Текст книги "От Калуги до Берлина"

Ты что, глухой?

– Рахимов, быстро седлай лошадь и ко мне! – услышал я спросонья.

От громкого голоса открыл глаза и соскочил с места. Уже светало. Пока я седлал лошадь, прибежал сержант Аристов.

– Гони скорее в штаб дивизии, там полковник ждёт!

Верхом на Милке отправился в штаб дивизии. Только начал рапортовать по уставу, как полковник Спиридонов позвал меня к столу, на котором лежала карта.

– Надо очень быстро донести приказ танкистам. Они должны быть на западной стороне этого леса. Смотри по карте как ехать и быстро гони свою лошадь туда.

Взглянув на карту, подсчитал: где-то километров восемь будет. Сначала дорога идёт к западу, затем поворачивается вправо в лес. Придётся скакать лесной тропой.

– Есть, товарищ полковник! Разрешите выполнять!

– Идите выполняйте! – сказал полковник, протягивая пакет.

Я поскакал на своей лошади в нужном направлении. Как только вышли на поле, погнал лошадь. До леса я нахлёстывал лошадь. Вот и речка. А там дорога идёт в гору. Здесь дал лошади отдохнуть, перешли с рыси на шаг. Осматриваю придирчивым взглядом зимнюю дорогу. Тут прошли танки. Вскоре стали попадаться неровные воронки от недавно разорвавшихся снарядов. Их оказалось достаточно много. «В этом лесу ни души, по кому же немец стреляет?» – не успел я подумать, как далеко за лесом ухнул и покатился взрыв. Вдруг зашуршал воздух и надо мной полетели снаряды. Они взрывались позади меня. Я решительно дёрнул повод и погнал лошадь. Не успел и двух шагов пройти, как снаряды начали взрываться и впереди. Лес загудел. Дальше идти стало невозможно. Я был вынужден слезть с лошади. Милку заставил лечь, она этому приучена, а сам забрался между её ног. Снаряды рвутся чуть дальше от дороги. Всё засыпало снегом, комьями мёрзлой земли, развороченного перегноя и камешками. От грохота взрывов Милка то и дело поднимает голову и намеревается встать. «Спокойно, Милка, спокойно»! – говорю я ей на ушко, крепко держа поводок, чтобы не смогла вырваться.

Наконец всё затихло. Как резко начиналось, так и закончилось.

– Вставай, Милка! Нам пора! – сказал я. Вдруг увидел окровавленную спину лошади. Снял рукавицы и осторожно стал рассматривать рану. Только провёл рукой по спине, как наткнулся на что-то твёрдое. Милка от боли вздрогнула, прижав уши. Маленький осколок застрял в её спине, чуть задев кость. Пальцами, как пинцетом, схватил осколок и резким движением дёрнул. Милка резко мотнула головой и соскочила с места. На наше счастье, зловещий осколок оказался маленьким. А если был бы большой, нам обоим тогда пришлось бы не сладко.

Я забрался в седло. Не прошли и двухсот метров, как показалась светлая поляна. Половину этой поляны заняли замаскированные танки Т-34. Они расположились между деревьями. Тихо рокотали моторы. Они работали на холостом ходу. Значит, всё готово к наступлению. Вот кого, оказывается, чует фриц. Между деревьями то там, то тут стояли в полосатых шлемах, просаленных комбинезонах танкисты и мирно курили, разговаривая меж собой. Я повёл лошадь на более освещённое солнцем место.

– Эй! Наездник, сюда! – окликнули меня и помахали рукой, показывая, куда идти. – Слезай скорее с лошади, здесь всё видно как на ладони. Лошадь поставь в укрытие между деревьями. Командир вон там, – указали на танкиста, который смотрел в бинокль.

Привязав лошадь к берёзе, я побежал между деревьями на окраину леса. После вручения пакета остановился и окинул взглядом поле.

Ровная местность протяжённостью около двух километров. Противоположная сторона поля соединяется с деревней. Кое-где виднелись занесённые снегом крыши домов. А за деревней лес. На окраине деревни видны хребты от линий траншей. От леса до деревни шли ряды от гусениц танков. Недалеко от траншей три сожжённых танка. Один из них совсем близко. Опорный пункт врага был в этой деревне. Во что бы то ни стало надо его оттуда выбить.

