Текст книги "Чернобыль. История катастрофы"

В этот момент активная зона реактора была полностью уничтожена. Почти 7 т уранового топлива вместе с обломками управляющих стержней, циркониевых каналов и графитных блоков были измельчены в пыль и взлетели высоко в атмосферу, сформировав смесь газов и аэрозолей, несущих радиоизотопы, включая йод-131, нептуний-239, цезий-137, стронций-90 и плутоний-239 – одни из самых опасных известных нам веществ[432]432
  Sich, 84. Радиоактивное выпадение после аварии было подробно описано в совершенно секретном докладе главы Госкомгидромета Ю. Израэля председателю Совета министров СССР Н. Рыжкову от 21 мая «Об оценке радиационной обстановки и радиоактивного загрязнения природной среды при аварии на Чернобыльской АЭС», May 21, 1986, Microfilm, Hoover Institution, Russian State Archive of Contemporary History (RGANI), Opis 51, Reel 1.1006, File 23.


[Закрыть]. Еще от 25 до 30 т урана и высокорадиоактивного графита вылетели из активной зоны и рассыпались по блоку № 4, вызвав небольшие пожары в месте падения. При доступе воздуха 1300 т раскаленных графитных обломков, которые оставались в ядре, моментально вспыхнули[433]433
  Sich, 405.


[Закрыть].

На своем рабочем месте на отметке +12.5, в нескольких десятках метров от зала управления, Александр Ювченко разговаривал с коллегой, который зашел одолжить банку краски[434]434
  Александр Ювченко, интервью автору книги, 2006 год.


[Закрыть]. Ювченко услышал глухой удар, пол задрожал под его ногами. Он почувствовал, как что-то тяжелое – быть может, загрузочный кран – упало на пол реакторного зала. Затем он услышал взрыв и увидел, как толстые бетонные колонны и стены комнаты согнулись, словно резиновые, а взрывная волна, несущая облако пара и пыли, сорвала с петель дверь. Свет погас. Первым импульсом Ювченко было найти безопасное место и спрятаться. Вот и всё, подумал он, война с американцами началась.

В турбинном зале инженер Юрий Корнеев с ужасом смотрел, как потолочные панели из гофрированной стали над генератором № 8 начали проваливаться, кувыркаясь одна за одной, как тяжелые игральные карты, и круша оборудование внизу[435]435
  Юрий Корнеев (оператор турбины, пятая смена, 4-й блок ЧАЭС), интервью автору книги, Киев, сентябрь 2015 года.


[Закрыть].

Глядя на центральный зал, бывший подводник Анатолий Кургуз видел, как к нему катится плотная завеса пара[436]436
  Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 21.


[Закрыть]. Раскаленное облако радиоактивного пара настигло его, когда он пытался закрыть герметичную дверь шлюза, перекрыв путь в зал и спасая своих коллег по реакторному цеху. Это было последнее, что он сделал, прежде чем потерять сознание.

На своем посту в тени главных циркуляционных насосов Валерий Ходемчук умер первым, в одно мгновение испаренный взрывом или раздавленный массой рушащегося бетона и оборудования.

Внутри блочного щита управления № 4 сыпались с потолка плитки и цементная пыль[437]437
  Дятлов, с. 49.


[Закрыть]. Акимов, Топтунов и заместитель главного инженера Дятлов оглядывались в ошеломлении. Серый дым выходил из вентиляционных коробов, мигали лампы освещения[438]438
  Столярчук, интервью автору книги, 2015 и 2016 годы.


[Закрыть]. Когда они снова включились, Борис Столярчук почувствовал резкий, не похожий ни на что металлический запах. На стене за ними лампы индикаторов, следящих за уровнем радиации в помещении, внезапно переключились с зеленого на красный свет.

Снаружи на бетонном берегу пруда охлаждения двое работников, у которых были выходные, ловили ночью рыбу. Услышав первый взрыв, они обернулись на звук, взглянули на станцию и услышали второй, громоподобный удар, какой издает самолет, проходя звуковой барьер[439]439
  Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 11–12.


[Закрыть]. Земля задрожала, рыбаков тряхнула взрывная волна. Черный дым клубился над 4-м блоком, искры и горящие обломки взлетали в небо. Когда дым рассеялся, они увидели, что 150-метровая вентиляционная труба светится странным холодным светом.

В кабинете 29 на седьмом этаже второго административного корпуса работал инженер Александр Туманов. Из окна кабинета открывался прямой вид на северную часть станции. Около 1:25 он услышал рев и почувствовал, как здание затряслось. Затем последовали резкий хлопок и два глухих удара. Александр увидел каскад искр, вылетающих из 4-го энергоблока, и что-то еще, показавшееся ему брызгами раскаленного металла или горящими тряпками, летящими во все стороны. Крупные пылающие обломки упали на крышу 3-го энергоблока и вспомогательного здания и горели там.

В 3 км от станции продолжали спать жители Припяти. В квартире Виктора Брюханова на проспекте Ленина зазвонил телефон.

6
Суббота, 26 апреля, 1:28, военизированная пожарная часть № 2

Сразу после 1:25 утра, когда багровый конус пламени, переливающегося вокруг полосатой вентиляционной трубы, взлетел на 150 м в небо над атомной станцией, в военизированной пожарной части № 2 прозвучал сигнал тревоги[440]440
  Свидетельства очевидцев: Karpan, 12.


[Закрыть]. На главной панели в диспетчерской внезапно вспыхнули сотни красных сигнальных лампочек – по одной на каждую комнату комплекса Чернобыльской АЭС[441]441
  Анатолий Захаров, интервью автору книги, Киев, февраль 2016 года.


