Текст книги "Народные русские сказки из собрания А. Н. Афанасьева"

Диво

Жил-был рыбак. Раз поехал он на озеро, закинул сеть и вытащил щуку; вылез на берег, развел огонек и начал эту щуку поджаривать: один бок поджарил, поворотил на другой. Вот и совсем готово – только бы съесть, а щука как прыгнет с огня, да прямо в озеро.

– Вот диво, – говорит рыбак, – жареная рыба опять в воду ушла…

– Нет, мужичок, – отзывается ему щука человечьим голосом, – это что за диво! Вот в этакой-то деревне живет охотник, так с ним точно было диво; сходи к нему, он сам тебе скажет.

Рыбак пошел в деревню, разыскал охотника, поклонился ему:

– Здравствуй, добрый человек!

– Здравствуй, земляк! Зачем пришел?

– Да вот так и этак, расскажи: какое с тобой диво было?

– Слушай, земляк! Было у меня три сына, и ходил я с ними на охоту. Раз мы целый день охотились и убили три утки; ввечеру пришли в лес, развели огонь, ощипали уток и стали варить их к ужину; сварили и уселись было за трапезу. Вдруг старик идет: «Хлеб-соль, молодцы!» – «Милости просим, старичок!»

Старик подсел, всех уток съел да на закуску старшего сына моего проглотил. Остался я с двумя сыновьями.

На другой день встали мы поутру и пошли на охоту; целый день исходили, трех уток убили, а ввечеру развели в лесу огонек и готовим ужин. Опять старик идет: «Хлеб-соль, молодцы!» – «Милости просим, старичок!»

Он сел, всех уток съел да середним сыном закусил. Остался я с одним сыном.

Вернулись домой, переспали ночь, а утром опять на охоту. Убили мы трех уток, развели огонек, живо сварили их и только было ужинать собрались, как тот же самый старик идет: «Хлеб-соль, молодцы!» – «Милости просим, старичок!» Он сел, всех уток съел да меньшим сыном закусил.

Остался я один как перст; переночевал ночь в лесу, на другой день стал охотиться и столько настрелял птицы, что едва домой дотащил. Прихожу в избу, а сыновья мои лежат на полатях – все трое живы и здоровы!

Рыбак выслушал и говорит:

– Вот это диво так диво!

– Нет, земляк, – отвечает охотник, – это что за диво! Вот в таком-то селе у такого-то мужика так подлинно диво сотворилося; пойди к нему, сам узнаешь.

Рыбак пошел в село, разыскал этого мужика, поклонился ему:

– Здравствуй, дяденька!

– Здравствуй, земляк! Зачем пришел?

– Так и так, расскажи, какое с тобой диво приключилося?

– Слушай! – говорит. – С молодых лет моих жил я с женою, и что же? Завела она полюбовника. Мне-то самому и невдомек это, да люди сказали. Вот один раз собрался я в лес за дровами, запряг лошадь, выехал за околицу; постоял с полчаса времени, вернулся потихоньку и спрятался на дворе.

Как стемнело, слышу я, что моя хозяйка с своим другом в избе гуляет; побежал в избу и только было хотел проучить жену маленько, а она ухватила палку, ударила меня по спине и сказала: «Доселева был ты мужик, а теперь стань черным кобелем!»

В ту ж минуту обернулся я собакою; взяла она ухват и давай меня возить по бокам: била, била и выгнала вон.

Выбежал я на улицу, сел на завалинку и думаю: авось жена опомнится да сделает меня по-старому человеком. Куда тебе! Сколько ни терся я около избы, не мог дождаться от злой бабы милости. Бывало – откроет окно да горячим кипятком так и обдаст всего, да все норовит, как бы в глаза попасть! А кормить совсем не кормит, хоть с голоду околевай!

Нечего делать, побежал я в чистое поле; вижу – мужик стадо быков пасет. Пристал я к этому стаду, начал за быками ходить: который от стада отобьется – я сейчас пригоню; а волкам от меня просто житья не стало – ни одного не подпущу.

Увидал мужик мое старание, начал меня кормить и поить, и так он на меня положился, что не стал и за стадом ходить: заберется, бывало, в деревню и гуляет себе сколько хочется. Говорит ему как-то барин: «Послушай, пастух! Ты все гуляешь, а скот один в поле ходит; этак не годится! Пожалуй, вор придет, быков уведет». – «Нет, барин! Я на своего пса крепко надеюсь; никого не подпустит». – «Рассказывай! Хочешь, я сейчас любого быка уведу?» – «Нет, не уведешь!»

