Текст книги "Империя, которую мы потеряли. Книга 1"

Такая форма аренды, безусловно, лишь усугубляла бедственное положение крестьян и способствовала их обнищанию. К тому же, как правило, даже буржуазная форма аренды дополнялась кабальными условиями – за отработки, испольщину и т. д. Согласно данным С.М. Дубровского, в общей сложности деньгами и натурой в виде отработок, части урожая и т. п. российские крестьяне выплачивали помещикам, казне, уделам только за одну арендную землю около 700 млн… руб. золотом в год. Арендная плата поглощала в среднем 34 % валового дохода и 81,1 % чистого дохода, получаемого крестьянским хозяйством от арендованной земли. По подсчетам А.М. Анфимова, в Черноземной полосе в 1880-1890-х гг. арендатор отдавал почти половину своего валового дохода, и лишь к 1912 г. наблюдается некоторое снижение данного показателя: до одной трети.

Более того, объективным следствием коммерциализации поземельных отношений стал стремительный рост арендных цен. Гак, в уездах Саратовской губернии максимального своего значения увеличение арендной платы достигло в Балашовском уезде (с 8,29 руб. в 1882 г. до 18,23 руб. в 1904 г.). По расчетам одного из корреспондентов Губернской земской управы, крестьянина Петровского уезда, 1 дес. пашни приносила доход в 16,5 руб. при среднем урожае, в то время как арендная плата в данном уезде в 1904 г. достигала 12 руб. за 1 десятину. Вряд ли рассматривая условия хозяйствования этого крестьянина, имеет смысл вести разговор о значительном ресурсе интенсификации производства на арендованных землях?

Разорившиеся крестьяне, неспособные обрабатывать свой надел за неимением сельскохозяйственного инвентаря и тягловой силы, вынуждены были сдавать часть своего надела или весь надел более удачливым однообщественникам. В количественном отношении показатель пауперизации деревни, в частности по Самарской губернии, достиг в 1880-е гг. 38 114 хозяйств, сдающих надел полностью, и 49 300, сдающих часть земли, в среднем обе эти категории составляли 26,9 % от общего числа дворов.

С другой стороны, происходило увеличение численности крестьян, владеющих землей на правах частной собственности, что свидетельствует о формировании в качестве устойчивой тенденции ценностей, связанных с иным типом хозяйственного уклада, с процессом коммерциализации земледелия. Так, в Пензенской губ. в 1905 г. по сравнению с 1877 г. удельный вес земельной собственности крестьянства в общей структуре землевладения более чем удвоился, в то время как дворянской снизился на 13,2 %. Число крестьян-землевладельцев в Самарской губернии увеличилось за тот же период на 15,8 %, а площадь земли в 2,19 раза. Наиболее интенсивно концентрация крестьянской собственности происходила в южных уездах губернии: Николаевском и Новоузенском. К 1905 г. здесь было сосредоточено более 66 % земель, находящихся в личной собственности крестьян. Однако распределение частновладельческого фонда земель было крайне не равномерным: основную массу собственников составляли мелкие землевладельцы, в распоряжении которых находилось не более 50 десятин земли.

Да и покупка земли была далеко не простым делом, несмотря на посредничество Крестьянского поземельного банка. Стремительный рост цен на землю продолжался весь пореформенный период. По данным С.М. Дубровского, с 1861 по 1901 г. рыночная стоимость земли в России возросла в 7,5 раз, а по некоторым районам в 10–13 раз. В итоге, несмотря на почти четырехкратное увеличение земельных угодий, приобретенных крестьянами, в частности Пензенской губернии, за период с 1877 по 1905 г., в среднем на каждый двор приходилось всего лишь чуть более 1 десятины купленной земли. Что весьма показательно, к 1901 г. по сравнению с 1860 г. сокращение среднедушевого надела в Черноземном центре, согласно с подсчетами К. Качоровского, составило более 46 %. В то же время аналогичный показатель в отношении купчей земли возрос все на те же 46 %, однако в абсолютном выражении он достиг лишь 0,46 десятины, а в целом, обеспеченность крестьянского хозяйства землей снизилась с 4,83 до 3,05 десятин, то есть на 37 %.