[Закрыть].

Большинство из 14 пожарных третьего караула спали на своих койках в дежурном помещении. Громкий удар сотряс стекла в окнах, тряхнул пол, разбудив их[442]442
  Там же. Они прибыли к месту пожара в 1:30, согласно оперативному журналу пожарной охраны Киевской области, архив музея «Чернобыль».


[Закрыть]. Натянув сапоги, они под звуки пожарной сирены высыпали на бетонную площадку перед частью, где стояли наготове три грузовика с ключами в замках зажигания. В этот момент диспетчер крикнул, что на атомной станции пожар, они обернулись и увидели, как огромное грибообразное облако расползается в небе над 3-м и 4-м блоками, меньше чем в полукилометре, в двух минутах езды от них.

Лейтенант Правик скомандовал выезд, и один за другим три красно-белых пожарных ЗИЛа рванули к станции[443]443
  Александр Петровский, интервью автору книги, Богданы, Украина, ноябрь 2016 года. Указания на время и оборудование приведены по оперативному журналу пожарной охраны Киевской области, архив музея «Чернобыль».


[Закрыть]. 24-летний сержант Александр Петровский не нашeл свою каску и вместо нее схватил форменную фуражку Правика. Часы показывали 1:28. За рулем первого грузовика сидел Анатолий Захаров, крепкий общительный мужчина 33 лет. Он числился парторгом части и работал не только на станции, но еще и спасателем в городе: вооружившись биноклем и сев на моторную лодку, вытаскивал из Припяти пьяных купальщиков. Захаров повернул направо и на полной скорости погнал вдоль забора атомной станции. Крутой поворот налево, въездные ворота, и вот, проскочив мимо длинного, приземистого здания дизель-генераторов, они мчат по территории атомной станции. Включенная рация извергала распоряжения и вопросы: что произошло? Какие повреждения наблюдаете? Прямо за ними ехали две цистерны с водой, дежурный караул Припятской пожарной части тоже спешил на пожар[444]444
  Пожарные Припятской пожарной части были вызваны в 1:29 (оперативный журнал пожарной охраны Киевской области). См. также рассказ Леонида Телятникова в: Shcherbak, “Report on First Anniversary of Chernobyl,” trans. JPRS, pt. 1, 18.


[Закрыть]. Лейтенант Правик объявил высший уровень тревоги, номер три, вызывая на помощь все свободные пожарные части Киевской области[445]445
  Правик подтвердил тревогу № 3 по телефону в 1:40, согласно оперативному журналу пожарной охраны Киевской области, архив музея «Чернобыль». Дополнительные подробности: Рубцов В., Назаров Ю. Люди штурмового эшелона // Пожарное дело. 1986. № 6. Перевод в: JPRS, Chernobyl Nuclear Accident Documents, 24–25.


[Закрыть].

В ветровом стекле машины маячило здание станции[446]446
  Захаров, интервью автору книги, 2016 год; Петровский, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Захаров свернул на подъездную дорогу, проехал между бетонными сваями второго яруса и направил машину к северной стене третьего реактора. И там, с расстояния 30 м, увидел то, что осталось от 4-го энергоблока.

Наверху, в зале управления 4-го блока, все говорили одновременно, а заместитель главного инженера Анатолий Дятлов пытался понять, что показывают приборы[447]447
  Столярчук, интервью автору книги, 2015 и 2016 годы.


[Закрыть]. Созвездие красных и желтых сигнальных ламп мигало над консолями пультов турбины, насосов и реактора, крякали не переставая электрические сирены[448]448
  Описание основано на посещении автором щита управления 2-го энергоблока ЧАЭС 10 февраля 2016 года и на показаниях Дятлова в суде (см.: Karpan, 157).


[Закрыть]. Картина вырисовывалась мрачная. Индикаторы показывали, что все восемь главных аварийных клапанов открыты, но воды в сепараторах не оставалось. Этот сценарий был за гранью максимальной проектной аварии, худший кошмар атомщика: активная зона задыхается без тысяч литров жизненно необходимого охладителя, растет угроза расплавления активной зоны.

А за пультом старшего инженера управления реактором Топтунова стрелки на циферблатах сельсинных датчиков замерли на отметке 4 м, показывая, что стержни управления застряли намертво, не опустившись даже до половины. Топтунов освободил стержни от электромагнитных захватов, чтобы сила тяжести опустила их донизу, но почему-то они застряли прежде, чем остановить реактор. Серые жидкокристаллические цифры показаний ионизационных камер, размещенных вокруг активной зоны, бегали вверх и вниз. Там что-то еще происходило, но ни Дятлов, ни люди вокруг него уже не могли ни на что повлиять.

В отчаянии Дятлов повернулся к инженерам-практикантам Виктору Проскурякову и Александру Кудрявцеву и распорядился завершить остановку реактора вручную[449]449
  Дятлов. Чернобыль: Как это было. С. 49; интервью Анатолия Дятлова Майклу Доббсу: Michael Dobbs, “Chernobyl’s ‘Shameless Lies,’ ”Washington Post, April 27, 1992.


[Закрыть]. Он велел им отправиться в реакторный зал и силой задвинуть стержни в ядро.

Практиканты послушались, но, как только они вышли из зала, Дятлов сообразил, что делает ошибку. Если уж стержни не падают под своим весом, их не удастся сдвинуть вручную. Он выскочил в коридор, чтобы вернуть практикантов, но они уже исчезли в облаках пара и пыли, заполнивших помещения и лестничные пролеты блока № 4.