Поспорили они, ударились об заклад о трех стах рублях и отдали деньги за руки.

Барин пошел в поле и только за быка – как я кинулся, всю одежу на нем в клочки изорвал, так-таки и не допустил его. Мой хозяин получил заклад и с той поры возлюбил меня пуще прежнего: иной раз сам не доест, а меня непременно накормит.

Прожил я у него целое лето и захотел домой побывать. «Посмотрю, – думаю себе, – не смилуется ли жена, не сделает ли опять человеком?» Прибежал к избе, начал в дверь царапаться; выходит жена с палкою, ударила меня по спине и говорит: «Ну, бегал ты черным кобелем, а теперь полети дятлом».

Обернулся я дятлом и полетел по лесам, по рощам. Пристигла холодная зима; есть крепко хочется, а корму нету и достать негде. Забрался я в один сад, вижу – стоит на дереве птичья принада*.

«Дай полечу в эту принаду; пусть меня ребятишки поймают, авось кормить станут, да в избе и теплей зимовать будет!» Вскочил в западню, дверцы захлопнуло: взяли меня ребятишки, принесли к отцу:

– Посмотри, тятя, какого мы дятла поймали!

А ихний отец сам был знахарь; тотчас узнал, что я человек, не птица; вынул меня из клетки, посадил на ладонь, дунул на меня – и обернулся я по-прежнему мужиком. Дает он мне зеленый прутик и сказывает: «Дождись, брат, вечера и ступай домой, да как войдешь в избу – ударь свою жену этим прутиком и скажи: “Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!”» Взял я зеленый прутик, прихожу домой вечером, потихохоньку подкрался к своей хозяйке, ударил ее прутиком и говорю: «Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!» В ту ж минуту сделалась она козою; скрутил я ее за рога веревкою, привязал в сарае и стал кормить ржаною соломою.

Так целый год и держал ее на соломе; а потом пошел к знахарю: «Научи, земляк, как обернуть мою козу бабою».

Он дал мне другой прутик: «На, брат! Ударь ее этим прутиком и скажи: “Была ты козою, а теперь стань бабою!”»

Я воротился домой, ударил мою козу прутиком: «Была ты, говорю, козою, а теперь стань бабою!» Обернулась коза бабою; тут хозяйка моя бросилась мне в ноги, стала плакать, просить прощения, заклялась-забожилась жить со мною по-божьему. С тех пор живем мы с ней благополучно в любви и согласии.

– Спасибо, – сказал рыбак, – это подлинно диво дивное!

Клад

В некоем царстве жил-был старик со старухою в великой бедности. Ни много, ни мало прошло времени – померла старуха. На дворе зима стояла лютая, морозная.

Пошел старик по суседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу; только и суседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу, а у них на селе был поп куды жадный, несовестливый.

– Потрудись, – говорит, – батюшка, старуху похоронить.

– А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? Давай, свет, вперед!

– Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю – с лихвой заплачу, право слово – заплачу!

Поп не захотел и речей стариковых слушать:

– Коли нет денег, не смей и ходить сюда!

«Что делать, – думает старик, – пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху».

Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и зачал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся, копал-копал и выкопал котелок, глянул – а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался:

– Слава тебе Господи! Будет на что и похоронить и помянуть старуху.

Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.

Ну, с деньгами знамое дело – все пошло как по маслу! Тотчас нашлись добрые люди: и могилу вырыли, и гроб смастерили; старик послал невестку купить вина, и кушаньев, и закусок разных – всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу.

Только в двери, а поп на него:

– Сказано тебе толком, старый хрен, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!

– Не серчай, батюшка! – просит его старик. – Вот тебе золотой – похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!

Поп взял деньги и не знает, как старика принять-то, где посадить, какими речами умилить:

– Ну, старичок, будь в надёже, все будет сделано.

Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать:

– Вишь, старый черт! Говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых* покойников, а столько ни от кого не получал…

Собрался поп со всем причетом и похоронил старуху как следует.

После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось – и вино-то, и кушанья, и закуски разные, всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.

Отобедали гости и стали по своим домам расходиться, вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор – поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:

– Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха – все равно как перед Богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? ¹ Был ты мужик скудный, а теперь на поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обобрал?

– Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!

И рассказал, как все дело было.

Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности; воротился домой, ничего не делает – и день и ночь думает: «Такой ледащий* мужичишка, и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?»

Сказал про то попадье; стали вдвоем совет держать и присоветовали.

– Слушай, матка! Ведь у нас козел есть?

– Есть.

– Ну, ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо.

Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру – со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:

– Бери, матка, иглу с ниткою; закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась.

Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.

Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:

– Кто там?

– Черт!..

– Наше место свято! – завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать.

– Слушай, старик! – говорит поп. – От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами; не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал – думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!

Глянул старик в окно – торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! «Ну его совсем и с деньгами-то! – думает старик. – Наперед того без денег жил, и опосля без них проживу!»

Достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустил домой.

Воротился.

– Ну, – говорит, – деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал.

Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать – как польется кровь, как заорет он:

– Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!

Начнет она пороть в ином месте – то же самое! Кругом к телу приросла козлиная шкура.

Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли – нет, ничего не помогло; так и осталась на попе козлиная шкура. Знамо, Господь покарал за великую жадность!

Скорый гонец

В некотором царстве, в некотором государстве были болота непроходимые, кругом их шла дорога окольная: скоро ехать тою дорогою – три года понадобится, а тихо ехать – и пяти мало! Возле самой дороги жил убогий старик; у него было три сына: первого звали Иван, второго – Василий, а третьего – Семен малый юныш*.

Вздумал убогий расчистить эти болота, проложить тут дорогу прямохожую-прямоезжую и намостить мосты калиновые, чтобы пешему можно было пройти в три недели, а конному в трое суток проехать. Принялся за работу вместе с своими детьми, и не по малом времени все было исправлено: намощены мосты калиновые и расчищена дорога прямохожая-прямоезжая.

Воротился убогий в свою избушку и говорит старшему сыну Ивану:

– Поди-ка ты, мой любезный сын, сядь под мостом и послушай, что про нас будут добрые люди говорить – добро или худо?

По родительскому приказанию пошел Иван и сел в скрытном месте под мостом.

Идут по тому мосту калиновому два старца и говорят промеж себя:

– Кто этот мост мостил да дорогу расчищал – чего бы он у Господа ни попросил, то бы ему Господь и даровал!

Иван, как скоро услыхал эти слова, тотчас вышел из-под моста калинового.

– Этот мост, – говорит, – мостил я с отцом да с братьями.

– Чего ж ты просишь у Господа? – спрашивают старцы.

– Вот кабы Господь дал мне денег на век!

– Хорошо, ступай в чистое поле: в чистом поле есть сырой дуб, под тем дубом глубокий погреб, в том погребе множество и злата, и серебра, и каменья драгоценного. Возьми лопату и рой – даст тебе Господь денег на целый век!

Иван пошел в чистое поле, вырыл под дубом много и злата, и сéребра, и каменья драгоценного и понес домой.

– Ну, сынок, – спрашивает убогий, – видел ли кого, что бы шел али ехал по мосту, и что про нас люди говорят?

Иван рассказал отцу, что видел двух старцев и чем они его наградили на целый век.

На другой день посылает убогий середнего сына Василия. Пошел Василий, сел под мостом калиновым и слушает. Идут по мосту два старца, поравнялись супротив того места, где он спрятался, и говорят:

– Кто этот мост мостил – чего бы у Господа ни попросил, то бы ему Господь и дал!

Как скоро услыхал Василий эти слова, вышел к старцам и сказал:

– Этот мост мостил я с батюшкой и с братьями.

– Чего же ты у Бога просишь?

– Вот кабы Господь дал мне хлеба на век!

– Хорошо, поди домой, выруби новину* и посей: даст тебе Господь хлеба на целый век!

Василий пришел домой, рассказал про все отцу, вырубил новину и засеял хлебом. На третий день посылает убогий меньшего сына. Семен малый юны ш сел под мостом и слушает. Идут пó мосту два старца; только поравнялись с ним и говорят:

– Кто этот мост мостил – чего бы у Господа ни попросил, то бы ему Господь и дал!

Семен малый юныш услыхал эти слова, выступил к старцам и сказал:

– Этот мост мостил я с батюшкой и с братьями.

– Чего же ты у Бога просишь?

– А прошу у Бога милости: послужить великому государю в солдатах.

– Проси другого! Солдатская служба тяжелая; пойдешь в солдаты, к морскому царю в полон* попадешь, и много будет твоих слез пролито!

