Текст книги "О воскресении мертвых"

19

Итак, тем, которые признают Промысл и принимают с нами одни и те же начала, но потом, не знаю каким образом, отступают от собственных положений, тем пусть всякий предлагает эти рассуждения, и даже больше этих, если захочет пространнее изложить то, что сказано во многом сокращенно и мимоходом. А тем, которые расходятся в самых основаниях, полезно было бы предложить другое начало, показывая вместе с ними сомнение в том, что они исследуют, и вместе с ними рассуждая таким образом: совершенно ли навсегда оставлена без внимания жизнь и все поведение людей и распростерт на земле какой-то глубокий мрак, покрывающий неведением и забвением самих людей и дела их, или гораздо безопаснее думать, что Творец управляет Своими творениями, надзирает над всем существующим и совершающимся и есть Судия дел и намерений?

Если бы никогда не было никакого суда над человеческими деяниями, то люди не имели бы никакого преимущества перед животными или даже были бы еще несчастнее их, так как они борются со страстями и заботятся о благочестии и правде и о прочих добродетелях; а жизнь скотская была бы самою лучшею, добродетель – нелепостью, угроза Суда – крайне смешною, наслаждение всякими удовольствиями – величайшим благом; и общим для всего учением и одним законом было бы любимое у невоздержных и сладострастных правило: будем есть и пить, ибо завтра умрем (Ис. 22, 13; 1 Кор. 15, 32). Конец такой жизни – не удовольствие, как думают некоторые, а совершенное бесчувствие. Если же Творец людей имеет какое-нибудь попечение о своих творениях и соблюдает различие между доброю и худою жизнью, то это последует или в настоящей жизни, когда еще живут люди добродетельные или злые, или после смерти, когда они подвергнутся разделению и разрушению. Но ни в том ни в другом случае не может быть соблюден праведный суд. Ибо в настоящей жизни ни добрые не получают должного за добродетели, ни злые – за свое нечестие. Я уже не говорю о том, что, пока пребывает наша природа в том виде, в каком мы теперь существуем, эта смертная природа не может понести наказания, которое равнялось бы весьма многим и весьма тяжким преступлениям. Так, разбойник, правитель или тиран, умертвивший несправедливо бесчисленное множество людей, одною смертью своею не мог бы заплатить за них правосудию. Так, нечестивец, который не имел ни одного истинного представления о Боге, предавался всякому глумлению и злохулению, презирал Божественное, попирал законы, растлевал детей и женщин, несправедливо разорял города, сжигал дома вместе с живущими в них, опустошал области, истреблял множество людей или даже целый народ, – каким образом он в тленном теле получил бы наказание, соразмерное с этими злодеяниями, если смерть предвосхищает его от заслуженного наказания и смертное естество его недостаточно для возмездия даже за какое-нибудь одно из преступлений его? Итак, ни в настоящей жизни не видно праведного суда, ни после смерти.

20

Смерть есть или совершенное прекращение жизни, так что душа вместе с телом разрушается и истлевает, или душа пребывает одна, неразложимая, неразрушимая, негибнущая, а разрушается только тело, не сохраняя никакого воспоминания о содеянном и никакого ощущения того, что оно испытало по влиянию души. Ибо если совершенно угасает жизнь людей, тогда нет никакого попечения о людях, уже не живущих, никакого суда над теми, которые жили добродетельно или нечестиво; а в таком случае произойдут все злодеяния беззаконной жизни и множество гнусностей, связанных с такою жизнью, и главное из этих беззаконий – безбожие. Если же подвергается тлению одно тело и каждая из разрушившихся частей его переходит к сродным стихиям, а душа, как нетленная, остается сама по себе, то и тогда суд над нею не будет иметь места, так как нет здесь правосудия. Но нелепо предполагать, будто от Бога или у Бога бывает какой-нибудь суд, в котором нет правды, а правды не бывает в суде, когда недостает того, кто совершил праведное или неправедное. Совершил же в жизни то, о чем производится суд, человек, а не одна душа. Кратко сказать, такой суд не соблюл бы ни в чем справедливости.