Вернувшись в зал управления, Дятлов начал отдавать приказы. Начальнику смены Александру Акимову он сказал, чтобы тот отпустил домой всех, без кого сейчас можно было обойтись, включая старшего инженера управления реактором Леонида Топтунова, нажавшего кнопку остановки реактора АЗ-5. Затем велел Акимову запустить насосы аварийного охлаждения и вытяжные вентиляторы и дал команду открыть клапаны трубы охлаждения. «Мужики, – сказал он, – мы должны подать воду в реактор»[450]450
  Read, Ablaze, 68; Дятлов. Чернобыль: Как это было. С. 49. В своих воспоминаниях Дятлов отрицает, что приказал подать воду в реактор, утверждая, что такой приказ после его ухода из зала управления был отдан Фоминым. Дятлов. Чернобыль: Как это было. С. 53.


[Закрыть].

Выше, на отметке +12.5, в комнате без окон, где сидели старшие инженеры, Александра Ювченко окружали пыль, пар и темнота[451]451
  Ювченко, интервью автору книги, 2006 год.


[Закрыть]. Из-за выбитой двери доносилось ужасное шипение[452]452
  Свидетельство Александра Ювченко см. в: Zero Hour: Disaster at Chernobyl, directed by Renny Bartlett, Discovery, 2004. Дальнейшее описание второго оператора Александра Новика, см. в интервью Александра Ювченко: Michael Bond, “Cheating Chernobyl,” New Scientist, August 21, 2004.


[Закрыть]. Ювченко нашарил на столе телефон, попробовал связаться с блочным щитом управления № 4, но линия молчала. Потом кто-то позвонил с блочного щита управления № 3 и сказал: «Срочно несите носилки».

Ювченко подхватил носилки и побежал вниз на отметку +10, но прежде, чем он добрался до зала управления, его остановил растерянный человек в почерневшей одежде, с окровавленным и неузнаваемым лицом. Только по голосу Ювченко понял, что это его друг, оператор насосов охлаждения Виктор Дегтяренко. Виктор сказал, что идет со своего рабочего места и что там остались люди, которым нужна помощь. Светя во влажную темноту фонариком, Ювченко увидел второго оператора по другую сторону кучи обломков. Грязный, мокрый и ошпаренный струей пара, он все же стоял на ногах. Он дрожал от шока, но отмахнулся от Ювченко. «Я в порядке, – сказал он. – Помоги Ходемчуку. Он в насосной».

Потом Ювченко увидел появившегося из темноты своего коллегу Юрия Трегуба[453]453
  Александр Ювченко, интервью автору, 2006 год; Yuvchenko, interview by Bond, New Scientist, 2004. Взрыв пришелся на полнолуние, согласно www.moonpage.com. Воспоминания Трегуба о последовательности событий, приведенные в интервью с Юрием Щербаком, отличаются от версии Ювченко (Shcherbak, Chernobyl, 42–43).


[Закрыть]. Его послали с блочного щита управления № 4 вручную открыть вентили системы охлаждения высокого давления и залить активную зону реактора водой. Зная, что для этого потребуются как минимум двое, Ювченко направил раненого оператора туда, где ему окажут помощь, а сам пошел с Трегубом к емкостям охладителя. Ближайший вход был завален обломками, они спустились на два этажа вниз и оказались по колено в воде. Дверь в зал заклинило намертво, но через узкую щель они сумели заглянуть внутрь.

Все было разрушено. Гигантские стальные цистерны разорвало как мокрый картон, а там, где должны были быть стены и потолок зала, они увидели сияющие звезды. Внутренности затемненной станции заливал лунный свет.

Трегуб и Ювченко повернули в транспортный коридор и вышли наружу[454]454
  Александр Ювченко, интервью автору книги, 2006 год. Хотя Ювченко позднее будет убежден, что призрачное свечение, которое он видел, было результатом эффекта Черенкова, этот феномен виден только в средах с высоким коэффициентом рефракции, таких, как вода, и маловероятен на открытом воздухе над реактором № 4 (Alexander Sich, интервью автору книги, 2018 год).


[Закрыть]. Стоя в полусотне метров от реактора, они одними из первых осознали, что произошло с 4-м энергоблоком. Это было ужасающее, апокалиптическое зрелище: крыши над реакторным залом не было, правую стену почти полностью разрушило взрывом. Половина контура охлаждения исчезла: слева висели в воздухе емкости и трубы, которые питали главные циркуляционные насосы. Ювченко понял, что Валерий Ходемчук наверняка погиб: место, где тот стоял, было погребено под дымящейся кучей обломков, освещаемой вспышками, – оборванные кабели под напряжением 6000 вольт, толщиной с мужскую руку, раскачивались, «коротя» и осыпая искрами обломки.

И откуда-то из массы обломков железобетона и балок – из руин блока № 4, в которых должен был находиться реактор, – Александр Ювченко увидел нечто еще более устрашающее: мерцающий столб эфирного бело-голубого света, поднимающийся прямо в ночное небо и исчезающий в бесконечности. Это странное, окруженное языками пламени от горящего здания и перегретых кусков металла и оборудования свечение на несколько секунд заворожило Ювченко. Но Трегуб потащил его назад, за угол, подальше от опасности: свечение, которое захватило воображение Ювченко, было вызвано радиоактивной ионизацией воздуха и, почти наверняка, означало, что открытый реактор смотрит сейчас прямо в атмосферу.

