Текст книги "Роберт Капа. Кровь и вино: вся правда о жизни классика фоторепортажа…"

9. Великолепная изоляция

Никогда раньше в истории человеческих конфликтов так много людей не было многим обязано стольким немногим.

Уинстон Черчилль, 1940 год

В течение нескольких дней после прибытия в Нью-Йорк Капа наслаждался ночной жизнью города, играл в покер с друзьями, которых он приобрел в Испании, и присоединился к Юлии и своему брату Корнеллу, который эмигрировали в США в 1938 году. В квартире в Верхнем Вест-Сайде возобновились традиционные венгерские обеды. Но для того чтобы остаться на Манхэттене, ему нужно было найти работу – и найти быстро… Через несколько недель после приезда он уже поднимался на 31-й этаж в 9-м здании Рокфеллер-Центра, где была назначена встреча с фоторедактором Life Эдвардом Томпсоном, серьезным и грубоватым человеком.

«Из того, что говорил Капа, я понял не так уж много, – вспоминал позднее Томпсон, – и попытался – не совсем успешно – найти для него работу»[151]151
  Thompson Edward K. A Love Affair with Life & Smithsonian. – University of Missouri Press, 1995.


[Закрыть]. Скоро стало очевидно, что Капа далеко не идеально подходит как для работы в корпорации Генри Люса, ориентированной на получение прибыли, так и в целом для Америки, которую он рассматривал как временное убежище и бездушную страну. Через нескольких месяцев его начали раздражать местные изоляционистские взгляды и пуританские ценности. Американцы не представляли, как им повезло по сравнению с европейцами. Они ничего не понимали в кухне и в вине. Вскоре после того, как он начал работать в Life, вспоминал Томпсон, Капа «поразил сопровождавшего его репортера Дона Берка тем, что устроил скандал в вагоне-ресторане, потому что там не оказалось винтажного вина»[152]152
  Там же.


[Закрыть].

Поздней осенью Капа познакомился с начинающим писателем Ирвином Шоу, красивым спортивного вида молодым человеком из Бруклина, который стал его близким другом. «В первый раз я увидел Боба Капу в одном из баров Гринвич-Виллиджа; он был с красивой девушкой. Должен сказать, что это был первый, но не последний раз, когда я видел его в баре или с красивой девушкой. Он только что вернулся из Испании, уже был знаменит, и я сразу узнал его: густые темные глаза, глаза поэта и проныры, глаза неаполитанского беспризорника; скривленный в сардонической усмешке рот с вечной сигаретой, приклеенной к нижней губе»[153]153
  Shaw Irwin. Views of Paris; Notes on a Parisian. – The Year. – 1947. – October.


[Закрыть].

Шоу поразило то, что Капа был «уже знаменит», но без гроша в кармане. «Впрочем, в этом состоянии он пребывал почти хронически – следствие его опасной профессии и страсти к азартным играм. Ему также постоянно грозила депортация в родную Венгрию – страну, которую он увековечил в своем акценте, удивительно музыкальной деформации речи на любом языке. Друзья называли его язык “капанским”»[154]154
  Thompson Edward K. A Love Affair with Life & Smithsonian. – University of Missouri Press, 1995.


[Закрыть].

Примерно в это же время Капа познакомился с Джоном Моррисом, молодым человеком из Чикаго, который работал ассистентом в отделе иллюстраций Life. Моррис вспоминает, как однажды зимой, в обеденный перерыв, он взял Капу покататься на катке Рокфеллер-Центра. «Когда Капа вцепился в Роберту Рок, секретаршу из Life, всем стало ясно, что кататься на коньках он не умеет. Она сделала с ним круг, стараясь не останавливаться перед огромным стеклянным окном ресторана. Но я ехал за ними и видел, как трое редакторов Life, сидевших за ланчем, просто катались со смеху». Далеко не таким забавным был иммиграционный статус Капы. «У Капы был так называемый нансеновский паспорт, названный в честь Фритьофа Нансена из Лиги Наций, – вспоминал Эдвард Томпсон, – это был документ, выдаваемый беженцам без гражданства». Квоты для венгров на иммиграцию в Соединенные Штаты были исчерпаны на много лет вперед, так что потрепанный документ непонятного происхождения представлялся весьма шатким основанием для пребывания в стране». («Если бы паспорт был новым и чистым, то его вообще посчитали бы фальшивым», – говорил Капа.)