Весьма примечательной чертой рассматриваемых процессов является быстрый опережающий рост земельных цен по сравнению с ростом доходности земли. Как отмечает А.М. Анфимов, валовая доходность – только в полтора. В Черноземной зоне этот разрыв особенно увеличился в последнем предвоенном десятилетии: к 1915 г. цены на землю превышали здесь уровень 1886 г. в 13,5 раза, тогда как доходность в 2,8 раза…

Прошу прощения за такой большой отрывок, но тут сказано всё. Добавлю только о причине такого резкого роста цен на землю, многократно опережающего извлекаемый из нее доход. Государство из лучших побуждений (а благими намерениями известно, куда вымощена дорога) начало предоставлять кредиты на 50–60 лет под 1 % годовых и менее под залог земли с целью поддержки сельского хозяйства и улучшения аграрной техники. Русские купцы и промышленники быстро смекнули – они стали массово скупать землю, получать под нее кредиты под процент ниже рыночного и вкладывать в свой основной бизнес. При этом доходность и даже судьба купленной земли их мало интересовала, но раз она была – они пытались извлечь доход и из нее, эксплуатируя крестьян. Но главный негативный фактор, созданный этим решением был в том, что обычный крестьянин не мог улучшить свое положение и положение своей семьи, купив еще земли по приемлемой и соответствующей ее доходности цене, так как был вынужден конкурировать на рынке со спросом земельных спекулянтов, которым уходили и дешевые же кредиты. Но выхода не было и крестьяне все равно покупали землю, по цене, которая не окупала ее покупку никогда, и навсегда запутываясь в долгах перед банками. Таким образом, между городом и деревней возникало сильнейшее напряжение, которое в 1917 году переросло в открытую войну.

7. Взаимодействие мiра и русского народа (города) – отдельная и очень сложная тема. Границы между ними не были непроницаемыми, и в России не произошло того, что американцы сделали с индейцами, а австралийцы с аборигенами. Дворяне жили в усадьбах, мiр давал рекрутов в армию, какие-то крестьяне получали вольную, какие-то уходили в города на подработку, причем, не обязательно получив вольную. Были случаи, когда крепостной бывал богаче своего хозяина, причем на порядок. Но по сути – до второй половины XIX века это были два разных народа, пытающихся уживаться – но ни один не пытался изменить другой или интегрироваться с ним.

Реформы Столыпина были чётко нацелены на слом крестьянской общины и превращение крестьян в индивидуумов, в подданных, которые сами по себе, сами за себя и отвечают. Частично такое решение было связано и с тем, что казна уже меньше нуждалась в налогах с деревни, которые нельзя было собрать иначе, чем с общины – город уже был способен сам тянуть податное тягло. Деревня городу становилась всё более и более не нужной – некоторые города, такие как Петербург, даже зерно закупали в Германии – так и проще по логистике и дешевле.

Общинники поняли всё правильно. Сильные уйдут или в город или на отруб, слабые останутся и без сильных погибнут. Крестьянские требования «земли!» на самом деле не исчерпывались только землей, они требовали слома несправедливой в понимании крестьян, губящей общину системы, навязанной им из города. Списать банковские кредиты и нарушить право собственности, отняв землю не только и не столько у помещиков – сколько у разбогатевших односельчан (предателей мiра) и переделить ее между бедными, дав им возможность выжить. Причем когда историки приводят данные, что к 1917 году большая часть земли и так была у крестьян, они забывают упомянуть – у каких крестьян. Земля была у крестьян, выбившихся из нищеты, таким, например, был прадед автора этих строк, у него был даже свой участок леса, он сам ездил на Нижегородскую ярмарку торговать – хотя родился крепостным. А на другом полюсе крестьянского общества – была нищая и озлобленная масса пауперов, которая с завистью смотрела не только и не столько на земли помещиков, сколько на земли разбогатевших, вышедших из общины крестьян. И их-то она ненавидела больше любого помещика или дворянина. Помещик и дворянин был просто чужим. Разбогатевший свой был предателем, который отказывался делиться с общиной своей землей и богатством для выживания всех. А государство было силой, которая не давала расправиться с предателем и восстановить должный, по мнению мiра порядок вещей.

8. Крестьянство и политика.

