Текст книги "О воскресении мертвых"

2

Будем рассуждать так. Бесспорно, что не всякое неверие бывает у некоторых без основания и по безрассудному предубеждению, но иногда происходит от основательной причины и осторожности в изыскании истины: оно имеет справедливое основание, когда самый предмет, которому не веруют, представляется невероятным; но не верить тому, что само по себе не является невероятным, свойственно людям, не имеющим здравого суждения относительно истины. Итак, те, которые не веруют или сомневаются в отношении воскресения, должны не по тому, что кажется им без всякого рассуждения и что нравится людям развратным, произносить о нем суждение, но или допустить происхождение людей без всякой причины – а это весьма легко опровергнуть, – или, полагая причину существующего в Боге, смотреть на этот догмат как на начало и из него доказывать, что воскресение не имеет никакой вероятности. А это они сделают, если будут в состоянии доказать, что Бог или не может, или не хочет тела мертвые или совершенно уже разрушившиеся опять соединить и собрать так, чтобы вышли те же самые люди. Если же они это не могут [доказать], то пусть отстанут от такого безбожного неверия и не кощунствуют над тем, над чем не должно. Ибо утверждают ли они, что Бог не может или что Он не хочет этого, – в том и другом случае они говорят неправду, как видно будет из нижеследующего. Невозможным для кого-нибудь справедливо признается дело, если он или не знает, как его сделать, или не имеет достаточной силы хорошо исполнить то, что знает. Ибо незнающий того, что должно быть сделано, не может и предпринять и исполнить того, чего не знает, а хорошо знающий то, что должно сделать, из чего и как сделать, но или вовсе не имеющий силы совершить то, что знает, или не имеющий достаточной силы и не начнет дела, если он благоразумен и внимателен к своим силам; приступив же необдуманно, не окончит предположенного. Но Бог не может не знать природы долженствующих воскреснуть тел, целых ли членов или их частей, не может не знать, куда поступает каждая частица по разрушении тел и какая из стихий приняла каждую частицу, разрушившуюся и соединившуюся со сродным себе, хотя для людей совершенно неуловимы частицы тел, опять соединившиеся с сродными себе частями вселенной. Ибо Тот, Который прежде устроения каждой вещи знал природу будущих стихий, из которых должны произойти тела человеческие, и те части их, из которых Он намеревался взять пригодное для устройства тела человеческого, – Тот, очевидно, и после разрушения целого тела не может не знать, куда поступила каждая из частиц, которые Он употребил для полного образования каждого тела. Что касается до господствующего теперь у нас порядка вещей и до нашего суждения о прочем, – нам труднее наперед знать то, чего еще нет, но для величия Божия и Его премудрости то и другое естественно и одинаково легко – наперед знать несуществующее и знать разрушившееся.

3

Что могущество Божие достаточно для воскрешения тел, это доказывает самое происхождение их. Ибо если Бог в первоначальном творении создал несуществовавшие тела человеческие и их начала, то Он и разрушившиеся каким-либо образом воскресит с такою же легкостью, так как для Него и это равно возможно. Такому учению нисколько не вредит то, будет ли кто производить первые начала тел человеческих из вещества или из стихий, как первоначальных основ, или из семян. Ибо какой силе свойственно было образовать вещество, по их мнению, безобразное, украсить многими и различными формами безвидное и неустроенное, части стихий соединить в одно и семя единое и простое разделить на многое, расчленить бесчленное и дать жизнь безжизненному, той же самой силе свойственно соединить разрушившееся, воздвигнуть лежащее, опять оживотворить умершее и тленное изменить в нетление. Тому же Творцу и Той же силе и премудрости свойственно и то, что расхищено множеством разных животных, обыкновенно нападающих на такие тела и питающихся ими, извлечь из них и присоединить опять к собственным членам и их составам, хотя бы оно поступило в одно животное, хотя бы во многие, хотя бы из них в другие, хотя бы вместе с ними разрушившись, обратилось в первые начала по естественному на них разложению: это последнее особенно, по-видимому, смущает некоторых даже и из отличающихся мудростью, которым, не знаю почему, казались сильными такие недоумения, представляемые толпою.

