Текст книги "Психомагия. Воображение как основа жизни"

А какая роль отводилась присутствующим адептам?

Они очень ей помогали. Иногда казалось, что в операции что-то пошло не так, тогда Пачита и сам больной просили активной помощи всех присутствующих.

Можете привести пример?

Я помню операции, во время которых Брат внезапно восклицал через Пачиту: «Мальчику холодно, быстро, нагрейте воздух, или мы его потеряем.» Мы все тут же начинали истерично бегать в поисках электрического радиатора. Но однажды, включив его в розетку, мы поняли, что в доме отключено электричество! «Сделайте что нибудь, или мальчик умрет!» – кричал Брат, в то время как больной, на пороге сердечного приступа, глядя на свой открытый живот и выпущенные наружу внутренности, стонал, холодея от ужаса: «Братья, умоляю, помогите мне!» Встревоженные, забыв о себе, мы все наклонялись к нему и начинали дуть изо всех сил, безнадежно пытаясь согреть его нашим дыханием. «Очень хорошо, дорогие дети, – вдруг говорил голос Брата, – температура повышается, опасность прошла, я могу продолжать».

И что, никто от этих манипуляций не умер?

Нет. Насколько я знаю, после лечения Пачиты все остались живы, несмотря на то что многие находились в критическом состоянии. Тогда это казалось неотъемлемой частью процесса.

Сильно ли страдали оперируемые?

Я бы сказал, что да. Операция могла быть довольно болезненной. Когда Пачита умерла, дар перешел к ее сыну Энрике, который начал проводить операции, как и его мать. Я присутствовал на одной из них и заметил, что Брат разговаривал с большей нежностью, а нож уже не причинял вреда. Я сказал об этом одному из помощников, и тот ответил: «Брат прогрессирует от воплощения к воплощению. Наконец он научился не мучить пациентов».

Вы говорите, что Пачита общалась с пациентами с большой нежностью, но для операций использовала большой кухонный нож. Вы и сами пользовались ее услугами, не так ли?

Да, у меня болела печень, и мне было интересно испытать на себе, как проводятся операции. Пачита сказала мне, что у меня в печени опухоль, и согласилась вылечить меня. Я согласился, сказав себе, что это меня не убьет. До меня Пачита прооперировала множество людей, и если бы с кем-нибудь из них случились неприятности, Пачита давно находилась бы в тюрьме.

Вы не боялись страданий, боли?

Нет, для меня это был театр. Я сознательно пошел на операцию, потому что хотел посмотреть, что со мной будет. И я это сделал. Но когда уже лежал в койке перед Пачитой, державшей в руках большой нож, а вокруг молились помощники, мне стало страшно. Я хотел бы уйти, но уже было поздно. Я увидел, что она разрезает меня ножницами…

Я почувствовал боль, которую чувствует человек, которому режут мясо ножницами! Потекла кровь, и я подумал, что умру. Потом она ударила меня ножом в живот, у меня было ощущение, что мне разрывают внутренности. Никогда в жизни мне не было так плохо. В течение восьми минут я ужасно страдал, страшно побледнел. Пачита сделала мне вливание, и я почувствовал, что кровь вновь потекла по телу. Затем она словно вырвала у меня печень. В заключение положила руки мне на живот, чтобы закрыть рану, и боль сразу ушла! Если это была иллюзия, то она была идеальной. Не только присутствующие видели текущую кровь и взрезанный живот, но и сам пациент чувствовал ужасную боль. С тех пор печень меня больше не беспокоила. Но даже если не говорить о моем выздоровлении, это был один из величайших опытов в моей жизни. Пачита казалась горой, ее действия были впечатляющими, как у мистического тибетского ламы. Я никогда не чувствовал ни такой паники, ни такой признательности, как в тот момент, когда она сказала мне, что я вылечен и могу идти. Тогда я увидел в ней вселенскую Мать. Какой психологический шок! Пачита была великим психологом, знатоком человеческих душ.

Вы испытывали страх при общении с ней?

