Текст книги "От Калуги до Берлина"

После взрывной волны я краем глаза уловил глубокую воронку от только что взорвавшегося снаряда. Оттуда поднимался сизый дым. Мне казалось, что снаряды вот-вот догонят меня. Чем дальше я передвигался, тем ближе они взрывались. В эту секунду какой-то внутренний голос стал меня манить в эту дымящую, глыбасто-рваную воронку. Я весь был прикован к ней. Это была такая непонятная мне сила, на миг спасительная мысль, что сопротивляться было невозможно. Я мгновенно соскочил со своего места, низко пригнувшись, в два прыжка нырнул туда, успел только услышать, как один из бойцов с надрывом крикнул:

– Куда?!

Последние звуки я уже не слышал. Они настигли меня в стелющемся диковинном прыжке и смешались со свирепым грохотом взрыва. Когда взрывная волна уступила место короткому затишью, я, стряхнув землю из-за шиворота, оглянулся. Меня поразило невероятное зрелище: на том месте, где я находился минуту назад, теперь была огромная воронка. Я услышал на той самой борозде стоны. И тут снова возник свист снарядов. На этот раз они пронеслись надо мной так низко, что на миг прихватило дыхание. Рвануло подальше от меня, по звуку – где-то у реки. Вскоре всё затихло. Зависла коварная тишина. Я боязливо поднял голову и осторожно вылез из воронки, пахнущей едким дымом и порохом, которая секунду назад спасла мне жизнь, и тут же побежал к раненому солдату.

– Бинт есть?

– У меня есть, – крикнул бегущий к нам третий солдат. Он быстрым движением вытащил из кармана перевязочный пакет и, разорвав его зубами, протянул мне. Я расширил дырку в гимнастёрке, полученную от осколка, наложил на открытую рану сложенную в несколько слоёв марлю и начал бинтовать.

Затем я поспешил к своей лошади.

В переулке лежала убитая снарядом лошадь и перевёрнутая телега. Сердце на миг как будто остановилось, я побежал без оглядки к часовому. К великой радости, моя лошадь стояла на месте. Часовой тоже на посту. Увидев их, немного успокоился и пошёл размеренным шагом.

– Что? Не получилось искупаться? – спросил часовой.

– Так хотелось искупаться, не получилось. От позора умрёшь. На своей земле зависим от немца…

С иступлённым азартом ненависти, ругая крепкими выражениями Гитлера, я развернул Милку и погнал её что есть сил. Почти до места назначения моя лошадь легко скакала. Когда доехали до нашего леса, я позволил Милке сбавить шаг. Сняв пилотку, я вытер пот с грязного липкого лица, поднял голову, чтобы хоть немного поймать прохладу. Солнце палило с такой силой, что пот бежал по всему телу ручьём. Давно стояли такие знойные дни. Вот и сейчас на небе ни облачка, поэтому о дожде даже и не мечталось. Мерно покачиваясь на Милке, я снова пропустил перед глазами всё, что произошло на реке. Я ещё раз с радостью вспомнил, как ловко нырнул в ту зияющую воронку и тем самым спасся от смерти. Получается, что смог обмануть смерть. Как умом такое возможно понять? Счастливая случайность? Или то, что называют судьбой? За каких-то несколько минут два роковых события! Один из нас смог скрыться от смерти, а другого ранило. А тот боец, который был в реке? Ведь он сам поплыл на то самое место, куда должен был упасть снаряд.

Вот бы рассказать об этом матери. Что бы она ответила по этому поводу? «Господь принял мои молитвы, сынок», – наверное, сказала бы и принялась бы молиться с ещё большим усердием. Отец бы сказал: «Везучий ты, сынок. Пусть твоя жизнь будет долгой и счастливой». И всё же человеческая жизнь – это бесконечная загадка, наполненная необъяснимой тайной. Одни сами ищут смерть и попадаются в её лапы, а другие, сами того не ведая, могут её ловко перехитрить.

На рассвете меня разбудил Утишев. Была моя очередь заступать на пост. Тихонько накрапывал дождь. Когда совсем рассвело, я решил поднять своих товарищей. Надо почистить, накормить, напоить лошадей. По приказу сегодня я должен был отправиться в КП дивизии с пакетом для командира.

