Текст книги "Роберт Капа. Кровь и вино: вся правда о жизни классика фоторепортажа…"

Сам Сориа не видел, как Капа снимал «Смерть республиканца»: он признается, что упал на землю «при первой же очереди вражеского пулемета». Тем не менее Сориа утверждал, что эта фотография была сделана в августе, в предгорье Сьерра-де-Гвадаррама, в одном дне пути от Мадрида. Между тем в 1936 году Серро Муриано был по крайней мере в трех днях езды от Мадрида, и в любом случае фотография была сделана в сентябре, а не в августе.

В последние годы защитники подлинности этой фотографии все чаще и настойчивее подчеркивают, что этот снимок настоящий, не постановочный. На момент написания этой книги самые последние утверждения на этот счет были сделаны на основании выводов малоизвестного испанского историка-любителя Марио Бротонса, также ветерана той войны[84]84
  Brotons Jorda Mario. Retazos de una epoca de inquietudes (self-published, 1995).


[Закрыть]. Он утверждал, что человек на фотографии Капы – это Федерико Боррелл, который погиб в возрасте 24 лет 5 сентября 1936 года, то есть в тот день, когда предположительно и была сделана знаменитая фотография. Боррелл работал на мельнице в небольшом городке Алькой, родном городе Бротонса. В начале 90-х годов, собирая материалы для книги о Гражданской войне в Испании, Бротонс просматривал военные архивы в Мадриде и Саламанке. К его изумлению, он обнаружил в обоих архивах доказательства того, что 5 сентября на фронте у Серро Муриано погиб только один человек: Федерико Боррелл. По словам Бротонса, когда он в 1996 году показал фотографию Капы родственникам Боррелла, они без всяких наводящих вопросов узнали Федерико.

У Федерико был младший брат по имени Эверисто, который также сражался около Серро Муриано. В 1996 году английская журналистка Рита Гросвенор взяла интервью у вдовы Эверисто, Марии, для журнала Observer. «Это Эверисто сказал нам, что Федерико убит, – сообщила Мария. – Он не видел, как это произошло, потому что был в другом месте. Но его друзья рассказывали ему, что видели, как Федерико поднял руки и сразу же упал на землю после выстрела в голову. Они сказали, что он умер мгновенно»[85]85
  Grosvenor Rita, Kemp Arnold. Spain’s Falling Soldier Really Did Die That Day // Observer. – 1996. – 1 September.


[Закрыть].

Снимок Капы – одна из самых известных фотографий в истории Испании. Почему ни один из родственников Боррелла не узнал его за предыдущие шестьдесят лет, когда в журналах, газетах и на телевидении этот снимок появлялся бесчисленное число раз? К сожалению, Мария умерла за несколько недель до запланированного интервью с автором этой книги, Марио Бротонс умер в 1997 году.

Книга Бротонса не содержит ссылок на источники. Неизвестно, какой документ он нашел, чтобы доказать свое утверждение, что в тот день погиб только один солдат. Почему это утверждение противоречит свидетельству очевидца Франца Боркенау и всем рассказам Капы? Бротонс написал, что нашел свои доказательства в архивах Гражданской войны в Испании в Саламанке и в военных архивах в Авиле, недалеко от Мадрида. Но тщательный поиск в этих архивах не дал ничего, что могло бы поддержать тезис Бротонса. Директор Национального архива Гражданской войны в Саламанке Мигель Анхель Харамильо говорит, что в его архивах нет упоминания о Федерико Боррелле, а Мануэль Мельгар, куратор хранилища в Авиле, уверен, что и в его архиве нет никаких упоминаний о Федерико Боррелле.

Анхель Харамильо проработал в архивах Саламанки десять лет, но никогда не сталкивался с Бротонсом:

«Согласно нашим регистрационным записям, господин Бротонс никогда к нам не заходил. В наших архивах есть много документов, в которых указаны погибшие и пропавшие без вести. Это ведь важная информация для людей, претендующих на пенсии… И я могу определенно сказать, что мы не нашли ни одного упоминания о Боррелле ни в одном списке людей, которые пропали без вести или погибли на войне… Если Бротонс нашел свои доказательства здесь, у нас, то почему он не воспроизвел их в своей книге? Профессиональный историк, делая столь важные утверждения, будет очень осторожен, он даст точную атрибуцию и покажет ее. Странно, что Бротонс этого не сделал…»

Впрочем, даже если согласиться с тем, что человек на фотографии – это на самом деле Федерико, то можно ли сказать, что он умер именно в тот момент, когда был сделан снимок? Ведь он мог умереть несколько часов спустя. А как насчет второго человека на фотографии в журнале Vu? Почему не был идентифицирован он? Почему Капа никогда не упоминал о его существовании? Наконец, почему, к сожалению, так и не было найдено тело Федерико?