Пока я рассматривал поле боя, вражеская артиллерия открыла огонь.

– Наездник, быстрее уезжай отсюда, – дали мне приказ.

В это мгновение из-за леса вылетели наши штурмовики и открыли огонь по основным позициям врага. Снова начали взрываться снаряды. Я побежал к своей лошади, а там лишь глубокая воронка от взорвавшегося снаряда. А Милки нет. На берёзе колышется кусок поводка. Я успел пройти совсем немного по дороге к лесу, как вдруг услышал тихое ржание Милки.

– Милка, дорогая! Ты меня зовёшь? Ты снова ранена!

Смотрю, по хомуту моей лошади течёт кровь. Оказалось, задев ремень седла и часть сумки, пролетел осколок снаряда. К счастью, для такого крупного животного, как лошадь, подобное ранение не составляет большой опасности. На спине содрана лишь кожа.

По сообщениям о мартовских наступлениях, по направлению Жиздры были уничтожены десятки вражеских укрепрайонов, освобождены деревни Полики, Ясенок, Верхняя и Нижняя Акимовка, станция Жуковка. В результате ожесточённых наступательных боёв наши полки продвинулись далеко вперёд. Один из полков постоянно держал позицию обороны на прежнем месте. Поэтому наш батальон связи остался под Соломоновкой. Таким образом, расстояние между штабом и наступающими полками достигло около тридцати километров. Такое дальнее расстояние преодолеть нашим тощим лошадям не под силу. К середине марта наше командование приостановило наступательные движения. Бойцы принялись укреплять завоёванные таким тягостным трудом и человеческими потерями позиции.

В разгаре оборонительных работ немцы снова начали контрнаступление. Вновь началась беспощадная борьба за каждый отвоёванный клочок земли. Из-за дальнего расстояния между штабом, полками и КП дивизии телефонной связи вообще не было. Поэтому начальник связи дивизии полковник Гарцев дежурным в командный пункт взял меня.

Начальник дивизии майор Овечкин знал меня с первых дней пребывания. Он дал мне указания:

– Вон там, между кустами должны быть траншеи. Спусти лошадь туда. Если траншеи не окажется, сооруди для неё окопчик. Сам оставайся рядом с лошадью. Когда понадобишься, вызовем.

Мы с Милкой дошли до густых зарослей, я покидал лопатой снег с двух сторон, получился неплохой окоп. Вскоре немцы начали артподготовку. В этот момент из-за кустов неожиданно появился Вислогузов. Его, оказывается, прислали мне в помощь.

– А где здесь траншея? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Пока только вот это, – отвечаю, показывая на снежный окоп Милки.

– Майор приказал поставить лошадь в траншею.

– Тогда придётся немного расширить этот снежный окоп.

Эту ночь, постоянно меняясь, мы провели с лошадьми. Рано утром, когда из блиндажа направлялся к лошадям, я встретил старшего сержанта Фарита Арсаева. Он шёл навстречу с тремя автоматчиками. Не успели мы поздороваться, откуда ни возьмись, над нами с размеренно качающимся воем стала кружиться «рама». Ранняя «рама» полетала и проследовала дальше. Как вдруг послышался утробно-басовитый угрожающий гул самолётов. Наши зенитчики открыли огонь. На небе появились около двадцати бомбардировщиков. Самолёты распределились боевым порядком – три звена косяком. Они двигались прямо на нас. Мы, долго не думая, нырнули в траншею. Воздух так гремел, разбиваясь, скручиваясь, дробясь, что уже после первой бомбы мы почти оглохли. В тот же миг с грохотом колыхнулась земля. В траншею полетели глыбы мёрзлой земли, крошево, пыль, засыпало снегом. Всё кругом ломалось и раскалывалось. Вверху творилось что-то невероятное. Ни живой ни мёртвый я уткнулся к земле, стараясь сползти всё ниже и ниже вглубь траншеи. Если бы в этот момент земля раскололась, я бы нырнул туда без малейшего промедления. В какой-то миг я перестал себя чувствовать, казалось, что я ослеп, оглох. Такие ощущения были настолько сильны, что я даже не услышал, как всё закончилось. Затишье почувствовало лишь моё тело. Набираюсь сил, приподнимаюсь из-под завала и начинаю стряхивать с себя снег, смешанный с землёй. Оказалось, что на дне траншеи нас осталось всего трое.