Крестьяне не были глупы, как это может показаться. Наоборот, они твердо знали свои интересы и к 1917 году уже достаточно были взбудоражены, чтобы идти за любой политической партией, обещавшей удовлетворить их интересы, при том, что все без исключения партии, в том числе эсеры и большевики – были для них чужими. Но стоило только любой партии и любому политику сказать что-то против интересов крестьян – например, что не надо грабить соседей – крестьянство моментально отворачивалось от такой партии и начинало искать другого выразителя своих интересов. Никакой политической поддержки «просто так», по идеологическим причинам крестьянство не оказывало. Единственным, кто понял, что делать, построившим правильную стратегию – был Ленин. Он понял, что крестьянам надо дать, что они хотят, что бы это ни было. И только потом, когда государство окрепнет – все отобрать, а самых наглых – уничтожить.

Как сказал один украинский политический деятель – «а вешать… вешать мы их будем потом…»

Вообще, как хорошо сказано у кого-то из авторов – крестьянские требования неисполнимы в принципе, ибо они неисчерпаемы. Почти наверняка община погибла бы к середине двадцатых, но тут случилась Первая мировая война. И десять миллионов крестьянских мужиков впервые получили в руки боевое оружие. Это была первая в истории России тотальная мобилизация, война не профессиональной, а призывной, массовой армии – и она-то Россию и сгубила. Потому что городская Россия – причем вся, начиная от Царя и заканчивая революционером Лениным, думала, что русские – это один народ, одна нация. А крестьянский мiр думал иначе. Он не был готов умирать за какие-то абстрактные национальные интересы – но чётко помнил свои интересы и готов был в первый же подходящий момент отстоять их, используя выданное оружие. В феврале 1917 года такой момент представился.

Говорить о справедливости и тем более законности требований крестьянского мiра и тем более методов, какими он их отстаивал – бессмысленно в принципе, как я говорил выше для крестьянина интересы выживания выше любой справедливости, а закон он никогда не ценил ни в грош, если с помощью его нельзя ничего получить. Точно так же бессмысленно говорить с крестьянином о совести, о верности, о предательстве – он четко знает чего хочет и готов хоть десять раз на день менять политические взгляды, только бы получить, что он хочет – таких людей сформировали постоянная нужда и голод (часто вызванные пьянством). Единственной высшей ценностью для мiрянина – была добыча любой ценой любых ресурсов для выживания, для пропитания себя и семьи. Ради этого допустимо было всё, нельзя было только отнять у такого же бедного как ты сам, и нельзя было оставить того, у кого ты отнял. без всего. Например, если барин, который к 1917 году еще оставался в деревне, выражал желание вести самому хозяйство – крестьянский сход оставлял ему земельный надел, причем часто достаточно большой. Потому что барин тоже был человек и имел право жить с земли как и все крестьяне.

Что произошло в 1917 году? Общинное крестьянство уже примерно к 1900–1902 году поняло, что городу и государству оно не нужно. Нет, власть крестьянство не уничтожала, как пишет Е. Прудникова. Она даже пыталась помочь, отпускала значительные суммы, списывала задолженности. Но источники доходов были все больше городскими, власть даже отменила выкупные платежи – уже не нужны. Девять процентов в год средний рост ВВП и весь он приходится на город и на наиболее богатую часть деревни. Нищие – а это примерно 40 % – понимают, что их дети будут жить хуже их. Потому – деревня замерла в недобром ожидании, и первая же слабость города и власти вылилась в крестьянскую войну 1905–1907 годов с грабежами усадеб и выживанием помещиков с села. Это не было какой-то осознанной жакерией, это была попытка добыть ресурсы и закрепить за собой эти источники ресурсов на будущее. Но государство, монархия – отбились, подавили мятеж силой. Потому что была цела и предана императору Гвардия. Деревня снова замерла в недобром ожидании. Следующее «окно уязвимости» оказалось роковым. Гвардия была перебита дважды – в 1914 году в Пруссии и в 1916 году под Стоходом – а в России впервые в ее истории прошла тотальная мобилизация и десять миллионов мужиков взяли в руки оружие. Воевать с германцем они не слишком-то хотели – делить нечего. Концепция «расширения жизненного пространства» в голове русского мужика не укладывалась. А вот со своими делить было что. И при первой слабости государства и власти всё посыпалось окончательно и бесповоротно. Потому что мiр пошел в свое последнее отчаянное наступление на город и власть с очень простыми требованиями – взять всю землю и переделить, а все долги крестьянства за ранее купленную – списать. И мiру было всё равно, кто ему это даст. Если бы с такими лозунгами пришел император Вильгельм – мiр бы перед ним на колени пал и шапки долой. Потом бы, понятное дело, локти кусали. Но то – потом…