4

Обыкновенно говорят, что многие тела погибших при кораблекрушениях и в реках делаются пищею рыб, также многие тела умирающих на войне или по другой какой-нибудь горестной причине и несчастию лишающихся погребения пожираются животными, которые их находят. Когда таким образом тела истребятся и составляющие их части и члены распределятся по многим животным и посредством питания соединятся с телами питающихся, то, во-первых, говорят, невозможно их отделение и, во-вторых, к этому [сказанному] присоединяют еще более затруднительное. Так как из животных, напитавшихся телами человеческими, некоторые годны в пищу людям и, проходя чрез их чрево, соединяются с телами потребивших их, то по необходимости части людей, которые сделались пищею принявших их животных, поступают в тела других людей, так как напитавшиеся ими животные препровождают принятую пищу к тем людям, для которых сами они послужили пищею. Далее трагически говорят о детях, на съедение которых решились родители вследствие голода или бешенства, также о детях, съеденных родителями по козням врагов, об известной мидийской трапезе[6]6
  Гарпаг по неведению съел члены сына своего, предложенные Астиагом (Геродот, 119).


[Закрыть], о трагических вечерях Фиеста и приводят другие подобные несчастные случаи, происходившие у эллинов и варваров. Этим доказывают, как они думают, невозможность воскресения, так как невозможно, чтобы одни и те же части воскресали вместе с теми и другими телами, – но или тела первых из них не могут составиться, когда части, из которых они состояли, перешли к другим людям, или, если эти части возвратятся к первым телам, тела последних будут неполными.

5

Но такие люди, мне кажется, во-первых, не разумеют могущества и премудрости Создателя и Распорядителя вселенной, Который приготовил для каждого животного пищу сродную и соответственную его естеству и роду и не всякому веществу предоставил входить в соединение или смешение со всяким телом, и не затрудняется в отделении того, что соединилось, но позволяет естеству каждой твари делать или испытывать то, что ему свойственно, а иногда и препятствует и все допускает или изменяет по Своей воле и сообразно с Своею целью. При этом надобно сказать, что они не обратили внимания на силу и свойство каждого из существ, которые служат в пищу для тех, которые ими питаются. Иначе они знали бы, что не все, что принимает кто-нибудь, уступая внешней необходимости, обращается в сродную пищу животному, но иное тотчас по принятии окружающими желудок частями портится и извергается обратно, отделяется или выходит [из организма] иным образом, так что не подвергается даже первоначальному и естественному пищеварению, а потому и не соединяется с питающимся существом. Равным образом и не все, что подверглось пищеварению и первоначальному изменению, вполне поступает в питающиеся части тела, ибо иное в самом чреве утрачивает питательную силу, а иное после вторичного изменения и переваривания в печени отделяется и соединяется с чем-либо другим, не имеющим питательной силы. И после изменения совершающегося в печени не все поступает в пищу людям, но отделяется в обыкновенных извержениях, и та пища, которая остается, иногда в самих питаемых членах и составах превращается во что-нибудь другое, смотря по преобладанию избыточествующего и более обильного вещества, которое обыкновенно повреждает или в себя обращает то, что к нему привходит.