21

Если будут награждены добрые дела, то, очевидно, будет оказана несправедливость в отношении к телу, которое участвовало с душою в трудах при совершении добра и не участвует в награде за добрые дела; и тогда как душа часто получает прощение некоторых согрешений ради немощи и нужд тела, само тело будет лишено награды за участие в добрых делах, в которых во время жизни и оно несло труды вместе с душою. И когда будут судимы согрешения, не соблюдется правосудие в отношении к душе, если она одна подвергнется наказанию за те грехи, которые она совершила, по двигнутая телом и увлеченная его стремлениями или движениями, иногда внезапно и как бы воровски, иногда с некоторым насилием, иногда под благовидным предлогом попечения о сохранении тела. Или какая была бы справедливость – подвергать суду одну душу за то, к чему она по своей природе не имеет ни вожделения, ни влечения или стремления, например за роскошь, или насилие, или жадность, или несправедливость и происходящие от них пороки, если большая часть таких злодеяний бывает оттого, что люди не сдерживают волнующие их страсти, а страсти возникают от требования и нужд тела, от попечения о нем и угождения ему, ибо ради этого всякое стяжание и наслаждение, так же супружество и все житейские дела, между которыми и из-за которых одно считается предосудительным, а другое нет, – то где правосудие, если одна душа подвергнется суду за то, к чему тело первое чувствует стремление и увлекает душу к сочувствию и к общению в действиях для того, что ему потребно? Если сильные влечения и сладострастные похоти, равно как страхи и печали, в которых всякая неумеренность подлежит осуждению, получают свое движение от тела, а за происходящие от них грехи и наказания за них падут на одну душу, которая ни в чем таком не нуждается, не похотствует, не страшится и сама по себе не испытывает ничего такого, что обыкновенно испытывает человек? Если даже положим, что страсти принадлежат не одному телу, а и душе человека, что и справедливо, так как единая жизнь его слагается из обоих, однако не можем сказать, чтобы они принадлежали одной душе, если отдельно рассматриваем ее собственную природу. Ибо если она совершенно не нуждается ни в какой пище, то она никогда не может стремиться к тому, в чем она не имеет нужды для своего бытия, не может домогаться чего-нибудь такого, чем она вовсе не может пользоваться; она никогда не будет скорбеть о недостатке денег или стяжаний, как совершенно бесполезных для нее. Если она выше тления, то не страшится ничего того, что могло бы причинить ей смерть; не страшится ни голода, ни болезни, ни отсечения членов, ни увечья, ни огня, ни железа, потому что она не может потерпеть от сего никакого вреда или болезни, так как ее совершенно не касаются ни тела, ни силы телесные. Если же страстные движения присваивать собственно душам – нелепо, то преступления, происходящие от них, и наказания за них возлагать на одни души – чрезвычайно несправедливо и недостойно Суда Божия.

22

Кроме того, не нелепо ли – добродетель и порок считать даже немыслимыми в одной душе, отдельно от тела, ибо добродетели мы признаем добродетелями человека, равно как и противоположные им пороки, а не относим к душе, отделенной от тела, самой по себе существующей, – награду же или наказание за них относить к одной душе? Каким образом представить себе мужество и твердость в одной только душе, когда она не боится ни смерти, ни ран, ни отсечений членов, ни ущерба, ни ударов, ни происходящих от них страданий или несчастий? Каким образом представить в ней воздержание и целомудрие, когда она не влечется никаким желанием к пище, или совокуплению, или другим удовольствиям и наслаждениям, когда ничто другое ни изнутри не возбуждает ее, ни извне не подстрекает? Как представить в ней благоразумие, когда ей не принадлежит того, над чем бы ей действовать или не действовать, что избирать и чего убегать, или, лучше, когда в ней нет никакого движения или естественного стремления к какой-либо внешней деятельности? Каким образом душам может быть свойственна справедливость в отношении друг к другу или к чему-нибудь другому однородному или разнородному, когда они не имеют, почему бы, чем бы и как бы воздать по заслугам или по закону равномерности за исключением почтения к Богу, когда они не имеют стремления или побуждения к пользованию своим или к воздержанию от чужого, когда пользование тем, что сообразно с природою, или воздержание от сего свойственно тем, которые так рождены, чтобы могли пользоваться, а душа ни в чем не имеет нужды и не так устроена, чтобы пользоваться тем или другим, и поэтому в ней, так устроенной, не может оказаться своекорыстия.