Когда три грузовика пожарной части № 2 подъехали к 4-му блоку, им навстречу выбежал сотрудник пожарной безопасности станции. Это он вызвал пожарных. Анатолий Захаров выпрыгнул из своей кабины и огляделся. На земле беспорядочно валялись графитные блоки, многие еще светились от сильного жара. Захаров видел, как строили реактор, и точно знал, что это.

– Толик, что это? – спросил один из бойцов[455]455
  Захаров, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть].

– Пацаны, это нутро реактора, – сказал Захаров. – Если дотянем до утра, будем жить вечно.

Правик приказал Захарову оставаться на связи и ждать указаний. Они с командиром взвода Леонидом Шавреем проведут разведку и найдут очаг возгорания.

– И тогда начнем тушить, – сказал Правик.

С этими словами они исчезли в здании станции.

Внутри турбинного зала 4-го блока двое пожарных увидели картину полного хаоса[456]456
  Описание основано на свидетельствах Корнеева и Шаврея (Kiselyov, “Inside the Beast,” 43 and 47) и Разима Давлетбаева (Копчинский, Штейнберг. Чернобыль. С. 20).


[Закрыть]. Битое стекло, бетон и куски металла валялись повсюду; несколько ошеломленных операторов бегали тут и там в дыму, поднимавшемся от обломков; стены здания дрожали, и откуда-то сверху несся рев вырывающегося пара. Окна вдоль ряда А были разбиты, и лампы над турбиной № 7 разлетелись; струи пара и горячей воды хлестали из изуродованного патрубка подающей трубы, вспышки пламени были видны сквозь клубы пара в районе топливных насосов. Часть крыши провалилась, и тяжелые обломки – выброшенные взрывом из здания реактора на крышу зала – продолжали падать сверху. В какой-то момент свинцовая пробка, закрывавшая канал реактора, кувыркаясь, упала с потолка и врезалась в землю в метре от оператора.

У Правика и Шаврея, обычных пожарных, не было приборов для измерения уровня радиации[457]457
  Шаврей (Kiselyov, “Inside the Beast,” 47; оперативный журнал управления пожарной охраны Киевской области, музей «Чернобыль»).


[Закрыть]. Рации не работали. Они нашли телефон, попытались связаться с диспетчером Чернобыльской станции, чтобы узнать какие-то подробности происшествия, и не смогли дозвониться. Следующие 15 минут они бегали внутри станции, но ничего не установили наверняка, кроме того, что части крыши турбинного зала провалились, а то, что осталось, горело.

К тому времени, как Правик и Шаврей вернулись к своим товарищам у 3-го энергоблока, прибыли пожарные из городской части Припяти. К двум часам ночи бойцы еще 17 пожарных частей со всей Киевской области направлялись к станции, а с ними поисковые команды, экипажи спасательных лестниц и цистерны[458]458
  Оперативный журнал управления пожарной охраны Киевской области, музей «Чернобыль».


[Закрыть]. В Министерстве внутренних дел в Киеве уже создали кризисный центр и требовали докладывать об обстановке каждые 40 минут[459]459
  Приказ № 113: О мерах в связи с ЧП на Чернобыльской АЭС, подписан генерал-майором В. М. Корнейчуком, 26 апреля 1986 года, Оперативный штаб УВД Киевского облисполкома, Литерное дело по спецмероприятиям в Припятской зоне, 26 апреля – 6 мая 1986 года, 5–6, архив музея «Чернобыль».


[Закрыть].

В своей квартире через улицу от Припятского отделения милиции Петр Хмель, командир первого караула военизированной пожарной части № 2, готовился лечь спать после долгой вечерней попойки, когда в дверь позвонили. Это был Радченко, водитель из части.

«Пожар на четвертом блоке», – сказал он[460]460
  Петр Хмель, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть].

Хмель надел форму и спустился к присланному за ним УАЗику. Собираясь, Хмель успел прихватить полбутылки «Советского шампанского». Пока УАЗик поворачивал на улицу Леси Украинки, лейтенант припал к бутылке и осушил ее до донышка.

Тревога тревогой, но не пропадать же напитку.

В квартире на проспекте Ленина Виктора Брюханова разбудил телефонный звонок – через две минуты после взрыва[461]461
  Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. Когда он зажег свет, проснулась и жена. Звонки со станции посреди ночи не были чем-то необычным, но сейчас, пока муж слушал, что ему говорят в трубку, Валентина видела, как меняется выражение его лица. Виктор положил трубку оделся и вышел из квартиры, не сказав ни слова.

Не было еще двух часов ночи, когда он приехал на станцию. Увидел изломанный контур четвертого блока, подсвеченный изнутри тусклым красным сиянием, и понял, что случилось худшее.

«Сяду в тюрьму», – подумал он[462]462
  Виктор и Валентина Брюхановы, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть].

Войдя в главный административный корпус, директор приказал открыть аварийный бункер в подвале. Он строился как убежище для персонала в случае ядерной войны[463]463
  Подробности из посещения бункера автором в феврале 2016 года.