От реки Рессеты до Колодясцы в направлении Малеево мы на протяжении нескольких дней вели тяжёлые бои. Враг, подтянув сюда дополнительные силы, артиллерию, танки, оказывал сильное сопротивление, за каждую деревню тогда по нескольку раз поднимались в атаку, отвоёвывая каждую пядь земли. Шли тяжёлые танки, с воздуха бомбили более двадцати самолётов, обрушивая на нас свой смертоносный груз. Сильный миномётный огонь то и дело прижимал нас к земле.

Вручив пакет командиру дивизии полковнику Нарышкину, я вышел из штаба. Неожиданно увидел, как навстречу идёт гружённый кабелем, с висящим на шее телефонным аппаратом, перекинутым через плечо карабином, весь мокрый от пота Портнов.

– О-о, Николай, здорово!

– Здорово, земляк! Жив-здоров?

Он освободил руку от катушки с кабелем и мы, как давние друзья, обнялись. Затем, с укором посмотрев на себя, добавил:

– Вот видишь, снова разрыв на линии, иду оттуда. Сатанеет фриц, вздохнуть не даёт, – продолжил он, протирая потное лицо, всматриваясь в сторону врага, где беспрестанно рвались мины и снаряды. Затем поднял свой карабин, который был приставлен к дереву. – Здесь опасно, пойдём отсюда.

Он нырнул вниз к дверям блиндажа. Мы присели там.

– Слушай, ты про капитана слышал?

– Про нашего комбата, что ли? Нет, ничего не слышал.

– Вчера здесь убило капитана.

– Как это убило? – спросил я в недоумении.

– Вчера, когда я шёл из леса, подъехал капитан. Привязав своего коня, он пошёл за мной. В это время немцы открыли огонь. Вдруг над деревьями взорвалась шрапнель. Оглядываюсь, капитан уже падает в мою сторону. Осколок попал в висок.

– Жалко капитана, – сказал я, тяжело вздохнув. – Хоть и был резок по характеру, но старался заботиться о каждом бойце. Неугомонным командиром был. В первый же день пребывания в Рессете мне пришлось его сопровождать до КП. Оказалось, что я его видел тогда в последний раз. Жаль, очень жаль. Война коварна, никого ни о чём не спрашивает. Но мне надо торопиться, Николай.

Не успел я отъехать от КП, как немецкая артиллерия снова открыла огонь. Моего возвращения ожидала ещё одна неприятная новость.

– Комдив ранен. В тяжёлом состоянии отправили в санбат! – крикнул сержант Аристов, как только я появился в дверях.

– Когда? Только что ведь разговаривал по телефону!

Не будет же он говорить то, чего нет…

Полковник Бахтизин

Наступили последние дни июля. Однажды после возвращения из штаба дивизии Иван Галушкин подсел ко мне и стал закручивать махорку.

– Слышали, к нам прибыл новый комдив, – сделал он сообщение.

– Нет, не слышали. Ты его видел?

– Да, сержант, я его видел.

– Что за человек? – спросил я, разгораясь от любопытства.

– Стройный, под носом красуются чёрные усы.

– Может, он грузин? Как на вид, строгий? – спросил сержант.

– Нет, не грузин, а татарин по фамилии Бахтизин. Может, он твой земляк, Ахат? – спросил Иван, поворачиваясь в мою сторону.

В это время зазвонил телефон. Сержант взял трубку.

– Рахимов, тебя к полковнику!

– Есть, товарищ сержант!

Около палаток штаба я увидел два привязанных коня. Один из них принадлежал начальнику штаба полковнику Спиридонову, а другой – адъютанту. В это время из палатки штаба вышли два полковника. Одного я знаю, начальник штаба, а вот другой мне не знаком. Они направлялись прямо к лошадям.

Я сразу понял, что статный полковник с чёрными усами и волосами, по описанию Галушкина, должен быть нашим новым командиром. По внешнему выражению можно было догадаться, что он видавший виды, опытный боевой командир. Сравнявшись с лошадьми, начальник штаба Спиридонов доложил:

– Вот он, мой конь, Ахтям Мусаллимович. Есть у него один недостаток: не любит прыгать в траншею, а так очень спокойный, хороший конь.

– На вид красивый, а всё остальное узнаем по ходу. Давай-ка мы сделаем так, Иван Иванович. Я сейчас отправлюсь в хозяйство Егорова, а потом мы с тобой снова продолжим. Надо будет позвать и начальника оперативного отдела.