Британская исследовательница Кэролайн Бразерс, которая недавно детальнейшим образом изучила полемику вокруг «Смерти республиканца», делает следующий вывод: «Слава этой фотографии есть показатель существования коллективного воображения, которое хотело и все еще хочет верить некоторым утверждениям о природе смерти на войне. Эта фотография утверждает, что смерть на войне была героической и трагической и что каждый человек был на счету, а его смерть имела значение»[86]86
  Brothers Caroline. War and Photography. – London: Routledge, 1997.


[Закрыть].

Стоит ли за «Смертью республиканца» Капы еще какая-нибудь истина кроме той, что эта фотография стала символом смерти? Большой вопрос. Капа не был беспристрастным репортером: он игнорировал зверства, совершенные республиканцами, он выступал идеологическим сторонником коммунизма в Испании.

«Смерть республиканца», подлинная или ненастоящая, в конечном счете является свидетельством определенной политической ориентации и идеализма Капы. И оба этих качества подвергнутся серьезной проверке в предстоящих сражениях «войны страстей». В скором времени он придет к тому, с чем неизбежно сталкиваются все люди, достаточно близко подошедшие к «романтике» войны: к испытанию жестокостью и безумием и к смерти иллюзий.

Одно можно сказать определенно: публикация «Смерти республиканца» ознаменовала собой точку невозврата. Появление этой фотографии стало гарантией того, что мир навсегда запомнит Эндре Фридмана как американского фотографа Роберта Капу – человека настолько решительного, настолько намеренного погрузиться в гущу войны, что он готов снимать даже момент смерти человека.

6. «La Pequeña Rubena»

Когда думаешь обо всех этих прекрасных людях, которых мы оба знали и которых убили… появляется абсурдное чувство, что как-то несправедливо быть живым.

Герда Таро, 9 июля 1937 года[87]87
  Джей Аллен, предисловие к книге: Death in the Making. – New York: Covici Friede, 1938. Photographs by Capa and Taro.


[Закрыть]

Рассвет 18 сентября 1936 года Капа и Герда встречали среди толпы фотографов и журналистов, собравшихся у Алькасара в Толедо. Точно в 6 часов 31 минуту раздался сильнейший взрыв, который разрушил крепость и потряс весь город, но не помог выбить из развалин осажденных мятежников. Немецкий фотограф Ханс Намут вместе с Капой и Гердой наблюдал, как республиканские войска атаковали Алькасар, но были быстро отброшены. «Мы [видели], как они поднимаются по крутому холму, – писал позднее Намут. – Мы [видели], как кто-то погиб под огнем. Совсем рядом с нами проносили раненых, так что их кровь капала на наши ботинки. Мы [смотрели] в белые глаза мертвых, мы почти оглохли от шума гранат и взрывов динамита»[88]88
  Schaber Irme. Gerta Taro: Fotoreporterin im Span. Bürgerkrieg: Eine Biografie. – Marburg: Jonas, 1995.


[Закрыть].

Потрясенные и удрученные, Капа и Герда покинули Толедо. 30 сентября двухмесячная осада была снята, Франко разгромил республиканцев и захватил город. Падение Толедо стало для мятежников огромной и пропагандистски важной победой и открыло им путь на Мадрид, расположенный в 65 километрах к северу от Толедо. В тот день, когда пал Алькасар, генерал Франко, который был назначен главнокомандующим повстанческими войсками, выступил с заявлением: «Планы обороны Мадрида? Не смешите. Мы дойдем до него быстрым маршем, сокрушая любое нелепое сопротивление».

Герда и Капа к этому времени уже перебрались в столицу и вместе с испуганными горожанами ожидали, когда Мадрид будут атаковать силы Франко. Примерно в это же время в местечке к северу от Мадрида Капа познакомился с талантливым молодым немецким писателем Густавом Реглером, который в то время был политкомиссаром 12-й Интернациональной бригады под командованием яркого и обаятельного Мате Залки, венгерского писателя, известного также как генерал Лукач[89]89
  Военное искусство и упорство Лукача был вынужден уважать даже генерал Франко.


[Закрыть].