По итогам 1917 года многие считают, что мiр победил – но на деле он проиграл. Во-первых – потери в гражданской войне нанесли по нему столь жестокий удар, что он уже не оправился от него, а те из его сыновей, что вернулись с полей мировой, а потом и братоубийственной войны живыми, уже не боялись ни Бога, ни черта, и никакой сход признавать не желали. Сыновья справных домохозяев стали убийцами, хулиганами, отморозками с кровавым, часто уголовным опытом. Во-вторых – поражением всего крестьянского мiра стал приход к власти партии большевиков – едва ли не единственной левой партии, которая ненавидела крестьянство, не обожало его и не искало в нем «сакральный смысл русской жизни». Для ненависти к крестьянам у большевиков были как идеологические (марксизм определяет крестьянство, как реакционный класс) так и личные мотивы.

Ленин стал ненавидеть мужика, видимо, после того, как потерпел поражение в попытке организовать на доставшихся в наследство землях кооператив по типу швейцарского, и потерял на этом деньги. Сталин, вероятно, возненавидел русское крестьянство, когда столкнулся с ним в сибирской ссылке. Крестьяне тоже вряд ли сильно обрадовались соседству с присланными к ним в ссылку еврейскими и грузинскими уголовниками. А Джугашвили еще и несовершеннолетнюю обрюхатил… могли бы и вилами запороть за это. Жалко, что не запороли.

Сталин решил проблему гениально – в отрицательном смысле. Он искусственно, через комбеды инициировал новый передел земли в пользу бедных – и в нужный момент захлопнул ловушку. Теперь земля принадлежала государству (не крестьянам), а крестьяне стали рабами, которые обязаны были сдать государству норму, а себе – что останется. У крестьянина отняли всю землю, орудия труда, скот, право переселиться в город. За поднятые с земли три колоска – ГУЛАГ. За сопротивление – смерть.

Истерзанная тремя кровавыми пертурбациями за двадцать лет деревня просто не нашла в себе силы сопротивляться ВКП (б). Второму крепостному праву (большевиков).

Так погиб русский мiр. Став главной движущей силой революции – он же стал и главной ее жертвой, окончательно и бесповоротно проиграв городу и тихо скончавшись в семидесятые…

–

^* Указатель фабрик и заводов Европейской России. СПб., 1894. Обзор Пензенской губернии за 1908 г. Пенза, 1909.

** Сухова О.А. Десять мифов крестьянского сознания

2.3. Маркс и Герцен. Противостояние

Когда декабристы совершили революцию? Ночью! А почему? Потому что они разбудили Герцена.

Смех смехом…

Одна из практически неизвестных и неотработанных в русской (советской) истории тем – вражда Маркса и Герцена. Вообще-то про нее предпочитают не знать. Предложенная формула – декабристы разбудили Герцена, Герцен – народников, народники марксистов – устраивает всех, вот только она в корне неверна. Марксисты и народники были ВРАГАМИ.

Более того – перейду сразу к выводу – замалчивание этого стало одной из глубинных причин, почему развалился СССР. И Маркс и Энгельс – отличались русофобией, но это не только замалчивалось. Конфликт Маркса и Герцена не изучили, не поняли, выводов из него не сделали – более того официальная советская историография стала на сторону Маркса! Улиц Маркса и Энгельса – было в СССР намного больше, чем улиц Герцена. А молодые советские теоретики – рано или поздно добирались до неотредактированных сочинений Маркса и под их влиянием тоже становились русофобами. Причем Маркс и Энгельс был частью «святой троицы», критиковать его было недопустимо. Так – уже на этапе создания СССР в его фундаменте был допущен громадный провал.

Я не буду говорить о личных причинах неприязни (а они есть), перейдем к идеологическим расхождениям.

Карл Маркс, «Капитал» (Т. 1. Гл. 24.)

Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только высвобождает для промышленного капитала рабочих, их жизненные средства, материал их труда, но и создает внутренний рынок…

Первый идейный конфликт Маркса и Герцена состоялся из-за брошюры Маркса "Классовая борьба во Франции". В свою очередь, события 1848 года во Франции описал и Герцен ("С того берега"), бывший их свидетелем.

