Текст книги "Все еще будет"

Глава двадцать первая, в которой речь пойдет о событиях на городище

 
Погоди, подруга, плакать,
Погоди маленечко.
Неужели не придет
Для нас весело времечко?
 

– Рита, дочка, иди сюда скорее! – говорил Николай Петрович, протягивая дочери целую стопку писем. – Похоже, в почтовой трубе был затор, а теперь прорвало. Мне казалось, что люди совсем перестали общаться с помощью старых добрых писем, а тут целый ворох корреспонденции.

В отличие от Николая Петровича, стопка писем никакого ажиотажа или радости у Маргариты не вызвала. Посланий она ни от кого не ждала. Начала не торопясь разбирать корреспонденцию. Пишут пенсионный фонд, налоговая… Поздравляют с уже давно прошедшим днем рождения… Одно письмо было с местным, вольногорским штампом – вещь в высшей степени диковинная, поскольку эпистолярному жанру вольногорцы предпочитали живое общение за чашкой чая.

Письмо действительно было странным. Напечатано на принтере. Без подписи.

Дорогая Маргарита!

Известному Вам человеку угрожает серьезная опасность. За мной следят, поэтому позвонить или прийти к Вам в дом или в школу я не могу. Буду ждать Вас в 11 часов вечера в четверг в беседке за старым городищем. Если увижу, что Вы не одна, сразу уйду.

Ваш друг.

Беседка была местом исключительно приятным, но только в светлое время суток. Древнее городище располагалось на самом высоком холме Вольногор. Стараниями Иноземцева и местных энтузиастов здесь был открыт историко-этнографический музей. Из соседних сёл завезли образцы древнейших деревянных построек. Может быть, и не самый известный музей в Северном Заречье, но для небольшого курортного города вещь нелишняя. Днем, особенно в летнюю пору, здесь всегда многолюдно. Зимой, да на ночь глядя – ни одной живой души.

Автор письма выбрал место со знанием дела. Беседка притаилась на самом краю холма, над рекой. До нее от городища – метров пятьдесят чистейшего поля. Человек, ожидающий в беседке, сможет спокойно ретироваться, если что-то пойдет не по плану.

Сказать Ване? Не отпустит. Накричит. Обзовет дурой. Опять пошлет лечиться.

Не идти? А что если милому Ванюше действительно грозит нешуточная опасность, которую еще не поздно предотвратить? А что если не пойти и потом что-то нехорошее произойдет? Как потом жить с этим?

И что делать, если пойти… и этот человек захочет причинить ей зло? Значит, надо продумать пути отступления, решила она. Но идти надо, непременно надо. Как говорится, была не была.

На русское «авось» все же полагаться не стала. Решила поподробнее изучить местность. Накануне днем пошла прогуляться к городищу. Как будто просто так, свежего воздуха ради. Последний и единственный раз была здесь прошлым летом, вскоре после приезда в Вольногоры.

Дело обстояло несколько хуже, чем поначалу представлялось. Практически вся территория за беседкой была перерыта. После того как ураганом были поломаны слабые деревья, решили все выкорчевать и уже по весне посадить новые саженцы для укрепления склона холма. Какие-то деревья уже спилили, обледенелые остовы других, подобно арктическим торосам, продолжали торчать из земли. Прямо за беседкой свалены камни. Вход в саму беседку перекрыт бечевкой. Выходило, что встреча с незнакомым доброжелателем назначена на строительной площадке.

Но выбора не было. Решение было принято. Окончательно и бесповоротно. В конце концов, долгие думы – лишняя скорбь.

Вечером, в очередной раз воспользовавшись выходом через окно, Маргарита двинулась в сторону городища. Легкий ветерок, гоняясь за одинокими снежинками, выписывал на обледеневшей дорожке затейливые вензеля. В отличие от прибрежной стороны, где дома смотрятся на променады помпезными фасадами, на горе улицы тонут между высоких заборов, по традиции крашенных зеленой краской. Неуютно, а в ночной час да в зимнюю стужу и того хуже. Но это ничего. К архитектурным изыскам Нагорной Слободы не привыкать. Сначала шагала быстро, полурысцой, затем немного сдержала шаг, но не от испуга, а из-за боязни, что со стороны выглядит несолидно.