О да! Она очень хорошо умела использовать терапию страха. Мне хотелось бы зачитать тебе рассказ, записанный моей бывшей женой Валери Трумблэй, которая была помощницей знахарки в те времена.

После выкидыша (я потеряла ребенка из-за того, что слишком много танцевала на театральной репетиции) у меня болели яичники. Врачи не могли найти причину и говорили, что боль имеет психосоматическое происхождение, из-за чувства вины, которое я испытываю. Но какого бы происхождения она ни была, эта боль была реальной, невыносимой и длилась несколько месяцев… Я решила обратиться к Пачите. Даже не приказав мне раздеться, она дотронулась до моего живота и сказала: «Ты была беременна близнецами. У тебя внутри до сих пор находится мертвый эмбрион. Мне нужно будет тебя прооперировать. Приходи в пятницу вечером натощак, принеси пакет ваты, бинт и литр спирта. Принимай эту настойку в течение трех дней до операции». В пятницу Пачита, находясь в трансе, заставила меня присутствовать на операции, перед тем как заняться мной. Брат открыл тело, достал бьющееся сердце и положил другое, купленное, по его словам, в больнице. Он заставил меня дотронуться до внутренностей, закрыл рану, просто наложив на нее руку, и приказал помощникам отнести прооперированного в зал для восстановления. «Теперь ты», – сказала мне колдунья. Я начала дрожать с ног до головы, у меня стучали зубы, прошиб пот. Когда я увидела, что она поднимает окровавленный нож, я упала на пол и так и осталась там сидеть, словно меня приковали к земле. Тогда Брат мне строго сказал через Пачиту, которая вдруг заговорила хриплым мужским голосом: «Успокойся и иди сюда, в противном случае я ничего не смогу сделать, и яичники начнут гнить». У меня пересохло во рту. С большим трудом я поднялась на ноги и легла на койку. Пока один из помощников опускал мне юбку, чтобы открыть живот, другие молились перед портретом Куаутемока, который, по их словам, и был духом, вселяющимся в колдунью. Пачита намочила в спирте вату и положила ее вокруг места, которое собиралась разрезать. Затем очень быстро, расчетливым взмахом хирурга, она вскрыла мне живот. Я чувствовала настоящую боль, слышала звук льющейся жидкости, ощущала запах крови и в конце концов подумала, что я умерла. Три минуты мне показались вечностью: мое сердце билось со скоростью тысяча ударов в минуту, тело похолодело, внутренности были открыты. Но Пачита или, точнее сказать, Брат был невозмутим: ни слова, ни одного суетливого движения, впечатляющая педантичность. Вдруг я почувствовала острую боль, словно у меня выдернули кусок внутренностей, и Пачита показала мне что-то черное и вязкое, похожее на маленького осьминога. «Это эмбрион, он сгнил». Запах стоял невыносимый. «Принесите сумку», – приказала она. Помощники побежали на кухню и вернулись с пластиковым пакетом из супермаркета. Пачита осторожно сделала сверток, перевязала красной лентой и отдала своему сыну со словами: «Сегодня ночью бросишь его в темные воды канала, встав к нему спиной, и уйдешь, не поворачиваясь. Плохие вещи притягиваются взглядом…» Затем она закрыла рану руками, и боль и страх мгновенно прошли. Пачита перевязала мне живот и велела в течение трех дней отдыхать и пить специально приготовленную для меня воду. Так как в тот день я была последним пациентом, Пачита должна была вернуться в свое тело и сделать так, чтобы Брат возвратился в свое царство. Я начала так сильно плакать, что мои рыдания, казалось, были слышны далеко за пределами маленькой комнаты. В то время как помощники молились, чтобы Пачита вновь стала женщиной, я услышала плачущий голосок, который кричал в коридоре: «Мама, мама…» Мне казалось, что больше его никто не слышит, и я воскликнула: «Там, снаружи, ребенок зовет свою мать!» Мне строго-настрого приказали молчать и дать вампиру уйти. Я смогла нормально ходить только через месяц. Невыносимая боль пронизывала мой живот при малейшем резком движении. Но результат операции был ощутим: после стольких страданий у меня никогда больше не болели яичники. С тех пор я превратилась в безусловную сторонницу Пачиты и вместе с Алехандро присутствовала на многих операциях. Не могу точно сказать, было ли это все реальностью или иллюзией, но я точно видела, что эта женщина лечила тех, кто верил в нее и прежде всего в Брата. Пачита всю свою жизнь посвятила страдающим. Если это было мошенничеством, то это было, как говорит Алехандро, «священное мошенничество».