Виза у Капы истекала в начале 1940 года, и он был вынужден принимать решительные меры. Говоря точнее, ему оставалось только одно – жениться. 27 марта он встретился на вечеринке с Джоном Фернхаутом, который к тому времени уже развелся с Эвой Бешнё и женился на энергичной американке Полли Корчайн, танцовщице. Полли познакомила его с Тони Сорель, эффектной брюнеткой из Нью-Йорка. Несколько дней спустя на другой вечеринке подвыпивший Капа уговорил Сорель «по-быстрому расписаться» в штате Мэриленд, в ближайшем городке, где были разрешены такие ускоренные процедуры бракосочетания, – он находился к югу от Манхэттена в нескольких часах езды на машине[155]155
  Mieth Hansel. The Singing Hills of Jackass Flat (неопубликованная рукопись, цитируется с любезного разрешения Джорджии Браун и Центра творческой фотографии).


[Закрыть].

Когда на следующее утро Капа протрезвел, он понял, что не сможет добраться до Мэриленда: у него не было ни денег, ни машины. Но в офисе Life он слышал, что в этом городке собираются пожениться два фотографа из журнала – Отто и Гензель Миты. Пара уехала из Германии в 1920-е годы, пожила в Будапеште и в Вене, а затем перебралась в США, где Гензель получила гражданство, а в 1937 году стала работать в Life фотографом. К 1940 году им нужно было заключить брак по американским законам, чтобы Отто, который незаконно въехал в США, смог избежать депортации в нацистскую Германию. Гензель хорошо запомнила день своего бракосочетания…

Ворвавшись в редакцию Life, Капа кинулся к Отто и Гензель, которые сидели за просмотровым столом. «Как насчет того, чтобы мы с вами поженились? – ошарашил он их вопросом. – В смысле, сделать дубль… Иначе завтра мне придется уехать из страны… Мне визу не продлили. Я венгерский еврей, а в Венгрии гитлеровцы… Я тут договорился с одной девушкой. Она пойдет за меня замуж – за годовой курс уроков танцев».

После обеда пара забрала Тони Сорель, и Отто повез всех в Мэриленд. Шел сильный дождь. В городок Элктон они приехали всего за пятнадцать минут до закрытия брачной конторы. Успели! Но когда Капа и Отто ворвались внутрь, клерк сообщил им плохие новости – оказывается, недавно закон был изменен, и теперь свидетельство выдавали только через три дня. Они умоляли его сделать исключение, но служащий отказался. Подавленные «молодожены» сели в машину и двинулись обратно в Нью-Йорк.

На окраине Элктона Отто увидел в зеркале заднего вида, что за ними по пятам следует какая-то машина. Двое мужчин отчаянно махали ему руками, требуя остановится. Он сбавил скорость. Нагнавшие их люди объяснили, что они знают, где в законодательстве есть лазейка, а затем отозвали Отто и Капу в сторону – поговорить. Оставшиеся в машине Гензель и Сорель видели, как Отто решительно покачал головой и повернул назад, но Капа схватил его за плечи и потащил обратно. Затем Отто достал бумажник и передал мужчинам несколько купюр. Когда Отто и Капа вернулись в машину, Отто объяснил, что свидетельство можно получить сразу, если представить справку от врача, что женщина беременна. Гензель и Сорель стали отказываться, Капа умолял их передумать, и все это время двое местных с нетерпением ожидали, когда же пары договорятся и последуют за ними…

Наконец женщин убедили. Местный врач напечатал официальные справки о беременности, даже не взглянув на просительниц. Отто вытащил еще несколько банкнот… Затем они предстали перед пожилым человеком, местным «служителем Гименея», и он зарегистрировал брак обеих пар. Но, когда пришло время платить служителю, у Отто не хватило денег, и Гензель и Сорель начали лихорадочно рыться в своих кошельках, чтобы собрать необходимую сумму. Сжимая в руках свидетельства, четверо новобрачных вышли из бюро под проливной дождь.

– За это надо выпить! – сказал Капа, но теперь ни у кого не было ни гроша, поэтому они забрались в машину и отправились домой.

Отто и Гензель сидели на переднем сиденье, Сорель и Капа – сзади. Через несколько миль пути Гензель услышала, как Сорель дала Капе пощечину – видимо, он допустил какой-то неджентльменский жест. Девушка в слезах забилась в угол. У Линкольнского тоннеля между Ньюарком и Манхэттеном она дрожащим голосом попросила остановиться и попрощалась. Капа потребовал высадить его у отеля Bedford. Он выбрался из машины и, не сказав ни слова, ушел в ночь[156]156
  Описание женитьбы: Mieth Hansel. The Singing Hills of Jackass Flat (неопубликованная рукопись, цитируется с любезного разрешения Джорджии Браун и Центра творческой фотографии).