Тихо. На улице ни души. Как будто никаких признаков жизни. Ан нет – колышутся, дрожат в хрустальном морозном воздухе струйки дыма, поднимающиеся из печных труб. Видно, все сидят по домам да чай потягивают у самовара.

Хорошо им.

Вдруг хлопнула дверь, заскрипела калитка. Маргарита застыла, огляделась. Уф! Никого. И все же засело внутри странное чувство – будто кто-то сверлит ее затылок колючим взглядом.

Зашагала дальше, поскрипывая снежком. Но уже не так уверенно. Спотыкалась на ровном месте, пару раз поскользнулась и едва не грохнулась посреди улицы.

Слава Богу, небо ясное, звездное, и полная Луна светит во всю мощь. Сегодня она какого-то удивительно приятного горчичного цвета. «Природа на моей стороне», – попыталась успокоить себя Маргарита.

До городища дошла быстро. Посмотрела на часы – без пяти одиннадцать. Чуть замедлила ход.

Вот и беседка. Похоже, никого. Перешагнула через бечевку и осторожно ступила внутрь. Совсем рядом заухал филин. Было в его голосе что-то мрачное, недоброе. А может, показалось?

Десять минут двенадцатого. По-прежнему ни души. Немного успокоилась. Сердце уже колотилось не так отчаянно. Решила еще минут пять подождать, а потом – с чистой совестью – возвращаться домой.

Посмотрела на реку. До чего же место красивое! Луна отсвечивала от речного льда, рисуя ясную, светлую дорожку. А вон и Большая Медведица! Все семь звезд на месте, включая последнюю – ту, что в ручке ковша. Она только сейчас задумалась над ее названием: Алькаид – «предводитель плакальщиц». Интересно, откуда пошло это название, задумалась она.

В столице такого не увидишь! Настоящий провинциальный ноктюрн.

Но продолжить свои размышления в столь позитивном, миросозерцательном ключе она не смогла. Спиной почувствовала приближение человека.

Медленно обернулась.

По направлению к ней шел крадучись – аки тать в нощи – невысокий, коренастый человек в огромной меховой шапке. Все внутри похолодело. Кожей почувствовала исходившую от мужика опасность. «Я как колобок, – тоскливо подумала она. – Из реки выбралась, от Гриневицкого ушла, а от этого бульдога, похоже, уйти будет посложнее».

– Добрый вечер, – пробормотала Маргарита глухим, словно сдавленным тьмой голосом, напряженно вглядываясь при этом в черноту и вжавшись в обледеневшую скамейку. Она старалась поприветствовать незнакомца максимально благожелательно, чтобы он прочувствовал ее добрые намерения. Так сказать, решила протянуть ему трубку мира.

– Добрый-добрый, – грубым, трескучим голосом прохрипел незнакомец в шапке и легко подхватил оцепеневшую от ужаса Маргариту, обдав ее густым запахом дешевого табака. Приподнял повыше и со всей дури швырнул вниз – за беседку, целясь на острые камни.

Все произошло так быстро, что разработать какой-либо план действий она просто не успела. Уже находясь в полете, машинально сдернула с мужика меховую шапку.

И все-таки то, что кажется нам в нашей жизни совсем ненужным, непригодным и в высшей степени бесполезным, в какой-то момент выплывет, сослужит службу и, если будет так суждено, спасет жизнь. В детские годы мама водила Маргариту в школу спортивной гимнастики. Маргарита возражала. Плакала. Сопротивлялась. Ненавидела и тренера, и спортивную школу, и дорогу, по которой они туда ходили.

Но теперь – при падении из беседки за городищем – ее тело вспомнило детские уроки, развернулось в полете и не шмякнулось на хрупкий позвоночник. Упала, как кошка – на все четыре конечности, смягчив участь нежных ладошек конфискованной шапкой.