Еще я хотела бы рассказать о неудаче, которая, как мне кажется, связана либо с отсутствием веры, либо со слабым доверием пациента. Я знала одну богатую разведенную американку, которая страдала от мании преследования. Она была уверена, что за ней по пятам идет смерть, что она кружится возле нее, используя ее в качестве своей двери. Ее ассистентка утонула в бассейне, мать погибла в авиакатастрофе, когда летела навестить ее, друг покончил жизнь самоубийством и т. д. Я отвела американку к Пачите, предварительно предупредив колдунью, что придет одержимая. Она пришла в дом колдуньи, пребывая в сомнениях. Я пыталась убедить ее, но она все больше замыкалась в своем высокомерном недоверии белой женщины, приехавшей в индейскую деревню. Американка вошла в операционную с пренебрежительным и брезгливым видом.

Как только она появилась, вселившийся в Пачиту Брат покраснел и, плюясь белой пеной, бросился на нее, потрясая ножом, с явным желанием убить. Все восемь человек, которые были в комнате, держали колдунью, которая боролась с такой силой, что казалось невозможным укротить ее. Мы стали петь ей, и через несколько минут после приступа паники и гнева, грозившего перейти в эпилептический припадок, Брат замолчал. Он начал гладить вдруг ставшую очень покладистой американку по голове, словно это был смертельно напуганный ребенок. «Вот видишь, доченька, – шептал Брат через Пачиту, – ты одержима демоном преступления. Не зная того сама, ты даешь смерть. Ты хочешь убивать. Не обманывай себя, будь честной и пойми, что из-за страха перед миром и из-за злобы ты полна жажды разрушения. Если хочешь освободиться, ты должна точно следовать моим инструкциям». Брат приказал ей идти на рынок, где продаются медицинские и магические травы, и купить семь лент разных цветов и кусочек коралла. В течение двадцати одного дня перед сном она должна была обертывать тело семью лентами и спать в них, как мумия, положив коралл на грудь, как медальон. Для меня послание было ясным: она должна спать каждую ночь завернувшись в радугу, символ союза с Богом, а простая красота коралла должна очистить ее. Но пациентка так не думала. К ней вернулось недоверие и высокомерие, она выдумывала множество причин, чтобы не идти на рынок. Сначала она сломала палец на ноге, потом решила купить ленты в магазине в центре города, потому что считала рынок грязным местом, полным убогих индейцев… Через две-три недели я уговорила ее пойти на рынок со мной. Там ее одолела какая-то абсурдная скупость, она яростно торговалась с продавцами коралла и лент, злясь и раздражаясь из-за нескольких сентимов. В конце концов мы вышли с рынка с пакетом в руках, но даже если бы мы оставили его в такси, я бы не стала возвращаться с американкой за покупками. Она мне так надоела, что я решила порвать с ней всякие отношения и никогда больше не встречаться. Я оставила ее в ее собственном мире без веры и любви, в котором она была жертвой себя самой. Годы спустя я узнала из прессы, что она убила своего любовника. Пачита была права: эта женщина оказалась убийцей. Попытавшись наброситься на нее и убить, Брат действовал как зеркало. Она цеплялась за свои страдания, не хотела ничего менять, поэтому не смогла извлечь пользу из встречи с Пачитой, к которой пошла на консультацию исключительно по моей просьбе, не веря в ее силы. Подводя итог вышесказанному, хочу сказать, что с колдуном нужно сотрудничать. Брат не мог вылечить того, кто этого не хотел и отказывался содействовать ему.