6

Итак, если животные весьма различны по своей природе и самая естественная пища изменяется сообразно с родом и телесным устройством каждого из них, и притом пища каждого животного подвергается троякому очищению и отделению, то непременно должно повреждаться и выходить, куда следует, или превращаться во что-нибудь другое все чуждое питанию животного, как неспособное соединиться с ним, а естественная и соответствующая силам питаемого животного сила питательного вещества поступает в него надлежащими путями и, будучи совершенно очищена естественными очищениями, становится действительным приращением существа; именно эту только пищу всякий, истинно понимающий дело, назовет пищею, так как она отвергает все, что чуждо и вредно для состава питаемого животного и служит великим бременем при наполнении желудка и утолении голода. Такая-то пища – в этом никто не усомнится – соединяется с питаемым телом, смешивается и сродняется со всеми его частями и составами; а та, которая иного свойства и чужда природе, скоро портится, если встретится с сильнейшим веществом, или легко портит другое, если само сильнее его, и обращается в негодные соки и ядовитые качества, как не приносящая ничего сродного или соответственного питаемому телу. Лучшим доказательством этого служит то, что у многих животных от такого рода пищи происходит боль или опасное повреждение или смерть, когда они от сильного голода примут вместе с пищею что-либо ядовитое и противное их природе; это совершенно гибельно для питающегося тела, потому что полезны для питания животных только сродные им и согласные с их природою вещества, а противное причиняет вред. Итак, если по различию природы животных различны виды свойственной им пищи и из нее не все, что примет животное, и не всякая часть ее вполне соединяется с питаемым телом, но только то, что очищено посредством всяческого пищеварения и вполне изменилось для соединения с известным телом и сделалось сообразным с питаемыми частями, то очевидно, что ничто противное природе никогда не соединяется с ними, так как оно не составляет сродной и соответственной им пищи, но или самим желудком извергается в виде твердом и испорченном, прежде чем произведет какой-либо другой сок, или, оставаясь в нем долее, производит страдание или трудноизлечимую болезнь, которая повреждает естественную пищу или и самую плоть, нуждающуюся в пище. И хотя иногда оно бывает устранено при помощи каких-нибудь лекарств или лучшей пищи или естественных сил, но и тогда выходит с немалым вредом, так как не приносит ничего сродного с естеством тела, с которым оно не может соединиться.

7

Если бы даже кто-либо допустил, что из таких веществ пища – пусть останется за нею это название как употребительнейшее, – хотя она и противна природе тела, однако войдет в него, раздробится и изменится во что-нибудь влажное или сухое, в теплое или холодное, и тогда из такого предположения противникам не будет никакой пользы, ибо воскресшие тела составятся опять из своих собственных частей, а из упомянутых веществ ни одно не будет их частью, даже не будет иметь и вида или места части, и притом не останется навсегда в воспринявших его членах тела и при воскресении их не воскреснет, так как для поддержания жизни тогда не будут нужны ни кровь, ни влага, ни желчь, ни воздух. Ибо в чем прежде нуждались тела, когда они питались, в том не будут нуждаться тогда, потому что вместе со скудостью и тлением питавшихся тел уничтожится нужда и в питающих веществах. Посему, хотя бы кто и предположил, что изменение, производимое этою пищею, простирается даже до плоти, и в таком случае не будет никакой необходимости, чтобы плоть, таким образом изменившаяся, соединившись с телом какого-нибудь другого человека, после опять входила, как часть, в полный состав его, потому что сама плоть не сохраняет навсегда приня того им вещества, да и то, что ею принято, не остается неизменно там, где оно оказалось, но подвергается многоразличным изменениям, причиняемым то печалью или заботами, то скорбями, или трудами, или болезнями и переменами от жара или холода, между тем как жидкости, изменяющиеся вместе с плотью и жиром, не принимают пищи для того, чтобы остаться тем, что они суть. Если же такие изменения испытывает плоть, то всякий поймет, что плоть, питаемая несродным ей, терпит еще больше перемен, то утучняясь и расширяясь от принятых ею веществ, то извергая их из себя каким-либо образом и уменьшаясь от одной или от многих из сказанных выше причин; остается же в членах только то, что способствует их соединению, укреплению или согреванию, что избрано природою и соединяется с веществами, которыми восполняется естественная жизнь и истощение от житейских трудов. Таким образом, если обсудить как следует то, что мы теперь исследовали, и даже допустить предположения, выставляемые противниками, то нельзя доказать истины того, что они утверждают: чтобы тела человеческие когда-нибудь смешивались с другими, подобными им, по неведению ли кто, введенный в обман другим, вкусил такого тела или сам по себе от голода или в припадке сумасшествия осквернил себя телом однородного с ним существа; хотя и нам не безызвестны звери, которые имеют человеческий вид, или имеющие природу людей и зверей, каких обыкновенно представляют отважнейшие из поэтов.

