Текст книги "Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)"

Глава XIV
Откровения

В ожидании поезда на Кью мы с Амелией коротали время у книжного киоска. Амелия приобрела женский журнал (тот, который «для девиц и замужних дам»). Замечено: покупка такого рода немедленно дает вам право перерыть весь лоток. Мы вместе глянули на «Скетч», потом, пока Амелия листала «Справочник по этикету», я заприметил серию «Как писать письма» (Ну, вы знаете, такие синие книжечки по шесть пенсов каждая.)

– Суп ножом не едят, – вдруг сказала Амелия. – В Англии так не принято.

– Не в этом сезоне.

– Его нужно есть ложкой, взяв почти посередине, ближе к концу.

– Концу чего?

– Ложки, разумеется.

– А, то есть не за саму рукоятку. Ну, я так и делаю. Циркулем отмериваю. «Мадам! Прошу великодушно простить, что, не будучи представлен, пишу вам. С тех самых пор, как однажды в церкви я сел позади вас, я вас боготворю. Я держу мясную лавку и неоднократно имел удовольствие обслуживать вас у себя в магазине. Я могу представить вам доказательства своей честности и воздержанности, а также готов написать вашему отцу, если вы того пожелаете». На подобное отвечайте неблагосклонно: «Сэр!..»

– Вы что, хотите сделать предложение, Тедди?

– Да, подумываю об этом. О, взгляните – альбом откровений! Давайте его купим…

Позже, у Амелии в гостиной, мы вместе стали его изучать.

На первой странице надлежало написать имя владельца, каковым, разумеется, являлась Амелия.

– Я заполню за вас, – предложил я.

Имя, возраст и прочие детали не заняли много времени. Дальше начиналось самое интересное.

– «Ваш герой в жизни?» – зачитал я.

– Ах, это просто. Тедди…

– Пощадите мою скромность. Кроме того, что скажет ваша матушка? Я, конечно, понимаю вас, и это очень мило с вашей стороны, но…

– Я хотела сказать «Тедди Рузвельт».

Но я отомстил.

– Кто это? – небрежно обронил я. – Американец?

Ярость Амелии была подавлена не без труда и двух подушек.

– «Любимый поэт?» Лонгфелло? – предположил я.

– Конечно.

– «Любимый литературный герой?» Это лучше напишите сами. Я прочитал только один американский роман, он назывался «Хижина дяди Тома» или что-то вроде того, так что не могу угадать вашего героя. А мой собственный роман, где героем являюсь я сам, еще не вышел…

– Самые ненавистные пороки, – перебила меня Амелия, – тщеславие и самореклама.

В большинстве альбомов вас спрашивают о любимом цветке. Если хотят пошутить, пишут «цветная капуста». Эта острота очень популярна в провинции. На самом деле, если постараться, можно заполнить альбом с юмором. Надеюсь, вы понимаете, что я привожу детали откровений Амелии с единственной целью – чтобы вы смогли оценить ее характер. Как любой уважающий себя житель Америки, «я никогда не демонстрирую подлинных высот своего остроумия». Я никогда…

– Самый ненавистный порок, – повторила Амелия, – самореклама. Записали? Что там дальше?

А дальше было вот что.

Любимая игра – бадминтон. (В провинции говорят «игра в волан».)

Любимое животное – Топотун. («Топотун» считается собакой. С виду это комок шерсти, но, как я уже отмечал, настоящий Топотун – или, как говорится, глубоко в душе, – считается собакой.)

Любимая еда – конфеты.

Любимый напиток – содовая. (Брр!)

Любимое занятие – осматривать Лондон. (Изящный комплимент мне – ведь это я показываю ей Лондон. «Мадам! Прошу великодушно простить, что, не будучи представлен, пишу вам. С тех самых пор, как однажды в церкви я сел позади вас, я вас боготворю. Я держу мясную лавку…»)

Любимый инструмент – банджо. (Кстати, она неплохо играет.)

Любимый вальс – «Дунайские волны».

И так далее. Когда мы закончили, Амелия любезно разрешила мне сделать страничку о себе. И тут пришел час отмщения.

Любимая героиня в жизни…

– Амелия.