Иногда случалось, что человек верил, но не хотел лечиться. Помню, например, женщину по имени Генриетта, пациентку нашего друга-врача, которой, по словам медиков, осталось жить не более двух лет. У Генриетты был рак, ей удалили обе груди. По настоянию врача, который был уверен, что нужно попробовать все, она полетела со мной в Мексику. Несмотря на то что Генриетта была страшно подавлена, она сказала, что готова позволить Пачите прооперировать себя. Колдунья предложила почистить ей кровь, влив два литра плазмы, доставленных Братом откуда-то из другого измерения. Подошел день операции, и после обычной церемонии Генриетта легла на койку. Брат воткнул ей в руку нож, и мы увидели, как кровь густой, зловонной струей полилась в металлическое ведро. Затем Брат ввел ей в рану пластиковую трубку в метр длиной и поднял другой конец в воздух, соединив с чем-то невидимым. Мы слышали звук жидкости, спокойно текущей неизвестно откуда. Вдруг Брат сказал: «Прими святую плазму, доченька, не отказывайся от нее». На следующий день вид у Генриетты был еще более удрученным. Она не верила в положительный эффект от «переливания», и у нее опустились руки. Я попыталась растормошить ее, но это было бесполезно. Она была упрямой, как ребенок, эгоистичной и угрюмой. Генриетта упрекала меня за то, что я хотела отвлечь ее от страданий. Через два дня у нее на руке появился гнойный нарыв. В испуге я позвонила сыну Пачиты, Энрике, который, посоветовавшись с матерью, сказал: «Твоя подруга верит в медицину, но отказывается от лечения. Она не хочет принимать святую плазму. Пусть она сегодня ночью помочится в горшок, а завтра утром приложит смоченную в моче повязку к ране, чтобы вскрыть очаг инфекции». Я передала эти слова Генриетте, которая сидела, закрывшись в своей комнате. Не знаю, последовала ли она совету или нет, но нарыв лопнул, оставив на своем месте огромную дыру, через которую была видна кость. Я сразу же отвела ее к Пачите, которая, превратившись в Брата, сказала больной мужским голосом: «Я ждала тебя, доченька, и дам то, что ты хочешь. Пойдем…» Знахарка взяла ее за руку, как маленькую девочку, посадила ее на койку и удивила всех, начав напевать старую французскую песенку, покачивая нож перед широко открытыми глазами больной. Мне показалось, что Пачита ее загипнотизировала. Потом она спросила:

– Скажи мне, почему ты хотела, чтобы тебе отрезали груди?

На что Генриетта детским голосом ответила:

– Я не хотела быть матерью.

– А сейчас, моя дорогая девочка, что ты хочешь, чтобы тебе отрезали?

– Ганглии, которые надулись на шее.

– Почему?

– Для того чтобы я могла не разговаривать с людьми.

– А потом, доченька?

– Хочу, чтобы мне вырезали ганглии, надувшиеся под руками.

– Зачем?

– Чтобы не работать.

– А потом?

– Хочу, чтобы мне вырезали те, что около половых органов, чтобы я могла остаться одна, сама с собой.

– А затем?

– Ганглии на ногах, чтобы никто не мог заставить меня никуда идти.

– А что ты хочешь сделать потом?

– Умереть…

– Ну вот, доченька, теперь ты знаешь путь, по которому будет развиваться твоя болезнь. Выбирай: идти по нему или выздороветь.

Пачита наклеила ей на руку пластырь, и через три дня рана зажила. Генриетта решила вернуться в Париж и через две недели умерла. Когда я сообщила грустную новость Пачите, она сказала: «Брат приходит не только лечить. Он также помогает умереть тому, кто этого хочет. Рак и другие серьезные заболевания – это солдаты, у них есть четко разработанный план завоевания. Когда ты рассказываешь больному, который занимается самоуничтожением, весь путь его болезни, он стремится завершить его. Поэтому твоя француженка, предвидя два года страданий, отказалась от борьбы. Она сдалась болезни и помогла ей завершить свой план за две недели». Из этого я вынесла урок: раньше я думала, что, чтобы спасти человека, достаточно сказать ему, что он идет по пути саморазрушения. Этот случай заставил меня понять, что, заявив такое, можно приблизить смерть.

