Текст книги "Империя, которую мы потеряли. Книга 1"

Вот вам еще одна причина, почему так – в России христианство, по сути, не проповедовано. И тогда так же было. Если в той же Польше только собака по субботам не ходит в церковь, то русская интеллигенция была подчеркнуто, вызывающе атеистична. Церковь в России считалась частью государственной машины, и неверие в Бога было частью борьбы с «этой властью».

Потому слова «не убий» для русской интеллигенции не значили ничего. Напротив, она стала искать оправдания для все множащихся убийств и всё плодящихся убийц. Кстати, Государь в этом вопросе был как раз последовательным христианином, и в 1917 году, после убийства Распутина сказал: князь или мужик, никто не имеет права убивать. Вот почему автор и уважает этого человека намного больше, чем его современников из русской политики, и связывает благополучие России именно с ним. Не могло ничего хорошего получиться из дела, из-под которого струится кровь. И не получилось.

Но вот, в 1905 году, в обстановке вялотекущей гражданской войны в стране и откровенного штурма власти – царь уступил давлению и дал манифест 17 октября. Плох он был или хорош – но он все же создавал в России основу для парламентаризма и участия общества в управлении страной. Тем самым Государь как бы перебрасывал мяч на сторону общества и давал ему возможность проявить свою зрелость, ответственность и готовность принять на себя часть тяжкого бремени власти. Вероятно, Государь, который властью тяготился и еще в 1904 году рассматривал возможность ухода в монастырь – в случае если бы общество в лице лучших его представителей проявило бы зрелость и ответственность, расширил бы полномочия Думы и дал бы «ответственное правительство».

И как проявило себя общество?

В апреле 1906 года, на третьем партийном съезде кадетов, когда кто-то объявил, что совершено покушение на жизнь московского генерал-губернатора Дубасова, ряд делегатов съезда встретили это сообщение аплодисментами.

А вот Ариадна Тыркова-Вильямс, школьная подруга Н.К. Крупской, член ЦК партии кадетов. Ее можно назвать «бабушкой русской демократии» по аналогии с Брешко-Брешковской, бабушкой русской революции. Ее путь начинался с ареста за участие в той самой первой политической манифестации 1900 года, а закончился в 1962 году в Вашингтоне. Между этими двумя событиями – и переправка Искры в Россию под платьем, и цензура, и депутатство в Петроградской городской думе в 1917 году, и ОСВАГ. Она собственными глазами видела всё, о чем мы можем только читать.

Давайте ее послушаем.

…

Так же было и с патриотизмом. Это слово произносилось не иначе, как с улыбочкой. Прослыть патриотом было просто смешно. И очень невыгодно. Патриотизм считался монополией монархистов, а все, что было близко самодержавию, полагалось отвергать, поносить. В пестрой толпе интеллигентов было большое разнообразие мнений, о многом думали по-разному, но на одном сходились: “Долой самодержавие!”.

Это был общий лозунг. Его передавали друг другу, как пароль, сначала шепотом, вполголоса. Потом всё громче, громче. Правительство могло бы без труда справиться с немноголюдными революционными организациями, не будь они окружены своеобразной питательной средой. Заговорщиков прятали, поддерживали, им сочувствовали. Радикализм и бунтарство расплывалось в повальную болезнь. Революция содержалась, действовала на деньги буржуазии. Террористам давали деньги богатые текстильщики, как А.И. Коновалов и Савва Морозов, чайные миллионеры вроде Высоцких, титулованные дворяне, чиновники, доктора и инженеры с большими заработками, большие дельцы, банкиры.

…

За долгие годы разобщения между властью и наиболее деятельной частью передового общественного мнения накопилось слишком много взаимного непонимания, недоверия, враждебности. Правительство и общество продолжали стоять друг против друга как два вражеских лагеря.

Русская оппозиция всех оттенков боялась компромиссов, сговоров. «Соглашатель, соглашательство» были слова поносительные, почти равносильные предателю. Тактика наша была не очень гибкая. Мы просто перли напролом и гордились этим.

…

В результате в Думу все шли как на бой. Вместо того чтобы думать о предстоящей общей государственной службе, о государственном строительстве, думали о том, как больнее уязвить противника. А ведь вокруг выборов сосредоточилось все, что было в стране сколько-нибудь живого.