Амелия отвернулась. Ну, вы знаете, как это описывают в романах: «Она отвернулась и потупила взор».

– Амелия, – повторил я, – наша кухарка. Она готовила великолепные пирожные безе. Ах, какое было время!

Ниже следовал вопрос о моих антипатиях. У меня их пять – семь литераторов, один политик, два игрока в крикет, один газетчик, один политический курс, каламбуры, пудинг из тапиоки, виски, все парикмахеры, еще два литератора, хоккей, Джон Гилпин[41]41
  Герой шуточной поэмы английского поэта-романтика Уильяма Купера (1731–1800) «Занимательная история Джона Гилпина» о незадачливом торговце мануфактурным товаром.


[Закрыть], любители Вордсворта, один театральный критик и графство Эссекс. Когда-нибудь, по настойчивым просьбам, я напишу мемуары, где дам подробные объяснения. До этого момента я удовлетворюсь всего одним словом в альбоме Амелии – насекомые.

– Ваш любимый исторический герой, Тедди?

Воспитанный английский мальчик погрызет кончик карандаша и нацарапает имя единственного известного ему героя: «Нельсон». Воспитанный американский мальчик выведет «Джордж Вашингтон». Американская девочка, вероятно, – «Уильям Ллойд Гаррисон»[42]42
  Американский политический деятель, публицист и поэт (1805–1879), проповедник ненасильственной борьбы.


[Закрыть]. А английская вспомнит какого-нибудь известного проповедника, реформатора или сэра Филипа Сидни[43]43
  Английский поэт и общественный деятель елизаветинской эпохи (1554–1586).


[Закрыть]. Но в любом случае так трудно назвать кого-то одного. Хотя, если уж на то пошло…

– Колумб, – выпалил я. – Я многим ему обязан.

– Спасибо! – улыбнулась Амелия.

– Столь приятный слог свойствен мне по пятницам, – пояснил я. – Так как сегодня четверг, мне пришлось потрудиться.

Последним шел вопрос о цели в жизни. Девиц об этом не спрашивали. Предполагается, что цели у них нет. Они только и умеют что тосковать. Или же данный вопрос был исключен за ненадобностью, потому что у всех девиц цель в жизни одна и та же. Когда-то меня представили одной девушке, и получился следующий разговор. (Поневоле, знаете ли.)

– …я обожаю театр. Все мои друзья твердят, что мне нужно было идти на сцену, но матушка не пустила. А мне бы так подошли роли Евы Мур.

Я ответил:

– Мой младший брат мечтает стать моряком.

– Не знала, что у вас есть брат.

– Это аллегория, – пояснил я.

С тех пор я несколько раз успешно оживлял своего младшего брата. Он очень удобен, хотя несколько эфемерен.

Амелии, как она сама сказала, подошли бы роли Этель Бэрримор. Да, я, пожалуй, соглашусь.

Итак, мне нужно было назвать цель моей жизни. Я медлил. Сначала хотел написать «Стать знаменитым», но потом меня осенило, что это не цель, а судьба. (Реакция Амелии на сие высказывание была просто восхитительной!) Мысли приходили одна за другой, я их записывал и тут же вычеркивал, превратив альбом невесть во что.

Амелия то и дело заглядывала мне через плечо. Я бросил перо и посмотрел на нее.

– Я потом вам расскажу, – выдохнул я.

Глава XV
Наш конкурсный рассказ

Я зашел к Амелии на чай. Ее матушка ушла по делам, предоставив нас – таких славных детей! – обществу друг друга. Я уже понял, что Амелия что-то задумала, и тут…

Взяв вечернюю газету, Амелия обратилась ко мне:

– Не хотите заработать три гинеи?[44]44
  Золотая монета, бывшая в обращении до 1817 г.; до перехода Великобритании на десятичную монетную систему использовалась в качестве расчетной единицы и составляла 21 шиллинг; в гинеях оценивались гонорары писателей, врачей и юристов.


[Закрыть]

На мгновение я потерял дар речи. Еще никто не начинал со мной разговор подобным образом. Я почувствовал себя примерно так же, как Ласкер[45]45
  Имеется в виду немецкий шахматист и математик Эмануэль Ласкер (1868–1941), второй чемпион мира по шахматам, сохранивший звание в течение 27 лет (с 1894 по 1921 г.).