Реглер тогда подумал, что Капа похож на цыгана и выглядит моложе, чем на самом деле (через несколько недель ему исполнилось 23 года). По его словам, Капа присоединился к 12-й Интербригаде, когда она направлялась к реке Мансанарес, где, как говорили, концентрировались другие республиканские силы, готовые защищать Мадрид от первого мощного удара Франко. В полной темноте они пробирались через ничейную полосу, заросшую кустарником, который прихватил мороз, но, когда добрались до реки, обнаружили около нее пустые окопы. Реглер был потрясен: «Мадрид беззащитен перед атакой, как лань, которую преследуют охотничьи собаки»[90]90
  Regler Gustav. The Owl of Minerva. – London: R. Hart-Davis, 1959.


[Закрыть].

При возвращении в штаб-квартиру Лукача Капа впервые попробовал на вкус ужасы войны. «Молодой человек [Капа], – вспоминал Реглер, – пугался снарядов, которые со свистом пролетали над нами и взрывались далеко в стороне. Позже он попросил разрешения переодеть брюки, заметив с юмором, что это его первое сражение и что кишечник у него оказался слабее ног».

Во время этого первого для него боя Капа сделал еще несколько полезных наблюдений. Оказывается, даже его небольшой рост (173 см) все-таки был на несколько сантиметров выше того роста, который позволял выжить при сильном обстреле. Так что лучший способ сохранить в этих условиях свою голову состоял в том, чтобы прижаться к земле, а еще лучше – заползти на дно глубокой воронки. На линии фронта молчание действительно было золотом: на переднем крае даже на произнесенное шепотом слово hola (привет) нередко прилетал ответный «привет» в виде пули снайпера. Оказывается, на войне в голове у человека оставалось только то, что происходит сейчас, в этот миг, а инстинкт и подсознание полностью вытесняют субъективные эмоции и мысли. Вместе с тем, как потом отмечали многие военные фотографы, адреналин, полученный в разгар боя, может вызвать исключительно сильное привыкание.

В конце сентября, когда на Мадрид днем и ночью падали бомбы, Капа и Герда через Барселону вернулись в Париж, завершив таким образом работу над проектом Фогеля. Измученные молодые люди не знали, увидят ли они снова Мадрид. Они пока не смогли показать, как испанский народ может победить фашизм. По сравнению с Испанией, где каждый миг был наполнен напряжением, жизнь в Париже казалась невыносимо сонной. «Пристроив» свои фотографии в коммунистических и левых пропагандистских журналах, они постарались как можно быстрее вернуться в Испанию, чтобы своими снимками снова освещать борьбу с фашизмом.

Капа вернулся первым: он получил новое задание и отправился в Мадрид в ноябре. За время его отсутствия в столице произошли большие перемены: страх перед пытками и изнасилованиями солдатами Франко заставил множество мадридцев встать на защиту своего города. Эпицентром нового сопротивления оказался Каса-де-Кампо, парк на западе Мадрида, где республиканцы выкопали окопы и соорудили сложные баррикады из дверей, чемоданов и вообще всего, что смогли найти. Сидя под сгоревшими дубами на взбегающих на холмы городских улицах, защитники нередко делили одну винтовку на троих, ожидая идеального момента, чтобы выстрелить по врагу. Девочки-подростки, сняв золотые кресты и цепочки, привязывали к плечам подушки, чтобы не оставалось синяков: отдача у винтовки Маузера напоминала удар копытом мула…

Все несколько недель в холодном зимнем Мадриде Капа фотографировал бои за кварталы у Каса-де-Кампо и скотобойни, расположенные к северо-западу от города. Отряды, к которым он присоединялся, переходили от одного разрушенного дома к другому. Его фотографии, сделанные морозной зимой того года, запечатлели бородатых бойцов, греющихся в израненных осколками университетских общежитиях, плачущих матерей, которые сидят со своими детьми на платформах станций метро – когда приходит поезд, спящие дети инстинктивно поджимают ноги и отодвигаются от края платформы. В здании центральной телефонной станции коллеги-корреспонденты отправляют прошедшие цензуру заметки, инстинктивно пригибаясь при взрывах снарядов. А в сотне шагов от линии фронта, в кафе на улице Гран-Виа все еще подают в высоких бокалах кофе со сливками с невероятно сладкими пирожными.

Журнал World Illustrated, разместивший эти фотографии на своих страницах, также напечатал снимки, на которых мужчины бросают гранаты в стены домов своих братьев, отметив в комментариях, что «хороших фотографий из Мадрида очень мало. Оба сражающихся лагеря не приветствуют появления у себя фотографов, а там, где можно сделать хорошие снимки, сейчас очень опасно»[91]91
  World Illustrated. – 1937. – 2 January.