[Закрыть].

«Капа был странным человеком, – писала позднее Гензель Мит. – Он вел себя так, как будто жизнь – шутка, и в то же время очень серьезно относился к этой жизни. Он был составлен из многих людей, некоторые из них были очень хорошими, некоторые – не очень. Он был нашим другом и иногда рассказывал нам истории, которые обычно не выносят на свет. Он был авантюрным персонажем, но много раз плакал на моем плече. Он был составлен из многих частей и в основном собрал эти части сам»[157]157
  Гензель Мит, недатированное письмо Ирме Шабер, цитируется с разрешения Джорджии Браун и Центра творческой фотографии.


[Закрыть].

Позднее Сорель утверждала, что, выйдя за Капу замуж, она всего лишь оказала ему услугу[158]158
  Whelan Richard. Robert Capa: A biography. – New York: Knopf, 1985.


[Закрыть]. Но, по словам Джорджии Браун, близкой подруги Мит, Сорель была влюблена в Капу. Эд Томпсон тоже считал, что этот брак значил для нее больше, чем для Капы. «Капа считал этот брак временным, – вспоминал он. – Но Тони, к несчастью, так не считала, и, когда мы с ней случайно встречались, она всегда с тоской расспрашивала меня, нет ли каких-то новостей от Боба»[159]159
  Thompson Edward K. A Love Affair with Life & Smithsonian. – University of Missouri Press, 1995.


[Закрыть].

Чтобы закрепить свой юридический статус после вступления в брак, Капа и Отто должны были минимум на шесть месяцев выехать из США, а затем снова въехать в страну. В Life это учли и за несколько недель нашли для Капы работу в Мексике, а Отто отправили на Кубу.

В конце апреля Капа прибыл в Мехико, остановился в отеле Montejo и связался с опытным экспертом по латиноамериканским делам Холландом Маккомбсом, главой бюро Time-Life в Мексике. Маккомбсу понадобилось всего несколько выпивок в ночных клубах города, чтобы разъяснить Капе особенности местной изменчивой политической ситуации[160]160
  Подробнее о взаимоотношениях Маккомбса с Капой см. Whelan Richard. Robert Capa: A biography. – New York: Knopf, 1985.


[Закрыть]. Как рассказывалось в комментарии к одному из первых фоторепортажей Капы из Мексики, опубликованных в журнале Life, «нацистские агенты, действующие на всей территории Латинской Америки, упорно разжигают ненависть к Великобритании, Франции и особенно к Соединенным Штатам. Пользуясь приближением президентских выборов в Мексике, назначенных на 7 июля, они наладили контакты с коммунистами и работают с ними рука об руку»[161]161
  Life. – 1940. – 10 June.


[Закрыть].

В те часы, когда Капа не пил крепкий сивушный ром в баре Montejo, он обычно бродил по улицам и делал снимки мероприятий предвыборных кампаний. Главных кандидатов было двое – левый генерал Мануэль Авила Камачо и более правый, ориентированный на средний класс генерал Хуан Андреу Альмасан. На рассвете в день выборов Капа прибыл на центральный избирательный участок, где должен был проголосовать Авила Камачо. Обстановка не предвещала ничего хорошего: странное избирательное законодательство Мексики давало возможность первым посетителям избирательных участков оставаться на них оставшуюся часть дня и следить за ходом голосования. Не удивительно, что, как только открылся участок, в нем тут же началась стрельба.

Прячась от пуль, Капа без перерыва проработал на участке несколько часов. Все это время полиция и сторонники соперничающих кандидатов без разбора стреляли друг в друга и в толпу. Он сфотографировал первого убитого в это утро, раненых, которых переносили в машины скорой помощи, растерзанную жертву взрыва гранаты и умирающего репортера, которого звали Феликс Родригес. Смерть настигла забрызганного кровью человека в тот момент, когда он собирался бросить в кого-то камень. Камень так и остался в его руках…[162]162
  Life. – 1940. – 22 July.


[Закрыть] Судя по репортажу в номере Life от 22 июля, эти «свободные» выборы президента, проводившиеся впервые за тридцать лет, оказались гораздо менее кровавыми, чем ожидалось, и к концу голосования сообщалось «только о сотне погибших».

8 июля оба кандидата заявили о своей победе. Что касается избирательной комиссии, то она решила не публиковать официальные результаты до 1 сентября, когда будет созван парламент Мексики. В итоге в августе напряженность в столице невероятно возросла, поскольку сторонники обоих кандидатов заявляли о фальсификации результатов голосования и призывали к восстанию.