– Где Гуляков? – спросил Фарит, оглядываясь на нас.

– Не знаем…

– Он выскочил и побежал, товарищ старший сержант…

– Куда?! Он что, с ума сошёл? Васильев, иди, приведи сюда Гулякова! Сами видите, немец снова начинает артподготовку. Скорее надо вернуться в роту.

Васильев побежал за товарищем. Немцы снова начали артподготовку. Вскоре всё вокруг утонуло в новом опрокидывающем взрыве. Мы были вынуждены снова залечь на дно траншеи. Артподготовка продолжалась около часа. Наконец наступило затишье. Прибежал Васильев и сообщил, что под бомбёжкой погиб Гуляков. Эта весть насторожила меня. Несмотря ни на что, я побежал к Вислогузову, который остался с лошадьми. Меня тревожила только одна мысль: «Живы ли? Не случилось ли чего?» Не чуя ног, подбегаю, вижу – лошади целы, а Вислогузов рядом стоит и что-то говорит. А я плохо слышу, никак не могу его понять.

Затем я побежал к майору.

Его голос я тоже слышал как из-под подушки. По выражению лица только определил, что майор Овечкин на меня сердится. Майор мне дал какой-то приказ, а я ничего не понял. Вместо того чтобы сказать: «Товарищ майор, я ничего не слышу», громко спросил:

– Какая линия, товарищ майор?

– Ты что, глухой? – спросил майор, повысив голос. – Когда говорят старшие, надо внимательно слушать. С Егоровым нет связи. Ты же у нас был телефонистом? Быстро иди на линию. Понял?

– Понял, товарищ майор. Разрешите выполнять!

– Иди выполняй. Сначала зайди к телефонисту. Когда оборвалась связь с 1090-м КП, на линию побежал Николай Портнов. Ни связи, ни его самого не было. Он на линии так долго без связи не бывал. Может, что случилось?

– Аппарат имеется? – спросил я, взяв моток кабеля в углу блиндажа.

– Аппарат у Николая. Другого нет.

Я побежал по кабелю, который протянулся от КП к левому флангу. Под ногами мокрый снег, потому на каждом шагу проваливаюсь. Весь в поту, с ног до головы мокрый продолжаю бежать. Порыва линии всё ещё не обнаруживаю. Прошёл где-то шестьсот – семьсот метров. За тальником расположились батареи миномётчиков. Я пошёл левее от них между ивами. Едва успел отойти на несколько шагов, как заметил на месте разорвавшегося снаряда следы Николая. Стоило чуть дёрнуть кабель, как оказался в руке оборванный конец. Порыв линии был здесь. Быстро стянул концы кабеля, срастил их с перехлёстом и готово. Если дальше всё в порядке, то связь должна быть.

Что же делать? Как узнать, есть ли связь? Чтобы проверить, нужен аппарат. Где же Николай? Может, он тяжело ранен? Ещё раз проверил место соединения кабеля, снова проваливаясь в снегу, побежал дальше. Вот прошёл низину, только стал подниматься по невысокому холмику, как послышался сверлящий вой. Я падаю и дальше пробираюсь ползком. Прополз совсем немного, как стали появляться зияющие воронки от разорванных снарядов. Подполз ближе и вижу в снегу, смешанном с вывернутой чёрной землёй, лежит телефонный аппарат, чуть дальше валяется ботинок Николая. Сердце замерло от непередаваемого, совсем особого рода страха. Удивительно, как в такие минуты работает мысль. Подполз ещё ближе, начал разгребать снег. Вдруг моя рука наткнулась на что-то твёрдое. Из-под снега показались дуло карабина и рука Николая. «Неужели погиб?» Страх за жизнь моего товарища охватил меня полностью. Я стал копать быстрее. Руки и лицо тёплые. Перевернул его на спину. Ран не видно.

– Николай, Николай, ты живой? Это я, Ахат. Открой глаза.

Нет, он меня не слышит. Главное – живой. Он не должен умереть. Расстегнул шинель и приложил ухо к его груди. Кажется, дышит.