[Закрыть]. Укрепленный бункер вмещал кризисный центр со столами и телефонами для всех начальников отделов станции, обеззараживающие души, лазарет для раненых, воздушные фильтры, поглощающие отравляющие газы и радионуклиды из атмосферы, дизель-генератор и трехдневный запас пресной воды на 1500 человек – все это было надежно укрыто за стальной дверью воздушного шлюза. Брюханов сначала поднялся в свой кабинет на третьем этаже и попытался дозвониться до начальника смены станции[464]464
  Подробности передвижений Брюханова – по стенограмме показаний Брюханова на суде 8 июля 1987 года, которую вел на месте и опубликовал Николай Карпан (Chernobyl to Fukushima,126–134). Серафим Воробьев утверждает, что Брюханов дал ему указания лично проследить за открытием бункера (Shcherbak, Chernobyl, 396). Приказ Брюханова объявить Общую радиационную аварию подтверждает телефонистка Л. Попова (Чернобыль: события и уроки. Под ред. Е. Игнатенко. М.: Политиздат, 1989. С. 95). Когда Попова попыталась включить автоматическую систему, обнаружилось, что магнитофон сломан, и она стала делать звонки сама, один за одним.


[Закрыть]. Тот не отвечал. Брюханов распорядился активизировать автоматическую систему телефонного оповещения, разработанную для информирования руководства об аварии высшей степени – Общей радиационной аварии. Это означало выброс радиации не только внутрь помещений станции, но и на поверхность земли и в атмосферу.

Приехал мэр Припяти вместе с курировавшим станцию майором КГБ и секретарями парткомов города и станции[465]465
  Брюханов, показания в суде (Karpan, 128–29). Исполком Припяти возглавлял Владимир Волошко. Майор В. А. Богдан, формально занимавший должность начальника охраны станции, назван сотрудником КГБ в докладной записке КГБ от 4 мая: Из архивов / Под ред. Ю. Данилюка. Документ № 26: «Доклад 6-го управления КГБ УССР в КГБ СССР касательно радиационной ситуации и хода расследования аварии на Чернобыльской АЭС».


[Закрыть]. У них было много непростых вопросов. У директора ответов не было.

Длинное, узкое, с низким потолком помещение бункера, заставленное столами и стульями, быстро заняли вызванные по тревоге начальники отделов ЧАЭС. Брюханов сел у двери, за стол с несколькими телефонами и небольшим пультом, и начал докладывать об аварии своему руководству. Первым делом он позвонил в Москву в Союзатомэнерго, затем – первому и второму секретарям Киевского обкома партии. «Случилось обрушение, – сказал он. – Непонятно, что произошло. Дятлов сейчас разбирается»[466]466
  Парашин, свидетельство в: Shcherbak, Chernobyl, 76.


[Закрыть]. Потом он позвонил в республиканское министерство энергетики и диспетчеру областных энергосетей[467]467
  Перечень звонков Брюханова по его показаниям в суде, см.: Karpan, 129.


[Закрыть].

После этого директор начал принимать доклады о повреждениях от начальника службы радиационной безопасности станции и начальника смены: на энергоблоке № 4 произошел взрыв, к реактору пытаются организовать подачу охлаждающей воды[468]468
  Брюханов, показания в суде, см.: Karpan, 129; Парашин, Shcherbak, Chernobyl, 76.


[Закрыть]. Брюханов узнал, что приборы на блочном щите управления все еще показывают нулевой уровень охладителя. Он боялся, что они стоят на краю самой ужасной катастрофы, какую можно представить: отсутствие воды в реакторе. Никто еще не сказал ему, что реактор уже уничтожен.

Вскоре в бункере было уже человек 30–40[469]469
  Парашин, Shcherbak, Chernobyl, 76.


[Закрыть]. Гудела вентиляция, царила полная неразбериха. Гомон голосов отражался эхом от толстых бетонных стен – начальники подразделений вызывали по телефону сотрудников, все готовились закачивать воду в активную зону реактора № 4. Брюханов неподвижно сидел за своим столом у двери: его обычное немногословие превратилось в ступор, движения были замедленными, казалось, он онемел от потрясения.

Увидев весь ужас разрушения 4-го блока снаружи, Александр Ювченко и Юрий Трегуб бросились назад в здание станции – доложить обстановку[470]470
  Александр Ювченко, интервью автору книги, 2006 год; Yuvchenko, interview by Bond, New Scientist, 2004; Vivienne Parry, “How I Survived Chernobyl,” Guardian, August 24, 2004.


[Закрыть]. Но, прежде чем они добрались до щита управления, их остановил начальник Ювченко, Валерий Перевозченко, начальник смены реакторного цеха. С ним были два практиканта, которых Дятлов послал опустить стержни управления вручную. Ювченко попытался объяснить им, что это бессмысленно: стержни управления – да и сам реактор – уже не существовали. Однако Перевозченко настаивал: Ювченко видел реактор снизу, нужно оценить ущерб сверху.

Трегуб отправился к щиту управления, а Ювченко согласился помочь Перевозченко и практикантам найти доступ в реакторный зал. Приказ есть приказ, кроме того, у него был фонарь, а у них нет. Вчетвером они поднялись по лестницам с отметки +12 на отметку +35. Ювченко шел последним. Наконец, пройдя через лабиринт разрушенных стен и изогнутого металла, они добрались до массивной двери воздушного шлюза зала реактора. Стальная, заполненная бетоном дверь весила несколько тонн, шатунный механизм, который удерживал ее открытой, был поврежден взрывом. Если они войдут и дверь за ними захлопнется, они окажутся в ловушке. Ювченко согласился остаться снаружи. Он уперся плечом в дверь и изо всех сил удерживал ее открытой, пока трое его коллег переступили через порог.