– Хорошо, Ахтям Мусаллимович, я подготовлю сведения.

Я быстрым шагом подошёл к командиру дивизии и попросил разрешения обратиться к начальнику штаба.

– Товарищ полковник! Из пункта сбора донесений Рахимов прибыл по Вашему приказанию, – отрапортовал я.

– В 90-м полку приходилось бывать, наездник?

– Приходилось, товарищ полковник.

– Хорошо! Тогда возьми корреспонденцию, проводишь Ахтяма Мусаллимовича до хозяйства Егорова.

Я побежал в палатку, взял пакеты и направился к своей лошади.

– Поехали! – сказал командир дивизии. Он ловко вскочил на коня, дёрнул повод так, что конь вскинул голову. По всему было видно, что это для него привычное дело. В седле сидел прямо, как влитой. Затем решительно щёлкнув плёткой, погнал своего коня.

– Старый кавалерист, – сказал Иван Иванович вслед, провожая его взглядом.

Сразу стало ясно, что новый командир был опытным кавалеристом. В эти минуты я и предположить не мог, что Ахтям Мусаллимович прошёл три войны. Он кавалер четырёх георгиевских крестов, в гражданскую войну был награждён самой высокой правительственной наградой – орденом Боевого Красного Знамени. Это был отважный, в меру суровый, в то же время справедливый командир.

Я тут же оседлал лошадь и погнал её за командиром дивизии. Когда, обогнув кусты, доехали до развилки, перешли с рыси на шаг. Слегка пригнувшись в седле, полковник посмотрел в мою сторону. Я был в пятидесяти метрах от него.

– Что, наездник, не получается догнать? Надеюсь, что мы в нужном направлении идём!

– Правильно идём, товарищ полковник! До моста Рессеты надо ехать прямо! – ответил я, слегка погоняя лошадь.

Наконец я догнал его и пристроился рядом. В середине ехал полковник, слева шла моя лошадь, а справа покачивался адъютант полковника.

– Ты откуда, наездник? Звать тебя как?

– Я из Татарстана, товарищ полковник, Ахат Рахимов.

– Татарин, что ли? Из Казани? – спросил полковник и оживлённо заговорил со мной на чистом татарском языке.

– Да, товарищ полковник, только не из Казани, а из Чистополя.

– Значит, из мишар. Где работал, есть ли семья? – спросил полковник, ещё раз окинув меня взглядом.

Я вкратце рассказал о себе, о моей семье, что я учительствовал в деревне.

– Давно здесь? Кто командир батальона связи? Какой он человек? – продолжал интересоваться полковник.

Командир батальона капитан Ферин три дня назад погиб в бою при взятии деревни Колодясцы, а нового комбата Соколенко я ещё плохо знал. По добродушной улыбке я понял, что у Ахтяма Мусаллимовича сейчас хорошее настроение. У меня зародилось к нему тёплое, почти родственное отношение. Его смелый и проницательный взгляд ко всему, умение в живом общении находить общий язык с собеседником, то, что он прибыл на фронт в качестве командира дивизии, желание быстрее узнать состояние дел, готовность засучив рукава приступить к работе подтверждали его мудрость, решительность и высокий профессионализм.

– А Вы, товарищ полковник, из Казани? – спросил я, немного смутившись.

– Нет. Я родился и вырос в Башкортостане. В Казани мне пришлось лишь работать. После гражданской войны преподавал в татаро-башкирской военной школе…

Впереди, за рекой Рессета послышался гул вражеских самолётов. Они шли неровной стаей в нашу сторону. Наше внимание мгновенно приковалось к ним.

– Шестнадцать самолётов. Неужели идут на мост? – сказал полковник, немного помолчав.

Угрожающий рокот всё крепчал. Мы наблюдали за небом. Вот четыре самолёта отделились и направились в сторону моста, а остальные пикировали над линией фронта.

В это время наши зенитчики открыли огонь. Снаряды зенитчиков жёлто-серым дымом взрывались вокруг вражеских самолётов. Волна взрывов усиливалась с каждым разом. Казалось, что наши снаряды с яростным визгом обрушивались на врага. Наконец показался чёрный хвост дыма фашистского самолёта. Попали!

– Так вам и надо, стервятники, – сказал полковник сурово. – Подождите, мы вам ещё покажем. Не позволим так безнаказанно летать.