– Открой глаза, Николай. Это я, – шепчу ему радостно. Нет, даже не шелохнётся. Что же делать?

Закончив соединение разрыва линии, Николай уже возвращался, когда попал под огонь артиллерии. Хорошо, что оказался внутри воронки. А то бы от него ничего не осталось. Сейчас, судя по всему, контужен. Я быстрым движением схватил телефонный аппарат и начал проверять исправность линии. Я почти прирос к телефонной трубке и лихорадочно выкрикивал:

– Чайка! Чайка! Это я, на линии Рахимов.

– Я – Чайка, слушаю. Что там?

– Чайка, я устранил порыв линии, Николай сильно контужен. Меня не теряйте. Я доведу Николая.

Смотрю на Николая. Как же его тащить? На себе? Нельзя! Увидят и откроют огонь. Эх, была бы плащ-палатка! Можно было бы положить его туда и без проблем дотащить. Я взялся за капюшон маскхалата и потащил Николая, перемещаясь по-пластунски. На спине два карабина, телефонный аппарат, патронташ, запасной кабель – все эти предметы мешали ползти. Через каждые тридцать – сорок метров останавливаюсь, чтобы отдышаться. Потом снова ползу. На подтаявшем снегу то и дело проваливаются то колени, то руки. А вот в низине можно было бы идти и в рост, не боясь случайных снарядов, одно плохо: снег мягкий и глубокий, местами проваливаешься до пояса. После таких мучений я, наконец, дошёл до той траншеи, которая находилась вблизи от КП. Меня встретили командир взвода связи лейтенант Шумилов и санитар.

– Как у него дела? – спросил лейтенант, окинув взглядом раненого.

– Контужен он, товарищ лейтенант, рану не обнаружил.

– Быстро беги в КП, там тебя ждёт майор.

– Майор Овечкин?

– Сказал, чтобы ты быстрее вернулся. Беги.

Сняв шапку и вытирая им на ходу пот с лица, я побежал к блиндажу. «Наверное, начнёт сердиться, что долго ходил», – думал я. Охваченный такими мыслями предстал перед майором. Решил всё рассказать, как было дело.

– Товарищ майор…

– Быстро на лошади скачи в штаб дивизии. Отдашь полковнику Спиридонову, – сказал майор сухим голосом и протянул мне конверт.

– Есть, товарищ майор, вручить полковнику Спиридонову. Разрешите выполнять!

– Иди выполняй.

Когда я вышел из блиндажа, снова кругом оглушающе гудело. Немцы во второй раз перешли на контратаку. Наша артиллерия открыла огонь со всех видов оружий. Над нами пролетели с гулом штурмовики. Всё смешалось: гул «катюш», штурмовиков, артиллерии. Из-за путаной, трескучей россыпи выстрелов ничего не было слышно. Я побежал к Милке, она встретила меня с дружеским ржанием. А Вислогузова с лошадью уже не было. Значит, его отправили с заданием.

До села Космачи примерно двенадцать километров. Это расстояние мы прошли лёгкой рысью. Дорога проходит огибая село. Справа от дороги интервалом двадцать – тридцать метров друг от друга расположились в ряд 150-калиберные тяжёлые орудия. Их длинные стволы приподняты кверху и направлены в сторону Букани. Пока не стреляют. Спокойно идёт моя лошадь, приближаемся до места, где, вытянув шею, стоят орудия, готовые к бою. Самое большее, мы в пятидесяти метрах от них. Так мы с Милкой прошли около двух орудий. Выжидающая тишина, кажется, не собираются стрелять. Кожей чувствую, если вдруг произойдёт выстрел из этих громадин, хорошего будет мало. «Осталось пройти всего около трёх орудий», – успокаиваю себя. В это мгновение я услышал звучный выкрик:

– Огонь!

В ту же секунду со стволов орудий одновременно вылетела целая копна огня. Ударная волна меня, как щепку, чуть не сбросила с лошади. Даже Милка от внезапного взрыва присела на передние ноги, еле удержав равновесие. От испуга лошадь пустилась вскачь. Я крепко держался левой рукой за седло. Только эта привычка спасла меня от падения.