[Закрыть], чей противник начал бы игру с рокировки, вместо того чтобы, как мне кажется более естественным, пойти пешкой. (Впрочем, возможно, я не прав, так как не силен в шахматах.) И я ответил:

– Простите?

– Точнее, половину от трех гиней.

– А! Это больше похоже на правду. Один фунт одиннадцать шиллингов и шесть пенсов.

Амелия посмотрела на меня с восхищением.

– В детстве я выиграл приз по арифметике за деление в столбик, – пояснил я. – Приз был так себе, но моя тетушка все еще его хранит.

– О, понимаю. А теперь мы выиграем три гинеи на двоих. Это приз за рассказ.

– Договорились. Что за рассказ?

– Он должен отражать романтическую сторону жизни и живые эмоции. Он должен изобиловать… – Она глянула в газету. – Где же это? Он должен чем-то изобиловать… А, вот! Он должен изобиловать живыми эмоциями.

– Уже изобилует, – перебил я.

– Ах, не туда посмотрела! Вот: «изобиловать легким юмором». Видите, как все просто. Так какой выберем сюжет?

Она придвинула свой стул поближе к моему. Мне ничего не оставалось, как пододвинуть ближе свой.

– Сюжет… – задумчиво протянул я.

Большинство моих рассказов имеют тенденцию избегать того, что хотя бы приблизительно напоминает сюжет. Делают они это исключительно по своей воле, не считаясь с желаниями автора. Я часто сожалею об этом, желая все исправить. Почему я не такой, как все? Почему никогда не выходит у меня никакого сюжета – сюжета, которым можно похвастаться перед внуками, удалившись на покой в старости? Ах, из всех печальных слов пера и речи[46]46
  Цитата из поэмы американского поэта Джона Гринлифа Уиттьера (1807–1892) «Мод Мюллер».


[Закрыть] печальнее всего «Могло бы быть…».

И тому подобное. Потом я беру себя в руки. «Все, перестань, – говорю я себе, – конец бесплодным сожалениям. Прошлое не изменить. И нет причин остаться без сюжета в будущем. Будь решительнее со следующим рассказом. Добейся, чтобы в нем был хотя бы намек на логику и последовательность…»

Но теперь я вижу, что ничего не выйдет. Я человек слишком мягкий и покладистый. В моих работах нет ничего «жесткого», ничего такого, что требует яростного всплеска эмоций со стороны моих героев. Сомневаюсь даже, что в моих историях появится хоть одна подозрительная канарейка…[47]47
  Аллюзия на распространенную водевильную шутку: «Как отличить канарейку от змеи? Открываешь клетку – гады и вылетят!»


[Закрыть]

Прошу простить за столь личную интерлюдию. Ее я использовал, лишь чтобы пояснить, почему, в третий раз пробормотав: «Хм, сюжет, ну да…», я приблизился к нему не больше, чем… чем есть сейчас!

– Ну что, у вас есть идеи?

– Нет. Но к чему спешить? Давайте сначала придумаем героя, а потом посмотрим, что с ним может случиться.

– Идет! – ответила Амелия. – Во-первых, он должен быть чисто выбрит.

У меня, кстати, аккуратные усики. Что ж, женщины неисправимы.

Я достал карандаш и стал черкать на манжете: «У героя тонкие усы».

– Тедди! Я же сказала «чисто выбрит».

Я поправил написанное: «У героя усы, как у моржа».

– Осторожнее, – предупредил я, поднимая голову, – а то у него отрастет и борода.

– Тедди! – грозно сдвинула брови Амелия.

– Вы что, серьезно?

– Мне кажется, вы грубите.

– Хорошо, как вам такое? «Герой, чьими изящными усиками не без оснований восхищалась прекрасная половина человечества, потерял их в железнодорожной аварии за несколько дней до начала описываемых событий».

Амелия рассмеялась.

– Будь по-вашему. Но в любом случае его зовут Джек.

Имя моего героя – Эдвард. Да, рассказ не выйдет таким, как должен.

– И он окончил Корнелл, – продолжала Амелия.