В чем они были схожи – это в разочаровании в демократии. В демократии оба увидели одновременно и склонность к разрушению, и готовность демократических политиков бросить народ на полпути, предоставив ему выкручиваться самому. Но вот дальше – выводы были разные.

Герцен обвинял демократов в том, что они, получив власть с помощью народа, тут же забыли о его нуждах. Он задумался о том, а оправданно ли была массово пролита кровь, и может стоило найти «слова любви и примирения». При этом Герцен четко описал произошедшую кровавую бойню и ничтожный ее результат.

Маркс в своей работе не только не ставит вопрос о примирении, но утверждает, что разрешить конфликт труда и капитала может только гражданская война. При этом идеальное положение по Марксу – диктатура пролетариата. Герцен же написал:

– Не будет миру свободы, пока все религиозное, политическое не превратится в человеческое, простое, подлежащее критике и отрицанию.

– Свобода лица – величайшее дело. На ней, и только на ней, может вырасти действительная воля народа.

Обратите внимание, насколько расходятся Маркс и Герцен.

Для Герцена революционная война – катастрофа, чреватая тяжелейшими последствиями. Он – первый революционный мыслитель, поставивший вопрос о кровавых издержках революции, о разрушении социума. Революция для Герцена – это хаос, истребление нации, выпадение ее на десятки лет из нормального, естественного развития. Насилие, неизбежно порождающее новое насилие.

Герцен в своей книге предупреждает, что революция может довести общество до крайних последствий, что вызовет новый протест революционного меньшинства и необходимость еще одной революции, нового витка насилия. Он пишет: «Неужели будущая форма жизни вместо прогресса должна водвориться ночью варварства, должна окупиться утратами?»

Маркс же указывал, что революция должна была породить контрреволюцию, в борьбе с которой партия переворота только и вырастет в подлинно революционную партию. Это опять – к необходимости гражданской войны. По Марксу это ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ стадия исторического процесса, получается.

И посмотрите, насколько прозорлив в своей книге Герцен.

Но у Герцена есть еще более зловещие пророчества.

В отличие от Маркса – Герцен не только проанализировал поражение рабочего класса в 1848 году – но и имел мужество признать его неизбежным. Он сделал вывод о том, что быть готовым к революции – еще не значит быть готовым к свободе, к социальным преобразованиям. Причина того что рабочие могут сражаться, но не могут добиться реальных преобразований, в том, что рабочие являются частью того же старого общества, что и буржуазия, заражены его пороками и предрассудками. И уже в силу этого они не могут стать творцами нового строя.

В этом Герцен снова принципиально разошелся с Марксом – он не верил в историческую миссию класса-гегемона. Не испытывал иллюзий по поводу рабочего и предлагал обратить внимание на русское крестьянство и общину.

Это вызвало конфликт. В 1854 году Энгельс пишет в ответ на требование Герцена предоставить независимость славянам Австро-Венгрии.

На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью, со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам…

В декабре 1854 г. Энгельс пишет труд, названный «Германцы и славяне». Он не был закончен Сохранились две части – «Германия и панславизм» и «Панславизм», обе русофобские и антигерценовские.

Давайте почитаем.

Германия и Панславизм

Из достоверных источников сообщают, что нынешний император России обратился к некиим дворам с телеграммой, в которой, между прочим, говорится:

«В тот момент, когда Австрия окончательно свяжет себя с. Западом или предпримет какой-нибудь открыто враждебный акт против Россия, Александр II лично станет во главе панславистского движения и сменит нынешний свой титул императора Всероссийского на титул императора всех славян» (?).

Это заявление Александра, если оно аутентично, является первым откровенным высказыванием с начала войны. Это первый шаг к тому, чтобы придать войне европейский характер, который до сих пор лишь угадывался за всякого рода отговорками и предлогами, протоколами и договорами, параграфами из Ваттеля и цитатами из Пуфендорфа. Вопрос о независимости, даже о существовании Турции отодвигается тем самым на задний план. Теперь вопрос стоит уже не о том, кто будет править в Константинополе, а о том, кто будет господствовать над всей Европой. Славяне, давно раздираемые внутренними распрями, оттесненные к востоку немцами, покоренные частично немцами, турками и венграми, незаметно вновь объединяя после 1815 г. отдельные свои ветви, путем постепенного распространения панславизма, впервые заявляют теперь о своем единстве и тем самым объявляют смертельную войну романо-кельтским и германским народам, которые до сих пор господствовали в Европе. Панславизм – это не только движение за национальную независимость; это – движение, которое стремится свести на нет то, что было создано историей за тысячелетие; движение, которое не может достигнуть своей цели, не стерев с карты Европы Турцию, Венгрию и половину Германии, а добившись этого результата, не сможет обеспечить своего будущего иначе, как путем покорения Европы. Панславизм из символа веры превратился теперь в политическую программу, имея 800000 штыков в своем распоряжении. Он ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы – России.