Сразу вставать не стала. Пускай этот упырь думает, что ей конец. А тут еще и Луна-союзница пригнала к себе маленькое облачко и погасла, помогая Маргарите раствориться в ночи без остатка. Стало так темно – хоть глаз выколи. Слышала, как мужик смачно сплюнул и зашагал, тяжело ступая на звонкий, хрустящий снег. Еще подождала чуть-чуть. Окончательно примерзать к камням тоже не хотелось. Ночевка на морозном пленэре грозила обернуться – как минимум – нешуточным воспалением легких.

Собралась с силами. Оценила ситуацию: в конце концов, пока все не так уж и плохо. Главное, что без жертв.

Без истерики и фанатизма – иными словами, медленно и осторожно – двинулась в сторону Нагорной Слободы. Получалось действительно медленно: идти по открытой площадке поостереглась, решила ползти по кромке заснеженного холма. Когда затянула про себя «Врагам не сдается наш гордый Варяг», поползлось радостнее и шустрее.

Луна по-прежнему подыгрывала. Можно сказать, что Маргарита передвигалась при ее дружественном молчании.

За городищем встала на ноги и помчалась. Быстро-быстро – ничего не замечая на своем пути. Точнее, кое-что она все-таки заметила. Когда летела мимо соседского дома, из приоткрытой калитки выплыло заиндевевшее лицо Нюрки – особы лет двадцати, нигде не учившейся и не работавшей, но, по ее собственному утверждению, пребывавшей в постоянных трудах. С виду – ангел во плоти (наивные голубые глаза и золотые кудряшки). При этом ее единственной добродетелью было категорическое неумение держать язык за зубами. Щеки у Нюрки пунцовые – видать, в засаде сидела давненько. Глядит жадно, с любопытством, изо рта паром попыхивает да зубы бессовестно скалит. Когда Маргарита шествовала мимо Нюркиного дома, эта паршивка все следовала вровень с ней – вдоль заборчика, вдоль заборчика. Еще лукаво подмигнула, бестия.

Уф, противно.

Забыв про конспирацию (теперь эти хлопоты были уже, возможно, излишними), Маргарита вошла в дом через дверь. Хоть здесь все спокойно: привычные звуки – ритмичное похрапывание отца и тиканье настенных часов в гостиной.

Перевела дух. Перекрестилась, вознося хвалу за счастливое избавление от нешуточной опасности. Тихонько, едва касаясь босыми ногами пола, прокралась к себе в комнату. Зажгла свет. По давнишней привычке глянула на себя в зеркало. Из груди невольно вырвался вздох ужаса. Нахмурила лоб и придвинулась поближе к зеркалу, будто не доверяя своим глазам. Вид, конечно же, был не ахти – как будто кошки драли. Пока ползла по краю холма, радуясь кромешной тьме, в кровь расцарапала лицо торчавшими, как иглы, ветками. Странно, что и боли-то не почувствовала.

Но это было еще не все!

В ее руках был тымак – казахская меховая шапка, подаренная Дусей Разину в день их официальной помолвки. Маргарита села на кровать и беспомощно опустила руки, охваченная полнейшим безволием.

И кому верить в этой жизни? И как сказать Дусе?

* * *

Приняв душ, собрав мысли и самообладание в единый кулак, пришла к следующим выводам. Тот, с кого она сорвала шапку Разина, Разиным не являлся. И голос у нападавшего был выше, и рост ниже, и плечи шире. Хоть и громогласен, густобров Разин, но несколько жидковат, узкоплеч. Нападавший же был хоть и невысокого роста, но настоящий шкаф трехстворчатый.

Это успокаивало.

Второй вывод был не столь утешителен. Маргарита подверглась атаке, потому что они атакуют все, что Ивану дорого. Значит, этим людям про них уже все известно. С одной стороны, это хорошо, рассудила она. Можно сказать Ване, что скрываться не надо, поскольку это уже ни для кого не секрет. С другой стороны, как только узнает – сразу заставит ее уехать из Вольногор.

А вот это плохо, совсем плохо! Ни за что! Решила милому Ване ничего не говорить. Пусть спит спокойно!