(Ее брат учится в Корнелле! Кор-нелл! Кор-нелл! У-ра! У-ра! У-ра! По крайней мере я решил, что дело именно в нем.)

– Но вы теперь в Англии, – запротестовал я. – В виде уступки мне герой должен быть англичанином.

– Идет! Оксфорд.

– Кембридж.

– Ни вам, ни мне – Дарем.

– Какая же получается отвратительная личность.

– Ну хорошо, пусть Эдинбург.

– Простите, не умещается на манжете. Места хватит только для Дарема. Вы испортили ему жизнь. Надеюсь, теперь вы довольны.

– Это не имеет особого значения, потому все приключения начались уже потом.

– Моя дорогая Амелия, – сказал я, – если пишете рассказ вы, то я не могу претендовать на половину денег.

– Да, но я еще ничего не написала. Я только подаю идеи, а писать будете вы. Кроме того, поправляйте меня, если я где-нибудь ошибусь. Вы же знаете, я американка.

– Продолжайте.

– Так вот, Джек после участия в Бурской войне был представлен к медали и приобщился к…

– Какой-то он у нас слишком представительный и общительный, – вставил я. – Слишком слащаво, никто его не полюбит.

– Это только начало. Не перебивайте, пожалуйста. После этого он стал адвокатом.

– Ах вот как.

– А потом он влюбился в красивую, но бедную девицу.

– Такое часто бывает в Англии, равно как и в Америке.

– Но Джек, хоть и хорошо одетый и все такое, в деньгах полностью зависел от своей тетушки.

– В Англии это обычно дядюшки… Ах да! Простите.

Амелия стала объяснять, что тетушка Джека на самом деле моложе, чем он, что, разумеется, имеет право на существование, хотя и несколько смущает. Она, в свою очередь, влюблена в того самого человека, в которого влюблена девица, которую любил Джек. Сразу не воспринимается, отчего смущает еще больше. Но понять возможно. Вполне возможно. А человек, в которого влюблена девица, которую любит Джек, влюблен в девушку, которая любит Джека. Ситуация осложнялась абсурдным отказом Амелии давать героям имена.

– Это не рассказ, – прервал я ее. – Это какое-то мучение. И в конце читаем: «Джек сделал себе харакири».

– Ну зачем же так… Хорошо, а вы что скажете?

Я обдумал пару фраз.

– Тема слишком неправдоподобна. К тому же слишком усложнена. Сюжет банален, если не сказать старомоден. Чересчур проявляется религиозная составляющая, кульминация затянута, диалоги не жизненны, убийство в пятой главе слишком вымученное, а…

– Я полагаю, вам это говорят про ваши работы?

– Увы, – признался я.

Амелия улыбнулась.

– Это замечательный сюжет, – продолжил я, – но общество к нему не готово. Пока не готово. В общем, нам еще работать и работать.

– Давайте попробуем, – взмолилась Амелия. – Я так хочу выиграть приз.

И мы попробовали. Заставили Джека говорить на шотландском. Его первой фразой стала «Тьфу ты, я и впрямь парень не промах». Он получился смекалистый. Все остальные герои были аристократами.

Мы отправили рассказ, подписав его именем Амелии, и выиграли приз.

Верить в это вам совершенно необязательно.

Глава XVI
Двое в Тауэре

В последний раз Амелия посетила Тауэр в возрасте шести лет, я – восьми. Судя по всему, мы были там в одном и том же году, и наш общий возраст сейчас составляет четыреста тридцать семь лет. А теперь ответьте: сколько лошадей в конюшне?

Прошу прощения. Вспомнилась логическая задачка.

Итак, мы не были в Тауэре с детства. Впрочем, так как я уже раскрыл вам возраст Амелии, не стану больше заострять на этом внимание.

Сначала нужно пересечь ров. Какие-то солдаты играли в нем в футбол, но мы бы предпочли увидеть там воду. Один из них, конечно, сделал красивую передачу крайнему левому нападающему, но и что с того?.. Да, были времена, когда кто-нибудь неслышно нырял в воду и плыл, чтобы спасти даму своего сердца! (Сняв камзол, разумеется.) У меня нет должных исторических доказательств подобных свершений, но я предполагаю, что они имели место.