[Закрыть]. Впрочем, сам Капа с невероятной легкостью переходил из одной смертельно опасной зоны в другую. Для этого ему просто нужно было запрыгнуть на трамвай. По цене чашки эспрессо на Монпарнасе он мог ездить на войну столько раз, сколько ему хотелось. «На линию фронта? Садитесь вот на этот трамвай, – любезно посоветовал ему как-то один из мадриленьос (madrileños), жителей Мадрида. – А на метро ехать не советую: можете выйти не на ту сторону»[92]92
  Knox Bernard. Remembering Madrid // New York Review of Books. – 1980. – 6 November.


[Закрыть].

Капа также снял множество самых печальных лиц этой войны – лиц окаменевших от горя матерей и их детей. Он стал первым фотографом, который донес ужас войны до читателей во всей Европе и за ее пределами. На его фотографиях сражение за Испанию выглядело совершенно безжалостным: в нем действительно не щадили никого. В этой войне от бомбежек погибало больше невинных людей, чем тех, кто держал в руках оружие. Самое сильное впечатление произвели фотографии Капы, запечатлевшие потрясенных женщин из рабочего пригорода Валлекас, одного из тех районов, которые бомбили больше других. Фотографируя женщин, которые только что вернулись домой и обнаружили разрушенные здания и тела соседей под залитой кровью щебенкой, фотограф держал свою «Лейку» всего в нескольких сантиметрах от их лиц. Когда в декабре он вернулся в Париж, то обнаружил, что Alliance продал эти фотографии журналам из многих стран мира. 28 декабря эти снимки Капы составили первый разворот в издании Life, новом американском журнале, который начал публиковать их в номере от 23 ноября и быстро распродал весь первоначальный тираж в 466 тысяч экземпляров.

В начале 1937 года Капа снова вернулся в Испанию, на этот раз вместе с Гердой, чтобы сделать фоторепортаж о ситуации с беженцами на побережье Андалусии, куда тысячи людей бежали после того, как мятежники выдвинулись к порту Малага. От Малаги за несколько дней движения по прибрежной дороге можно было добраться до ближайшего республиканского убежища – города Альмерия. Родители умоляли водителей втиснуть детей в забитые грузовики и фургоны, зная, что у них мало шансов увидеть их снова. Люди сотнями падали и умирали от усталости и голода прямо у дороги. Однажды днем их атаковали самолеты мятежников. Пойманные врасплох люди гибли целыми семьями. Канадский врач Норман Бетьюн видел, как немецкие и итальянские самолеты снова и снова заходили над колоннами беженцев и «пулеметными очередями выводили на толпе бегущих сложные узоры»[93]93
  Weyden Peter. The Passionate War: The Narrative History of the Spanish Civil War, 1936–1939. – New York: Simon and Schuster, 1983.


[Закрыть].

В начале марта Капа и Герда вернулись в Париж с фотографиями этой трагедии. Возможно, именно осознав в полной мере возможность собственной гибели, Капа сделал Герде предложение. К его удивлению, она ответила отказом. Как и Капа, Герда была озабочена судьбой Республики, и «о браке не могло быть и речи, – говорит Рут Серф, – по крайней мере до тех пор, пока фашисты не потерпят в Испании поражение». Кроме того, говорила Герда, если она когда-нибудь и перестанет быть полигамной, то это произойдет только по финансовым соображениям: потенциальный муж должен быть состоятельным человеком, а не внештатным военным фотографом.

У Герды были и другие причины не связывать себя браком. Во время поездки в Испанию она сделала много замечательных фотографий, но до сих пор ни одна из них не появилась в печати под ее собственным именем. На всех подписях ее имя следовало за фамилией Капы: «Фотографии: Капа и Таро». Устав от того, что большинство ее фотографий приписывалось Капе или публиковалось без подписи, она решила продвигать собственное имя. Настало время выйти из тени учителя. «Она была оскорблена тем, что ее имя не упоминалось в печати, – говорит Рут Серф, – и больше не связывала свое будущее с Капой».