…

Они хорошо выражали свои мысли, приправляли их чувством, воспламеняли себя и других. Но поджигателями себя не считали. У них и в мыслях не было, что может разгореться всероссийский пожар. В этом было коренное различие между общественностью и властью. Мы не боялись огненности революции. Они ее боялись. К несчастью, правы оказались они, а не мы.

Образованное общество объявило войну власти. Войну не на жизнь, а на смерть. Вопрос стоял даже не так – мы хотим всю власть и сразу. Вопрос стоял так, что власть должна быть непременно вырвана из рук царя в результате революции, а не дарована. Как выразилась в своих мемуарах Гиппиус «не выпрошенная свобода»! То есть, революция как акт насилия представлялась необходимым этапом на пути трансформации страны, легальный путь не устраивал.

Из книги Анны Гейфман «революционный террор в России»

В кадетском клубе в Петербурге представители различных экстремистских организаций использовали традиционный русский метод сбора денег: они пустили по кругу шапку, в которой лежали бумажки с описанием того, как будут использоваться пожертвованные деньги. Князь Д.И. Бебутов, один из основателей клуба и видный член кадетской партии, признавал, что он вовсе не был шокирован надписью «для боевой организации», найденной в шляпе; наоборот, это ему особенно понравилось. Однако, опасаясь за безопасность революционеров, присутствовавших в клубе, Бебутов предложил, чтобы они, во избежание лишнего риска и для большей выгоды, поручили ему лично собирать для них деньги раз в неделю. Радикалы с благодарностью приняли его предложение. Спустя две недели после открытия думских заседаний, в начале мая 1906 года, конституционные демократы приняли участие в парижской акции по сбору средств для эсеров.

Как мило. Партия, победившая на парламентских выборах – собирает деньги для террористов. Просто замечательно.

Мало кто знает, что Николай II был готов не просто дать Думу, почти сразу, в конце 1905 года начались переговоры о создании коалиционного правительства, при этом кадетам предлагались важнейшие посты – министров иностранных дел (видимо Милюкову) и внутренних дел (этот пост важнее премьерского). И что ответил Милюков? Ну, разумеется, он отказался. Сказал, что либо кадетам дадут возможность сформировать однопартийное правительство и реализовать кадетскую программу – либо кадеты в правительство не пойдут. Вот тут г-н Милюков – является предтечей г-на Явлинского с его Яблоком.

Так был упущен, возможно, последний шанс избежать событий 1917 года. Как то Павел Николаевич не подумал о двух вещах. Первая – что существуют и другие партии, и у них тоже есть избиратели и тоже есть мнения о том, что надо предпринять для исправления положения в России. Милюков ведь даже не оговорил возможность коалиции с партиями схожих взглядов, или о переговорах с оппонентами, он потребовал для кадетов правительство целиком. Второе – что отказываясь, он не просто отказывается за себя и за партию, но отказывается сделать еще один шаг на пути демократизации России, о которой он и его товарищи мечтали. Только после того, как тайные переговоры с либералами в лице Милюкова ничего не дали, царь обратился к силовикам, таким как Трепов и они подавили мятеж, в Москве – с применением артиллерии по городским кварталам. Милюков несёт за это, по крайней мере, косвенную ответственность. Разделить ответственность за положение дел в стране, предпринять меры к прекращению начинающейся гражданской войны он не захотел, хотя как зрелый и ответственный политик – должен был бы.

Кадетская партия занимала циничную и глубоко аморальную позицию. С одной стороны – она тайно поддерживала радикальные партии деньгами и без сговора с ними – но пыталась прикрывать их политически. Кадеты требовали «полной политической амнистии», то есть выпустить всех революционеров и террористов, но при этом отменить смертную казнь – то есть не наказывать смертью террористов, стреляющих в людей, не задумываясь. Но при этом публично они провозглашали либеральные ценности, чтобы не оттолкнуть своего избирателя из стремительно растущего городского среднего класса и в условиях ослабления самодержавия оказаться «лучшим выбором из худшего» – то есть кадеты рассчитывали, что царь даст власть именно им, как самым приемлемым из неприемлемых, самым умеренным из радикалов. Это постоянное лавирование между радикализмом и либерализмом и делало их позицию аморальной, бессовестной – они не лили кровь, но были готовы воспользоваться той, что прольют другие.

Аморальность кадетов выходила далеко за рамки приемлемого.