Хотя Амелия не согласна. Она считает, что на самом деле дама лишь махала лилейной рукой из окна башни и бормотала: «И снова он нейдет, сэр Гай». Она намекает, что я все выдумал. Ха, если бы!

Однако же все это было много лет назад. Вчера мы пересекли ров посуху и проследовали мимо отряда бифитеров в оружейную палату. И на входе натолкнулись на обычного полицейского! Амелия умоляет подать официальную жалобу за возмутительное несоответствие стилей!

В оружейной палате нас ошеломило обилие подарков, преподнесенных Генриху VIII восхищенными друзьями – в особенности императором Максимилианом.

– Не знал, что он был так популярен, – удивился я. – Наверное, я его недооценивал.

– Глупенький, – улыбнулась Амелия. – Это ведь подношения на свадьбу. Если бы вы женились шесть раз, то и у вас было бы столько же подарков.

Конечно.

Среди подарков жениху мы заметили великолепные доспехи, украшенные замысловатой чеканкой, витиеватым клеймом Нюрнбергской гильдии оружейников, бургундским крестом и прочими символами.

«От Максимилиана жениху, шлем с забралом».

И так далее.

Бедный Макс уже давно устал от всего этого.

Мы представили себе картинку: император в саду, в приятном уединении, и тут врывается гонец.

– Сир, его величество король Генрих Восьмой полагает, что вы, вероятно, забыли, что завтра он сочетается браком.

– Что, опять?

– Да, ваше величество.

– Послушай, так больше продолжаться не может. Передай ему, если это еще раз повторится, я подам на него в суд. Он меня разоряет.

Однако, будучи человеком добросердечным, он притащил из кладовки шлем. Который вы теперь можете увидеть в оружейной палате слева от входа.

Но если Анна Болейн хоть раз видела Генриха в этом шлеме… В общем, Амелия считает, что в таком случае участь Анны стала для бедняжки спасением.

В этом же зале находится «пыточный испанский воротник». Лично я предпочитаю обычные, пристежные, они чище и удобнее. Впрочем, мода меняется.

Если бы сейчас был век доспехов, насколько интереснее стал бы поход по магазинам. «Два летних костюма из кольчуги, пожалуйста».

В книгах для мальчиков героя всегда одаривают красивейшей кольчугой, которую он потом носит под рубахой. Сначала ему холодно, а потому его мама очень переживает – ведь она твердила, что ближе к телу должна быть фланель. Кольчуга сделана очень изящно (из золота, я полагаю), к тому же это подарок умирающего дядюшки, который приобрел ее у одного еврея. Умирающий дядюшка велел носить ее, не снимая, днем и ночью, поэтому герой носит ее прямо на голое тело – не придется снимать при переодевании. Другая причина состоит в том, что когда злодей застигнет его спящим и нанесет три удара ножом с криком: «Ха! Мой повелитель отмщен!», наш герой сядет на кровати и воскликнет «Ха-ха! Ни царапинки!» После этого злодей станет его преданным рабом на веки вечные, и это неудивительно. Герою, которого ничто не берет, стоит служить.

– А ведь действительно заманчиво, – поделился я с Амелией, – сесть на быстроногую кобылу Ласточку и, не боясь ни пожаров, ни грабителей, мчаться что есть духу через всю страну вслед за Черным принцем.

– Свалитесь, – отозвалась она. – Да и не боитесь оставить меня совсем одну? Между прочим, вы обещали сыграть со мной завтра в крокет. Черному принцу придется обойтись без вас. Слишком дорогое удовольствие.

– Амелия, умоляю вас, родина превыше всего. Если Черный принц пожелает, чтобы я сражался вместе с ним в войне Роз[48]48
  Имеется в виду война Алой и Белой розы (1455–1485), серия вооруженных династических конфликтов между Ланкастерской и Йоркской ветвями династии Плантагенетов. Завершилась победой Генриха Тюдора, ставшего королем Генрихом VII.


[Закрыть], то я вряд ли смогу отговориться крокетом.

– Конечно, нет. Вы сообщите ему, что вас задерживают чрезвычайно важные исторические дела. Он поймет.