Над линией фронта, оставив сизое облачко дыма, завалился ещё один самолёт и взорвался, не доходя до земли.

Не выдержав сильнейший огонь наших зенитчиков, вражеские самолёты, побросав где попало свои бомбы, с тонким свистом уходили назад. Мы благополучно перешли через мост. Теперь надо было двигаться в левом направлении. Снизу виднелась маленькая деревушка, попавшая под артобстрел. Дальше дорога шла вверх по косогору.

В штабе дивизии полка командира уже ждали. Подполковник Егоров сам вышел его встречать. После того как вручил пакеты, мне было приказано вернуться.

До прибытия Ахтяма Мусаллимовича наша дивизия стояла на втором эшелоне. Мы на протяжении нескольких дней вели подготовительные работы. Затем наши полки продвинулись левее, в направлении города Карачева. Тут нам пришлось вести разведывательную операцию. За несколько дней до его прибытия нашу армию перевели с Западного фронта на Брянский.

На Орловской дуге гитлеровцы оказали ожесточённое сопротивление. Наша разведывательная операция оказалась успешной. Мы освободили районный центр Одрино и ещё несколько деревень. Так мы продвигались шаг за шагом вперёд.

Однажды я возвращался с полка, который вёл бои северо-западнее Карачева. Мне навстречу шла колонна наших бойцов. Впереди колонны вышагивали Дружинин, Утишев и Павлов.

– Куда это вы направляетесь? – спросил я, поравнявшись с лошадью старшины.

– Меняем место дислокации.

– Вон, «рама» летает. Скоро явятся! – сказал Утишев, всматриваясь в небо грустными усталыми глазами.

– Вечереет уже, может, и не вернутся.

На какие-то минуты мы забыли о самолёте. Все поспешно схватились за кисеты. Некоторые уже жадно затянулись. А я оглядывался вокруг и рассматривал заросшие бурьяном хлебные поля. Несмотря ни на что, колосья продолжали расти, по-солдатски прижимаясь к земле. В это время нас настиг чей-то звонкий крик:

– Воздух! Расходись!

Сержант Аристов спрыгнул с обоза и скомандовал:

– Всем лечь под деревья! Игнат, сюда!

Он побежал влево, где были деревья. В колонне люди стали лихорадочно метаться в разные стороны. Всё вдруг засуетилось: ездовые, мешая друг другу, подавали назад, лошади сбивались в кучку, а люди напоминали испуганную стаю мелких рыбёшек. Мы тоже мгновенно слетели с лошадей и прижались к земле под деревьями. Сначала послышался рокот моторов приближающихся «юнкерсов», который с каждой секундой перерастал в могучий рёв. От надсадного рёва и истошного завывания злых машин, оглушительного взрыва бомб закладывало уши. Перепуганные лошади вырвались и скрылись за деревьями. Вот снова проступил сверлящий тонкий свист. Огонь взрыва осветил деревья. Всё кругом стало ломаться, раскалываться, полетели поломанные ветки деревьев. Земля большими кусками падала вниз, слышалось ржание лошадей. Казалось, что всё вокруг бьётся в истерике. Над нами друг за другом пролетели со зловещим грузом три «юнкерса». Они несли смерть. Не успели они скрыться, как прозвучал снова чей-то громкий крик:

– Заходят по второму! Ложись!

Мы снова рассыпались в разные стороны. От сильного взрыва снова задрожала земля. Чья-то лошадь с громким ржанием проскакала мимо нас. Одна из них чуть не наступила на Павлова. Он громко выругался.

– Где же наши? Почему их нет, когда надо?! – ругался Утишев, не стесняясь крепких выражений. Сверху вдруг я услышал рёв самолётов, вскинул голову и стал пристально смотреть в небо.

– На-а-ши! На-ши! – закричали внезапно все. С давящим грохотом ревущих небесных машин начался ожесточённый воздушный бой. Тут же наши сбили одного «юнкерса». Он с предсмертной сиреной, оставив за собой чёрную зловещую дорожку, устремился вниз и взорвался. Остальные, трусливо вопя, поспешили скрыться.

Мы пошли искать своих лошадей. Когда вернулись к колонне, прозвучала команда трогаться. Крупных потерь в нашей роте не было.