Действительно, рассказ Валери очень интересен, особенно в той части, где говорится о связи между выздоровлением и верой и о том, как важно само желание жить. А что думаете по этому поводу вы? Надо ли верить, для того чтобы выздороветь?

Необязательно. То, что рассказала Валери, – очень правильно, но из этого нельзя делать общие выводы. Без сомнения, лучше верить, но это не условие sine qua non. С другой стороны, Пачита умела хорошо убедить скептиков, как, например, тогда, когда вложила мне в руку эмблему моего фильма. Однажды я отправил к ней кинокритика Жан-Пьера Вигно. Это был колосс, чемпион по карате, он не верил ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай и не собирался поддаваться уловкам старой мексиканки. У него была травма ноги, и я присоветовал ему сходить с моей женой к Пачите. Сначала он упрямился, но я начал называть его трусом, и он согласился, сказав, что не позволит водить себя за нос.

И каков был результат противостояния старой колдуньи и этого киногероя?

В результате Вигно находился под таким впечатлением, что сам написал об этом в своих мемуарах Corps dacier, опубликованных в 1984 году Робертом Лаффонтом. Я прочитаю отрывок. Это свидетельство скептика подтверждает то, что я сказал о Пачите.

Во время того пребывания в Мексике в доме Алехандро я познакомился с самым необычным человеком в своей жизни. С самым необычным и в то же время самым реальным. Уже месяц я страдал от разрыва бедренной мышцы. Травма была немаленькой – размером в два кулака с отверстием посередине. В Париже я несколько недель посещал врачей и специалистов. Но улучшения не наступало. Мне просто и искренне говорили, что надо оставить карате, потому что вылечить меня нельзя. Однажды вечером Ходоровски сказал своей жене Валери, что, может быть, стоит отвести меня к старой мексиканской знахарке Пачите. Там мы называли ее колдуньей. И вот ранним утром мы с Валери, несшей в руке необходимое для лечения сырое яйцо, отправились к Пачите домой. Мы пришли на неширокую улицу. Деревянная дверь. Валери звонит. Дверь приоткрывается, и из нее высовывается добрый человек, которому моя подруга объясняет цель визита. Человек разрешает войти. Двор полон людей. Мужчины, женщины и дети, богатые, бедные – хотя больше всего бедных, – индейцы, метисы, типичные мексиканцы с корзинами, узелками с едой и привязанными за спиной детьми. Люди разговаривают, спорят, орут. В глубине двора на куче дров на все это спокойным и проницательным взглядом смотрит орленок. Мы ждем. Проходит двадцать минут, и дверь дома открывается. Выходит старуха, очень древняя дама. Она маленькая, сутулая, с бельмом на глазу, но кажется, что этот больной глаз видит лучше, чем здоровый. Ее возраст невозможно угадать. Ей может быть лет сто, а может – вдвое меньше. Она смотрит на присутствующих, выбирает мужчину, протягивает ему руку. «Ты…» Человек поднимается и идет за ней в дом. Через некоторое время (ее не было довольно долго) старушка выходит вновь. Она опять смотрит на собравшихся и показывает пальцем на меня. «Ты.» Это она мне. Я чувствую, что хочется открыться этой невероятной старухе. Говорю себе: «Я ничего не знаю. Поэтому я расскажу ей все. Хуже не будет, нога не отвалится». Немного странно идти без очереди. Потом Алехандро мне объяснил: Пачита думает, что женщины должны уступать очередь мужчинам, потому что те хуже переносят боль, а женщины могут подождать. Итак, я иду за ней с Валери, которая объяснила ей цель моего визита на испанском. Вдруг старушка поворачивается и, смотря на меня своим белым глазом, делает два или три очень быстрых движения из карате. Если бы меня в тот момент спросили о ее возрасте, я бы сказал, что ей лет двадцать. Потом она взяла принесенное Валери сырое яйцо, разбила его и растерла по всему моему телу: по лицу, рукавам, рубашке, брюкам. Затем она сделала то же самое с белой жидкостью, которую достала из стоявшей позади нее огромной бутыли. Я был испачкан с головы до ног. Она дотронулась до моей ноги, до отеков возле места разрыва. Потом отвернулась, подошла к подобию маленького алтаря, сделанного на манер рождественского из фигур и свеч, и начала молиться низким голосом. Я слушал, ничего не понимал, но слушал. Комната была в полутьме, ее освещали только три или четыре свечи. Стол, на который ложатся пациенты для операции, два или три помощника, которые находятся там для того, чтобы чему-нибудь научиться, или для того, чтобы она передала им свой дар. И молящаяся Пачита. Когда она закончила, повернулась к своим помощникам и продиктовала им целый список названий продуктов, трав, растений. Они отдали этот лист Валери. Я посмотрел на нее:

– И сколько я за все это должен?

– Дай ей, сколько хочешь: один-два песо…

Я засунул руку в карман и достал первое, что нашел: бумажную банкноту, не помню какого достоинства. Мы пересекли двор, и пошли на один из огромных мексиканских рынков, красочный, суетливый и шумный. Когда смотришь на полных сил рыночных торговцев и покупателей, складывается такое же, как в Африке, впечатление, что они не чувствуют жару. На этом немного безумном рынке мы купили все необходимое. Когда мы вернулись в дом Алехандро, Валери приготовила из всего этого смесь и, сделав припарку, приложила ее к моему бедру. Я носил ее в течение трех недель. При этом вел нормальную жизнь и даже тренировался. Через три недели она мне ее сняла. Рана полностью исчезла! Единственным неприятным ощущением был момент отдирания присохшей повязки от волосатой ноги. Моя травма был залечена и никогда больше не появлялась. Естественно, те, кто не сталкивался с подобной ситуацией, могут поставить под вопрос свидетельства тех, кто пережил это. Но я утверждаю, что Пачита меня реально вылечила.

Это рассказ Жана-Пьера. Интересный, правда?

Конечно! И какой из него можно сделать вывод?

Я не стану утверждать, что Пачита проводила настоящие операции, но и в обратном я не уверен. И в конце концов я пришел к выводу, что это не важно. В действительности она делает так, что человек начинает задумываться о верности своих представлений об объективном мире, о современной ментальности, которую мы называем рациональной. Мы стремимся быть сторонними наблюдателями внешнего явления, механизм которого должен быть нам ясен. Шаманы же даже не ставят так вопрос. Нет ни наблюдателя-субъекта, ни наблюдаемого объекта, есть только мир, сон, полный знаков и символов, поле для взаимодействия, на котором сливаются многочисленные силы и влияния. В этом контексте не важно, «реальные» операции проводила Пачита или нет. Какая реальность? С того момента, как ты входишь в энергетическое поле колдуньи, ты интегрируешься в ее реальность, а она в свою очередь оказывается в твоей, и вы оба переходите в измерение, где работает именно эта практика исцеления. И ведь многие действительно вылечились! С другой стороны, придерживаясь объективной точки зрения, я так и не смог раскрыть ее трюк, несмотря на то что находился рядом по несколько часов три недели подряд… В любом случае я могу сказать, что Пачита была гением. Если она играла, значит, она была прекрасной актрисой! Если показывала фокусы, значит, эта женщина была самым великим иллюзионистом всех времен! И прекрасным психологом, конечно…

Чему она вас научила? Что вы потом использовали в психомагии?

В первую очередь я научился общаться с людьми. Благодаря ей я понял, что все (или почти все) люди – это дети, иногда подростки. Первое, что делала Пачита, – проводила руками по всему телу человека, который приходил к ней, устанавливая таким образом сенсорный контакт и вызывая чувство доверия у людей. Она производила необычное впечатление: с того самого момента, как Пачита касалась человека, она становилась для него подобием вселенской матери, и он не мог противиться этому чувству. Так же произошло и со мной. Несмотря на то что я в то время не нуждался в учителях и не хотел никому подчиняться, как только она дотронулась до меня, мое сопротивление растаяло, как снег на солнце. Пачита умела разбудить даже в самом самоуверенном взрослом тоскующего по любви ребенка. Сенсорный контакт был эффективнее слов. С его помощью она входила в доверие, вводила человека в состояние повышенной восприимчивости и проводила диагностику. Я, например, помню, как привел к ней своего друга-француза. Он уже несколько месяцев страдал от болей, и французским врачам потребовалось шесть месяцев, чтобы диагностировать у него полип в кишечнике. Пачита провела руками по его телу и сразу обнаружила причину страданий. Мой друг был поражен!