Заходя в бюро Life, Капа он обнаруживал на страницах журнала все более тревожные сообщения из Европы. Франция и Бельгия не смогли противостоять блицкригу Гитлера и были повергнуты за несколько недель. Над зелеными летними лужайками Англии бушевала воздушная «битва за Британию»; казалось, только молодые пилоты Королевских военно-воздушных сил Великобритании мешают Гитлеру установить полное господство над Европой. В Лондоне 20 августа Черчилль выступил с речью, в которой призвал британцев отдать должное летчикам, которые выиграли первое большое сражение с Гитлером.

В тот день, когда Черчилль произносил свою знаменитую речь, Капа вместе со многими другими журналистами находился у больницы в Мехико, где умирал герой его первой публикации Лев Троцкий – в тот день ему нанесли удар по голове ледорубом. Прежде чем потерять сознание в машине скорой помощи, которая везла его в больницу, он прошептал: «Я уверен в победе… Вперед!»[163]163
  Payne Robert. The Life and Death of Trotsky. – New York – Toronto – London: McGraw-Hill, 1977.


[Закрыть] Приговоренный московским трибуналом к смертной казни за государственную измену Троцкий умер на следующий день. 27 августа его тело исчезло в пламени крематория. В этот день Капа сфотографировал вдову Троцкого: потерявшую сознание женщину несли к ближайшей машине…

10 октября 1940 года Капа въехал в Америку через Ларедо, штат Техас, получив таким образом статус резидента. Он вовремя вернулся в Нью-Йорк: близилась к кульминации кампания по выборам президента США, и Капа успел осветить несколько выступлений кандидатов – Уэнделла Уилки и действующего президента Франклина Рузвельта. Находясь под давлением изоляционистов, Рузвельт провел жесткую кампанию, которая базировалась на обещании удержать Америку от вступления в войну[164]164
  5 ноября Рузвельт победил и остался президентом США на беспрецедентный третий срок.


[Закрыть]. Впрочем, когда вся Америка отправилась на избирательные участки, сам Капа уехал на горнолыжный курорт Сан-Валли в штате Айдахо в десятидневную командировку для съемок самой интригующей литературной пары страны: Эрнеста Хемингуэя и Марты Геллхорн. В течение нескольких дней Капа фотографировал «великого американца на работе и на отдыхе» с Геллхорн: вот он стреляет в фазана, вот охотится на более крупную дичь, вот танцует с Мартой у «охотничьего домика» в Трейл-Крик-Кэбин, в трех километрах от ранчо Хемингуэя[165]165
  Life. – 1941. – 6 January.


[Закрыть].

Хемингуэй был тогда в зените славы. Его роман «По ком звонит колокол» о Гражданской войне в Испании продавался с феноменальной скоростью – по 50 тысяч экземпляров в неделю. Кинокомпания Paramount заплатила рекордные 100 тысяч долларов за право экранизации этого произведения, и вскоре журнал Life развернул специальную рекламную кампанию по продвижению фильма, в которой использовал испанские фотографии Капы.

На одном из фото «счастливой пары», сделанном Капой, Хемингуэй с гордостью держит в руках недавно подстреленного фазана. «Через плечо, – поясняла подпись, – висит кожаная охотничья сумка, купленная для него мисс Геллхорн в Финляндии, когда она освещала советско-финскую войну». Чтобы сделать еще одну фотографию, на которой Хемингуэй выглядел бы как настоящий мачо, Капа даже влез в болото, откуда и «щелкнул» писателя, прикладывающегося к бутылке шотландского виски. Снимок этот в журнале истового пресвитерианца Люса так и не появился, но существует редкий кадр, сделанный другим фотографом, на котором можно видеть, как Капа наводит на Хэма свою камеру, стоя по пояс в холодной жиже.

Следующее задание редакции оказалось еще более приятным – нужно было сделать фоторепортаж о Калумете, штат Иллинойс, «городе греха» для десятков тысяч рабочих местных фабрик. Журнал Life сообщил своим читателям, что в этом городе нет «железной дороги, нет протестантской церкви, нет светофоров, нет телефонной сети, но зато есть 308 ночных клубов и семь полицейских. Один бар здесь приходится на каждые 46 человек – это самый высокий показатель в США»[166]166
  Life. – 1941. – 20 January.


[Закрыть]. Капа бродил по городку до поздней ночи, фотографируя стриптизерш, расстегивающих юбки, и посетителей местных кабаков – пары пьяных стариков и старух, держащихся друг за друга.