– Эх, люди вы старые, сами вы ведаете: кто на сем свете не плачет, тот будет плакать в будущем веке.

– Ну, коли уж ты похотел идти в царскую службу – мы тебя благословляем! – сказали старцы Семену, наложили на него свои руки и обратили в оленя быстроногого.

Олень побежал к своему дому; усмотрели его из окошечка отец и братья, выскочили из избушки и хотели поймать. Олень повернул – и назад; прибежал к двум старцам, старцы обратили его в зайца. Заяц пустился к своему дому; усмотрели его отец и братья, выскочили из избушки и хотели было изловить, да он назад повернул. Прибежал заяц к двум старцам, старцы обратили его в маленькую птичку золотая головка.

Птичка прилетела к своему дому, села у открытого окошечка; усмотрели ее отец и братья, бросились ловить – птичка вспорхнула, и назад. Прилетела к двум старцам, старцы сделали ее по-прежнему человеком и говорят:

– Теперь, Семен малый юныш, иди на царскую службу. Если тебе понадобится сбегать куда наскоро, можешь ты обращаться оленем, зайцем и птичкою золотая головка: мы тебя научили.

Семен малый юныш пришел домой и стал у отца проситься на царскую службу.

– Куда тебе идти, – отвечал убогий, – ты еще мал и глуп!

– Нет, батюшка, отпусти; на то Божья воля есть.

Убогий отпустил, Семен малый юныш срядился, с отцом, с братьями простился и пошел в дорогу.

Долго ли, коротко ли – пришел он на царский двор, прямо к царю, и сказал:

– Ваше царское величество! Не велите казнить, велите слово вымолвить.

– Говори, Семен малый юныш!

– Ваше величество! Возьмите меня в военную службу.

– Что ты! Ведь ты мал и глуп; куда тебе идти в службу?

– Хоть я мал и глуп, а служить буду не хуже других; в том уповаю на Бога.

Царь согласился, взял его в солдаты и велел быть при своем лице.

Прошло несколько времени, вдруг объявил царю некоторый король жестокую войну. Царь начал в поход сряжаться; в урочное* время собралось все войско в готовности. Семен малый юныш стал на войну проситься; царь не мог ему отказать, взял его с собою и выступил в поход.

Долго-долго шел царь с воинством, много-много земель за собой оставил, вот уж и неприятель близко – дня через три надо и бой зачинать. В те поры хватился царь своей боевой палицы и своего меча острого – нет ни той, ни другого, во дворце позабыл; нечем ему себе оборону дать, неприятельские силы побивать. Сделал он клич по всему войску: не возьмется ли кто сходить во дворец наскоро да принести ему боевую палицу и острый меч; кто сослужит эту службу, за того обещал отдать в супружество дочь свою Марью-царевну, в приданое пожаловать половину царства, а по смерти своей оставить тому и все царство.

Начали выискиваться охотники; кто говорит: я могу в три года сходить; кто говорит: в два года, а кто – в один год; а Семен малый юныш доложил государю:

– Я, ваше величество, могу сходить во дворец и принести боевую палицу и острый меч в три дня.

Царь обрадовался, взял его за руку, поцеловал в уста и тотчас же написал к Марье-царевне грамотку, чтоб она гонцу тому поверила и выдала ему меч и палицу. Семен малый юныш принял от царя грамотку и пошел в путь-дорогу.

Отойдя с версту, обернулся он в оленя быстроногого и пустился словно стрела, из лука пущенная; бежал-бежал, устал и обернулся из оленя в зайца; припустил во всю заячью прыть. Бежал-бежал, все ноги прибил и обратился из зайца в маленькую птичку золотая головка; еще быстрей полетел, летел-летел и в полтора дня поспел в то царство, где Марья-царевна находилась. Обернулся человеком, вошел во дворец и подал царевне грамотку. Марья-царевна приняла ее, распечатала, прочитала и говорит:

– Как же это сумел ты столько земель и так скоро пробежать?

– А вот как, – отвечал гонец – обратился в оленя быстроногого, пробежал раз-другой по царевниной палате, подошел к Марье-царевне и положил к ней на колени свою голову; она взяла ножницы и вырезала у оленя с головы клок шерсти.