23

И нелепее всего то, что установленные законы относят к людям, а возмездие за законные и незаконные деяния обращают на одни души. Ибо если по справедливости следует принять наказание за преступление тому, кто принял законы, законы же принял человек, а не душа сама по себе, то и наказание за проступки должен понести человек, а не одна душа. Бог не душам заповедал воздерживаться от того, что нисколько не свойственно им, например прелюбодеяния, убийства, воровства, хищения, поношения родителей и вообще всякого пожелания, причиняющего ближнему обиду и вред. Ибо заповедь чти отца твоего и мать (Ис. 20, 12; Лк. 18, 20) не к душам только относится, так как эти названия не свойственны им, потому что не души рождают души, так чтобы им присвоялось название отца или матери, а люди людей. Так же и эту заповедь – не прелюбодействуй (Исх. 20, 13) несообразно было бы обратить к душам, когда между ними не существует различия мужеского пола и женского и в них нет ни способности, ни стремления к совокуплению. Когда нет этого стремления, не может быть совокупления; а у кого совершенно нет совокупления, у тех нет и законного совокупления, то есть брака; когда же не существует законное совокупление, то не может иметь место и незаконное совокупление и вожделение или совокупление с чужою женою, то есть – прелюбодеяние. И запрещение похищать или желать большего не относится к душам, ибо им нет нужды в том, что нуждающиеся вследствие естественного недостатка или потребности обыкновенно похищают или отнимают силою, например золото, или серебро, или животное, или что-нибудь другое, относящееся к пище или одежде или житейскому употреблению. Для природы бессмертной бесполезно все, что для нуждающихся составляет предмет стремления, как полезное. Впрочем, подробнейшее исследование об этом пусть будет представлено тем, которые желают тщательнее исследовать каждый предмет или имеют большую охоту состязаться с противниками. А нам достаточно того, что теперь сказано и что согласно с этим подтверждает истину воскресения, и было бы неблаговременно дольше останавливаться на том же, ибо мы поставили целью не то, чтобы ничего не опустить, что можно сказать, но чтобы кратко показать всем собравшимся[8]8
  То есть ученикам или друзьям, в присутствии которых Афинагор читал свой трактат.


[Закрыть], как должно рассуждать о воскресении, и доказательства, на которых утверждается это учение, сообразовать со способностью присутствующих.

24

После выше предложенного исследования остается рассмотреть доказательство, заимствуемое из цели человека: оно уже ясно из того, что сказано, но следует его рассмотреть и дополнить настолько, насколько нужно для того, чтобы не показалось, что мы оставили без внимания то, о чем сказали только кратко, и отступили от предмета или сделанного в начале разделения. По этой причине и ради тех, которые очень занимаются сим предметом, достаточно указать только на то, что и для произведений природы, и для произведений искусства должна быть свойственная каждому цель: в этом убеждает нас всеобщий смысл и свидетельство наглядного опыта. Разве мы не видим, что иную цель имеют в виду земледельцы, иную врачи, и еще, что иное назначение того, что родится из земли, и иное животных, которые питаются от нее и рождаются по некоторому естественному преемству? Если же это несомненно и силы, как естественные, так и искусственные, а также их произведения должны иметь свойственное им назначение, то совершенно необходимо, чтобы назначение людей, как особенных по своей природе существ, не имело ничего общего с другими. Ибо несправедливо назначать одну и ту же цель и для тех, которые не имеют разумного суждения, и для тех, которые действуют по врожденному закону и разуму и способны к жизни разумной и к справедливости. Таким образом, беспечальность не может быть собственно их целью, ибо это было бы у них общим с существами, лишенными всякого чувства; не может также и наслаждение тем, что питает и услаждает тело, и обилие удовольствий, ибо тогда необходимо имела бы преимущество жизнь скотская, а жизнь добродетельная была бы бесцельна, – это я считаю собственно назначением зверей и скотов, а не людей, одаренных бессмертною душою и разумным суждением.

25

Равным образом не может быть назначением человека блаженство души, отделенной от тела. Ибо мы рассматриваем жизнь или назначение не одной какой-либо из частей, из которых состоит человек, но человека, состоящего из обеих. Таков именно всякий человек, получивший эту жизнь, и должна же быть собственная цель его жизни. Если же цель относится к обеим частям, а между тем она, по причинам, неоднократно высказанным выше, не может быть указана для живущих людей ни в этой жизни, ни по отделении души от тела, потому что человек не есть уже человек, когда тело разрушилось или совершенно уничтожилось, хотя бы душа и продолжала существовать сама по себе, – то совершенно необходимо, чтобы назначение людей находилось в каком-либо ином состоянии этого двухчастного живого существа. А если это необходимо следует, то непременно должно быть воскресение тел, умерших и совершенно разрушившихся, и вторичное существование тех же людей; ибо естественный закон определяет цель не для человека вообще и не кое-кого из людей, но для тех самых, которые провели эту жизнь, а они не могут опять существовать, как те же люди, если те же самые тела не будут возвращены тем же самым душам. Но чтобы то же самое тело приняло ту же самую душу, это не иначе возможно, как только чрез воскресение. Когда это совершится, тогда достигнется цель, сообразная с природою людей. Никто не согрешил бы, если бы сказал, что цель сознательной жизни и разумного суждения – в постоянном и непрерывном занятии тем, к чему больше и прежде всего приспособлен естественный разум, – в созерцании Сущего и непрестанном услаждении Его заповедями, хотя многие из людей, слишком пристрастно и сильно предавшиеся земному, не достигают этой цели. Не изменяет общего жребия множество таких, которые уклоняются от предназначенной им цели: каждый подвергнется Суду и каждому будет соразмерена награда или наказание за добрую или худую жизнь.