8

А что сказать о телах человеческих, которые не назначены в пищу ни одному животному и которым, по достоинству природы, определена могила только в земле, так как Творец не назначил никакого другого из животных в пищу животным того же вида, хотя предоставил он свойственную природе их пищу находить в животных разного с ними рода. Если противники могут доказать, что тела людей предназначены в пищу людям, то ничто не препятствует признать, что людям есть друг друга естественно, как и другое что-либо дозволенное природою, и пусть дерзающие говорить наслаждаются телами возлюбленных своих и угощают ими своих приятелей, как самым приличным кушаньем. Но так как это нечестиво даже и говорить и вкушение плоти человеческой людьми есть дело самое отвратительное и самое гнусное и ужаснее всякого беззаконного и противоестественного ядения или действия, так как, с другой стороны, противоестественное никогда не может поступить в пищу нуждающимся в ней членам и составам, а не поступающее в пищу не может соединиться с тем, чего оно не питает, – то и тела людей никогда не могут соединиться с подобными им телами, для которых эта пища противоестественна, хотя нередко проходит чрез их чрево по какому-нибудь ужасному несчастию; не имея питательной силы и рассеявшись по тем частям вселенной, от которых получили первоначальное свое происхождение, вещества соединяются с сими последними на время, насколько каждому из них придется; потом же они опять отделяются от них премудростию и силою Того, Кто снабдил всякое животное существо свойственными ему силами, – и соответственно природе соединяются каждое со своим, хотя бы были они сожжены огнем или сгнили в воде, хотя бы были поглощены зверями или другими животными, хотя бы иной член, отторгнутый от целого тела, разложился прежде прочих членов. Соединившись опять друг с другом, они займут прежнее место, чтобы составить то же тело и дать новую жизнь тому, что умерло и совершенно разрушилось. Впрочем, распространяться об этом более – неблаговременно, потому что это признается всеми, по крайней мере теми, кто не полузвери.

9

Так много есть более полезного, что можно сказать о настоящем предмете исследования, что я не хочу теперь останавливаться на доводах тех, которые прибегают к делам человеческим и к производителям их людям и говорят, что последние не могут возобновить свои произведения, если они разобьются или обветшают от времени или иным образом повредятся, которые потом из примера гончаров и скульпторов стараются доказать, что и Бог не желает, а если бы и желал, не может воскресить умершее и разрушившееся тело; эти люди не понимают, что чрез это они тягчайшим образом оскорбляют Бога, ставя на один уровень силы совершенно различных существ, или, лучше, самые природы существ, ими обладающих, и искусственное наравне с естественным. Останавливаться на них стыдно; безрассудно поистине опровергать мысли поверхностные и пустые. Гораздо приличнее и всего справедливее сказать, что невозможное у людей возможно у Бога (Лк. 18, 27; Мф. 19, 26). Посредством этого весьма уместного соображения вместе со всеми вышеизложенными разум доказывает, что [воскресение тел] дело возможное, значит оно не невозможно для Бога. Но, кроме того, оно и не неугодно воле Его.