Примерно в это же время у поезда на Чикаго Капа разговорился с 28-летним чернокожим проводником, который сообщил ему, что тоже хочет когда-нибудь стать фотографом. Проводника звали Гордон Паркс, и он действительно начал работать фотографом в журнале Life, а в 1970-х годах стал режиссером классического фильма «Детектив Шафт». «Боб Капа зашел в наш вагон, надеясь проспать следующие шестьсот километров до Чикаго, – вспоминал он, – но я его постоянно будил потоком вопросов… Когда через несколько часов он выходил из вагона, то сказал мне: “Ну что, пока! Как-нибудь увидимся в Европе…”»[167]167
  Parks Gordon. A Choice of Weapons. – New York: Harper & Row, 1966.


[Закрыть]

Действительно, в 1941 году Европа почти полностью завладела мыслями Капы. Он уже объездил бо́льшую часть Северной Америки, но обнаружил, что работа в журнале Life его не устраивает. Всякий раз, когда он смотрел на обложку New York Times, его собственные работы казались ему тривиальными и бестолковыми. Он полностью разочаровался в Life: в 1941 году все фотографы журнала, за исключением Маргарет Бурк-Уайт, были непрофессионалами-«кнопкодавами» (один из них даже был раньше композитором) и стояли в иерархии на несколько ступеней ниже настоящих героев журнала – менеджеров по рекламе.

Когда Капа узнал, что жене Винсента Шиэна Дине нужны фотографы для книги о «блице» (иногда его называют «лондонский блиц» и «большой блиц». – Прим. ред.), о бомбардировках Великобритании нацистской Германией в 1940–1941 годах, он не упустил возможность вернуться в Европу. Впрочем, когда он в июле добрался до Лондона, то обнаружил, что массовые налеты сошли на нет. Тогда он сосредоточился на показе стойкости одной рабочей семьи (Гиббсов) и их повседневной жизни. Книга Дины Шиэн «Битва за Ватерлоо-роуд» (The Battle of Waterloo Road), вышедшая в конце 1941 года, получила сдержанные отклики. Дело было не в Капе – он сделал все, что мог, но новизна темы была к тому времени полностью утрачена. Книга читалась и смотрелась как постскриптум к реально происходившим событиям. Публикация оказалась неудачной прежде всего потому, что не содержала ни одного фрагмента текста, ни одной фотографии о настоящей драме.

К октябрю 1941 года Капа вернулся в Нью-Йорк. Здесь он постарался подыскать себе более масштабное задание – съемки самой войны, а не залитых тоской улиц, на которых нацисты оставили много горя и разрушений, но ни одного кадра для обложки. В это время четыре танковые дивизии вермахта в несколько сот танков в каждой угрожали Москве, и Капа подал заявку на получение советской визы, но ему ее не дали[168]168
  Обзор личного дела Капы, хранящегося в архиве журнала Life, подготовил по просьбе автора Билл Хупер (Bill Hooper).


[Закрыть]. А 6 декабря 1941 года история окончательно покончила как с «липовой войной» Капы, так и с изоляцией Америки: в то утро японцы нанесли удар по Перл-Харбору. К 1 января нового 1942 года дядя Сэм уже находился в состоянии войны со всеми странами нацистской оси: с Италией, Германией и Японией.

10. Путаница

Он говорил о англичанах с любовью, как о равных; он рассказывал анекдоты о том, с какой невозмутимостью они выпутываются из трудных положений.

Марта Геллхорн. Пока смерть не разлучит нас

Однажды утром в начале 1942 года Капа проснулся в своей пустой квартирке на верхнем этаже пятиэтажного дома из красного кирпича (№ 60, 9-я Западная улица, Нью-Йорк). В почтовом ящике он нашел обнадеживающее письмо из журнала Collier’s – редакция хотела, чтобы он поехал в Англию и там подготовился к съемке высадки союзников во Франции или Северной Африке. Еще более приятной неожиданностью стал приложенный к письму чек на полторы тысячи долларов в качестве аванса (по крайней мере, позднее Капа утверждал, что чек там был). Однако пришедшее в той же почте второе письмо, от Министерства юстиции, было символом катастрофы. Капа был объявлен «потенциально враждебным иностранцем», его могли интернировать. Хуже всего было то, что Капе теперь запрещалось фотографировать в публичных местах. Иными словами, даже если бы в Центральном парке Нью-Йорка он всего лишь достал «Лейку» из чехла, то его уже можно было арестовать[169]169
  Capa Robert. Slightly Out of Focus. – New York: Henry Holt and Company, 1947. Капа Роберт. Скрытая перспектива / Пер. с англ. Владимира Шраги. – СПб.: Клаудберри, 2011. (Название часто переводят «Немного не в фокусе». – Прим. пер.)