Дочь губернатора, Татьяна Леонтьева в 1905 году намеревалась «стать шахидом», совершить террористический акт в Зимнем дворце. Будучи назначенной фрейлиной Ее Величества, и сочувствуя партии эсеров, она намеревалась пронести в Зимний пояс с динамитом и во время представления Высочайшим особам подорваться вместе с ними. Когда дворцовая полиция разоблачила Леонтьеву, она никак не была наказана (?!!!). Ее передали родителям, а те отправили ее в Германию, на поправку здоровья. В 1908 году она прямо в отеле убила старика, ошибочно приняв его за министра внутренних дел Дурново. Так кадеты предоставили ей трибуну в своей газете «Речь». Леонтьева выразила сожаление по поводу убийства старика, вообще не причастного к политике, но добавила, что в эти трудные времена не так уж важно, больше или меньше на свете одним человеком (?!!!).

Если один член общества такое пишет, другие члены общества, которые не считаются маргиналами, это печатают в газете, а третьи, которые считают себя нормальными людьми, это читают, и принимают это как должное и продолжают покупать газету, в которой это напечатали – что мы можем сказать о таком обществе? То, что оно больно.

В Варшаве 14 ноября 1905 года, анархо-коммунисты бросили две бомбы, начиненные металлическими предметами в семейное кафе отеля «Бристоль», в котором в тот момент находилось больше двухсот человек. В то же время П. Милюков заявил, что террористическая деятельность логична при сложившихся обстоятельствах, когда террористы являлись лишь невинными жертвами тирании и беззакония, идущего сверху. Он же и другие члены партии кадетов заявляли, что в основе политических терактов лежит «известная социальная целесообразность», так как они направлены против тех, кого революционеры и общество считают реакционерами и «врагами народа». Депутат Думы Огнев заявил что «Безнаказанность разных административных насильников их возмущает, перспектива дальнейших ужасов от какого-нибудь Луженовского и других устрашает их, и, не имея других средств мирного воздействия на этих извергов, они решаются на преступления». Он же заявил, что террористы это «люди особенной нравственной чуткости, чуткости большей, чем у обыкновенных ординарных людей», которые проходят мимо или просто болтают о социальной несправедливости».

В то же время, когда черносотенцами был убит бывший депутат Думы от партии кадетов М. Герценштейн, газета «Речь» разразилась яростным протестом против «безумно-постыдных средств борьбы», «дикого и варварского насилия», «предательски-гнусного, злодейского убийства».

Именно кадетская партия – единственная из всех, так и не определила публично и окончательно своей позиции по политическому терроризму и убийствам.

Все это было более чем политическое лавирование. В любой нормальной, здоровой стране такие взгляды закрывали и закрывают путь к парламентской политической деятельности навсегда, а общество отшатывается от таких политиков как от чумы. Кадеты, в 1-ой Думе имея 176 мест, в 4-ой имели всего пятнадцать – и вовсе не из-за противодействия властей. Немало достойных людей не примкнули к кадетам или вышли из партии именно из-за позиции кадетов по отношению к политическому террору. В том числе и на этой почве произошло размежевание П. Милюкова и А. Гучкова, создавшего более правую партию октябристов. Депутат Стахович (октябрист) предупредил: господа, если Дума не осудит политические убийства – она совершит самоубийство. Лояльность кадетов к террору послужила одной из причин разгона и первой и второй Думы, изменения избирательного законодательства, невозможность работать с Думой ни С.Ю. Витте, ни П.А. Столыпина.

Но в 1917 году кадеты были одной из тех партий, что взяли власть. Милюков получил пост министра иностранных дел именно он согласился принять в стране и Ленина и Троцкого. И именно кадетская давняя недопустимая толерантность к революционному насилию и революционерам, отказ видеть угрозу слева при преувеличении угрозы справа – стали одной из причин случавшейся с нами беды.

Ну и напоследок – опять послушаем Ариадну Тыркову-Вильямс. Это из ее выступления на конференции партии кадетов в Харькове в 1919 году.

Надо поставить армию на первое место, а демократическую программу на второе. Надо создавать господствующий класс, а не диктатуру большинства. Надо создавать аристократию духа. Господство западных демократий – это обман, который устраивают в тех странах политические деятели. Надо уметь смотреть в глаза дикому зверю, который мы называем народной массой

Но было уже поздно.

