, Chernobyl Was… Tomorrow, 40; Скляров, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]

– Пока еще нет, – ответил Скляров. – Но похоже, все к тому идет.

Борис Прушинский только что вернулся после полета над станцией. Когда Щербина вошел в конференц-зал, Прушинский рассказывал о том, что увидел, министру энергетики Майорцу. Приземлившись, Прушинский продолжил расследование на земле, рассмотрев развалины 4-го блока в бинокль. Он видел графитные блоки, валявшиеся вокруг станции. Было ясно, что внутри реактора произошел взрыв и среди обломков должны лежать куски ядерного топлива.

– Надо эвакуировать население, – сказал Прушинский[584]584
  Прушинский. Этого не может быть – но это случилось. С. 317. Несмотря на этот диалог, Прушинский отмечает, что вопрос эвакуации был решен «без проволочек» на последующем совещании.


[Закрыть].

– Что вы паникуете? – спросил Щербина.

Первое заседание правительственной комиссии началось на третьем этаже в кабинете секретаря горкома партии после 22:00[585]585
  Описание присутствующих, напряжение: Василий Кизима, интервью автору книги, Киев, февраль 2016 года. Описание зала, курение: Александр Логачев, интервью Тараса Шумейко, Киев, июнь 2017 года. Легасов говорит, что он прибыл около 20.00, однако Прушинский пишет, что первое совещание началось на два часа позже (Прушинский. Этого не может быть – но это случилось. С. 317).


[Закрыть]. Не менее 30 министров, военных и промышленных экспертов заняли места на рядах стульев возле двери. Щербина стоял посреди комнаты за столом, заваленным картами, документами и уставленным пепельницами с сигаретными окурками. Было жарко, в воздухе висел густой дым, напряжение нарастало.

Академик Легасов слушал, как Щербина принимал доклады Маломужа и Майорца[586]586
  Записи Легасова, кассета 1, с. 5.


[Закрыть]. Они не дали подробной информации о состоянии дел на станции и в городе и не предложили никакого плана ликвидации последствий аварии. Сказали только, что при испытаниях остановки турбин на 4-м энергоблоке произошли два взрыва подряд, реакторный зал уничтожен[587]587
  Там же, кассета 1, с. 4.


[Закрыть]. Имеются сотни пострадавших: двое умерли, остальные в городской больнице. Радиационная обстановка на 4-м блоке сложная, но, хотя уровни радиации в городе существенно отклонились от нормы, угрозы здоровью людей они не представляют.

Щербина разделил членов комиссии по группам[588]588
  Там же, 5.


[Закрыть]. Одна, во главе с Мешковым, заместителем Славского, начнет расследование причин аварии. Вторая будет собирать дозиметрическую информацию. Генерал Иванов из войск гражданской обороны и генерал Геннадий Бердов из МВД Украины подготовят возможную эвакуацию. Евгений Воробьев, замминистра здравоохранения СССР, займется всеми медицинскими вопросами. Наконец, Валерий Легасов возглавит команду по ликвидации последствий катастрофы.

Как и чернобыльских физиков, Легасова больше всего пугала возможность новой цепной реакции в обломках реактора № 4[589]589
  Шашарин. Чернобыльская трагедия. С. 85–86; Karpan, Chernobyl to Fukushima, 78.


[Закрыть]. Операторы станции уже пытались промочить ядерное топливо, высыпая мешки с борной кислотой – изотоп бора поглощает нейтроны – в водяные емкости системы охлаждения. Но раствор исчез в лабиринте разломанных труб, спутанных в зале реактора. Скляров приказал доставить еще 10 т этого вещества с Ровенской АЭС, находящейся более чем в 300 км к западу. Директор Ровенской станции сначала не хотел расставаться с запасом – а что, если авария случится у него?[590]590
  Скляров, интервью автору книги, 2017 год; Sklyarov, Chernobyl Was… Tomorrow, 41–42.


[Закрыть] Когда мешки все же загрузили, сломался грузовик. Так что борную кислоту привезут на ЧАЭС только завтра.

Легасов уже понял, что героические, но обреченные на провал усилия операторов ЧАЭС охладить разрушенную активную зону привели лишь к затоплению подвальных помещений 3-го и 4-го блоков зараженной водой и выбросу в атмосферу облаков радиоактивного пара[591]591
  Read, Ablaze, 105–6.


[Закрыть]. Вдобавок из кратера реактора поднимался отравленный поток радиоактивных аэрозолей – светящаяся куча топливных элементов и зловещее пятно, которое заметил Прушинский при полете над реактором, неопровержимо свидетельствовали: в развалинах что-то горит. Огонь каким-то образом нужно потушить, реактор изолировать.