Олень обратился в зайца, заяц попрыгал немного по комнате и вскочил к царевне на колени; она вырезала у него клок шерсти. Заяц обратился в маленькую птичку с золотой головкою, птичка полетала немного по комнате и села к царевне на руку; Марья-царевна срезала у ней с головы золотых перышков, и все это – и оленью шерсть, и заячью шерсть, и золотые перышки – завязала в платок и спрятала к себе. Птичка золотая головка обратилась в гонца. Царевна накормила его, напоила, в путь снарядила, отдала ему боевую палицу и острый меч; после они простились, на прощанье крепко поцеловались, и пошел Семен малый юныш обратно к царю.

Опять побежал он оленем быстроногим, поскакал косым зайцем, полетел маленькой птичкою и к концу третьего дня усмотрел царский лагерь вблизи. Не доходя до войска шагов с триста, лег он на морском берегу, подле ракитова куста, отдохнуть с дороги; палицу боевую и острый меч около себя положил. От великой усталости он скоро и крепко уснул. В это время случилось одному генералу проходить мимо ракитова куста, увидал он гонца, тотчас столкнул его в море, взял боевую палицу и острый меч, принес к государю и сказал:

– Ваше величество! Вот вам боевая палица и острый меч, я сам за ними ходил; а тот пустохвал, Семен малый юныш, верно года три проходит!

Царь поблагодарил генерала, начал воевать с неприятелем и в короткое время одержал над ним славную победу.

А Семен малый юныш, как сказано, упал в море. В ту ж минуту подхватил его морской царь и унес в самую глубину. Жил он у того царя целый год, стало ему скучно, запечалился он и горько заплакал. Пришел к нему морской царь:

– Что, Семен малый юныш, скучно тебе здесь?

– Скучно, ваше величество!

– Хошь на русский свет?

– Хочу, если ваша царская милость будет.

Морской царь вынес его в самую полночь, оставил на берегу, а сам ушел в море. Семен малый юныш начал Богу молиться:

– Дай, Господи, солнышка!

Перед самым восходом красного солнца явился морской царь, ухватил его опять и унес в морскую глубину.

Прожил там Семен малый юныш еще целый год; сделалось ему скучно, и он горько-горько заплакал. Спрашивает морской царь:

– Что, али тебе скучно?

– Скучно! – молвил Семен малый юныш.

– Хошь на русский свет?

– Хочу, ваше величество!

Морской царь вынес его в полночь нá берег, сам ушел в море. Начал Семен малый юныш со слезами Богу молиться:

– Дай, Господи, солнышка!

Только чуть-чуть рассветать стало, пришел морской царь, ухватил его и унес в морскую глубину. Прожил Семен малый юныш третий год в море, стало ему скучно, и он горько, неутешно заплакал.

– Что, Семен, скучно тебе?.. – спрашивает морской царь. – Хошь на русский свет?

– Хочу, ваше величество!

Морской царь вынес его нá берег, сам ушел в море. Семен малый юныш начал со слезами Богу молиться:

– Дай, Господи, солнышка!

Вдруг солнце осияло своими лучами, и уж морской царь не смог больше взять его в полон.

Семен малый юныш отправился в свое государство; оборотился сперва оленем, потом зайцем, а потом маленькой птичкой золотая головка; в короткое время очутился у царского дворца.

А покуда все это сделалось, царь успел с войны воротиться и засватал свою дочь Марью-царевну за генерала-обманщика. Семен малый юныш входит в ту самую палату, где за столом сидели жених да невеста. Увидала его Марья-царевна и говорит царю:

– Государь-батюшка! Не вели казнить, позволь речь говорить.

– Говори, дочь моя милая! Что тебе надобно?

– Государь-батюшка! Не тот мой жених, что за столом сидит, а вот он – сейчас пришел! Покажи-ка, Семен малый юныш, как в те поры ты наскоро сбегал за боевой палицей, за острым мечом.

Семен малый юныш оборотился в оленя быстроногого, пробежал раз-другой по комнате и остановился возле царевны. Марья-царевна вынула из платочка срезанную оленью шерсть, показывает царю, в коем месте она ее срезала, и говорит:

– Посмотри, батюшка! Вот мои приметочки.

Олень оборотился в зайца; зайчик попрыгал-попрыгал по комнате и прискочил к царевне; Марья-царевна вынула из платочка заячью шерсть.

Зайчик оборотился в маленькую птичку с золотой головкою; птичка полетала-полетала по комнате и села к царевне на колени; Марья-царевна развязала третий узелок в платке и показала золотые перышки.

Тут царь узнал всю правду истинную, приказал генерала казнить, Марью-царевну выдал за Семена малого юнышу и сделал его своим наследником.