2.5. Отцы и дети в российской политике

Я всем советую посмотреть сериал «Троцкий», снятый Эрнстом и Цекало – не пожалеете. Там много ярких моментов, которые в доступной современному человеку форме объясняют, что произошло в России в начале ХХ века. Но один из моментов выделяется особо – это разговор Троцкого и его отца (уже умершего к тому времени). Отец Троцкого, выбравший нетипичный для еврея путь крестьянина – говорит Льву: я мечтал, что ты вырастешь, получишь образование, станешь уважаемым человеком – но ты выбрал другой путь. И этот путь – путь разрушения. Троцкий в тот момент искренен, он говорит отцу – я хотел разрушить мир, основанный на несправедливости и эксплуатации, что же в этом плохого? Отец спрашивает – а ты людей спросил, им это нужно? Ты меня спросил? Троцкий отвечает – я построю новый мир, и люди увидят… а отец спрашивает – какие такие люди? Ты еврей, Лейба. Ты никогда не станешь для них своим. А потом начинает читать стишок… оскорбительный стишок:

 
Приехав наш жидок из Драгабуша
А кобила його не дюжа.
Пишов в раввина питать – шо з кобылой работАть?
А раввин отвечает:
А ты её зарежь, конинушки поешь,
Очи на свечи, кишки на книжки,
А що пид хвостом расло —
Шоб на весь еврейский кагал пошло!
 

И Лейба Бронштейн в ужасе зажимает уши, чтобы не слышать этого, чтобы продолжать оставаться интернационалистом (как он заявил группе раввинов, которые пришли к нему просить не разрушать синагоги), а не возвращаться назад, в еврейское местечко, не становиться снова бесправным и безответным евреем, как отец…

Но это не про русских, евреев или украинцев. Это про отцов и про детей. Как и воспоминания Шульгина, как он говорил со старым евреем, и дело было после еврейского погрома в Киеве, и старый еврей спросил Шульгина, националиста – а почему вы не даете окорот нашей молодежи. Шульгин был в шоке, он переспросил, а как? И еврей ответил – если нужно, стреляйте. Нас, стариков – они уже не слушают…

Или откроем пьесу А.М. Горького «Мещане» 1901 года. Дом старика – мещанина Бессеменова, старшины малярного цеха. В нем живут сам Бессеменов, старая приживалка Акулина Ивановна, сын и дочь Бессеменова. Сын Петр – студент, отец оплатил его обучение в университете – но сын не стал учиться, его выгнали за участие в студенческой манифестации, и он просто тратит время, живет дома на деньги отца. Еще и друга своего привел, тоже студента и тоже выгнанного за манифестацию. Дочь Татьяна – выучилась на учительницу, но теперь ей душно и тесно в маленьком городке, она не может найти себе пару, так как «образованная» – но при этом не идет и учиться дальше. И дети – всё своё разочарование в жизни вымещают на старом отце, который всю жизнь убивался, чтобы вывести детей на дорогу в жизни, посадить их в социальный лифт.

Бессемёнов. А коли ничего, так незачем и вздыхать. Неужто отцовы слова так тяжело слушать? Не для себя ради, а для вас же, молодых, говорим. Мы свое прожили, вам жить. А когда глядишь на вас, то не понимаешь, как, собственно, вы жить думаете? К чему у вас намерения? Наш порядок вам не нравится, это мы видим, чувствуем… а какой свой порядок вы придумали? Вот он, вопрос? Н-да…

Но дети, как и сын крестьянина Бронштейна – вместо того, чтобы «выходить в люди» – плюнули на усилия отца и хотят жить по-другому…

Татьяна. Отец!.. Когда вы говорите – я чувствую – вы правы! Да, вы правы, знаю! Поверьте, я… очень это чувствую! Но ваша правда – чужая нам… мне и ему… понимаете? У нас уже своя… вы не сердитесь, постойте! Две правды, папаша…

Вопрос только в том – а какова была эта «вторая правда»? И хоть один человек тогда мог представить, чем эта правда кончится?

Русская революция – это история молодых. Одним из самых молодых правителей России за всю ее историю был Александр Керенский, сын действительного статского советника Федора Керенского (это звание давало потомственное дворянство). В.И. Ленину к моменту революции было 47 лет, это совсем еще не пожилой возраст. Ленин, кстати, тоже был потомственным дворянином через отца – инспектора училищ.