То есть, вопрос уничтожения России ставился уже тогда и ставился теми, чьи портреты носили потом на демонстрациях идиоты.

Что интересно – в своих русофобских штудиях Энгельс обвиняет Герцена в намерении создать панславистское государство со столицей в Константинополе (сам Герцен никогда не предлагал такого), а в его работах находит «явное невежество, ошибки, беззастенчивую чванливость и плагиаты». При этом, он не приводит ни одного доказательства, вся работа по сути состоит из ругательств.

Разлом между Марксом и Герценом – это не просто русофобия. Маркс был крайне раздражен тем, что Герцен признавал право как народа, так и индивида на свободу. В его понимании категорическим императивом была революция и классовая борьба; и все остальное, включая национально-освободительные движения в Европе – должны были подчиняться им. Народы, борющиеся за независимость, разделялись на «революционные» и «контрреволюционные» в зависимости от пользы их борьбы для классовой борьбы в европейских странах. Право наций на самоопределение для марксистов не существовало.

Маркс, кстати, зашел очень далеко в разделении народов на «полезные» и «бесполезные» для исторического прогресса. Понимая, что национальные требования конфликтуют с классовыми – Маркс предлагал решить вопрос национальностей просто – путем массовой насильственной ассимиляции любых национальных меньшинств для того, чтобы ничто не мешало классовой борьбе.

Нет такой страны в Европе, которая не обладала бы в том или другом уголке обломками одной или нескольких народностей, представляющих остатки прежнего населения, затесненного и угнетенного тою народностью, которая стала потом носительницей исторического развития. Эти остатки племен, безжалостно растоптанных ходом истории, как выражался где-то Гегель, становятся и остаются вплоть до их полного угасания или денационализации фанатическими приверженцами и слугами контрреволюции, так как уже все их существование представляет вообще протест против великой исторической революции». Напротив, история экономически и государственно сильных национальностей священна, как история избранных народов. <…> «Миссия всех других крупных и мелких племен заключается прежде всего в том, чтобы погибнуть в революционной мировой буре. И потому-то они теперь контрреволюционны»… «Все эти маленькие тупо-упрямые (stierkoepfigen) национальности будут сброшены, устранены революцией с исторической дороги

Как видите, до идей нацизма тут один шаг. И большой вопрос, откуда Гитлер позаимствовал идею о «расово неполноценных» народах – уж не из Маркса ли.

При этом Герцен не отрицал необходимости борьбы рабочих за свои права – но посмотрите, скольких подводных камней удалось бы избежать и нам и всему миру, сколько трагедий не произошло бы, если бы международное социалистическое движение возглавил Герцен, а не Маркс. Теория Маркса – несравнимо более жестка, конфликтна и кровава – причем история ХХ века подтвердила правоту как раз Герцена, предвидевшего и развал общества в результате революции, и то что революция будет являться не однократным историческим актом, а будет порождать все новые и новые вспышки враждебности в постреволюционном обществе.

В 1855 году в Лондоне проходит конгресс участников революционных событий 1848 года. На нем Маркс предпринимает попытку выгнать Герцена из оргкомитета, обвиняя его в том что он «русский (!!), который во всем, что писал, поддерживает Россию». Энгельс заходит еще дальше и обвиняет Герцена в том, что тот пытается взять под контроль международное рабочее движение с целью реализации планов панславизма и создание в Европе славянской федерации через серию революций.

Когда другие участники отказались исключить Герцена из комитета, Маркс вышел из него сам со словами: «Я не хочу никогда и нигде фигурировать рядом с Герценом, так как не придерживаюсь мнения, будто старая Европа должна быть обновлена русской кровью».