Тем не менее позже в этом месяце они вместе вернулись в Мадрид и остановились в отеле Florida. Здесь среди постояльцев они обнаружили 37-летнего американского писателя Эрнеста Хемингуэя, уже получившего известность благодаря своему первому роману «И восходит солнце» (1926, в русском переводе – «Фиеста». – Примеч. ред.) и эпическому роману о Первой мировой войне «Прощай, оружие» (1930). В ближайшие несколько лет пути Капы и Хемингуэя пересекались не раз. Со своей первой встречи с фотографом Хемингуэй восхищался смехом Капы и его убийственной самоиронией. Активный молодой венгр обладал редким талантом: он помогал другим улыбаться даже в самые худшие времена. Со своей стороны, Капа уважал Папу за его страстную поддержку республиканцев и жажду писать свои репортажи из траншей и окопов передовой, а не из гостиничного бара с изобилием напитков или бомбоубежища со всеми удобствами. Это был человек, которому хотелось подражать – если не в манере речи и стиле прозы, то, по крайней мере, в умении писать свою жизнь, как огромное полотно, полное романтики и героизма. «Наша дружба началась в хорошие дни, – вспоминал Капа в своей книге «Немного не в фокусе» (Slightly Out of Focus, в русском переводе 1999 года – «Скрытая перспектива». – Примеч. пер.). – Впервые мы встретились в 1937 году в республиканской Испании, я тогда был молодым вольным фотографом, а он – очень известным писателем. Его называли Папой… и я вскоре стал считать его своим отцом»[94]94
  Capa Robert. Slightly Out of Focus. – New York: Henry Holt and Company, 1947. Капа Роберт. Скрытая перспектива / Пер. с англ. Владимира Шраги. – СПб.: Клаудберри, 2011 (название часто переводят «Немного не в фокусе». – Прим. пер.).


[Закрыть].

21 апреля силы Франко подвергли Мадрид самой массированной бомбардировке за все время войны. 27 апреля летчики гитлеровского Легиона «Кондор» варварски уничтожили жителей Герники – культурной и духовной столицы Страны басков… 27-го в городе был базарный день… Спустя несколько дней после этих событий Капа направился на север, в баскский порт Бильбао, где повстанцы начали получать большое преимущество. К тому времени, как он прибыл в Бильбао, бомбардировщики Гитлера уже совершали налеты на город по несколько раз в день. Капа фотографировал матерей с маленькими детьми, бегущих в убежище, в то время как другие люди пытались тушить пожары, которые постоянно бушевали в разрушенном городе.

Американский журналист Винсент Шиэн так вспоминал об одной из бомбежек: «Капа собирался фотографировать, когда в небе появились “Юнкерсы”. Он прыгнул в канаву, и в ту же канаву одновременно с ним прыгнули еще два человека. Тут Капа подумал, что, наверное, будет правильно и к месту представиться незнакомым людям, поэтому он сказал: “Я – фотограф”. На это второй человек сказал: “Я баскский католик”, а третий заметил: “Вот две профессии, которые в данный момент совершенно бесполезны”»[95]95
  Письмо в редакцию журнала «47», октябрь 1947 года.


[Закрыть].

Примерно в это же время другой американский корреспондент, немногословный Джей Аллен, встретил Капу в аэропорту Бильбао, где он отправлял пленки в Париж, в редакцию Regards. На старом грузовике «Пакард» они отправились в город. Аллен вспоминал, что Капа смотрел на него с презрением. «Дело, очевидно, было в том, что я не привез с собой никакой еды, – пишет Аллен. – Еще одного кормить, да такого огромного», – сказал Капа шоферу на плохом испанском.

Несколько дней спустя Аллен и Капа на время отключились от сообщений о войне и пошли в кабаре в центре города. Внезапно пронзительно завыли сирены воздушной тревоги, за ними прогрохотали четыре взрыва. Выскочив из помещения, Капа мгновенно включился в работу. «Я видел, как он спокойно снимал лица людей, пока на опустевшей улице не осталось никого, кроме охранника с винтовкой», – вспоминал Аллен в предисловии к книге «Смерть в творениях» (Death in the Making), сборнике фотографий Герды и Капы, опубликованном в США в 1938 году. «[Охранник] отвез нас в убежище. Таким я увидел [Капу] на фронте. Его глаза смотрели на трагедию спокойно, без выражения. Но не так видел ее объектив его фотокамеры»[96]96
  Death in the Making. – New York: Covici Friede, 1938. Photographs by Capa and Taro.


[Закрыть].

7 мая 1937 года войска Франко предприняли атаку у пика Сольюбе, в важном районе в окрестностях Бильбао. Через неделю республиканцы начали оставлять город. Капа вернулся в Париж, где провел полезную встречу с властным, но обаятельным Ричардом де Рочмонтом, главой представительства Time-Life. Увидев в журнале Life впечатляющие военные фотографии Капы, де Рочмонт попросил его поработать на съемках серии документальных фильмов «Марш времени». Капа согласился.

Теперь он косвенно работал на Генри Люса, босса де Рочмонта и основателя Life. По иронии судьбы, Люс был убежден, что Франко – «великий белый рыцарь, который намерен спасти Испанию от этих грязных коммунистов»[97]97
  Jimmy Shute, цит. по: Fielding Raymond. The March of Time, 1935–1951. – New York: Oxford University Press, 1978.