Успешное покушение на Александра II организовала Софья Перовская, это все хорошо знают. Гораздо меньше известно то, что она была дочерью генерал-губернатора Петербурга. А вот еще одна судьба.

Татьяна Леонтьева родилась около 1885 года в богатой семье якутского вице-губернатора, генерала Александра Леонтьева, по матери была аристократкой. Получала образование в институте благородных девиц. Воспитывалась в пансионе в Лозанне, в 1903–1904 годах там же училась на медицинском факультете.

В Швейцарии сблизилась с революционно настроенными студентами и прониклась идеями политического террора. Вступила в партию социалистов-революционеров и стала активисткой Боевой организации эсеров. Аристократическое происхождение позволяло ей быть представленной ко двору, и террористы использовали это обстоятельство, планируя покушения с её участием. Например, предполагалось, что Леонтьева, представившись продавщицей цветов, во время одного из придворных балов выстрелом из револьвера убьет Николая II, тем самым отомстив ему за Кровавое воскресение. Однако осуществлению этого плана помешало то, что с началом Первой русской революции царские балы были прекращены.

Весной 1905 года Леонтьевой через её дядю должны были передать чемодан с динамитом и составными частями бомб, однако полиция досмотрела его, и арестовала адресата. Несколько месяцев она пробыла в одиночном заключении в Петропавловской крепости, после чего у неё стали появляться признаки душевного нездоровья. Семья девушки добилась её освобождения из-под стражи для помещения в лечебницу. Татьяну отправили в Швейцарию, однако там она снова вступила в сношения со своими товарищами-революционерами. Она обратилась в Боевую организацию эсеров лично к Борису Савинкову с просьбой позволить ей участвовать в терроре, однако тот отказал ей, посоветовав сперва успокоиться и поправить здоровье. Восприняв его отказ крайне болезненно, Леонтьева решила примкнуть к другой террористической группе.

Убийство Мюллера

Из газеты «Русское слово», 3 сентября (21 августа) 1906 года:

ИНТЕРЛАКЕН, 20,VIII– 2,XI. В гостинице Юнгфрау вчера в полдень за табль-д’отом русская дама, лет 22-х смертельно ранила несколькими выстрелами из револьвера Шарля Мюллера, парижского рантье, 73-х лет. Раненый скончался через час. Дама тотчас же была арестована. На следствии она показала, что ей было поручено убить бывшего министра Дурново, и отказалась от всяких дальнейших показаний.

«Русское слово», 15 (02) сентября 1906 года:

ЛОЗАННА, 1(14), XI. Полиция установила личность женщины, убившей в Интерлакене г. Мюллера, предъявив её фотографию некоторым здешним коммерсантам, которые узнали в ней бывшую здешнюю студентку. Произведенным расследованием установлено, что она Татьяна Леонтьева, уроженка Петербурга. Она летом 1903 г. и зимой 1903 и 1904 г. числилась студенткой медицинского факультета лозаннского университета. Сообщают, что Леонтьева уже год тому назад была замешана в одном политическом деле.

В мемуарах начальника охранного отделения А. В. Герасимова эта история рассказывается следующим образом:

Жертвой убийства стал семидесятилетний Шарль Мюллер, рантье из Парижа и крупный миллионер. По свидетельствам современником, он был внешне похож на министра внутренних дел Дурново, на которого революционеры давно пытались устроить покушение. К тому же Дурново в своих заграничных поездках для конспирации пользовался фамилией Мюллер. Шарль Мюллер каждое лето приезжал в Интерлакен для лечения, и поселился в том же отеле «Юнгфрау», что и Татьяна Леонтьева. Девушка несколько дней наблюдала за ним, обедая с ним в одном зале, а 1 сентября 1906 года встала из-за своего столика, подошла вплотную к Мюллеру и сделала несколько выстрелов из браунинга. Уже после первого старик упал на пол, и через несколько минут скончался.

В марте 1907 года Татьяна Леонтьева была приговорена Тунским судом к многолетнему тюремному заключению.

Из газеты «Утро России», 19 (06) августа 1910 года:

Из Берна телеграфируют: Срок наказания Татьяны Леонтьевой заканчивается 28 сентября. В силу приговора, по отбытии наказания она должна быть выслана за пределы Швейцарии, но правительство решило, в виду её болезни, оставить её в том же доме для умалишенных, в котором она находится теперь. Родители её, живущие в Берне, обязались платить за её содержание.