Ещё не успел опомниться от утренней бомбёжки, и снова та же история. Хорошо, что опущены были ушки у шапки. После всего этого неделю шла из ушей кровь.

На следующий день изрядно потеплело. Снег так размяк, что невозможно стало ходить. В результате этого контрнаступление немцев не принесло им никакого успеха.

В начале апреля нас перевели в резерв. Утопая в грязи, с большим усилием мы перебрались в район станции Матчина, которая находилась южнее от Суханичи.

Глава вторая. От Рессеты до Днепра

Снова на фронте

За каждодневными военными заданиями я и не заметил, как прошёл июнь месяц. Каждый из нас осознавал, что вот-вот начнутся тяжёлые, полные потерями человеческих жизней бои. После призрачного затишья, как правило, поднимается буря.

Утром 5 июля фашисты провели четырёхчасовую артподготовку. Немцы, подкрепляя многочисленную авиацию танковыми и артиллерийскими частями с направления Орла и Белгорода, начали наступление на Курск. О результатах военных действий этого дня сообщалось по радио. Нашими войсками были уничтожены 586 танков, 203 самолёта. Эти цифры говорили сами за себя, какой ожесточённой и кровавой была схватка. Никакому выражению в цифрах не поддаются человеческие потери.

12 июля наши войска перешли в контрнаступление. На другой день после тщательных сборов мы тоже отправились в путь. За шесть дней смогли пройти 250–300 километров. Дошли до Ульяновского района Калужской области. Это были изнурительные шесть дней. В воздухе стоит невыносимая духота. Косматое солнце поднимается высоко, жжёт насквозь, как будто хочет нас всех разом спалить. Солдату при полной боевой выправке двигаться при температуре 30–35 градусов по раскалённому воздуху хотя и было нелегко, но среди нас отставших по причине солнечного удара не оказалось. Каждый день, двигаясь по маршруту Белёв, Грынь, Озерно, Сорокино через леса и непроходимые болота, находящиеся между реками Бетебеть и Рессета, мы приближались к фронту. В полдень колонна остановилась, чтобы дать лошадям отдых. В это время меня позвал полковник.

– Товарищ полковник, рядовой Рахимов прибыл в Ваше распоряжение, – отрапортовал я, стоя перед начальником штаба.

Он разложил передо мной карту и сказал:

– Мы вот здесь, – указал он пальцем на карте. – Тебе надо найти хозяйство Матвеева. Должно быть, вот в этой деревне. Изучи дорогу по карте, бери пакет и гони туда. Надо идти очень быстро. Вручишь пакет лично в руки Матвееву.

– Есть, товарищ полковник! Разрешите выполнять!

– Карту возьми с собой. Нас догонишь по этому маршруту! – и протянул мне карту.

Я вскочил на лошадь и помчался. Доскакал до леса, увидел вырубку протяжённостью в несколько километров. Ветра совсем нет. Июльское солнце продолжает жечь. С лица бежит пот. На ходу вытираясь, продолжаю гнать лошадь вперёд. Километров пять-шесть неслись под склон, а затем дорога пошла в гору. Казалось, лесной дороге нет конца. Лошади тоже нелегко. Она вспотела, на краях губ появилась пена. Наконец лес закончился. Наверняка сейчас должна показаться деревня. А её не видно. Развернул карту, чтобы убедиться. «Неужели выбрал неправильный маршрут?» – промелькнула тревожная мысль.

Стал тщательно рассматривать карту. Деревня должна быть в километре отсюда. Да где же она? Стал пристальнее оглядываться по сторонам. Недалеко в низине увидел несколько крыш домов. Оказалось, что большая часть деревни сожжена. Целыми остались около десяти домов. Кое-где виднелись остатки разрушенных печей, обугленные столбы зловеще стояли в ряд, напоминая о прошедшем аде. Штаб полка и полковник Матвеев находились здесь. Полковник тут же раскрыл пакет и стал читать. Затем попросил майора развернуть карту.

– Смотри, майор, вот здесь Рессета, а здесь Ловать. Мы должны к завтрашнему вечеру быть там. Времени у нас нет. Сейчас же вызвать комбатов и быстро собраться в дорогу! – дал приказ майору.

– Разрешите идти, товарищ полковник?

– Идите.