Но кроме этих способностей, колдунья иногда практиковала то, что сегодня я бы назвал чудесными психомагическими актами. Однажды к ней пришел мужчина, который был на грани самоубийства, потому что сильно переживал оттого, что полысел в 30 лет. Он испробовал все возможные средства, но безрезультатно. Брат спросил его через Пачиту: «Веришь в меня?» Мужчина ответил утвердительно, он действительно верил в способности Пачиты. Тогда дух дал ему следующие указания: «Достань килограмм крысиных экскрементов, помочись сверху и хорошо перемешай до пастообразного состояния. Смазывай полученной массой голову. Это средство для роста волос». Мужчина попытался слабо возразить, но Пачита продолжала настаивать, по ее словам, другого средства от облысения не было. Он решил воспользоваться этим необычным советом. Три месяца спустя мужчина снова пришел к Пачите и сказал: «Было очень трудно найти экскременты крысы, но в конце концов я нашел лабораторию, в которой выращивали белых крыс и уговорил служащего собрать для меня экскременты. Когда килограмм был собран, я помочился сверху, сделал пасту и понял, что мне наплевать на все волосы в мире. Поэтому я не стал мазать себе ничем голову, и решил просто принять свою судьбу».

Я увидел в этом акт элементарной психомагии. Пачита запросила у него цену, которую он не был готов платить. Когда лекарство было готово, оставалось только воспользоваться им, Пачитин пациент понял, что спокойно может прожить и без волос. Оказавшись поставленным перед реальной ценой, он решил, что лучше быть лысым. Он вышел из своего воображаемого мира и увидел реальный. Эти абсурдные на первый взгляд указания позволили ему повзрослеть, заставили пройти весь процесс до конца и принять себя таким, какой он есть. Так я понимаю принцип психомагии. Много раз Пачита заставляла людей делать что-то необычное, для того чтобы они могли смириться с тем, что они собой представляют. Помню человека, у которого были проблемы с деньгами, он не мог заработать на жизнь. Старуха заставила его пройти через очень странную церемонию: «пациент» должен был каждую ночь мочиться в горшок до тех пор, пока горшок не наполнится. Затем ему надо было поставить горшок под кровать и тридцать дней спать над собственной мочой. Я присутствовал на этой консультации и, естественно, задумался, в чем смысл подобных мер. Некоторое время спустя ответ был найден: если человек, не страдающий ни умственной, ни физической болезнью, не может заработать денег на жизнь, значит, он не хочет. Одна из его сторон противится этому, и поэтому он находится в конфликте с деньгами. Инструкции Пачиты можно воспринять как настоящую пытку: не нужно много времени, чтобы моча под кроватью начала испускать зловоние. Пациент, вынужденный спать над горшком, быстро пропитывается запахами собственных выделений. С другой стороны, этот опыт требует наличия жертвенности и развивает силу воли. Иначе постоянное соседство с собственной мочой вынести невозможно…

Без сомнения. Но какое отношение это имеет к деньгам?

В первую очередь символическое. Моча, как и золото, желтого цвета. Но в то же время это отходы человеческого организма. В человеке природой заложена необходимость справлять физиологическую нужду. Мочиться и опорожнять кишечник нужно так же, как есть и пить. Но чтобы обслуживать эти нужды, необходимо зарабатывать деньги. Представляющие собой энергию деньги должны всегда находиться в обороте… а тот человек не зарабатывал себе на жизнь, потому что чувствовал неприязнь к деньгам, считал их чем-то грязным и гнусным. У него было заблокировано понятие о деньгах как об энергии, а оно было ему необходимо. Какая-то часть сознания этого мужчины отказывалась принимать движение денег, которые приходят, уходят, превращаются в продукты питания. Он не хотел признавать законное место «золота» в нашей жизни. Пачита заставила его превозмочь этот страх. После того как он каждую ночь оставался один на один с застоявшейся мочой, пациент понял, что золото-моча не является чем-то «грязным», если все время находится в движении. Если человек отказывается верить в это и помещает под кровать, у него начинаются проблемы… «Золото» в его понимании дурно пахло, потому что этот человек отвел ему постыдное место. В конце концов, как я уже говорил, только доведение этого опыта до конца заставило его проявить свою волю, а это необходимое качество для нормальной жизни.