Но обломки, выброшенные из активной зоны, делали саму Чернобыльскую станцию и территорию вокруг нее радиоактивным минным полем. Подходить к 4-му энергоблоку, даже на короткое время, было смертельно опасно. Подобраться поближе, чтобы накрыть реактор, или использовать обычные методы тушения вроде пены (или воды, как британцы 30 годами ранее сделали в Виндскейле), было невозможно. Никто из членов комиссии не мог предложить, чем затушить горящий реактор. Легасов в ужасе огляделся вокруг: политики не знали ядерной физики, ученые и инженеры были скованы нерешительностью, чтобы предложить выход. Все понимали: что-то нужно сделать – но что?[592]592
  Кизима, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]

Облака радионуклидов продолжали подниматься в небо над реактором № 4, а эксперты, собравшиеся в «Белом доме», все еще не могли решить, нужно ли эвакуировать население Припяти. Начиная с полудня дозиметристы гражданской обороны каждый час замеряли уровень радиации в городе – и цифры становились все более тревожными: на улице Леси Украинки, менее чем в 3 км от реактора, к середине дня отметили 0,5 рентгена в час, а к вечеру значение поднялось до 1,8 рентгена[593]593
  Логачев, интервью Тарасу Шумейко, 2017 год.


[Закрыть]. Приборы показывали величины, в десятки тысяч раз превосходящие естественный радиационный фон, но заместитель союзного министра здравоохранения настаивал на том, что непосредственной угрозы для населения нет. Он возмущенно напомнил, что даже при аварии 1957 года на «Маяке», данные по которой все еще оставались секретными, население закрытого города не вывозили.

«Тогда людей не эвакуировали! – сказал он. – Зачем делать это здесь?»[594]594
  Драч, интервью автору книги, 2017 год. Этот рассказ подтверждается Легасовым и генералом Бердовым: Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было – взгляд изнутри. C. 218.


[Закрыть]

В самом деле, до порога, официально установленного советскими властями для эвакуации в случае ядерной аварии, было еще далеко. Согласно «Критериям принятия решения о мерах защиты населения в случае аварии ядерного реактора», эвакуация становилась обязательной, только если ожидалось, что граждане получат одноразовую дозу облучения выше 75 бэр – в 15 раз выше годовой дозы, считавшейся безопасной для работников АЭС[595]595
  “Критерии для принятия решения по защите населения в случае аварии атомного реактора” цит. в: Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было – взгляд изнутри. С. 219.


[Закрыть]. Даже правила, устанавливающие, когда населению нужно сообщать о радиационной утечке, были противоречивы, и оставалось неясным, за кем последнее слово в распоряжении об эвакуации[596]596
  Geist, “Political Fallout,” 115–116.


[Закрыть]. Щербина мог опасаться вызвать панику в Припяти. Но на этот момент у него было не слишком много оснований думать, что советские граждане, давно привыкшие к новостям о несчастьях и с недоверием относящиеся к официальной информации, и вправду потеряют голову, если предупредить их об аварии[597]597
  Менее чем за год до этого в Киеве при проведении тренировочной трансляции по радио случайно передали записанное сообщение о прорыве плотины ГЭС с призывом к киевлянам выходить из домов на возвышенные места. Объявление было встречено бездействием и равнодушием. Доверие киевлян к официальным источникам было столь низким, что, вместо того чтобы спасаться от катастрофы, 800 человек позвонили на радиостанцию с вопросом, правда ли это. Nigel Raab, All Shook Up: The Shifting Soviet Response to Catastrophes, 1917–1991 (Montreal: McGill-Queen’s University Press, 2017), 143–144.


[Закрыть]. Более насущными были требования секретности. К утру воскресенья милиция отрезала весь район блокпостами, затем КГБ отключил междугороднюю телефонную связь[598]598
  Есаулов вспоминает, что слышал от председателя горисполкома Припяти Владимира Волошко о распоряжении КГБ отключить телефонную связь (Есаулов А. Город, которого нет. С. 16–17).


[Закрыть]. К вечеру отключили и местные телефоны, но до сих пор не было ни объявления по радио об аварии, ни рекомендаций оставаться дома и закрыть окна. Щербина знал, что скрыть исход 50 000 жителей атомграда никак не удастся.