Внутри места почти не было. Перевозченко стоял на узкой приступке и светил вокруг себя фонариком Ювченко. Желтый луч фонарика выхватывал контуры «Елены», гигантского диска, косо висящего на краях корпуса реактора. Сотни проходивших сквозь него узких паровых труб были разорваны и свисали спутанными клубками, как волосы растерзанной куклы. Стержней управления не было в помине. Глядя в расплавленный кратер внизу, трое мужчин с ужасом осознали, что уставились прямо в активную зону – раскаленное чрево реактора.

Перевозченко, Проскуряков и Кудрявцев оставались на карнизе, пока Ювченко держал дверь, – минуту, не более. Но и это было слишком долго. Все трое получили смертельную дозу радиации за несколько секунд.

Когда, потрясенные увиденным, они ввалились обратно в коридор, Ювченко тоже решил взглянуть на разрушения. Но Перевозченко, ветеран атомного подводного флота, который отлично понимал, что случилось, отодвинул молодого человека в сторону. Дверь захлопнулась.

«Не на что там смотреть, – сказал он. – Идем отсюда».

В темноте турбинного зала заместитель начальника турбинного цеха № 2 Разим Давлетбаев пытался совладать с хаосом, охватившим его подразделение. Действующие правила требовали, чтобы в случае аварии пожар на местах тушили не пожарные, а операторы, работающие внутри[471]471
  Karpan, 18.


[Закрыть]. Сейчас огонь пылал на многих уровнях турбинного цеха, угрожая еще большей катастрофой. Механизмы турбин были заполнены тысячами литров масла, а турбогенераторы – водородом, необходимым для охлаждения обмотки генератора. Если бы загорелся один из турбогенераторов, пожар распространился по почти километровому турбинному залу и охватил бы оставшиеся три реактора станции или привел бы к еще одному взрыву внутри 4-го энергоблока.

Люди находились среди клубов радиоактивного пара, фонтанов кипящей воды, бьющих из разорванных труб, и искр от порванных кабелей. Давлетбаев приказал включить спринклеры над турбиной № 7, слить смазку в аварийные емкости и заткнуть струю масла, бьющую из трубопровода, разрушенного на отметке +5. Масло из него уже растекалось по полу на отметке 0 и проникало в подвал[472]472
  Там же, 18 and 20–22; Давлетбаев Р. Последняя смена // Чернобыль. Десять лет спустя. Неизбежность или случайность? / Под ред. А. Н. Семенова. С. 371–377.


[Закрыть]. Три инженера пробивались в залитые горячей водой комнаты, откуда управляли насосами подачи масла, чтобы выключить их и предотвратить распространение огня. Два машиниста сумели погасить очаг огня на отметке +5, остальные тушили другие возгорания. Главный механик отрезал насосы от деаэраторов, прекратив поток радиоактивной воды из труб в турбинный зал.

Было трудно дышать, влажный, насыщенный паром воздух нес запах озона. Но операторы не задумывались о радиации, а перепуганные дозиметристы, сновавшие по блоку, полезной информации дать не могли: их приборы зашкаливали. Радиометры, способные замерить более высокие уровни, оставались запертыми в сейфах и не могли быть выданы без распоряжения сверху[473]473
  Karpan, 25.


[Закрыть]. Разим Давлетбаев убеждал себя, что запах в турбинном зале был вызван разрядами коротких замыканий[474]474
  Давлетбаев Р. Последняя смена. С. 377–378.


[Закрыть]. Позже, почувствовав себя плохо, он объяснил это выпитым раствором йодида калия, хотя умом понимал, что тошнота – ранний признак радиационного поражения.

Инженер по турбинам Юрий Корнеев останавливал турбину № 8, когда в помещение вбежал сменный электрик Анатолий Баранов[475]475
  Юрий Корнеев, см.: Kiselyov, “Inside the Beast,” 44; Корнеев, интервью автору книги, Киев, 2015 год. Подробности действий Баранова см.: Материалы: Герои-ликвидаторы // Веб-сайт Чернобыльской АЭС (http://chnpp.gov.ua/ru/component/content/article?id=82).


[Закрыть]. Баранов начал вытеснение водорода в генераторах № 7 и 8 азотом, чтобы не допустить дальнейшие взрывы. К тому времени, когда они закончили работу, странная тишина воцарилась вокруг них и безжизненных машин. Они вышли наружу, на маленький балкон, покурить. Много позже выяснилась цена, которую они заплатили за этот короткий перекур: улица под ними была усыпана блоками реакторного графита, облучившими их, пока они курили, опираясь на перила.

Инженеры начали осматривать завалы в поисках погибших и раненых[476]476
  Karpan, 19; Николай Горбаченко (дозиметрист на Чернобыльской АЭС), см.: Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 99.


[Закрыть]. Машинисты внизу турбинного зала от первого взрыва не пострадали, но Владимира Шашенка, который наблюдал за испытаниями из отсека 604 – комнаты счетчиков воды, нигде не было видно. Тогда трое мужчин стали пробираться через завалы на верхнюю площадку наискосок от турбинного зала[477]477
  Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 101.


[Закрыть]. Все было усеяно обломками, приходилось брести по щиколотку в воде, уворачиваясь от струй пара[478]478
  Горбаченко, см.: Kiselyov, “Inside the Beast,” 45.


[Закрыть]. Наконец они дошли до отсека 604 и увидели, что он полностью уничтожен. Бетонные стеновые панели выбросило наружу взрывом, луч их фонаря терялся в темноте и клубах пыли. Они начали звать Шашенка, но ответа не услышали. Наконец они натолкнулись на него: он лежал без сознания на боку, на губах пузырилась кровавая пена. Подхватив Шашенка под мышки, они вытащили его наружу.