Умерла в 1922 году в психиатрической больнице в Мюнсингене (Münsingen). Отец остался в Швейцарии и умер в 1952 году.

Из статьи А.А. Калмыковой «Татьяна Леонтьева и Мукден русской революции»

П.С.Ивановская, старожил революционного движения, описывала Татьяну Леонтьеву как очень изящную барышню, чрезвычайно сдержанную в проявлении своих чувств и скупой на разговоры. «Она была среднего роста, стройная, как молодая белая березка, блондинка с большим лбом и чистыми, детскими синими глазами. Узнавши ее хорошо, мало было сказать, что она хорошая девушка; это был превосходный человек, полный внутреннего содержания, красоты, глубокая натура…

…

А в декабре 1904 г. ей была оказана честь продавать цветы на балу, на котором должен был присутствовать Николай II. Леонтьева же «экспансивная и с несколько неустойчивой психикой, немедленно предложила убить царя». Террористы, не дожидаясь согласия партийного руководства, с энтузиазмом одобрили это предложение. Савинков заявил: «Царя следует убить даже при формальном запрещении Центрального комитета». Однако Леонтьевой не удалось принять участие в этом акте открытого неповиновения центральному руководству партии со стороны террористов: бал был неожиданно отменен.

…

26 августа 1905 г. Санкт-Петербургский окружной суд собирает комиссию для освидетельствования состояния умственной способности Т.А. Леонтьевой. Суд определил «принять заключение врачей-экспертов и признать Леонтьеву в состоянии сумасшествия и дело о ней препроводить прокурору Санкт-Петербургского окружного суда»

Прокурор Санкт-Петербургского окружного суда 20 октября 1905 г. уведомил первый Департамент Министерства юстиции о том, что окружным судом в распорядительном заседании 19 октября постановлено: «дознание по обвинению дочери статского советника Т.А.Леонтьевой, обвиняемой по 2 части 126 статьи уголовного уложения – прекратить <…> c отменой принятой против нее меры пресечения содержания под стражей, и поместить ее, Леонтьеву, на основании 39 статьи уголовного уложения, во врачебное заведение».

Дело же «О “боевой организации” партии социалистов-революционеров» было прекращено по соглашению военного прокурора Санкт-Петербургского окружного суда с помощником главнокомандующего войсками гвардии Петербургского военного округа, на основании высочайшего указа от 21 октября 1905 г. в отношении обвиняемых. В том же порядке прекращено уголовное преследование против Татьяны Леонтьевой. Все обвиняемые были освобождены из-под стражи.

«Что мы, разбойники, что ли, станем судить на основании одних показаний филеров?» – говорил секретарь суда родным арестованных.

…

…не видя ее, не могли знать, насколько она оправилась от своей болезни. Посоветовавшись с Азефом, я написал ей письмо, в котором просил ее пожить за границей, отдохнуть и поправиться.

Леонтьева, поняв письмо Савинкова как отказ боевой организации, в жажде «террористического героического акта» примкнула к партии социалистов-революционеров-максималистов.

Максималисты, в отличие от эсеров, не тратили много времени и сил на подготовку своих терактов, а действовали стремительно. Они выяснили, что в швейцарском городе Интерлакене, в одном из отелей проживает некий господин Шарль Мюллер. Внешне он был очень похож на бывшего министра внутренних дел России Петра Дурново. Леонтьева поселилась в том же отеле. Красивая, элегантная, она пользовалась большой популярностью и внимательно наблюдала за Мюллером. Сомнений, на ее взгляд, быть не могло – это Дурново. 1 сентября 1906 г. «она попросила накрыть для себя отдельный столик поблизости от Мюллера. Во время обеда она встала из-за своего стола, подошла вплотную к Мюллеру и сделала в него несколько выстрелов из браунинга»

Арестовавшим ее Леонтьева заявила, что она русская, эмиссар революционного комитета с заданием отомстить министру Дурново. Открылось чудовищное недоразумение. Шарль Мюллер, рантье из Парижа, в течение долгих лет приезжал каждое лето в Интерлакен для лечения и имел несчастье не только походить лицом на приговоренного революционерами к смерти, но к тому же носить то самое имя, которым обычно пользовался русский министр внутренних дел в своих заграничных поездках

П.Н.Дурново действительно жил под именем Мюллера в этом отеле в течение десяти дней и уехал лишь незадолго до покушения.