Город Карачев расположен на возвышенности. Вокруг его опоясывают небольшие холмики. Фашисты умело использовали удобное географическое расположение города для колоссального сопротивления с юга. Мы вели тяжёлые бои, чтобы разрезать железную и шоссейную дороги в направлении Карачев – Брянск. Сам город находился всего в двух километрах от места боёв. Сквозь плотный огненный туман и дым невозможно было его увидеть.

Только во второй половине дня гитлеровцы, испугавшись остаться в окружении, вынуждены были оставить город и отступить.

Когда я выходил из КП дивизии, то увидел, как полковник Бахтизин, стоя на бруствере, через бинокль наблюдал за боем и приказал позвать начальника связи капитана Соколенко. В это время из блиндажа вышел Николай Портнов.

– Товарищ полковник, Вас просят к телефону. Кажется, немец драпает из города.

Полковник опустил бинокль, легко спрыгнул в траншею и быстрым шагом направился в блиндаж. Пока я прощался с Портновым, прозвучал приказ: начинать готовиться к движению вперёд.

Настроение у полковника было хорошее. Он дал команду подготовить машины, а сам снова вышел из траншеи и стал прохаживаться, о чём-то думая. Командующий артиллерией Агафонцев и начальник разведки Юмашев были его адъютантами. Радист Хомяков стал готовиться ехать на машине в Карачев. Мне был дан приказ вернуться в штаб дивизии. Я быстро собрался, чтобы успеть добраться, пока все не переехали на другое место назначения.

Расстояние было не близкое. По дороге стали попадаться колонны с бойцами. Всё военное хозяйство передвигалось дальше. Вскоре я увидел и нашу колонну. Развернув лошадь, я отдал рапорт сержанту. Затем присоединился к своим. Я пристроился рядом с Вислогузовым.

– Ну как там обстоят дела, учитель? Далеко ли немец? Где побывал? – осыпал меня вопросами Павел Ильич.

– Немец отступает. Карачев мы взяли. Наши от города приблизительно в семи-восьми километрах. А в этих местах немец находится совсем близко. Слышишь, как громыхает? – говорил я, указывая вправо.

– А до Карачева далеко? Мы туда направляемся?

– Два километра тянется возвышенность. Когда пройдём лес, дорога пойдёт вниз по склону. Затем через десять километров покажется и Карачев, – объяснил я как мог.

Вскоре над нами, чуть не задевая верхушки деревьев, с рёвом пролетели наши «Илы». На повороте вправо впереди всколыхнулась земля, обвальный грохот сотряс всё вокруг. Через столб дыма и пыли ничего не было видно. Нам показалось, что сбросили несколько бомб наши самолёты.

– Неужели они не видят, что идут свои. Ведь на своих бросают, – закричали возмущённо бойцы. Взрывы продолжались. Когда снаряды стали взрываться совсем рядом, мы поняли, что стреляет из дальнего расстояния враг.

В колонне началось беспокойство. Толкотня, испуганные крики, ржание лошадей заполнили всю округу. На кухню батальона упал снаряд. На глазах у всех за считанные секунды была уничтожена кухня, которая двигалась вместе с нами, отдавая синим дымом и вкусными запахами. Тянувшая кухню рыжая кобыла смертельно ранена. Она лежала брюхом на земле и натужно дёргала головой в предсмертной дрожи. Погиб и помощник повара Старков. Он сидел спереди и управлял лошадью. Там его и прихватило. Чудом остался жив сам повар Листопадов. Тогда он шёл позади и курил. Сержант Листопадов похоронил своего помощника Старкова. Он долго стоял над могильным бугорком боевого товарища и прощался.

После этого налёта через несколько сотен метров мы стали подниматься вверх по склону. Впереди показался город Карачев. Вот уже два дня фашисты упорно пытаются сжечь этот город. Издали было видно, как город окутан дымом. Он горел.

Фашисты, как только поняли, что оставят этот город, в начале июля начали жестокий террор над жителями города. В центре города, напротив городской управы, соорудили виселицу. Братьев Нестеровых и ещё несколько человек гитлеровцы повесили на дереве. Угнали на каторгу в Германию сотни людей. Оказавших сопротивление расстреливали. В последнее время они взорвали каменные сооружения, промышленные предприятия. Деревянные дома сожгли. Таким образом, город находился в бедственном положении.