Я вскочил на лошадь и направился в обратный путь по той же дороге через сожжённое село. По безлюдной улице шли машины, оставляя за собой бензиновую гарь и песчаные вихри, напоминающие сильный ураган. После них чёрный столб пыли долго висел в безветренном воздухе. Я вспомнил наши буинские улицы. Старинный город Буинск имел славную тысячелетнюю историю. Сколько раз её завоёвывали, сжигали! А на его улицах до сих пор после машин поднимаются песчаные бураны.

Пришлось долго идти по пыльной дороге. Только на окраине деревни я снова увидел очертания уцелевших от пожаров печных труб. Вместо сожжённых домов росла крапива, колыхались верхушки лебеды, крупные листья репея. За ними виднелись недогоревшие, обугленные столбы.

Хотя день склонялся к вечеру, солнце не поддавалось, распекало как днём.

На берегу Рессеты

Оборонная система Орловской дуги уходящими вглубь эшелонами была превращена в непроходимый для фашистов плацдарм. Каждая деревня, каждый берег реки был подготовлен к обороне. Проходящая через восточный берег реки Рессета линия обороны была одной из естественных оборонительных рубежей Орловской дуги.

Наступление II гвардейской армии под командованием И. Х. Баграмяна отбросило врага через леса и болота между речками Вытебеть и Рессета за семьдесят километров.

Наша дивизия с правого фланга армии Баграмяна сразу после прибытия вступила в боевые действия на передней линии фронта. Мы сменили части, которые находились на высоте как раз напротив вражеской обороны. Было нелегко вступать сразу в бой после изнурительной недельной дороги. Что делать? Такова военная обстановка, а солдат обязан беспрекословно выполнять приказы. Мне в эту ночь вовсе не пришлось отдыхать, хотя и был с дороги измученный до крайней степени. Сначала писал письма, затем пошёл к речке искупать лошадь. Только после этого решил лечь спать. Не успел закрыть глаза, как появился Дружинин.

– Рахимов, вставай скорее, седлай лошадь, будешь сопровождать капитана.

Я мгновенно соскочил с места, оседлал лошадь, прихватил карабин и планшет.

– Палатка капитана – вторая от кухни, та, что левее. Отсюда недалеко, там найдёшь. Иди один, я останусь здесь, – сказал старшина, протянув мне уздцы своей лошади, а сам тут же начал погонять её: – А ну пошла! Капитан ждёт!

Капитан и вправду уже ждал меня.

– Товарищ капитан, рядовой Рахимов по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал я, не слезая с лошади.

Капитан быстрым движением взял у меня уздцы и ловко вскочил на лошадь. Он тут же погнал лошадь, и я поскакал за ним. Мы проехали расположение нашего батальона, повернули налево и направились прямо на запад. Прошло немного времени, и дорога оживилась. Мы уже не могли гнать лошадей. Всё чаще то обгоняли, то шли навстречу «слепые» машины. Нам то и дело приходилось прижиматься к обочине. Некоторые машины тащили за собой тяжёлые орудия, другие везли солдат. Затем они в лязге и грохоте исчезали вдали. Чем ближе подходили к Рессете, тем чаще нам попадались колонны пехоты.

– Кого мы сменили, товарищ капитан?

Капитан или не слышал моего вопроса, или не хотел отвечать, промолчал. Покачиваясь в темп лошади, он о чём-то думал. Мне вдруг вспомнились первые дни прибытия его к нам. Среднего роста, с проницательно-серыми глазами, русыми волосами тогда, с первого взгляда никто не мог знать, что он за человек, строг или добр, толковый или нет. Только по его ловким движениям, хваткости, прозорливости, умении вплоть до мелочей всё подмечать, по его выправке и внушительному выражению лица можно было догадаться, что это требовательный и строгий командир. Таким он и оказался.

– Кого сменили, говоришь? Это бойцы одиннадцатого гвардейского полка.

– Думаю, что нет, товарищ капитан. Это, должно быть, как и мы, стрелковая дивизия.

Где-то на том берегу Рессеты громыхали орудия, то и дело слышалось, как рвутся мины, с воем летят и ухают снаряды. Всё это происходило впереди, там, куда мы шли.

– Мост обстреливает, сволочь. Даже рассвета не дождаться, – выругался капитан.