В марте 1907 г. Леонтьеву судили в Туне швейцарским судом, приговорили к 4 годам одиночного заточения с обязательным трудом и абсолютным молчанием…

Не правда ли, жутковатое чтение? Милая барышня, блондинка с голубыми глазами, вежливая, тактичная, которая убивает человека и заявляет, что в эти трудные времена не так уж важно, больше или меньше на свете одним человеком. Хотели бы жить в соседней квартире с такой?

Проливает свет на дальнейшую судьбу Татьяны Леонтьевой литератор и публицист Михаил Шишкин, написавший литературно-историческое исследование «Русская Швейцария». По его данным, Леонтьеву отправляют сначала в тюрьму Ленцбург, но там она плохо влияет на заключенных, призывая их не повиноваться распорядку дня. Ее переводят в тюрьму Св. Йоханнсена в бернском Зееланде, там русская революционерка снова выступает зачинщицей беспорядков.

В конце концов ее опять отправляют в психиатрическую лечебницу в Мюнсинген. В 1910 г. закончился срок ее заключения, но родители решили оставить дочь в больнице. Отрезанная от мира, она проводит в четырех стенах год за годом. Мимо нее проходит мировая история – война, революция, Гражданская война. Татьяна Леонтьева умирает 16 марта 1922 г., тридцати девяти лет – от туберкулеза. Ее отец, оставшийся в Швейцарии после Октябрьского переворота, переживет дочь и будет получать, как беженец. пособие от швейцарского Красного Креста.

Жутко, жутко…

В деле Леонтьевой – как в лакмусовой бумажке вся суть происходивших в обществе в те годы процессов. Выросшие под бурчание родителей на кухнях дети пошли в террор. «Отчизне посвятить души прекрасные порывы». В отличие от родителей, «обломанных» событиями правления Николая I, а потом удовлетворившихся реформами Александра II – дети не трусливы, не сломлены и хотят попробовать власть на зуб. Власть же явно не понимает что происходит – «Что мы, разбойники, что ли, станем судить на основании одних показаний филеров?». Сравните это с «в эти трудные времена не так уж важно, больше или меньше на свете одним человеком».

Власть не понимает, что ей объявили войну, и к «этим детям» следует относиться как к врагам: если враг не сдается, его уничтожают.

Почему так произошло? Выскажу свое мнение, никого к нему не принуждая.

Почему-то и поныне принято считать Россию верующей, глубоко воцерковленной страной – в то время как это далеко не так. Дети-террористы – появились у первого поколения родителей, которые отошли от религии и стали неверуюшими, соблюдая положенные ритуалы лишь формально. В России – в отличие от стран Запада и поныне не произошло Реформации. А что такое Реформация, в чем суть реформ Лютера – мы не понимаем.

Суть реформ Лютера – в отказе от посредника между верующим и Богом, в отрицании церкви как иерархической структуры, способной определять общение человека с Богом. Разные течения реформации (протестанства) сходятся на том что есть христианская община как таковая, и только она в лице ее членов может идти к спасению. Члены общины сами собирали на общину, на храм – в некоторых из конфессий не было даже института священника и в его роли был самый уважаемый член общины, но который не был священником «на полный день». Община собиралась в построенном здании, изучала Библию, молилась. И нельзя было сказать что церковь в такой ситуации была отделена от народа – совсем нет. Община была рядом, она следила за соблюдением моральных норм и ограничений, помогала заблудшим.

В России того времени церковь превратилась в государственное учреждение и набор бессмысленных ритуалов. Особенно для городского населения. Если родители еще выполняли эти ритуалы – по привычке – то дети уже забросили.

И вот в жизнь вошло поколение, для которого никаких моральных ограничений, никакой этики – не было. Им в буквальном смысле слова не были проповедованы Десять заповедей, они жили без них. И никакого авторитета не было – родители не авторитет, церковной общины не существует.

Это наложилось на соседствующий процесс – захватившую умы интеллигенции революцию во Франции 1789 года и последовавшие процессы брожения в Европе и развития марксизма. Если власть пыталась создать в Россию Европу техническую, но не политическую, то есть заимствовало технические новшества, но не политические институты, то русское общество волокло из Европы (куда отдыхать ездили, а иногда и с войной) все «политические новинки» типа революции или марксизма. Понятно, что находились «доброжелатели», которые в том сильно помогали.