[Закрыть].

В своих мемуарах 1947 года «Немного не в фокусе» Капа объяснил, как ему удалось снимать Вторую мировую войну, будучи «потенциально враждебным иностранцем» (кстати, он оказался единственным действующим фотографом с таким статусом). Капа попросил редактора журнала Collier’s написать несколько строк и явился с этим письмом в посольство Великобритании в Вашингтоне. Он пригласил отзывчивого чиновника на обед, угостил его десятком устриц и содержимым бутылки Montrachet урожая 1921 года. В ответ чиновник указал, что для Капы могут быть предусмотрены особые условия въезда[170]170
  Позднее Капа утверждал, что он слегка романтизировал свой путь на войну. Отдельные разделы книги «Немного не в фокусе» не вызывают доверия, а некоторые просто полностью сфабрикованы. Дело в том, что Капа собирался экранизировать свои мемуары и никогда не утверждал, что они представляют собой правдивый рассказ о том, что он пережил с 1942 по 1945 год. На суперобложке первого издания этой книги (1947) в связи с этим было даже напечатано несколько предостерегающих слов от автора. «Писать правду – это, с очевидностью, настолько трудное занятие, что я в интересах дела иногда позволял себе слегка выходить за ее пределы в том или ином направлении. Все совпадения с описываемыми событиями и людьми в этой книге случайны, хотя и имеют какое-то отношение к истине».


[Закрыть]. В ожидании более конкретного ответа от посольства Капа остался в Вашингтоне и поселился в квартире Майрона Дэвиса, 23-летнего фотографа Life, и его молодой жены. Дэвис вспоминает, что Капа экспроприировал ванную комнату и «отмокал в ней по два часа каждый день, почитывая книжки». Однажды утром Капа забыл запереть дверь, и, когда он отказался выходить из ванной, Дэвис схватил Rolleiflex Капы и начал фотографировать его в голом виде. Капу такое не обрадовало, но «это был единственный способ вытащить Боба из моей ванны», – отмечает Дэвис. На снимке видно, что Капа читал роман Сименона и мутными глазами смотрит на фотографа. Дэвис и поныне считает, что утренний ритуал нужен был гостю для того, чтобы «из Фридмана превращаться в Капу».

Наконец Капа получил официальное письмо из посольства Великобритании, которое могло служить временным проездным документом. Он вернулся в Нью-Йорк и упаковал вещи. Оставалось провести в городе последнюю ночь… Позднее Капа утверждал, что проиграл свой аванс от Collier’s в покер и именно поэтому был вынужден взять у кого-то взаймы пять долларов, чтобы на такси добраться до судна, которое отходило из Бруклина. Юлия ждала в машине, пока Капа собирал последние бумаги, позволявшие ему покинуть Америку. Потом он помахал своей матери, оставшейся на причале, спустился в каюту, уложил сумки с аппаратурой и налил сам себе рюмочку по случаю праздника: наконец он снова стал военным корреспондентом.

Корабль, на котором Капа отправлялся в Европу, входил в транспортный конвой, так что из самого этого перехода можно было сделать хороший репортаж. К 1942 году битва за Атлантику вступила в решающую стадию, главная особенность которой состояла в огромных потерях грузов из-за нападений вражеских субмарин. Таким образом, между Капой и безопасным британским берегом находилось почти пять километров опасных морей, по которым рыскали «волчьи стаи» из более чем 140 подводных лодок. Более опасное время для перехода в Англию найти было трудно…

На следующий день Капа представился коммодору Маги, который командовал всем конвоем. Во время Первой мировой войны Маги служил в составе знаменитого Дуврского патруля британских ВМС, потом ушел в отставку, но через восемь лет, в 1939 году, вернулся на службу. «Не ждите, в этом переходе не будет никаких сенсаций, никаких снимков со взрывами вам сделать не удастся, – предупредил он Капу. – Наша задача – не сражаться, а убегать и уворачиваться. Лучше довести до безопасного порта сто грузовых судов, чем получить сто орденов Креста Виктории в один день»[171]171
  Illustrated. – 1942. – 13 June.


[Закрыть].