Снаружи здания лейтенант Правик поднимался по пожарной лестнице, которая шла зигзагом по северной стене 3-го энергоблока[479]479
  Захаров, интервью автору книги, 2015 год; Петровский, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Каждый шаг по металлическим ступеням отдавался звоном. С Правиком были несколько человек из городской пожарной части, включая их командира лейтенанта Виктора Кибенка и Василия Игнатенко, 26-летнего коренастого силача[480]480
  Рассказ Телятникова, см.: David Grogan, “An Eyewitness to Disaster, Soviet Fireman Leonid Telyatnikov Recounts the Horror of Chernobyl,” People, October 5, 1987; “Firefight at Chernobyl,” transcript of Telyatnikov’s appearance at the Fourth Great American Firehouse Exposition and Muster, Baltimore, MD, September 17, 1987, online at Fire Files Digital Library, https://fire.omeka.net/items/show/625.


[Закрыть]. В воздухе был слышен гул трех работающих реакторов станции и треск пламени.

Подниматься пришлось долго. Плоские крыши 3-го энергоблока и его обреченного близнеца они прошли как гигантские ступени. Восемь уровней здания формировали бетонный зиккурат с вентиляционным блоком наверху – высотой 20 этажей, увенчанный красно-белой полосатой трубой, возвышавшейся над двумя реакторами. Отсюда пожарные могли заглянуть вниз, на тлеющие руины реакторного зала 4-го блока, и осмотреть разрушения вокруг. На крыше они увидели десятки небольших возгораний: у подножия трубы, на реакторном зале 3-го блока и вдали, на крыше турбинного зала[481]481
  Детальное описание расположения возгораний, см.: Karpan, 12–15.


[Закрыть]. Причиной их были горящие обломки, выброшенные из реактора после взрыва. Одни огни горели жарко, с полутораметровыми языками пламени, другие были меньше, но горели со странной энергией, шипя и взрываясь, как петарды[482]482
  Описание пожаров см.: Telyatnikov, “Firefight at Chernobyl”; and Felicity Barringer, “One Year After Chernobyl, a Tense Tale of Survival,” New York Times, April 6, 1987.


[Закрыть]. Воздух наполнял черный дым и что-то еще, чего пожарные прежде никогда не видели: странный пар, похожий на туман, но с непонятным запахом[483]483
  Telyatnikov in Barringer, “One Year After Chernobyl.”


[Закрыть].

В темноте у них под ногами валялись сотни источников смертельной ионизирующей радиации: куски графита, части топливных сборок и таблетки ядерного топлива, диоксида урана, рассыпанные по крышам и испускающие гамма-лучи – тысячи рентген в час[484]484
  Karpan, 13.


[Закрыть].

Но Правика и остальных беспокоила более ощутимая угроза – пожары на крыше блока № 3, прямо над реактором[485]485
  Петр Хмель, интервью автору книги, 2015 год.


[Закрыть]. С запада дул ветер, угрожая направить огонь в сторону реакторов 2 и 1, которые продолжали работать. Если не взять под контроль эти пожары, огонь вскоре охватит всю станцию. Правик действовал быстро. Вместе с Кибенком и его людьми они вытащили на крышу пожарные рукава. Правик распорядился подсоединить насосы к трубам, предназначенным для подачи воды на верх здания через систему пожаротушения станции. Насосы подключили, но через рукава со свистом шел только воздух.

«Увеличьте напор!» – кричал Правик в рацию[486]486
  Захаров, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Это было бесполезно: трубы повредило взрывом.

В этот раз даже вечно недовольные бойцы третьего караула исполняли приказы без колебаний. Потея в своей брезентовой форме и резиновых куртках, они раскатали рукава, как их учили – пять за 17 секунд[487]487
  Там же. Доклад о прокладке рукавов для пены на крышу блока № 3 был сделан Правиком диспетчеру и отмечен в оперативном журнале управления пожарной охраны Киевской области в 3:00.


[Закрыть]. Перекинули рукава через плечо, потащили их по лестничным пролетам вверх и залили пеной крышу блока № 3. У Кибенка была отдельная линия, подсоединенная к цистерне «Урала» Припятской пожарной части, она могла подавать 40 л воды в секунду[488]488
  Захаров, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Но огонь, с которым боролась горстка людей на крыше, казалось, лишь разгорался, когда его заливали водой[489]489
  Петровский, интервью автору книги, 2016 год; Рогожкин о разговоре с Телятниковым в свидетельских показаниях в суде, см.: Karpan, 170.


[Закрыть]. Почти наверняка дело было в таблетках двуокиси урана, которая до взрыва разогрелась до 4000 °С и загорелась при контакте с воздухом; когда ее поливали водой, высвобождался кислород, взрывчатый водород и радиоактивный пар[490]490
  Karpan, 13. Согласно US National Institutes of Health урановые возгорания невозможно эффективно тушить водой, если не погрузить горящий материал в воду полностью: «Даже это не погасит огонь немедленно, поскольку горячий металл уран разлагает воду на Н₂ и О₂, обеспечивая топливо и кислород для горения. Если количества воды достаточно, постепенно вода в нужной степени охладит металл, чтобы горение прекратилось, но значительный объем воды может выкипеть в процессе» (“Uranium, Radioactive: Fire Fighting,” NIH, US National Library of Medicine, web WISER online directory).


[Закрыть].