Мы ещё быстрее погнали лошадей, и с каждым шагом приближались к этим взрывам. Вскоре всё затихло. Капитан придержал лошадь, и она пошла размеренным шагом. Слабый свет луны освещал реку и мост. К нам подошёл военный с автоматом в руке и потребовал пароль. Велел быстро перейти мост. За мостом в ста пятидесяти метрах виднелась гора. «Наверное, на вершине той горы находится немец», – подумал я. Вскоре мы повернули влево. Там, между ивами, показались реденькими рядами крыши домов. Мы дошли до деревни с узкими улицами. С обеих сторон я увидел неосвещённые окна и тёмные наличники. Деревенская улица настолько была тиха и безлюдна, казалось, что там никто не живёт. Правее от нас, за огородами, закрывая горизонт, тянется, как ночной неразвеянный туман, угрюмая гора. Между рекой и горой очень маленькое расстояние. Сразу можно догадаться, что деревня именно по этой причине выстроена в один ряд. Улица этой деревни настолько узка, если случайно развернётся какая-нибудь машина, другая вообще не сможет проехать.

Только подошли до первого дома, как уже часовые стали требовать пароль. Вскоре дорога пошла в гору. Чем дальше поднимались, тем чаще стали появляться деревья, которые в конце концов привели нас в настоящий лес. На вершине горы только кое-где попадались редкие деревья. Капитан остановил лошадь и слез с седла. Мы дальше пошли пешком.

– Стой, кто идёт? – остановил нас грубый голос. Сообщив пароль, мы прошли ещё немного вперёд. Нас снова остановили. Капитан протянул мне уздцы своей лошади:

– Ты оставайся с лошадьми. Если не будет приказа остаться тебе здесь, отправишься обратно в штаб. Я сообщу.

С этими словами он скрылся в ночной темноте. Недалеко от меня с автоматом в руке стоит на посту боец, а за ним на извилистых траншеях заметны отвалы земли для брустверов. Насыпи земли направлены в нашу сторону. «Значит, эти траншеи до недавнего времени принадлежали фрицам», – догадываюсь я, рассматривая их расположение. А там, за траншеями, в западном направлении между величавыми соснами самый передний край фронта. Изредка взлетающие в небо янтарно-жёлтые ракеты хорошо освещают скрытую жизнь этого кусочка фронтового края. Я отошёл на несколько шагов назад и привязал лошадей к высокой сосне, а сам присел под неё. Чтобы сон не смог одолеть, стал закручивать махорку.

– Курить здесь разрешается, солдат? – спросил я у бойца.

Он не сразу ответил. После недолгого молчания промолвил:

– Кури, только сидя, огонь закрывай. А то немец так даст прикурить, деваться будет некуда.

– А что, часто обстреливает? – спросил я, желая продолжить разговор.

– Второй день только, я толком пока ничего не знаю. Да и так видно, что тут происходит.

В это время подошли два боевых товарища. Когда сдал пост, он подсел ко мне.

– Не знаешь, который час? – спросил я, протягивая ему бумагу для курения.

– Время? Второй час. Скоро начнёт светать, – ответил боец и взял у меня бумагу. – А махорка есть?

– Курево у меня всегда есть. Сам откуда родом? – спросил я, насыпая нам обоим махорку.

– Я из Фрунзе. А ты откуда?

– А я из Татарстана. Ты, наверное, казах?

– Как вам сказать, отец – казах, а мать – русская.

– Многонациональный, значит. У меня есть друг, который себя так называет. На войне давно?

– Кто здесь со штаба? Капитан приказал вам уехать обратно, – сообщил кто-то за деревьями, – скоро начнёт светать, здесь оставаться нельзя.

Я быстро развязал лошадей, кобылу старшины привязал к седлу рядом, вскочил на свою лошадь и отправился в обратный путь. До деревни лошади шагали сами, свободно, я их совсем не подгонял. Они знают свою дорогу. По деревне как ни старался погонять, ничего у меня не вышло. Кобыла старшины упрямилась, никак не хотела прибавить шаг. А на мосту то и дело были слышны громкие: «Быстрее! Быстрее!» Идущий позади меня ездовой, увидев, что мои лошади еле-еле плетутся, хлестнул по спине кобылы старшины кнутом. А она на это лишь махнула хвостом.