Оказывается, я забыл упомянуть аркебузу Генриха VIII. Кроме названия, она ничем не примечательна.

Выйдя из оружейной палаты, дотошный посетитель отправится в башню Бичем. Внутри ее он найдет затейливую скульптуру – мемориал четырем братьям Дадли: венки, сплетенные из роз (в честь Амброза), дубовых листьев (в честь Роберта) и гилий (в честь Гилфорда). До сих пор ваятель проявлял недюжинное остроумие. Увы! Генриху досталась жимолость!

Ах, Генрих.

Стоял он на вершине башни Бичем, один-одинешенек, и напевал жалостно: «Ах, жизнь моя, жимолость…»

А дочь тюремщика Беатрис слушала его и недоумевала, с чего бы это графу за ней ухлестывать.

Так вот, после его смерти (убит в 1558 году при осаде Сен-Кантена, как вам сообщит Амелия) она пошла и все рассказала его старшему брату Джону. Он как глава семьи имел право знать.

Джон – уж так вышло – увлекался скульптурой. Создав композицию из медведя и льва (особенно, как он сам считал, ему удавались медведи), он решил изваять венки в память о каждом из братьев. После долгих раздумий он избрал розы для Амброза, дубовые листья для Роберта («Роберт силен как дуб», – с гордостью говаривал Джон), гилии для Гилфорда, а с Генрихом вышла заминка.

И тут подоспела Беатрис.

– Для Генриха – жимолость. Ах, Генрих!

Глава XVII
Англия против Америки

У меня есть тетушка, которая живет в Чизике[49]49
  В настоящее время пригород Лондона, в описываемое время городок на берегу Темзы в графстве Мидлсекс.


[Закрыть]. (Не подумайте, что я хвастаюсь.) И вот прибыли мы с Амелией в тот самый Чизик, где время от времени проводится Международный турнир по крокету. Итак, Англия против Америки. Америку представляет Амелия. Назвать чемпиона Англии не позволяет моя природная скромность.

Впрочем, один раз я вверил Нэнси честь доброй старой Англии. (Надеюсь, вы еще не забыли, кто такая Нэнси.) Результат оказался просто великолепным.

Нэнси играет левой рукой, ее стиль немного напоминает игру в гольф. Когда она наклоняется, готовясь к удару, у нее за спиной торчит целый фут рукоятки молотка. Расставив ноги на ширину плеч, она заносит молоток чуть ли не на высоту своего роста; глаза горят решимостью. «Смотри, как я ему прямо в лоб!» – словно говорит она.

Бац!

Промашка.

Амелия нехорошо рассмеялась. Нэнси спокойно посмотрела на нее.

– У меня иногда такое часто бывает, – объяснила она.

Еще одна попытка – и шар влетает в воротца в десяти ярдах от нас.

– Господь милосердный, дорогая моя! – вот и все, что произносит моя племянница.

Уверенности у нее прибавилось, и она продолжила игру черным шаром. Она использует свой метод (кстати, беспроигрышный): подталкивает шар молотком и проводит его через все воротца. Игра в этом случае больше напоминает хоккей. Нэнси успела три раза провести черный шар по всему полю, заработав сорок с лишним очков, и уже пошла по четвертому кругу, прежде чем Амелия поняла, в чем дело. Она обратила внимание Нэнси на воротца, которые так и остались непройденными.

– А вон через те не надо проходить? – невинно уточнила американская гостья.

Нэнси села на траву и удивленно уставилась на Амелию.

– Я полагаю, сейчас ваша очередь, – изрекла она с полным пренебрежением к тем, кто плохо разбирается в игре.

Амелия совершила неудачную попытку сыграть красным шаром.

– Теперь ты, Нэнси, – бодро сказала она.

Нэнси встала и осмотрела поле.

– Думаю, в этот раз надо сыграть красным, – решила она. – Что-то он отстал.

Бедняжка Амелия! С видом знатока Нэнси провела красный шар через несколько ворот. Амелия следом играла желтым. По чистой случайности желтый шар оказался на позиции. В жилах Амелии взыграла кровь американских первопроходцев: чего бы это ни стоило, желтый пройдет в воротца.