[Закрыть]. Однако фильм де Рочмонта «Репетиция войны» получился яро антифашистским; Люс, к его чести, часто расходился во взглядах с авторами своих фильмов и журналов, но не мешал им их высказывать[98]98
  Бывший фоторедактор Life Джон Моррис считает, что снимки Капы помогали уравновесить в целом профранкистскую позицию журнала.


[Закрыть]. Однако Капа как кинооператор совсем отбился от рук: он не повиновался ни де Рочмонту, ни другим продюсерам. «Мне очень нравился Капа, но он был совершенно недисциплинированным, – вспоминал позднее де Рочмонт. – Я отправил его на Испанскую войну с камерой Eyemo как военного оператора… [но] он отдал камеру своей подружке, чтобы она что-то там поснимала»[99]99
  Jimmy Shute, цит. по: Fielding Raymond. The March of Time, 1935–1951. – New York: Oxford University Press, 1978.


[Закрыть]. Поведением Капы был впечатлен и Том Орчард, ассоциированный продюсер фильма «Репетиция войны»: «Боб был фотографом, но не знал, как пользоваться кинокамерой. Результат: мы получали от него совершенно великолепные кадры, но это были совершенно великолепные фотокадры. Он нажимал на кнопку, вжик – и пяти футов кинопленки как не бывало!»[100]100
  Там же.


[Закрыть]

В конце мая Капа снова встретился с Гердой на перевале Навасеррада, недалеко от Сеговии, чтобы снять наступление республиканцев. На этот раз Капа надеялся, что они с Гердой зафиксируют победу республиканцев – как в кино-, так и в фотокадрах[101]101
  Позднее Хемингуэй описал ключевые моменты этого наступления в романе «По ком звонит колокол». Роман, опубликованный в 1940 году, был с восторгом встречен читателями и имел большой коммерческий успех.


[Закрыть]. Они исступленно работали, снимая динамичные сцены атаки танков и пехоты, но наступление республиканцев быстро захлебнулось, так что им пришлось возвращаться в Мадрид без кадров, которые они так жаждали снять…

В середине июня Капа и Герда поехали из Мадрида на юг. Надежды на то, что удастся снять сцены побед, таяли с каждым днем. Рано утром 24 июня корреспонденты прибыли в штаб-квартиру коммунистического батальона имени Чапаева, дислоцированного под Пеньярроей. В тот же день с фотографами, направлявшимися на Сьерра-де-Мульва, встретился политический комиссар батальона, смелый и остроумный немецкий интеллектуал Альфред Канторович, он же Канто. В своем дневнике Канторович записал, что оружием Капы была большая кинокамера. Политкомиссар также заметил, что Герда была чрезвычайно привлекательной: одетая в брюки, в берете, из-под которого выбивались красивые светло-рыжие волосы, она носила на поясе какой-то миниатюрный револьвер[102]102
  Kantorowicz Alfred. Spanisches Tagebuch. – Berlin: Aufbau-Verlag, 1949.


[Закрыть].

Дневниковая запись также подробно рассказывает о том, как Герда и Капа в тот же день с помощью бойцов батальона под командованием Канто организовали несколько постановочных атак. «Капа устроил целую сцену атаки: упоенные битвой люди с ужасающими криками штурмовали воображаемые позиции фашистов и в два дубля одержали победу… [Капа] остался очень доволен результатом»[103]103
  Там же.


[Закрыть].

Таким образом, не имея возможности снять настоящую атаку, они в конце концов были вынуждены прибегнуть к фальшивке. Капа был впечатлен «страстным боевым духом» людей Канто и сказал ему, что эта постановочная атака выглядела более реальной, чем настоящая[104]104
  Кинематографисты, снимавшие «Марш времени», довольно часто прибегали к съемке постановочных сцен. Как известно, Люс разрешал режиссерам использовать «ложь ради верности правде». Часто кинематографисты даже нанимали актеров на роли таких деятелей, как император Эфиопии Хайле Селассие, у которого невозможно было взять интервью.


[Закрыть]. Два дня спустя Капа и Герда отправились вместе с Канто на передовую сражения при Ла-Гранхуэле. Кан написал в своем дневнике: «Ничто не могло удержать ее [Герду], когда она бросила свою камеру на плечо и в полном безрассудстве, среди бела дня, без всякой маскировки пробежала примерно 180 метров до новой позиции. Все обошлось – видимо, фашисты спали, потому что было время сиесты. Герда Таро сфотографировала позиции и бойцов второй роты и начала собираться обратно. Республиканцы почти силой удерживали ее и Капу до захода солнца.