Наша колонна не стала заходить в Карачев, сразу повернула в сторону Брянска. Я в Карачеве смог побывать только на следующий день. А в тот день мы и после наступления темноты ещё около двух-трёх часов двигались вперёд. После того артиллерийского огня на моей лошади ехал командир взвода. Я шёл рядом с Галушкиным пешим ходом.

В ночной темноте нам пришлось пройти через сожжённую деревню. Запах гари, золы, угля – всё перемешалось вокруг. Дышать было нечем. Зажимая от едкого запаха носы, мы двигались через эту деревню. Вдруг бледный свет луны осветил виселицу, расположенную на середине улицы. На нём покачивались три повешенных тела. Мы долго не могли забыть эти силуэты. Кто же они, эти люди? За что с ними так жестоко обошлись? Эти мысли не давали нам покоя. Нам сообщили, что они были партизанами.

После увиденного мы долго шли молча. В эти минуты мы думали о сожжённых деревнях и сёлах, превращённых в руины городах, повешенных на столбах, без вины расстрелянных соотечественниках. Сколько горя и страданий выпало на долю нашего народа.

Вскоре мы остановились, чтобы передохнуть. Прозвучала команда устроиться на ночлег.

– Рахимов, быстро в штаб!

Когда я пришёл, штаб ещё только обустраивался. Успели поставить только одну палатку, кто-то в это время работал на печатной машинке, другие копошились возле второй палатки.

Капитан Акимов сразу же увидел меня.

– Прибыл, наездник! Сейчас будет готово, подожди немного, – сказал он и пошёл ко второй палатке.

Я слез с лошади и стал ждать, когда меня позовут.

– Давно нет Ильи Ивановича, – сказал неожиданно кто-то.

– Полковник в Карачев поехал на похороны комдива, – сообщил капитан.

– Привязался в последнее время к нам фриц. За три недели два командира дивизии…

– Что случилось с Ахтямом Мусаллимовичем, товарищ капитан? – спросил я, услышав тревожные речи.

– Ты что, не слышишь? Наш комдив взорвался на мине у Карачева. Опять мы остались без хозяина.

Тут позвали капитана в палатку. Я, не поверив своим ушам, от этой жуткой вести стоял окаменевший. Как же так? Не может быть! Как могло такое случиться? Ведь недавно я его видел. Он тогда в КП руководил боем. Они собирались идти вперёд. Я разумом отталкивал это внезапное, непредвиденное, точно обвал, сообщение о несчастье. Не хотелось верить в эту ужасную весть, продолжал сомневаться, что это действительно случилось. Казалось, вот, через несколько секунд он сам появится и всё будет как прежде. Но капитан чётко сказал, что мы остались снова без хозяина. Я не хотел мириться со смертью командира дивизии, который буквально недавно принёс мне радость, духовную силу. За такое короткое время он успел стать для меня дорогим человеком. Но проклятая война бесчеловечна, ни с кем не считается. Каждый день, каждый час она забирает у нас лучших людей.

Меня позвали в палатку за пакетом. При выходе я увидел, как подъехали два наездника. Полковник Спиридонов слез с лошади и направился в палатку. Его встретил капитан.

– Товарищ полковник, сейчас будет готова вторая палатка. С Матвеевым нет связи. Туда отправляем наездника, – стал докладывать капитан.

Я быстро оседлал свою лошадь и отправился в 1086-й полк, которым командовал подполковник Матвеев. Я всё думал о только что услышанной трагедии и никак не мог смириться с этим. За такой короткий срок дивизия теряет второго крупного командира. Когда к нам прибыл Ахтям Мусаллимович в качестве командира дивизии, я был рад по-особенному. Я гордился, что среди татар есть видный военный командир. Это мне доставляло ещё большую радость. Я был счастлив за мой народ, который смог взрастить такого человека. Поэтому пребывание командира дивизии Бахтизина мне давало необъяснимую силу и энергию. Славный человек от нас ушёл. Можно ли подобное понять умом и принять сердцем?! Эта проклятая война! Эта машина смерти, которая каждый день показывает своё многоликое лицо. Сегодня она принесла огромную трагедию для моего народа. Погиб легендарный командир.

Эту смертоносную войну навязала нам фашистская Германия во главе с Гитлером и гитлеровцами. Они виновны в смерти миллионов людей. Виновны те, кто допустил к власти Гитлера.