Ездовой оказался очень шустрым. Он со всего размаха всыпал ещё раз кнутом в заднюю часть рыжей кобылы. После чего кобыла старшины рванулась и поскакала быстрее, обгоняя мою лошадь.

Когда подъехал к батальону, уже почти рассвело, но небо ещё не подрумянилось, ещё не пробились лучи солнца, не подпалило окраину неба. После такой беспокойной ночи, думал, немного отдохну. Не успел закрыть глаза, послышался зычный голос старшины: «Подъём!» У наездников забота одна: в первую очередь думать о лошадях. Вот и теперь мы все соскочили со своих мест и побежали к лошадям.

– Рахимов, Утишев, Павлов! Быстро седлайте лошадей и ко мне!

– Начинается! – проговорил Утишев. – Иди, Рахимов. Тебя он назвал первым.

Я побежал к сержанту. Мне был дан приказ идти снова к Рессете, в ту самую деревню, через которую пробирался ночью. Я дошёл до деревни с одной-единственной улицей, расположенной у подножия горы, на берегу Рессеты. Днём её улица кажется ещё уже из-за высоких ив, которые растут около домов. У ворот одного из домов я увидел часового. От него и узнал, что штаб полка находится здесь. Привязал лошадь к воротам и вошёл в дом. Вручив пакеты адресату, я вышел. Сорвал с головы насквозь мокрую от пота пилотку, чтобы чуточку проветриться. Пытаюсь поймать лбом ветерок, но воздух недвижим. В такую духоту под горой вообще нет ветра, даже листочек не шелохнётся. Я весь с головы до ног был мокрый от бежавшего струями пота. За неделю безостановочной ходьбы, смешавшись с пылью и солёным потом, вся одежда стала просаленной и грязной. Она прилипала к спине. Пот капает с лица, волос, разъедает глаза, течёт по шее, по спине. Я встал под тень высокой ивы и расстегнул ворот гимнастёрки. Карабин приставил к дереву.

– Эх, искупаться бы! – сказал я сам себе. – Тело бы немного отдохнуло.

– Так иди купайся, вода же рядом, – сказал часовой. – Там и сейчас купаются. Вон по тому переулку надо идти.

– Тогда я пойду искупаюсь. А лошадь и карабин доверяю тебе. Надеюсь, ещё не скоро смена караула.

– Не волнуйся, если время позволяет, купайся вдоволь.

Я торопливым шагом направился к указанному переулку. За пятьдесят метров показалась выходящая из берегов река Рессета. Она мне напомнила нашу речку – Малый Черемшан, такую же заполненную до краёв водой. В узком переулке стояли привязанные к ивам несколько лошадей с обозами. Переулок, начиная с улицы, покрыт зелёной травкой. Навстречу мне попались уже искупавшиеся два бойца. Смотрю, у берега ещё двое готовятся к купанию. «Эх, мне надо было Милку взять», – с горестью подумал я. В этот момент один из бойцов подбежал к берегу, прыгнул в воду и вынырнул только в середине реки, довольный выкрикнул: «Эх, хорошо!» В эту самую секунду со свистом пролетели сразу двенадцать снарядов и упали в воду. Высотой в огромное дерево поднялся водяной столб, и сразу оглушительный взрыв. Один снаряд упал совсем рядом с купающимся бойцом. Следом три снаряда упали около воды. В ту же секунду пролетели ещё несколько снарядов. Я прижался к земле. Тут я услышал ржание лошади того бойца, который привёл её искупать. Испуганная лошадь рывком соскочила передними ногами и неожиданно рванулась вперёд и угодила под взрывающийся снаряд. С разорванным слева брюхом, последний раз натужно дёрнув головой, она покатилась вниз в воронку только что взорвавшегося снаряда.

Как только взрывы немного от нас отдалились, я огородами пополз, стараясь подальше уйти от этого места. Ползу вслепую, зарываюсь лицом в траву и внезапно проваливаюсь в глубокую борозду. Следом за мной ко мне в борозду нырнули и те два бойца. А снаряды словно играли в догонялки. Вот они уже взрываются на огороде. Послышался глухой и сердитый шлепок чугунного осколка по забору.