Успешно запечатлев (заведомо победоносные) атаки республиканцев, Капа отправился в Париж, чтобы передать Ричарду де Рочмонту свои пленки и материалы Герды. Сама Герда осталась в Мадриде на II Международной конференции писателей. К этому времени она уже получила широкую известность под псевдонимом Pequeña Rubena (Рыженькая), так что могла позволить себе организовать представительную встречу левых авторов, пишущих для коммунистической газеты Ce Soir. Теперь ее снимки подписывали «Фото Таро», так что Герду по праву можно было считать самостоятельным фотожурналистом.

Перед отъездом в Париж Капа попросил молодого канадского добровольца Теда Аллана позаботиться о Герде. «Я оставляю Герду под твою ответственность, Тедди, – сказал ему Капа. – Береги ее!»[105]105
  Неопубликованная биография Теда Аллана, написанная Норманом Алланом, сыном Теда Аллана. Разрешение цитировать любезно предоставлено д-ром Норманом Алланом.


[Закрыть] Аллан, который собирался стать писателем, работал политкомиссаром в группе доктора Нормана Бетьюна, занимавшегося переливанием крови. Он провел несколько вечеров с Гердой и Капой, которые постоянно пили в баре мадридского отеля Gran Via; иногда к ним присоединялись Хемингуэй и Джон Дос Пассос. «Вот так конфетка!» – подумал Аллан, когда впервые увидел Герду в компании Капы[106]106
  Там же.


[Закрыть]…

Ожидая, что редакция Ce Soir пришлет ей еще одно задание, Герда перебралась в люкс отеля Casa de Alianze, популярного среди самых гламурных антифашистов Испании из-за атмосферы круглосуточного распутства и его артистичных постояльцев вроде чилийского поэта Пабло Неруда. Герда быстро стала звездой Alianze и хозяйкой нескольких разгульных вечеринок, на которых стойкие коммунисты наподобие Клода Коберна или Ильи Эренбурга из России слушали красивых молодых поэтов, читавших свои витиеватые стихи.

Своим обаянием Герда быстро одурманила несколько иностранных корреспондентов, находившихся в Мадриде, в том числе «кадаврообразного» Коберна, который писал супероптимистические статьи для лондонского издания Worker[107]107
  Weyden Peter. The Passionate War: The Narrative History of the Spanish Civil War, 1936–1939. – New York: Simon and Schuster, 1983.


[Закрыть]. Кое-что из ее очарования этого времени можно уловить на двух фотографиях Герды, сделанных перед его отъездом в Париж. На первой Герда в зеленой полевой форме сидит рядом с валуном за вооруженным солдатом. На ее лице – экстаз, вызванный вбросом адреналина, связанного с войной. На другом снимке Герда сидит с опущенными руками у могильного камня, на котором вырезаны буквы C и P («Коммунистическая партия»)[108]108
  Эта фотография могла стать свидетельством симпатии Капы и Герды к коммунизму. «Они оба [Капа и Герда] были коммунистами», – говорит Рут Серф, которая в начале тридцатых годов вместе с Капой и Гердой посещала множество политических митингов прокоммунистически настроенных эмигрантов.


[Закрыть].

Бо́льшую часть июля 1937 года Аллан и Герда до поздней ночи мотались в поисках сюжетов для репортажей. Вид плачущих сирот, голодающих женщин и детей и бесчисленных трупов их невероятно изматывал. Тем не менее Герда оставалась жизнерадостной, а во время переездов от одной точки в другую пела походные песни республиканцев. Любимой у нее была «Песня о четырех генералах», «Los Quatros Generales», в которой высмеивались четыре генерала мятежников и воспевался дух сопротивления Мадрида[109]109
  Неопубликованная биография Теда Аллана.


[Закрыть].

Однажды в своем гостиничном номере Аллан показал Герде несколько написанных им коротких рассказов. Позже он использовал их в романе «А теперь новая земля»[110]110
  Allan Ted. This Time a Better Earth. – New York: William Morrow & Co, 1939.


[Закрыть] и был в восторге, когда Герда сказала, что они ей нравятся. Герда ушла в ванную и скоро вернулась с зубной щеткой во рту и в одном нижнем белье. Она легла на кровать.

– А не вздремнуть ли нам перед обедом? – спросила она.