Но, пожалуй, шило утаить в мешке намного легче, чем расцарапанное лицо в провинциальном городе.

Первым свидетелем результатов ночного похода Маргариты была Дуся. Утром, забеспокоившись, что профессорская дочка слишком долго спит – ситуация для рабочего дня просто недопустимая, – тихонько постучала (никакого ответа) и заглянула в комнату Маргариты.

Первым, что бросилось ей в глаза, была меховая шапка Разина. Она бы узнала ее из тысячи! Но что делает его шапка на стуле в спальне Маргариты? А он-то каков – сегодня утром заходил, жаловался, что любимую шапку украли. С немым вопросом она обратилась к проснувшейся подруге и увидела… чудовищные царапины на ее опухшем лице. Конечно же, Дуся умом понимала и сердцем чувствовала, что между Маргаритой и Разиным ничего быть не может (тем более что нутром чуяла, по кому та сохнет), но что делать с глазами – они ведь видят казахский тымак! «Какая все-таки невечная эта вечная мужская любовь, в которой он так горячо клялся, – думала она. – И почему не купила ему обычную ушанку – как у всех? Вышло бы и дешевле, и счастливее».

Маргарите пришлось рассказать всю правду. Дуся побожилась, что будет молчать. В этом можно было нисколечко не сомневаться.

С отцом удалось объясниться довольно легко. Впрочем, и объяснять не пришлось ничего. Он сам сразу, с налету во всем обвинил взбесившегося Бобика (которого он уже давно втайне недолюбливал) и предложил немедленно вернуть кота Иноземцеву либо отдать в клинику.

Маргарита с Дусей условились, что в случае возникновения вполне предсказуемых вопросов у любопытных горожан будут использовать версию, столь бескорыстно подсказанную Николаем Петровичем, – валить все на Бобика.

Но ушлых обитателей Нагорной Слободы обвести вокруг пальца не так просто. Всю дорогу до школы Маргарита ловила на себе их любопытные взгляды. Трудно сказать, кто первым пустил слушок о царапинах на ее лице, но к последнему уроку в школе появился и он. Иван Иноземцев.

Как всегда, по делу.

Во время урока заглянул к ней в класс. Судя по лицу, ее лицом остался недоволен. Как только прозвенел звонок и дети вышли из класса, вошел он.

– Я начинаю верить слухам. Мне всегда казалось, что в местных сплетнях только ложь. Но, похоже, на тебя это правило не распространяется. Что же произошло на этот раз? – произнес он строго, без доли смущения разглядывая царапины.

Маргарита поняла, что пощады не будет.

Отпираться бесполезно. Врать безнравственно. Кроме того, она была уверена, что если соврать любимому, то отношения обязательно покатятся под откос. Ибо ничто так не разрушает любовь, как вранье. Впрочем, нелицеприятная, расцарапанная правда тоже – иногда.

Не зная, с чего начать, достала из сумки письмо «друга» и протянула его милому Ване. Она уже раньше видела, как расширяются его зрачки. Так что была к этому готова. Правда, в этот раз голос его звучал скорее не осуждающе, а очень-очень трагично.

– И ты туда пошла? – спросил он, прочитав анонимку.

– Пошла, как видишь. И что мне было делать? – сдаваться она не собиралась.

– Я думаю, что в таких ситуациях люди прежде всего думают головой. Но, как я уже сказал, на тебя общие правила не распространяются. Ты всегда идешь своим непредсказуемым путем. Не думая обо мне. Не думая ни о ком. Больше всего меня огорчает другое. Ты ведь обещала мне быть в стороне от всего этого. Выходит, ты меня обманула. Как я могу доверять тебе после всего этого?

Он вдруг стал совсем спокойным. И уже говорил ровно, размеренно. Правда, немного грустно.

– Мне вдруг стало очевидным – как пелена с глаз спала, – что я не смогу связать свою жизнь с такой непредсказуемой, взбалмошной, безответственной женщиной, как ты. Я уже в том возрасте, когда хочется какой-то стабильности, тепла. Я же все время живу как на вулкане.