– Почему бы вам не сыграть красным, дорогая? – послышался голос Нэнси.

Англия победила.

После обеда мы вышли на лужайку. Амелия прилегла на шезлонг, а я стал выбирать молоток для игры. Наконец подыскал тот, который больше всего подошел бы моему стилю игры, однако Амелия погрузилась в сон.

– Какая трусость, – заметил я. – Америка напугана. Сегодня ей задали жару.

Амелия открыла один глаз.

– Перестаньте, – ответствовала она. – У меня как раз происходит смена президентов, требуются тишина и покой. А вы слишком энергичны.

– Если вам угодно, я тоже могу заснуть, – запротестовал я. – Мне нет равных в послеобеденном сне. Но я с этим борюсь!

– А я не хочу бороться, но…

– Послушайте, вы начните игру, а подремлете потом, когда настанет моя очередь.

Амелия согласилась и, едва я запустил все четыре шара, вновь улеглась на шезлонг.

– Два часа двадцать пять минут, – объявил я. – Красный проходит третьи воротца.

Амелия чуть слышно всхрапнула.

– Два часа тридцать минут. Великолепное продвижение. Замечательная погода. Красный проходит пятые воротца.

Амелия вздохнула.

– Два часа сорок минут. Ветер стих. Красный приближается к колышку.

– Пусть победит сильнейший, – пробормотала Амелия.

– Два часа сорок пять минут. Ветер слегка усилился. Победа будет нашей. Красный обходит колышек и продвигается к седьмым воротцам. Игроки неотразимы.

И тут я промазал.

– Досадное происшествие, – прокомментировал я. – Желтый шар наскочил на засаду в воротах и не может вырваться. Ваша очередь, Амелия.

Амелия подошла ко мне и огляделась.

– Где же черный?

– Ах, черный. М-м-м… Вон, видите ту красивую клумбу с гиментифиллумом? (Гиментифиллум – все, что я знаю из ботаники. Понятия не имею, что это такое.)

– Да.

– Ну вот, черный как раз за ней.

– А что он там делает?

– Отдыхает. Уже долго.

– Не понимаю, как он там оказался, – с подозрением в голосе сказала Амелия.

– Должно быть, перескочил через клумбу, озорник. И как только посмел!

– Тогда он вернется тем же способом.

– Да, но как же гиментифиллумы тетушки Этель? Умоляю, не поступайте опрометчиво, пощадите их.

Амелия проявила великодушие: она вывела шар на переднюю сторону клумбы и оттуда совершила удар. Ее шар столкнулся с красным.

– Очарование крокета, – обронил я, – в его неопределенности. То же касается и крикета, если верить специальным корреспондентам «Мейл».

– Сейчас проверим, – проронила Амелия.

– Не будьте так кровожадны.

– Куда бы вы хотели отправить красный?

– Через восьмые воротца, – быстро ответил я. – Отсюда далековато, но у вас получится. Стоит попробовать.

– Нет, я приготовила для него нечто лучшее.

– На самом деле красный хочет стать моряком, но, как вы сказали, он слишком юн, чтобы решать за себя.

– Как насчет вон того угла площадки? – задумчиво спросила она.

– Нет, только не тот угол! – взмолился я. – Я выражаю волю бессловесных.

– Но другой угол намного дальше.

– Да, другой угол намного дальше. Бедняжка, он остался без матери. Пожалейте несчастного приемыша.

Рассмеявшись, Амелия пощадила его. Она прошла пять ворот, и тут ее желтый застрял в створке.

– Так и было задумано? – поддел я.

– Теоретически – да.

– Унция практики стоит фунта теории, – поучительным тоном заявил я. – Осторожнее.

– Ваша очередь. Но удар будет нарушением.

– Не нарушением, а шагом к победе, – поправил я.

Я схватил молоток покрепче и ударил изо всех сил. В правилах ничего не сказано по этому поводу. Черный с желтым со свистом улетели в кусты гардении. Воротца спланировали через ограду в соседский сад. Роскошный удар. Если бы мне позволили продолжить, я бы завершил игру в три замаха…

– Не могу утверждать наверняка, – сказал я, – но по-моему, настало время выпить по чашечке чая.