Остававшийся внизу у машин 24-летний сержант Александр Петровский получил приказ взять двух бойцов, подняться на вентиляционный блок и помочь тушить возгорания на крыше[491]491
  Петровский, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Юношей Петровский работал сварщиком на строительстве 3-го и 4-го энергоблоков. Он помогал сооружать оба реактора и знал здесь каждое помещение – от кабельных туннелей в подвале до крыши. И всегда вокруг была радиация, но проблем с этим не было. Его не пугала перспектива схватить еще одну дозу.

Петровский поднялся только на первый уровень крыш до отметки +30, когда увидел Правика и пожарных из Припяти, спускающихся ему навстречу. С ними явно что-то случилось: они говорили неразборчиво, спотыкались, таща друг друга по лестнице, их рвало. Петровский приказал своему бойцу помочь им спуститься, а сам с Иваном Шавреем – одним из двух братьев-белорусов из третьего караула, пошел дальше. Спеша добраться до крыши и помочь товарищам, которые, как они думали, еще боролись с огнем на отметке +71, Шаврей поскользнулся на крутой лестнице. Петровский протянул руку, чтобы подхватить его, и лейтенантская фуражка свалилась с его головы. Он проследил взглядом, как она кувыркается вниз, исчезая в темноте, и двинулся дальше без всякой защиты – с непокрытой головой, в рубашке и непромокаемой куртке.

Добравшись наконец на самый верх, двое пожарных обнаружили, что на крыше они одни. Воду подавал только один пожарный рукав. Вдвоем они принялись тушить, что могли, направляя рукав на горящие куски графита, но, даже перестав гореть, графит испускал жар, который ничто не могло умерить. Через полчаса почти все видимые возгорания вокруг были потушены, но оставалась одна большая проблема: языки пламени вырывались из конца двухметровой вентиляционной трубы, торчавшей из крыши. Чтобы залить воду прямо в трубу, давления в рукаве не хватало, а Петровский не мог дотянуться рукавом до края. Шаврей был на голову выше, Петровский передал ему тяжелый литой наконечник рукава – и в этот момент внезапно ослеп.

Смертельная доза радиации – это примерно 500 бэр, биологических эквивалентов рентгена, или количество радиации, поглощенное средним человеческим организмом за 60 минут при 500 рентгенах в час[492]492
  Оценки величины смертельной дозы основываются на «медианной летальной дозе», или ЛД50, которая – если получена одномоментно на все тело и оставлена без лечения – убивает половину облученных. Исходя из данных, полученных после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, эти оценки колебались от 3,5 до 4,0 грей (350–400 бэр). Но опыт Чернобыля привел к повышению этих оценок, показав, что при медицинском воздействии здоровые люди могут выжить при дозе на все тело не менее 500 бэр. Gusevetal., eds. Medical Management of Radiation Accidents, 54–55.


[Закрыть]. Кое-где на крыше 3-го энергоблока куски уранового топлива и графита излучали гамма– и нейтронную радиацию на уровне 3000 бэр в час[493]493
  Уровни радиации на крыше описываются Стародумовым, комментарии в: Чернобыль. 1986.04.26 P. S. Киев: Телекон, 2016; Осколков Б. Ю. Обращение с радиоактивными отходами в первоначальный период ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Обзор и анализ. Чернобыльский Центр ядерной безопасности. Январь 2014 года. С. 36.


[Закрыть]. В других местах уровень мог превышать 8000 бэр в час, это значит, что человек получал смертельную дозу менее чем за четыре минуты.

Внезапная слепота у Петровского продолжалась секунд 30, но ему они показались вечностью, наполнили ужасом. И когда зрение вернулось так же неожиданно, как пропало, смелость оставила его. «Ебать это дело, Ваня! – крикнул он Шаврею. – Уебываем отсюда!»[494]494
  Петровский, интервью автору книги, декабрь 2016 года.


[Закрыть]

На другой стороне комплекса Леонид Шаврей, старший брат Ивана, боролся с огнем на крыше турбинного зала[495]495
  Леонид Шаврей, см.: Kiselyov, “Inside the Beast,” 47.


[Закрыть]. На отметке +31.5 летящие обломки пробили зияющие дыры в гофрированной стали крыши. Часть панелей провалилась в зал, другие, изрешеченные невидимыми в темноте дырами, предательски болтались под ногами. Жар был так силен, что битумное покрытие крыши плавилось под ногами, прилипало к сапогам пожарных, ходить было трудно. Первые прибывшие бойцы не могли дотянуться рукавами до всех очагов огня и забрасывали их песком[496]496
  Владимир Прищепа, см.: Karpan, 15–16.


[Закрыть].

Спустившись на землю за очередным рукавом, Леонид Шаврей увидел, что там уже командовал приехавший командир части майор Леонид Телятников[497]497
  Леонид Шаврей позже вспоминал, что от Леонида Телятникова пахло водкой и он выглядел совершенно пьяным, хотя Петровский оспаривал это и утверждал, что Телятников почти не пил: «Может быть, рюмку дома, но на работе? Никогда». Петровский, интервью автору книги, 2016 год.


[Закрыть]. Майор приказал Шаврею вернуться на крышу турбинного зала, закончить тушить небольшие возгорания и наблюдать за ситуацией, пока не придет смена. На крыше к Шаврею вскоре присоединился лейтенант Петр Хмель – все еще пьяный от «народного шампанского»[498]498
  Петр Хмель, интервью автору книги, 2006 и 2016 годы.


[Закрыть]. Шел четвертый час утра. Вдвоем они стояли посреди спутанных пожарных рукавов и радиоактивных обломков и ждали рассвета.