10

Неугодное Богу бывает неугодно Ему или как несправедливое, или как недостойное. И опять, несправедливость можно усматривать или по отношению к самому тому, кому предстоит воскреснуть, или по отношению к кому-нибудь другому вне его. Но очевидно, что воскресение не делает несправедливости никому из посторонних существ, которые считаются в числе существующих. Ни духовные существа не будут обижены воскресением людей, ибо воскресение людей не послужит никаким препятствием для их бытия, ни вредом, ни оскорблением, не будут обижены; ни бессловесные животные, ни бездушные твари, ибо эти и не будут существовать после воскресения; а в отношении к несуществующему нет места никакой несправедливости. Если же кто допустит, что и они будут всегда существовать, и тогда они не получат обиды от возобновления тел человеческих. Ибо если теперь, будучи подчинены роду человеческому, служа нуждам людей, находясь под игом и в рабстве всякого рода, они не терпят от сего никакой несправедливости, тем более тогда, когда люди будут бессмертны, чужды недостатка и уже не станут нуждаться в употреблении их, они, освобожденные от всякого рабства, не будут обижаться. Если бы даже они имели голос, то не стали бы обвинять Создателя, будто они несправедливо унижены пред людьми тем, что не удостоены одинакового с ними воскресения. Ибо существам, у которых природа неодинакова, Справедливый не может дать и конец одинаковый. Кроме того, у кого нет никакого понятия о справедливости, у тех не бывает и жалобы на несправедливость. Равным образом нельзя сказать и того, чтобы представлялась какая несправедливость по отношению к самому человеку воскрешаемому. Он состоит из души и тела; но тогда не будет сделана несправедливость ни по отношению к душе, ни по отношению к телу. Никто рассудительный не скажет, что будет обижена душа; иначе он вместе с тем отвергнет и настоящую жизнь. Ибо если ныне, обитая в теле тленном и подверженном страданию, она не терпит чрез это никакой несправедливости, тем более для нее не будет обиды, когда станет обитать в теле нетленном и чуждом страдания. И в отношении к телу не будет никакой несправедливости. Ибо если ныне оно, тленное, существуя вместе с нетленным, не терпит обиды, то, очевидно, само сделавшись нетленным и существуя вместе с нетленным, чрез это не будет обижено. Нельзя сказать и того, чтобы недостойным Бога делом было воскресить и составить разрушившееся тело. Ибо если не было недостойно Его создать тело худшее, то есть тленное и подверженное страданию, тем более не недостойно Его создать лучшее, то есть тело нетленное и чуждое страдания.

11

Таким образом, я доказал посредством основных истин и вытекающих из них следствий каждый пункт нашего исследования, и оказывается ясным, что воскресение разрушившихся тел есть дело и возможное, и угодное, и достойное Создателя. Чрез это же доказана и ложность противного мнения и неосновательность доводов людей неверующих. Нужно ли еще говорить о взаимном отношении одного пункта с другим и связи их между собою, если только уместно упоминать о связи того и другого, как будто они разделены какою-либо противоположностью? Не должно ли сказать, что то, что Бог может сделать, Ему и желательно, и угодное Богу непременно возможно и сообразно с достоинством Желающего? Выше достаточно сказано о том, что иное – доказательство [самой] истины и иное – в защиту истины, какое между ними различие и когда и по отношению к кому те или другие бывают полезны. Но ничто не препятствует, для общей пользы и для связи прежде сказанного с тем, что далее буду говорить, начать речь опять с того же самого и с того, что близко к этому. Одному роду доказательств естественно надлежит занимать первое место, а другое должно сопутствовать первому наподобие телохранителя, пролагать путь и отстранять все, что препятствует и противится. Ибо доказательства [самой] истины, как необходимые всем людям для твердости в убеждении и спасения, занимают первое место и по природе своей, и по порядку, и по пользе: по природе своей, так как они доставляют познание о вещах; по порядку, так как они существуют в том и вместе с тем, что доказывают; а по пользе, так как способствуют твердости в убеждении и спасению тех, которые познают. А доказательства в защиту истины и по природе своей, и по силе стоят ниже, ибо менее важно обличать ложь, нежели подтверждать истину; и по порядку оно занимает второе место, ибо имеет силу только по отношению к ложно мыслящим, а ложное мнение рождается от пришлого сеяния и извращения истины. Но хотя это действительно так, последние доказательства часто поставляются на первом месте и бывают иногда более полезны, так как служат к истреблению и предочищению обременяющего некоторых неверия и сомнения или ложного мнения тех, кто только что приступает к истине. Те и другие направляются к одной цели – ибо к благочестию ведут и те доказательства, которые обличают ложь, и те, которые подтверждают истину, – однако они не одно и то же: одни, как я сказал, необходимы для всех верующих и заботящихся об истине и собственном спасении; а другие бывают полезнее иногда, некоторым и по отношению к некоторым. Об этом сказал я кратко для напоминания о том, что уже было сказано. Теперь же нужно приступить к делу и доказать истинность учения о воскресении – как на основании той причины, по которой и для которой произошел первый человек и потомки его, хотя они произошли неодинаковым образом, так и на основании общей природы всех людей, как людей; ровно и на основании будущего Суда, который произведет над ними Создатель за все время жизни каждого из них и за всякие действия, в справедливости которого никто не станет сомневаться.