– Ну перестань, не принимай это близко к сердцу, – Маргарита нежно погладила Ивана по щеке. – Что Иванушка не весел? Что головушку повесил? Ведь ничего страшного не произошло. Царапины пустяковые. Ты даже не представляешь себе, как быстро все на мне заживает. Как любила говорить моя мама, до свадьбы заживет, – с тихой, спокойной улыбкой промолвила Маргарита, но голос ее дрогнул.

– Только эта свадьба будет не со мной. Я думаю, тебе лучше уехать туда, где поспокойнее. Поезжай к своему американцу, наконец. Составь ему счастье, – голос Ивана вдруг обрел не знакомые ей ранее железные нотки.

Видит Бог, такого поворота она никак не ожидала. Это было уже слишком. Минуту стояла, оторопев от услышанного. Затем, не одеваясь – в легком платье и туфельках, метнулась на улицу и, всхлипывая, понеслась домой. Остановилась лишь на мгновение – обернулась, чтобы посмотреть, не кинулся ли он за ней.

На улице не было ни души.

Войдя в пустой дом, дала волю чувствам. Рыдала, выла, причитала и бормотала что-то несусветное.

Пришла Дуся. Пыталась успокоить ее, приголубить, утешить, призвать к разуму, наконец. «Хватит, – говорит, – мерехлюндию распускать. Не стоит Иван Григорьевич твоего мизинца. И слез твоих тоже не стоит».

Все зря.

Ближе к вечеру Маргарита замолчала, затихла. Но от этого молчания Дуся заволновалась еще больше. Старалась не отходить ни на минуту. Отпаивала травяным чаем. Рассказывала что-то смешное – в основном про Разина. Ей показалось, что Маргарита стала слушать ее. Это было хорошим, обнадеживающим знаком.

Потом Маргарита рассказала Дусе все как на духу.

Немного полегчало.

К счастью, Николай Петрович пришел домой поздно. Усталый, раздраженный. Отказавшись от ужина, пошел спать. Так что с ненужными вопросами к Маргарите не приставал.

Дуся решила остаться ночевать у Северовых – на всякий случай.

Глава двадцать вторая, в которой отличится Бобик

 
Милый мой, милый мой,
Милый королечек,
Ничего не надо мне —
Поцелуй разочек.
 

Оставшись одна в комнате, Маргарита поплотнее закрыла шторы – чтобы не видеть окно-аквариум. Стала читать книгу, чтобы отвлечься. Дальше первой страницы не продвинулась. Зазвонил мобильник. Чутье не подвело – это был он, Ваня. Отвечать не стала. Звонил еще раз пять. Чтобы не поддаться соблазну, решительно выключила телефон. В сердцах бросила его на кровать.

Пусть Иноземцев знает, что он ей совсем не нужен. Он уже в далеком прошлом. Забыт совершенно. Но все же что-то внутри ее торжествовало и тихонько радовалось.

Когда было уже глубоко за полночь, раздался знакомый стук в окно. Маргарита даже не пошевелилась. Стук стал более громким и настойчивым. Она легла на кровать и отвернулась к стенке. Стук продолжался довольно долго, с небольшими перерывами. Потом прекратился.

Прислушалась. Подождала немножко. В ужасе осознав, что терпение у милого Вани иссякло и он ретировался, вскочила с кровати и подбежала к окну. Отдернула штору.

Иноземцев улыбался. «Самодовольный индюк», – подумала она, гордо открывая окно.

В окно Иван влез легко и ловко. Решительный и решившийся. Бодрый и брызжущий энергией, несмотря на поздний час. Немного дрожал от холода (а может, и от волнения): оделся слишком легко, не рассчитывая, что придется ждать так долго. Сразу потянулся, чтобы обнять ее. И согреться.

Она гордо отпрянула.

Его взволнованное лицо просияло понимающей улыбкой. Он не стал просить прощения. Не стал объяснять, что наговорил глупостей из-за страха за нее. Он просто сказал:

– Выходи за меня замуж.

Она по-прежнему молчала, даже не смотря в его сторону.