Через несколько дней перехода на корабле раздался сигнал тревоги: на расстоянии 50 километров была обнаружена «волчья стая». Капа успел выхватить свои камеры и сфотографировать матросов, которые бежали из машинного отделения к шлюпкам. На палубе флагмана заработало устройство, создававшее защитную дымовую завесу; клубы черного дыма быстро расползлись с флагмана по всем кораблям конвоя, и вскоре Капа не мог разглядеть даже офицеров, находившихся в нескольких шагах от него, не говоря уже о двадцати кораблях. Окутанное черной мглой море содрогнулось от взрывов глубинных бомб. Нервная обстановка сохранялась еще несколько часов – до подхода британских эсминцев, которые взяли на себя охрану конвоя.

В середине мая Капа добрался до Лондона. Неделю спустя в город прибыл корреспондент Collier’s Квентин Рейнольдс, которого журнал направил для работы с фотографом. Общительный толстяк из Бруклина, который к тому же был не дурак выпить, в ходе «гастролей» по лондонским пабам быстро почувствовал симпатию к Капе. «Сразу после “блица”, но до массового наплыва в Англию американцев, – писал Капа, – в Лондоне царила атмосфера открытости и дружелюбия»[172]172
  Illustrated. – 1942. – 13 June.


[Закрыть]. Однажды ночью они встретили лейтенанта Ричарда Луэллина, автора книги «Как зелена была моя долина» (How Green Was My Valley). Это были воспоминания человека, выросшего в шахтерском поселке Уэльса. Кинокартина по его книге в 1941 году получила премию «Оскар» за лучший фильм. «Как зелена сейчас твоя долина?» – спросил его Рейнольдс. «Так ты съезди и посмотри сам, – ответил автор. – Посмотри сам, сгустил я краски или нет. Посмотри, как живут эти мужчины и женщины, эти люди, которые добывают уголь, которые работают на одну из важнейших военных отраслей»[173]173
  Collier’s. – 1942. – 7 November.


[Закрыть].

Капа и Рейнольдс последовали совету Луэллина. В начале июня они уехали поездом в Уэльс, а там добрались до деревни Гилвах Гох, расположенной в «Затерянной долине» между Кардиффом и горной цепью Брекон Биконс[174]174
  Там же.


[Закрыть]. Казалось, здесь все еще продолжалась Великая депрессия 1930-х годов. Все улицы и склоны были засыпаны серой сажей, уничтожившей траву. Многие дома стояли заколоченными, и большинство семей едва сводило концы с концами. Капа фотографировал детей, бегающих по пустой улице. За ними виднелись крутые уступы, застроенные до самого серого горизонта шахтерскими хибарами, – кстати, сегодня этот пейзаж мало изменился. Одна из фотографий Капы, на которой заснят шахтер, поднявшийся на поверхность после долгого рабочего дня, стала одной из лучших фотографий 1942 года по версии журнала US Camera. На других снимках был показан день получки: поднявшиеся из шахты шахтеры щурились на солнце, на их черных лицах ярко сияли белые зубы.

Следующее задание Капы состояло в том, чтобы сфотографировать применение новаторских методов в пластической хирургии – в условиях роста числа боевых ранений эта отрасль медицины тогда быстро развивалась. В теплый июльский день в операционном зале одной из лондонских больниц Капа наблюдал, как доктор Томас Помфрет Килнер готовится оперировать молодого поляка. Осенью 1939 года штык немецкой винтовки изуродовал ему лицо и уничтожил нос; задача Капы, коротко говоря, и состояла в том, чтобы сфотографировать, как Килнер создает человеку новый нос. Подавив тошноту, Капа взглянул на операционный стол и увидел, как Килнер скальпелем вскрыл то, что осталось от носа, и стал удалять кусочки разбитых костей и хряща. Под эфирным наркозом поляк спал, как ребенок, в ходе операции у него не дрогнула ни одна лицевая мышца. Один из ассистентов хирурга Килнера толкнул в бок Рейнольдса и с усмешкой указал на Капу, чье «обычно румяное лицо стало бледно-серым». Рейнольдс и Килнер вывели Капу из операционной. «Что-то я отключаюсь», – пробормотал он.

Килнер послал за большим бокалом бренди. «Хороший бренди, – вспоминал позже Рейнольдс, – был тогда в Лондоне большой редкостью, и было бы смешно тратить его на человека, потерявшего сознание, поэтому я выпил его сам». Когда Капа пришел в себя, Рейнольдс рассказал, что его удалось привести в себя, только влив в горло изрядную порцию коньяка. «Наверное, хороший коньяк был, – заметил Капа. – Но что-то я его даже не почувствовал»[175]175
  Collier’s. – 1942. – 24 October.


[Закрыть].