Аллан прилег рядом с ней, стараясь не прикасаться к ее телу. Он знал, как Капа обожал Герду, насколько он был серьезен, когда доверял ему ее жизнь. Герда решила проверить его решимость, коснувшись его века кончиком тонкого пальца.

– Я больше не буду влюбляться! – сказала она. – Это слишком больно.

Аллан спросил, любит ли она Капу.

– Капа – мой друг, – с ударением сказала Герда, – мой приятель.

Как вспоминал потом Аллан, Герда спросила, нравится ли ему, когда его гладят в паху. Он кивнул. Герда взяла его руку, провела ей в своем паху и сказала, что ей тоже нравится, когда ее там трогают. Аллан ласково погладил ее там, но затем остановился. Он чувствовал себя виноватым.

– Ты собираешься выходить замуж за Капу? – спросил он.

– Я же сказала, он мой приятель, а не любимый. Он все еще хочет, чтобы мы поженились, но я не хочу.

– А он ведет себя так, как будто вы любите друг друга, – сказал Аллан. – Он попросил меня позаботиться о тебе.

– Да. Он умный. Он видел, как я смотрела на тебя[111]111
  Неопубликованная биография Теда Аллана.


[Закрыть].

Пока Герда флиртовала с мужчинами, к западу от Мадрида более ста тысяч испанцев истребляли друг друга в битве при Брунете. Герда приехала в этот городок 12 июля, когда снайперы мятежников находились так близко, что могли по своему желанию выбирать жертв среди солдат-республиканцев. Несколько часов она снимала удачные атаки республиканцев на последние опорные пункты повстанцев. На одной из этих фотографий был изображен солдат-республиканец, рисующий на побеленной стене серп и молот рядом с перечеркнутым фашистским лозунгом «Arriba España!» («Вставай, Испания!»).

Несколькими днями позже Герда снова оказалась на линии фронта – на этот раз вместе корреспондентом лондонского Daily Worker Клодом Коберном, циничным человеком с мертвенно-бледным лицом. Позднее он вспоминал, как в чистом поле они попали под сильный огонь немецких самолетов. «Мы пришли к выводу, что на этот раз у нас очень мало шансов выбраться живыми, – писал Коберн. – После этого умозаключения [Герда] встала в полный рост и начала фотографировать эти самые самолеты.

– Если мы все-таки как-то выберемся отсюда, – сказала она, – у нас будет что показать Комитету по невмешательству в испанские дела»[112]112
  Weyden Peter. The Passionate War: The Narrative History of the Spanish Civil War, 1936–1939. – New York: Simon and Schuster, 1983. Комитет по невмешательству в дела Испании был создан для предотвращения иностранного участия в гражданской войне. Комитет, куда вошли представители 27 стран, постоянно высмеивали как неэффективный; нацистский министр иностранных дел Йоахим фон Риббентроп издевательски назвал его Комитетом по вмешательству.


[Закрыть].

К этому времени Герда уже потеряла представление о реальности, не отличала себя от солдат-республиканцев и постоянно носила на бедре свой изящный револьвер. Своему знакомому, немецкому фотографу Вальтеру Ройтеру, она сказала, что появляется на передовой в чулках и на высоких каблуках, потому что это повышает моральный дух мужчин[113]113
  Schaber Irme. Gerta Taro: Fotoreporterin im Span. Bürgerkrieg: Eine Biografie. – Marburg: Jonas, 1995.


[Закрыть]. Другим участникам событий, в частности Альфреду Канторовичу и советскому писателю Михаилу Кольцову, Герда представлялась настоящим бойцом-антифашистом: она не замечала политической борьбы, которая раскалывала республиканцев, но становилась все более чувствительной к страданиям испанских гражданских лиц. Идеологические тонкости для нее не имели значения, главное было победить фашизм. «Когда думаешь обо всех этих прекрасных людях, которых мы оба знали и которых убили в ходе этого наступления, – сказала она Коберну, – появляется абсурдное чувство, что как-то несправедливо быть живым»[114]114
  Там же.


[Закрыть].

Герда должна была вернуться в Париж в понедельник 26 июля. Но в пятницу, 24-го, республиканцы снова отвоевали какой-то участок территории, и она решила в последний раз вернуться в Брунете. На рассвете в воскресенье утром она позвонила Теду Аллану и попросила ее сопровождать – ей уже удалось найти машину, чтобы добраться до линии фронта. «Мне нужно сделать несколько хороших фотографий, чтобы отвезти их в Париж, – сказала она. – Если при Брунете все еще бьются, то, может, удастся снять пару динамичных картинок»[115]115
  Неопубликованная биография Теда Аллана.


[Закрыть].