– В таких случаях дарят кольцо. Вот – вместо кольца медальон. Уезжая, мама оставила его мне. Она знала, чем дело кончится.

Маргарита слегка повернула голову, но упорно продолжала молчать. Ваня улыбался совсем по-детски – бесхитростно и открыто. Силы сопротивляться были у нее уже на исходе.

Но пока ничего, держалась.

– Это единственное, что осталось у моего деда, Ивана Иноземцева, от его родителей. Он говорил, что с этим медальоном попал в детский дом. И не расставался с ним до женитьбы – подарил бабушке. Потом медальон достался моей бабушке. Ну и отец тоже подарил его маме. А теперь я прошу, чтобы его приняла ты.

Все обиды куда-то бесследно исчезли. По ее лицу невольно скользнула мягкая, светлая улыбка. Мама всегда говорила, что по-настоящему счастлив может быть лишь тот, кто не держит в своем сердце обид. К черту обиды, если они мешают простому женскому счастью!

Она молча протянула руку, взяла медальон и надела себе на шею. Цепочкой случайно сдернула заколку, и высвобожденные волосы мягко легли ей на плечи. Он нежно отодвинул непослушные прядки и припал к ее рту своими теплыми губами. Прервавшись на мгновение, произнес:

– Интересная у нас семейка будет: я в огне не горю, ты в воде не тонешь. Наши дети смогут сделать карьеру в МЧС.

– До встречи с тобой я была отличницей с хорошими манерами, – прошептала она без сожаления.

– Если бы не я, ты бы так никогда и не раскрыла свои таланты.

– Я не знаю, как и где мы будем жить, но скучно нам точно не будет, – заключила она.

Больше времени на пустые разговоры тратить не стали. В конце концов, они слишком давно не были вместе.

* * *

Слава Богу, день наступил субботний. Николай Петрович уважал право дочери высыпаться по субботам, поэтому в комнату к Маргарите не заглядывал. Дуся по простоте душевной приоткрыла дверь, но, узрев, в чем дело, деликатно удалилась.

Маргарита проснулась с ощущением полнейшего счастья и свободы. Только сейчас она осознала, насколько тягостна была для нее необходимость скрывать свои чувства к милому Ване. Он спал рядом, счастливо посапывая, и, как ей показалось, чему-то улыбался во сне. Вдоволь насмотревшись на Ванюшу, повела взор к его недавнему подарку.

Только не это! Бобик пребывал в царстве Морфея, обвившись всей тушкой вокруг фарфоровой вазы. Почувствовав взгляд хозяйки, заурчал и прыгнул на теплую кровать. От резкого звука, вызванного делением одного целого на мелкие звонкие части, лишь слегка вздрогнул и выгнул спину. Пройдясь по проснувшемуся Ване, прижал мурлыкающую морду к побледневшему лицу Маргариты.

– К счастью, это непременно к счастью, – вывел ее из ступора спокойный голос Вани.

– Папа мне как раз предлагал переключиться на гжель. Как в воду глядел.

– Это нам по средствам, – Иван так громко расхохотался, что Маргарите пришлось закрыть ему рот ладошкой. Чтобы не обиделся, тут же поцеловала.

Выходить из комнаты они не спешили. Нужно было о многом договориться. Впрочем, это было довольно легко: Маргарита была в весьма сговорчивом расположении духа.

– Я хочу, чтобы ты очень внимательно отнеслась к тому, что я сейчас скажу, – Иван заговорил быстро и твердо. – Я много думал об этом. Видимо, в нашей ситуации это вариант наилучший. Прежде всего, я хочу, чтобы мы венчались в церкви.

– Я только за.

– Лучше это сделать не в Вольногорах, а в селе Успенском. Не хотелось бы превращать нашу свадьбу в событие общегородского масштаба. А в Успенском и храм замечательный, и батюшка правильный. Это первое. Как я понимаю, здесь никаких возражений с твоей стороны нет. Далее. Свадьбу лучше не откладывать. Я был бы готов обвенчаться хоть завтра, но это, к сожалению, невозможно – Великий пост. Поэтому обвенчаемся сразу после пасхальной недели – в первый же день, когда это будет возможно. Я понимаю, что остается слишком мало времени и пышную свадьбу так быстро не устроишь, но я думаю, что лучше это событие не откладывать.