Офицеры гражданской обороны и физики не были согласны с оптимистичным прогнозом замминистра здравоохранения: даже если краткосрочно радиационная обстановка в городе казалась терпимой, ожидать ее улучшения не приходилось. До сих пор хвост паров от реактора тянулся на северо-северо-запад – в сторону от Припяти и Киева, в Белоруссию. К полудню субботы военные зарегистрировали по его следу внешние дозы радиации с опасным для жизни уровнем 30 рентген в час в 50 км от станции[599]599
  Read, Ablaze, 101–2; Ахромеев, Корниенко. Глазами маршала и дипломата. С. 100.


[Закрыть]. Ветер мог перемениться в любую минуту, юго-восточнее города гремели грозы. Даже небольшой дождь над Припятью вызовет выпадение радиоактивных осадков – с ужасными последствиями для населения. В Киеве председатель Совета министров республики уже дал указание приготовить более тысячи автобусов и грузовиков для возможной эвакуации из города. Но ничто не могло двинуться без санкции сверху. Щербина хотел собрать больше информации, прежде чем принять решение. Он решил ждать до утра[600]600
  Иванов. Чернобыль. Часть 3: Эвакуация // Военные знания. 40, № 3 (1988). C. 38.


[Закрыть].

В это время началась какая-то активность в зияющей могиле 4-го блока. Около 8 часов вечера субботы заместитель главного инженера станции по науке заметил среди руин рубиновое свечение[601]601
  Karpan, “First Days of the Chernobyl Accident,” 2008.


[Закрыть]. За этим последовали серия небольших взрывов и ослепительные белые вспышки из развалин центрального зала. Они устремлялись вверх, как гейзеры света, освещая на всю высоту 150-метровую вентиляционную трубу. Двумя часами позже, когда команда под руководством эксперта ВНИИАЭС, исследовательского института Министерства энергетики и электрификации, отбирала образцы из канала охлаждения, стены 4-го энергоблока сотряс громоподобный рев[602]602
  Копчинский, Штейнберг. Чернобыль. С. 65; Армен Абагян (глава ВНИИАЭС), см. в: Возняк В., Троицкий С. Чернобыль: Так это было – взгляд изнутри. С. 213.


[Закрыть]. Техники укрылись за балочным мостом, с неба сыпались раскаленные обломки, стрелки дозиметров уперлись в конец шкалы.

В Припяти продолжала заседать правительственная комиссия. По-прежнему царила атмосфера нереальности происходящего: к примеру, помощники председателя набросали план восстановления реактора и подключения его к энергосетям, хотя уже было понятно, что это невозможно. По воспоминаниям Виталия Склярова, незадолго до полуночи заседание прервали: помощник сообщил Щербине, что вскоре позвонит Генеральный секретарь Горбачев, нужно коротко доложить ему о ситуации. Щербина потребовал очистить помещение, но, когда Скляров встал, остановил его.

– Нет-нет, сядь, – сказал он. – Слушай, что я тебе скажу. Потом скажешь своему начальству в точности то же самое.

Телефон ВЧ – кодированной высокочастотной линии из Москвы – зазвонил, и Щербина ответил.

– Произошла авария, – сказал он Горбачеву. – Полная паника. Тут сейчас нет никого из партийных органов, ни секретаря обкома, ни сотрудников райкома. Собираюсь потребовать от министра энергетики снова запустить все блоки. Мы примем меры к ликвидации аварии.

Несколько минут, пока говорил Горбачев, Щербина молчал. Наконец он сказал: «Хорошо», повесил трубку на рычаг и повернулся к Склярову.

– Ты все слышал?

Скляров слышал, и он был потрясен.

– Вы не можете восстановить реактор, потому что нет больше реактора, – сказал он. – Он не существует.

– Ты паникер.

– Я видел это своими глазами.

Через несколько минут телефон спецсвязи зазвонил снова. Это был Щербицкий, первый секретарь Коммунистической партии Украины.

Щербина повторил Щербицкому то, что до этого говорил Горбачеву: все можем – со всем справимся. Это был план действий, построенный на фантазиях и отрицании реальности. Затем он протянул трубку Склярову.

– Он хочет поговорить с тобой. Говори то же, что я сказал.

– Я не согласен с тем, что говорит Борис Евдокимович, – сказал Скляров. – Нужно всех эвакуировать.

Щербина выхватил у него из рук трубку.

– Он паникер! – закричал он Щербицкому. – Как вы собираетесь эвакуировать всех этих людей? Мы опозоримся перед всем миром![603]603
  Скляров, интервью автору книги, 2016 год; Скляров. Сублимация времени. С. 105–106. Скляров поясняет, что он включил этот эпизод в рукопись воспоминаний 1991 года «Завтра был… Чернобыль», но убрал его перед публикацией по требованию Владимира Ивашко, сменившего Щербицкого на посту главы Компартии Украины.


[Закрыть]