Примерно в это же время в лаборатории Life на Дин-стрит в районе Сохо Капа встретил Сёрджента Слима Ааронса, фотографа журнала для военнослужащих Yank. Ааронс только что сфотографировал Уинстона Черчилля на Даунинг-стрит. Он вспоминает, что Черчилль «был занят, очень занят» и пришлось приложить много усилий, чтобы опытный британский лидер выглядел на снимках не таким уставшим, каким был на самом деле. «И я сделал этот суперснимок, – продолжает Ааронс. – Но когда я сдал пленку в лабораторию Life, они так проявили ее, что загубили фотографию. Что было мне делать? Я же не могу никого убить… К счастью, там был Капа, и он сказал мне: “Пойдем, я приведу тебя в чувство”. Он отвел меня в какой-то клуб в районе Мейфэр, где уже через пять минут вокруг него вились семеро девушек… В ту ночь мы прекрасно провели время, переходя из одного заведения в другое, и, куда бы мы ни приходили, всюду у Капы были какие-то знакомые».

За год до этого на вечеринке в Лондоне Капа познакомился с несколькими иностранными корреспондентами, в числе которых была миниатюрная блондинка Мэри Уэлш из Life, у которой вскоре начался роман с Эрнестом Хемингуэем. Осенью 1942 года Капа возобновил свою дружбу с Уэлш и другими знакомыми, посещая вечеринки, которые устраивала для американцев Памела Черчилль. Рыжая, сладострастная и сексуально всеядная Памела тогда была замужем за Рэндольфом Черчиллем, единственным сыном премьер-министра Великобритании. Когда Рэндольфа не было рядом, Памела проводила время в свое удовольствие: устраивала бурные вечеринки или спала с ведущими представителями генералитета (причем как американского, так и британского), а также знаменитым американским радиожурналистом Эдвардом Мэрроу. Она также находила время выпить и позубоскалить с Капой в баре Tower в злачном районе Сохо. Несколько десятилетий спустя Памела все еще со смехом вспоминала о встречах с Капой в Лондоне военных времен. Она считала, что он сменил имя по причине распространения антисемитизма, а еще потому, что хотел, чтобы важные персоны принимали его за режиссера Фрэнка Капру.

В те вечера, когда Капа не общался с дамами из лондонского общества или не пил с невесткой Черчилля, он проводил ночи с проститутками, которых снимал во всяких темных местах вокруг Шеперд-маркет, в нескольких минутах ходьбы от отеля Dorchester. Памела Черчилль вспоминала, что однажды Капу вежливо попросили покинуть отель, потому что его менеджер «устал от постоянного потока молодых женщин», которые проходили через его номер[176]176
  Collier’s. – 1942. – 7 November.


[Закрыть]. Как и Бара, вымышленная версия Капы, созданная Мартой Геллхорн: он «клеил проституток, потому что они ему нравились… они были такими же неприкаянными, как и он»[177]177
  Gellhorn Martha. Till Death Do Us Part, Two by Two. – New York: Simon and Schuster, 1958.


[Закрыть].

К началу августа, спустя несколько недель после прибытия в Великобританию, у Капы все еще не было права на съемку военных операций за пределами страны. Не имея возможности покинуть страну, он упустил шанс сделать свой первый большой репортаж о войне – попытку союзников создать плацдарм в Западной Европе. 19 августа Рейнольдс один, без Капы, сделал репортаж о высадке десанта в порту французского города Дьеп, на берегу пролива Ла-Манш. Высадка быстро превратилась в кровавую бойню. Шесть тысяч коммандос, главным образом канадцев, попали прямо под шквальный огонь немцев. За несколько часов более половины из них были убиты, ранены или взяты в плен.

8 сентября 1942 года высшее военное руководство из Вашингтона и Лондона договорилось координировать ежедневные американские бомбардировки немецких городов с массовыми ночными рейдами Королевских военно-воздушных сил Великобритании. Пока Рейнольдс писал подцензурные сообщения о Дьепе, Капа посетил американскую авиабазу под Лондоном, в Челвестоне. База уже стала вторым домом для экипажей сорока восьми «летающих крепостей» – знаменитых бомбардировщиков В-17, оснащенных сдвоенными крупнокалиберными пулеметами «Браунинг М2», установленными на турелях, что позволяло обеспечить беспрецедентно плотный огонь. Такое грозное вооружение оказалось жизненно важным: к осени 1942 года B-17 нуждались в любой возможной форме защиты, которую только можно было обеспечить, – каждый рейд на Третий рейх встречали стаи истребителей «Мессершмитт Bf-109».