– А я и не хочу пышную свадьбу. По мне тоже чем скорее, тем лучше.

– Я уже начинаю пугаться. Ты стала слишком быстро со мной соглашаться.

– Смотри, не сглазь.

– А теперь самое главное. Сразу после свадьбы ты должна уехать из Вольногор – ради твоей и моей безопасности. Я надеюсь, что все скоро разрешится и ты быстро вернешься.

– Видимо, ты действительно меня сглазил, – побледнев, пролепетала Маргарита. – На это я согласиться не могу. Муж и жена должны быть вместе и в радости, и в горе. Ты просто представь на минутку, какие слухи пойдут по городу, если я уеду. Как мы сможем объяснить мой отъезд?

– Мы не обязаны ничего объяснять городским сплетницам. Ты скоро вернешься, и эта проблема сама собой разрешится.

– Дело вовсе не в местных сплетницах. Эту неприятность уж как-то переживу. Я не хочу уезжать после свадьбы. Мое сердце разрывается от одной этой мысли. По мне уж лучше вовсе без свадьбы, лишь бы быть рядом с тобой. Я просто умоляю тебя не гнать меня отсюда, – голос у нее прервался. Из-за какого-то комка, засевшего в горле.

– Тебя никто не гонит, – Иван трогательно прижал голову Маргариты к своей груди, погладил ее растрепавшиеся волосы. – Дело здесь не только в твоей безопасности, но и в моей уязвимости. Они, безусловно, попытаются давить на меня, подвергая опасности твою жизнь. Тебе просто повезло, что приключение на городище закончилось легким испугом и расцарапанным лицом. Все могло закончиться намного трагичнее. У нас просто выхода другого нет.

Маргарита насупилась. Свой медовый месяц она представляла совсем по-другому. Во всяком случае, не отдельно от законного супруга. Более того, и конфетно-букетный период у них получился какой-то конспиративно-скомканный.

– Твое согласие уехать будет для меня лучшим свадебным подарком.

– Ты сам понял, что сказал? – встрепенулась Маргарита. – Этот свадебный подарок можно будет занести в Книгу рекордов Гиннеса.

– Зато у нас сразу будет возможность проверить наши чувства на прочность.

– Мои проверять не надо. Уже сто раз проверены.

– И мои не надо. Ничего страшного не произойдет, если ты три-четыре недели не будешь караулить меня, как ревнивая львица.

Намек на ревность Маргарите совершенно не понравился. Вовсе не хотелось, чтобы у милого Вани сложилось впечатление, будто она собирается его постоянно пасти. Прочувствовав слабое место Маргариты, Иван продолжал коварно бить в ту же точку:

– Ты должна верить мне. Совместная жизнь без доверия просто невозможна.

– Я и так верю тебе.

– Значит, сразу после свадьбы уедешь?

– Да, – тихо проговорила она и отвернулась. Но долго дуться у Маргариты не получилось, поскольку Иван тут же загладил свою вину нежными поцелуями.

– И последнее, – продолжил он после этой вынужденной паузы. – К твоему дому будет приставлена охрана. Передвигаться по городу ты будешь тоже в сопровождении охранника.

– Да, но сам-то ты ходишь без охраны.

– Так надо. Мне кажется, что я правильно просчитал все риски в отношении себя. С тобой все сложнее. Я не могу предугадать, как ты себя поведешь в сложной ситуации, поскольку ты для меня по-прежнему загадка. Мне будет намного спокойнее, если я буду полностью уверен в твоей безопасности.

– Мне все равно. Делай как знаешь. У тебя есть еще какие-то условия, или это все?

– Есть, конечно, главное условие: люби меня. Вот, собственно, и все.

Маргарита была рада, что разговор пошел в более радужном направлении. «Эти три-четыре недели вынужденной разлуки промчатся очень быстро, – думала она. – Зато потом мы будем очень счастливы. Непременно счастливы».