Кстати, Пачита брала плату со своих пациентов?

Нет, она не требовала этого, но люди все равно делали ей подарки. Когда она проводила операции, рядом с ней всегда стояла корзина с большим кошельком внутри, и пациенты складывали то, что хотели. Нельзя сказать, что Пачита занималась бизнесом. Хотя, естественно, те, у кого были деньги, оставляли большие суммы, потому что, посетив Пачиту, приобретали неоценимый опыт. Она лечила не для того, чтобы заработать денег, но зарабатывала деньги для того, чтобы лечить.

Давайте вернемся к вашим впечатлениям. Что значила для вас встреча с Пачитой, как она повлияла на развитие психомагии?

Ее вклад в психомагию простой, но существенный. Следя за тем, как работала Пачита, я понял, что на имитацию операции человеческое тело реагирует так же, как и на настоящее хирургическое вмешательство. Если я скажу, что разрежу тебе живот, чтобы отрезать кусок печени, если я тебя заставлю лечь на стол и точно воспроизведу все звуки, все запахи и манипуляции, если ты почувствуешь на своей коже прикосновение ножа, если увидишь, как течет кровь, если почувствуешь, что мои руки переворачивают тебе внутренности и что-то оттуда достают, ты будешь «прооперирован». Человеческое тело непосредственно и легко воспринимает символический язык так же, как это происходит у детей. Пачита это знала. Она была первоклассным знатоком этого языка.

Значит, Пачита была прежде всего специалистом по символической коммуникации?

Совершенно верно. Кроме того, она очень внимательно рассматривала аксессуары и драгоценности на своих пациентах. Помню женщину с овальным браслетом, в который были встроены овальные же часы. Это, должно быть, был подарок ее матери, и Пачита сразу же поняла, что женщина не решит свои проблемы до тех пор, пока не освободится от материнского влияния. Было очевидно, что овальное отверстие, проделанное в браслете для часов, символизировало ее мать, которая всячески опекала свою дочь-часы. Пачита интуитивно расшифровала символическое послание и порекомендовала ритуал, во время которого женщина должна была часы разбить. Для нее все имело значение, мир был лесом из неразрывно связанных между собой символов. Общаясь с ней, я открыл для себя язык предметов, понял их значение. Например, любой подарок вносит свой вклад в динамику обладания и коммуникации. Если вы забыли какую-то вещь в доме друга или в общественном месте, в этом тоже кроется свой смысл. В простом колдовстве используются все эти механизмы и взаимодействия. Но речь, конечно, идет об интуитивном, а не интеллектуальном или научном знании. Колдун и шаман могут не суметь описать свои собственные действия, для этого они должны будут посмотреть на себя со стороны. Их сила заключается в умении поддерживать внутренние отношения с миром. Они не смотрят со стороны на «объективный» неодушевленный мир, они – часть субъективной вселенной, где все живет и дышит. Та же самая Пачита думала, что болезни – это живые существа. Например, опухоль – это колдовское творение, которое нужно сжечь живьем, после чего можно услышать пение птиц. Иногда она удаляла из тела больного какую-то шевелящуюся форму, которая двигалась в полумраке, как марионетка. Пачита материализовывала болезнь, которая таким образом переставала быть невидимым, а потому опасным врагом, и воплощала ее в бесформенной уродливо-комической фигуре, заслуживающей смерти. Я видел, как она достала из живота гомосексуалиста черный фаллос, который сопел, как жаба…