Вообще, в 1855 году в Лондоне конфликт Маркса и Герцена вышел на международный уровень. Некий марксист Головин написал письмо в газету «Морнинг эдвертайзер», в котором заявил что Герцен не имеет права представлять Россию, потому что он жид. В ответ – британские социалисты опубликовали в редакционной статье в «Пиплз пейпер» отповедь, в которой было заявлено, что Герцен является самым выдающимся из русских эмигрантов и выдающимся деятелем европейской демократии. На митинге, посвященном событиям 1848 года, Маркс и Энгельс отказались выступать ввиду того, что британцы явно встали на сторону Герцена. Митинг прошел блестяще. По воспоминаниям В. А. Энгельсона «Когда Герцен явился на трибуне, рукоплескания и одобрительный крик усилились до того, что он некоторое время не мог говорить; глубоко тронутый, он три раза поклонился публике, гром рукоплесканий удвоился и вдруг сменился совершенной тишиной».

На этом митинге Герцен сказал, явно адресуясь Марксу: «Мне стали ставить в укор любовь мою к славянам, мою веру в величие их будущности, наконец, самую мою деятельность… Доселе никогда еще не требовали ни от одного выходца или изгнанника, чтобы он ненавидел свое племя, свой народ». Речь неоднократно прерывалась аплодисментами, о ней напечатали Таймс и многие европейские газеты.

Успех Герцена вызвал новый взрыв ненависти у Маркса и Энгельса, Маркс начал рвать с теми из деятелей британского рабочего движения, которые встали на сторону Герцена. Из письма Маркса Энгельсу:

Я тебе достану мазню Герцена, а также вчерашний номер «Пиплз пейпер», где ты сможешь прочесть о совместных заседаниях Джонса и Герцена. Выставить ли мне Джонса за дверь, когда он явится, или действовать более «дипломатически»?

С тех пор – вражда Маркса и марксистов с русскими революционерами стала нормой – ненависть к Герцену перекинулась на всех русских. Практически каждый русский революционер – проходил этот путь – учиться марксизму и потом с ним рвать.

В конце концов, в 1874 году народник Петр Ткачев опубликовал открытое письмо г-ну Фридриху Энгельсу, который уже прослыл патентованным русофобом. Публикую его здесь с некоторыми сокращениями.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ФРИДРИХУ ЭНГЕЛЬСУ, автору статей «Эмигрантская литература» в 117 и 118 NoNo Volksstaat'a, год 1874

Милостивый государь.

В 117 и 118 номерах Volksstaat'a вы посвящаете две передовицы русской эмигрантской литературе, или, вернее, выходящему за границей журналу «Вперед!» и изданной мною брошюре: «Задачи революционной пропаганды в России», чем, конечно, далеко не исчерпывается русская эмигрантская литература. При писании этих статей вами руководило, вообще говоря, похвальное желание прежде всего выяснить германской революционной рабочей партии стремления русских революционеров, а затем также дать этим последним некоторые советы и практические указания, которые, по вашему мнению, больше всего отвечают их интересам. Что за прекрасная цель! Но для достижения прекрасных целей, к несчастью, недостаточно одной доброй воли, – нужно обладать еще и некоторыми познаниями. А эти немногие познания у вас отсутствуют, и потому ваши поучительные уроки должны в нас, русских, вызвать такое же чувство, какое вы сами, наверное, испытали бы, если бы какому-нибудь китайцу или японцу, который случайно изучил немецкий язык, но который при этом никогда в Германии не бывал и за литературой ее не следил, пришла бы вдруг в голову оригинальная мысль поучать с высоты своего китайского или японского величия немецких революционеров о том, что им надо делать и от чего им следует отказаться. Но изречения китайца были бы только очень смешны и совершенно безвредны; совсем иначе обстоит дело с вашими. Они не только в высшей степени смешны, они могут также принести большой вред, ибо вы рисуете нас, представителей русской социал-революционной партии за границей, наши стремления и нашу литературу в самых неблагоприятных для нас красках перед германским рабочим миром, который, будучи сам в недостаточной степени с нами знаком, по необходимости должен верить словам человека, говорящего в тоне самоуверенного авторитета, тем более, что этот человек считается у них известной величиной. Изображая нас подобным образом, вы оскорбляете основные принципы программы Интернациональной рабочей ассоциации. Это обстоятельство не мешает вам, однако, приглашать нас в заключении вашей последней статьи соединиться с вами для того, чтобы избежать возможности принести лишь один вред.